Текст книги "Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1"

Описание гибели города феаков повторяется почти дословно четырежды: «большая гора закроет со всех сторон город»[45]45
  Если даже допустить, что в «Одиссее» речь идет не о гибели города под большой горой, а всего лишь о сокрытии его от остального мира горой «со всех сторон», то это все равно означает гибель города, отрезанного от возможности мореплавания, земледелия, скотоводства, его полное изъятие из мира людей, т. е. из жизни. Обсуждение перевода и трактовки этой фразы в комментированном издании «Одиссеи» (A Commentary… 1988) будет развернуто позднее, в большой статье.


[Закрыть]. К этому добавляется появление в море новой скалы, которую принимают за окаменевший корабль. И все это совершает «колебатель земли» Посейдон. Полагаю, что это образное отражение реальной гибели города, заваленного пеплом («закрытого со всех сторон») при извержении вулкана («большой горы»), сопровождавшегося появлением в море нового островка.

Следовательно, город на острове Схерия погиб так же, как около 1628 г. до н. э. погиб город с условным названием Акротири на острове Каллиста-Фера-Санторини, открытый и блистательно исследованный Спиридоном Маринатосом в 1967–1974 гг. Грандиозное извержение, сопровождавшееся масштабными тектоническими сдвигами, изменением конфигурации острова, появлением новых островков, огромными цунами и выбросом в атмосферу большого количества пепла, не могло не оставить следа в мифо-эпической традиции Эгеиды. Пепел был обнаружен даже в нарастающих ежегодно льдах Гренландии и в соответствующих годовых кольцах ископаемых дубов в Ирландии, что и позволило столь точно датировать эту катастрофу (Der Neue Pauly Enzyklopädie… Bd. 12/I, 2002: 406–407). Радиокарбонные даты в целом подтверждают эту датировку.

Существует мнение, что отголоском этого события в мифологии является ночь любви Зевса и Алкмены, когда солнце не всходило три дня (как предполагают некоторые ученые, такой эффект вызвал пепел от извержения). Навряд ли. Эта ночь была праздником и блаженством, в результате чего появился на свет Геракл, величайший герой эллинов. Здесь нет ни намека на трагизм ситуации, с которым так или иначе связан мотив остановки движения солнца в мифо-эпических преданиях разных народов.

Другое дело – гибель города феаков, где роковое предсказание пронизывает жизнь двух поколений долгожителей, а начало его исполнения приводит их в ужас. К слову, жизнь реальных «акротириотов» на острове с действующим вулканом давала все основания для тревоги и трагических предсказаний, тем более что около рубежа XVIII–XVII вв. до н. э. они пережили сильное землетрясение, предшествовавшее извержению около 1628 г. до н. э. (Doumas, Marthari 2007: 20). Землетрясения и извержения происходили здесь и впоследствии. Напомню, что сам Спиридон Маринатос погиб 1 октября 1974 г., заваленный огромной массой спрессованного пепла в результате обрушения 20–30-метровой стенки раскопа, наверху которой он стоял, т. е. погиб так же, как город, который он открыл.

Распространенное в научной и популярной литературе отождествление Схерии с Керкирой (Корфу) лишено оснований, хотя и восходит к античной традиции. Расстояние между Керкирой и Итакой (или Кефалленией, западную часть которой некоторые ныне считают древней Итакой) по прямой составляет 110 км; кроме того, между ними проходит маршрут каботажного плавания вдоль берега и между островами (как дважды плыл в V в. до н. э. афинский флот, направляющийся в Сицилию), так что в волшебном корабле феаков здесь не было надобности. Ярких следов древней цивилизации II тыс. до н. э. здесь не обнаружено. Единственное основание – наличие рядом с Керкирой скалы, напоминающей корабль, – явно недостаточно: подобных скал много во всем Восточном Средиземноморье. Любопытно, что Аполлоний Родосский (III в. до н. э.) не отождествляет остров феаков, называемый им Дрепана («Серп»), с Керкирой, которую он упоминает отдельно. Это отождествление у других античных авторов, видимо, основано лишь на очертаниях Керкиры, напоминающих серп, – имеется в виду тот серп, которым Крон оскопил Урана, как сообщает Аполлоний.

