Текст книги "Культура и империализм"

Чем больше читаешь по этой теме и чем больше читаешь ученых эпохи модерна, тем большее впечатление производят та настойчивость и однообразность репрезентации «других» в этих текстах. Если сравнить грандиозную переоценку английской духовной жизни, произведенную Карлейлем в «Прошлом и настоящем», с тем, что он говорит о неграх там же или в «Размышлениях по случаю о негритянском вопросе»[442]442
  «Прошлое и настоящее» – книга Карлейля, изданная в 1843 г. Совмещает историю Средневековья и социальную критику современности; «Размышления по случаю…» – эссе Карлейля во время полемики с Джоном Стюартом Миллем, опубликовано в 1849 г.


[Закрыть], то мы увидим два поразительных явления. С одной стороны, Карлейль пишет в восторженных тонах о возрождающейся Британии, об ее пробуждении к работе, органических связях, любви к неограниченному промышленному и капиталистическому развитию, а с другой – любящие ничего не делать «квоши»[443]443
  Quashee (англ.) – устаревшее название туземцев Вест-Индии.


[Закрыть], архетипичные негры, чья «уродливость, праздность и мятежность» обрекают их на вечный статус недочеловеков. Карлейль откровенно говорит об этом в «Негритянском вопросе» (The Nigger Question):

Нет: боги желают, чтобы, кроме тыкв [овощ, особенно любимый «ниггерами» Карлейля], в их Вест-Индиях выращивались также пряности и ценные продукты; так они объявили в своих Вест-Индиях: они бесконечно желают, чтобы индустриальные люди заняли их Вест-Индии, не праздный двуногий скот, «довольный» падающим на него урожаем тыкв! Все эти истории, не стоит сомневаться, решили за нас бессмертные боги, они издали свой вечный Парламентский акт, и оба этих решения – пусть даже все земные Парламенты и объединения будут бороться с ними до самой смерти – следует воплотить. Квоши, если он не хочет помогать в разведении специй, снова обратится в раба (впрочем, это состояние будет лишь немногим хуже того, в котором он пребывает сейчас) и с помощью благословенной плетки, если другие методы не помогают, будет призван к работе[444]444
  Цитата из Curtin P. D. Imperialism. New York: Walker, 1971. P. 158–159.


[Закрыть].

Низшим видам не предполагалось говорить о том, как меняется их культура по мере широкомасштабного распространения Англии с ее внутренней промышленной революцией и защищенной свободной торговлей за границей. Статус темнокожих негроидной расы определялся «вечным Парламентским актом», то есть не остается никакого пространства для саморазвития, вертикальной мобильности или даже какого-то улучшения по сравнению с прямым рабством (хотя Карлейль и говорит, что он против рабства). Вопрос в том, являются ли эта логика и позиция Карлейля его собственными (и соответственно – эксцентричными) или он транслирует в радикальном виде базовые установки, не слишком отличающиеся от тех, что транслировали Джейн Остин несколькими десятилетиями ранее или Джон Стюарт Милль десятилетием позже.

Сходства весьма примечательны, но и различия между персоналиями велики, поскольку при таком весе культуры сложно устроить иначе. Ни Остин, ни Милль не предлагают ни дискурсивно, ни эстетически, ни географически, ни экономически небелым жителям Карибских островов другого статуса, кроме как работников на сахарных плантациях, постоянно подчиненных англичанину. Разумеется, в этом заключается конкретный смысл владения территорией, другой стороной которого выступает эффективность. Квоши Карлейля подобны владениям сэра Томаса на Антигуа: их предназначение – обеспечивать богатство для жизни в Англии. Для Карлейля сама возможность квоши безмолвно жить там эквивалентна их рабочей беспрекословной дисциплине, обеспечивающей британскую экономику и торговлю.

Во-вторых, следует заметить, что в текстах Карлейля по этой теме мы не найдем обскурантизма, оккультизма или эзотерики. Он говорит о темнокожих негроидной расы то, что думает, и он вполне откровенен в тех угрозах и наказаниях, которые он собирается применять. Карлейль говорит на языке тотальной всеобщности, опирающемся на несокрушимую уверенность в сути того, что понимается под расами, народами, культурами. Всё это практически не требует разъяснений, потому что хорошо знакомо его аудитории. Он говорит на lingua franca британской метрополии: глобальном, всеохватном языке, обладающем таким социальным авторитетом, что он доступен каждому, кто говорит о народе и для народа. Этот lingua franca помещает Британию в центр мира, которым она управляет благодаря своей мощи, который она освещает своими идеями и культурой, продуктивность которого она поддерживает благодаря своим моральным наставлениям, художникам и законодателям.

