Текст книги "Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам"

2 февраля 1939 года комбриг Иван Проскуров, которому через две недели (18 февраля) должно было исполниться 32 года, получил звание комдива (генерал-лейтенанта).

Льва Гумилёва, сына Анны Ахматовой, зимой 1939 года привезли в Ленинград. И вновь начались допросы (его обвиняли в террористической деятельности). Дали пять лет лагерей. Наказание отбывал в Норильске.

Пришло время вспомнить и гепеушницу Лизу Горскую (Елизавету Розенцвейг), ту самую, которая в 1929 году была послана к Якову Блюмкину, чтобы выведать, не общается ли он с Троцким. Горская, как мы помним, всё выведала и сдала Блюмкина чекистам, приехавшим его арестовать. После этого Лиза вернулась к своему мужу Василию Зарубину, тоже служившему в ОГПУ и к тому моменту легализовавшемуся в Дании. Из Дании супруги Зарубины переехали во Францию, где у них родился сын. А 13 февраля 1939 года начальник Иностранного отдела НКВД подписал характеристику, в которой говорилось:

«В целях освежения аппарата отдела считал бы целесообразным откомандировать Зарубину-Горскую в распоряжение отдела кадров НКВД СССР».

И Елизавету Зарубину отозвали в Москву.

20 февраля был арестован Игорь Михайлович Кедров, следователь НКВД с 15-летним стажем. Его обвинили в шпионаже и дискредитации политики ВКП(б).

А гражданская война в Испании тем временем приближалась к концу. Но для того чтобы получить смертельную пулю совсем не обязательно было ехать в Гренаду или в Мадрид – расстрельщиков и в родной стране было предостаточно.

22 февраля 1939 года Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело Семёна Григорьевича Гендина (того самого гепеушника, который примчался на квартиру Маяковского и забрал с собой пистолет, которым поэт застрелился). В своё время Гендин был дважды объявлен почётным работником ВЧК-ГПУ, его награждали орденом Ленина, орденом Красного Знамени (дважды), медалью «20 лет РККА» и боевым оружием (тоже дважды). Но награды его не спасли, и он был приговорён к смертной казни, а на следующий день расстрелян.

Поэта Николая Алексеевича Заболоцкого в феврале того же года приговорили к 5 годам исправительно-трудовых лагерей. От расстрела его спасло то, что он ни в чём, что от него требовали следователи, так и не сознался. Отбывать срок Заболоцкого отправили в концлагерь под городом Комсомольском-на-Амуре.

25 февраля бывшего генерального секретаря ЦК комсомола Петра Ивановича Смородина приговорили к смерной казни и в тот же день расстреляли. О жене Смородина Алёне Андреевой написал Борис Бажанов (у него с нею был роман в середине 20-х годов):

«Бедная Алёша попадает в мясорубку вместе с ним и заканчивает свою молодую жизнь в подвале ГПУ. Дочка их Мая – ещё девчонка, расстреливать её рано, но когда она подрастёт после войны (кажется, в 1949 году), и её ссылают в концлагерь (оттуда она выйдет всё же живой)».

В тот же день (25 февраля) был приговорён и расстрелян бывший первый секретарь МК и МГК ВКП(б) Александр Иванович Угаров. Расправившись с ним, Сталин избавился ещё от одного человека, который (будучи вторым секретарём Ленинградского обкома партии) мог располагать точными сведениями о том, кто был заказчиком убийства Кирова.

26 февраля 1939 года были приговорены к смертной казни и расстреляны кремлёвские вожди (признавшиеся во всем, в чём их обвиняли): бывший член политбюро Станислав Викентьевич Косиор, бывший член политбюро и нарком финансов СССР Влас Яковлевич Чубарь и бывший кандидат в члены политбюро Павел Петрович Постышев.

Тем временем приближался XVIII съезд ВКП(б), который было намечено открыть в начале марта. Писатель Гелий Клеймёнов в книге «Правда и неправда о семье Ульяновых» о той поре написал:

«Крупская собиралась выступить на XVIII съезде партии с осуждением сталинского деспотизма. Кто-то из друзей сказал, что ей не дадут слова. Крупская ответила: “Тогда я поднимусь из зала и потребую слова, ведь я сорок лет в партии”. О намерении Крупской стало известно Сталину».

