Текст книги "43. Роман-психотерапия"

35. Мадрид (Испания)

Вот уж точно, всякий желающий найти приключения – найдёт их; всякий стремящийся к разнообразию – утонет в скуке. Выходные я провёл в Барселоне. Не смог отказать себе в удовольствии поваляться на пляже за чтением Харпер Ли, которую я по-прежнему таскал с собой в надежде когда-нибудь поставить точку и начать сначала – с каждой следующей главой я забывал, с чего всё началось. Это напоминало мне собственные заметки, так что казалось – Таллинн остался в прошлой жизни, самым ярким событием которой был процесс ловли солёных огурцов в «Третьем драконе», средневековой таверне, занимавшей крохотное пространство прямо в здании городской ратуши, известной каждому, кто хоть что-нибудь слышал о Старом Томасе, украшающем знаменитый шпиль. Огурцы плавали в деревянной бочке, стоявшей посреди зала, и любой желающий мог совершенно бесплатно вооружиться деревянной пикой с металлическим наконечником и наловить себе сколько вздумается. Процесс был не так прост, как могло показаться, и я ограничился двумя средними огурчиками, опасаясь, что моя лосиная похлёбка безнадёжно остынет.

В Барселоне мне хотелось совсем не огурцов – мне хотелось крабов, за которыми я отправлялся в один из местных рыбных ресторанчиков, отмахиваясь от велорикш, настойчиво предлагавших домчать меня куда надо. Сказать правду, один раз я всё же воспользовался услугами бравого парня, лихо крутившего педали, но воспользовался только потому, что был убеждён в том, что каждый зарабатывает как может – не милостыню же просить.

Проведя первую ночь в клубе, где я намеренно ни с кем не знакомился, зная, что моя ответственность заставит в таком случае посвятить городу отдельную главу, что попахивает откровенной несправедливостью по отношению к другим городам, вторую ночь я отдал ленивому отдыху – валялся на постели, смотрел телек и заедал усталость шоколадом. Периодически сбиваясь на Харпер Ли и мучаясь вопросом: сыграет эта книга хоть какую-нибудь роль в моей истории или нет?

Говоря о роли книг и месте городов, я отмечал, что так часто бывает – мало кто после Барселоны утруждает себя поездкой в Мадрид, ему кажется, что Барселоны вполне достаточно, чтобы познать Испанию, и если мне будет дано такое право, я помещу это заблуждение в свой собственный топ-10, минуя то и дело возникающие политические вопросы, ответом на которые служит множество флагов Каталонии, развешенных прямо на балконах замысловатых домов.

Признаюсь, и у меня мелькнула мысль взять билет на первый самолёт до Португалии, тем самым вбив очередной клин в план путешествия, что выделило бы Испанию среди других стран. Как ни крути, в самой стране я побывал, пусть и не добрался до главного города. Но я взял себя в руки и прибыл в столицу во второй день незаметно наступившей осени.

Поселившись неподалёку от Пуэрта-дель-Соль, по сию пору оспаривающей право называться главной площадью города у Пласа-Майор, я, сверившись с картой, отправился прямо к фонтану, расположенному рядом с нулевым километром – традиционной точкой отсчёта всех дорог и расстояний. Там-то меня и ждал сюрприз, вынудивший изменить намерения, с той вечной оговоркой, что как таковых намерений у меня не имелось. Я всего лишь думал, что доберусь до нулевого километра и пойду в любом понравившемся направлении – мне, как известно, чаще всего совершенно всё равно куда идти.

Засмотревшись на медведицу и земляничное дерево, которые, видимо, произвели на меня такое неожиданное впечатление, что отключились не только познавательные процессы, уступив всю энергию эстетическим, но и основные функции мозжечка, отвечающего за координацию движений, так что, ступив бессознательно, как делают все люди, в очередной раз левой ногой, после обычного движения правой, я потерял равновесие и по первому ощущению начал проваливаться сквозь землю, молниеносно приблизившуюся к моему лицу. И мне бы вряд ли удалось избежать ссадин, если б не вовремя подставленная рука.

