Текст книги "Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1"

О прародине славян в I–V веках и об этносоциуме русь/rōs в IX веке
Чрезвычайно развернутый комментарий к некоторым сообщениям «Баварского географа»[141]141
  Впервые: Истоки славянства и Руси: сборник статей по материалам X чтений памяти Анны Мачинской (Старая Ладога, 24–25 декабря 2005 г.) / Научный редактор Д. А. Мачинский. СПб.: Нестор-История, 2012. C. 25–127, 134–165.


[Закрыть]

Памяти Kaziemerza Godłowskiego, археолога и историка редкой талантливости, честности и отваги, ставшего лидером целого поколения польских археологов, поднявших изучение славянских и германских древностей и стоящих за ними исторических процессов на новый, более высокий уровень

Эта работа разрасталась, как дерево, иногда помимо моей воли. Появлялись новые публикации и новые материалы, требовавшие вновь обратиться к ранее затронутым темам и положениям. Я не убирал того, что кажется повторами, поскольку каждый раз они возникали с привлечением нового материала, в ином контексте и усиливали доказательность основных положений работы. А грустный опыт напоминал мне, что, когда некоторые простые истины и наиболее вероятные трактовки материала были кратко и сжато высказаны в моих работах 1966–1989 гг., это не нашло понимания и отклика ни у кого, кроме нескольких петербургских и польских историков-археологов, и не вызвало сколько-нибудь серьезно обоснованных возражений. Быть может, лучшие результаты даст более подробная, с повторами разработка комплекса тем, объединенных вокруг проблемы «рождения славянства».

Как явствует из названия, автор в своих изысканиях исходит из сообщений уникального источника, имеющего название «Описание городов и областей к северу от Дуная», известного под условным названием «Баварский географ» и датируемого современными исследователями в пределах IX в., наиболее обоснованно – второй его половиной.

Автор, в отличие от всех известных ему исследователей, полагает, что в тексте «Баварского географа» к этносоциуму русь/rōs имеют отношение не только взаимосвязанные слова Ruzzi, Forsderen, liudi, Fresiti, но и упоминания пяти других двусоставных этнонимов в Восточной Европе, вторая часть которых пишется как rozi и на русском языке передается как «росы»: attorozi «атторосы», chozirozi «хосиросы» и др.

Однако начать следует с другого свидетельства «Баварского географа», уводящего нас из IX в. в более раннюю эпоху (около I–V вв.): «Сериваны (zerivani) – это королевство (regnum) столь [велико], что из него произошли все славянские народы (gentes sclavorum) и ведут, по их словам, [свое] начало» (перевод: Назаренко 2001: 54–55).

Это свидетельство уникально и бесценно, ибо область «славянской прародины» определяется здесь соответственно представлениям об этом самих словен IX в. Это также единственная фраза «Баварского географа», где напрямую упоминаются словене (gentes sclavorum), и только из нее, по мнению автора, следует, что и многие другие называемые в этом источнике этногруппы являются словенами.

В силу особой важности этой фразы перевод ее должен быть максимально точен уже в оттенках смысла. Так, gentes sclavorum правильнее переводить как «словенские народы», поскольку убедительно установлено, что в IX в. и позднее (но не в VI в. и ранее!) общим самоназванием славянских племен был этноним *slověne (словѣне, в современном написании – словене)[142]142
  Отмечу, что почти общепринятая проекция этнонима из IX в VI в. и ранее наталкивается на серьезные трудности. Различные формы записи самоназвания славян в латинских и греческих источниках VI–VII вв. (Sclaveni, Sclavini, Sclavi, Σκλαβηνοί, Σκλαυηνοί, Σκλαβοί и др. с обязательной эпентезой [k] между [s] и [l]) дают без исключений корневое [а] и заставляют реконструировать праформу *slavēne. Об этом определенно, хотя и недостаточно четко высказался авторитетный лингвист С. Р. Тохтасьев: «Sclaveni, Σκλαβηνοί и другие сходные формы – общеславянский этноним. Впервые он зафиксирован Иорданом (Кассиодором) и достаточно адекватно отражает этимон *slavēne (slověne). <…> Следует допустить и возможность у славян VI в. параллельной формы *Slavi… в качестве краткой формы к *Slavēne…» (Тохтасьев 1998: 30, 31). Подробную аргументацию и развитие этого положения см. в: Кулешов 2012: 128–133. В итоге следует считать, что в VI в. и ранее общий этноним славян звучал и должен был быть записан как *slavēne (славене), а к IX в. и позднее он принял форму *slověne (словене). Такой терминологии я и придерживаюсь в этой статье.


[Закрыть]. Латинское tantum уже несет в себе значения «столь велико», «столь (до такой степени) значительно», и нет надобности заключать при переводе слово «велико» в квадратные скобки как вставленное лишь для уточнения смысла. Cuncte обычно означает не просто «все», а имеет усилительное значение «все вместе», «все в целокупности». Affirmant точнее перевести не «по их словам», а более определенно «как они утверждают».

