Текст книги "Ложный вакуум"

– Сатир, что происходит? – послышался позади озабоченный голос Юли. – Они скоро должны понять, что взрыв был диверсией.

– Посмотри внимательно, – Сатир указал в окно. – Что ты видишь?

– Ну, я так понимаю, это одна из лабораторий…

– Это и есть моя лаборатория! Та самая, уничтоженная!

Она потупилась.

– Может, мы просто ошиблись…

Сатир, схватив ее за руку, ринулся наружу. Провел мимо последующих букв алфавита. Затормозил. Что-то было не так. Он прошелся от Д к Г, затем от Г к В. Количество шагов разнится. Казалось ведь, что они должны быть абсолютно симметричными. Хотя что в этом удивительного? Если только не двукратная разница.

– Уходи, – выдохнул Сатир.

– Что?

– Я сказал, уходи!

– Ну уж нет…

Сатир вывел на своей ладони экран и нажал одну кнопку, из-за чего Юля воскликнула:

– Не надо!

Было поздно. Он больше не был под тенью угла. Теперь его могли видеть камеры, а значит, в любой момент сюда могут сойтись как дроны, так и чипари. Юля не могла сдвинуться с места, сделавшись канатом между безопасностью и встречей с тем, что Сатир назвал бы злом. Минута, две, чьи-то шаги вывели ее из оцепенения. Она усиленно покачала головой, но встретив уверенный взгляд Сатира, развернулась на своих двоих, хотя, прежде чем убежать, бросила через плечо:

– Идиот!

Он стоял, наблюдая, как Юля исчезает за углом, затем, развернувшись, ожидал увидеть того, кто идет по его душу.

Человек в белом халате выскочил из-за угла и, раскинув руки, заулыбался сначала, потом, сделав серьезную мину и встав, раскачивая руками, заговорил:

– Сатир! Ты какими судьбами здесь? Зачем ты пришел?

– Миша! – заулыбался Сатир в ответ, признав знакомого, работающего вместе с ним в лаборатории, чипаря. – Я хотел посмотреть, что стало с моей лабораторией.

– В смысле? С ней все в порядке, вроде.

Он подошел ближе, практически вплотную, что Сатир услышал резкий запах его духов, и перешел на шепот:

– Тебе не стоило бы здесь появляться. На счет тебя ходят не самые приятные слухи.

– Да, не сомневаюсь. Меня допрашивали по поводу катастрофы в лаборатории…

– Какой катастрофы? – Миша сдвинул брови, сглотнув.

– Как же? Отсек В, уничтожен, предположительно теракт…

– Сатир, ты меня пугаешь, – Миша сделал шаг назад.

Сатир улыбнулся, чувствуя фальшь разговоре. Миша выдвинулся в его защитники? Какая прелесть! Теперь делает удивленный вид, мол, не было никакой катастрофы. Он указал на букву Г, спросил:

– Что за этой дверью?

– Лаборатория… Сатир, тебе бы стоило уходить отсюда, иначе к тебе будут… они и так уже имеются…

– Что за этой дверью, Миша? – непреклонно повторил Сатир.

– Сатир, что происходит? У тебя учащенное сердцебиение…

– Не надо смотреть, что у меня внутри!

– А может стоит?

Из-за угла появились еще двое чипарей. «Дождался» – пробурчал Сатир в уме, глядя на вытянутые из любопытства лица охранников, державших наготове дубинки. Ну да, он бы и сам изумился, появись кто-нибудь прямо в воздухе на охраняемом объекте.

– Сатир Иванович. Как вы пробрались сюда? Вам придется пройти с нами. Полиция уже вызвана…

– Стоять!

Сатир выхватил ручку из кармана и, зажав ее в руке, вытянул вперед. Охранники резко остановились, Миша с округленными глазами покосился на него.

– Я не шучу…

– Это что, ручка? – ухмыльнулся охранник и сделал было шаг, но Сатир вновь вынес предупреждение:

– На входе ранее взорвалась светошумовая граната. Как думаете, каким образом я смог пронести ее внутрь?

Кажется, это заявление сильно подействовало на них. Теперь все покосились на зажатую в руке ручку, в которой могло быть спрятано что угодно.