Однако очертания острова Фера (в том виде, в котором он был известен эллинам после катастрофы ок. 1628 г. до н. э.) в не меньшей степени напоминают серп. Капли же крови оскопленного Урана, по древнему мифу, упали в море, скорее в восточном Средиземноморье, поскольку из них родилась около Кипра Афродита Киприда. А остров Фера-Санторини расположен как раз на прямой линии между северными окончаниями Кипра и Киферы – местами наиболее интенсивного почитания Афродиты. Да и сами феаки, по Аполлонию (IV, 986–987), произошли из крови Урана – как и Афродита. Поэтому полагаю, что первичное архаическое предание об острове-серпе было связано с Ферой, а привязка к Керкире произошла позднее, в связи с изменениями представлений о маршруте аргонавтов в более позднее время. Реальным прообразом мифологичной Схерии может быть лишь Каллиста-Фера времени ее «акме» в XVII в. до н. э.

Перейдем к анализу тех пространственных и временных координат Схерии, которые содержатся в «Одиссее», и отнесемся к ним с известной долей доверия, если они непротиворечивы. Покинув Огигию, волшебный остров Калипсо (местоположение его мыслится где-то в Средиземном море, но точнее неопределимо), Одиссей 18 суток плывет на восток днем и ночью, имея слева Большую Медведицу. Когда вдали уже виднеются горы Схерии, его плот разбивает Посейдон, затем он двое суток добирается до земли, двигаясь на юг (Афина позволила дуть только Борею), и достигает ее утром третьего дня. Уже это говорит за то, что Схерия находится где-то в восточной части освоенного эллинами к рубежу VIII–VII вв. до н. э. Центрального и Восточного Средиземноморья и расположена несколько к югу от основного маршрута Одиссея, пролегавшего прямо на восток от Огигии (Od. V, 33–35, 270–281, 382–393).

Эта восточная локализация Схерии подтверждается еще несколькими местами в тексте поэмы. Так, Афина из Схерии прибывает сначала на восточный берег Аттики и лишь потом – на западный: «…морем бесплодным от Схерии тучной помчавшись, достигла она Марафона; потом в многолюдных Афинах в дом крепкозданный царя Эрехтея вошла» (Od. VII, 78–81). Это заставляет помещать Схерию где-то восточнее Аттики и неподалеку от нее, в Восточном Средиземноморье (что в целом соответствует местоположению Феры, расположенной в 180 км к юго-востоку от Аттики). Весьма показательно, что Одиссей, обращаясь к Навсикае, сравнивает ее с юнной пальмой, которую он видел на Делосе у алтаря Аполлона (Od. VI, 162–168), – видимо, Делос, священный остров Киклад, ей был хорошо известен. Наконец, чрезвычайно важно свидетельство, где Алкиной говорит Одиссею, что завтра он будет доставлен куда ни пожелает:

 
В землю отцов иль в иную какую желанную землю,
Сколь бы она ни лежала далеко, хотя бы в Эвбею,
Дале которой уж нет ничего, по сказанью отважных
Наших пловцов, с златовласым туда Радамантом ходивших, —
Тития, сына Земли, посетил он и, сколь ни далек был
Путь по глубокому морю, его без труда совершили…
 

(Od. VII, 319–325)

Радамант, рожденный на Крите от Зевса и Европы и давший критянам законы, тесно связан с Критом. Если при поездке в Эвбею ему понадобилось участие (или помощь) корабельщиков Схерии, значит, она мыслилась расположенной на пути от Крита к Эвбее, что полностью соответствует местоположению Каллисты-Феры. На пути от Крита на север Фера является первым островом, и расстояние от гавани Акротири на Фере до Эвбеи вдвое превышает расстояние между Критом и Акротири. Так что путь в Эвбею был действительно «далек» и пролегал через Киклады.