Надо полагать, что именно тогда вождь и решил воспользоваться наработками секретной лаборатории НКВД. Ведь 26 февраля Надежда Константиновна Крупская готовилась отметить своё 70-летие. А на следующий день она неожиданно скончалась. О том, как это произошло – Гелий Клеймёнов:

«О причине смерти супруги Ленина сообщается в книге Веры Васильевой “Кремлёвские жёны”. Она отмечает, что Хрущёв, “раскрывший” это преступление, сообщил членам политбюро, что “Крупская была отравлена тортом, который преподнёс ей в день рождения Сталин. Днём 24 февраля 1939 года в Архангельском её навестили друзья, чтобы отметить приближающееся семидесятилетие хозяйки. Был накрыт стол. Сталин прислал торт. Все дружно ели его. Надежда Константиновна казалась весьма оживлённой.

Вечером ей внезапно стало плохо. Однако по вызову врачей из Кремлёвской клиники прибыли не сотрудники «Скорой помощи», а сотрудники НКВД, заключившие Крупскую под домашний арест. Врачи приехали через три с лишним часа и поставили диагноз: «глубокое поражение всех внутренних органов». Проводились бесконечные консилиумы. Необходимую срочную операцию не сделали. Через три дня Крупская умерла в страшных муках”».

Скончалась Надежда Константиновна в Кремлёвской больнице. Врачи отметили, что смерть наступила от «бурного аппендицита, общего перитонита, тромбоза».

И сразу возникает предположение: Крупская была отравлена, конечно же, не тортом – ведь тогда отравились бы и все те, что «дружно ели его». Но никто из друзей, навестивших Надежду Константиновну, на здоровье не жаловался. Стало быть, среди них был сотрудник «Лаборатории – X», который и подмешал в чай, которым Крупская запивала торт, крупинку яда. Не будем отбрасывать эту версию с порога, а поразмышляем над ней.

1 марта Елизавета Зарубина была уволена из НКВД, и каждый день ждала, что её арестуют. Но за ней почему-то всё не приходили. Её муж Василий Зарубин продолжал служить в НКВД, понимая, что и его дни, возможно, сочтены.

7 марта все центральные советские газеты опубликовали известие о важном событии:

«Председатель Президиума Верховного Совета СССР тов. Калинин в присутствии ряда членов Президиума вручил ордена и медали награждённым Борису Лавренёву, Илье Сельвинскому, Сергею Ценскому и Алексею Файко».

С 10 по 21 марта 1939 года проходил XVIII съезд ВКП(б). К этому событию поэт Василий Лебедев-Кумач и композитор Александр Александров написали «Песню о партии». Сталин её послушал и порекомендовал исполнять её в темпе торжественного гимна. Песня стала называться «Гимном партии большевиков» и с неё стали начинаться все партийные мероприятия. Начиналась она так:

 
«Страны небывалой свободные дети,
Сегодня мы гордую песню поём
О партии самой могучей на свете,
О самом большом человеке своём.
 
 
Славой овеяна, волею спаяна,
Крепни и славься во веки веков,
Партия Ленина, партия Сталина —
Мудрая партия большевиков!»
 

Отчётный доклад на съезде партии сделал Иосиф Сталин, заявивший что социализм в стране в основном построен, и теперь предстоит догнать и перегнать в экономическом развитии наиболее развитые капиталистические страны.

Среди обсуждавших сталинский доклад был и командарм 2-го ранга Григорий Штерн, сменивший на посту командующего Дальневосточной армией маршала Василия Блюхера. Арестованный 22 октября 1938 года в Адлере, где он лечился, Василий Константинович Блюхер 24 октября был доставлен во внутреннюю тюрьму Лубянки и в течение восемнадцати дней был подвергнут двадцати одному допросу, после чего 9 ноября скоропостижно скончался. Официально было объявлено, что смерть произошла от закупорки тромбом венозной артерии. То есть пытки тут совершенно не причём.

Преемник Блюхера командарм Григорий Штерн на съезде торжественно заявил:

«Мы с вами уничтожили кучку всякой дряни – тухачевских, гамарников, уборевичей и им подобную сволочь».

К этим «сволочам» явно относился и скончавшийся маршал Блюхер.