Ниже предлагаю уточненный и намеренно не обработанный литературно перевод уникального свидетельства (здесь и далее в круглых скобках – варианты перевода отдельных мест и соответствующий латинский текст, в квадратных – поясняющие перевод слова).

Zerivani, quod tantum est regnum ut ex eo cuncte gentes sclavorum exorti sint et originem sicut affirmant ducant.

Сериваны, каковое королевство столь значительно (значимо), что из него произошли все в целокупности (все без исключения) словенские народы и, как они утверждают, ведут [свое] начало (происхождение)[143]143
  Приношу благодарность Д. А. Браткину за консультации при работе над уточненным переводом рассматриваемого текста.


[Закрыть].

Из этого текста явствует, что словене IX в. имели общую эпическую традицию, которая локализовала исходную прародину всех словенских народов в некоей конкретной области, которая – единственная из всех перечисленных в «Баварском географе» – удостаивается звания королевства (regnum). Отмечу, что этнос Zerivani и соответствующее ему «королевство» не охарактеризованы как особо значительные по размеру занимаемой ими территории, количеству населения или городков, как это имеет место в отношении ряда других этносов и областей, упомянутых в «Баварском географе»: «Вулгарии – огромная область (regio) и многочисленный народ», «Шиттицы – область, огромная народами и весьма укрепленными городками», «Штадицы – в которой 516 городков и бесчисленный народ», «Унлицы – многочисленный народ, 318 городков». О наличии в королевстве сериван каких-либо городков вообще не упомянуто.

Из всего этого следует, что выражение «королевство столь значительно» надо понимать не как свидетельство значительности его территории, количества населения или городков, т. е. не в смысле «столь велико», а в смысле «столь значимо» – и значимо именно тем, что «из него произошли все в целокупности словенские народы». Да и статус «королевства» был присвоен народу сериван, вероятно, с учетом того места, которое их территория в качестве «прародины» занимала в эпической традиции всех словен.

Но прежде чем выяснить, где находится эта область и кто такие Zerivani, обратимся к более ранним сообщениям, в коих территория славянской прародины определяется извне, исходя из знаний и представлений соседствующих народов и отдельных их ученых представителей. Пусть читатель приготовится к длительному погружению в мир древнейших взаимодополняющих свидетельств письменных источников о словенах, их предках и соседях, а также в мир соотносимых с ними археологических культур I тыс. до н. э. – VII в. н. э. Лишь после этого мы вновь вернемся к сообщению «Баварского географа» о прародине словен и о том, как она соотносится с упоминаемыми там же русами и росами.

Среди древнейших свидетельств на первом месте по значимости стоят два взаимосвязанных текста Иордана:

В их [т. е. рек. – Д. М.] окружении лежит Дакия, укрепленная наподобие венца крутыми Альпами (Карпатами). У их левой стороны, которая склоняется к северу, от истока реки Вистулы на огромных пространствах обитает многочисленный народ (natio populosa, у А. Н. Анфертьева «многочисленное племя») венетов. Хотя теперь (nunc) их названия (nomina) меняются в зависимости от различных родов (familias) и мест (loca) (у Анфертьева «мест обитания»), преимущественно они все называются (nominatur) склавенами (у Анфертьева – «славянами») и антами.

Склавены живут от города Новиетуна и озера, которое называется Мурсианским, вплоть до Данастра и на севере до Висклы; болота и леса заменяют им города. Анты же, самые могущественные из них, там, где Понтийское море делает дугу, простираются от Данастра до Данапра (Iord. Get. 34–35)[144]144
  Текст здесь и ниже дан в переводе Анфертьева (1991: 106–109, 110–111) с не-сколькими уточнениями и пояснениями, сделанными мной; квадратные скобки А. Н. Анфертьева, круглые – мои.


[Закрыть].

Этот текст не говорит прямо о первичной исходной территории славян, а отражает реальность эпохи их расселения, вероятно, конца V – первой трети VI в., когда были получены данные Кассиодора и его источников, пересказываемые Иорданом. Но при этом упоминания о занятых венетами «огромных пространствах», простирающихся от истока Вислы к востоку (поскольку описываются народы Скифии, ограниченной с запада Вислой), а также о проживании склавенов в «болотах и лесах» (хотя при описании ситуации первой трети VI в. они помещены в Прикарпатье и Подунавье, для которых болота не характерны – кроме дельты Дуная), возможно, являются отражением неких представлений и о более ранней и более северо-восточной прародине славянства, вероятнее всего – о Припятском Полесье, как предположил, исходя из этого текста, А. Н. Анфертьев (1991: 137).

В тексте достаточно точно очерчены области проживания и склавенов, и антов – и ничего не говорится о территории венетов, что совершенно естественно, поскольку, как явствует из контекста, венеты – это общее название того «народа», различные подразделения коего теперь (nunc) называются преимущественно склавенами и антами.

