Текст книги "Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1"

После беспрепятственного овладения «желанной страной» Ойум готы (VI) «тотчас же без замедления приходят к племени спалов и, завязав сражение, добиваются победы. (VII) Отсюда уже как победители движутся они в крайнюю часть Скифии, соседящую с Понтийским морем» (Iord. Get. 28). Таким образом, спалы локализуются между землей Ойум (Волынью) и степным прибрежьем Понта.

Словом, придающим особую достоверность этому фрагменту (а также всему пересказу предания) является этноним spali (спалы), в готском эпосе звучавший, вероятно, как *spalaiōs. Реальность существования в первые века н. э. этноса с таким названием подтверждается уникальным свидетельством Плиния Старшего, фиксирующего одноименный этнос на Танаисе (Доне) в более раннее время, около 50–70 гг. н. э.: spalaei, спалеи (Plin. NH VI, 7). Этот этноним в Подонье не упоминается ни одним источником, кроме Плиния, да и у него только в одном месте, хотя этногеографии земель по Танаису и около него он касается неоднократно.

Отрывок, в котором упоминаются spalaei, исходя из контекста, можно перевести так: «Танаис протекает через [земли] сатархеев, <перечень неизвестных племен>, спалеев» (Plin. NH VI, 7)[123]123
  Благодарим В. Т. Мусбахову за консультацию.


[Закрыть]. Эти впервые упомянутые Плинием spalaei, хотя о них и ничего не известно, определенно относятся к числу небольших подразделений тех сармато-аланских этносов, которые, по данным того же Плиния и других авторов, начиная с 50-х гг. н. э. переселяются от Танаиса и Меотиды в степи и лесостепи между Днепром и нижним Дунаем и становятся весьма серьезной угрозой для Рима, иногда даже форсируя Дунай и нанося поражения римским войскам.

Таким образом, видимо, племя спалов/спалеев, исходя из контекста предания (и других источников, обрисовывающих северные границы доминирования сарматов в конце I–II в. н. э.: Tac. Germ. 48; Tabula Peutingeriana VI, 4–5; Iord. Get. 74), занимавшее во II в. н. э. южную часть лесной зоны и лесостепь к югу от Волыни в бассейне Днестра и Южного Буга, переместилось во втор. пол. I в. н. э. от Танаиса на запад и стало настолько сильным, что победа над ним отпечаталась в эпической памяти готов (возможно, потому, что spali были территориально первым из противостоящих готам алано-сарматских племен, и это имя было перенесено на весь их массив). О заметном следе, который spali оставили в сознании соседствовавших с ними этносов, говорит русское слово «исполин», известное в церковно-славянских текстах с XI в. и восходящее, по мнению авторитетных лингвистов, к этнониму spali с вероятным первоначальным значением «могущественный враг» (Фасмер 1967).

В любом случае победа над спалами где-то в лесах или лесостепи между Прутом и Южным Бугом представлялась в эпическом предании как решающее событие, после которого готы (VII) «отсюда уже как победите-ли движутся в крайнюю часть Скифии, соседящую с Понтийским морем», т. е. в степи и на черноморское побережье между Дунаем и Днепром.

Очень важно по возможности точно определить время, когда происходит эта победа над «спалами» и овладение готами означенной территорией (или хотя бы проникновение их сюда). М. Б. Щукин полагает, что война между вельбаркцами (готами) и пшеворцами (вандалами) могла иметь место в 170–180-х гг. «Одновременно или почти одновременно, несколько раньше или чуть позже происходит процесс продвижения носителей вельбаркской культуры к юго-востоку в виде <…> брест-тришинской волны <…> – закладываются могильники в Брест-Тришине, Любомле, <…> в Баеве II» (Щукин 2005: 104). Есть все основания согласиться с сообщением источников о рождении императора Максимина (от гота и аланки) в приграничном фракийском поселке, по расчетам М. Б. Щукина, не позднее 171–175 гг. О весьма раннем проникновении отдельных готов очень далеко на юго-восток говорит эпитафия легионера по имени Гута, сына Эрманария, погибшего в 208 г. в Сирии (Щукин 2005: 91, 92).