Конечно, никуда я не провалился, а просто самым нелепым образом, на ровном месте, в момент, когда, что называется, ничего не предвещало, подвернул ногу и рухнул посреди площади, даже не успев подумать, как это выглядит со стороны.

Удивительно, но я не почувствовал боли. Мало ли – с кем не бывает. Упал человек на улице, встал, отряхнулся, пошёл дальше. И я собирался поступить так же, только встать мне не удалось. Я попытался подняться, опираясь на руку, спасшую меня мгновением назад – и ничего не вышло. Нога всё же дала о себе знать, когда мозг послал ей соответствующий сигнал.

Ничего не оставалось. Я выпрямился как мог и уселся посреди площади. Вокруг были люди, и некоторые с интересом на меня смотрели; кто-то даже сделал первое движение в мою сторону, но как только я сел удобней и нацепил отсутствующее лицо, не выражавшее никакого страдания, успокоился и пошёл дальше своей дорогой. Действительно, как понять, что человеку нужна помощь, если он сидит и смеётся. Мне вдруг почему-то стало очень смешно, но я склонен думать, что это нормальная реакция организма на стресс. С другой стороны, если разобраться, падение на ровном месте и правда выглядит смешно – так же как вызывает смех всё, что случается без явного внешнего влияния.

Сильней всего я был рад тому, что не пострадала рука. По понятным причинам руки я берегу больше других частей тела, даже не будучи уверен, что они мне когда-нибудь пригодятся в том виде, в котором я так любил их использовать раньше. И я облегчённо выдохнул, вспомнив о своём желании в скором будущем дать концерт, и уже согласился на предложенные условия. Я бы справился с обидой на себя, но разве позволено хоть кому-то подводить публику?

Да, руки были в порядке, по крайней мере на первый взгляд. Не было даже покраснения. А вот с ногой явно что-то не то, и следовало срочно понять что делать, не могу же я сидеть тут целую вечность и дурацки смеяться. Так можно и умереть, как Томас Уркхарт, который лопнул от смеха, услышав, что Карл II взошёл на престол. Бог его знает, как давно это было.

Не успел я собраться с мыслями и решить, к кому именно мне стоит обратиться, как рядом со мной, не нарушая обычного хода вещей, совершенно неожиданно, появилась женщина.

– ¿Estáis bien? ¿Necesitáis ayuda?1313
  (исп.) Вы в порядке? Вам нужна помощь?


[Закрыть] – спросила она.

– Я не говорю по-испански, – смущённо ответил я, будто извиняясь за то, что так и не удосужился выучить этот, третий по популярности в мире язык.

– Всё в порядке, – сказала она, перейдя на английский. – Вам нужна помощь? Я врач.

– Я, вероятно, подвернул ногу. Не уверен, что это так, но, мне кажется, что это так. По крайней мере, если б мне было с чем сравнивать… – затараторил я.

– Давайте посмотрим, – она присела рядом со мной на корточки. – Можете снять обувь?

Я стащил кеды и указал на левую ногу. Она аккуратно дотронулась до предполагаемого места травмы.

– Больно?

– Немного.

– На вывих не похоже. Есть небольшая отёчность. Можете пошевелить ногой?

Я пошевелил, превозмогая неприятные ощущения.

– Больно, когда двигаете? – спросила она снова.

– Немного, – соврал я. Боль была выше среднего. Я бы дал ей семь из десяти.

– Понятно, – кивнула она. – Можете встать?

– Думаю, да. Не знаю, – сказал я с сомнением, выдерживая паузу, и, посмотрев ещё раз на свои ноги, добавил: – Я бы попробовал, но мне отчего-то не хочется пробовать.

– Я вам помогу.

