Текст книги "Точка Скольжения. Архипелаг. Часть первая"

– Прижмите её локтем к себе, чтоб не смогла вырваться, – советует инструктор, и Серёга берёт пифила за грудь, как до него это делал Сорен, сжимает локтем крылья.

– Кладите руку ей на голову. Запястье чуть в сторону. Да, вот так, – подсказывает инструктор, но Серёга его почти не слышит – он чувствует, как в маленькой хрупкой груди несчастной птицы бьётся сердце. Живое, такое же маленькое – оно бешено стучит, словно сейчас вырвется. Птица знает, что её сейчас убьют – и она начинает дёргаться, пытаясь спастись. Серёга сжимает крепче – и чувствует, что в такт этому маленькому сердечку начинает биться его собственное. Внутри всё сжалось в один тугой комок – но вспотевшая ладонь обхватывает голову жертвы, чтобы свернуть ей шею, чтобы… Чтобы убить. Пауза затягивается, Серёга никак не может решиться – он чувствует рукой тепло этого маленького беспомощного тельца, чувствует бьющееся сердце – и что-то останавливает готовую повернуться руку. Биение живого сердца…

– Ну же, смелее, Дементьев! – подбадривает инструктор.

Маленькое сердце беспомощного существа. Бьющееся в ладонь сердце. Через мгновение это сердце остановится. Дементьев смотрит на свою руку на голове жертвы.

Таков порядок вещей, – говорит он себе, – Всегда одни умирают, чтобы жили другие. Ну или чтобы не жили, а просто… просто вкусно кушали.

От этой мысли решимости убавилось.

– Дементьев, ну не медли! Что, никак не можешь решиться? – говорит инструктор.

Серёга смотрит ему в глаза. Сорен хмурится.

Ты был готов убить себя, – говорит сам себе Серёга, – А теперь не можешь убить какую-то птичку?

«Да, не могу. Не могу. Не могу и всё» – пищит какой-то предательский голосок внутри него. Появляется желание разжать руки. Беги, птичка, спасайся! Живи, если так сильно хочешь жить! Может, тебя убьют другие – но не я. Не я, не здесь и не сейчас.

Нет! – прикрикивает мысленно сам на себя Серёга, как уже делал это однажды на плотине, – Всё! Хватит! Я тогда был слаб. Трусом, слабаком и тряпкой был, и перестал им быть только тогда, когда решился шагнуть с плотины. На этом слабость кончилась. Кончилась. Кончилась – и навсегда!

Он поверил. Пристальнее глянул в глаза Сорену.

– Что вы, глайнес, – спокойным, словно чужим голосом говорит Серёга, – Я просто прислушиваюсь к своим ощущениям, чтобы понять, убивал ли я раньше или нет…

С этими словами он резко, сильно, чуть ли не с ненавистью поворачивает кисть.

Хруст. Резкий, громкий хруст. Сердце больше не бьётся в ладонь, в горле больше не першит, а рука автоматически отводит мёртвое тело в сторону и разжимает пальцы, бросая трупик к двум другим таким же.

– Итак, Дементьев, что сказали ощущения? Доводилось раньше или нет? – любопытствует Сорен совершенно искренне.

– Ничего не сказали, глайнес, – говорит Дементьев словно чужим, равнодушным голосом, – Во всяком случае, головы пифилам я раньше не сворачивал точно. Ну а насчёт убийства – не знаю, может, мне лучше на чём-нибудь другом попробовать? На людях, например?

– Я от всей души желаю вам не пробовать на людях, – хмуро говорит Сорен, – Вернитесь в строй, Дементьев. Ну, кто следующий?

Серёга встаёт в строй, между Нийей и Тамисом.

– Ну как? – шёпотом спрашивает Тамис.

– Нормально, – отвечает Серёга, – Словно всю жизнь этим занимался.

Он скосился на Нийю и с удивлением обнаружил, что та чуть ли не плачет. Ладно бы Касти, которая иногда позволяла себе сантименты, но Нийя, которая всем своим видом изображала сильную, уверенную в себе девушку с каменными нервами? Серёга даже подался вперёд немного, чтобы глянуть на Касти Винаро. Та вообще зажмурила глаза.

