Текст книги "Кетополис: Киты и броненосцы"

Часть II
В ПОИСКАХ

Подземная Джульетта: история аристократа

«Сегодня!»

Такой была первая мысль, пришедшая с пробуждением.

Он сел в постели и с хрустом потянулся.

«Сегодня!»

С этой же самой мыслью он опустил ноги на пол, нащупал атласные тапочки и сунул в них ступни. Просторный халат обнял плечи, после чего Артуро де ла Коста, последний – и, возможно, не самый удачный – отпрыск своего рода отправился умываться. Включать титан и греть воду он не стал – чтобы быстрее проснуться. День начинался такой, что жалеть и баловать себя не хотелось.

Сегодняшний день!

Не обращая внимания на холодные струйки, змеящиеся по плечам и груди, Артуро внимательно изучал в зеркале свое отражение, пытаясь понять, что же чувствует на самом деле: предвкушение? вожделение? азарт? страх? А может, и то, и другое, и третье, и четвертое, помноженные друг на друга?

Душа маялась: прыткое ликование сменялось тягучим страхом, приступы желания оборачивались брезгливым отвращением. Он сам не мог понять, действительно ли хочет того, за что заплатил.

– Сегодня! – твердо произнес последний из рода де ла Коста.

Отражение – узкое вытянутое лицо, капризная линия губ, породистый нос с характерной горбинкой – медленно и торжественно кивнуло. Артуро взбил пену и, взяв в руки бритву, начал приводить себя в порядок, уделяя особое внимание щегольской ниточке усов.

«Сегодня!» – мысленно произнес он и тут же выругался: рука дрогнула и оставила на коже едва заметный порез.

Старина Паоло Веццо, как обычно, встретил его во второй гостиной, приспособленной под фехтовальный зал. Несмотря на упредительные манеры и вышколенный вид, это был не дворецкий, а, скорее, настоящий мажордом, служащий семейству де ла Коста вот уже третий десяток лет. Сказать по чести, Артуро не представлял, во что превратится фамильный особняк, если Паоло когда-нибудь покинет его больше чем на неделю.

Мажордом уже был облачен в фехтовальный костюм. Серебряный поднос, на котором красовались подрумяненные тосты с беконом и чашка дымящегося кофе, казался в его руках совершенно лишним. Артуро не удивлялся: так начиналось каждое буднее утро.

– Доброе утро, сеньор, – склонил голову Веццо.

– Доброе, Паоло.

Молодой де ла Коста старался держаться со старым слугой приветливо. После смерти отца прошло уже больше месяца, и Артуро опасался, что со дня на день Веццо может потребовать выходное пособие. Одно дело служить такому влиятельному и уважаемому человеку, как де ла Коста-старший, и совсем другое – его беспутному отпрыску. Только приняв на себя бремя старшего в роду, Артуро начал понимать, сколь многое не только в хозяйстве, но и в финансовых делах семьи де ла Коста держится на аккуратности, пунктуальности и педантичности Паоло Веццо.

Остаться без него – все равно что без рук. Придется позабыть привычную праздность и браться за нуднейшую рутину ведения дел – или нанимать нового управляющего, что по нынешним временам тоже не так-то просто.

Да и разминаться по утрам будет не с кем…

– Я немного проспал? – спросил Артуро, прихлебывая кофе.

– Самую малость.

Паоло терпеливо дождался, пока де ла Коста закончит завтрак, облачится в костюм для фехтования и возьмет рапиру. Отсалютовав хозяину, Веццо встал в защитную стойку.

Артуро атаковал в непривычной для себя агрессивной манере. Рапира жалила и рассекала воздух, старый мажордом едва успевал парировать выпады, медленно отступая в конец зала. Несмотря на происхождение, Паоло Веццо не жаловал италийский стиль фехтования с характерными низкими стойками и размашистыми ударами, однако в защите от него был весьма искусен…

Ныне – в эпоху револьверов и первых автоматических пистолетов – аристократы уже не носили шпаг, но в семействе де ла Коста фехтование считалось для мужчин занятием обязательным. Избавившись от диктата всесильного отца, Артуро и не подумал изменить традиции. Ему казалось, что ежедневные упражнения – это дань уважения долгой череде предков, наверняка с неодобрением посматривающих сверху на своего взбалмошного потомка.

