Текст книги "43. Роман-психотерапия"

– Как вы это делаете? – спросил я, вспомнив, что китайские иероглифы не так уж просто втиснуть в режим клавиатуры.

Я совершенно позабыл как они набирают слова.

– Что? – переспросил он то ли от неожиданности, то ли не поняв вопроса.

– Ну вот это вы как делаете? – не совсем внятно я повторил вопрос.

– Это Sony! – ответил он, будто это должно объяснить всё и сразу.

– Хорошо, – сказал я, не двинув бровью, – Sony так Sony.

И мы разошлись в разные стороны.

В таких подземельях должны водиться призраки. Люди с хорошей фантазией, не чета моей, давно дали полную выкладку о том, на что они способны и как должны выглядеть. Обычно это не зависит от того, появляется призрак случайно или приходит по приглашению во время спиритического сеанса.

Мне хотелось думать, что однажды и я видел призрака, но эта встреча была столь мимолётной, что сейчас я вряд ли могу вспомнить, как он выглядел. Более того, я не уверен, что он выглядел как-то вообще.

Я учился на первом или втором курсе консерватории, точно уже не помню – впереди мерещились экзамены и нам разрешали подольше оставаться в кабинетах для репетиций. В тот день я усердно разучивал ми-минорные прелюдию и фугу Шостаковича – это потом я переиграл все двадцать четыре, а тогда это был мой первый Шостакович, необъятный, как радуга. Погрузившись в полифонию, я не заметил, что время вплотную подступило к полуночи. Оставшись доволен выученным наизусть, я решил, что на сегодня пора заканчивать; над звуком ещё поработаю завтра. Только что сотворённая музыка рождает совершенно особенные сны.

Я собрал ноты и вышел из кабинета, закрыв его на ключ. Идя по коридору, в своих мыслях я невольно перебирал пальцами по воздуху, имитируя игру на пианино и вспоминая особенно трудные моменты. Будучи сильно увлечён, я не сразу заметил, что в коридоре есть кто-то ещё и этот кто-то шёл мне навстречу. Но я не столько понимал его облик, сколько ощущал само движение – плавное и очень объёмное. Так пианисты порой совершают взмах рукой, чтобы насытить звук воздухом.

«Этот кто-то, как и я, слишком увлёкся музыкой и не заметил, как пролетело время, – подумал я. – Или это педагог задержался, готовясь к уроку. Или концертмейстер. А то и вовсе новый сторож. Точно, скорее всего, новый сторож, он выглядит совсем незнакомо».

Я начал всматриваться в его лицо, но безуспешно. Теперь, вспоминая о нём, я прихожу к выводу, что вряд ли вспомню его даже под гипнозом.

Поравнявшись с человеком – тогда я думал, что это человек, – я автоматически произнёс обычное «здравствуйте», согласуясь с традицией приветствовать всех вне зависимости от степени знакомства. В тот момент, когда я проговорил это простое слово, я почувствовал нечто необычное. Я почувствовал, что прохожу не мимо человека, а сквозь него. Словно я сам стал призраком, способным просачиваться через всё живое и неживое. Но я не был призраком! Я был уверен, что к тому времени ещё не настолько сошёл с ума, чтобы не отличать тени от их источников, и сегодня, сравнивая эпизоды жизни того времени с другими эпизодами, готов поклясться, что я был абсолютно вменяем. Другое дело, что волшебство всегда можно свалить на Шостаковича – уверяю, он вполне способен вогнать в транс. Или открыть портал в параллельные миры. Что не отменяет того, что я не призрак и не могу проходить ни сквозь стены, ни сквозь людей. А это значит только одно. Это значит, что тот, другой… значит, призрак он?