Известно, что первое проникновение и первые десятилетия существования этноса на новой территории улавливаются археологически с большим трудом. Так, 100-летнее пребывание везиготов в Южной Галлии и Северной Испании (411–507 гг.) «практически не имеет отчетливых археологических следов» (Щукин 2005: 398–460). И тем не менее некоторые следы появления готов в Полесье, на Волыни и в Подолии не позже рубежа II–III вв. имеются. Но прежде чем говорить о них, необходимо рассмотреть сармато-аланские памятники и проанализировать этнополитическую ситуацию сер. I–II в. на той территории лесостепи, куда продвигались готы.

Погребений кочевников на этих землях известно не так много. Для рубежа эр и первой половины I в. н. э. это погребение в Островце Ивано-Франковской области, впускные захоронения в Ленковцах и Кельменцах и грунтовый могильник в Киселево на Буковине, дата которого не очень выразительна (Щукин 1994а: 197). Эти захоронения находятся несколько западнее от территорий, на которых позже появляются вельбаркские и черняховские памятники, отражающие постепенное продвижение готов на юг.

Гораздо интереснее группа алано-сарматских памятников, хронологически более близкая ко времени движения готов и территориально расположенная на их пути. Речь идет преимущественно о впускных захоронениях алано-сарматской знати в курганах эпохи бронзы междуречья Южного Буга и Днестра в молдавско-украинском пограничье (рис. 53). Перечислим эти памятники: Гордеевка на правом берегу Южного Буга (Berezanskaja, Kokowski 1997/1998: 9–28), Пороги, Севериновка, Писаревка, Грушка и Мокра на левом берегу Днестра (Симоненко, Лобай 1991; Гросу 1986; Загоруйко, Прилипко 1989; Simonenko 2008: 78–79, Taf. 127–130; Кашуба и др. 2001–2002).

Все эти погребения были совершены в хронологическом интервале от середины I в. н. э. до конца первой четверти II в. н. э. и, по-видимому, имеют непосредственное отношение к этнополитической ситуации этого времени не только в степи региона, но и в Северо-Западном Причерноморье в целом. Гипотетическое отождествление погребенного в Порогах мужчины с сарматским царем Инисмеем (Симоненко, Лобай 1991: 66) и несомненно высокий социальный статус всех остальных погребенных позволяют предположить, что рассматриваемые памятники оставлены знатью алано-сарматского объединения, созданного в середине I в. н. э. царем Фарзоем (рис. 55). Расположение погребений в приблизительно намеченных исследователями границах царства Фарзоя – Инисмея и вовсе заставляет предположить, что мы имеем дело с территорией, на которой располагался своеобразный некрополь – «Геррос» (Симоненко 1999: 116) правящего алано-сарматского клана[124]124
  Для хронологического интервала от середины I в. н. э. до середины II в. н. э. в Северо-Западном Причерноморье также выделяется серия богатых погребений алано-сарматской знати (в том числе и впускных в курганы предшествующих эпох), которые, в отличие от рассматриваемых погребений, расположены гораздо южнее и не образуют столь обособленной и сравнительно компактной группы (Карта 1). Это захоронения у сел Казаклия и Олонешты в Южной Молдавии (Агульников, Бублич 1999; Мелюкова 1962; Курчатов, Бублич 2003), двойное захоронение у с. Козырка близ Ольвии (Simonenko 2004) и два погребения в низовьях Южного Буга, на его правом берегу – курган Весняное (Simonenko 1997) и «Соколова могила» у с. Ковалевка (Ковпаненко 1986).


[Закрыть].

Размещение захоронений в необычной для кочевнических памятников географической зоне (рис. 53) (граница леса и лесостепи) и сокрытость могил в органичных для ландшафта старых курганах предшествующих эпох, скорее всего, были обусловлены стремлением избежать разграбления богатых могил (Воронятов 2011). Это предположение подтверждается одним наблюдением. Из семи погребений[125]125
  Захоронение у с. Грушка в этой статистике исключено как неинформативное, поскольку было обнаружено в разрушенном состоянии.