– А теперь я хочу, чтобы вы открыли вот эту дверь…

Он знал, что рано или поздно они смогут рассмотреть внутренности его секретного оружия, что позволит им усомниться в его угрозах, поэтому решил действовать быстро. Указал на двери неизвестной лаборатории и обомлел. Их не было. Сатир зло посмотрел на своих заложников, не смевших сдвинуться с места.

– Это что еще за фокусы? – прорычал он, но тут же усомнился в действительности происходящего. – Пройдемте.

Он указал им идти вперед. Те послушались его приказа, ворочая своими губами. Сатир же в это время считал шаги до следующей буквы. Вот C. Шагов, к его удивлению оказалось немногим меньше положенного. Даже никакой двукратной разницы не было. Просто нарушенная симметрия. Сатир вернулся под недовольные переглядывания охранников к букве В. Хотел было приказать пройти тем внутрь, но остановил их. Вместо этого он решил войти первым, точнее сначала вместе с Мишей, не представлявшей для него угрозы.

Ничего не изменилось. Все те же панели управления, все те же переливы. Черт, он вот схватил нечто странное, как и хотел, а теперь ему предстоит бежать отсюда с пустыми руками, но и об этом не подумал. Сатир не рассчитывал бежать, предоставь он на обозрение доказательства. А теперь он заперт внутри вместе с ними. В гневе обернулся к Мише, за чьей спиной напрягшись стояли охранники, которые уже наверняка сообщили своим о том, что здесь происходит.

– Где комната Г? – прошипел Сатир.

– Какая еще Г? О чем ты?

– Следующая комната – Г…

– Следующая – это C. Потом идет D.

Тут до Сатира начало доходить, что что-то здесь не то, словно ингредиенты смешиваются вместе и теряются, становясь фоном для новых символов. Есть кое-что еще, что он не заметил. Сатир посмотрел в смотровое окно. Казалось, все было на месте. Однако что-то было не так. Извилин стало меньше. Скорее даже пространство между ними стало больше и… Сатир вспомнил картинку, которую ему показывал Золотов. Обугленное пепелище с вывернутыми наизнанку платформами и цистернами. Казалось, эта картинка наслаивается на то, что Сатир видел ранее вместе с Юлей. Словно они существуют вместе и конкурируют за право занимать вот это пространство. Или создавать его.

– Что это такое? – с содроганием сказал, ни к кому не обращаясь, Сатир.

– Это лаборатория…

– Вы что, не видите?

– Э… А что мы должны увидеть? – сказал Миша, с тупым взглядом смотря туда, куда указывал Сатир.

– На выход, – проговорил Сатир.

Охранники попятились, вышли в коридор, давая возможность выйти Мише и Сатиру. Внезапно прогремело что-то поблизости, после чего кто-то вне поля зрения закричал что-то непонятное, злостное. Сатир схватил пошатнувшегося Мишу, толкнул его обратно в пункт управления и закрыл двери. После чего отошел от них и рухнувшим голосом выругался. Двери вот-вот откроют.

– Никому не входить! У меня заложник! – прокричал он в надежде протянуть хоть какое-то время.

Сатир указал Мише присесть, а сам суматошно стал оглядываться по сторонам в поисках выхода. Он знал, что другого выхода здесь просто нет. Черт. Вспышка была неспроста. Может быть, это Юля осталась и следила за ним до того момента, как к нему не подоспела команда для того, чтобы его скрутить и сопроводить к месту для подачи неудобных вопросов. Дура. Она же выдала себя.

Смотровое окно открывало все тот же вид на борющихся за существование картинок. Кажется, пепелище постепенно одолевает строгую структуру. Сатир затаил дыхание. Нет, это безумие.

БУМ!

Двери содрогнулись под натиском чего-то, стремящегося внутрь. Сатир бросил взгляд на Мишу, но тот уже приближался к ним.

– Стой! Я тебе дыру в голове прожгу! – закричал Сатир.

Миша не остановился. Он приблизился к дверям вплотную.

БУМ!

Он остался стоять на ногах, а двери тем временем заскрежетали и прогнулись внутрь.

БУМ!

Казалось, Миша сливается с энергией, готовой расплющить хлипкий металл.