Звучит забавно, но первое, что показалось мне странным, было вовсе не то, что я прошёл через него или он через меня, мы оба двигались, и трудно сказать, чьё движение было основным, а чьё второстепенным. Я удивился тому, что он не поздоровался в ответ! Это точно. Я шёл по коридору, ноты проплывали перед глазами, я перебирал пальцами правой руки по воздуху, впереди показался силуэт, приблизившись, я сказал «здравствуйте» и не услышал ничего в ответ. А если люди не здороваются друг с другом – это ненормально. По крайней мере, в моём мире. В любом другом из миров – пожалуйста, но раз уж ты здесь, ты должен произнести в ответ это чёртово «здравствуйте» или сказать его первым, преподав невеже урок.

Но он ничего не сказал. Не промолвил ни слова.

Я прекрасно это помню, потому что именно в тот момент вышел из ещё слегка донимавшего меня транса, чтобы оглянуться и посмотреть, кто этот человек, позволивший себе такую наглость.

Надо ли говорить, что, обернувшись, в сумрачном коридоре я не увидел никого. Может, он успел скрыться за поворотом лестниц или ближайшей дверью? Исключено, всё произошло очень быстро.

Этой картинке не хватает сопутствующих элементов вроде мерцающего скрипящего света или зловещей тишины; в ней найдётся место мелькнувшей тени, которая совершенно точно, в отличие от всего остального, должна восприниматься как нечто реально существующее, или неестественному запаху, пробуждающему скрытые чувства, но ничего такого. Всё было как обычно. Кроме возникшего непонимания двух столкнувшихся в коридоре призраков. Ведь я не могу с уверенностью сказать, кем я был для него и какую пустоту в коридоре увидел он, обернувшись, чтобы посмотреть, кто позволил себе не ответить на его приветствие. Может случиться и так, что мы видели, чувствовали, но не слышали друг друга, в момент случайного столкновения заметив только, что произошло нечто из ряда вон выходящее, и, пройдя сквозь, остались в разных мирах.

Ощутив этот доселе неизведанный страх, я кинулся в конец коридора, сбежал по лестнице и, бросив ключ от кабинета вполне реальному ночному сторожу, помчался домой. Зарывшись лицом в подушки и укрывшись с головой одеялом, я долго не мог уснуть и, наверное, впервые в жизни молился. Я просил бога только об одном – не лишать меня возможности слышать.

Подобные воспоминания всегда пробуждают во мне жуткий голод. Выйдя из музея, я сверился с рекомендациями в Интернете, намереваясь найти какое-нибудь кафе с местной кухней. Выбрать оказалось трудно – поблизости располагалось с десяток ресторанов, чьи меню и отзывы о нём выглядели весьма привлекательно.

Сначала я хотел покинуть остров Норрстрём с северной стороны и отправиться к Королевской опере, но Гамла Стан, который я успел хорошо изучить, предлагал другие варианты. Так что в итоге я выбрал кафе, мимо которого, мне казалось, уже проходил, отметив его бесхитростную привлекательность. Оно выглядело не то чтоб сильно по-шведски, но у меня не было больших притязаний, а отсутствие ожиданий всегда позволяет избежать разочарования.

Место, название которого мне трудно произнести, было очень небольшим и довольно уютным. Разве что столики располагались слишком близко друг к другу – обычно это меня отпугивает, но здесь это придавало обстановке уместный элемент семейности. Посетители выглядели, как старые друзья или дальние родственники, собравшиеся на обед. Одни ели рыбу, другие прихлёбывали суп, а третьи запивали пивом что-то похожее на канапе с пристроенным сверху светлым фаршем.

– Яйцо, яблоки и лук, – пояснил улыбчивый официант. – Рекомендую фрикадельки. Первый раз в Стокгольме?

– Не слишком ли банально есть в Швеции фрикадельки? – заметил я, тут же оценив банальность этого вопроса. Но взглянув на сидевшего за соседним столом мужчину, аппетитно разбросавшего по тарелке мясные шарики, понял, что вариантов у меня всё равно нет. – Ну, хорошо. Я возьму яйца с яблоками, фрикадельки и аквавит. Бокал пива тоже не помешает.