[Закрыть] рассматриваемой территории шесть были впускными и непотревоженными; седьмое, единствен-ное в индивидуальной сарматской насыпи (курган № 2 у с. Мокра) – разграблено в древности. И есть основания думать, что это не случайно.

Помимо основного сарматского погребения в кургане № 2 у с. Мокра, в его северо-западной полé исследователями было обнаружено вельбаркское трупосожжение. Хронологическое соотношение двух захоронений говорит о том, что время, прошедшее с момента сооружения сарматской насыпи до помещения в нее готского комплекса, могло быть непродолжительным. Молдавские коллеги датируют основное погребение первой четвертью II в. н. э., вельбаркский комплекс – концом II в. н. э., самое позднее – началом III в. н. э. (Кашуба и др. 2001–2002: 242–243; Kašuba, Kurčatov 2005: 185, Abb. 11). М. Б. Щукин датировку вельбаркского трупосожжения определял более широко – от конца I в. н. э. до конца II в. н. э. (Щукин 2005: 106). Т. е. появление готов на рассматриваемой территории могло произойти сразу после возведения сарматской насыпи или непродолжительное время спустя (Кашуба и др. 2001–2002: 213), и они могли видеть и понимать, что этот курган насыпан недавно, в отличие от курганов предшествующих эпох. Это обстоятельство могло побудить завоевателей к ограблению могил алано-сарматов, бывших в то время хозяевами в Поднестровье и Южном Побужье.

В нашем случае речь, возможно, идет даже не о разграблении, а о ритуальном разрушении. Учитывая, что останки погребений оказались полностью разрушенными и частично выброшенными из гроба, а в заполнении камеры и на ее дне был обнаружен многочисленный и довольно богатый инвентарь (Кашуба и др. 2001–2002: 213), можно предположить, что было совершенно именно ритуальное действие, направленное на предохранение новых хозяев территории – готов – от мертвых аборигенов алано-сарматов.

Следует сказать, что у готов отмечена пока слабо изученная практика нарушения погребений своих соплеменников (Kokowski 1992: 115–132), которая может трактоваться как ритуальное разрушение. Это явление прослеживается не только в Вельбаркской, но и в Черняховской культуре (Елпашев 1997). Не исключено, что в случае с разрушением основного алано-сарматского погребения кургана № 2 у с. Мокра и помещением в его полу вельбаркского трупосожжения мы имеем дело также с явлением ритуального характера.

Исходя из хронологии обоих погребений кургана № 2 у с. Мокра, наиболее вероятным периодом, когда могло произойти сражение готов Филимера с алано-сарматским племенем спалов, следует считать время со второй четверти по конец II в. н. э. Но, учитывая весь комплекс данных, изложенных в настоящей статье, полагаем возможным сократить этот интервал времени. Одним из факторов, позволяющим это сделать, можно считать появление на территории Польши пшеворских захоронений второй половины II в. н. э., в которых обнаружены наконечники копий с сарматскими тамгами.

Мы предполагаем, что сарматские тамги появляются на германских копьях в качестве трофеев в результате столкновений германцев – вандалов и готов – с алано-сарматами (рис. 55). Контакты враждебного характера между ними могли происходить и чуть ранее основного движения готов Филимера на юг, а у вандалов – и параллельно с ним. Готы и вандалы независимо друг от друга могли и должны были совершать рекогносцировочные рейды в области, подвластные кочевникам[126]126
  В тексте эпического предания, пересказанного Иорданом, говорится, что Филимер «в поисках удобнейших областей и подходящих мест <…> пришел в земли Ски-фии, которые на их языке называются Oium. Филимер, восхитившись великой урожайностью тех краев, перебросил туда половину войска…» (Iord. Get. 27). Из этого следует, что до «переброски» воинов с семьями Филимером была проведена «разведка» страны Oium, во время которой с высокой вероятностью имели место какие-то столкновения с алано-сарматами в этой области «обоюдного страха» (Карты 1, 3) между германцами и сарматами (Tac. Ger. 1, 48; см. Мачинский, Тиханова 1976: 67, 71–73).