– Кто следующий? – настойчиво повторяет Сорен.

– Иди, Тамис, – шепчет Серёга.

– Дружище, я лучше потом, – отвечает Шаджоу.

– Иди сейчас, – перебивает Серёга, – Тогда легче будет смотреть на то, как их убивают другие.

– Ну, не знаю…

– Я знаю. Иди! – зло шипит Серёга, и Тамис, вздрогнув от такого неожиданного поведения друга, шагает вперёд.

А Дементьев сам удивляется себе. До этого он всегда прислушивался к Тамису как к более знающему товарищу, а не наоборот. Что-то случилось в тот миг, когда хрустнула шея птицы. Что-то переломилось внутри, словно лопнула какая-то струна. Струна, удерживающая на привязи его прежнего, тогдашнего Дементьева, который плакал перед девушкой, которая вовсе этого не заслуживала. Хруст, короткий и резкий – это не только хруст ломающихся позвонков несчастной беззащитной птички. Это ещё и хруст того старого стержня восприятия мира, который был надломлен тогда, на плотине. Сейчас, кажется, он переломился полностью, рухнул, рассыпаясь в труху – ибо стержень этот давно прогнил насквозь. Моральные принципы, наивная вера в лучшеe в людях, жалость даже к незнакомцам… Всё, ничего этого нет. Всё прошло. Теперь вместо старого стержня появлялся новый – не жалкое мягкое дерево, гниющее с годами. Нет, на сей раз – нержавеющая легированная сталь, та дорогая и дефицитная сталь, из которой сделан ствол автомата. Теперь он будет военным. Будет пилотом боевой машины – и будет убийцей, убивающим не из ярости или ненависти, а просто потому, что приказали. Потому, что в условиях контракта есть пункт «беспрекословное выполнение приказов, в том числе и преступных – даже заведомо преступный приказ должен быть сначала выполнен, а потом обсуждён с вышестоящими командирами».

Таково условие контракта – а он, ривонек Дементьев, намерен эти условия выполнять до последнего. И пускай при этом гибнут другие. Одни гибнут, чтоб другим лучше кушалось, так, кажется, подумалось перед тем, как свернуть башку пифила? Вот и пускай гибнут. А он, ривонек Дементьев, несмотря ни на что максимально уютно устроится в этом мире. Если для этого потребуется подняться вверх по лестнице должностных званий флота, то он поднимется. Если для этого потребуется стать очень хорошим пилотом – он им станет, несмотря ни на что. Это – цель. «А целей надо добиваться» – так говорил доброй памяти друг Андрюха.

А жизнь без цели – это не жизнь, а существование, – сам себе Серёга повторяет свои же слова. И снова верит в них. Теперь у него появилась цель – сильная, чёткая и ясная, подобная той, что у Тамиса. И, пожалуй, ничуть не хуже, чем у него. Чем, скажем, у друга, который с абсолютно пришибленным видом вернулся в строй. Который стоит и смотрит в пустоту. Или вот только что вышедший из строя Каринеш, который, видимо, решил не отставать от друзей – у него цели нет, ему и так хорошо. В конце концов, Дерасу не приходилось выскребаться из нищеты жителей Восточной Сибири. Дерас вырос во вполне благополучной семье, и если ему не понравится на флоте, он всегда сможет в эту самую семью вернуться. А для Серёги и Тамиса обратных путей нет. Делает ли это их лучше?

Пожалуй, да, делает. Потому что для них «не могу» не существует. Им придётся.

Хруст. Дерас Каринеш возвращается в строй. На лице нечто вроде лёгкого удивления, а руки… А руки вот вытирают и вытирают ладони о форму, словно таким способом можно стереть произошедшее. Нет, не сотрёшь. Не к сожалению не сотрёшь, а к счастью. Потому что вот такие вот прошедшие моменты, о которых думается, что лучше бы их не было, и выковывают внутри стальной стержень.

Хруст. Нийя решается – выходит из строя. Молодец, пересилила себя. Это правильно – надо ломать себя, даже не себя, а тот подленький голосок внутри, который твердит, что, мол, не могу. Тот предательский голосок, который останавливает на пороге того действия, которое уже почти сделал.

