Текст книги "Культура и империализм"

Все эти гибридные противонаправленные энергии, актуальные для многих сфер, людей и моментов, создают сообщество или культуру, складывающуюся из многочисленных антисистемных указаний и практик, для коллективного существования людей (а не доктрин и не завершенных теорий), не основанного на принуждении или господстве. Они стали топливом для восстаний 1980-х годов. Авторитарный, принуждающий образ империи, проникший внутрь и захвативший многие процедуры интеллектуального господства, занимающие центральное место в современной культуре, обнаруживает свою противоположность в обновляемых, почти показных швах интеллектуальной и секулярной смеси – смешанные жанры, неожиданные сочетания традиции и новшества, политические опыты, основанные на сообществах усилий и толкований (в самом широком смысле этого слова), а не на классах, богатых корпорациях, собственности и силе.

Я снова и снова возвращаюсь к неизбывно прекрасному фрагменту из текста Гуго Сен-Викторского[1398]1398
  Гуго Сен-Викторский (1096–1141) – теолог.


[Закрыть], саксонского монаха XII века:

Однако главным основанием добродетели является стремление ищущего духа сначала постепенно отдалиться от видимых и преходящих вещей этого мира, а затем полностью презреть их. Отчизна сладостна слабому человеку, сильному – всякая земля отчизна, а для совершенного – весь этот мир является местом изгнания. Одного любовь привязывает к определенному месту, другого бросает по свету, третий же гасит в себе эту любовь[1399]1399
  Гуго Сен-Викторский. Семь книг назидательного обучения, или Дидаскалион. М., 1994. Пер. Ю. Малинина.


[Закрыть].

Эрих Ауэрбах, великий немецкий ученый, проведший годы Второй мировой войны в эмиграции в Турции, цитирует этот фрагмент как образец для любого человека – мужчины и женщины, – желающего вознестись над ограничениями имперских, национальных или провинциальных рамок. Только с такой позиции историк, например, может начать осваивать опыт человека и его письменные тексты во всем их разнообразии и уникальности; в противном случае мы в большей мере остаемся приверженцами исключений и предрассудочных реакций, чем сторонниками негативной свободы реального знания. Но заметьте, что Гуго дважды подчеркивает, что и «сильный», и «совершенный» человек достигают независимости и отсутствия привязанности путем работы с этими привязанностями, а не отказа от них. Изгнание предполагает наличие отчизны, любовь к ней и реальную связь с ней. Истинная правда об изгнании состоит не в том, что человек теряет эту любовь или дом, но в том, что это – неожиданная, неприятная потеря. Представим, что вы теряете дом: чем он вам в действительности дорог, чем прикрепляет к себе? Что вы восстановите из утраченного, а от чего откажетесь? Для ответа на эти вопросы у вас должна быть независимость, вы не должны быть человеком, для которого отчизна «сладостна», но которому актуальное положение дел препятствует вкушению этой сладости и который не имеет возможности получить удовлетворение от заменителей, создаваемых иллюзией или учением, происходящих от гордости за наследие или от уверенности в своей идентичности.

Сегодня никто не является чем-то одним. Ярлыки «индиец», «женщина», «мусульманин» или «американец» – это всего лишь точка отсчета, которая быстро остается позади, как только включается актуальный опыт. Империализм консолидировал смесь культур и идентичностей в мировом масштабе. Его худшим и самым парадоксальным итогом стало дозволение людям думать, что они только, в основном, исключительно белые, черные, западные или восточные. Однако каждый человек творит не только свою историю, но и свою культуру и свою этническую идентичность. Никто не может отрицать устойчивой длительности традиций, постоянных мест обитания, национальных языков и культурной географии, но, кажется, нет никаких причин, за исключением страха и предрассудков, продолжать настаивать том, что всё это существует отдельно и раздельно, потому что все они связаны с жизнью человека. Выживание – это вопрос связей между вещами. Говоря словами Элиота, реальность нельзя лишить «других эхо, населяющих сад». Гораздо лучше – но и сложнее – думать конкретно и эмпатично, полифонично о других, чем только о «нас». Но это влечет также и отказ от попыток править другими, классифицировать их, навязывать другим иерархию, а главное – отказ от постоянного повтора того, как «наша» культура или страна является номером один (или не является номером один, что то же самое). Для интеллектуала крайне ценно научиться функционировать без этого.