Григорию Штерну вторил «Гимн партии большевиков», в котором были слова:

 
«Изменников подлых гнилую породу
Ты грозно сметаешь с пути своего!
Ты – гордость народа, ты – мудрость народа,
Ты – сердце народа, ты – совесть его!
 
 
Славой овеяна, волею спаяна,
Крепни и славься во веки веков,
Партия Ленина, партия Сталина —
Мудрая партия большевиков!»
 

По распоряжению «мудрой партии большевиков» Григория Штерна расстреляют осенью 1941 года.

Уже более полутора лет продолжалось следствие по делу Иванова-Разумника. Но добиться от него «признаний» энкаведешникам так и не удалось.

25 марта 1939 года поэт Константин Алтайский (тот, что написал стишок заострённой спичкой на куске мыла) был приговорён к 10 годам исправительно-трудовых лагерей и отправлен в Красноярский край.

К началу апреля 1939 года войска генерала Франко контролировали уже всю Испанию. И в последней военной сводке было торжественно объявлено:

«В сегодняшний день, когда Красная Армия пленена и разоружена, национальные войска достигли своей конечной цели в войне. Война закончена.

Генералиссимус Франко Бургос,

1 апреля 1939».

А в Советском Союзе война против народа продолжалась. 2 апреля по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила к высшей мере наказания писателя Георгия Константиновича Никифорова (того самого, что на встрече писателей с вождём на квартире Максима Горького отказался пить за здоровье товарища Сталина). В тот же день Никифорова расстеляли.

В начале апреля 1939 года пришла очередь «признаваться в грехах и преступлениях» следователю НКВД Леониду Чертоку.

Борис Ефимов:

«За Чертоком вскоре пришли, вопреки обыкновению не ночью, а утром, когда он собирался на службу. Услышав звонок, Соня спокойно открыла дверь. Черток увидел сумрачные лица своих коллег-чекистов, рванулся к двери на балкон, рванул её и выбросился на улицу с восьмого этажа. Пришедшие чекисты в растерянности ретировались, а через несколько минут примчался один из высших чинов НКВД комкор Фриновский.

– В чём дело? – допытывался он у Сони. – Почему он это сделал? Ему было что-то известно?

Между прочим, сам Фриновский через несколько дней был арестован. И, как рассказывали, покончил самоубийством в своей камере, с разбегу раздробив свою голову о батарею центрального отопления.

Поступок Чертока, как это, может быть, ни странно, был довольно редким в ту страшную пору. Не покончил с собой ни сам Ягода, ни оба его заместителя, ни десятки других ответственных работников аппарата НКВД, хотя все отлично знали, какая участь их ждёт, и шли на заклание покорно, как овцы».

В своих воспоминаниях Борис Ефимов не совсем точен – Михаил Петрович Фриновский не мог примчаться «через несколько минут» после самоубийства Чертока, потому что в НКВД он уже не служил и комкором не был. Ещё 8 сентября

1938 года бывший заместитель Ежова Фриновский был назначен народным комиссаром Военно-морского флота СССР с присвоением звания командарма 1-го ранга. А 6 апреля

1939 года он был снят со всех постов и арестован. И свою жизнь самоубийством Фриновский тоже не кончал, пройдя все «прелести» энкаведешного рая. Его расстреляли 4 февраля 1940 года. Тело кремировали в Донском монастыре.

Аресты высокопоставленных чекистов тем временем продолжались. 10 апреля 1939 года Николай Ежов был вызван в кремлёвский кабинет Георгия Маленкова и там арестован. Предъявленное ему обвинение гласило:

«…подготовляя государственный переворот, Ежов готовил через своих единомышленников по заговору террористические акты, предполагая пустить их в действие при первом удобном случае».

Дело Ежова вёл лично новый нарком внутренних дел Лаврентий Берия. Допрашивать бывшего любимца Сталина Берии помогал привезённый им из Грузии Богдан Кобулов.

В начале апреля, не выдержав пыток, начал давать «признательные показания» Михаил Кольцов. Потом он скажет на суде, и его слова будут внесены в протокол:

«Его показания родились из-под палки, когда его были по лицу, по зубам, по всему телу. Он был доведён следователем КУЗЬМИНОВЫМ до такого состояния, что вынужден был дать согласие о даче показаний о работе его в любых разведках».