А основания для неодобрения у них, безусловно, имелись. Избавленный от особых пороков, младший де ла Коста вырос практически лишенным и добродетелей. Скорее равнодушный, чем жестокий, лицемерный, чем лживый, легкомысленный, нежели похотливый, поверхностный, нежели недалекий, Артуро производил впечатление обломанной ветки, влекомой бурным течением жизни.

И он давно уже отдался на волю волн – человек без определенной цели и даже без серьезных желаний. Артуро слишком быстро уставал от любых впечатлений, которые приносил проплывающий мимо мир.

Еще до смерти отца молодой аристократ пресытился теми развлечениями, что мог дать Кетополис. Балы и опера наводили на него скуку. Скоротечные романы тяготили необходимостью изображать галантного кавалера. В спорах о политике, женщинах и играх де ла Коста раздражался самим фактом существования людей, несогласных с его мнением.

Одно время отец собирался отправить его учиться в Навигацкую школу, но карьера военного офицера явно не подходила переменчивому и непостоянному Артуро. И потом, гибель младшего офицерского состава считалась не таким уж редким делом, а де ла Коста-старший боялся отойти в лучший мир, так и не увидев наследников. По этой же причине он не отправил отпрыска в Европу, где у семейства имелись свои предприятия, управляемые поверенными, и где молодому человеку следовало бы получить серьезное образование. В Европе царило беспокойство – социальное, международное, политическое… Де ла Коста-старший не хотел рисковать.

До тех пор, пока Артуро не обзаведется семьей и наследником, отец намеревался держать его подле себя. Сильный и жесткий мужчина, разочаровавшийся в сыне, он с нетерпением ждал появления внука, который мог бы реализовать его надежды и мечты.

Но последний из рода де ла Коста давно строил жизнь по собственному разумению. Очень скоро он испробовал все, что в Кетополисе можно было купить за деньги. Перспективный молодой аристократ, некогда блиставший на балах и светских приемах, Артуро все чаще оказывался замешанным то в нелепых выходках Клуба Завидных Холостяков, то в мутных историях, связанных с сомскими бобами. Перед ним распахнули двери опиумные курильни Пуэбло-Сиама и сомнительные заведения Горелой Слободы, а бульварные газетенки трепали его имя, как охотничья собака подбитую птицу.

Если Артуро о чем и думал, то никак не о продолжении славного рода де ла Коста. Его эпатажное поведение вызывало неослабевающий интерес прекрасной половины кетополийского аристократического общества. Но повышенное внимание женщин лишь окончательно утомило, развратило и разочаровало Артуро.

Увы, ни ожиданиям, ни мечтам его отца не суждено было сбыться. Со старым графом покончили собственные привычки. Врачи заявили, что де ла Коста-старшего убили любимые манильские сигары – огромные, как макеты дирижаблей, – одна из которых неизменно дымилась у него в руке или в зубах.

Казалось, что теперь, окончательно избавившись от родительского надзора и получив доступ к огромному состоянию, молодой граф пустится во все тяжкие. Однако меланхоличная и капризная натура внезапно заявила о себе – и с момента смерти отца Артуро резко переменился. Он стал избегать толпы, собраний, попоек с приятелями из Клуба, да и вообще выходил из дома только по настоянию Паоло Веццо, когда этого требовали неотложные дела. Остальное время Артуро проводил в опиумных или винных грезах, пытаясь разглядеть в диковинных видениях ту идею, что вновь озарила бы его беспросветно серую жизнь.

…И вот теперь Паоло Веццо недоумевал, что вдруг нашло на его молодого господина. Казалось, того распирает неведомая энергия, заставляя чуть не грудью бросаться на рапиру противника. В зале стоял лязг смыкающихся клинков, изредка перемежаемый отрывистыми выкриками Артуро.