Сатир стоял и смотрел на это и думал. Чего же тот ожидал? Если бы он и смог бы им показать нечто странное, увидели бы они это? Он и сам не понимал, что прорывается внутрь. И встретиться с этим нечто не было ни малейшего желания. Он посмотрел бегло снова в смотровое окно, после чего бросился к спасательным костюмам. Черный комбинезон быстро оказался на его теле, моментально приняв его очертания. Шлем, баллон с кислородом.

БУМ!

Прежде чем двери переходной камеры закрылись, Сатир в последний раз посмотрел на Мишу. Под его ногами растекалась алая лужа. Сквозь щель между дверьми просачивалась кровь. Казалось, что те, кто был по другую сторону дверей и так рьяно стремился внутрь, шел на таран собственным же телом, всей массой и спрятанной в них энергией.

БУМ!

В переходной камере вспыхнул свет, убивающий микроорганизмы, раздался гул. Ультразвук стирал с защитного костюма последние частички грязи, которые он мог бы занести в абсолютно стерильное помещение. Как только дверь ушла в сторону, Сатир, не ожидая ни секунды, бросился вперед. Сбежав по лестнице, он задержал дыхание, боясь спугнуть страшное мгновение своей жизни. Картинки менялись, переходили одна в другую, меняя то свое положение, то само пространство, при повороте головы, при каждой саккаде, с которой глаз незаметно для разума осматривает пространство, остающееся стабильным. С каждым мгновением оно становилось все отчетливее, теряя структуру и становясь чем-то одним. Дороги расходятся. Сатир заставил себя дышать и пошел дальше к структуре.

– Только не исчезай! – шептал напряженно он то ли нужной картинке, то ли самому себе. – Только не исчезай!

Черные раскуроченные цистерны переливались, сменяясь правильными очертаниями извилистых улочек, в которых Сатир страшился застрять, исчезни они окончательно. Поэтому он старался по возможности идти там, где свободное пространство сменялось таким же. Приходилось присматриваться, прежде чем идти, что пожирало и без того малое время. Позади доносился все тот грохот, кричащий о рьяном желании кого-то пробраться сюда и схватить его. Он был словно в сжатом комочке разнородных переживаний, коллапсирующем с каждой секундой все стремительнее. Память, восприятие, чувства, мысли – все имеет место быть одновременно и в одной точке. Призрачный город спертой массой нависал над его головой, воспаряя до небес и падая до исковерканной черной пустыни.

БУМ!

Переходная камера разлетелась на куски. Нечто ворвалось в подлунный мир, который внезапно остановился, моргнул, вырос, упал. Сатир побежал. Сердце подскочило к горлу. Позади слышалась толкотня. Мерцающая улица распростерлась перед ним. Сатир зажмурил глаза.

– Только не исчезай, только не исчезай.

Бежал, повторяя эти слова будто мантру, не желая представлять, что произойдет с ним, окажись он в схлопнувшемся небоскребе.

Он раскрыл глаза – лестница. Взбежал по ней и застучал по панели, требуя немедленного открытия дверей. Они разошлись, и Сатир немедля протиснулся внутрь. Мысленно заторопил проведение дезинфекции. Пункт управления. Двери не открываются. Должны ли они открываться. Почему они не моргают? Сатир обернулся. Что-то огромное неслось сквозь городок, оставляя после себя обломки. Он резко повернулся к дверям, на месте которых выросла стена, после чего ринулся стучать по ним в панике. Откройся, откройся! Его никто и ничто не слушало.

Он видел, как Золотов показывал ему «Сатурн-9», обещая ему побег на нем с этого тонущего корабля под названием Земля. Наверно, Столин говорил правду, предупреждая об иллюзорности и опасности его желаний, того, что ему могут показывать. Он еще сомневался. Сатир резко повернулся к окну. Может быть, ты тоже всего лишь иллюзия. Может быть, это всего лишь кошмарный сон. Проснись! Вепрь все еще прорывался сквозь хрупкое пространство, меняющееся с каждым мгновением.

Ты словно кот Шрёдингера, удивился Сатир. Тот одновременно и жив, и мертв, находится в состоянии суперпозиции. Определить его можно только, обратив на него внимание, приступить к его изучению, взаимодействовать с ним. Сатир начал всматриваться в кипящую полутемноту, затаив дыхание. Сердце подпрыгнуло. Какая-нибудь картинка должна в любое мгновение стать единственной. Структура, пустыня, структура, пустыня, структура. Вепрь прыгнул в резервуар, скрывшийся под налетом металла. Сердце сжалось до предела.