Хруст. Касти Винаро убила с зажмуренными глазами – и открыла их только тогда, когда труп птички упал мимо крышки клетки. Тоже правильно. Можно зажмуриться, заткнуть ноздри и уши – но делать всё равно. Делать через все «не могу», «не хочу», «не вынесу». Делать ради цели. Ради любой. Даже если эта цель – всего лишь уважение окружающих. Можешь хоть тридцать раз сказать про себя что не можешь – но сделать и не произнести этого вслух. Сделать всё, что не помешает тебе уважать самого себя. Хоть с закрытыми глазами. Да хоть с мешком на голове.

– Я… Я не могу, глайнес, – дрожащий голосок отрывает Серёгу от мыслей. Он поднимает глаза и видит Укланеса. Парень бледный, как смерть, губа трясётся, глаза широко раскрыты. На держащих пифила за грудь руках побелели костяшки.

– Можешь, – возражает инструктор, – Можешь.

– Нет, глайнес, я…

– Это приказ, ривонек! – оглушительно рявкает Сорен, Укланес вздрагивает и бледнеет ещё сильнее. – Что следует за невыполнение приказа?! Вам это известно? Я приказываю! Убей!

Укланес делает шаг назад, но птицу не выпускает.

– Сожми руку на её голове! Немедленно!!!

Бедолага послушно выполняет приказ.

– Теперь поверни кисть! Поверни, Архак бы тебя подрал, или я помогу тебе это сделать!

– Я не…

– Ну же!!! – кричит Сорен.

Хруст.

Испуганно разжимаются пальцы, тушка падает прямо под ноги, Укланес смотрит на неё широко раскрытыми глазами.

– Молодец, – Сорен улыбается, дружески треплет его по плечу, – Молодец, ривонек Укланес! Настоящий вояка! Вернись в строй!

Парень с ошарашенным видом возвращается в строй плетущейся, шаркающей походкой.

– Так, последняя птичка… Кто у нас остался?

– Ривонек Висдеш, глайнес.

– Висдеш, трудно решиться? – тепло спрашивает Сорен.

– Нет, глайнес, просто не тороплюсь и не хочу мешать инициативе других.

– Похвально, – улыбается Сорен, и достаёт последнюю жертву, которая даже не кричит уже, а просто трясётся всем телом, – Думаю, объяснять, как это делается, уже не надо?

– Нет, глайнес, я уже двенадцать раз видел, как это делается, – улыбается Висдеш, берёт пифила, закрывает на миг глаза. Глубоко и долго вздыхает, замирает на миг – и с резким выдохом сворачивает птице шею.

– Что, совершенно не волнуетесь? – интересуется Сорен.

– Есть немного, глайнес, но так как ни с кем из двенадцати предшественников ничего страшного не случилось, то я подумал, что и со мной всё будет нормально и в обморок не упаду.

– Молодец, – хохотнул Сорен, – Вернитесь в строй…. Арсиан! Смирно! Что хочу сказать: молодцы! Я просто горд за вас! С уверенностью могу сказать, что вас теперь можно хоть к Архаку в гости отправлять – бомбить преисподнюю, всё равно вернётесь целыми и невредимыми! Теперь выходим, строимся! Сейчас начинаем знакомиться с оружием – у нас сегодня по плану стрельба по неживым мишеням, а половина времени урока уже позади… Каринеш, хотите что-то спросить?

– Да, глайнес. Вы сказали: «стрельба по неживым мишеням». Что, будет и по живым?

– Обязательно будет. По живым и очень даже подвижным. Я же говорил, что буду учить вас выживать – а выживание невозможно без умения прокормить себя. Хотя бы охотой… Всё, выходим, строимся…

– Глайнес, разрешите ещё вопрос! – восклицает Каринеш, – А из чего сегодня стрелять будем?

– Увидите, – отрезает Сорен, и направляется к выходу. Арсиан в колонну по два выходит за ним.

Стреляли из пистолетов той модели, что положена пилотам для постоянного ношения. После стрельб на ужин подали суп из пифила. Никто из арсиана к тарелкам не притронулся.