Схожие акценты можно увидеть и у Маколея в 1830-е годы, и в практически неизменном виде четыре десятилетия спустя у Рёскина, чья лекция в Оксфорде по случаю получения звания профессорской позиции имени Слейда начинается с торжественного упоминания судьбы Англии. Этот фрагмент достоин длинной цитаты, не потому, что он выставляет Рёскина в дурном свете, а потому, что он задает рамку почти всем многословным текстам Рёскина об искусстве. Авторитетное издание Кука и Уэдденберна[445]445
  Эдвард Т. Кук (1857–1919) – английский журналист, автор основной работы по кодификации работ Рёскина; Александр Уэдденберн – переводчик на английский язык, один из издателей работ Рёскина.


[Закрыть] добавляет к этому фрагменту сноску, подчеркивая значимость текста для Рёскина: он считал его «самым плодотворным и существенным» во всей своей преподавательской деятельности»[446]446
  Ruskin J. ‘Inaugural Lecture’ 1870. // The Works of John Ruskin. Vol. 20. ed. E. T. Cook and Alexander Weddenburn. London: George Allen, 1905. P. 41. n. 2.


[Закрыть].

Наше предназначение – высшее из всего, что когда-либо представлялось какому-нибудь народу на выбор. Мы не выродившаяся раса. В нас немало лучшей северной крови. Наши нравы не распущенны. Мы еще достаточно сильны, чтобы управлять, и достаточно смягчены культурой, чтобы повиноваться. Мы восприняли религию чистого милосердия. Теперь мы должны или изменить ей, или научиться защищать и оправдывать ее на практике. Мы богаты унаследованной честью, которая завещана нам тысячелетней славной историей. Это наследие мы должны жадно и ежедневно увеличивать, и если грех алкать чести, то да будут англичане самыми грешными людьми на Земле! В последние годы наука с ослепительной быстротой раскрыла естественные законы; нам даны такие средства передвижения и сообщения, которые весь обитаемый мир превратили в единое государство. Одно государство!.. Но кто должен стать его монархом? Или, думаете вы, не должно в нем быть монарха и каждому человеку надлежит поступать сообразно со своими собственными взглядами? Или в нем должны править цари тьмы, должно настать отвратительное владычество Маммона и Ваала[447]447
  Маммон – демон, олицетворяющий алчность; Ваал – ближневосточное божество, подвергшееся демонизации в христианстве; в оригинальном тексте Саид указывает Белиала (Belial) – термин из Старого Завета, который позднее стал персонификацией дьявола.


[Закрыть]? Или же, наоборот, вы, молодое поколение Англии, снова сделаете свою родину царственным троном монархов, державным островом, источником света для всего земного шара, верным хранителем великих преданий среди эфемерных призраков и дерзкого забвения традиций, верным слугой испытанных веками основ среди соблазна безумных попыток и непристойных вожделений; и среди жестокой, крикливой взаимной зависти народов – предметом поклонения ее дивной, благодетельной для людей силе.

29[448]448
  Издание лекций Рёскина разбито на нумерованные параграфы.


[Закрыть]. «Vexilla regis prodeunt»[449]449
  «Близятся знамена царя» (лат.).


[Закрыть]. Да, но какого царя? Есть две орифламмы[450]450
  Орифламма – красный баннер, использовавшийся как штандарт французских королей во время битв.


[Закрыть]. Какую водрузим мы на отдаленных островах: ту ли, что развевается в огненных небесах, или ту, которая тяжеловесно спускается к земле грязной тканью, сотканной из земного золота? Нам действительно открыт путь благодетельный и славный, какой никогда еще не открывался пред кучкой жалких смертных. Но он должен существовать – и ныне существует для нас: «Царствовать или умереть». И если когда-нибудь про нашу родину скажут: «Fece per viltate il gran rifiuto»[451]451
  «Совершил великое отречение из трусости» (лат.) – Данте. Божественная комедия. Ад. III.


[Закрыть], то этот отказ от венца будет самым позорным и несвоевременным из всех, какие только знает история.