Извилины в мгновение ока озарились в свете новой звезды, плавясь в ее лучах и утрачивая свои строгие очертания. Сатир развернулся на каблуках. Разум позволил ему успеть осознать надежду добраться до дверей, но тело держало его в уздах собственных ограничений. Секунда. Нет, доля секунды. Спина уже могла бы сжаться от предвкушения того, как пламя ее сжигает. И он не успевает выбраться.

Глава 8. Смех висельника

Ничего не было. Абсолютно ничего. Свернувшись калачиком, Сатир лежал на твердой поверхности. Удивительно, как здесь прохладно. Должно же было все испепелить. Сколько времени прошло? Сколько же он уже лежит здесь в страхе открыть глаза? Он оторвал от своей груди руку и провел ею по гладкой поверхности. Перчатки передавали приблизительные ощущения от реального взаимодействия с материалом. Черт, он еще в костюме. Да, облегающий синтетический материал все же давал знать о себе коже. Сатир открыл глаза. Темно. Напрягшись, парень приподнялся на своих руках, не желавших ему подчиняться. Стиснув зубы, он все же приподнял свой торс, ощутив тут же тяжесть в своих ногах, раскинутых в разные стороны. Благо, было куда их протянуть. Откуда-то все же шел свет, раскрашивая помещение в серые тона. Однако создавалось такое ощущение, словно свет шел отовсюду одновременно. Но какой в нем смысл, если все вокруг походит на пустоту, подумал Сатир. Может быть, он умер? Тело вздрогнуло. Странно, Сатир думал, что, будь загробный мир, он оказался бы там как минимум нагим, а не в костюме, передающем его телу ощущение твердой поверхности, на которой он сидит. Настолько твердой, что она кажется реальной. А какой же ей еще быть… но он же умер. Что еще ей передавать? Пустоту вокруг? Почему бы и нет. Он мог бы просто повиснуть сродни космонавту в открытом космосе. Но нет, он может встать.

Что-то промелькнуло перед глазами. Какая-то тень. Сатир стремительно вскочил на ноги, готовый к встрече с… чем-либо.

– Ты долго будешь ерундой страдать? – послышался чей-то потрескивающий голос.

Это кто-то, кажется стоит совсем рядом, в трех-пяти шагах от него. его что, встречают здесь? Интересно, кому выпала роль Харона… выпадет ли им такая участь, ведь, наверняка, они не бросают жребий, не читают книгу судеб, что Сатир так часто наблюдал в фильмах. Нужен ли в этой пустоте проводник? Или это он проложил здесь столь ровную дорогу? Было бы чудно узнать, кто первым попал сюда. Первый человек, скажем. Первый человек, которого можно было бы назвать сознательным. Наверное, он и должен был стать первым проводником. Почему первым? Что ж ему еще делать в течение бесконечности? Постоянно встречать незадачливых людей, вот так вот из-за своего разума оказавшихся в пустоте? Или он мог бы создать некую проекцию самого себя, своего принципа, или это можно было бы назвать принципом, проводящим других людей, как некий волновой эффект, о котором Сатир слышал. Частичка каждого растекается после его ухода и остается в потомках. Тогда этот принцип и здесь существует или обретает свою твердость сродни этому полу, которого, казалось бы, здесь не должно было быть. Можно было сказать, что и смерть часть жизни, раз уж нужно и там, и там наличие такого принципа. Странно ощущать новый мир столь реальным, преодолевая метафизическую потребность воображения первого. Или не первого? Тогда был ли первый смертный? Или же это первопринцип постоянно обращается, растекается в мире, разрывается на отдельные единицы принципов, которые рано или поздно умирают, чтобы вернуться к началу, но уже в новой перерожденной форме? Как странно. Казалось бы, он должен был полностью растечься, превзойдя свои материальные возможности, умерев. Страшно подумать, как можно стать чистой мыслью. Особенно после того, как другая подобная мысль тебя и погубила. Остается только один вопрос: должна ли чистая мысль ощущать столь реалистичный пол?

– Э, друг, ты не ошибся дверью? – снова обратился к нему голос.