Королевство Неолон,

Храм Познания,

два дня спустя

Высокий, худой седой человек стоял на площадке самой высокой из башен Храма и смотрел вдаль, на западный край горизонта, где скрылась Белува. Перед его взором лежали окрестные пологие холмы, сплошь покрытые высокой травой, по которой поднявшийся с закатом ветерок гнал волны. Разгар лета здесь не мучил жарой, как к югу отсюда, в той же Селлестии. Здесь – почти самая граница двух государств, Немвала и Неолона.

К северу от Храма резко возвышались склоны гор, холмы к югу были ничем иным, как их подножием. В гористой местности почти не было торговых путей, кроме нескольких крупных распадков к востоку, рассекающих хребет насквозь. Один выводил в Кентию, другой – в Немвал, и это были единственные пути, которыми могли пройти корабли. Распадки с обеих сторон стерегут батареи – чтобы обезопасить себя на случай вторжения флота противника. Горы можно обойти морем – но побережье в районе хребта практически безлюдно, и эффекта внезапности не будет. Противник успеет подготовить жизненно важные центры страны к обороне – и война неизбежно затянется. Так уже было в Континентальную Войну, когда вся Геллия от Драгман на севере до Жингкона на юго-востоке была охвачена боями. Но Храм те события обошли стороной, ничто не тревожило его древних стен, сложенных из камня, выпиленного здесь же, в горах.

Главный корпус представлял собой практически правильную усечённую посередине высоты пирамиду с возвышающимися по углам невысокими цилиндрическими башнями и одной, высокой и мощной, в центре. Башни венчались площадками с зубчатым парапетом – некогда это были замечательные позиции для стрелков. Горы к северу практически непроходимы, те, кто строил Храм, готовили его даже к обороне.

Сбегающий с гор ручеёк служил неиссякаемым источником воды для обитателей Храма – он попадал прямо в жёлоб из камня, по которому перетекал в трубу, ведущую прямо под стеной Храма к площадке в центре, где и наполнял бассейн. Излишки воды отводились другой каменной трубой, они вытекали прямо на юг, к холмам. Это был один из множества потоков, сливавшихся вместе южнее. Там они образовывали реку Керара – самую крупную и полноводную реку Королевства.

Вокруг самого Храма располагались жилые пирамиды, которые на южной стороне, возле главных ворот, сменялись приземистыми постройками – некогда загонами для скота, теперь – складами, в которых хранилось всё необходимое – от запасов пищи до боеприпасов и оружия. Это всё окружала такая же древняя, как и сам Храм, каменная стена со сторожевыми вышками по углам. За ней шли постройки уже новее, современнее – ангары для птицелётов, ёмкости с горючим и смазочными материалами, посадочные площадки. Словом, всё, что принесло с собой стремительно бегущее время.

Высокий, худой, морщинистый человек с плоским носом и глубоко посажеными, серыми глазами и редеющими седыми волосами человек помнил то время, когда всё это только появилось – и площадки, и ангары. Когда к забытому людьми Храму стали изредка прилетать птицелёты и небольшие транспортники с собственными кранами, способные разгружаться сами, без всяких портов и причалов. У Храма не было собственного торгового флота – по Договору, закрепившему за Храмом нынешний его статус, снабжение целиком и полностью лежало на Королевстве – в качестве наказания за начатую несколько лет назад Континентальную Войну. Королевство, правда, взамен пользовалось особой привилегией за это – Храм мог в любое время объявить его территорию закрытой. И тогда все до единого Посвящённые, будь то Церковь или Интерсила, штатные или нештатные их сотрудники – все одинаково были обязаны покинуть Королевство в течение двух суток.

Храм находился вдали от торговых путей, вдали от городов и поселений – даже обслугой Храма были Посвящённые из числа самого Храмового Братства. Те, кто строил Храм, искали уединения и Познания. В итоге получили и то, и другое – а получив, ужаснулись тому, что так хотели познать. Открытая ими тайна так ни разу и не покинула стен Храма, все теории аналитиков Интерсилы только объяснили уже известные феномены, но ни капли не продвинулись к тому, чтобы открыть новое – то, что было открыто здесь, в Храме, века назад.