Приняв заказ, официант ушёл, а я предался любимому занятию. Ничто так не развлекает и так не утомляет меня, как разглядывание людей – с привкусом вечной борьбы между попыткой представить, что за каждым из них стоит целая история, и убеждением, что, в сущности, все истории одинаковы, и мало кто может похвастаться действительно интересным прошлым. Но мне ли не знать, что случаются самые неожиданные исключения. Чего стоит, скажем, моя хорватская знакомая Хейзел. Или варшавский Патрик. Или Томас из Люксембурга. Но если их истории нравятся мне – это не значит, что они нравятся кому-то ещё. Тому, кто предпочитает убийство в первой строке или любовь, уничтожающую всё живое. А потом просто забывает их имена. И так же как я, чтобы вспомнить, раскрывает записную книжку. Да и кто сейчас пользуется записными книжками.

Прискорбно, но если хочешь раскрасить мир, нужно выдумывать его самому. Так же как Томас, который рассказывал мне о том, что теперь предпочитает женщин в два раза старше себя и таким образом привыкает к смерти. «На что им ещё надеяться, – говорил он, – это мой вклад в человечество, мой способ благотворительности. Мой стакан воды, моя жизненная спираль. Когда-нибудь ведь и я стану никому не нужен». Ok, Томас.

Официант, который со второго взгляда показался мне хозяином заведения, угощающим друзей, принёс напитки и первое блюдо.

– Кётбулар будет через десять минут, – улыбнулся он.

– Я не спешу, – сказал я. – И вы не спешите.

Он снова улыбнулся и отправился в сторону кухни, попутно собирая с соседних столов грязные тарелки. Он выглядел таким счастливым, словно наконец-то занимается главным делом своей жизни – тем, что доставляет ему такое удовольствие, что ни у кого не возникнет мысли относительно его плохого образования или неудавшейся карьеры. В своём шестидесятилетнем, или около того, возрасте он оставался человеком, и никто не мог сказать, что его пора списывать со счетов.

Впервые я был сильно удивлён подобным кажущимся несоответствием места и человека, когда на борту Finnair напитки разносила стюардесса, которая уж точно была не моложе моего официанта. Я тогда так вперился в неё взглядом, что она вынуждена была спросить, всё ли у меня хорошо. А я всего лишь слегка оторопел – это было очень неожиданно, учитывая, что я то и дело натыкаюсь в журналах на рейтинги самых привлекательных бортпроводников мира. И понятно, что чаще всего там побеждает молодость. Мне тоже казалось, что молодость, красота, здоровье – это то, что может очень подсознательно, но действует на пассажиров, отвлекая их от полётных волнений. Правда, судя по статистике, женщинам в этом смысле повезло меньше, но им для того, чтобы чувствовать себя спокойно, обычно мотив не нужен. А уж в обратном случае и подавно.

На сей раз победил опыт. С не признающим апелляции счётом. По-хорошему эта женщина могла работать в Finnair со дня основания в 1923 году, и теперь она всем своим видом говорила: «Да, мне шесть тысяч лет, и раз я всё ещё здесь – это самая безопасная авиакомпания в Европе, а может, и в мире, ещё томатного сока?»

У неё могли быть все шансы в жизни, но она выбрала то, что выбрала, просто потому, что летать и подавать томатный сок ей нравится больше всего на свете, так почему она должна менять это на финансовую аналитику или продажную юриспруденцию? – Деньги? Да, деньги стоят многого и превращаются в наркотик, и вызывают ломку, даже если тебе посчастливилось родиться альфой, как в романе Хаксли, что, например, удалось проделать моему дружку Майку, сыну настолько богатых родителей, что он не может позволить себе распоряжаться своей жизнью по собственному усмотрению. Живёт Майк чаще всего в Женеве и ежедневно с самого утра бесконечно занимается именно финансовой аналитикой, вместо того чтобы стричь собак. А стричь собак ему нравится больше всего на свете. Так что он тайно ходит с курсов на курсы, а потом так же тайно выезжает к клиентам. Поздними вечерами. Словно преступник.

Может, мне всё же стоит завести собаку? Что-нибудь маленькое, чтобы можно было брать с собой на гастроли, если, конечно, я к ним вернусь.