[Закрыть]. Возможно, уже тогда отдельные сарматские тамги оказываются на наконечниках вандальских копий. Большая же часть сарматских клановых знаков, вероятно, попадает к германцам после победы готов Филимера над спалами (подробнее см. Воронятов, Мачинский 2010: 66–69).

Появление наконечников копий с сарматскими тамгами в пшеворских погребениях (рис. 55) во второй половине II в. н. э. позволяет предположить, что разведочные действия германцев могли случаться уже в середине II в. н. э. Сражение же, отразившееся в тексте Иордана, вероятнее всего, произошло в 170–180-х гг. н. э. Готское трупосожжение в кургане у с. Мокра нам представляется очень выразительным отражением этих событий на территории лесостепи междуречья Южного Буга и Днестра.

Рисунок 55. Находки германских наконечников копий с сарматскими тамгами и алано-сарматские памятники Северо-Западного Причерноморья с тамгами: 1 – Валле, 2 – Мос, 3 – Медов, 4 – Мюнхенберг-Дамсдорф, 5 – Янково, 6 – Бодзаново, 7 – Вржесня, 8 – Задовице, 9 – Стрыцовицы, 10 – Розвадув, 11 – Сушично, 12 – Каменица, 13 – Недобоевицы, 14 – экземпляр в частной коллекции, 15 – Подлёдув, 16 – Мушов, 17 – Задрость, 18 – Корпач, 19 – Пороги, 20 – Грушка, 21 – Тараклия, 22 – Баштечки, 23 – Ольвийский регион

Разобравшись, насколько это возможно, с локализацией спалов, со временем и обстоятельствами появления готов на их территории, обратимся к рассмотрению суперкраткого свидетельства готского предания о последней области, занятой ими при движении на юго-восток: (VII) «…движутся они в крайнюю часть Скифии, соседящую с Понтийским морем» (Iord. Get. 28).

Эта «крайняя часть» – причерноморская степь и само побережье Понта между нижним Дунаем и нижним Днепром. Мы уже отмечали в тексте готского предания отдельные сохраненные Иорданом готские слова, отражающие этапы их миграции: Oium<*aujōm, spali<*spalaiōs[127]127
  Благодарим Вяч. С. Кулешова за лингвистические консультации.


[Закрыть]. Для следующих рассуждений важно напомнить название той первой территории на юг от «Северного океана» (Балтики), где поселились готы, – Gothiscandza<*Gutisk-andiō-, что буквально означает «готский конец, готский край» (в значении «окраина»), но поскольку ясно, что готы поселились на берегу, то обычно это слово переводится как «готский берег» (Schmidt 1934; Анфертьев 1994). Возможно, и захваченная окраинная причерноморская земля могла именоваться у готов сходным словом. В связи с этим представляется уместным вспомнить предание о происхождении и ранней истории лангобардов, восходящее к утерянной «Origo gentis Langobardorum» (ок. сер. VII в.), частично сохраненное Павлом Диаконом (VIII в.) в «Historia Langobardorum» и в трех других рукописях X–XI вв. и проанализированное Ф. Брауном (Браун 1899: 308–320).

Поскольку целый ряд моментов ранней истории переселений лангобардов в этом предании, восходящем к эпической песни (прародина в Скандинавии, война с вандалами, миграция через области Восточной Европы вплоть до земли амазонок у Меотиды), не имеет никакого отношения к действительной истории лангобардов, но вполне согласуется с эпической историей готов, Ф. Браун заключает: «перед нами отзвук готской песни <…> о победах готов над вандалами, голядью, антами, вятичами, вургундами, амазонками» (Браун 1899: 316).

Остановимся лишь на двух этнохоронимах этого предания. После победы над вандалами лангобарды (готы) проходят через Golanda (Golaida, Golada), затем овладевают Anthaib (Antaib, Anthaip, Anthabus), Banthaib (Bantaib, Bainab) и Vurgundaib. «Golanda я понимаю как германскую народно-этимологическую переделку из слова „голядь“, т. е. страну айстских галиндов <…> Anthaib – явно область антов, юго-восточных славян» (Браун 1899: 314) (со ссылкой на Иордана). Для трех последних хоронимов Ф. Браун уверенно принимает формант *-aib, ср. др.-в. – нем. eiba – «область».