Высокий седой человек был хранителем этого знания. Его звали магистром Эльдери Посвящённые, Настоятелем – другие, кто в таковых не состоял, Наставником – те, кто жил и учился в Храме. Они были разными – талант одних замечали в своих путешествиях по миру другие храмовники, и таких немедленно приглашали в Храм, где этот талант развивался, улучшался. Другие свой способности доказывали на деле, выучившись где-нибудь в Орденах Церкви или Университете Интерсилы, и такие тоже получали приглашение, но не от храмовников уже, а от него, Настоятеля, лично – и за всё время Настоятель припомнил только один раз, когда ему ответили отказом. Были и третьи. Вернее, не были, а была. Не третьи, а третья.

Ниан Мислеги сюда никто не приглашал. Никто даже не подозревал о том, что она существует – она просто пришла сама, не прилетела, а именно пришла – и предложила Настоятелю сделку. А точнее, просто поставила перед своими условиями. Она работает на Храм в качестве оперативника. Она не должна ничего рассказывать ни о себе, ни о своём прошлом, ни о тех, с кем работала раньше. Взамен ничего не просит – только возможности работать на Храм.

Работа Храма заключалась в том, чтобы смотреть за соблюдением Кодекса Посвящённых и карать тех, кто его нарушил. Храм не занимался ни духовными вопросами – это дело Церкви; ни вопросами политики – это дело Интерсилы. Храм занимался и Церковью, и Интерсилой сразу, контролируя, чтобы никто из их служащих не выходил за рамки дозволенного. Храм был и судом и следствием сразу, он занимался и аналитической, и теоретической работой – но, в основном, проводил только оперативные мероприятия и расследования да ещё сбор и сведение информации из разных мест воедино – этим занималась небольшая по численности группа информирования. Остальные группы – это группы оперативников, постоянно разъезжающие по всему миру. В свободное время – Познание, познание себя и окружающего мира, открытие нового в нём и в себе самом. За всем этим следил стоящий на крыше Настоятель.

Он стоял и думал. Те, кто выбирал место для постройки Храма, знали своё дело – окружающий пейзаж умиротворял, располагал к размышлениям, а ведь именно это и требовалось сейчас Наставнику, обеспокоенному тем, что произошло совсем недавно в Архипелаге. Он и так слышал историю произошедшего в деталях, от всех её участников – всех, кроме Ниан. Та почему-то отделывалась короткими, отрывистыми ответами, явно не желая делиться собственными мыслями. А между тем именно сведения от неё были важнее сведений от всей группы Данаиса, вместе взятой. Временами думалось даже, что она послана в Храм своими бывшими соратниками – но на деле она в который уже раз доказывала обратное. Тем не менее, доверия к ней ни у кого в Храме так и не возникло. Да, она поставила на ноги Аниалу, и стоит признать, кроме неё никто не сделал бы этого. Даже Настоятель и тот растерянно опустил руки, не зная, чем можно помочь лишившейся рассудка оперативнице. А Мислеги, видя, что кроме неё никто не может ничего сделать, просто выгнала всех прочь и две недели выходила из комнаты Аниалы только за тем, чтобы поесть.

На третью неделю Аниала пришла в себя, стала не только узнавать окружающих, но и вспоминать, где она и кто она. Правда, так и не смогла вспомнить, что же с ней случилось. Воспоминания обрывались на том месте, как они двинулись в рощицу на острове Рондонг – и всё на этом.

На все вопросы, что произошло с Аниалой, Мислеги отвечала краткими, ничего не значащими ответами: мол, ничего страшного, могло быть и хуже и так далее. Когда Наставник напрямую спросил, не дело ли это рук Падших, она ответила, что возможно, это вовсе и не Чёрные были…

Но как же – не Чёрные? То, что произошло с Аниалой, явно из области их искусства. Чёрные в свою очередь бывают разными, вроде спиритов и медиумов – последние на постоянном контроле как Церкви, так и Интерсилы – согласно Договора. Есть Падшие, которые, как считалось, были полностью уничтожены, истреблены в Континентальную Войну, ими же и разожженную.…