Официант принёс фрикадельки с коричневым соусом и картофельным пюре. Дополнением служили в чём-то вымоченная клюква и маринованные огурцы. Пришлось заказать ещё рюмку аквавита.

– Здесь можно где-нибудь посмотреть на собак? – спросил я.

– На собак? – переспросил он так, что я подумал, неужели я всё время задаю такие непонятные вопросы, что постоянно нужно переспрашивать.

– Да, на собак, может, рядом есть площадка для выгула или что-то ещё.

– В декабре будет ежегодная выставка, там очень много собак.

– Сегодня сентябрь, – напомнил я.

– Добро пожаловать в Швецию.

– Спасибо, звучит не слишком утешительно.

Он задумался, будто прокручивал в голове карту города.

– Тут довольно много мест. У церкви Катарины, по-моему, есть небольшой парк для собак. Это на юг. У вас есть карта? Район Сёдермальм. Если повезёт, вы там кого-нибудь встретите. Ну, а если нет, – он пожал плечами, – там прекрасное кладбище.

2

Что я делаю? Что я вообще здесь делаю? Я давно знаю тут каждый куст и снова никого нет никого нет никого нет, а мне бы на ту сторону улицы где живёт Меджи давно её не было как бы не заболела хорошо я с утра принял антидепрессанты иначе мне с собой не совладать, но убежать ещё страшнее чем остаться

Всё началось когда я испугался трамвая такого большого и такого тихого что я не мог вообразить даже что настолько большое может быть настолько тихим и подумал что я схожу с ума подумал что я теряю слух подумал что это причудливое чудовище хочет меня сожрать, но оно так пахло чем-то человеческим и вскоре я успокоился, но потом увидел грузовик когда мы поехали за город, а там был ремонт дороги и рабочие люди смешно одетые и очень занятые или занятные всегда путаю похожие слова будто в них есть какая-то разница очень деловито ремонтировали дорогу и я увидел грузовик хотя мы ехали в нашей машине и было весело и я всё время смотрел в окно вместо того чтобы спать на заднем сиденье и тут грузовик как затарахтит так и я тут же убрался на заднее сиденье и решил что лучше бы мне уснуть и поспать немного чтоб мне приснилось вкусное и как я выигрываю соревнование потому что бегаю быстрее всех даже самого быстрого так что я даже смог бы догнать антилопу как та пятнистая кошка по телевизору которой не дают корма потому что она плохо себя ведёт и о ней некому позаботиться и я заснул думая как это ужасно когда о тебе некому позаботиться на что только не пойдёшь даже покроешься пятнами неудивительно как это пережить с такими нервами хорошо что я беленький а Меджи коричневая как корица

Когда мы первый раз встретились я сразу предложил ей стать моей женой и она согласилась но тут вмешалась судьба в виде улитки и Меджи так ей заинтересовалась что разговор пришлось отложить и вообще всё наше знакомство пришлось отложить тем более что Меджи ещё плохо понимала что не стоит есть всякую гадость бедная улиточка мы еле её спасли вот что значит быть тихоней и пахнуть как водоросль и велосипедная смазка а Меджи так разволновалась и так расшумелась что я занервничал как бы её не хватил удар мне даже пришлось подпрыгнуть чтобы не наделать глупостей от переживаний уж больно звонко она шумела но я всё равно твёрдо решил что на ней женюсь даже если мы не сможем стать хорошими друзьями так сильно она мне понравилась что я бы её себе завёл и водил гулять почаще чтоб она знала что можно есть а что нельзя и окончательно успокоилась и давала с собой поиграть а уж что со мной было когда я впервые её лизнул это не передать это лучше всего на свете лучше куриных сердечек лучше творожка лучше моих бубенчиков совершенно бесполезные штучки зато красивые