Треск. Сатир постучал по своему шлему. Раздался все тот же треск. Ему в голову стала закрадываться колющая мысль.

– С тобой все в порядке?

– Здесь можно дышать? – поинтересовался Сатир у тени.

– Э, ну как бы да, не жалуюсь. Дышу.

– Вы без шлема?

– А ты свой зачем надел? Думал, здесь кислотная атмосфера?

– Что значит, атмосфера? – охнул Сатир, но тут же спохватился: – А, простите, это сарказм.

– Как ты догадался?

Сатир попытался снять свой шлем, однако остановился. Все еще было страшно. Где же это здесь? И как он здесь-то оказался? Задержав дыхание, парень все же снял шлем. Свет слепил глаза. Он зажмурился, выдохнул, как только увидел, как тень перед ним принимает отчетливые очертания.

– Сатир!

Он готов был увидеть перед собой кого угодно, хоть саму смерть, пусть и не понимает, как можно представить абстрактную идею. Хотя в последнее время у него много проблем с абстрактными идеями, которые стали слишком уж реальными. Однако Столин, который, улыбаясь, стоял перед ним в этот момент, задавал еще более тяжкий тон его путешествию. Он ли его проводник? Хех, может быть он уже давно умер и все пробирается сквозь дебри своего угасающего сознания? Может быть, он присутствовал при том взрыве на экостанции, вместо того, чтобы совершать очередную попытку продвинуть свой проект, из-за чего тот должен был встретить Юлю. Все это время Столин мог вести его своими противоречивыми речами про Метаразум. Могло бы все это повторяться… вновь и вновь. По крайней мере, это могло бы все объяснить.

– Что ты здесь забыл, Сатир? – спросил заключенный, сделав шаг вперед.

– Кажется, я умер, – сказал Сатир рухнувшим тоном.

– Умер?

Профессор огляделся по сторонам, осмотрел себя с ног до головы, пощупал себя за кожу на руках. Потом обратился вновь к Сатиру крадущимся голосом:

– А вот я, вроде как, не умирал. Лежал себе, размышлял, а тут ты появляешься, как будто тут всегда и был.

Тут Сатир присмотрелся к профессору. Теперь тот не был похож на преподавателя. Он был одет в серую форму с желтой полосой на груди, на которой был выбит черными буквами номер. Это тюремная форма, а вокруг плавные, гибкие переходы, перетекания одной серой поверхности в другую создавали восприятие цельного куска металла, представлявшего собой тюремную камеру. Даже кровать и стол представляли собой единое целое с помещением, в котором они располагались. Интерьер походил на комнату для допросов, в которой Сатир познакомился с Золотовым.

– Простите… – прошептал он.

– За что ж тебя прощать?

– Я запутался. Я дико испугался того, что увидел.

– И что же ты увидел?

– Его.

– А, – многозначительно кивнул Столин. – Присядь.

Он сел на свою кровать, пододвинув Сатиру стул, который все-таки можно было передвигать. Присев, Сатир отдышался, вспомнив, как попал сюда.

– Я, честно говоря, до сих пор ничего не понимаю. Я пытался скрыться от него, чтобы рассмотреть странности на своей экостанции.

– Странности?

– Да, странности. Что-то, что выбивается из привычного круга.

– А. ну как, нашел?

– Даже больше, чем нужно… – Сатир призадумался. – Вы знаете про катастрофу на моей экостанции?

– Да, мы говорили с тобой о ней, – смутился профессор.

– Тогда я совсем ничего не понимаю.

– Попробуй начать хотя бы с того, что ты обнаружил.

– Да, – кивнул Сатир, вздохнул, после чего тут же усмехнулся. – Хах, я был в месте, которое одновременно существует и нет. Я помню, что вы говорили про иллюзии, которые Метаразум может мне внушить. Но это было… Иллюзия ли то, что я оказался здесь?

Он резко посмотрел по сторонам. Все было на месте. Затем обратил внимание на Столина, спокойно смотрящего на него. Иллюзия существует, когда есть кто-то еще рядом. Нет, это должен был бы быть тогда обязательно чипарь. Сатир вздохнул.

– Может быть, я все же умер? – глухо сказал он.

– Тогда кто же я тогда?