Соотнесенность Схерии с критским Радамантом имеет особенное значение. Именно она дает «хронологическую привязку» (при всей условности мифологического времени): для героев «Одиссеи» Радамант уже давно в мире ином. Старец Протей предсказывает Менелаю: «Ты за пределы земли, на поля Елисейские будешь послан богами – туда, где живет Радамант златовласый (где пробегают светло беспечальные дни человека…)» (Od. IV, 563–565). Миноса, брата Радаманта, Одиссей встречает в Аиде, где он судит души умерших. Да и Эрехтей, упоминаемый в связи с прибытием Афины со Схерии, тоже герой архаичный, старше Эгея. Весьма архаичен и великан Титий, по «Одиссее», сын Геи (Od. XI, 576), к которому едет Радамант с феаками; по другому варианту, он сын Зевса и Элары, родившей его под землей, куда ее скрыл Зевс от гнева Геры (Apollod. I, 4, 1); по второму варианту, Радамант и Титий – братья по отцу. Одиссей видит мучения давно погибшего Тития в Аиде. Таким образом, поездка корабельщиков Схерии с Радамантом отнесена к древним временам, к поколениям, отчасти даже более ранним, чем поколение Тезея и Геракла. Видимо, она мыслилась произошедшей еще при Навсифое, в молодые годы Алкиноя. Кроме привязки к весьма древнему пласту эгейской (частично – доэллинской) мифологии, легенда о поездке феаков с Радамантом через Киклады на Эвбею является отголоском лидирующего положения Крита в Эгейской цивилизации первой половины II тыс. до н. э., прекрасно подтверждаемого всем комплексом обнаруженных в Акротири реалий, говорящих о сильном влиянии Крита на разные стороны жизни акротириотов. Некоторые исследователи даже рассматривают Акротири как северный форпост Минойской цивилизации в конце XVIII–XVII вв. до н. э.

Показательно, что в «Одиссее» радостно живущие феаки соотнесены со справедливым, удостоенным посмертного блаженства Радамантом, а не с суровым Миносом, отправленном в Аид на тяжелую работу судьи. Это вполне согласуется с той атмосферой радости, полноты и гармонии жизни, которая присутствует в изображениях на сосудах, во фресках и во всем стиле бытия жителей Акротири.

Тесная связь острова феаков с Эвбеей подтверждается и сообщением Аполлония Родосского (IV 539–541, 1123–1131) о том, что титанида Макрида, кормилица Диониса, преследуемая Герой, бежала с Эвбеи на остров феаков, где царствовал Навсифой (куда позднее прибыл и Геракл, дабы на священном острове очиститься от преступления – убийства своих детей).

Далее – сверхкраткое резюме некоторых моих наблюдений. Полностью разделяю мнение Сп. Маринатоса (поддержанное Ю. В. Андреевым) о том, что на знаменитой фреске из «западного дома» («дом адмирала») с изображением семи больших кораблей город, куда прибывает флот, – соответствует Акротири, а город отплытия – некому поселению в Ливии (Marinatos S. 1974: ff.; 1976: 41 ff.; Андреев 2002: 204 – ср. другое мнение: Marinatos N. 1985: 41). Более того, я полагаю, что страна Гиперия («Запредельная»), откуда феаки, ведомые Навсифоем, переселились на Схерию, также расположена на северном побережье Ливии (Африки). Феаки покинули Гиперию из-за соседства с буйными циклопами, а циклопы, по «Одиссее», живут неподалеку от лотофагов, помещаемых на побережье Ливии. По Геродоту, на побережье Ливии (Африки) обитали вполне реальные лотофаги (Herod. IV, 177), так что и циклопы, и прародина феакийцев должны располагаться там же, по соседству.

На фресках Акротири широко представлены «африканские» мотивы: весьма «реалистичные» изображения обезьян, африканских антилоп, головы явного негроида, папируса, кошачьих хищников (львицы и гепарда?) на заднем плане фрески из «западного дома». И на сосудах, и на фресках представлены изображения ласточек. Четыре из пяти видов этой птицы, гнездящихся в Европе, зимуют в Африке, так что ласточки как бы связывали жителей Акротири с Ливией, т. е., если доверять отождествлению Феры с землей феаков, – с их «прародиной». Своеобразный и уникальный «культ ласточек» объясняется тем, что каждую весну они приносили акротириотам привет из «прародины».

О происхождении острова Фера рассказывается у Аполлония: один из аргонавтов – Евфим – бросил в море комок земли, данный ему в Ливии богом Тритоном; комок разросся и превратился в остров Каллисту («Прекраснейшая»), позднее названный Ферой, по имени одного из потомков Евфима (Ap. Rhod. IV. 1755–58, 1762–64), выведшего колонию на Каллисту не позднее рубежа IX–VIII вв. до н. э. В VII в. до н. э. ферийцы, по приказанию Пифии, действительно основали город Кирену на побережье Ливии. Уже Пиндар (V в. до н. э.) подробно излагает этот же миф, и, более того, у него определенно указывается, что не только комок земли был получен аргонавтами в Ливии, но что, в свою очередь, и город Фера на возникшем из него острове станет «матерью больших городов» в Ливии (Pi. Pyth. IV, 13–56). Разница лишь в том, что ком земли, из которого возникла Фера, по Пиндару, не был брошен, а преждевременно упал в воду (Pi. Pyth. IV. 34–40). То, что Фера ранее называлась Каллистой, знает как Пиндар (Pyth. IV. 258), так и Геродот (Herod. IV, 147).