Вот что должна сделать наша страна, или же ей суждено погибнуть. Она должна основать колонии, как можно быстрее и дальше, образовав их из людей энергичных и достойных. Захватывая каждый клочок незанятой плодородной земли, она должна внушить колонистам, что их первая добродетель состоит в том, чтобы быть верными родине, а главная цель – в том, чтобы двинуть вперед могущество Англии на море и на суше. Живя на отдаленных клочках земли, они не должны считать себя отчужденными от родины, как не делают этого моряки, мчась по далеким волнам. Эти колонии должны быть подобны кораблям, пришвартованным к одному месту, и каждый их житель должен находиться под властью капитанов и офицеров, которые, как на кораблях, командуют на полях и улицах. И Англия ждет, что на этих неподвижных судах (или в недвижимых церквах в точном и самом великом смысле этого слова, в церквах, управляемых лоцманами всемирного Галилейского озера) всякий будет исполнять свой долг, признав, что исполнение долга столь же возможно во время мира, сколько во время войны, и если мы за ничтожную плату находим людей, становящихся против пушечного жерла из любви к родине, то найдем и тех, кто ради нее будет пахать и сеять, будет честно работать для ее пользы, кто воспитает своих детей в любви к ней и будет восхищаться блеском ее славы сильнее, чем ярким светом тропического неба.

Но чтобы они могли осуществить это, родина должна хранить свое величие незапятнанным, должна внушить им такие представления о себе, которыми они могли бы гордиться. Англия, владычица половины мира, не может остаться грудой пепла, которую попирают враждующие толпы жалких людишек. Она должна снова стать той Англией, какой была когда-то, а во многих отношениях – даже лучшей. Она должна быть столь счастливой, столь исключительной, столь чистой, чтобы на своем небе, не омраченном ни одним пятнышком, могла ясно различать каждую появляющуюся звезду, а на своих полях, прекрасно устроенных, просторных и чистых, – каждую травку, питающуюся росой.

И под зелеными сводами своего заколдованного сада священная Цирцея[452]452
  Цирцея – греческая и римская богиня, колдунья, травница.


[Закрыть], истинная дочь солнца, она должна управлять искусствами и собирать дивные знания дальних народов, возвращая их из полудикого состояния в человеческое, спасая их от безнадежности и водворяя общественный порядок[453]453
  Рус. текст по: Джон Рёскин. Лекции об искусстве. Лекция 1. Перевод П. Когана. М: Издательство «Б.С.Г.-ПРЕСС», 2014.


[Закрыть].

Большинство, если не все, критики Рёскина обходят стороной этот пассаж. Однако Рёскин, как и Карлейль, говорит без обиняков. Его мнение, пусть и завернутое в аллюзии и тропы, безошибочно считывается. Англии следует править миром, потому что она лучшая; власть следует использовать; имперские конкуренты недостойны; колонии следует увеличивать, надо сохранять с ними тесную связь. В назидательных речах Рёскина самым убедительным становится то, что он не только искренне верит в провозглашаемое, но и увязывает политические идеи доминирования Британии в мире со своими эстетическими и моральными воззрениями. Он одинаково страстно верит как в первое, так и во второе: политический, имперский аспект обрамляет и в каком-то смысле гарантирует реализацию эстетических и моральных принципов. Поскольку Англия – монарх единого мира – должна стать «державным островом, источником света для всего земного шара», то ее молодежь должна превратиться в колонистов, чьей наипервейшей целью будет продвижение власти Англии на суше и на море; поскольку Англия должна сделать это «или погибнуть», ее искусство и культура, согласно Рёскину, зависят от империализма.

Игнорировать эти взгляды, что происходит практически в любом тексте, анализирующем XIX век, на мой взгляд, всё равно что рассказывать о дороге, не описывая тот ландшафт, которым она окружена. Большинство европейских мыслителей, политиков и меркантилистов были склонны рассуждать в терминах глобальности, а любая форма культуры или речь претендовали на всеобщность. И это были не риторические пируэты, но вполне точные послания, соответствующие актуальной внутриполитической ситуации и обращенные ко всемирной аудитории. В своей наиболее резкой статье, посвященной современнику Рёскина Теннисону и империалистическим идеям в его «Королевских идиллиях», В. Г. Кирнан приводит поразительный перечень британских заморских военных кампаний, закончившихся укреплением своих владений или приобретением новых территорий. Теннисон был свидетелем этих кампаний, а иногда, через родственников, даже был вовлечен в них. Этот список накладывается и на жизнь Рёскина, поэтому я приведу его здесь целиком:

1839–1842 – Опиумная война в Китае.

1840-е – войны против кафров в Южной Африке, против маори в Новой Зеландии, завоевание Пенджаба[454]454
  Кафры – экзоним, обозначающий население Южной Африки. Происходит от арабского слова «неверный» (кяфир). Позднее стал обозначать рабов. В настоящее время является оскорблением, запрещенным актом южноафриканского парламента в 2000 г. Маори – коренное население Новой Зеландии. В рамках движения деколонизации в настоящее время борются за возвращение своих исконных земель и пересмотр исторической концепции в Новой Зеландии.


[Закрыть].