И есть ещё Ниан Мислеги, которая не относится ни к тем, ни к другим. Которая ни у кого не на контроле. Которая сама по себе – но в то же время почему-то честно работает оперативником Храма. Которая, наверное, могла бы быть в верхушке Падших, но предпочла стать простой храмовницей. Настоятелю иногда думалось, что так и есть на самом деле. Падшие уничтожены, ей некуда пойти, вот и пришла к храмовникам – от безысходности. Но эта мысль не вязалась с действительностью: люди, для которых Посвящение становилось средством заработать денег в обход всех существующих законов, никогда и никуда не исчезали, как и, впрочем, те, кто хотел их нанять. Да, единой организации, подобной Интерсиле, у Падших не существовало – во всяком случае, сейчас: уничтожена тогда, когда Ниан была ещё ребёнком, если, конечно, вообще ещё родилась. Сколько ей лет – никто в Храме не знал наверняка. На вид едва за двадцать, и, кажется, все так и считают.

Мысли вернулись к острову Рондонг. По всей видимости, они столкнулись там с сильными Чёрными – во всяком случае, очень похоже на это. Но – никаких доказательств, кроме одного. Кроме состояния Аниалы и свидетельств группы Данаиса. Которые, к слову сказать, сами по себе немного стоят. Только Ниан как-то может в деталях описать, что случилось – но она молчит. Один только раз обмолвилась о том, что мол «ищем не то, и не там». Да ещё непонятное – «блокировать архипелаг кораблями Интерсилы, чтобы птица мимо не пролетела, и прочесать его вдоль и поперёк». Это всё, что можно в данной ситуации сделать, по её, во всяком случае, мнению.

Впрочем, Настоятель был уверен, что она и сама понимает то, что без какого-либо доказательства присутствия Падших в Архипелаге Интерсила даже не почешется. Опять же – Магистрат Интерсилы требует отчёта от него, Настоятеля. Отчёт о том, что случилось с их человеком. Придётся либо признать собственное бессилие, либо рассказать, всё, что известно. Но для этого, опять же, нужна Ниан…

Как ни крути, а без неё пока никуда. Замены Мислеги пока нет – видимо, придётся всё-таки вызвать сюда Чёрную и объяснить ей всё, как есть. Может, тогда хоть что-то вразумительное расскажет.

Настоятель прикрыл глаза, мысленным взором переносясь внутрь Храма. Его надчеловеческий взгляд быстро проникал из комнаты в комнату, слух улавливал обрывки фраз из разговоров храмовников. Он не ошибался – нет, уж кто-кто, а он, Настоятель, знал свой Храм от и до. В комнату отдела сбора информации он заглянул не случайно, а намеренно – чтобы быть в курсе того, чем заняты аналитики.

– В Сименелии недавно была поймана Чёрная, практиковавшая ритуалы, нарушающие Кодекс Посвящённых. Естественно, она заявила, что знать о нём не знает, а знание и «дар» у неё от бабки… Архак меня подери, ну откуда они такие берутся? «Дар», «Сила» – сколько громких слов, а возможностей ноль. Надо же, говорит, что «наводила порчу», – аналитик, молодой зачитывавший сводку парень, хмыкнул с презрением, – Интересно, неужто не понимала при этом, что по сути приближает смерть человека, ухудшая его собственное биологическое поле? Или они и всерьёз думают, что «порча» просто мешает «удаче»?

– Не поверишь, но им действительно неоткуда знать о том, что на самом деле они делают, – второй аналитик был совершенно серьёзен, – Помнишь этих девятерых несчастных ребят из Селлестии, которые баловались спиритическими сеансами? Чисто забавы ради?

– Помню, как же, – с грустной ухмылкой сказал второй, – Жаль их. Неужели кроме убийства способа им помочь не было?