– Не знаю. Галлюцинация, явившаяся мне во время умирания моего мозга. Может быть, я еще умираю.

Внезапно профессор округлил глаза, смотря Сатиру за спину. Он обернулся и затаил дыхание. На стене тонкой полосой прошлась яркая царапина, моргнула и вновь заискрила, расходясь медленно в разные стороны. Тут Сатир вспомнил, как попал сюда. Он должен был сгореть в пожаре. Вряд ли он умирает в данный момент. Та волна просто должна была его стереть с лица Земли.

– Постойте, если б все повторялось вновь и вновь… Взрыва в тюрьме ведь не было.

– Откуда тебе знать? Может его просто сумели скрыть?

– Или я брезжу. Словно вырвался из одного круговорота, но просто дополнил его. Может быть, он просто заканчивается.

– Ты все еще думаешь, что умер?

– Ха, а как же?

– И первый человек, к которому ты пришел, чтобы вырваться из своего порочного круга – это я?

Да, действительно. Его больная фантазия привела не к кому-нибудь, а к этому недопрофессору.

– Хм. Ну смотри. Ты говорил про место, которое одновременно и существует, и нет.

– Ну да. Оно принимает окончательную форму только после того, как на него можно обратить внимание.

– Хо! – воскликнул Столин, что аж Сатир подскочил на своем стуле. – Ты ведь слышал про квантовую запутанность?

– Да, слышал. Знаю, что это такое.

– Ну тогда, ты понимаешь, что на квантовом уровне наш мир полон странностей, в том числе и магического взаимодействия на расстоянии.

Осмотревшись в камере, Сатир призадумался, сказал:

– Хотите сказать, я телепортировал сюда? Я ж не супергерой. Я такого не умею.

– А как насчет… э-э-э… него?

– Что?! Хотите сказать, что… Зачем же ему тогда чипари?

– А зачем нам нейроны? Однако наш разум все равно полон странностей, являясь при этом одной сплошной странностью. Как еще бы объяснить то, что необъяснимо простыми словами?

Ага, как единственный электрон, а все остальные – его копии во вселенной, так же и он ходит по кругу, подумал Сатир. Магическое взаимодействие на расстоянии может и показывает странности, но все еще оставляет странности быть странностями.

– Метаразум похож на ребенка, которому дали игрушки не по возрасту. Как бы еще тогда он додумался бы послать меня сюда?

– А ты о ком думал в тот момент?

Сатир потупился. Он мог подумать о ком угодно. Да, Столин был в его мыслях. Но при чем тут его разум и он?

– Подумал обо мне, а он знает также обо мне. Вуаля, ты здесь.

– Как это хорошо, что вы встречаетесь на моем пути, когда надо все объяснить.

– О, я польщен. Но ты же сам меня находишь.

Ну да, профессор прав. Внезапно затрубила тревога. Сатир посмотрел на яркую вертикальную полосу на стене, которая разрасталась и уже касалась пола. Через нее можно было пройти взрослому мужчине.

– Ну наконец-то! – возликовал Столин. – Я уж думал, они ввек не заметят эту дыру.

– Вам что, не страшно? – Сатир вскочил на ноги. – Это прошло за мной оттуда, с лаборатории, повторно впервые взорванной.

– Сатир, я устал удивляться за всю свою долгую жизнь. Я умирал тысячи раз. Мы все находимся в безумном круговороте, из которого не можем вырваться. А вот тебе стоит покинуть его. Убирайся отсюда, пока это еще маленькая полоска.

– Думаете, я могу это делать по собственной воле?

– Квантовая запутанность, Сатир. Ты связан. Уходи отсюда.

– Нет, не могу. Я отдельная личность от него…

– Тем не менее Метаразуму нужны разумные существа, чтобы самому думать.