И все же опыт превозмог буйство молодости. Де ла Коста никак не удавалось пробить оборону старого мажордома, а держать взятый темп долго оказалось затруднительно. Сказывались и бессонные ночи, сожженные на смоченном абсентом кусочке сахара, и опиумные бдения, и, конечно, короткие минуты слияния с неведомым под воздействием синих сомских бобов… И пяти минут не прошло, как дыхание де ла Коста сделалось тяжелым и неровным, по лицу поползли капли пота. Веццо же, прекратив отступление, понемногу начал контратаковать.

Наконец молодой аристократ отступил на шаг и снял маску.

– Довольно, Паоло, у меня вся грудь в синяках. Ты крепок как мореное дерево, упрямый старик!

– Вы сегодня избрали несколько опрометчивую тактику, сеньор, – не скрывая, что польщен грубой, но все же похвалой из уст молодого господина, произнес мажордом, в свою очередь опуская рапиру и снимая маску.

На самом деле возраст Веццо давал о себе знать, и еще как! Сердце пестиком в ступке толклось под ребрами, легкие горели от нехватки воздуха, и только привычка хранить невозмутимость, какой могли бы позавидовать хваленые английские дворецкие, заставляла пожилого итальянца держаться как ни в чем не бывало.

– Сегодня! – неожиданно рассмеялся де ла Коста. – Вот именно, Паоло. Сегодня!

Последнее слово он произнес с такой значимостью, что Веццо невольно наморщил лоб, пытаясь сообразить, не запамятовал ли он какую-то важную дату. Младший де ла Коста не стал ничего объяснять, приказав только приготовить к обеду дорожный костюм.

– Мы куда-то едем? Приготовить ваш мобиль?

– Нет, Паоло, ты никуда не едешь. Это у меня будет небольшое путешествие, – улыбаясь своим мыслям, ответил де ла Коста. – Я вернусь сегодня поздно и почти наверняка не один. Пусть в комнате будет вино, и все. Никакого ужина, никаких цветов, и ты тоже не потребуешься. Можешь составить собственные планы на вечер, а то и… – он заговорщицки подмигнул мажордому, окончательно введя того в недоумение, – на ночь.

День проходил как обычно. До обеда Артуро рассеянно пролистал газеты, принесенные Паоло Веццо, – «Курьер Кетополиса», «Полицейский вестник», «Кетополис для всех», – потягивая из бокала сухой херес. После ознакомления с новостями он нехотя взялся за корреспонденцию.

Своей доли внимания ждали письма и отчеты от поверенных, а также бесчисленных торговых партнеров отца. Но сегодня думать о делах было решительно невозможно! Тем более, что эти письма обычно зачитывал молодому хозяину Паоло – отрывками, вкратце доводя до того суть изложенного и просимого, а заодно подсказывая, как, в каких словах и используя какие обороты лучше ответить.

Немало пришло и личных писем. Среди прочих конвертов Артуро обнаружил изящно оформленное приглашение в Оперу от Клуба Завидных Холостяков – сборища молодых, не обремененных принципами классической морали, финансовыми проблемами и грандиозными планами на будущее аристократов Кетополиса. Несколько «подвигов» Артуро в свое время так впечатлили общественность, что с тех пор секретарь Клуба исправно присылал в особняк де ла Коста уведомления о деятельности Холостяков, присовокупляя приглашения на мероприятия самого разного свойства.

На сей раз в письме, к которому прилагалось приглашение на премьеру долгожданного «Левиафана», выражалась надежда на то, что Артуро де ла Коста соизволит приобщиться к высокому искусству… с одной, правда, маленькой оговоркой. Поскольку часть расходов на приобретение билетов для Клуба взял на себя неназванный меценат, членам Клуба предлагалось поддержать затеянную им акцию. А именно: «за недостаток уважения к нравам и обычаям нашего славного города» освистать заморскую звезду – приглашенного на ведущую партию знаменитого русского певца Федора Шаляпина.