Таким образом, и легенда феаков, и мотивы искусства Акротири, и легенды о возникновении Феры и ее реальная история – все говорит об особой связи с Африкой и в пользу тождества Схерии феаков с Каллистой (Ферой) времен существования Акротири.

Не вдаваясь в детали, отметим главное впечатление Одиссея от пребывания в городе феаков, поразительно совпадающее с выводом Ю. В. Андреева (лучшего российского исследователя проблематики Акротири) из проанализированных им особенностей социальной жизни, быта и искусства «акротириотов» (Андреев 2002: 179–192; 203–204).

Одиссей: «Я же скажу, что великая нашему сердцу утеха видеть, как целой страной обладает веселье; как всюду сладко пируют в домах, песнопевцам внимая» (Od. X, 5–7). Ничего подобного Одиссей не говорит ни об одном из посещенных им мест.

Ю. В. Андреев: «Все эти детали быта акротириотов создают впечатление почти из ряда вон выходящего благополучия и процветания. В чисто бытовом, да, вероятно, также и в имущественном плане <…> не было сколько-нибудь резкого разрыва между обитателями „патрицианских особняков“ и „простонародьем“» (Андреев 2002: 184). Свидетельство Ю. В. Андреева, знатока культуры Минойского Крита, Микенской Греции и Киклад об «из ряда вон выходящем благополучии и процветании» акротириотов стоит многого.

Действительно, город феаков и Акротири на фреске объединяет и наличие широкой корабельной гавани и городской стены (и это не «общее место»: у города в «пункте отбытия» флота, изображенного на фреске, нет ни того ни другого; в «Одиссее» также, кроме Схерии, подобное почти нигде не отмечено), огромная роль флота, сцены встречи всем народом прибывающих кораблей, отсутствие резкой социальной расчлененности, высокое общественно-обрядовое положение и даже обожествление женщин, культ повелителя моря (Посейдона), небывалая развитость искусства, спорта (особенно кулачного боя), ткачества и т. д. Все это – темы для отдельных исследований, продолжающих исследования Сп. Маринатоса, Н. Маринатос, С. Думаса, Ю. В. Андреева и других. Миф о счастливой земле мореплавателей феаков оказывается глубоко укорененным в реальности.

Коснусь лишь искусства. «Поражает техническое и художественное совершенство санторинских фресок. В большинстве своем они ничуть не уступают лучшим образцам минойской настенной живописи, открытым на Крите <…>, а в некоторых случаях <…> даже и превосходят их» (Андреев 2002: 183–184). Фрески – это вершина искусства Акротири. Такой же вершиной в искусстве музыки и эпической поэзии у феаков является образ слепого аэда Демодока. Уже многократно отмечалось сходство этой эпической фигуры с образом самого Гомера, каким он представлялся в эллинской традиции.

Катастрофа, обрушившаяся на Схерию (большая гора, закрывающая город), как будто должна была погубить всех, включая Демодока. Одна-ко, если отождествить Схерию с Каллистой-Ферой, то после раскопок Сп. Маринатоса ясно, что жители Акротири успели покинуть город, увезя на своих кораблях даже домашних животных. Есть опасения, что их флот мог погибнуть в результате цунами. Но чтобы избегнуть гибели, они должны были достигнуть одного из двух ближайших островов, одним из коих является Иос. Одноименный город на Иосе – один из городов, претендующих на звание родины Гомера. Но то, что именно здесь произошла смерть Гомера, – это безальтернативное мнение античной традиции, на острове до сих пор показывают его условную могилу. Смерть Гомера на ближайшем к Фере острове перекликается с локализацией жизни его двойника Демодока на острове феаков, тождественном, в чем я убеж-ден, острову Каллиста-Фера. Имя Демодок означает «принятый народом» (т. е. «любимый народом»), а дважды за его именем следует эпитет, собственно повторяющий и раскрывающий смысл его имени – «многочтимый в народе» (Od. VIII, 472; XIII, 628). Одиссей говорит ему: «Выше всех смертных людей я тебя, Демодок, поставляю <…>. Все ты поешь по порядку, что было с ахейцами в Трое» (Od. VIII, 487, 489). Совпадение с образом Гомера – полное. Существует предположение, что «Одиссея», в отличие от «Илиады», создана не самим Гомером, а неким его учеником и последователем. Похоже, что этот ученик и запечатлел в образе Демодока своего великого предшественника, поместив его в самое прекрасное место из упоминаемых в поэме – в «земной рай» на Схерии. Несомненно, он знал, что Схерия расположена рядом с Иосом, местом гибели Гомера.

