Текст книги "Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам"

Тем временем Сталин продолжал отыскивать тех, кто мог ознакомиться с содержанием документов из папки Сергея Виссарионова. И 14 июня 1937 года кандидат в члены политбюро Павел Петрович Постышев (один из активнейших организаторов сталинский репрессий) был освобождён от должности второго секретаря компартии Украины и назначен первым секретарём Куйбышевского обкома партии. На новом месте он сразу же приступил к массовому розыску «врагов народа», а также принялся искать «антисоветские лозунги» и «фашистские символы» в печатной продукции тех лет.

В тот же день (14 июня) были арестованы бывший начальник контрразведывательного отдела ГУГБ НКВД Лев Григорьевич Миронов (тот самый, кого Сталин просил «надавить>> на нежелавшего давать показания Каменева) и бывший любимец Сталина Иван Михайлович Москвин.

О судьбе партаппаратчика Москвина (того, кто способствовал головокружительной карьере Николая Ежова) рассказал писатель Лев Разгон (он был женат на дочери супруги Москвина, Софьи Александровны, и жил в их семье):

«14 июня в театре Вахтангова была премьера. Главную роль играл наш приятель Володя Москвин. Премьера прошла с успехом, мы дождались, когда он разгримировался, и – как мы договорились – пошли все вместе на Спиридоновку».

Премьерой, которая состоялась в тот день в театре имени Вахтангова, был спектакль «Без вины виноватые» по пьесе Александра Островского, в котором Владимир Москвин (сын мхатовского актёра Ивана Михайловича Москвина) играл Незнамова.

Лев Разгон:

«Была дивная ночь лета, мы шли домой, смеясь и дурачась – прятались за этим весельем от ужаса, уже прочно поселившегося в нас.

Поднялись на площадку и позвонили. Дверь открыла не наша Клава, а незнакомый военный в энкавэдэвской фуражке. Фельдегерь, подумал я, удивляясь любезности, с которой он нас пропускает вперёд. Но почему-то в прихожей оказалось много фельдегерей…

Голубые фуражки уже копошились внутри кабинета, другие фуражки дежурили у дверей, у телефона, наблюдали за присутствующими…

Послышался звонок в двери – приехал Иван Михайлович. Голубые фуражки встретили его в передней и с эскортом проводили в кабинет…

Минут через десять Иван Михайлович вышел из кабинета, за ним энкавэдэшник нёс узелок с тем маленьким набором вещей, которые можно взять при аресте. Он попрощался с каждым из нас, с какой-то виноватой улыбкой, как бы извиняясь за неприятность, которую нам доставил. Машина зарычала за окном…

Потом Софье Александровне очень вежливо предложили поехать в Волынское для обыска. Когда она хотела взять не плащ, а летнее пальто, начальник удивлённо сказал:

– Зачем? Сейчас тепло, самое позднее через час мы вернёмся обратно…

Через час вернулся командующий “операцией”. На вопрос, где же Софья Александровна, он удивлённо поднял брови:

– То есть как где? Она арестована.

Это был мой первый опыт столкновения с жестокостью, причины которой я не мог понять. Почему надо было немолодую и нездоровую женщину забирать в тюрьму даже без маленького узелка с бельём и туалетными принадлежностями, которые всегда, со времён фараонов, разрешалось брать с собой? И последующих передач не было. И писем не было. Ничего не было.

Софья Александровна умерла через год или полтора в Потьме, в лагере для чэсеиров – членов семей изменников родины, так и не узнав ничего о судьбе мужа, дочери, внучки, всех близких и далёких, от которых её оторвали».

По другим сведениям у Софьи Александровны Москвиной судьба была несколько иная. Ей было предъявлены стандартные обвинения в участии в контрреволюционной террористической организации и в шпионаже. Так что её допрашивали так же, как и других подследственных. 8 апреля 1938 года её приговорили к высшей мере наказания и в тот же день расстреляли.

15 июня 1937 года арестовали Станислава Адамовича Мессинга, бывшего начальника Иностранного отдела ОГПУ.

17 июня полпреда СССР в Испании Леонида Гайкиса (Леона Хайкиса) отозвали в Москву, где он вскоре попал за решётку.