Хмыкнув, де ла Коста отложил приглашение в сторону.

Конечно, не побывать на премьере «Левиафана», о которой только и говорят последние два месяца на всех углах, для человека благородных кровей – чистейшей воды моветон. Но, увы, у него другие планы на вечер.

Впрочем, почему «увы»?

«Сегодня!» – напомнил себе Артуро, и его тонкие капризные губы скривились в хищной ухмылке.

Он выдвинул нижний ящик стола и извлек на свет небольшой хромированный револьвер с серебряными накладками и рукояткой, отделанной костью нарвала. На костяных щечках красовалась изящно вырезанная сцена: кальмар, душащий в своих щупальцах кашалота.

Откинув барабан, де ла Коста вытряхнул на руку желтые цилиндрики патронов и самым тщательным образом исследовал каждый. Получая явное удовольствие от процесса, он вогнал патроны обратно в барабан, крутанул его и защелкнул. Далее Артуро проделал нечто странное, весьма удивившее бы Паоло Веццо, стань он тому свидетелем. Достав из того же ящика обыкновенную винную пробку, Артуро вставил ее между взведенным курком револьвера и капсюлем патрона. Потрогав большим пальцем пробку сбоку, он убедился, что та не вылетит от случайного нажатия. Теперь при нужде можно было скрытно опустить руку в карман, выдавить пробку пальцем и стрелять, не тратя времени на взвод курка.

Этому приему, не вяжущемуся с благородным происхождением, де ла Коста научился у человека, на встречу с которым сейчас, собственно, и собирался.

Пару лет назад в поисках острых ощущений де ла Коста связался с компанией лихих контрабандистов. После выспреннего, щепетильного и суетливого общества кетополийской аристократии мир новых знакомцев казался Артуро наполненным истинной романтикой и красотой смертельного риска.

Бродяги разной масти по мелочи протаскивали в город все, что только подпадало под канцлеровы запреты и акцизы, а оттого – по закону компенсации – махом вырастало в цене. Какое-то время Артуро находил мрачное удовольствие в том, что мешает имя предков с грязью и плюет на сословные предрассудки Кетополиса, занимаясь вещами совершенно недопустимыми.

Но и эти впечатления приелись очень быстро.

Новый приступ меланхолии заставил Артуро прекратить заигрывания с обитателями городского дна. Ни одна из афер, в которых поучаствовал де ла Коста, не принесла сколько-нибудь ощутимой прибыли. Всякий раз барышей хватало едва-едва на то, чтобы покрыть предварительно понесенные расходы. А дважды и вовсе все шло прахом из-за внезапных облав «каракатиц» и Досмотровой службы – приходилось уносить ноги, бросив товар, деньги за который, понятно, были выплачены вперед.

Убрав револьвер в карман дорожного платья, Артуро де ла Коста извлек из гардероба трость черного дерева с серебряным навершием в виде взлетевшего в прыжке дельфина-афалины. Хвост животного изгибался так, что образовывал нечто вроде гарды, прикрывающей руку владельца трости. И это не было ни случайностью, ни художественным изыском: Артуро потянул за рукоять, из трости выскользнул клинок толедской стали с легко узнаваемым клеймом великого оружейника Хуана Ортеги. Будучи полой, трость скрывала внутри короткую, но прекрасно сбалансированную и острую как игла шпагу, настоящее произведение искусства.

Полюбовавшись, Артуро спрятал оружие в ножны-трость и направился к дверям.

Особняк де ла Коста стоял на восточном склоне Монте-Боки, недвусмысленно обозначая положение его владельца в кетополийском обществе: выше располагались лишь дворцы особ королевского рода. По пологой гаревой дорожке Артуро спустился к воротам, и молчаливый привратник-колумбиец закрыл калитку за молодым хозяином.

Предельная улица служила вполне зримой чертой между истинной знатью и просто преуспевающими гражданами. Публика, прогуливающаяся по широким тротуарам с разных сторон улицы, никогда не смешивалась.