Не исключено, что Схерия – это название, данное самими феаками и плохо этимологизируемое из древнегреческого, а греки уже в XVII в. до н. э., до катастрофы, присвоили ему редчайшее название Каллиста – «Прекраснейшая». Шлемы из кабаньих клыков у воинов Акротири, изображенные на фреске в «доме адмирала», аналогичны таким же шлемам из шахтовых гробниц Микен, ныне датируемых XVII–XVI вв. до н. э. и принадлежащих уже грекоязычному населению Пелопоннеса. Наличие в Акротири импортной микенской керамики также говорит о налаженных связях с греками Пелопоннеса. Поскольку акротириоты использовали критское линейное письмо А, сами они, возможно, были родственны по языку одному из этносов, населявших Крит.

Полагаю, что реальное существование в конце XVIII–XVII в. до н. э. города на острове Схерия (Каллиста?), населенном феаками, отличавшимися особой гармоничностью и радостностью бытия, а также его катастрофическая гибель ок. 1628 г. до н. э. позднее преобразились в эпическое предание, которое затем, сливаясь с образами эгейской мифологии, превратилось в миф о «золотом веке», сохранившемся на одном «отдельно взятом» священном острове. Автор «Одиссеи» отчасти сохранил и передал потомкам это предание и этот миф, а отчасти переработал их в соответствии со своими мифо-эпическими представлениями.

В последней главе «Одиссеи» автор вновь возвращается к притягательной для него теме Аида: туда летят души женихов, убитых Одиссеем. Их путь, как и положение Аида, описаны подробно, хоть и не с таким количеством деталей, как при посещении Аида Одиссеем. Так же подробно описаны смерть и посмертье незадачливого Эльпенора, спутника Одиссея (Od. X, 552–561; XI, 51–81), и спасение от жестокого самосуда Одиссея жениха Феоклимена, песнопевца Фемия и глашатая Медонта (Od. XX, 350–372; XXII, 330–380). И лишь Схерия, населенная любимыми богами и родственными им жизнерадостными, добрыми и сострадательными феаками, исчезает из текста «Одиссеи» как бы в никуда, но, несомненно, гибнет, исчезает из мира людей, обреченная на это Судьбой и исполняющими ее предначертания Зевсом и Посейдоном именно за то, что ее жители и владыки (единственные среди всех народов и героев «Одиссеи») светлы и деятельно сострадательны душой и духом, что никак не определяется происхождением Алкиноя и Ареты от злобного Посейдона. Беспредельная доброта, радость бытия, честность и бесстрашие феаков являются в «Одиссее» как «луч света в темном царстве» жестоких, убивающих, лгущих, соблазняющих и предающих богов, народов и героев.

Эта глубокая и трагическая «притча», занимающая центральное место в «Одиссее», находит аналогию, к примеру, в поэзии А. С. Пушкина, где светлый гений музыки гибнет, обреченный Роком (который при этом как бы очарован им и заказывает ему напоследок Реквием), направляющим своего исполнителя Сальери, и так же гибнет бедный Евгений, апостол любви, потрясенный тяжелой поступью Рока в лице Медного Всадника. Знал нечто подобное Пушкин и о себе: «Рок завистливый бедою угрожает снова мне». Но это уже другая тема…

Остров Кирки и изображения на келермесском ритоне, преддверье Аида и древнейшая греческая расписная керамика в Северном Причерноморье[46]46
  Впервые: Боспорский феномен. Исскусство на периферии античного мира. Материалы Международной научной конференции / Отв. ред. В. Ю. Зуев. СПб.: Нестор-История, 2009. С. 319–355 (совместно с В. Т. Мусбаховой).