1854–1856 – Крымская война[455]455
  Крымская война (1854–1856) – противостояние Российской империи коалиции в составе Французской, Османской, Британской империй и Сардинского королевства. Итогом войны стало поражение Российской империи и демилитаризация Черного моря. Памятник героям Крымской войны установлен в Лондоне на площади Ватерлоо вблизи Трафальгарской площади. Также имела большое влияние на топонимику и архитектуру Парижа.


[Закрыть].

1854 – завоевание Нижней Бирмы.

1856–1860 – Вторая опиумная война в Китае.

1857 – нападение на Персию.

1857–1858 – подавление восстания в Индии.

1865 – история губернатора Эйре на Ямайке[456]456
  Губернатор Джон Эйре подавил негритянское выступление в Морант-Бэй, убив несколько сотен человек. Джон Эйре (1815–1905) – исследователь Австралии, колониальный администратор. Описанные выше события стали причиной для дискуссий в британском обществе (особенно арест и казнь Джорджа Гордона (1820–1865), ямайского бизнесмена и политика). Интеллектуалы той эпохи, включая Дарвина, провели кампанию осуждения Эйре. Итогом этой кампании стал суд, который столкнулся с прецедентом – непониманием, по какой правовой системе принимать вердикт. Эйре избежал наказания.


[Закрыть].

1866 – Абиссинская экспедиция.

1870 – борьба с набегами фениев в Канаде[457]457
  Речь идет о членах Ирландского республиканского братства.


[Закрыть].

1871 – подавление сопротивления маори.

1874 – решающая кампания против ашанти в Западной Африке[458]458
  Ашанти – народ, связанный своим происхождением с территорией современной Ганы.


[Закрыть].

1882 – завоевание Египта.

В дополнение Кирнан упрекает Теннисона, что «он приложил все усилия, чтобы не мириться с чушью афганцев»[459]459
  Kiernan V. G. Tennyson. King Arthur and Imperialism. // Kiernan V. G. Poets. Politics and the People. ed. Harvey J. Kaye London: Verso, 1989. P. 134.


[Закрыть]. Рёскин, Теннисон, Мередит, Диккенс, Арнольд, Теккерей, Джордж Элиот, Карлейль, Милль – весь первый ряд крупных викторианских писателей – наблюдали за впечатляющей демонстрацией силы Британии по всему миру, практически не встречавшей отпора. Им было логично и несложно идентифицировать себя тем или иным образом с этой силой, поскольку они разными средствами уже идентифицировали себя с этой властью на родине. Их тексты о культуре, идеях, вкусах, моральных принципах, семейных ценностях, истории, искусстве и образовании, репрезентация этих тем, попытки влияния на них, интеллектуальная и риторическая огранка – всё это волей-неволей вело к признанию мирового мастшаба. Британская международная идентичность, размах британской торговой и коммерческой политики, эффективность и мобильность британских войск задавали модели, которым следовали, по которым путешествовали и определяли принципы жизни.

Репрезентации всего, что находилось за пределами границ острова или метрополии, почти с самого начала вели к подтверждению европейской власти. Возникает впечатляющая зацикленность: мы доминируем, потому что у нас есть силы (промышленные, технологические, военные, моральные), а у них – нет, поэтому они не доминируют; они низшие, мы высшие, и так далее… Мы видим, с каким упорством эта тавтология повторялась британцами в отношении Ирландии и ирландцев, начиная с XVI века; на протяжении XVIII века она будет сопровождать белых колонистов в Австралии и Америке (австралийцы будут оставаться низшей расой и в XX веке); и постепенно она распространит свое господство на весь мир, лежащий вдали от британского побережья. Во французской культуре появляется во многом сравнимая постоянная тавтология о том, чем является заморский мир, находящийся вдали от французских границ. Все оказавшиеся за пределами западного общества неевропейские регионы, жители, общества, истории и быт которых представляли неевропейскую суть, созданы для обслуживания Европы, которая, в свою очередь, демонстративно продолжала контролировать всё, что не было Европой, и репрезентировала неевропейцев так, чтобы удерживать контроль над ними.

Зацикленность и тавтологичность этого тезиса никак не смягчались и не оспаривались, когда дело касалось философии, искусства, литературы и культурного дискурса. Эту истину, имеющую ключевое значение, необходимо постоянно подчеркивать. Воспроизводились те же иерархические отношения между метрополией и заморскими территориями, между европейцем-белым-христианином-мужчиной и всеми народами, географически и морально населявшими государства за пределами Европы (Африку, Азию, а также Ирландию и Австралию применительно к Британии)[460]460
  Обсуждение одного крупного эпизода в истории иерархических взаимоотношений между Западом и не-Западом см. в: Саид Э. Ориентализм. М: Музей современного искусства «Гараж», 2021. С. 61–153.