Артуро, то и дело раскланиваясь со знакомыми, небрежной походкой шел по «верхней» стороне. Дважды он весьма категорично пресек попытки заговорить с собой, заслужив недоуменные и неприязненные взгляды в спину.

Не сказать, что это сильно его озаботило. В светском обществе Артуро уже успел приобрести репутацию мрачного буки, которая неплохо защищала от нежелательного общения, но действовала, увы, не на всех…

Как говаривал мудрый Паоло, была бы устрица, а лимон найдется – из идущего навстречу Артуро экипажа буквально выпал жизнерадостный толстяк и вскинул руку в приветственном жесте.

Барон Мильс относился как раз к той категории людей, кому всегда глубоко наплевать на настроение собеседника, когда они сами не прочь поговорить.

– Артуро, любезный мой, как рад я вас видеть! – нимало не тяготясь правилами приличия, закричал Мильс, одной рукой придерживая на голове модный цилиндр, а другой оживленно потрясая перед собой скомканной газетой. Невысокий, но объемистый, почти квадратный, на своих маленьких ножках барон больше всего походил на огромную тумбочку – его большая голова сидела прямо на плечах, почти лишенная шеи. Из-за несуразной внешности и эксцентричной манеры поведения он частенько становился мишенью для шуточек и героем эпиграмм.

Наиболее агрессивные выпады в свой адрес жизнелюбивый барон отражал невероятно едкими и циничными фельетонами, а недоразумения более сложного или слишком личного характера улаживал либо деньгами, либо недвусмысленным оскорблением обидчика. Учитывая, что барон Мильс был вице-президентом Королевского Охотничьего Стрелкового Клуба Кетополиса и неоднократно брал призы в стрельбе из самых разных видов оружия, на сатисфакции настаивали очень немногие.

В последнее время барон благоволил молодому де ла Коста и при каждом удобном случае старался втянуть его в беседу. Поскольку это обычно выливалось в пространные монологи Мильса на любую из обсуждаемых в обществе тем, Артуро не был рад повышенному вниманию толстяка к своей особе.

– Вы только посмотрите на это! Возмутительно! – едва поравнявшись с Артуро, со свойственной ему экспрессией вскричал Мильс и сунул молодому графу под нос истрепанную газетенку.

– Вы говорите о сегодняшнем взрыве? – осторожно осведомился де ла Коста.

Сам он был не в курсе подробностей случившегося, но всеведущий Паоло Веццо, провожая молодого господина в город, не преминул попросить Артуро об осторожности в связи с этим происшествием.

– Взрыв? Ха, взрыв! И что с того? В этом городе постоянно что-то взрывается – само или с благословения известных людей. То паровой котел у пассажирского мобиля, то бомба у стен Совета. Рано или поздно на город рухнет еще и пылающий дирижабль – вот это будет спектакль, скажу я вам! Смотрите лучше сюда!

Барон всучил газету де ла Коста:

– Свежайшая! Эти мерзавцы в Воздушно-Почтовой Компании, скажу я вам, отрабатывают свои деньги!

– Мне, кажется, незнаком язык, на котором это написано, – пробежав глазами по мешанине латинских и диковинных паукообразных букв, признался Артуро.

– О, мой юный друг… Это же русский! – откликнулся Мильс, довольный возможностью в очередной раз щегольнуть своими энциклопедическими познаниями. – Совершенно варварская страна и совершенно очаровательный язык! Но ваше счастье, что вы не можете это прочесть! Возмутительно! Эти северные варвары-полуазиаты, эти чертовы потомки скифов смеют высказывать нам свои претензии! Их, видите ли, шокирует наша социальная система. А ведь сами лишь каких-то сорок лет назад отменили позорный феодальный пережиток – это их крепостное право.

– Какое им дело до Кетополиса? России разобраться бы в своих менуэтах с Европой, – Артуро имел неосторожность проявить видимость интереса, и барон Мильс немедленно вцепился в него как клещ.