Тут поворот и тут поворот и тут поворот я уже знаю всё как устроено главное оставаться спокойным если встречаешь что-нибудь совсем новое и не слишком показывать интереса не привлекать слишком много внимания не копать слишком глубоко испачкавшись до невозможности как было когда я нашёл ногу от старой куклы и изгрыз её в клочья вперемешку с травой ну и гадость кашлял потом целый вечер так что меня чуть не увезли в больницу я думал путешествие а оказалось лежать и за нос трогали неприятно другие часто трогают себя за нос то чешут то трут то дышат громко а порой так взорвутся всем телом громко что мне стыдно за них становится и нос у них белый как всё остальное а у меня чёрный я и сам так научился если прибегу когда они брызгают на себя что-то из бутылочки пахнет ужас а они брызнут и радуются облизаться хочется эх и нервное я существо хозяин говорит тонкокожее а мне кажется кожа как кожа да и где он тут кожу увидел шерсть одна гладить можно потрепать расчёсывать руку туда запустить вздыбить слегка пошебуршать почесать собрать в одну кучу а потом иди сам порядок наводи что за люди но на солнце блестит одно слово – порода

Сейчас мало солнца и листья разбросаны а вечером если то вообще темно и фонари горят но это только слово такое горят а так светят себе понемногу вот я пожарную машину видел это значит горит где-то и жарко что не подойдёшь солнце так не умеет и все волнуются пожар говорят пожар я тоже распереживался такая громкая машина что у ног хозяина спрятался и чуть лужу не наделал где нельзя щенком был малыш ещё совсем а вот здесь можно а фонари что фонари светят и никого не трогают ой сколько фонарей я знаю и не расскажешь давно сбился со счёта есть друзья а есть так что и новые выросли и кто-то до меня с ними уже подружился иногда и Меджи тогда интересно

Осень тоже интересно когда листья разбросаны так и называется осень и нет-нет да и вздохнёт кто печально а что печалиться если листьев можно гору насобирать как будто это печенье и всё моё а потом разбросать разбросать разбросать и валяться вволю но не слишком чтоб не испачкаться

А после осени зима и снег господи до чего я люблю снег так что меня не видно один нос торчит особенно если с разбегу а потом весна и мокро дождь бывает противный собаку на улицу не выгнать ну уж фигушки а следом лето и можно ходить степенно и не совать нос не в своё дело или просто лежать как-нибудь тихонько и глаза закрыть и только из булочной чем-то тянет и из мясной лавки и из кафе на углу и из прачечной и из сада и по земле аромат стелется от моря так что пить хочется всё время как пузырь иногда нахлестаюсь и слушаю как в животике приятно бултыхается пока не осядет словно музыка

Сразу становится всё понятно иногда разлягусь мордой в лапы уткнусь и слушаю как люди разговаривают бывает что один сам с собой бывает что двое будто спорят бывает что сразу много набегут будто вечеринка у них и так много говорят говорят говорят про разное одни быстро другие медленно и вместе и по очереди а бывает споёт кто-нибудь и такой голос приятный что выть хочется я тоже хорошо пою и все смеются но не подпевают стесняются или нестройно выходит как будто язык не выучили только сосредоточатся и прислушиваются чтобы не пропустить а иногда даже заплачут но это я не люблю когда плачут сразу тоскливо и хвост виляет я говорю им не надо плакать посмотрите я же не плачу а они всё равно не понимают а что тут непонятного лежи и радуйся

До чего интересный камень наверное забыл кто-то не может быть чтобы такой прекрасный камень выбросили вот бы забрать его себе и похвастаться перед Меджи то-то она обалдеет и станет ещё красивее от зависти и мы сразу поженимся тут уж ей не устоять тут уж она никуда не денется тут уж она попрыгает но не забрать никак не получается зарыть его может чтоб не стащили а то этот человек больно пристально за мной наблюдает и улыбается подозрительно и грустит почему-то наверное потому что такого прекрасного камня ему не сыскать во веки веков как же поддеть его точно украдут на лавку присел рядом с хозяином спрашивает что-то опасность тревога кошмар беспокойство неприятности спрятать спрятать спрятаться где же спрятаться зовут надо бежать сейчас подбегу и всё разузнаю с богом