Натянув правый кед, я упёрся одной рукой в землю, а вторую моя спасительница перекинула себе на плечи, и вместе, в едином, но осторожном порыве, мы поднялись.

– Как себя чувствуете? – спросила она. – Головокружение, резкая боль, что-то ещё?

– Нет, – ответил я, прислушиваясь к сигналам своего организма. – Ощущение, будто ногу растягивают в районе стопы. И мне совсем не хочется на неё ступать.

– Понятно. Эй, сеньор, простите! – обратилась она, переходя на испанский, к первому попавшемуся проходившему мимо человеку. Не нужно быть полиглотом, чтобы понять, что она просила помочь ей донести «этого сеньора» до фонтана. Удостоверившись, что прохожий готов нам помочь, она снова обратилась ко мне: – Давайте доберёмся до фонтана, а потом решим что делать. Аккуратно, без лишних движений.

Они подхватили меня под руки, и мы дошли до фонтана. Точнее – они дошли, а я допрыгал на одной ноге, что было не очень удобно, но в целом не трудно, учитывая, что расстояние до фонтана и расстоянием назвать сложно. Усадив меня на бортик, она поблагодарила прохожего, заверив, что его помощь больше не требуется, а параллельно подложила мне под ногу свою весьма внушительных размеров сумку. Велев не двигаться, она сбегала в ближайшее кафе и принесла оттуда полотенце и пакет со льдом. Приложив его к больному месту, она бросила на меня подбадривающий взгляд:

– Сейчас будет легче, – улыбнулась она. – Но на вашем месте я бы отправилась в больницу. Надо сделать снимок. Я вызову «скорую».

– А это обязательно? – спросил я.

– Вы хотите осложнений? – возмутилась она. – Это ноги! Вы же не собираетесь хромать всю оставшуюся жизнь! Я хоть и врач, но не рентген, тут может быть всё что угодно!

– Нет-нет, – поспешил я её утешить. – Я имел в виду, что «скорую» не обязательно. Если мы добрались до фонтана, значит, наверняка сможем добраться до такси. Таксисты точно должны знать адрес ближайшей клиники. А «скорая» может понадобиться кому-то другому. Если я вас правильно понял, то я пока не умираю.

– Уверены?

– Уверен.

– Ну хорошо. Но я поеду с вами. Может, всё же «скорую»?

– Не стоит. Чем меньше врачей, тем лучше.

– Не любите врачей? – спросила она, переворачивая пакет. На жаре лёд стремительно таял, оставляя следы на её сумке.

– Дело не в этом. Просто стараюсь ходить к ним пореже. У меня всегда чувство, что они делают мне одолжение. Извините. Мы не испачкаем сумку?

– Всё в порядке. Иногда мне кажется, что я сама стала врачом, чтобы избежать излишней заботы со стороны. Вы правы – мы не всегда искренни. Но это, – она указала на мою ногу, – не тот случай!

– Ещё раз большое спасибо!

Мы сели в такси, и женщина сказала водителю, куда ехать.

– Как вас зовут? – спросила она, когда машина тронулась.

– Джордж Гордон Байрон, – ответил я.

– Смешная шутка. А если серьёзно?

– Саша.

– Паула.

– Красивое имя. И спасибо ещё раз.

– Перестаньте меня всё время благодарить, – отмахнулась она. – Я не сделала ничего особенного.

Я одобрительно качнул головой и посмотрел в окно. Мы проезжали мимо домов, которые ни о чём мне не рассказывали. Или я их не слышал. Так всегда бывает, когда настигает боль – трудно сосредоточиться на чём-то ещё, если не приложить усилий к избавлению. Как-то я поехал к друзьям в Аликанте, ударился ногой о дверной косяк, сломал средний палец и тем же вечером просидел с ними в кафе, опустив ногу в ведёрко для шампанского, где периодически меняли лёд. Болезнь всё же не слишком достойный повод портить вечеринку.