– Вот именно, друг мой! Вот именно! Какие-то русские, еще вчера гнувшие спину на полях своих господ, смеют критиковать нас за то, что мы используем труд пещерников! Страна, управляемая tsar и даже не имеющая собственной конституции, смеет поучать нас – наиболее просвещенную и развитую державу в мире! Экие стервецы! Попомните мои слова, юный граф! Россия, а не Германия станет оплотом этой новомодной заразы – социализма. Вот смотрите, что пишут! – барон Мильс начал цитировать, жестикулируя с таким ожесточением, что прохожие шарахались в сторону и с недоумением оглядывались на странную пару. – «Совершенно возмутительно для Европы закрывать глаза и поддерживать добрые торговые отношения с агрессивной морской державой, пропагандирующей культ силы и до сих пор зиждящейся на рабском труде»! Нет, после подобных слов я, право, только порадуюсь обструкции, которую Гибкий Шульц устроит сегодня вечером русскому выскочке Шаляпину!

Куда любопытнее было бы расспросить о Шульце и Опере, но Мильс явно ждал совсем другого вопроса.

Молодой аристократ, незаметно вздохнув, поддержал беседу в избранном бароном русле:

– Под рабами, я так понимаю, они подразумевают морлоков?

Кетополис существовал во многом благодаря беспросветному труду человекоподобных созданий, загнанных в бесконечные лабиринты катакомб. В руках подземных находилась канализация Кето, его котлы и насосы для ферментации отходов и получения газа, подавляющее большинство горных разработок. Но обсуждать данную особенность градоустройства в аристократическом обществе считалось неприличным.

Однако для Мильса запретных тем не существовало.

Эксцентричный барон мгновенно оставил в покое «чертовых потомков скифов», осмелившихся критиковать его любимый Кетополис, и воспользовался вялым вопросом Артуро как трамплином:

– Морлоки? Пфф! Умоляю вас, граф де ла Коста! Они всю жизнь были «пещерниками» и «подземными»! Но чертов англичанин, писака Герберт Уэллс издал свою «Машину времени» – и пожалуйста! Мы как канарейки талдычим: «Морлоки, морлоки!»

– Не читал.

– О, это не повод печалиться, мой юный друг! Пустая трата времени. Весь мир в один голос восторгается проницательностью и удивительным полетом фантазии этого Уэллса, и как он сумел приподнять завесу времен на сотни лет вперед. А между тем это восхищение совершенно незаслуженно.

– Отчего же?

Общество приставучего как кальмарья присоска барона тяготило Артуро, но он надеялся, что рано или поздно им встретится кто-нибудь из многочисленных знакомых Мильса и барон переключится на новую жертву.

– Ну как же? Впечатлительный Уэллс, потрясенный пребыванием в Кетополисе, всего лишь создал аллегорию, пародирующую наше с вами общество! Просветленные элои благоденствуют наверху за счет диких и примитивных морлоков, живущих внизу. Мир будущего? Чушь! Сегодняшние реалии Кетополиса! Даже пожирание морлоками своих якобы хозяев – не что иное, как метафора. Уэллс почти дословно пересказал наши городские легенды о том, что пещерники похищают детей.

Мимо беседующих аристократов проскользнули, смущаясь и опуская глаза, прелестные гимназистки. От наметанного глаза барона не ускользнуло, какими взглядами девицы тайком одарили его молодого спутника. Прожженный ловелас, Мильс даже красноречиво поднял бровь, приветствуя успех де ла Коста, но Артуро лишь небрежно пожал плечами.

Его скука приумножалась.

– Вот увидите, он еще про нашего Вивисектора книгу напишет. Я даже вижу фабулу – сумасшедший ученый, прячущийся на затерянном в океане острове, где проводятся жуткие эксперименты над людьми! Он делает из них жуткие полуживые автоматы… хотя нет, мы же говорим об аллегории. Делает из них животных? Или вообще делает из животных людей! Как вам? В Кетополисе за такое сочинение не дадут ни гроша, но за пределами нашего города книга пойдет на ура. Я вот думаю даже: может, опередить мистера Уэллса и самому взяться за перо? Полагаю, у меня выйдет недурно!