[Закрыть]
(по «Одиссее» и археологическим материалам)

Эта статья – сжатое изложение итогов исследования, отдельные тезисы которого были опубликованы ранее (Machinsky, Mousbakhova 2001; Мачинский 2008: 9, 21), а полная публикация появится позднее[47]47
  Все прозаические переводы текстов из «Одиссеи» и трагедий Эсхила, по возможности точные и намеренно не обработанные литературно, сделаны В. Т. Мусбаховой. Ей же в большей части принадлежит новая интерпретация некоторых изображений на серебряном роге из Келермеса. В остальном статья написана при тесном сотрудничестве авторов, однако ответственность за категоричность некоторых сопоставлений и выводов полностью лежит на первом из них. – Д. М.


[Закрыть].

Тщательное изучение текста «Одиссеи» и иных письменных источников убедило нас в том, что та часть рассказа Одиссея о своих странствиях, где последовательно повествуется о посещении им страны лестригонов, острова Кирки и преддверья Аида, отражает первичные (не позднее рубежа VIII–VII вв. до н. э.) впечатления эллинов от посещения ими наиболее географически и экономически привлекательных районов Северного Причерноморья, где позднее возникли самые значительные центры греческой колонизации (районы Боспора и Днепро-Бугского лимана, рис. 25). Привлекаемые нами археологические материалы согласуются и перекликаются с данными письменных источников.

Таким образом, на основании независимого исследования мы пришли к результатам, подтверждающим и конкретизирующим концепции и гипотезы многих ученых XIX – начала XX в. (В. В. Капнист, K. E. Baer, Dubois de Montpéreux, А. Б. Ашик, U. Wilamowitz-Moellendorff, В. В. Латышев и др.) и отдельные выводы исследователей конца XX в. (H. Hommel, Ю. В. Андреев), склонных считать, что эти неразрывно связанные эпи-зоды странствий Одиссея следует локализовать в Северном Причерноморье.

Из анализа текста «Одиссеи» и сопоставления его с другими источниками явствует, что Αἰαίη (Айайэ), остров коварной богини-обманщицы Кирки, располагается на крайнем северо-востоке знакомых эллинам морских просторов, т. е. на северо-востоке Понта, и, по результатам нашего исследования, соответствует острову Гермонасса (юго-западная часть Таманского полуострова), где с VI в. до н. э. существуют святилище и культ богини-обманщицы Афродиты Урании, владычицы Апатура. «Преддверье Аида», где Одиссей встречает душу царствующего над мертвыми Ахилла, локализуется нами около самой северной части Понта в районе Днепро-Бугского лимана, где с рубежа VII–VI вв. до н. э. прослеживается беспрецедентный по интенсивности культ героя-бога Ахилла (рис. 25).

Посещение острова Айайэ и пребывание на нем происходит, по «Одиссее», после трагического эпизода в бухте лестригонов и перед поездкой в Аид, откуда Одиссей вторично возвращается на остров Кирки. И рассказ о встречающихся вечернем и утреннем пастухах Лестригонии («ибо близки [там] пути ночи и дня», Od. X, 80–86), и повествование о живущих около преддверья Аида мужах киммерийских, которых «никогда не видит своими лучами сияющее солнце <…>, но гибельная ночь распростерта над несчастными смертными» (Od. XI, 12–19), свидетельствуют об одном: о северных коротких летних и длинных зимних ночах, известных автору поэмы и изображенных в поэтически гиперболизированной форме.

Так понимали эти тексты и древние авторы Арат (ок. 310–245 гг. до н. э.) и Кратет (ок. 200–150 гг. до н. э.), и византийский ученый-эрудит епископ Евстафий Фессалоникийский (XII в.), и многие ученые Нового времени (K. E. Baer, U. von Wilamowitz-Moellendorff), включая В. В. Латышева, поместившего эти отрывки в свой свод «Известий античных писателей о Скифии и Кавказе», с недвусмысленным примечанием: «Видно, что автору поэмы были известны короткие северные ночи» (SС I: 299–300). Итак, в «Одиссее» отразились первые поездки эллинов к самым северным побережьям известного им морского пространства, каковыми и являются северные берега Понта.

Рассказ Геродота о людях, живущих севернее аргиппеев и спящих шесть месяцев в году, говорит о доходивших до эллинов в районе Днепро-Бугского лимана реальных сведениях о еще более длинных многомесячных ночах (и, следовательно, днях) за полярным кругом. Свидетельства же Геродота и его источников о крайне холодном климате Скифии (VI–V вв. до н. э.) отчасти объясняют, почему длительная ночь у киммерийцев в «Одиссее» названа «гибельной» (Hdt. IV, 23–25, 28, 31).