Использование этого текста как свидетельства существования в VI в. в Скифии (т. е. восточнее Вислы и Карпат) трех больших этнотерриториальных групп славянства (венетов, склавенов, антов) абсолютно неправомерно, хотя подобную трактовку придают ему многие исследователи, особенно археологи, отождествляющие со склавенами корчакскую (пражскую) культуру, с антами – пеньковскую, а с венетами – колочинскую либо еще какую-нибудь. Повторю: у Иордана ясно сказано, что венеты – это общее и некогда, с его точки зрения, исходное название «многочисленного народа», а склавены и анты – суть именования его основных подразделений в настоящее время, вероятно соответствующее периоду, непосредственно предшествующему созданию сочинений Аблабия и Кассиодора – основных источников Иордана, т. е. концу V – первой трети (или первой половине) VI в.

При этом отметим, что с исходной территорией венетов более тесно связаны склавены, нежели анты: для областей обитания и венетов, и склавен как географические ориентиры указаны «север» и «Висла», а для склавен «болота и леса» – вероятно, болотистое Полесье. Анты же расположены как бы на юго-восточной окраине венетской территории, неподалеку от излучины Понта между Днестром и Днепром. Для венетов Иордан в современности, естественно, не указывает никакой особой области обитания – она просто представляет сумму областей склавенов и антов и простирается от Дуная, Карпат и истоков Вислы до нижнего (и среднего?) Днепра с неопределенной северной границей занятых ими «огромных пространств».

Из второго фрагмента «Гетики» с еще большей определенностью явствует, что венеты – это более древнее общее имя тех, кого ныне именуют склавенами и антами, а из контекста, в котором находится этот отрывок, довольно точно определяется и территория обитания этих венетов (предков словен-склавенов и антов):

После избиения херулов Херманарик также двинул войско на венетов, которые, хотя и достойные презрения из-за их [плохого] вооружения, но могучие численностью, сперва пробовали сопротивляться.

Но ничего не значит множество негодных для войны, особенно когда с попущения господня наступает многочисленное [хорошо] вооруженное войско. Они же, как мы сказали в начале [нашего] изложения или в каталоге народов, произойдя из одного корня, произвели ныне (nunc – А. Н. Анфертьев опускает в переводе это слово) три имени (nomina – А. Н. Анфертьев переводит «три народа»), то есть венетов, антов и склавенов, которые, хотя ныне (nunc) свирепствуют всюду, по грехам нашим, тогда (tunc), однако, все подчинились власти Херманарика (Iord. Get. 119).

Этот текст имеет прямую ссылку на предыдущий и опирается на него, и посему оба текста должны анализироваться в неразрывном единстве. Смысл второго текста прозрачен: в древности был единый народ, который воевал с Херманариком и который готы именовали венетами. Ныне же он известен под тремя именами – венетов, склавенов (словен) и антов, из которых, как явствует из настоящего и предшествующего текстов, одно (венеты) является древним и общим, а два других – современными (для Кассиодора и Иордана) и обозначающими основные подразделения венетов. Это подчеркивается противопоставлением двух слов: tunc «тогда», т. е. когда венеты подчинились Херманарику (IV в.) и дважды повторенного nunc «ныне», когда они же под тремя именами «свирепствуют всюду» (VI в.).

Я останавливаюсь на этом вопросе так подробно потому, что, несмотря на прозрачность смысла этих двух взаимосвязанных текстов, археологи (а иногда и историки) упорно ищут в VI в. отдельную территорию и археологическую культуру, связанную с третьим крупным подразделением славян – венетами, указаний на отдельное существование которого в VI в. в этих текстах нет. А эрудированный филолог А. Н. Анфертьев невольно ввел в заблуждение славистов – археологов и историков, ко-гда в «Своде древнейших письменных известий о славянах» перевел узловое место второго текста – tria nunc nomina ediderunt – как «породили три народа», для чего-то упустив в переводе важное слово nunc «ныне» и отказавшись от перевода Е. Ч. Скржинской «ныне известны под тремя именами» (Скржинская 1960: 90)[145]145
  В комментарии к этому месту А. Н. Анфертьева более выразительно обозначено некоторое насилие над смыслом рассматриваемого текста, выраженное в таком варианте его перевода: «tria… nomina – „три [народа, имеющих каждый свое] название“» (Анфертьев 1994: 154). Многоточие заменяет опять-таки выпущенное и в латинском тексте, и в переводе словечко nunc «ныне», которое говорит в пользу того, что в IV в., в эпоху Херманарика, обозначенную словечком tunc «тогда», был единый народ и единое его именование, а ныне (nunc), в VI в., из одного корня порождены три его названия. Да и из перевода в комментарии явствует, что в тексте есть только «три названия», а все связанное с «народами» – умозрительная вставка. Другое дело, что, когда Иордан говорит о названии, он имеет в виду и обозначаемый им «народ» – существовавший как нечто единое, с его точки зрения, в основном в прошлом (венеты) или действующий ныне (склавены, анты).
  А. Н. Анфертьев пытается подкрепить свою зыбкую позицию ссылкой на авторитетного Моммзена: «nomen как „народ“ понимал, видимо (! – Д. М.), и Моммзен (MJ, 193)» (Анфертьев 1994: 154). Но из соответствующего места MJ явствует, что Моммзен понимал nomen как «имя, название», поскольку он указывает на другой случай употребления этого слова у Иордана, где nomen «имя, название» явно противопоставлено понятию gens «род, племя» – ex quorum nomine vel genere. Это место (Iord. Get. 48) Е. Ч. Скржинская обоснованно переводит «от их имени и рода» (Скржинская 1960: 74).