Паула показала водителю, где остановиться. После этого она вышла из машины и, велев мне оставаться на месте, буквально вторглась в здание – иначе и не скажешь, учитывая сколь решительно она распахнула двери. Через минуту она столь же решительно вернулась в сопровождении двух медбратьев, которые помогли мне выбраться из автомобиля, и вот я впервые в жизни уже сижу в кресле-каталке, слегка обалдевший от внезапности перемен.

Раздав ещё несколько указаний, среди которых я понял только слово «рентген», Паула вернулась ко мне и бодро сообщила:

– Всё в порядке! Сейчас для уверенности сделаем снимок, а там уже поймём, как действовать дальше.

– Это ваша больница? Вы тут работаете? – спросил я.

Ответ выглядел очевидным, но надо же было сказать хоть что-то вместо тысячного «спасибо», впрочем, оно никогда не помешает.

– Да, – ответила Паула, – я главный врач травматологии. Но вообще я ортопед. Это можно назвать как угодно, но я считаю, что вам очень со мной повезло сегодня.

– Это точно, – согласился я, в очередной раз убедившись в том, что вселенная гармонична, и если я где-то и наследил, то начинаю получать прощение.

Встретить на улице, споткнувшись на ровном месте, ортопеда кажется невероятным, но только на первый взгляд. Если подумать – среди сотни людей, находившихся в тот момент на площади, должен был оказаться хоть один врач просто по теории вероятности или исходя из каких-то социологических установок. И естественно, что этот врач первым заподозрил неладное, увидев, как я упал, его профессиональный глаз и следование призванию вынуждают оказать первую помощь. Тем более что обычный человек в подобных случаях может больше навредить, даже если он будет переполнен желанием помочь. Одного рвения порой бывает недостаточно. Но что делать с тем, что Паула оказалась именно ортопедом? Это уж точно один случай на миллион. С другой стороны, что изменилось бы, будь она стоматологом или окулистом – наверняка она так же отправит меня в клинику и уже там отдаст в надёжные руки. Мы сами склонны окружать обычные события мистическим ореолом и искать подвох там, где его нет. Знаки судьбы приятны и интересны, но вряд ли стоит преувеличивать их значение. Случается всё, что случается, и если что-то идёт не так – никогда не узнать, где свернул не туда, не заметив предупреждающего сигнала.

Об этом я думал, пока мне делали сначала рентген, потом УЗИ и в конце концов накладывали эластичный бинт, поясняя, как им пользоваться.

– Вы надолго в Мадрид? – спросила Паула, когда мы остались в кабинете одни.

– Думал провести здесь дня два, может, три. А что, всё-таки что-то серьёзное? – я сам уловил в своём голосе нотки волнения.

– Я бы рекомендовала немного задержаться. Но это для вашей же пользы. Как я и думала – ничего страшного – обычное растяжение голеностопа первой степени. Гематомы нет. Боль должна скоро пройти. Госпитализация не требуется. Но вам надо побыть в покое дня два-три.

– Ну как раз…

– Нет, я имела в виду, вообще в покое, не выходить на улицу, не двигать ногой, лежать, я выпишу вам мазь.

– А потом что? – спросил я, понимая, что несмотря на то, что со мной действительно ничего серьёзного, волнения оказались не напрасны. Моё путешествие могло неожиданно затянуться. И пусть ещё несколько дней назад я думал вообще остановиться и вернуться домой, посвятив время репетициям, то тогда же смог убедить себя, что сходить с дистанции на самом финише всё равно что прийти на приём к королеве и отказаться от десерта. Да и какого десерта!

После странствий по южным землям я так ярко нарисовал себе будущий север с ещё невыпавшим снегом, но возможными дождями и чарующей своим унынием промозглостью, что сейчас лучше бы умер, чем потом стал корить себя за накатившую слабость и предательство по отношению к идее, как бы пафосно это ни звучало.