– Тогда – не было. Сейчас есть. Я слышал, Интерсила наняла какого-то Чёрного в качестве независимого эксперта или советника, что ли… Где-то была информация, сейчас поищу…

Настоятель невольно порадовался за свой аналитический отдел – интересно, как они смогли вычислить то, что должно содержаться в полной секретности? Действительно, Чёрный на Интерсилу работал, но явно не в качестве независимого эксперта, а скорее как сотрудник Академии – и при чём как сотрудник без права выезда. Но вот аналитики… Откуда они могли пронюхать, интересно? Заинтересованный, Настоятель даже забыл на время, зачем отвязал сознание от тела и отправился путешествовать по Храму. Настолько любопытно стало, чем продолжиться разговор.

– Да не ищи, не надо, – ответил второй, – Так что там с этой Чёрной в Сименелии?

– Да ничего особенного, – отмахнулся первый, – Запретили под страхом смерти практиковать ритуалы и обязали еженедельно посещать Церковь.

– А, ну это правильно, – согласился второй, – Через годик посещений, глядишь, вообще больше ничего Чёрного сделать не сможет. Церковь своё дело сделает, будь уверен – на первых молениях её ещё поломает, как полагается, а потом Чёрная энергетика начнёт из неё уходить.

– Да таким, как она, вообще не стоит в такие дела лезть. Как тем Селлестийским парнишкам, вызвавшим по ошибке энергетическую сущность… Как она обзывалась?

– Цинцара они вызвали.

– Вот-вот, да ещё и завязали его существование на свою собственную энергетику. Тот сначала кормился их энергетикой, а когда набрался сил, начал охотиться на людей, а их оставил в покое. Тут грамотный Чёрный смог бы справиться, но ты ж знаешь этих святош – полезли «изгонять беса» с молитвами и белой энергетикой, чем только его разозлили. Тот набросился на парнишек, спрятался в них – так что осталось их только приканчивать, а то все девятеро со временем превратились бы в маньяков-убийц.

– А всё от неграмотности, – заключил второй, – Правильно делаем, что запрещаем Чёрные ритуалы в любом виде – грамотные Чёрные были только в числе Падших, а их перебили.

– А кто им мешал сотрудничать, этим Падшим? Подписали бы Кодекс, признали бы право Храма на суд, и жили бы себе! А так что с ними делать оставалось? Только истребить до последнего.

– Ну не до последнего, скажем. Один в Интерсиле, ещё одна у нас.

– И этого вполне достаточно, я бы сказал. У меня от этой Мислеги мурашки по коже, как её увижу.

Мислеги! – вспомнил наставник и двинулся прочь, по коридорам Храма. Заглянул к самой Ниан – как всегда, комната закрыта от чужого взора пеленой Чёрной энергетики.

– Ниан, ты здесь? – спросил Наставник мысленно, так, чтобы она обязательно услышала. Но ответа не последовало, – Значит, у Аниалы, – подумал он и отправился дальше. Впрочем, очень скоро он с удивлением обнаружил, что и у Аниалы её нет.

Да где же она? – подумал он. Вариантов было много, но, в самом деле, не начинать же искать её в душе или в туалете?

– Здесь я, – раздался голос Ниан из ниоткуда, – Ищете меня, магистр?

– Ниан, я столько раз просил меня называть Наставником, как это делают все остальные в Храме.

– И правильно делают. Потому что для них вы и вправду Наставник – тот, кто учит, кто наставляет. А мой наставник Йялла знает где, поэтому вас я называла, называю и буду называть Настоятелем или магистром. Это не обсуждается. Точка.

– Хорошо, Ниан, я не собираюсь настаивать, потому что уважаю и ценю твой независимый взгляд на вещи и ни в коей мере не собираюсь его подавлять. Кстати, как ты узнала, что я тебя ищу и где ты сейчас?

– В библиотеке. Наткнулась тут на одну удивительную книжку, которые, как считалось, были полностью сожжены Церковью. Нашла тут пару формул, одна из которых позволила оставить в моей комнате некую связку, сигнализирующую о том, что кто-то меня там искал.

– Я рад, что наша библиотека помогла тебе.

– Ну, это же Храм Познания, вот я и познаю, – ответила Ниан, – Мне подняться к вам и мы поговорим нормально?

– Да, пожалуй. Я на верхней башне Храма.

– Иду, – сказала Ниан и пропала.