[Закрыть]. Какая-то фантастическая обработка допускалась по обе стороны этих отношений, но общим результатом становилось укрепление каждой идентичности, даже когда увеличилось количество их вариаций на стороне Запада. Когда, например, Карлейль излагал без обиняков базовый тезис империализма, то этот тезис тут же за компанию обрастал большим количеством поддерживающих его, но более интересных, культурных версий, каждая из которых обладала своими акцентами, достоинствами и формальными характеристиками.

Проблема современного культуролога заключается в том, как осмысленно собрать их воедино. Несколько ученых уже показали, что активное согласие с империализмом, с агрессивной, эгоистичной имперской миссией не было неизбежным, а оставалось осмысляемым, активно обсуждавшимся решением для европейских писателей вплоть до второй половины XIX века. В Англии 1860-х годов частым случаем было употребление слова «империализм» с некоторым отвращением в отношении Франции как страны, которой правит император.

Но и в конце XIX века официальной, высокой культуре удавалось по-прежнему избегать претензий за ее роль в формировании имперской динамики и загадочным образом ускользать от анализа, когда обсуждались причины, выгоды и пороки империализма. Это один из удивительных аспектов моей темы – каким образом культура участвует в империализме и при этом не получает обвинений за свою роль. Гобсон с пренебрежением говорит о невероятной идее Гиддингса о «ретроспективном согласии»[461]461
  Hobson. Imperialism. P. 199–200.


[Закрыть] (когда порабощенные люди были сначала порабощены, а потом ретроспективно предполагается, что они согласились на рабство), но он не осмеливается спросить, где или как эта идея смогла прорасти среди людей, подобных Гиддингсу, с их бойким языком самовосхваляющей силы. Великие риторы теоретического оправдания империи после 1880 года (Леруа-Болье во Франции, Сили – в Британии) развивают язык – образный ряд роста, плодородия и экспансии, идеологическое разделение на «мы» и «они», – который созрел где-то ранее и в другом месте: в художественной литературе, политической науке, расовой теории, заметках путешественников. Конрад, Роджер Кейсмент и Уилфрид Скоуэн Блант[462]462
  Роджер Кейсмент (1864–1916) – дипломат, ирландский националист. Казнен за попытку договориться с Германией о поддержке Пасхального восстания (1916); Скоуэн Блант (1840–1922) – английский поэт и писатель, антиимпериалист.


[Закрыть] описывают злоупотребления и почти бессмысленно неограниченную тиранию белого человека в колониях – в Конго или Египте, – а в то же самое время на родине Леруа-Болье воспевает саму суть колонизаторства.

Социальное устройство подобно семейному устройству, не только в наличии поколений, но и в образовании… Из его нутра новый продукт достигает мужественности. <…> Формирование человеческих обществ в еще большей степени, чем формирование мужчин, нельзя отдавать на волю случая. <…> Колонизация – это искусство, оформляющееся в школе опыта. <…> Цель колонизации – поместить новое общество в наилучшие условия процветания и прогресса[463]463
  Цит. по: Deschamps H. Les Méthodes et les doctrines coloniales de la France du XVIe siècle à nos jours. Paris: Armand Colin, 1953. P. 126–127.


[Закрыть].

В Англии к концу XIX века империализм рассматривался как неотъемлемая часть благополучия британского плодородия в целом и материнства в особенности[464]464
  Davin A. Imperialism and Motherhood. // Samuel. ed. Patriotism. Vol. 1. P. 203–235.


[Закрыть]; внимательное изучение карьеры Баден-Пауэлла[465]465
  Баден-Пауэлл (1857–1941) – британский офицер, писатель, основатель скаутского движения.


[Закрыть] показывает, что его скаутское движение непосредственно восходит к связям между империей и здоровьем нации (страх мастурбации, вырождения, евгеника)[466]466
  Rosenthal M. The Character Factory: Baden-Powell’s Boy Scouts and the Imperatives of Empire. New York: Pantheon, 1986. Особенно P. 131–160. См. также: Field H. J. Toward a Programme of Imperial Life: The British Empire at the Turn of the Century. Westport: Greenwood, 1982.


[Закрыть].

Среди всеобщего преобладания идей, предполагающих, а зачастую идеологически реализующих имперское правление, изредка можно встретить исключения. Давайте попробуем собрать из целой серии современных исследований, сделанных в разных областях академической науки, в краткое резюме то, что, на мой взгляд, относится к вопросу изучения «культуры и империализма». Если изложить эти идеи систематически, они будут выглядеть следующим образом.