Паула посмотрела на забинтованную ногу, лежащую на высокой подставке, и со знанием дела изрекла:

– Если через три дня всё будет так, как я думаю, то через неделю я отпущу вас с чистой совестью.

Неделя в Мадриде? Значит, так тому и быть. Придётся сократить пребывание в других местах, чтобы уложиться в график.

Паула оказалась права. Через неделю моя травма действительно осталась лишь воспоминанием, и, как бы я не пытался беречь все части своего организма, воспоминанием приятным. Иногда приходится что-то с собой вытворять, что должно компенсироваться последующими приятными проявлениями, или это судьба складывает плюс и минус и, вопреки законам математики, в результате выдаёт плюс.

Я уже ловил себя на везении, случае, стечении обстоятельств – всё это можно назвать как угодно, но это не отрицает того, что я постоянно думал о том – как так вышло, что везде, или почти везде, мне удавалось встретить человека, после которого со мной оставалась его история? Ведь могло случиться так, что Паула не вышла бы за рамки своих врачебных функций, и я позабыл бы о ней через несколько дней, сохранив в сердце аморфное чувство благодарности. И тогда всё, что мне останется – это целую неделю валяться в отеле, смотреть телек, читать, прерываясь на обед, который я заказывал в номер; мне пришлось бы нарушить покой Интернетом и соцсетями и вернуться во внешний мир в том его обычном нынешнем состоянии, от которого я бежал вот уже три с половиной месяца.

Реальность, данная мне в ощущениях, на кончиках пальцев, нравилась мне больше, чем информация, поступавшая извне и не имеющая, по сути, никакого значения.

– Я навещу вас, – сказала Паула голосом, не принимающим возражений. – Оставьте адрес отеля.

Я напрягся. В этом чувствовалось что-то сверх обычной заботы, обычного профессионального интереса. Первая промелькнувшая мысль была – что может быть ей нужно сверх? Почему не прислать медсестру или рассказать, где и за какие деньги я должен нанять сиделку? Но я снова сталкивался с затруднением, может, тут так принято, и врач навещает пациента вне зависимости от статуса. Или это снова гостеприимство, в которое я не раз упирался, и каждый раз всё больше укоренялся в мысли, что чем больше ты открыт миру – тем больше мир открывается тебе. Я получал то, что искал. Я хотел людей, хотел их расположения, их дружбы, их историй – и получал это. Так же как некоторые, встречаясь с незнакомцами из далёких и порой кажущихся чуждыми земель, предпочитают не узнавать новое о других, а выясняют, что другие знают о них, в итоге оставаясь в той же самой точке, где им очень удобно морщить лицо и обвинять в пустоте тех, кому поведать историю не было дано даже шанса.

– Как скажете, – улыбнулся я и продиктовал адрес.

Паула вызвала мне такси. К выходу меня снова везли на коляске, и это начинало нравиться – напоминало какой-то детский аттракцион, если бы коляски сами по себе не угнетали. Как бы весело мне не было сейчас – для кого-то это вечная и зачастую очень трагичная привязанность. Говорят, есть два пути: путь поиска и путь веры. И тут не подходят оба. И выбор призрачен.

После того как я уселся в машину, Паула дала мне трость. В её жесте была едва уловимая смесь царственного изящества и дружеского издевательства. Мстит мне за Байрона, догадался я и одарил её понимающей улыбкой. В этом ещё один недостаток некоторых мест – там всё время хочется улыбаться, так что морщины меня, видимо, настигнут раньше положенного.

– Я зайду к вам завтра, в полдень, – сказала она и захлопнула дверь автомобиля.

До сих пор не могу понять почему, но она действительно навестила меня и во вторник, и в среду – проверяла ногу, справлялась об общем состоянии и спрашивала, чем я занимаюсь. Я честно отвечал, что пишу письма, читаю и смотрю Discovery – сексуальная жизнь морских котиков меня очень занимает.