– Возьмитесь, барон, – великодушно согласился де ла Коста. – В самом деле! Перо подчинится вашему темпераменту!

Мильс остановился, чтобы поцеловать ручку не то знакомой, не то очередной пассии, так пышно упакованной в галлийские кружева, что рассмотреть фигуру не представлялось возможным. Артуро воспользовался этим подарком судьбы, выкрикнул скомканные слова прощания и бросился через мостовую к пыхтящему у противоположного тротуара мобилю.

– Куда изволите, господин хороший? – жизнерадостно поинтересовался белобрысый детина скандинавской наружности.

От изрядно вытертого на локтях шоферского волчьего кожушка пахло зверем.

– Гони к Стаббовым пристаням! – приказал де ла Коста. – Двойная плата.

Шофер пожал плечами и, потянув свисающую сверху треугольную ручку, дал предупредительный свисток.

Мобиль окутался горячей белесой дымкой. Ближайшие к машине прохожие подались в стороны, не скрывая недовольства. Шофер покосился на странного пассажира, недоумевая, что такому холеному красавчику, «чистенькому», могло понадобиться в самом мрачном углу Кетополиса.

Вряд ли можно было найти в городе более неподходящее местечко для высокородного аристократа, чем Стаббовы пристани.

В Кетополисе хватало захолустных окраин, недружелюбных к жителям Бульваров и Монте-Боки. Нищие рабочие пригороды тянулись от города на север к Ганаю и Патройе, на восток по обе стороны Баллены – до заболоченных берегов Переводья, на юг – до меловых пустошей Белых холмов. Предместья были прибежищем людей, балансирующих между бедностью и нищетой, давно отчаявшихся и разуверившихся в справедливости кетополийской монархии – и оттого не слишком доброжелательных к представителям высшего общества, «блистающей пене социума». Ни один здравомыслящий аристократ даже днем не сунулся бы туда без вооруженной охраны – так то окраины…

Но была и другая, особая часть города, гниющая язва в прямой видимости от королевского дворца – Старый порт, все чаще зовущийся Мертвым.

Странно, но судьбу суши решила вода. Слишком короткая песчаная коса Тенестра едва-едва прикрывала залив от океана. Открытая злым западным ветрам бухта то и дело превращалась в непреодолимую преграду для рыбаков и купцов: еще несколько лет назад у пристаней неделями томились баркасы и шхуны, а в портовых кабаках гуляли до одурения заморские моряки.

Кето, остающийся в стороне от бесконечной череды континентальных войн и ужасов бирманской экспансии, обеспеченный собственными ресурсами, ведущий интенсивную торговлю, задыхался без надежных морских ворот.

И едва новый порт заявил о себе, старый был обречен на вымирание. Опустели огромные склады, обветшали выстроенные когда-то по приказу легендарного Стабба причалы, а десятки кварталов, прилегающих к бухте, быстрее быстрого растеряли славу бойкого места.

Дальний край порта и основание песчаной косы затянули сети Плетельни. В пустующих зданиях порта обосновались воровские шайки, артели контрабандистов, поговаривали даже, что здесь иногда бесконтрольно выходят на поверхность морлоки.

Мобиль миновал ржавую опору трамвайного виадука, пересекающего Предельную под острым углом, и спустился в Горелую Слободу. Она тянулась от Бульваров до Плетельни – длинная полоса шириной в три-четыре квартала, отсекающая бухту от остального города и вслед за Мертвым портом охваченная тлением и одичанием. Купеческие семьи, когда-то державшие здесь зажиточные дворы, большей частью перебрались на берега Баллены, поближе к Новому порту, Хрустальной Башне, под бочок к аристократам Монте-Боки, под защиту гардемаринов и офицеров. Осталась в Слободе все больше всякая шушера – торговцы краденым, танцовщицы из бесчисленных варьете, подвальных театров, кабаков, коммивояжеры-лоточники, чьи сумы вечно набиты грошовым скарбом… Крепкие добротные особняки купцов словно бы огрузнели и почернели, расплылись выброшенными на берег китовыми тушами.