1. Нет разногласий относительно онтологических различий между Западом и остальным миром. Географические и культурные границы между Западом и незападной периферией ощущаются и воспринимаются столь мощно, что эти границы мы можем считать абсолютными. Из верховенства этого различия следует то, что Йоханнес Фабиан называет отрицанием «одновременности», и радикальный разрыв в плане человеческого пространства[467]467
  Fabian J. Time and the Other: How Anthoropology Makes Its Object. New York: Columbia University Press, 1983. P. 25–69.


[Закрыть]. Ближний Восток, Африка, Индия, Австралия – все эти места подчиняются Европе, хотя и населены другими видами.

2. С развитием этнографии, как писал Стокинг, а также как мы видим в лингвистике, расовой теории и исторических классификациях, возникает кодификация различий, разнообразных эволюционных схем, начинающихся с примитивных, подчиненных рас и восходящих к высшим, цивилизованным народам. Гобино, Мэн, Ренан и Гумбольдт[468]468
  Артур де Гобино (1816–1882) – французский аристократ, романист, легитимизировавший расизм за счет создания научной теории; Генри Джеймс Самнер Мэн (1822–1888) – британский историк, либерал, юрист, основоположник антропологии права, служащий колониальной администрации в Индии.


[Закрыть] играют здесь ключевую роль. Общеупотребительными становятся категории «примитивный», «дикий», «естественный» и «неестественный»[469]469
  Torgovnick M. Gone Primitive: Savage Intellects. Modern Lives. Chicago: University of Chicago Press, 1990. Clifford J. The Predicament of Culture: Twentieth-Century Ethnography. Literature. and Art. Cambridge. Mass.: Harvard University Press, 1988. Street. Savage in Literature. и Pearce R. H. Savagism and Civilization: A Study of the Indian and the American Mind. 1953; rev. ed. Berkeley: University of California Press, 1988.


[Закрыть].

3. Активное подчинение Западом незападного мира сегодня является канонически признанной областью исторических исследований, имеющей, разумеется, всемирный масштаб[470]470
  Panikkar K. M. Asia and Western Dominance. 1959; rprt. New York: Macmillian, 1969; Adas M. Machines as the Measure of Men: Science, Technology and Ideologies of Western Dominance. Ithaca: Cornell University Press, 1989. Также интересна работа Headrick D. R. The Tools of Empire: Technology and European Imperialism in the Nineteenth Century. New York: Oxford University Press, 1981.


[Закрыть]. Возникает прямая связь между географическим масштабом империй, особенно Британской, и универсализацией культурного дискурса. Разумеется, такое слияние происходит благодаря власти. Вместе с властью приходит способность оказываться в самых дальних уголках, получать знания о других народах, кодифицировать и распространять знания, описывать, перевозить, размещать и показывать посредством выставок, экспедиций, фотографий, картин, исследований и школ памятники других культур, а главное – управлять ими. Всё это в свою очередь порождает то, что назовут «долгом» туземцев – требование установить колонии в Африке и других регионах к «выгоде» местных жителей»[471]471
  Brunschwig H. French Colonialism. 1871–1914: Myths and Realities. trans. W. G. Brown New York: Praeger, 1964. P. 9–10.


[Закрыть] или для «престижа» метрополии. Риторика la mission civilisatrice.

4. Подчинение не инертно, оно разными способами влияет и на культуру метрополии. Влияние на жизнь внутри стран-метрополий, в том числе на повседневность, только начинает изучаться. В ряде недавних работ[472]472
  См.: Brantlinger. Rule of Darkness; Perera S. Reaches of Empire: The English Novel from Edgeworth to Dickens. New York: Columbia University Press, 1991; Miller Ch. Blank Darkness: Africanist Discourse in French. Chicago: University of Chicago Press, 1985.


[Закрыть] описывается, как имперский мотив вплетается в структуры народной культуры, литературу, историческую риторику, философию и географию. Благодаря работам Гаури Висванатана мы видим, как система британского образования в Индии, заложенная Маколеем и Бентинком[473]473
  Уильям Бентинк (1774–1839) – британский солдат и политик, первый генерал-губернатор Индии.


[Закрыть], пронизана идеями неравенства рас и культур, которые проповедовались на школьных уроках. Они составляли значимую часть учебного плана и педагогики, а целью, по словам их сторонника Чарльза Тревельяна[474]474
  Чарльз Тревельян (1807–1886) – британский колониальный администратор.