Разговаривают обо мне разговаривают присяду рядом тихонечко как будто всегда тут сидел а я что я ничего я всегда прямо тут и сидел если вы не заметили пнуть его что ли лапой или цапнуть легонько или на колени запрыгнуть хозяин рассказывает что мне уже два года зачем он так знает как я этого не люблю лучше бы погладил как приятно ещё давай надо успокоиться может камень и не заметят отвлеку внимание смотри какой у меня хвостик хозяин говорит что я добрый конечно добрый и не кусаюсь никогда погладить можно руку тянет красивые руки и пальцы как у паука мне нравятся пауки они смешные и весёлые и идут куда вздумается только осенью пауков нет может он паук но запах другой как у человека запах ладно так и быть если хозяин разрешает можно и погладить тоже приятно тем более он говорит что я красивый можно подумать я не знаю все говорят что я красивый даже Меджи приятно до чего же я прекрасный и очень умный конечно умный и послушный и пою хорошо и ем по расписанию а лапу дать это запросто никакой премудрости тут нет ты тянешь и я тяну но нет нет нет нельзя меня к себе и такого же нельзя таких же больше нет нигде на свете я видел столько собак видел и таких как я больше нет другие есть а таких нет птицы есть кошки есть хомяка видел змею видел лошадь видел корову видел красивая и пахнет вкусно только не играет а однажды ящерицу видел очень нервная и хвост длиннющий вилять неудобно и лизнуть не хочется а тебя лизну разочек щекотно ну всё-всё разулыбался не грусти человек как можно жить без собаки вообще не понимаю всем нужна собака человеку нужна собака камню нужна собака ох как же там мой камушек даже собаке нужна собака а вот и Меджи.

3

Изрядно промёрзнув, я вернулся в отель только к полуночи. Попросив чашку горячего чая, я поднялся в свой номер в надежде после долгих прогулок принять ванну и счастливо заснуть. Кто мог подумать, что наступающая ночь станет одной из самых бессонных в моей жизни.

Отперев дверь и войдя в комнату, я решил, что я снова оказался на улице, настолько там было холодно. Причину долго искать не пришлось – зияющая пропасть раскрытого окна выглядела более чем убедительно.

Это было необъяснимо. Я точно знал, что когда уходил – закрыл окно. Я помнил как произносил вслух эти слова; кому пришло в голову заходить в номер в моё отсутствие, да ещё и оставить после себя такое вопиющее безобразие. Горничная? Но зачем ей вообще понадобилось открывать окно – это такая местная традиция? Или она открыла окно на минутку, потом отвлеклась и, уходя, просто забыла про него?

Как бы то ни было, я почувствовал такую злость, что, не снимая перчаток, поднял телефонную трубку с намерением позвонить вниз и высказать свои претензии. Но сделать этого мне не удалось. В тот самый момент, когда я собрался нажать нужную кнопку, из ванной раздался шум. Он мог доноситься оттуда и раньше, но звуки, проникающие через открытое окно с улицы, да и сам факт открытого окна так меня поглотили, что я вряд ли мог воспринимать что-то ещё. Застыв с телефонной трубкой в руке, я услышал, как кто-то закрыл кран, затем мягко выдохнул, произнёс что-то по-шведски, а потом дверь в ванную открылась и в проёме появился человек, одетый в модную клетчатую рубашку и шорты с болтающимися подтяжками. Точно такие же были у меня, я даже подумал: не мои ли это?

Облокотившись на дверной косяк, человек осмотрел меня сверху донизу и снова, мягко выдохнув, произнёс:

– Ну, наконец-то.

А после, бросив взгляд на телефонную трубку в моей руке, добавил:

– Не стоит этого делать. Лучше положи трубку.

Я не двигался. Странно, но я не чувствовал страха. Если пытаться описать мои чувства, то, скорее всего, я впал в столь любимое мной недоумение, смешавшееся на этот раз с определённой долей оцепенения.

– Трубку положи, – повторил он совершенно спокойно.

– Что? – переспросил я зажатыми связками.

– Трубку положи, что тут непонятного.

– Кто ты? – спросил я, в надежде услышать, что человек просто ошибся номером. А может, это какой-то навязчивый поклонник-психопат, если такие у меня ещё остались?