А 18 июня в Москве стартовал самолёт АНТ-25 (авиаконструктора Андрея Николаевича Туполева) с экипажем: командир – 33-летний Валерий Павлович Чкалов, второй пилот -30-летний Георгий Филиппович Байдуков, штурман – 39-летний Александр Васильевич Беляков. На этот раз им предстояло через Северный полюс долететь до Америки.

20 июня в Москве был расстрелян один из тех, кто похищал в Париже генерала Кутепова – бывший комиссар государственной безопасности 3-го ранга Сергей Васильевич Пузицкий.

В этот же день (20 июня) в Америке, преодолев 8504 километра, чкаловский экипаж посадил свой АНТ в городе Ванкувере штата Вашингтон. Газеты всего мира первой новостью сообщали: «Из России в Америку за 63 часа!» Лётчиков-героев на авиабазе Пирсон (Pearson) встречал, а затем пригласил к себе домой генерал Джордж Маршалл (будущий государственный секретарь США и автор знаменитого «плана Маршалла»), В Вашингтоне Чкалова, Байдукова и Белякова принял американский президент Франклин Рузвельт. Советское правительство наградило весь экипаж орденами Красного Знамени.

21 июня воевавший в Испании и отозванный в СССР лётчик Иван Проскуров стал Героем Советского Союза. Подписывая документ о предоставлении ему этого звания, Сталин зачеркнул слова «старший лейтенант» и вписал «майор». Вскоре майор Проскуров возглавил авиационную бригаду в Киевском военном округе.

В тот же день (21 июня) за мужество и героизм, проявленные при выполнении интернацонального долга, Героем Советского Союза стал и другой лётчик – Яков Владимирович Смушкевич, первый еврей, получивший это почётное звание. Вскоре его назначили заместителем начальника Управления ВВС Красной армии.

22 июня 1937 года Александр Щербаков оставил пост второго секретаря Ленинградского обкома партии (его сменил Александр Угаров) и стал первым секретарём Восточно-Сибирского (Иркутского) обкома.

В это время в Ленинграде (24 июня) «тройка» областного суда приступила к рассмотрению дела поэта Василия Князева. Был зачитан текст:

«…виновность Князева В.В. доказана в том, что он, будучи враждебно настроен к Советской власти, в ноябре месяце 1936 года в помещении клуба писателей им. Маяковского вёл контрреволюционные разговоры в присутствии свидетеля Л. и др., грубо, оскорбительно отзывался о руководителях партии и правительства, выступал в защиту репрессированных членов троцкистско-зиновьевской группы, клеветал на положение советских писателей, советский строй и ВКП(б)…»

Приговор, вынесенный Князеву, гласил:

«…лишить свободы на 5лет с 19 марта 1937года с последующим поражением в правах сроком на 3 года».

И осуждённого поэта стали готовить к отправке в лагерь на Колыме.

Князев подал прошение «уполномоченному НКВД при пересыльной тюрьме»:

«Нельзя ли оставить меня в Ленинграде, хоть в тюрьме, хоть в одиночке?.. У меня больное сердце, одышка, неважный желудок и др. Я боюсь, что лагерь меня убьёт… Дайте мне остаток моей жизни (5 лет, не больше) писать знойные, обжигающие душу песни. Я докажу, что я не только не враг народа, но предан Октябрьской революции до последнего издыхания!»

Но Князева всё равно отправили на Колыму.

25 июня 1937 года на очередном пленуме ЦК ВКП(б) выступил глава административно-политического отдела ЦК ВКП(б) Иосиф Пятницкий. Он заявил, что не согласен с тем, что органам НКВД хотят предоставить чрезвычайные полномочия (чтобы дать им возможность расправиться с Бухариным и Рыковым). Эти слова старейшего члена Исполкома Коминтерна очень удивили участников пленума, и они проголосовали за удаление Пятницкого из зала заседаний. Пленум продолжил работу.

Но тут и нарком здравоохранения Григорий Каминский подверг работу НКВД резкой критике. В тот день выступления участников пленума не стенографировались, но реплика наркомздрава запомнилась многим:

«– НКВД продолжает арестовывать честных людей!»

На эти слова тотчас отозвался Сталин:

«– Они враги народа, а вы птица того же полёта».

Ответ вождю последовал мгновенно:

«– Так мы перестреляем всю партию!»

Сошедший с трибуны Каминский был тут же (прямо на пленуме) арестован. На следующий день участники пленума приняли постановление:

«Исключить Каминского, как не заслуживающего доверия, из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из партии».