Невозможно было остановить мысли, поэтому Сатир попытался спрятаться от них. Но он вновь увидел яркую полосу, расширившуюся до такой степени, что через нее можно было свободно пройти взрослому мужчине. Сердце вот уже в который раз меняет свой ритм, отдаваясь во власть бурному потоку чувств, за незнанием которых Сатир застал себя, почувствовав двоечником у доски. Тот как-то попал сюда, а значит, может и выбраться. Но как? Уверовать, что он может повлиять на далекие частицы, узрев те, что находятся поблизости? Сатира охватил ужас. Там еще осталась Юля: непонятно, вся ли энергия ринулась за ним в эту червоточину. И не важно, повторяется это или нет, суть в другом: угол там ей не поможет. Сатир зажмурил глаза, пытаясь представить коридор, заляпанный красным светом. Открыл глаза. Он все еще наблюдает, как расползается смертоносная искра по стене, по краям которой закапал расплавленный металл. Он должен был ощущать жар от этой искры на столь малом расстоянии, но что-то мешало взаимодействию с ней. Она словно застряла в тонком горлышке, ринувшись через него вослед за Сатиром. Рано или поздно ее должно прорвать. Сатир обернулся к Столину, все так же смиренно сидевшему на своей койке.

– Вам действительно не страшно? – сказал он с придыханием.

– Страшно? Еще как.

– Я мог бы взять вас с собой, только получись это у меня, – прокричал Сатир, махая рукой на источник яркого света, уже изрядно заливавшего камеру.

– Не думаю, что это хорошая идея. Брать с собой лишний багаж в столь далекое путешествие.

– Лишний багаж? Далекое?.. – Сатир чуть не задохнулся от негодования. – Да что вы такое несете? Вы важны мне… хоть я о вас ни черта не знаю. Почему вы назвались Гёделем?

– Мне действительно лестно слышать от тебя подобное, Сатир. Однако, это твой путь. Каждое мое имя – это целая эпоха, свернутое в пару-тройку слогов, а порой – это всего лишь один символ. Всегда был какой-нибудь символ. И всегда он означал какую-то ошибку, какой-то недочет. Гёделем я впервые понял, что могу быть не привязанным к ним, а быть ими. Но я никогда не мог вернуться к истокам, ибо они определяют меня, а значит давно в прошлом, к которому невозможно вернуться, не отказавшись полностью от самих истоков, следовательно, и от самого желания вернуться, пустого без своей первопричины.

Вернись к истокам. Сатира словно били сейчас по ушам.

– Моя главная ошибка в том, что я вел себя с ним на равных. Дурак. Это априори невозможно. Как ты там сказал? Метаразум сродни ребенку? Эта сущность развивается быстрее обычного человека. И пока мы с тобой сейчас разглагольствуем, действует. Неспроста же ты здесь, а не где-либо еще. Свет, с которым ты пришел, предназначается специально для меня.

– Если это так, то вам и подавно нужно идти со мной, – настаивал Сатир.

– И тогда никто из нас не уйдет. Предусмотрительно. Тебе стоит отпустить меня, Сатир.

Зачем же он играет жертву? Зачем ему вновь доказывать что-то? Ведь Сатир понял, что странности существуют, а значит он может их видеть, менять, хоть и не понимает, как. Тревога разрывает барабанные перепонки. Свет затопляет все видимое пространство. Мир тонет.

– Я без вас не справлюсь. Вы нужны мне.

– Именно поэтому ты и должен меня отпустить. Встретишь Будду, убей его.

– Что?! – Сатира словно сильнее ударили по внутреннему уху, которое начинает зудеть. – Будда? Кто это? О чем вы вообще?..

Профессор будто не слушал его. Он все также смиренно сидел на своей койке, наблюдая за разрастающимся неопалимым огнем за спиной Сатира, грозящим в любое мгновение разорвать молекулы их тел на атомы. Сатир отпрянул от льнущих к нему лучей, подскочив к Столину, или Гёделю. Он не знал, как его называть. Свет же все равно достигал его. А ведь, возможно, профессор прав. Или нет. Почему Сатир думает, что умер? Он закрыл глаза, так как уже не мог разглядеть ничего, кроме всепроникающего света. Камера исчезла, но шум гремел в ушах. Там на другой стороне есть форма, готовая принять необходимое положение. Ему только нужно подумать о том, что есть здесь и сейчас. Юля где-то там, должно быть, смотрит за дырой в воздухе, в которую просачивается колоссальное количество энергии. Она не настолько глупа, чтобы просто стоять и смотреть на это. Нет. Она должна была уже быть снаружи. А что внутри? Сатир присмотрелся. Ничего. Абсолютно ничего. Располосованное на частички, выплюнутые наружу. Нужно сделать так еще раз. Частичка здесь – частичка там. Запутанные.