14 апреля 1939 года только что получивший звание комдива лётчик Иван Проскуров был назначен заместителем наркома обороны СССР, начальником 5-го (Разведывательного) управления РККА.

16 апреля энкаведешники арестовали старого большевика, бывшего командармом в годы Гражданской войны, а затем ставшего видным работником ВЧК Михаила Сергеевича Кедрова, отца арестованного 20 февраля следователя Игоря Кедрова.

22 апреля 1939 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Екатерину Ивановну Калинину к 15 годам исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах ещё на 5 лет. Отбывать срок ей предстояло в Акмолинском лагере жён изменников родины (сокращённо – «Алжир»), и её отправили в пересыльную тюрьму. Но оттуда…

Екатерина Калинина:

«Но оттуда вскоре опять возвратили во внутреннюю тюрьму. Здесь меня опять стали допрашивать новые следователи, и эти допросы продолжались примерно в течение года».

Муж Екатерины Ивановны, «всесоюзный староста» Михаил Иванович Калинин, был бессилен чем-то помочь своей жене – Сталин слушать его не желал. Но тут Калинин узнал, что Иоганн Адамович Махмасталь (напарник дипкурьера Теодора Нетте), отбывает срок в концентрационном лагере. С Махмасталем Калинин был знаком ещё с царских времён – вместе работали на одном заводе. И Михаил Иванович громко потребовал его освобождения. И добился своего – Махмасталь был выпущен и реабилитирован.

Но такая удача улыбалась далеко не каждому. В книге Виктора Фрадкина «Дело Кольцова» описан такой эпизод:

«В ночь с 3 на 4 мая 1939 года около здания НКИД на Кузнецком мосту, почти напротив НКВД, были выставлены пикеты из сотрудников Берии. А утром 4 мая в кабинет Литвинова пришли Маленков, Берия и Молотов. Они объявили Максиму Максимовичу, что он отстранён от работы. Отставка Литвинова вызвала переполох в правительственных кругах многих стран. Там поняли, что готовится крутой поворот во внешней политике СССР. В Германии отставка еврея Литвинова и приход на его пост Молотова получили положительную оценку».

11 мая 1939 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила тайно вывезенного из Франции белогвардейского генерала Евгения Карловича Миллера к высшей мере наказания. И в тот же день он был расстрелян во внутренней тюрьме НКВД.

14 мая 1939 года Особое совещание при НКВД СССР приговорило поэта Николая Захарова-Мэнского к 5 годам исправительно-трудовых лагерей. Из этих лагерей Николай Николаевич не вернулся.

15 мая был арестован Исаак Бабель. 29 мая его начали допрашивать, и допрашивали в течение трёх суток. 31 мая сломленный писатель «признался» в своей «шпионской деятельности».

19 мая в одной из многочисленных советских тюрем заключённые убили Карла Радека. Через два дня сокамерники расправились с Григорием Сокольниковым. Оба убийства были совершены по приказу Сталина.

А Лев Троцкий всё ещё надеялся, что в СССР произойдёт переворот, и писал:

«Уход Сталина с исторического пьедестала будет безоговорочным. Его памятники разрушат или сдадут в музей ужасов, а его жертвам установят памятники на площадях городов СССР».

Но пока советские власти признавались только в «уходе» героев страны. 4 июня 1939 года народный комиссар обороны Клим Ворошилов подписал приказ № 70, в котором говорилось: «Число лётных происшествий в 1939 году, особенно в апреле и в мае месяцах, достигло чрезвычайных размеров. За период с 1 февраля до 15 мая произошло 34 катастрофы, в них погибло 70 человек личного состава. За этот же период произошло 126 аварий, в которых разбит 91 самолёт. Только за конец 1938 и в первые месяцы 1939 гг. мы потеряли 5 выдающихся лётчиков – Героев Советского Союза, 5 лучших людей нашей страны – тт. Бряндинского, Чкалова, Губенко, Серова и Полину Осипенко.