[Закрыть].

Не может быть, чтобы в первом, опорном отрывке, где упоминаются венеты, склавены и анты, слово nomina употреблялось определенно в значении «названия», а во втором, в котором Иордан ссылается и опирается на первый, это же слово получило бы основное значение «наро-ды»! Сам А. Н. Анфертьев в подробном экскурсе о терминах, обозначающих у Иордана «народ, племя», приводит лишь слова natio, gens, populus (Анфертьев 1994: 103–105). Таким образом, nomen у Иордана значит лишь «название»[146]146
  Примечательно, что пример из Тацита, который сам Анфертьев приводит в упоминаемом экскурсе о народах и племенах (Анфертьев 1994: 103–105) – nationis nomen, non gentis (Tac. Ger. 2), прямо подтверждает правоту Д. А. Мачинского в вопросе о переводе nomina как «имена, названия».


[Закрыть].

Заключая тему, предлагаю перевод вызывающей споры фразы, который, на мой взгляд, соответствует и смыслу, и духу, и букве всего, что написано Иорданом во взаимосвязанных отрывках Iord. Get. 34–35 и 119.

Они же (т. е. венеты. – Д. М.), как мы сказали в начале [нашего] изложения или в каталоге народов, произошедшие от одного корня, три ныне названия произвели, то есть венетов, антов и склавенов; эти, хотя, по грехам нашим, ныне свирепствуют всюду, тогда, однако, все подчинились власти Херманарика.

Естественно, что именно и только Кассиодор и Иордан, знакомые, в отличие от других авторов VI в., с готской эпической традицией, знали древнее общее имя славян (праславян?) – венеты, которым обозначали их именно германцы. Об общем имени склавенов и антов в прошлом знал и Прокопий Кесарийский, хотя приводимое им слово «споры» (σπόροι) явно не этноним (об этом – ниже).

В действительности Иордан отлично знал, что реально в его время венеты «свирепствуют» не под своим именем, а только под именами склавенов/склавинов и антов: «Таковы обстоятельства Римского государства, не считая повседневного натиска булгар, антов и склавинов» (Iord. Rom. 338). Только под этими двумя именами знает славян и Прокопий, и все другие авторы, описывающие набеги северных варваров. Да и все земли, прилегающие с севера к границе империи, были, по Иордану, Прокопию и др., заняты именно склавенами и антами, так что если даже, вопреки прямым свидетельствам Иордана, предположить, что у венетов в VI в. была особая территория, то она могла находиться лишь вдали от дунайской границы империи, и они не могли «свирепствовать всюду»[147]147
  Какая-то незначительная, не упоминаемая в источниках VI–IX вв. группа славян могла сохранить как самоназвание, данное германцами, имя «венеты» или его производное (вятичи – вентичи, пришедшие от «ляхов»), но она должна бы была, вероятно, проживать на территории, занятой первоначально германцами и освоенной славянами не ранее середины V–VI в., – например, в Повисленье (об этом – ниже), а никак не в Подесенье (колочинская культура).


[Закрыть].

Теперь, покончив с этой затянувшейся, но необходимой полемикой, перейдем к тому позитивному содержанию, которое действительно можно извлечь из анализируемых текстов относительно «прародины славянства». Излагая свое понимание приведенных текстов Иордана, а в дальнейшем и других авторов, я буду опираться на мои уже давно опубликованные исследования, отсылая к ним читателя. В этих статьях есть ряд недочетов и ошибок, но основные их положения представляются мне и сейчас верными; серьезных возражений, основанных на глубоком анализе источников, я пока не обнаружил.