– Можно подумать, ты не знаешь, – ответил он и ухмыльнулся.

– Честно говоря, понятия не имею, – сказал я.

– Имеешь. Уж о чём о чём, а об этом ты точно имеешь самое ясное понятие.

– Это шутка такая? – произнёс, я всё ещё скрывая раздражение. – Мы знакомы?

– Конечно, знакомы. Я знаю, кто ты, ты знаешь, кто я, так что мы очень даже знакомы. Мы знакомее, чем ты можешь себе представить. Знакомее знакомых. Мы настолько давно знакомы, что если бы тут был динозавр, он бы нам позавидовал.

– Это прозвучит невежливо, но прошу прощения, я тебя не помню.

Он хлопнул себя по груди и спросил:

– А так? Ничего не напоминает?

– Нет.

– Странно, – он задумался. – Очень странно. Обычно помогает.

– Послушай, мне не нравится эта игра, – процедил я, стараясь добавить в голос как можно больше металла. – Или ты называешь своё имя и объясняешь, как оказался в моём номере, или я вызываю полицию.

Я пытался вложить в эту фразу максимальную уверенность, хотя сам чувствовал, насколько глупо она звучит. Это было первое, что пришло мне в голову – я полагал, что нахожусь в добропорядочной стране, где нельзя просто так врываться в чужой номер, к тому же я всё ещё держал в руке трубку.

Чтобы он понял, что я не шучу, я положил палец на кнопку вызова портье.

– Я жду.

– Как знаешь, – выдохнул он и, закрыв за собой дверь, скрылся в ванной.

На секунду я замешкался, не в силах понять, на что он рассчитывает. Но просто так стоять и ничего не предпринимать я тоже не мог, поэтому я наконец нажал нужную кнопку и позвонил вниз.

– Незнакомый человек заперся в вашей ванной? – спросил портье, не скрывая удивления.

Было слышно, что с таким он сталкивается впервые, и он сам тут же это подтвердил, заверив, что немедленно поднимется ко мне лично.

В ожидании портье я уселся на стол и не отрывал взгляда от двери в ванную комнату, чтобы ничего не пропустить. Портье, надо отдать ему должное, явился через тридцать секунд. Объясняя ему ситуацию, я постарался сделать упор на то, что кто-то, вероятно, ошибся номером, но не может этого признать, мало ли на свете умалишённых. Подчёркнутая вежливость часто выдаёт в человеке волнение и страх, но я знал, что правда на моей стороне. Это мой номер, вот мой чемодан, вот зарядка от мобильного, вот мои солнечные очки, вот моё окно, в конце концов, я его помню! И я специально не стал его закрывать – пусть посмотрит своими глазами, что тут творится.

Пока я подбирал слова, чтобы максимально точно донести смысл, портье всё время понимающе кивал и шевелил бровями.

– Прошу прощения, – в итоге сказал он. – И правда, ерунда какая-то. Так вы говорите, он заперся в ванной?

– Да, в ванной, – подтвердил я, указав на дверь.

Портье подошёл к двери в ванную комнату и постучал. Ответа не было.

– Откройте, это портье! – потребовал он и повторил на шведском. Дожидаясь хоть какой-то реакции, он смотрел на меня, пытаясь вычислить насколько я в себе. Вежливо улыбнувшись, чтобы я не заподозрил его в незаконных мыслях, он постучал снова и, добавив громкости, продолжил: – Если вы не откроете сию секунду, я буду вынужден вызвать полицию.

И снова никакого ответа.

– А вы уверены, что там кто-то есть? – спросил портье, поворачиваясь ко мне. – Слишком тихо. Бандиты так себя не ведут. – И он постучал ещё раз.