Эти тяжёлые потери, как и подавляющее большинство других катастроф и аварий, являются прямым результатом: а) преступного нарушения специальных приказов, положений, лётных наставлений и инструкций…

е) самое главное, недопустимого ослабления воинской дисциплины в частях Военно-Воздушных Сил и расхлябанности, к сожалению, даже среди лучших лётчиков, не исключая и некоторых Героев Советского Союза…»

20 июня 1939 года в Ленинграде был арестован Всеволод Мейерхольд. Его привезли в Москву и отдали в руки следователя Бориса Родоса. Сам Всеволод Эмильевич потом (И января 1940 года) написал Вячеславу Молотову о том, как его допрашивали:

«Меня здесь били – больного шестидесятишестилетнего старика, клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине, когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам. В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим кровоподтёкам снова били этим жгутом… <…>…боль была такая, что казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток. Следователь всё время твердил, угрожая: “Не будешь писать, будем бить опять, оставим нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного окровавленного тела”. Ия всё подписывал до 16 ноября 1939 года».

3 июля состоялась премьера фильма-комедии «Трактористы». Судя по названию, кинокартина должна была весело рассказать о работниках сельского хозяйства, занимающихся исключительно мирным делом – выращиванием хлеба. Но фильм начинался с песни, в которой пелось о том, как коварные самураи решили «перейти границу у реки». Граница, разумеется, была советской, и наши танкисты дали непрошенным захватчикам сокрушительный отпор.

В фильме «Трактористы» звучали песни, написанные композиторами братьми Дмитрием и Даниилом Покрассами на слова поэта Бориса Ласкина. В них говорилось о том же, о чём писали все тогдашние газеты:

 
«Заводов труд и труд колхозных пашен
Мы защитим, страну свою храня,
Ударной силой орудийных башен
И быстротой, и натиском огня».
 

Распевая эту песню, пахали поля.

«– Трактор, хлопцы, – это танк!» – говорил трактористам начальник машино-тракторной станции.

Даже когда в финале фильма справлялась свадьба, все вновь запевали, поднимая бокалы к портрету вождя:

 
«Гремя огнём, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин
И первый маршал в бой нас поведёт».
 

«Первый маршал» – это нарком обороны СССР Клим Ворошилов.

Но, пожалуй, самое печальное обстоятельство связано с тем, что сценарий этого фильма был написан в 1936 году 25-летним Аркадием Захаровичем Добровольским. Но в 1937-ом его неожиданно арестовали и после энкаведешного следствия отправили в концлагерь, в котором зек Добровольский провёл 21 год. В вышедшем на всесоюзный экран фильме «Трактористы» автором сценария был назван совсем другой человек.

Ночью 11 июля в московскую квартиру Мейерхольда в Брюсовском переулке ворвались неизвестные и убили Зинаиду Райх.

Аркадий Ваксберг:

«Весть о мученнической кончине знаменитой актрисы, которой убийцы выкололи глаза, немедленно облетела всю Москву. Получив это известие, Лиля – в первый и в последний раз в своей жизни – потеряла сознание. Катаняну с трудом удалось привести её в чувство.

Стоит ли говорить, что настоящих убийц так и не нашли, а следовательское досье, если таковое вообще существовало, исчезло из архива и не найдено до сих пор».

А в кинотеатрах гремели песни во время демонстрации фильма-комедии «Трактористы»:

 
«Пусть помнит враг, укрывшийся в засаде,
Мы начеку, мы за врагом следим.
Чужой земли мы не хотим ни пяди,
Но и своей вершка не отдадим».
 

17 июля 1939 года центральные советские газеты объявили, что согласно постановлению ЦИК СССР от 21 ноября 1929 года (которое объявляло «граждан СССР, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказывающихся вернуться в СССР», подлежащими расстрелу «через 24 часа после удостоверения его личности») Верховный суд СССР объявил Ф.Ф.Раскольникова вне закона.

Через десять дней Фёдор Раскольников написал «Открытое письмо Сталину», начав его с крылатых слов из поэмы «Горе от ума»:

 
«Я правду о тебе порасскажу такую,
Что хуже всякой лжи…
 

Сталин, вы объявили меня “вне закона”. Этим актом вы уравняли меня в правах – точнее, в бесправии – со всеми советскими гражданами, которые под вашим владычеством живут вне закона.

Со своей стороны отвечаю полной взаимностью: возвращаю вам входной билет в построенное вами “царство социализма” и порываю с вашим режимом.