Страбон, обобщая научные знания эллинистических ученых, отмечает особо короткие зимние дни и летние ночи (когда на севере всю ночь виден тусклый отсвет солнца, двигающийся с запада на восток) в Северном Причерноморье у Борисфена и Меотиды. Он подчеркивает отличие в этом отношении Северного Причерноморья от всех других известных ему областей от истоков Нила до Византия (Str. II, 1, 18; II, 5, 38–41).

Представление о несчастных киммерийцах, живущих в краю «гибельной ночи» около Аида, могло появиться не позднее конца VIII в. до н. э., когда они начинают вторгаться в Переднюю Азию, создают с 670–660-х гг. угрозу греческим городам и воспринимаются и описываются эллинами как войска воинственных всадников (Андреев 2004: 52–53). Соотнесенность Аида с киммерийцами, отражающая реальность VIII в. до н. э., позволяет локализовать его там, где киммерийцев как предшественников скифов (а также оставленные киммерийцами топонимы) знают Аристей из Проконнеса (VII в.), Эсхил и Геродот (V в. до н. э.) – т. е. в Северо-Западном Причерноморье.

Таким образом, остров Кирки, помещаемый рядом с Аидом, также должен находиться в где-то в Северном Причерноморье. При этом недвусмысленное свидетельство о его местоположении в рассказе о возвращении Одиссея из Аида к Кирке, где сказано, что корабль, покинув Океан, вошел в море и пристал «к острову Айайэ, где жилища и хороводы ранорожденной Эос и восходы Гелиоса» (Od. XII, 2–4), позволяет утверждать, что этот остров расположен восточнее Аида, на крайнем северо-востоке Понта. Именно там находился и остров Гермонасса. Близость географической локализации острова Айайэ и страны Айя выявляется при сравнении вышеприведенной цитаты из «Одиссеи» и фрагментов поэта Мимнерма (акме около 630 г. до н. э.)[48]48
  «И никогда бы сам Ясон не увез из Айи великого руна… и не прибыли (они) к прекрасному потоку Океана…»; «Город Айэта, где лежат лучи быстрого Гелиоса в золотом чертоге у брега Океана…» (SC I: 320).


[Закрыть]: и остров Айайэ, и страна Айа лежат рядом на самом востоке морских путей эллинов; Айа находится у берега Океана, а от Айайэ Океан находится в одном дне пути.

Изложенное понимание текстов «Одиссеи» и Мимнерма во многом предвосхищено уже в 1884 г. У. Виламовицем: «Ээя лежит на крайнем северо-востоке, где встает солнце <…>. Отделять Ээю от Эи невозможно <…>. Автору <…> мыслится полное приключений блуждание (Irrfahrt) в Черном море. Остров Кирки является островом Эи, на котором обитает сестра «царя Эи». От острова Кирки нужно лишь переплыть Океан, чтобы оказаться у киммерийцев во мраке. Киммерийцы – это скифский народ, чьи реальные места обитания лежат как раз там, где их помещает поэтический контекст» (Wilamowitz-Moellendorff 1884: 165; использован перевод: Тохтасьев 1993: 44–45)[49]49
  Почти через сто лет Х. Хоммель выражается на эту же тему куда неопределеннее: «Следует говорить о владыке царства мертвых (Ахилле), куда нужно добираться либо через Океан, либо через Черное море, либо… через реку, подобную подземному потоку» (Хоммель 1981: 7). В соответствии с текстом «Одиссеи» к Аиду нужно добираться по морю (Черному), затем переправляясь через реку Океан и достигая места слияния двух рек.


[Закрыть].

Остров Αἰαίη и по названию, и по родственным связям владеющей им Кирки неразрывно связан со страной Αἶα (Айа), где царствует Αἰήτης (Айэтес), брат Кирки. Название острова, являющееся одновременно эпитетом самой Кирки, означает «айаский/айаская», т. е. принадлежащий/щая к стране Айа (Lesky 1948). Все это было понятно уже Страбону (Str. I, 2, 10).