– Ну, конечно, уверен, – ответил я. – Я пришёл с прогулки, замёрз, вы сами предложили мне чай, а потом я вошёл в номер, и тут было открыто окно, хотя я точно помню, что его закрывал, днём ещё приходила горничная и напомнила, чтоб я закрывал окна, если буду уходить, поэтому я отнёсся к этому очень серьёзно. Я хотел закрыть окно, когда вернулся, но передумал, чтобы вы могли убедиться, что открыл его не я – за две минуты комната не успела бы простыть насквозь. Потом я снял телефонную трубку, чтобы позвонить вам и узнать, кому понадобилось оставлять открытым окно в моём номере, но тут появился он… из ванной. И вернулся туда же. Я всё время был здесь и ждал вашего прихода.

– Очень странная история.

– Малоприятная.

– Да уж. Придётся ломать дверь. Вы же не могли запереть её снаружи, замок есть только внутри.

В этот момент он схватился за дверную ручку, аккуратно надавил на неё, и дверь поддалась. В комнате было темно.

– Чёрт! – портье включил свет и обвёл помещение взглядом. – Извините, но тут никого нет!

Он недоумённо посмотрел на меня, ожидая объяснений.

– В смысле? – не понял я.

– Никого нет. В ванной комнате ни одной живой души. Кроме меня. Проверьте сами.

Я встал со стола, подошёл к портье, заглянул в ванную и с удивлением осознал правду. Там действительно никого не было.

– С вами всё в порядке? – спросил портье. – Вы хорошо себя чувствуете?

– Вполне, – мягко ответил я.

– Поймите, я ни на чём не настаиваю. Я не утверждаю, что вам привиделось, но может, человек вышел, пока вы отвернулись или пока звонили вниз? Может, вы его не заметили?

– Исключено. Если только тут нет другого выхода. Я всё время был около входной двери.

– Как он выглядел?

– Обычно. Ничего странного. Клетчатая рубашка и шорты на подтяжках. Я плохо запоминаю лица.

– Ясно, – кивнул портье. – Признаюсь, я в затруднении. Мы только что вместе смогли убедиться, что тут никого нет. Если вы утверждаете, что выйти через главную дверь он не мог, то я не знаю, что и сказать. Вы сами можете это как-то объяснить?

– Нет, – ответил я, начиная раздражаться, и это мне не нравилось ещё больше, чем то, что у меня, видимо, случилась галлюцинация. Я собрался было извиниться и, выпроводив портье, предаться смакованию очередного разочарования в себе, как тут кое-что заметил: – Постойте, а как же окно?

– Которое вы, уходя, забыли закрыть?

– Нет, хотя и то тоже, но сейчас я про другое, – я указал ему на небольшое оконце почти под самым потолком ванной.

– И что?

– Оно открыто!

– Может, вы и его забыли закрыть?

– Но я его даже не открывал. Если окно в комнате я открывал, и это может подтвердить горничная, но потом я его закрыл… правда, этого никто не может подтвердить… то это окно я точно не открывал.

– Так же точно, как то, что незнакомый человек в клетчатой рубашке скрылся в вашей ванной?

– Послушайте, у меня нет ни сил, ни желания с вами спорить или что-то доказывать. Случилось что-то, что кажется мне непонятным, и я уже готов признать, что мне мог привидеться человек в клетчатой рубашке и шортах на подтяжках, может, я слишком устал, может, космические бури, может быть что угодно, но я точно знаю, что я не открывал это чёртово окно в ванной – это просто не логично. На улице не самый жаркий воздух, чтобы позволять ему проникать в самое тёплое место в номере.

Он повёл глазами, и я увидел, что он сомневается в моих словах. На его месте я бы тоже сомневался. Да и на своём я сомневаюсь не меньше. Но злиться и скандалить – худшее из всего, что я мог себе сейчас позволить. Будет лучше спокойно извиниться и, несмотря на поздний час, сменить отель или достать припасённую бутылку малинового Абсолюта и перестать обращать внимание на что бы то ни было.

– Может, вы и правы, – сказал портье, дотягиваясь до окна, чтобы его закрыть. – Я ещё раз всё проверю. Нельзя исключать, что окно открыла горничная, хотя я не понимаю зачем. Всё, что я могу для вас сейчас сделать – это предложить другой номер такого же класса, разумеется, без доплат.