Ваш “социализм”, при торжестве которого его строителям нашлось место лишь за тюремной решёткой, так же далёк от истинного социализма, как произвол вашей личной диктатуры не имеет ничего общего с диктатурой пролетариата».

Каким-то образом это письмо было тут же доставлено Сталину. Стоит ли удивляться, что вождь тотчас отдал особое распоряжение, касавшееся автора письма. Жить ему осталось совсем немного.

А 19 июля (к 46-летию со дня рождения «поэта революции») в московском издательстве «Советский писатель» вышла книга Василия Абгаровича Катаняна «Краткая летопись жизни и работы В.В.Маяковского».

6 августа Илья Сельвинский написал очередное письмо своим друзьям:

«Дорогие друзья!

Вы, наверное, читали, что меня опять обложили в “Правде” за лирику, напечатанную в № 5/6 журнала “Октябрь”…

Вызвали меня на президиум Союза. Выяснилось косвенно, что моими вышеуказанными стихами недоволен Жданов. Ну и что же? Вот, например, Маяковским был недоволен Ленин, а Маяковский всё же дышал, курил, мог смеяться».

В это время в Советском Союзе была в большой популярности «Конармейская песня», написанная композиторами братьями Дмитрием и Даниилом Покрассами на слова поэта Алексея Суркова. Её с энтузиазмом пела вся страна. В том числе и такой куплет:

 
«Наших нив золотистых
Не потопчут фашисты,
Мы в засаде налётчиков ждём.
По дорогам знакомым
За любимым наркомом
Мы коней боевых поведём».
 

«Любимый нарком» – это народный комиссар обороны СССР Клим Ворошилов.

Но 23 августа 1939 года произошло событие, резко изменившее мировую ситуацию. Это событие Вальтер Кривицкий описал так:

«Молотов в присутствии улыбающегося Сталина поставил свою подпись вслед за нацистским министром иностранных дел фон Риббентропом под пактом Берлин – Москва. Сталин предоставил Гитлеру “карт бланш”, и через десять дней мир был охвачен войной. В Берлин была послана советская военная миссия для выработки деталей широкого сотрудничества между двумя самыми авторитарными и всеобъемлющими тираническими диктатурами во всём мире…

Возникло, однако, новое обстоятельство: 23 августа 1939 года всему миру стало ясно, что тот, кто служит Сталину, служит и Гитлеру».

На то, что фашистская Германия стала союзником Советского Союза, а солдаты гитлеровского вермахта боевыми друзьями красноармейцев, поэт Алексей Сурков среагировал мгновенно, переписав прежний куплет:

 
«Если в край наш спокойный
Хлынут новые войны
Проливным пулемётным дождём,
По дорогам знакомым
За любимым наркомом
Мы коней боевых поведём».
 

И «Конармейская песня» продолжала звучать по всей стране.

Заключённый в Москве «Пакт о ненападении» поэт и писатель Дмитрий Мережковский назвал «политическим абсурдом», а его жена, поэтесса и писательница Зинаида Гиппиус – «пожаром в сумасшедшем доме».

О том, как реагировали советские люди на все эти «пакты», хорошо передал в стихотворении «Советская старина» студент Литературного института Борис Слуцкий, учившийся в поэтическом семинаре Сельвинского:

 
«Мы были опытным полем. Мы росли, как могли.
Старались. Не подводили Мичуриных социальных.
А те, кто не собирались высовываться из земли,
те шли по линии органов, особых и специальных».
 

29 августа Указом Президиума Верховного Совета СССР «за мужество и героизм, проявленные при выполнении воинского и интернационального долга» командарму 2-го ранга Григорию Михайловичу Штерну, координировавшего действия советских войск на Дальнем Востоке и в Монголии во время боёв у реки Халхин-Гол, было присвоено звание Героя Советского Союза.

Напомним, что это тот самый Григорий Штерн, что возглавил Дальневосточный военный округ после ареста маршала Блюхера.

А 1 сентября Германия напала на Польшу. Началась Вторая мировая война.

В начале сентября 1939 года Раскольников лёг в больницу в Ницце, где собирался вылечиться от тяжёлой депрессии. Но 12 сентября неожиданно скончался. Существует версия, что он умер от пневмонии. По другой версии – выбросился из больничного окна на пятом этаже. По третьей (наиболее вероятной) – убит агентами НКВД.