А по Грузии в тот момент разнеслась печальная весть: 26 июня известный поэт Николоз Иосифович Мицишвили (Сирбиладзе), долгое время бывший главным редактором издательства «Заря Востока», друживший с Сергеем Есениным и Владимиром Маяковским и арестованный незадолго до того тифлисскими энкаведешниками, расстрелян.

27 июня был арестован председатель Всесоюзного общества изобретателей Артемий Багратович Халатов (тот самый Халатов, что возглавлял комиссию по организации похорон Владимира Маяковского). Его обвинили в активном участии в антисоветской террористической организации «правых».

В июне того же 1937 года газета «Правда» опубликовала статью «Политическая слепота или пособничество врагам?», в которой «за защиту и прямое укрывательство врагов народа» директору Института народного хозяйства имени Г.В.Плеханова Мартыну Ивановичу Лацису выражалось «политическое недоверие». Это означало, что дни и этого видного чекиста, замещавшего Феликса Дзержинского летом 1918 года (во время его временной отставки с поста главы ВЧК), сочтены.

А 35-летний следователь НКВД Леонид Черток продолжал трудиться. Об этих его «трудах» рассказал художник Борис Ефимов, который доводился Чертоку свояком:

«Тётя Лиза (родственница моей жены и Сони) была знакома с Чертоками, они как-то даже были у неё в гостях. И так случилось, что муж её, инженер-путеец, был арестован среди тысяч других ни в чём неповинных людей, но через три месяца его выпустили. Ион рассказывал, что его следователем был никто иной, как Леонид Черток, который на первом же допросе стал нещадно бить его по физиономии, а он, совершенно ошеломлённый, только бессмысленно повторял: “Лёня, что вы делаете? Лёня, что вы делаете?..”Но это только усиливало следовательскую ярость Чертока. Всё это тётя Лиза поведала нам под большим секретом».

28 июня 1937 года был арестован Михаил Семёнович Чудов. Он был вторым секретарём ленинградского обкома ВКП(б), когда пост первого секретаря занимал Сергей Миронович Киров. Чудову предъявили обвинение в участии в антисоветской террористической организации. Вскоре была арестована и его жена. Всё это косвенно подтверждает предположение, что Сталин решил уничтожить всех тех, кто мог знать о том, кто являлся заказчиком убийства Кирова.

К этому времени на арестованного Ивана Москвина, видимо, так «нажали» следователи-энкаведешники, что ему не оставалось ничего другого, как сознаться во всём том, в чём его обвиняли. И 28 июня члены политбюро исключили его из состава ЦКК и из партии.

В тот же день (28 июня) как «шпиона гестапо» арестовали одного из самых известных в ту пору работников Коминтерна Бела Куна. Того самого, кто, занимая пост председателя Крымского ревкома, приказал расстрелять всех сдавшихся в плен белогвардейцев и членов их семей.

Вальтер Кривицкий:

«Бела Кун был помещён в Бутырскую тюрьму в Москве, так как на Лубянке не было места. Он находился в камере со 140 другими заключёнными… Белу Куна брали на допрос и держали дольше других заключённых. Он должен был выстаивать на ногах по 10–20 часов, пока не падал в обморок. Когда его приводили обратно в камеру, ноги его были настолько опухшими, что он не мог стоять. После каждого допроса состояние его ухудшалось. Охранники обращались с ним с особой жестокостью».

А вот признания Михаила Фриновского, заместителя наркома НКВД, которые даны им в письме Сталину, написанному 11 апреля 1939 года:

«Следственный аппарат во всех отделах НКВД разделён на “следователей-колольщиков”, “колольщиков” и “рядовых” следователей.

Что из себя представляли эти группы и кто они?

“Следователи-колольщики” были подобраны в основном из заговорщиков или скомпрометированных лиц, бесконтрольно применяли избиение арестованных, в кратчайший срок добивались “показаний” и умели грамотно, красочно составлять протоколы…

Группа “колольщиков” состояла из технических работников. Люди эти не знали материалов на подследственного, а посылались в Лефортово, вызывали арестованного и приступали к его избиению. Избиение продолжалось до момента, когда подследственный давал согласие на дачу показания.