Итак, вперед. Все, что Иордан сообщает о венетах, склавенах и антах, дается им при описании географии, этнографии и истории Скифии, в которую переселились готы и которая ограничена на западе Вислой, отделяющей ее от Германии. Это уже отчасти определяет ту территорию, где следует искать прародину славянства. Относительно же событий около 340–375 гг. (Мачинский, Кулешов 2004: 37, 38), когда произошло столкновение готов с венетами, являющимися, по Иордану, прямыми предками современных ему склавенов и антов, их территория, лежащая между готами и эстиями, определяется еще точнее, поскольку достаточно хорошо известно, кто и где граничил с готами, территория постоянного доминирования которых в III–IV вв. в основном соответствует черняховской культуре (Mačinskij 1974). Сомнения могут быть лишь в отношении северной и северо-восточной границ, но, поскольку я исхожу из «презумпции доверия» к готской эпической традиции, которая в данном случае подтверждается и другими источниками, можно констатировать, что, прежде чем подчинить себе (вероятно, проложить военно-торгово-даннические пути через) «северные народы»: Thiudos in Aunxis, Vas in Abroncas, Merens, Mordens – т. е. «чудь между озерами Ладога и Онего, весь, мерю, мордву», Херманарик должен был в первую очередь покорить Golthescytha (Iord. Get. 116; Скржинская 1960: 265, прим. 369), некий этномассив (судя по этнониму Golth– балтоязычный), который до́лжно помещать между готами и перечисленными северными этносами на левобережье верхнего Днепра и в верхнем Поочье, т. е. к северо-востоку от основной территории готов (Мачинский, Кулешов 2004)[148]148
  Подобное понимание соответствующего экскурса Иордана впервые выражено мной в 1974 г., однако тогда я делал акцент не на Golthescytha, а на этноним Coldas, считая его также вариантом передачи этнонима «голядь» (Mačinskij 1974). В более поздних работах я помещал к северо-востоку от черняховской культуры и Golthescytha, и Coldas, считая их разными огласовками одного этнонима (Мачинский 1976; Мачинский, Тиханова 1976). И лишь в последней статье территория Левобережья верхнего и отчасти среднего Днепра и верхней Оки, в соответствии с текстом Иордана, рассматривается как область именно и только Golthescytha, а Coldas помещается в Прикамье и предлагается другая этимология этого этнонима (Мачинский, Кулешов 2004). Кстати, подобная локализация Golthescytha, а также их вероятная балтоязычность и территориальная соотнесенность с некоторыми локальными вариантами киевской культуры – это единственный случай, когда мои позиции сближаются с позициями В. В. Седова (Седов 2002). В ряде моментов мое понимание проблемы Golthescytha перекликается со взглядами В. Н. Топорова (Топоров 1979; 1983).


[Закрыть].

Подобная локализация Golthescytha оставляет для венетов лишь одно место по соседству с готами (черняховской культурой) – к северу и северо-западу от них, в бассейне Припяти и Тетерева, от поречья Днепра (возможно, с непосредственно прилегающими к нему некоторыми районами Левобережья) на востоке до Верхнего Понеманья на северо-западе. Такая локализация венето-склавенской прародины в IV в. подтверждается и тем, что только после победы над венетами Херманарик устремляет свою экспансию на эстов, владевших юго-восточным, «янтарным» побережьем Балтики, с которыми он не имел до этого прямого соседства, и побеждает их «благоразумием и доблестью» (Iord. Get. 120). Несомненно, основная область венетов располагалась между областью доминирования готов и эстами, а последовательные победы над герулами в Приазовье, венетами в Полесье и подчинение эстов ставило под контроль готов древний путь между Балтикой и Черноморьем через Понеманье, Поднепровье и Подонье, поскольку более короткий путь по Висле и Западному Бугу был блокирован гепидами, враждебными готам (подробнее: Mačinskij 1974).

Скорее всего, обретение контроля над бассейном Припяти, Понеманьем и юго-восточным побережьем Балтики открывало для готов путь в их этническую прародину в южной части Скандинавского полуострова, на восточном побережье которого, вероятно, и жили Rosomoni/Rosomani, также (по Иордану) включенные при Херманарике в обширную область доминирования готов (Iord. Get. 129; Мачинский 1990: 110–112; Мачинский, Кулешов 2004: 64–65; подробнее – Мачинский 2009: 483, 492–494). Росомонов Иордан не называет среди народов Скифии и Германии, побежденных готами или соседствующих с ними. Для их размещения остается одна Scandza (Скандинавия) готов, которую Иордан не относит ни к Скифии, ни к Германии и где эпическая традиция о героях этого племени и Херманарике фиксируется начиная с первой половины IX в. («Щитовая драпа» Браги Старого).

Эта цепочка этносов на Неманско-Донецком пути в IV в. (эсты – венеты – готы – герулы) находит соответствие в аналогичной цепочке первой половины II в. н. э. на карте Кл. Птолемея (галинды – судины – ставаны – аланы) на том же пути, причем территориально эсты приблизительно соответствуют галиндам и судинам (Браун 1899), венеты – ставанам, а герулы и частично готы – аланам. Соответствие эстов галиндам и судинам и венетов ставанам носит, вероятно, не только территориальный, но и этнический характер.