15 сентября Советский Союз, Монгольская Народная Республика и Япония подписали соглашение о прекращении военных действий, которые всё лето велись в районе реки Халхин-гол. Герой Советского Союза Яков Смушкевич командовал там авиацией 1-й армейской группы.

17 сентября 1939 года (в полном соответствии с пактом Молотов-Риббентроп) Красная армия получила приказ: присоединить к советской территории Запдную Украину и Западную Белоруссию. Две тысячи танков Гитлера подходили к Варшаве, когда 620-тысячная армия Сталина (4700 танков, 3300 самолётов, то есть в два раза больше, чем было у вермахта) перешла польско-советскую границу.

Всему остальному миру этот советский «аншлюс» был приподнесён как долгожданное «воссоединение» братских народов. Глава советского правительства Вячеслав Молотов, выступая на внеочередной пятой сесии Верховного Совета СССР, заявил:

«Красная армия вступила в эти районы при всеобщем сочувствии украинского и белорусского населения, встречавшего наши войска как своих освободителей от панского гнёта, от гнёта польских помещиков и капиталистов».

Осенью 1939 года после двухлетнего пребывания под следствием писатель Иванов-Разумник был неожиданно выпущен на свободу («за прекращением дела»),

1 октября парижская эмигрантская газета «Новая Россия» опубликовала «Открытое письмо Сталину», написанное Фёдором Раскольниковым. Письмо звучало очень громко:

«Никто в Советском Союзе не чувствует себя в безопасности. Никто, ложась спать, не знает, удастся ли ему избежать ночного ареста, никому нет пощады. Правый и виноватый, герой Октября и враг революции, старый большевик и беспартийный, колхозный крестьянин и полпред, народный комиссар и рабочий, интеллигент и Маршал Советского Союза – все в равной мере подвержены ударам вашего бича, все кружатся в дьявольской кровавой карусели…

С помощью грязных подлогов вы инсценировали судебные процессы, превосходящие вздорностью обвинения знакомые вам по семинарским учебникам средневековые процессы ведьм…

Вы оболгали, обесчестили и расстреляли многолетних соратников Ленина: Каменева, Зиновьева, Бухарина, Рыкова и др., невиновность которых вам была хорошо известна. Перед смертью вы заставили их каяться в преступлениях, которых они не совершали, и мазать себя грязью с ног до головы.

А где герои Октябрьской революции? Где Бубнов? Где Крыленко? Где Антонов-Овсеенко? Где Дыбенко?

Вы арестовали их, Сталин.

Где старая гвардия? Её нет в живых.

Вы расстреляли её, Сталин.

Вы растлили, загадили души ваших соратников. Вы заставили идущих за вами с мукой и отвращением шагать по лужам крови вчерашних товарищей и друзей…

Накануне войны вы разрушаете Красную Армию, любовь и гордость страны, оплот её мощи. Вы обезглавили Красную Армию и Красный Флот. Вы убили самых талантливых полководцев, воспитанных на опыте мировой и гражданской войн, во главе с блестящим маршалом Тухачевским…

Где маршал Блюхер? Где маршал Егоров?

Вы арестовали их, Сталин…

Вы беспощадно истребляете талантливых, но лично вам неугодных русских писателей. Где Борис Пильняк? Где Сергей Третьяков? Где Александр Аросев? Где Михаил Кольцов? Где Тарасов-Родионов? Где Галина Серебрякова, виноватая в том, что была женой Сокольникова?

Вы арестовали их, Сталин.

Вслед за Гитлером вы воскресили средневековое сжигание книг…

Где лучший конструктор советских аэропланов, Туполев? Вы не пощадили даже его. Вы арестовали Туполева, Сталин!..

Директор театра, замечательный режиссёр, выдающийся деятель искусства Всеволод Мейерхольд не занимался политикой. Но вы арестовали и Мейерхольда, Сталин…

Ваша безумная вакханалия не может продолжаться долго. Бесконечен список ваших преступлений. Бесконечен список ваших жертв, нет возможности их перечислить.

Рано или поздно советский народ посадит вас на скамью подсудимых как предателя социализма и революции, главного вредителя, подлинного врага народа, организатора голода и судебных подлогов.

17 августа 1939 г.»