Остальной следовательский состав занимался допросом менее серьёзных арестованных, был предоставлен самому себе, никем не руководился».

2 июля 1937 года энкаведешники арестовали Александра Яковлевича Аронсона, бывшего помощника психиатра Петра Ганнушкина, лечившего Сергея Есенина.

А Илья Сельвинский в тот же день (2 июля) написал ещё одно письмо, в котором высказал очередное предположение о «врагах», препятствовавших его творчеству:

«…если бы я написал поэму о допотопной эре – мои враги сумели бы привезти из музея скелеты трёх плезиозавров – и те клятвенно заверили бы нашу общественность, что я издеваюсь над папоротниками и лишаями».

Но «враги» были тогда не только у Сельвинского. 3 июля был расстрелян известный «недруг» и даже «враг» Владимира Маяковского: журналист Лев Семёнович Сосновский, громивший «маяковщину».

А на Дальнем Востоке 7 июля был арестован начальник местного Управления НКВД Всеволод Балицкий (тот самый, кто начал знакомить сослуживцев с папкой, которая утверждала, что Сталин был осведомителем царской охранки). И первому секретарю Дальневосточного крайкома партии Иосифу Варейкису пришлось возглавить энкаведешную акцию по переселению в Среднюю Азию местного корейского населения.

15 июля Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила поэта Павла Николаевича Васильева (по обвинению в подготовке террористических актов) к расстрелу. На следующий день приговор был приведён в исполнение.

16 июля был арестован Александр Краснощёков.

Бенгт Янгфельдт:

«Среди жертв террора был и Александр Краснощёков, женившийся в 1930-м на своей бывшей секретарше Донне Груз. Через четыре года у них родились близнецы Лена и Наташа, сводные сёстры Луэллы. В июле 1937 года был арестован по обвинению в контактах с троцкистами Краснощёков, в ноябре – его жена. 26 ноября его казнили, а Донну Груз выслали из Москвы сроком на восемь лет как жену врага народа».

А нарком Ежов «за выдающиеся успехи в деле руководства органами НКВД по выполнению правительственных заданий» 17 июля 1937 года был награждён орденом Ленина.

Вернувшихся из Америки лётчиков чкаловского экипажа торжественно встречала Москва. Им вручили ордена Красного Знамени. А Валерию Чкалову было присвоено звание полковника.

22 июля в Тифлисе состоялось собрание Союза писателей Грузии, обсуждавшее вопрос «о политической бдительности». От присутствовавшего на этом мероприятии поэта Паоло Джибраэловича Яшвили (Иашвили) потребовали, чтобы он выступил с обвинениями в адрес поэта Тициана Табидзе и назвал его врагом народа. В ответ (прямо на том собрании) Паоло Яшвили застрелился из пистолета, подаренном ему самим Тицианом Табидзе (этот пистолет Табидзе собирался раньше подарить Сергею Есенину).

В 1937 году (надо полагать, к 44-летию поэта) московское издательство «Советский писатель» выпустило книгу литературоведа Владимира Владимировича Тренина «В “мастерской стиха” Маяковского. (Как работали классики)». Книгу тоже готовила к изданию Лили Юрьевна Брик.

А как восприняли сложившуюся в стране ситуацию Брики?

Аркадий Ваксберг:

«Трудно восстановить день за днём то, что происходило с Лилей после известия о казни Примакова. Но – так или иначе – меньше, чем через месяц, 9 июля, Катанян стал Лилиным мужем. В самых разных источниках названа с точностью эта дата, но что конкретно связано с нею, нигде не сообщается».

Василий Васильевич Катанян:

«Вскоре после расстрела Виталия Марковича Лиля Юрьевна и мой отец, которые интенсивно занимались изданием Маяковского, стали видеться ежедневно, и между ними завязался роман.

Это было мучительно для матери, для меня. В то время она с отчаяньем думала о том, о чём позже написала Цветаева: “Глаза давно ищут крюк…”

Идеологом эгоизма и нигилизма в личных отношениях, которых придерживалась Лиля Юрьевна, был Осип Максимович Брик, которому она безоговорочно доверяла и советам которого безоглядно следовала. В самый разгар драмы, когда рушилась семья, когда на нас свалилось горе, и мать оказалось в тяжёлой депрессии, Осип Максимович приехал к нам домой уговаривать её.