Понимание Ф. Брауном Anthaib как «область антов» на первый взгляд может показаться устаревшим. Anthaib разъясняется на материале готского языка (например, гот. andeis – «край», «конец») (Фасмер 1964). Отсюда делается вывод: «Anthaib и славянские анты – случайное созвучие» (Филин 1962: 61). Но в таком случае Anthaib переводится как «крайняя область» (украйна?), что идентично «крайней части (Скифии)» у Черного моря по Иордану. Но, по другому свидетельству Иордана, восходящему в этом месте к Кассиодору (нач. VI в.), «анты <…> распространяются от Данастра до Данапра, там, где Понтийское море образует излучину» (Iord. Get. 35). По Прокопию Кесарийскому (сер. VI в.), анты уже живут к северу от нижнего Дуная (Procop. Goth. V, 27, 1–3; VII, 14, 30–32; 40, 5), а на востоке (если принимать во внимание представление Прокопия о сторонах света) до нижнего Поднепровья (Procop. Goth. VIII, 4, 7–9; ср. VIII, 3, 1–4; 5, 22–23). Возникает вероятность, что Anthaib в готской эпической песни соответствует «крайней части» («extrema pars») другой, но близкой по содержанию готской песни. Возможно, песнь с упоминанием Anthaib отражает поход другой группы готов на юго-восток. И если степи и прибрежье моря между Дунаем и Днестром назывались с рубежа II–III вв. на готском языке Anthaib то, вероятно, что появившееся здесь славенское (?) население получило имя Anti, Antes. Как явствует из сопоставления двух мест Иордана, анты короля Бооза, в пределы которых вторглись остроготы Винитария в конце IV в. (Iord. Get. 246–247), были (по представлению самого Иордана) теми же антами, о расселении которых «от Данастра до Данапра» в начале VI в. он сообщает ранее (Iord. Get. 35)[128]128
  Несомненно, где-то рядом с антами конца IV в., судя по сумме письменных и археологических источников, скорее всего, в Прикарпатье и Поднестровье находилось и кратковременное «королевство» самого Винитария. Предложенная М. М. Казанским локализация его далеко на северо-востоке за Днепром, в верховьях Псла и Ворсклы, не имеет достаточных оснований (Казанский 1997). М. Б. Щукин, касаясь этого построения, замечает: «прямых доказательств этому тезису не имеется» (Щукин 2005: 395).


[Закрыть].

Таким образом, вполне убедительно прослеживается путь готов от южного берега (края) Балтики до «крайней части Скифии» – северного побережья Черного моря, от Gothiscandza <*Gutisk-andiō– до Anth-eib (?) (с возможным последующим походом к городу Танаису на Азовском море). Наиболее вероятным временем решающего события – победы готов над спалами – представляется промежуток ок. 170–180 гг. (шире – 150–200 гг.).

Но у Иордана есть еще один пассаж, связанный с именем Филимера и первичным расселением готов: когда готы «жили на первом месте своего расселения в Скифии у Меотиды, то имели, как известно, королем Филимера» (Iord. Get. 39). Но еще ранее Иордан утверждал, что готы после занятия Ойума и победы над спалами двинулись «в крайнюю часть Скифии», соседнюю с Понтом (Iord. Get. 28), а Меотиду и Понт историк различал четко. Единственное непротиворечивое объяснение состоит в том, что готы, достигнув Понта, далее двинулись на восток к Меотиде, где попытались осесть, но Иордан в первичном рассказе упустил этот «эпизод».

В связи с этим наше внимание привлек доклад А. И. Иванчика, прочитанный на конференции «Боспорский феномен» в 2009 г. в Петербурге: «Новые данные о римском военном присутствии на Боспоре»[129]129
  Благодарим А. И. Иванчика за любезное разрешение воспользоваться текстом доклада.