[Закрыть], было

1. Пробудить в платоновском смысле у колониальных подданных память об их врожденном характере, испорченном за долгие годы феодальным характером восточного общества. В этом обобщающем повествовании, переписанном со сценариев первых миссионеров, британское правление изображается как идеальная республика, к которой индийцы должны естественным образом стремиться для самовыражения, это государство, где британские правители завоевали воображаемое место платоновских стражей[475]475
  Цит. по: Gauri V. The Masks of Conquest: Literary Study and British Rule in India. New York: Columbia University Press, 1989. P. 132.


[Закрыть].

Идеологическая система внедрялась и поддерживалась отнюдь не только прямым диктатом и физической силой, но и – значительно более эффективно на длительном временном отрезке – средствами убеждения, поэтому повседневный процесс гегемонии – зачастую креативный, изобретательный, интересный, а главное, действенный – дарит удивительно богатый материал для анализа и понимания. На первом, наиболее видимом уровне происходит физическое преображение имперских владений как через преобразование окружающей среды – Альфред Кросби[476]476
  Альфред Кросби (1931–2018) – профессор истории и географии.


[Закрыть] назвал это «экологическим империализмом»[477]477
  Crosby A. Ecological Imperialism: The Biological Expansion of Europe. 900–1900. Cambridge: Cambridge University Press, 1986.


[Закрыть], – так и путем административных, архитектурных и институциональных решений: строительство колониальных городов (Алжир, Дели, Сайгон), появление в метрополии новых имперских элит, культур и субкультур (школы имперского типа, институты, кафедры, факультеты географии, антропологии и др., зависимые от продолжения колониальной политики), новые стили в искусстве, включая путевые фоторепортажи, экзотическую и ориенталистскую живопись, поэзию, прозу, музыку, монументальную скульптуру и журналистику (как это ярко показано в «Милом друге» Мопассана[478]478
  Guy de Maupassant. Bel-Ami. 1885; Жорж Дюруа – кавалерист, служивший в Алжире и сделавший карьеру парижского журналиста, пишущего о жизни в Алжире. Позднее, после завоевания Танжера, он будет замешан в финансовых скандалах.


[Закрыть]).

Основы этой гегемонии с большой проницательностью изучены в таких работах, как «Язык и колониальная власть: апроприация суахили в Бельгийском Конго, 1880–1938» Й. Фабиана, «Правило собственности для Бенгалии» Ранаджита Гухи, а также в статье «Репрезентация власти в колониальной Индии» Бернарда Кона из сборника Хобсбаума и Рейнджера, (а также замечательное исследование того же Кона британской репрезентации и наблюдения за индийским обществом в книге «Антрополог среди историков»[479]479
  Fabian J. Language and Colonial Power: The Appropriation of Swahili in the Former Belgian Congo. 1880–1938. Cambridge: Cambridge University Press, 1986; Guha R. A Rule of Property for Bengal: An Essay on the Idea of Permanent Settlement. Paris and The Hague: Mouton, 1963; Cohn B. S. ‘Representing Authority in Victorian India.’ // Eric Hobsbawm and Terence Ranger. eds. The Invention of Tradition. Cambridge: Cambridge University Press, 1983. P. 185–207. И его же: An Anthropologist Among the Historians and Other Essays. Delhi: Oxford University Press, 1990. Две близкие работы: Fox R. G. Lions of the Punjab: Culture in the Making. Berkeley: University of California Press, 1985. и Haynes D.E. Rhetoric and Ritual in Colonial India: The Shaping of Public Culture in Surat City. 1852–1928. Berkeley: University of California Press, 1991.


[Закрыть], [480]480
  Бернард Кон (1928–2003) – американский антрополог, исследователь британского колониализма в Индии.


[Закрыть]). В этих работах показано рутинное насаждение власти в динамике повседневной жизни, взаимодействие с переменным успехом местных жителей, белого человека и властных институтов. Но ключевым фактором в этом империалистическом микромире было то, что в постоянном переходе «от коммуникации к командам» и обратно унифицирующий дискурс – или скорее, как сформулировал Фабиан, «поле переходов и пересечений и перекрещивающихся идей»[481]481
  Fabian. Language and Colonial Power. P. 79.


[Закрыть] – делает всё производное от различий между западным человеком и туземцем настолько интегральным и общепринятым, что внести изменения становится практически невозможно. Со временем это порождает злобу и фрустрацию, как мы видим из статей Фанона о манихействе колониальной системы и следующей из нее потребности в насилии.