Как мною отмечалось в докладах 1970–1971 гг. и в статьях 1974–1976 гг., наиболее точным археологическим соответствием вычисляемой по данным Иордана территории венетов IV в. являлось – на время написания этих статей – белое пятно на археологической карте III–V вв., которое я сначала назвал «зоной археологической пустоты» («die Zone der „archeologischen Hiatus“» – Mačinskij 1974: 68–69), затем, осторожнее, – «зоной археологической трудноуловимости» (Мачинский 1976, Мачинский, Тиханова 1976). М. Б. Щукин, совпадая в этом с И. Вернером (Werner 1981: 695–696: «weißen Flecke») предпочитает наименование «полесское белое пятно» (Щукин 1997: 131), которое устраивает и меня. В настоящее время полесское белое пятно III–V вв., синхронное в основном черняховской культуре, начинает заполняться отдельными памятниками второй половины IV–V в., но для более раннего времени (III – первая половина IV в.) оно пока так и остается белым пятном (в центре которого, однако, имеются готские могильники III–IV вв. и поселения типа Курадово конца I – начала III в.). Более того, полесское белое пятно III–IV вв. является лишь сокращенным продолжением белого пятна, которое образовалось после прекращения уловимого существования милоградской культуры в начале III в. до н. э. и охватывало Восточное Полесье и земли к югу от него.

Мною было высказано основанное на сопоставлении данных Иордана о венетах с археологической реальностью полесского белого пятна и поддержанное позднее М. Б. Щукиным предположение о том, что «в III–IV вв. основная масса славян существует где-то в бассейне Припяти и Тетерева, а также, возможно, в Верхнем Понеманье и Поднепровье» (Мачинский 1976: 99). Ныне это предположение блистательно подтверждается данными археологии, полнее всего суммированными и убедительно проанализированными И. О. Гавритухиным (Гавритухин 1997; 2000; 2003), а для более раннего времени конца I – начала III в. – и В. Г. Белевцом (2007а; 2008).

В своей проблемной статье «Начало великого славянского расселения на юг и запад» И. О. Гавритухин на основании тщательного анализа форм керамики и всего вещевого материала выделяет древнейшие памятники пражской славенской культуры, на которых обнаружен вещевой комплекс начальной «фазы 0» по его классификации (Гавритухин 2000: рис. 1), а затем определяет ареал, в котором «следует искать зону формирования ядра пражской культуры» (Гавритухин 2000: 82, 83; рис. 5д; 2009).

Этот очерченный на карте ареал в точности соответствует центральной и южной части той «зоны археологической трудноуловимости» или полесского белого пятна, которую я выделил некогда как область, где проживала «в III–IV вв. основная масса славян», имея в виду венетов Иордана, известных позднее под именем склавенов и антов. А фраза Гавритухина о том, что «западная, северная и восточная границы искомого ареала пока не ясны», еще более сближает размеры и очертания его «искомого ареала» с моей давно найденной «зоной», которая именно на северо-западе, севере и востоке несколько выходит за пределы «ареала» Гавритухина[149]149
  Более того, реально Гавритухин, очерчивая «искомый ареал», неявно исходит из существования «зоны археологической пустоты» на его месте в предшествующий период ранее середины IV в. Его «ареал» отнюдь не полностью совпадает с территорией распространения «пражских» памятников фазы 0. Два из них не попадают в него: Бернашевка на Днестре и Оболонь на Днепре. И понятно почему. На месте этих памятников в предшествующее время нет «археологической пустоты»: Бернашевка расположена в зоне черняховской культры, а Оболонь – на северной ее границе и в районе, где в III в. существовали ранние памятники киевской культу-ры. А из черняховской и даже из достаточно изученных вариантов киевской культуры ранняя фаза пражской культуры, судя по работам того же Гавритухина, не выводится. Для возникновения этой культуры явно необходим иной, еще не выявленный культурный контекст, складывающийся во второй половине I – начале IV в. в той «зоне предшествующей пустоты», которую Гавритухин и очерчивает графически и словесно в границах, уже давно намеченных мною и М. Б. Щукиным.


[Закрыть]. А поскольку я исходил в первую очередь из письменных источников (Иордан и др.), то налицо блистательное подтверждение их показаний данными археологии, причем не негативными, как у меня в прошлом (отсутствие памятников, которые должны быть найдены), а позитивными (найденные памятники ожидаемого облика). К сожалению, никакой ссылки на работы Д. А. Мачинского и М. Б. Щукина в этой статье у Гавритухина нет, хотя здесь мы имеем дело с редким случаем совпадения данных истории и археологии.