Геродот первый ставит Айю в прямую связь с Колхидой и с рекой Фасис (Риони) (Hdt. I, 2), разграничивающей, по мнению некоторых, Европу и Азию (Hdt. IV, 45). Однако из сопоставления сведений его предшественника логографа и географа Гекатея Милетского (посл. четв. VI – нач. V в. до н. э.) с непреложностью явствует, что границей между Европой и Азией он считал Боспор Киммерийский и некую реку, впадающую в Меотиду: дандарии, по другим источникам, живущие севернее Кубани, на восточном берегу Меотиды помещены Гекатеем в Европе, а синды, живущие южнее Кубани, и колы в предгорьях Кавказа – в Азии. Поскольку рекой возвратного плавания аргонавтов, по Гекатею, был Фасис, ясно, что разграничивающая материки Кубань была известна ему под именем Фасис (F Gr Hist 1 F 18). Это подтверждается и прямым свидетельством Эсхила о Боспоре и Фасисе, разграничивающих Азию и Европу (Aesch. PV 729–34, 790; Fr. 191 R). Да и взгляд на карту убеждает, что текущая вдоль предгорий Кавказа полноводная Кубань куда больше подходит на роль границы Азии и Европы, чем Фасис-Риони, описанный Гиппократом (Hp. Aër. XV; SC I: 58, 59) без всякого намека на то, что эта река может что-либо разграничивать (Jacoby 1957; Ельницкий 1961; Куклина 1985; Мачинский 1989а).

Именно на плодородных землях Покубанья царствовал, судя по всему, божественный царь-пахарь Αἰήτης. По Пиндару, Айэт до пахоты Ясона и в пример ему сам запрягает огнедышащих быков и проводит плугом борозду глубиной в сажень. По Аполлонию Родосскому, Айэт сам утром запрягает быков, пашет и сеет, а затем, сражаясь с выросшими из посева воинами, к вечеру завершает жатву. Такой культ сакрализованной пахоты непредставим в болотистых землях по нижней Риони (Фасис) и является естественным на мощных черноземах по Кубани (Фасису). Вне зависимости от первичного местного значения хоронима Αἶα, в «гомеровском диалекте» оно являлось синонимом слова γαῖα (земля), а имя Αἰήτης воспринималось как производное от Αἶα и могло, по Ю. В. Андрееву, означать «человек из страны Земля» (Андреев 1990: 160–162).

По архаичной версии Дионисия Милетского в передаче Диодора Сицилийского, Персей, брат Айэта, владел Тавридой, а сам Айэт – колхами и меотами. От брака Айэта и дочери Персея Гекаты родились Кирка и Медея. Кирка, выданная замуж за царя сарматов или скифов, отравила своего мужа зельем и после изгнания поселилась на пустынном острове (D. Sic. IV, 45).

По Стефану Византийскому, «Пантикапей – очень большой город, столица Боспора; основан сыном царя Айэта, получившим это место от скифского царя Агаэта» (St. Byz. s. v. Παντικάπαιον).

По архаичной версии, сохраненной в схолиях к «Аргонавтике» Аполлония Родосского, баран «переносит Фрикса в Скифию», где он «женится на Халкиопе, дочери скифского царя Айэта» (Schol. A. R. Proleg. B b).

Если свести эти версии воедино, то первичное местопребывание (остров) Кирки соседствует с Покубаньем (Фасис, Айа, меоты, Скифия, скифы, сарматы) и Тавридой (царь Тавриды Персей, Геката и Пантикапей), чему соответствует местоположение Таманского полуострова, называвшегося в древности Эон (Plin. NH VI, 18) и представлявшего тогда из себя 3–4 острова, разделенных рукавами Кубани, лиманами и протоками. Два из них назывались Гермонасса и Фанагора (рис. 25: а).

Дальнейшая эволюция этого сюжета кратко резюмирована Ю. В. Андреевым: «…Первоначально все это зловещее семейство обитало где-то в одном месте, и называлось оно страной или островом Эя. Однако потом <…> пути брата и сестры далеко разошлись. Кирка вместе со своим островом оказалась заброшенной на <…> запад Средиземноморья. Ээт и подвластная ему страна Эя, наоборот, осталась на дальнем востоке» (Андреев 1990: 161–162).

Обрисуем характерные черты самой Кирки и ее местообитания по «Одиссее», исходя из допущения, что в мифопоэтическом контексте сохранились отдельные реальные черты природы острова, а также культа и мифологии некой местной богини (и ее жрицы?), поразившие эллинов при первом соприкосновении с ними.