Она никогда не переходила границы и не пыталась в разговоре уйти дальше положенного, хотя я чувствовал, что мы сближаемся, и если до морских котиков нам далеко, то бутылку хереса явно можем себе позволить.

В четверг она позвонила и, как обычно, спросила о моём здоровье. Я ответил, что чувствую себя прекрасно и спускался завтракать в ресторан, так что, думаю, не выйти ли мне на улицу. Паула велела соблюдать осторожность, не поддаваться на маячившую провокацию выздоровления, продолжать лечить ногу и держать трость при себе, даже если будет казаться, что я готов скакать козликом.

– Вы уже запланировали отъезд? – спросила она в конце разговора.

– Я думал про понедельник, максимум вторник.

– Тогда я зайду в воскресенье.

– Мне неловко, что вы себя так утруждаете.

– Вот именно – себя. Я делаю это для себя, для собственного успокоения, так что не обольщайтесь. Не хватало мне бессонных ночей в думах о том, всё ли с вами в порядке. Так что до воскресенья. – Она повесила трубку.

Паула мне нравилась. Она была очень волевой женщиной, от которой создавалось ощущение, что она всегда знает, что делает. Вряд ли получится возражать ей, не имея в запасе серьёзных аргументов. Нужно было заслужить её авторитет, нужно доказать ей, что ты хоть сколько-нибудь да стоишь. Она знала своё место, и знала на что способна. И цену своему времени она тоже знала.

И не стеснялась тратить его в том числе и на меня.

Неловко об этом вспоминать, но к воскресенью я соскучился. Это такое сочетание места, времени и человека, которое возможно только в критических ситуациях. Признаю, что моё состояние было не слишком критичным, но всё же оно выбивало из колеи. Расслабление и покой затягивают посильней невозможности остановиться. Присядешь на минутку – и день насмарку.

Паула, как мы и договаривались, пришла ровно в шесть и застала меня врасплох. Я так увлёкся подготовкой к нашей встрече, что совершенно забыл про время, и был немало удивлён точности её появления. Будто она специально ждала у дверей и постучала только когда секундная стрелка часов достигла двенадцати.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она с порога, но, скорее, по привычке. Давно было ясно, что я стремительно иду на поправку и беспокоиться тут больше не о чем.

– Спасибо, хорошо, – ответил я и в качестве доказательства подвигал приподнятой ногой.

– Всё же будьте осторожны, не перенапрягайтесь, – наказала она и прошла к большому окну моего номера. – Никогда не видела город с этой точки.

– И в плохом можно найти что-то хорошее, – сказал я, намекая на случайность нашей встречи и на излишнее, как мне казалось, участие Паулы в моей жизни.

Я встал рядом.

– И как впечатления?

– Не очень. Я знаю о нём больше, чем отсюда видно.

– В этом, пожалуй, главный талант врачей – видеть немного больше, чем другие. Чем есть на самом деле. Хороший врач – всегда провидец. Говорят, за мистические способности, за возможность ясновидения отвечают конкретные доли мозга, и если они достаточно развиты, человек может окунаться в прошлое и предсказывать будущее.

– Да, я слышала подобные версии, – сказала Паула, всё ещё глядя в окно. – Не исключено, что скоро мы дойдём до гена ясновидения и тем самым объясним часто провозглашаемую наследственность подобных явлений. В любом случае, мне это нравится. Это значит, что тут нет никакой мистики, а только наука. – Она посмотрела на меня: – Вы не хотите есть?

– Хочу, – честно ответил я.

– Только сначала я бы немного прошлась, проверила, как вы теперь справляетесь, – Паула кивнула на мою ногу. – Или посидела на лавке. Хочется свежего воздуха.

Только тут я заметил, что она расстроена. Что-то изменилось в чертах её лица. Глаза, взгляд были всё так же ясны и строги, а вот брови… или, может, дело в носовых пазухах?..