Настоятель заглянул в библиотеку – но там её не увидел, видимо, Ниан зачем-то решила закрыться, спрятаться от любого взора, кроме обычного человеческого. С сожалением Наставник вернулся к обычному мировосприятию. Он открыл глаза – начинало темнеть, где-то в горах уже закричала проснувшаяся ночная птица, на небе зажглись первые звёзды.

Ниан появилась почти сразу – никогда не заставляла себя ждать. Настоятель обернулся: одета в свободный спортивный костюм, выглядит свежо и бодро, под мышкой книга. Видимо, та самая, которую читала в библиотеке.

– Приветствую вас, Настоятель.

– И я тебя, Ниан, – ответил он на приветствие, – Смотрю, тебе понравилась книга настолько, что ты с ней не расстаёшься?

– Признаться, удивлена тем, что нашла её здесь. Ей же три сотни с лишним лет!

– А-а, нашла первый том «Тайного Знания»? Автор, кажется, знаменитый Инвар Телли?

– Он самый, – удивилась Ниан, – Удивляюсь, почему я раньше её тут не видела?

– Моя вина, Ниан. Эту книгу привёз мне Реткотс Гарайе – я его просил подыскать мне литературу по Чёрному искусству, видишь ли, мне с некоторых пор приходится изучать его, – он виновато улыбнулся, – Книга эта долгое время лежала у меня в кабинете, я её прочёл, но половину не понял и решил перенести в библиотеку.

– С некоторых пор? А, это с тех самых, как у нас появилась любовь Данаиса Эмаладэ по имени Кемира? Из которой, вроде как, должна выйти Чёрная?

– Не вроде как, а должна, Ниан.

– Как замена мне?

– Не совсем. Скорее, как дополнение. Видишь ли, с тех пор, как ты работаешь у нас, я понял, что Чёрным искусством пренебрегать нельзя – ты неоднократно это доказала. Но ты одна, а недавние события на Рондонге показали, что нам никак нельзя без Чёрных. Я так понимаю, что твоя жизнь тоже была в опасности, и если бы не Тигнем, то мы остались бы без единственной Чёрной…

– Верно, – признала Мислеги, – Насколько я вижу, именно об этом вы и хотите поговорить со мной?

– Не только, Ниан. Мне хочется тебя ещё раз попросить, чтоб ты помогла мне подготовить Кемиру. Я знаю, что ты не очень-то охотно занимаешься тем, что не имеет отношения к оперативной работе. Но с обучением Кемиры без тебя никак.

– Настоятель, дело даже не в моём желании, – устало вздохнула Ниан, – Вы, наверное, то же самое думаете по поводу событий на Рондонге – мол, что я не хочу ничего рассказывать. Поверьте, хочу, но для начала сама должна разобраться в том, что там случилось. С Кемирой всё просто – Чёрное искусство требует полного отказа от Чистых идеалов. Проще говоря, чтобы стать хорошим Чёрным, нужно быть Падшим. Иначе это всё останется на уровне общения с духами мёртвых родственников и предсказания судьбы, что можно найти в любом более-менее крупном городе. Тех, кто это практикует, даже Чёрными-то назвать стыдно. Потому как настоящее подлинное Чёрное искусство требует полного отказа от себя прежнего, от идеалов этого мира… Это очень долго объяснять, суть тут вот в чём – девчонку невозможно научить тому, что знаю я. Слишком уж она чиста, слишком односторонне воспринимает действительность. Как и вы, Настоятель, не в обиду вам это будь сказано. Вы тоже слишком уж «чисты» – пожалуй, более удачного слова не подберёшь. У девчонки талант, но взращивают его просто не те, кому следовало бы. Так что я при всём желании просто не смогу вам помочь, понимаете?

– Понимаю, Ниан, и… И ты могла объяснить это раньше.

– Я думала, что рано или поздно вы сами это поймёте, – пояснила Ниан, – Некоторые вещи трудно объяснить тем, кто в них несведущ, а подчас так это вообще невозможно. Их можно только понять самому. Вот эта книга помогла мне кое-что понять насчёт Рондонга.

– И что же? – спросил Наставник, опасаясь, как бы Ниан не ушла в сторону от животрепещущей темы.