5. Имперские оценки обладают масштабом и авторитетом, но также, в период экспансии за границу и социальных трансформаций внутри, огромной творческой силой. Под этим я подразумеваю не только общее «изобретение традиции», но и способность производить удивительно автономные интеллектуальные и эстетические образы. Ориенталистский, африканистский, американистский дискурсы вплетаются по мере своего развития в исторические тексты, живопись, литературу, массовую культуру. Здесь становятся актуальны идеи Фуко о «дискурсах»[482]482
  Понятие «дискурс» заимствовано Саидом у Фуко. Дискурс – это «регулируемый набор утверждений (statements), которые предсказуемым образом сочетаются с другими. Дискурс регулируется набором правил, которые приводят к распространению и циркуляции определенных высказываний и утверждений. Некоторые утверждения широко распространены, а другие имеют ограниченное распространение». Дискурс – это не лингвистические системы или тексты, а практики анализа. Анализируя окружающий мир, мы воспринимаем его через дискурс и те структуры, которые навязаны им нашему мышлению. Этот опыт классифицируется, а его интерпретации нормализуются, согласовываясь с дискурсом.


[Закрыть]. Как показал Берналь, именно в XIX веке сформировалась стройная классическая филология, отделившая аттическую Грецию от ее семито-африканских корней. Со временем, как показал Рональд Инден[483]483
  Рональд Инден – почетный профессор истории и языкознания Южной Азии Университета Чикаго.


[Закрыть] в «Воображаемой Индии»[484]484
  Inden R. Imagining India. London: Blackwell, 1990.


[Закрыть], появились целые полунезависимые образования в метрополиях, связанные с имперскими владениями и имперскими доходами. Конрад, Киплинг, Лоуренс, Мальро повествуют нам об этом. Их предшественниками и образцами были Клайв, Гастингс, Дюплекс, Бюжо, Брук, Эйр, Пальмерстон, Жюль Ферри, Лиоте, Родс[485]485
  Роберт Клайв (1725–1744) – первый губернатор Бенгалии; Уоррен Гастингс (1732–1818) – один из основателей британской колониальной системы в Индии; Джозеф Франсуа Дюплекс (1697–1763) – генерал-губернатор Французской Индии, противник Клайва; Тома-Робер Бюжо (1784–1849) – генерал-губернатор Алжира; Джеймс Брук (1803–1868) – британский солдат и первый «Белый раджа» Борнео; Жюль Ферри (1832–1893) – французский политик и республиканский философ.


[Закрыть]. В их образах, а также в крупных имперских нарративах – «Семь столпов мудрости», «Сердце тьмы», «Лорд Джим», «Ностромо», «Королевская дорога» – постепенно вырисовывалась имперская личность. Дискурс империализма конца XIX века в дальнейшем уточнялся текстами Сили, Дилька, Фруда, Леруа-Болье, Армана и других[486]486
  Чарльз Дильк (1843–1911) – английский либеральный политик; Джеймс Энтони Фруд (1818–1894) – английский историк, романист; Франсуа Жюль Арман (1845–1921) – натуралист, колониальный администратор Юго-Восточной Азии.


[Закрыть] авторов, в основном сегодня забытых и никем не читаемых, но влиятельных и даже провидческих в то время.

Образы западной имперской власти остаются запоминающимися, удивительно привлекательными, неотразимыми. На знаменитом полотне Джоя[487]487
  Джордж Уильям Джой (1844–1925) – ирландский художник. Речь идет о картине «Гибель генерала Гордона» (1893), хранящейся в Галерее искусств Лидса. Генерал-майор Чарльз Джордж Гордон (1833–1885) – участник Крымской войны, подавил восстание тайпинов в Китае (религиозно-крестьянское движение против империи Цин). Погиб во время восстания Махди в Судане. Отказался принять ислам и был убит восставшими (эпизод, запечатленный на картине).


[Закрыть] Гордон, вооруженный лишь револьвером и саблей в ножнах, горделиво взирает сверху вниз на суданских дервишей в Хартуме. Курц у Конрада – блестящий, увлеченный до безумия, храбрый, алчный, речистый; Лоуренс Аравийский во главе арабских воинов воспевает романтику пустыни, изобретает партизанскую войну, панибратствует с принцами и министрами, переводит Гомера и пытается удержать в руках Британии «коричневый доминион»; Сесил Родс основывает новые страны и государства с той же легкостью, с какой другие мужчины заводят новых детей или открывают дело; Бюжо ставит на колени Абд аль-Кадира, делает Алжир французским; Жером изображает одалисок[488]488
  Одалиски – горничные в османских гаремах. Европейцы воспринимали их как наложниц и создали целую галерею эротизированных образов.


[Закрыть] и наложниц, Делакруа – Сарданапала[489]489
  Сарданапал – последний король Ассирии согласно греческой традиции.


[Закрыть], Матисс – Северную Африку, Сен-Санс пишет «Самсона и Далилу». Список этот длинен, и его богатство неисчерпаемо.