– Пройдёмся! – уверенно сказал я. – Не так уж я беспомощен.

Выйдя на улицу, я поймал то ощущение свободы, то прикосновение ветра, которое может понять только человек, который несколько дней не выходил из дома, не покидал помещения, где оказался вынуждено. Добровольные заточения обычно рождают другие чувства – чаще всего это ощущение опасности, неизведанности, потеря привычности окружающего мира или даже самой привычки к окружающему миру. Вырываясь из плена больниц, главным кажется чувство противоположное – ощущать привычность воздуха, понимать, что ветер такой же, каким его помнишь, чувствовать запах, доносящийся из соседнего парка, вот что имеет истинную ценность и дарит настоящее наслаждение: понимание, что мир сохранил себя в том виде, каким ты его знал.

Я опирался на палку, Паула косилась на мою ногу, и её молчание на этот счёт я принимал за успех наших совместных усилий.

На Пуэрта-дель-Соль, куда мы пришли словно закрыть гештальт, было не слишком многолюдно, хотя мне трудно представить, что такое многолюдно – мне не с чем это сравнить, потому что я не знаю, как тут обычно. Да и вообще, в вопросах обычности я всегда упираюсь в одно и то же – в людей, ничем не отличающихся ни друг от друга, ни от меня. Вот молодая мать, повышая голос, бежит за ребёнком, вот пожилая парочка проходит мимо и разговаривает о рождественском отдыхе, вот кто-то с татуировкой по локти и со скрипкой за плечом, а вот я, и вот Паула.

Паула выглядит не обычно. И я говорю так только потому, что обычным её состоянием мне кажется то, в котором я всегда видел её раньше, но как я могу знать, где она настоящая? Или она настоящая везде?

– Чем вы занимаетесь? – неожиданно спрашивает она, и я начинаю замечать, что слишком часто то, что со мной происходит, происходит неожиданно.

– Я пианист, – отвечаю я, не чувствуя в этом слове прежней опоры. – А вы?

Она ничего не отвечает и реагирует на шутку только уголками губ.

– А то, что мы делаем – не слишком отличается, правда? – предполагаю я. – Что у вас, что у меня – под руками только белые кости.

Её губы возвращаются в прежнее положение.

– От меня вчера муж ушёл, – сказала Паула. – Я знаю, что вы заметили. Так что зачем скрывать – всё равно спросите.

– Да, я заметил, – честно ответил я и указал на скамейку. – Может, присядем?

– Если вы устали.

Мы садимся, и Паула закуривает сигарету.

– Хотите? – предлагает мне.

– Нет, спасибо, – отвечаю. – Не знал, что вы курите.

– Я и не курю. Двадцать лет не курила. А сегодня захотела.

Я смотрю на эту красивую испанскую женщину и начинаю проверять себя на внимательность. Я начинаю придумывать, что ответить, если меня вдруг попросят её описать. Ей за сорок, но точно меньше пятидесяти. Тёмные прямые волосы чуть ниже плеч, она слегка загорелая, впрочем, я не знаю, что это, может, природная смуглость?

Минимум косметики. Аккуратные брови. Из украшений только кулон на нитке – какой-то узор, не понимаю что это, и обручальное кольцо. Обычная Паула. Паула, с которой хочется разговаривать. Паула, от которой ушёл муж. И я ничего об этом не знаю, только снова ловлю ассоциации, выстраиваю параллели и спрашиваю себя: такое ведь уже где-то было? И снова вспоминаю Таллинн и его набережную, и Адель на набережной – и… Что я сказал тогда?

Но разве это одно и то же.

– Это случилось внезапно? – спросил я, когда понял, что необходимо спросить хоть что-нибудь.

– Нет, – она словно пыталась понять, что именно стало последней каплей. – Всё разладилось давно, и мы не смогли найти эту точку, укрепить эту нить, не знаю как сказать.

– Я понимаю.