[Закрыть]. В докладе анализировалась надпись на стеле из г. Танаиса, открытая в 1998 г., говорящая о присутствии в Танаисе вспомогательного римского военного соединения и широко датируемая первой третью III в. Это первый случай, когда присутствие римских войск, иногда появлявшихся на Боспоре, фиксируется далеко на севере, в Танаисе. По другим надписям, анализируемым А. И. Иванчиком, присутствие римских войск в то же время, что и в Танаисе, фиксируется на Боспоре. Автор доклада склонен датировать все эти надписи 229–232 гг. (Савромат III), впрочем, допускает датировку и первым десятилетием III в. Другие исследователи относят одну из надписей, как сообщил докладчик, даже к 194–195 гг. Эти надписи допускают сопоставление с надписью из Преслава, сообщающей об отправке на Боспор между 196 и 235 г. римских войск для участия в некой «Боспорской войне». Однако с кем была эта война – А. И. Иванчик затруднился сказать что-либо определенное. Для этого времени трудно представить таинственную войну боспорян с каким-нибудь из традиционно окружавших Боспор и Танаис этнополитических объединений и этносов: отношения с ними были в целом отлажены. Подчеркнем опасность, идущую именно с севера, от района Танаиса, и требующую впервые присутствия римских соединений в этом городе, в существовании которого были заинтересованы и в число жителей коего входили все издавна живущие рядом варвары. Учитывая это, а также последовавшие за этим строительство новых укреплений и прекращение выпадения монет в Танаисе, а с 255/56 г. до 275/76 г. активное присутствие готов и других германцев на Боспоре и у Меотиды, можно допустить, что в диапазоне конец 190-х гг. – ок. 230 г. у местного населения имела место война с совершенно новым врагом – готами, пытавшимися взять под свой контроль нижний Дон и Танаис и возглавляемых, по крайней мере на первых порах, королем Филимером.

Однако имеется еще одно «свидетельство» о короле Филимере, сообщенное уже не историком готов Иорданом, а историком готов Щукиным. Но чтобы воспринять и оценить его, требуется некоторое предисловие. М. Б. Щукин уделяет особое внимание сармато-германским контактам середины I в. до н. э. – конца II в. н. э., выраженным, в частности, в проникновении техники зерни и филиграни, свойственной вещам из погребений Зубово-Воздвиженской группы на Кубани, далеко на северо-запад, в Скандинавию и на берега Балтики. Подобные контакты он смело сопоставляет с сообщениями «Круга Земного»: «К северу от Черного моря расположена Великая или Холодная Швеция <…>. С севера с гор, что за пределами заселенных мест, течет из Швеции река, правильное название которой Танаис. Она раньше называлась Танаквисль <…>. Она впадает в Черное море <…>. Страна в Азии к востоку от Танаквисля называется страной Асов или Жилищем Асов, а столица страны называется Асгард. Правителем там был тот, кто звался Одином. <…> В те времена правители римлян ходили походами по всему миру». Затем повествуется, что Один, оставив в Асгарде править братьев и взяв «с собой <…> множество драгоценных вещей», отправился с асами на север и в итоге достиг Ютландии и Швеции (Снорри Стурлусон 1980: 11–13; Щукин 2005: 85–9).

На базе этой эпической традиции и археологического материала М. Б. Щукин делает смелое предположение: «…не имело ли движение готов Филимера в юго-восточном направлении некой легендарной и идеологической подоплеки, не устремлялись ли обитатели Балтийских побережий в Причерноморье под влиянием смутных воспоминаний о былых контактах с античной цивилизацией? Вроде того как странствующие рыцари раннего Средневековья искали «Чашу Грааля», крестоносцы собирались отвоевать «Гроб Господень», а затем моряки Колумба жаждали найти путь в богатую Индию? Не искали ли они Асгард, покинутый когда-то Одином?» (Щукин 2005: 195)[130]130
  Соавторы М. Б. Щукина по настоящей статье относятся к этому его фактологично-интуитивному прозрению с восхищением и со всей серьезностью. Полагаем, что разработка этих идей с усилением их фактологической базы весьма перспективна. – С. В., Д. М.


[Закрыть].