Я помню его приезд, но меня выставили. Смысл разговора сводился к тому, что раз так хочется Лиле Юрьевне, то все должны с нею считаться: “Даже сам Владимир Владимирович… Пройдёт какое-то время… Следует подождать… Вы же знаете характер Лили Юрьевны, что вас не устраивает? УЛилички с Васей была дружба. Сейчас дружба стала теснее”.

Мать не нашлась, что ответить, и просто выгнала Брика из комнаты. Она не желала следовать их морали – ЛЮ хотела, чтобы отец оставался дома, а фактически бы жил с нею. И мать выставила отца, хотя, видит Бог, чего ей это стоило…

Лиля Юрьевна досадовала, что Галина Дмитриевна порвала с нею, она хотела по-прежнему дружить, “пить чай” и вообще общаться. Подумешъ, мол, делов-то! Но моя мать дальше корректных по телефону “здравствуйте, Лиля Юрьевна, да, нет” не шла».

Аркадий Вайсберг:

«Весть о новом семейном союзе привела в особое ожесточение старшую сестру Маяковского – Людмилу…

В тридцать седьмом между сёстрами и Лилей наступил полный разрыв. “Кто же вам поверит, – издевательски заявила Лиле Ольга, другая сестра Маяковского, – что вы шесть лет жили с врагом народа и ничего не знали?”».

А в Париже Игнатий Райсс (Людвиг) написал и отправил в советское посольство письмо, которое просил передать в ЦК ВКП(б). Начиналось оно так:

«Письмо, которое я вам пишу сегодня, я должен был написать уже давно, в тот день, когда “шестнадцать” были убиты в подвалах Лубянки по приказу “отца народов”.

Я тогда молчал, я не поднял голоса протеста и при последующих убийствах, и за это я несу большую ответственность. Велика моя вина, но я постараюсь её загладить, быстро загладить и облегчить этим свою совесть».

В середине письма шли фразы, которые у кого-то тогда, возможно, тоже были на уме, но не высказывались вслух:

«Чтобы Советский Союз, а вместе с ним и всё международное рабочее движение не стали окончательно жертвой открытой контрреволюции и фашизма, рабочее движение должно изжить своих Сталиных и сталинизм».

Заканчивалось письмо ещё более решительными словами:

«Я хочу предоставить свои скромные силы делу Ленина, я хочу бороться, и только наша победа – победа пролетарской революции – освободит человечество от капитализма и Советский Союз от сталинизма.

Вперёд к новым боям за социализм и проллетарскую революцию! За организацию IV Интернационала.

Людвиг (Игнатий Райсс).

17 июля 1937 г.»

Был в том письме ещё и поскриптум:

«P.S. В 1928 году я был награждён орденом Красного Знамени за мои заслуги перед пролетарской революцией. При сём возвращаю вам этот орден. Носить его одновременно с палачами лучших представителей русского рабочего класса – ниже моего достоинства».

По свидетельству тогдашнего резидента НКВД в Испании Александра Орлова…

«…когда Сталину доложили об “измене”Райсса, он приказал Ежову уничтожить изменника, вместе с его женой и ребёнком. Это должно было стать наглядным предостережением всем потенциальным невозвращенцам».

Этот приказ вождя тотчас передали находившемуся в Париже Сергею Шпигельгласу, высокопоставленному сотруднику ИНО НКВД.

Вальтер Кривицкий, к которому Шпигельглас обратился за помощью в этом деле, потом написал:

«Ежов дал ему полное право проводить чистку зарубежных служб и ни перед чем не останавливаться, даже перед возможным похищением или убийством подозреваемых агентов…

– Вы знаете, что отвечаете за Райсса, – значительно сказал Шпигельглас. – Вы рекомендовали его в Компартию и предложили взять его в нашу организацию…

В этот момент я понял, что моя работа на Советскую власть кончена, что я не отвечаю новым требованиям новой сталинской эры, что во мне нет способностей, которыми обладают такие, как Шпигельглас и Ежов… Я давал клятву служить Советскому Союзу, а не Сталину, диктатору».

Игнатий Райсс тем временем исчез из Парижа.

А в Москве 17 июля 1937 года на улице Мархлевского в доме № 9 в квартире № 7 была арестована жена бывшего наркома внутренних дел Украины Всеволода Балицкого беспартийная домохозяйка Людмила Александровна Балицкая.