– Конечно, мы ссорились и раньше, но всегда всё возвращалось. Споры неизбежны, но мы оба знали, что вместе навсегда. Это не очень смешно звучит?

– Это очень романтично звучит.

– Так и есть. Я вообще довольно романтична, правда, никто в это не верит. А я думаю – зачем кому-то ещё знать какая я? У меня есть мужчина, вся моя романтика направлена на него. Это странно, если я буду романтичной на работе, правда?

– Наверное. Я не знаю. У всех по-разному. Может, не стоит так переживать?

– А я не знаю, стоит или не стоит, – она достала ещё одну сигарету. – Я смотрела как-то один фильм, итальянский кажется, там от женщины, главной героини, уходит муж, и она бредёт по улице, у неё заплетаются ноги, она начинает облокачиваться на стены домов, плачет, к ней подходят люди, и один какой-то человек вот так же усаживает её на скамейку, и она выплёскивает наконец всё, что в ней сидело. Она говорит, что ушёл муж, что дочь её ненавидит и обвиняет в том, что она замучила отца своими подозрениями и упрёками; мать считает, что она перестала следить за собой, и каждый раз старается её уколоть фразами вроде «удивительно, как ещё муж тебя не бросил»; на работе её считают сволочью, а она просто требовательная; сама себя она разлюбила, и даже лучшая подруга укатила в какой-то немыслимый круиз, потому что у неё, видите ли, случился новый роман. И мне стало так её жалко, что я даже не помню, что ей на это отвечает её случайный помощник. А потом, в конце, выясняется, что всё это ложь. Дочь её обожает, мать чуть ли не завтрак в постель приносит, на работе тоже всё прекрасно… и даже любовник есть – статный красавец. Только вот муж от неё и правда ушёл – сколько-то там лет назад… а она не дострадала и теперь два раза в год устраивает такие концерты для себя самой. Выход эмоций. Она никак не может понять – почему. Не может объяснить себе – в чём её вина. Но это я позже поняла, а тогда только подумала – вот дура, и что она так убивается, подумаешь, муж. Она красивая, найдёт себе сотню таких. Вы понимаете? Я думала, что могу понять другого человека. Мне вообще казалось, что жизнь – очень понятная. А теперь я задаю главный вопрос: как я могу понять насколько тяжело то, что я сама никогда не переживала?

Паула затушила недокуренную сигарету с такой уверенностью, будто решила больше никогда в жизни не курить. Она простила себе этот системный сбой, но была уверена, что он больше не повторится. Я понял, что вопрос не был таким уж риторическим – она ждала ответа.

– Я не знаю, – сказал я, отмечая, что эта фраза начинает выглядеть навязчивой. – Вы же врач. Вы всё знаете о боли.

Мне хотелось спросить её – зачем она мне всё это рассказывает, но и так было понятно зачем. Всё, как обычно. Все останутся, а я уеду и стану началом невыстраданной истории – тем человеком, кто ловит женщину из фильма и, усаживая на скамейку, впитывает её страх и боль.

Боль, как голод, если её не утолять, она сожрёт изнутри.

– Пойдёмте поедим, – сказала Паула.

– Пойдёмте, – согласился я, и мы поднялись.

– Вы уже взяли билет? – спросила она, давая понять, что готова меня отпустить, как и было обещано, с чистой совестью.

– Я уезжаю завтра.

– Это хорошо. Я рада, что мы встретились.

– Я тоже.

Мы шли по улице, и в каждом прохожем я невольно искал его скрытую боль, от которой он однажды избавился – и это ещё одно заблуждение, которое я поставлю в свой личный топ-10. Боль похожа на мать подростка – она делает вид, что уходит, хлопает дверью, а сама затаившись стоит, слушая, какие последствия вызовет её уход. И каждый знает, где в нём скрыта эта кнопка, нажав на которую шторы откроются и тайна предстанет перед изумлённой публикой.