В целом приходится констатировать, что невнимание И. О. Гавритухина к письменным источникам, данным языкознания и работам своих предшественников ведет и к неточности в самой постановке проблемы, и к упущению ряда напрашивающихся сопоставлений, продуктивных для реконструкции этнокультурной и политической ситуации в середине – второй половине IV в. в изучаемом регионе[150]150
  Статья И. О. Гавритухина «посвящена вопросам расселения народа, называвшегося „славяне“» (выделено мной. – Д. М.) (Гавритухин 2000: 72). Из приведенной фразы даже неясно, говорит ли автор о самоназвании или об имени, данном из-вне. Но никакого «народа, называвшегося „славяне“» в IV–VI вв. не существовало нигде. По данным лингвистики это самоназвание реконструируется как *slavēne (позднее – *slověne), а историки готов Кассиодор и Иордан в рассказе о событиях IV в. называли именем Venethi тот этнос, большая часть которого позднéе (в конце V–VI в.) стала известна под именем Sclaveni (Sclavi и т. п.), т. е. собственно *slavēne, а другая часть – под именем Anti (Antes). К сожалению, недостаточно точны формулировки и в начальной, установочной части статьи И. О. Гавритухи-на: «Следует различать народы и племена, говорящие (настоящее время. – Д. М.) на языках славянской подгруппы индоевропейской языковой семьи, от вполне конкретного народа, называвшегося (прошедшее время. – Д. М.) „славяне“. <…> Общепринято соотнесение народа славяне с носителями традиций, фиксируемых пражской археологической культурой». Нужно ли делать акцент на отличии современных (?) славяноязычных народов от славен IV–VI вв., соотносимых с корчакско-пражской культурой? Важнее было бы отметить, что по представлению составителей «Повести временных лет» (далее – ПВЛ) все известные им в XI в. словенские племена (из которых произошли современные нам славянские народы) произошли от одного «пранарода», именумого «словене». Такой точки зрения, по свидетельству автора «Баварского географа», придерживались в IX в. и сами cuncte gentes sclavorum «все в целокупности словенские народы», четко знавшие конкретное и ограниченное в пространстве место своей прародины.


[Закрыть].

Отмеченные упущения слегка ослабляют исследование И. О. Гавритухина, в целом, на мой взгляд, правильно ставящего проблему «славянской прародины» и «великого славянского расселения» и намечающего ее разрешение на базе тщательного анализа не слишком выразительного археологического материала.

Строго говоря, нет прямых письменных свидетельств о том, что этноним *slavēne как самоназвание существовал в IV в., когда и начинается, судя по всему, расселение из полесского белого пятна славеноязычных носителей корчакско-пражской культуры (предпочитаю это название по группе памятников у с. Корчак на Житомирщине, где представлена фаза 0 этой культуры, датируемая второй половиной IV в., названию «пражская культура»: поблизости от Праги нет славенских памятников ранее VI в.). Впрочем, опираясь на другие данные (см. ниже), я убежден, что самоназвание *slavēne или *slavāne уже существовало не позднее начала II в.

Фаза 0 датируется IV в. (Гавритухин 2000) или, уточненно, «около второй половины IV в.» (Гавритухин 2003: 133), т. е. ранний этап корчакско-пражской культуры не только соответствует венетам Иордана, но и хронологически совпадает с первым зафиксированным событием истории славен, выступающих под именем венетов (Mačinskij 1974), – их войной с готами и последующим подчинением последним в пределах 340–375 гг. Ни это поразительное совпадение, ни то, что эта группа славеноязычного (судя по всему) населения называлась соседями-германцами именем «венеты», И. О. Гавритухин опять-таки не отмечает. А ведь немаловажно, что древнейшая венето-славенская археологическая культура кристаллизуется именно в эпоху интенсивного взаимодействия ее создателей и носителей с готами. (Вопрос о соотношении этнонимов Venethi и Anti будет затронут далее, в другом разделе статьи.)

Итак, на данный момент достоверная история славянства, по данным и письменных источников, и археологии, начинается с середины IV в., и ее начало характеризуется двумя компонентами: интенсивным контактом с германским миром и предшествующей во времени «зоной трудноуловимости», которая наблюдается как в археологическом материале, так и в свидетельствах античных авторов. Естественно, что пустота, предшествующая древнейшей фазе 0 корчакской культуры, является относительной и постепенно будет хотя бы отчасти заполнена археологическими памятниками. Однако ее наличие на данный момент, возможно, говорит о каких-то трудноуловимых, нестабильных формах жизни в «зоне трудноуловимости» в период III – первой половины IV в., после вторжения готов. В плане ее истоков взгляд естественно обращается к полесскому варианту зарубинецкой культуры, конец которого, выражающийся ярче всего в прекращении функционирования могильников в третьей четверти I в. н. э. (обоснование даты – в другом разделе), вряд ли все же означает полное исчезновение из Полесья оставившего его населения.

Таким образом, один возможный этнокультурный компонент, предположительно участвовавший в возникновении корчакско-пражской культуры, – это зарубинецкая культура Полесья II в. до н. э. – середины I в. н. э. и отдельные ее элементы, сохранявшиеся позднее, на что я давно обращал внимание (Мачинский 1976: 94). Но этот компонент никак не может быть основным, определяющим этническое лицо носителей корчакско-пражской культуры. И для этого существуют три взаимосвязанные причины.