Артуро с брезгливым интересом рассматривал открывающиеся его взору пейзажи Слободы, еще более неприглядной при дневном свете. Так выглядит престарелая кокотка, еще не скрывшая опухшие веки и дряблую кожу под слоем румян и пудры.

Мобиль, скрипя рессорами, вошел в поворот и скользнул в неприметный проулок, уходящий влево и вниз, под уклон.

– Ваша милость, вы это… звиняйте, что я не в свое дело лезу и все такое, – не утерпев, заговорил шофер. – Но Стаббовы пристани это… плохое место. Мы-то люди битые, знаем, зачем богатые господа в такую глушь изволят нос казать, так что… ежели что требуется, ну, там, девочки во всем безотказные, гашиш марокканский или даже немножко синих, все можно организовать в лучшем виде. Тут, в Слободе, надежное местечко есть, неподалеку от Приголубы…

Артуро прервал:

– К летучему вельботу рули.

Шофер обиженно замолчал, сосредоточившись на дороге. Де ла Коста показалось даже, что тот бурчит что-то про «зажравшихся аристо». Впрочем, и без того взвинченный грядущими событиями, граф предпочел убедить себя, что ему именно показалось.

Лет десять назад во время шторма пришла большая волна, перемолола половину причалов, захлестнула прибрежные постройки и протащила по одной из главных портовых улиц тяжелый паровой катер. Когда вода откатилась, суденышко немедленно треснуло пополам. Безутешный хозяин отказался что-либо делать, и катер навсегда застыл посреди улицы, превратившись в элемент городской архитектуры.

Стремительно темнело. Портовые улицы были пустынны, а редкие прохожие не вызывали доверия. Шофер то и дело оглядывался по сторонам, видно, жалел уже, что ввязался в эту авантюру.

Артуро тоже занервничал. Его пальцы сжались на холодной рукояти трости. Близость толедского клинка успокаивала, хотя графу де ла Коста и не приходилось до сих пор пускать орудие в дело.

Начальник полиции Кетополиса, заручившись поддержкой высших чинов береговой охраны и Досмотровой службы, неоднократно обращался к Канцлеру с просьбой провести полувоенную операцию по зачистке Мертвого порта, но раз за разом получал отказ. Ответ всегда был один и тот же, вычурный и казенный: «Меры сии носят преждевременный характер и могут учинить смуту и беспорядки среди населения».

А меньшие усилия пропадали втуне – заброшенные доки, мастерские, склады, ремонтные дворы, усеянные обломками корпусов и ржавыми остовами, представляли собой запутанный лабиринт, слишком хорошо знакомый местным обитателям. Одно время полиция активно проводила в порту рейды, пытаясь покончить с преступным промыслом, но улов всегда был до смешного мал.

Мобиль из проулков ненадолго выскочил к самому берегу. По светлому еще небу неслись тревожные рваные облака. Неровная гребенка причалов пыталась причесать лохматые волны. Чайки и альбатросы метались над водой под стать облакам.

Сипя и чихая клубами пара, мобиль отвернул от Стаббовых пристаней в глубь порта.

Поежившись, Артуро плотнее запахнул теплый, подбитый мехом плащ. Сумерки смыкались вокруг мобиля, как челюсти кашалота. Шофер нервно одергивал правой рукой кожушок.

– Дальше не повезу, вам тут пять шагов пройти, – поставил условие он. – И ждать не буду, уж не взыщите.

Де ла Коста безропотно расплатился и покинул теплое нутро мобиля. Подступающая темнота, лишь изредка прореженная светом далеко отстоящих друг от друга фонарей, казалось, добавляла мороза и без того зябкому октябрьскому вечеру. Вдруг накатило ощущение приближающейся опасности, заставив молодого графа опустить руку в карман и провести пальцами по рукоятке револьвера в тщетном поиске спокойствия и уверенности.