1. Классическая зарубинецкая культура Полесья и Среднего Поднепровья (II в. до н. э. – середина I в. н. э.) и поенештская культура междуречья Серета и Днестра, входящие (особенно явственно на раннем этапе) в зарубинецко-поенештскую культурную общность, убедительно соотносятся с этносом, именуемым в письменных источниках (Страбон, Плиний Старший, Тацит, Кл. Птолемей, Певтингерова карта) бастарнами и певкинами (Мачинский 1966а; Мачинский, Тиханова 1976: 72–76; Щукин 1993; 1994а: 116–119; 1997: 113–114; Абезгауз, Еременко и др. 1992; Еременко 1997); исключение составляют, возможно, верхнеднепровские варианты зарубинецкой культуры, находящиеся на территории, не освещенной достаточно убедительно письменными свидетельствами. Германоязычность бастарнов-певкинов достаточно хорошо документируется источниками (Страбон, Плиний Старший, Тацит), хотя можно предполагать, что на раннем этапе в их составе была и какая-то другая индоевропейская этногруппа или же их язык, родственный германскому, имел черты, сближающие его с индоевропейскими языками кельто-иллирийского круга (Liv. XL. 57, 8–9; XLIV. 26; Мачинский 1973а). В любом случае бастарны-певкины определенно отличаются и Иорданом, и другими (Тацит, Кл. Птолемей, Певтингеровы таблицы) от венетов-венедов, и даже, в известной мере, противопоставляются им.

2. Даже если не акцентировать несомненную соотнесенность зарубинецкой культуры Полесья (и всей зарубинецко-поянештской общности) с бастарнами, остается археологическая реальность, состоящая в том, что все основные компоненты ранней зарубинецкой культуры Полесья и Среднего Поднепровья, а также поенештской культуры, входящей в зарубинецко-поенештскую общность, имеют истоки на западе, в поморской культуре, сложившейся на территории Польши, и в Jastorf-Kultur Северной Германии, являвшейся со второй половины VI в. до н. э., как полагают, ядром формирующейся германской этноязыковой общности. Лишь отдельные элементы (например, фибулы с треугольной спинкой) имеют истоки на юго-западе, на Балканском полуострове, и хорошо увязываются с походами бастарнов в этом направлении в 179–168 гг. до н. э. (Мачинский, Тиханова 1976: 74; Каспарова 1977; 1978).

3. При этом данные лингвистики, палеоботаники, палеоихтиологии и климатологии безусловно свидетельствуют о том, что область сложения славянства лежала к востоку от Западного Буга. Западной границей возможной славянской прародины является знаменитая «буковая граница» – восточная граница распространения бука, идущая от побережья Балтики между устьем Вислы и Кенигсбергом, пересекающая Западный Буг в его нижнем и верхнем течении, выходящая на среднее течение Днестра и поворачивающая на запад к Карпатам несколько южнее Кишинева. Неподалеку от восточной границы распространения бука проходят и восточные рубежи произрастания ряда других центральноевропейских деревьев и иных растений, названия коих отсутствовали в общесла-вянском до великого расселения словен и были заимствованы им в процессе миграции на запад из германских и иных языков. Все виды деревь-ев, произрастающие восточнее этих рубежей, между Западным Бугом и Днепром, имеют в славянских языках исконные наименования. Буковая граница установлена давно (Rostafiński 1908; Moszyński 1925; 1957; 1962; Ulaszyn 1959) и никем всерьез не опровергнута; в частности, ее рассматривал как один из аргументов в пользу восточноевропейской прародины славянства замечательный польский археолог и историк К. Годловский (Godłowski 1979).

Попытки некоторых ученых поставить под сомнение значение «буковой границы» на основании того, что в древности ареалы различных деревьев, названия коих были заимствованы славянами западнее Западного Буга у германцев и иных этносов, могли быть иными, чем в современности, наивны и тенденциозны[151]151
  При этом даются ссылки исключительно на работы лингвистов, в той или иной мере выражавших сомнения в стабильности «буковой границы», при отсутствии ссылок на современные работы палеоботаников и палеоклиматологов (Popowska-Taborska 1991: 107). Еще безапелляционнее высказывается С. Е. Рассадин (2005: 5), утверждая, что восточная граница бука «в древности… была иной, достигая лишь Эльбы», и ссылаясь только на работу лингвиста С. Б. Бернштейна, который, в свою очередь, опирался лишь на ныне устаревшие анализы пыльцы растений в торфе. Естественно, что С. Б. Бернштейну, отводившему гигантскую территорию славянской прародине на рубеже эр – от Одера до Десны – и, вопреки всем данным языкознания, утверждавшему, что уже в I–II вв. существовало два праславянских диалекта (от Одера до Западного Буга и от Западного Буга до Десны), нужны были лишь данные в пользу того, что «буковая граница» находилась не восточнее Эльбы (Бернштейн 1961).


[Закрыть]. Данные палеоклиматологии убедительно показывают, что в I–IV вв. климат в Центральной и Восточной Европе был даже несколько теплее, чем в современности, и, таким образом, восточная граница ареалов бука, тиса и ряда других растений (названия коих отсутствуют в общеславянском и были заимствованы из других языков) могла пролегать лишь еще северо-восточнее, чем ныне, что отодвигает прародину славянства еще далее на восток. Сама «буковая граница» (от Кенигсберга на Кишинев) имеет глубокие географо-климатические основания, отделяя территорию «Европейского полуострова», окруженного незамерзающими морями, от монолитной континентальной «Европейской Скифии», продуваемой зимой холодными северо-восточными и восточными ветрами, достигающими Карпат (Мачинский 1988).