Текст книги "Кетополис: Киты и броненосцы"

Часть IV
ТАНГО ЖЕЛЕЗНОГО СЕРДЦА

Билет в один конец: история каторжника

Утро наполнило комнату непривычной тишиной. Ни грохота кашля, ни надрывного сипения. Вместо приглушенного бормотания и шаркающих шагов – невнятный гул откуда-то снаружи. Мерное бзденьканье по ржавой рельсе сменилось тиканьем ходиков.

Тишина была необычной, неправильной.

Ощущение неправильности добавляла упругая женская грудь, чудно умещающаяся в правую ладонь. В полудреме Роберт улыбнулся и пустил ладонь в экспедицию: по мягкой, слегка прохладной коже, под которой угадывались хрупкие ребра; по крутому изгибу бедра. Когда ладонь натолкнулась на оборку чулка, за спиной заворочались. Бабочки поцелуев запорхали по шее и плечу Роберта. Это окончательно выдернуло его из сна.

Он потянулся и тут же почувствовал, что в левый висок упирается что-то тупое и твердое.

– Ммм, – недовольно промычал Роберт.

Бабочки исчезли, а за спиной, слегка коверкая гласные, проворковали:

– Доброе утро, господин О’Нил.

– Ммм, – согласился Роберт, все еще усердно цепляясь за сон, и принялся шарить под подушкой. В руку легла рифленая рукоять револьвера. Боб лег на спину и вытащил кольтовский «фронтир». Тупая боль в левом виске осталась на месте.

Роберт поморщился и открыл глаза. В луче тусклого света, продиравшегося меж задернутых тяжелых штор, сидящая рядом девушка казалась выточенной из черного дерева. Блеснули жемчужные зубы, и она оседлала Роберта. Боб моргнул и понял, что с ним разговаривает «старшая» из дамочек – мулатка.

– Господин О’Нил желает что-нибудь? – Ее указательные пальцы описали два полукруга по груди Роберта и начали щекотать дугу шрама. Прошлись навстречу друг другу от плеч к солнечному сплетению, встретились, стали опускаться к животу.

– Помыться, сигару и виски, – прикрыв глаза, прикинул Роберт. И уточнил: – Но сначала виски.

Девушка перестала наглаживать размашистый игрек кончиками пальцев. Толкнула бедро напарницы:

– Джесс! Джессика! – Та встрепенулась. – Набери мистору О’Нилу ванну. С пеной, солью и маслом.

Фраза прозвучала приказом, но темненькая на всякий случай вопросительно глянула на Роберта. Он кивнул. От резкого движения в голове закачался маятник.

Вид мраморной, качающей бедрами статуи, идущей в ванную комнату, заставил маятник слегка сбавить амплитуду. – Э…

– Намоби, – подсказала темнокожая.

– Да, – согласился Роберт. Внезапно он понял, что в комнате довольно прохладно. – Двойной безо льда.

Намоби соскочила с кровати и принялась колдовать у трюмо. В зеркале отражались ее вздернутые темные соски, плотные, как дикие вишенки. За стеной загудели, поднатужились трубы, и шум бьющей о чугун воды вскоре сменился журчащим бульканьем. Через минуту Роберт уже пил, оперевшись о спинку кровати, а Намоби пыхала дымом, не давая сигаре остыть, и вовремя протягивала ему для затяжки.

– Господин О’Нил, – Джесс вышла из ванной и картинно изогнулась, поднимая что-то с пола у входной двери. Роберт еще раз смог оценить прелести девушки, сравнить с мулаткой. В те времена, когда он только приехал в Кето, такая парочка называлась «кофе с молоком». Две одинаковые, как отливки из одной формы, девки – темная и белая. Высший сорт в сфере постельных удовольствий. Город встречал его по первому классу…

Блондинка поймала оценивающий взгляд и выдала наимилейшую улыбку:

– Вам конверт.

– Положи на трюмо, – ухмыльнулся Роберт.

– Что-нибудь еще, господин О’Нил?

Боб сел, утопив дубленые стопы в пружинистый ворс ковра, пощелкал пальцами в сторону вешалки и закутался в тут же поданный махровый халат.

Немного согревшись, Роберт прислушался к маятнику. Он исчез. Вода жизни, выдержанная двенадцать лет на Зеленом Острове, даже в этой дыре делала свое дело – на Роберта навалилось благодушие:

– Пожалуй, нет, девочки. Можете одеваться.

Под шум юбок и треск корсетов он медленно поднялся и подошел к трюмо. Желтым прямоугольником лежал на полированном дереве конверт. Вычурными изгибами синели на бумаге «Р. Д. И. H.».

«Твою мать, – подумал Роберт. – Нил – это река в Африке. Меня зовут – О’Нил!»

– Простите, что? – отвлеклась от завязок на чулке Намоби.

– Все нормально, – буркнул Роберт. Он понял, что думает вслух. Настроение ухудшалось с каждой секундой, но ему все еще хотелось быть галантным с первыми за такой долгий срок женщинами. Боб пригубил виски прямо из горла и взял бумажник. – Вот, девочки. По двадцать крон каждой.

Деньги напугали девок больше, чем острозубые дикари с болот Синвилья.

– Ну что вы, господин О’Нил, для друзей господина Шульца мы работаем бесплатно, – закудахтала темненькая.

– Да ладно вам, девочки, – отмахнулся Роберт и вновь приложился к бутылке. – Вы отработали этих рыбок честно. Берите, я не буду морзянить о своей благодарности, – подмигнул он, глядя, как на хорошеньких мордашках жадность борется со страхом. – Слово ирландца, – вколотил последний гвоздь Боб.

– Спасибо, господин О’Нил, – спрятала деньги за корсаж мулатка.

Роберт махнул рукой, мол, не стоит благодарить. Хмель вновь ударил в голову, вышибая утренний клин из виска. Боб облизал губы, тихо радуясь, что к нему вернулось приятное расположение духа. Он уже бросил лед в стакан, когда блондинка подала голос:

– Простите, господин О’Нил.

– Ну? – повернулся он к девушкам.

– Господин О’Нил, – у выхода Джесс теребила юбку. Щеки ее горели и были похожи на персики, – а вы и вправду тот самый Дикий Ирландец? – выпалила она, набравшись смелости.

Старшая цыкнула, но было поздно. Ноздри Роберта вздрогнули.

– Кто?

– Ну, – замялась девушка, осознав, что отступать некуда. – Мадам Тюрэ обмолвилась перед выездом…

– Язык бы вырвать вашей мамке, – процедил Боб. – Значит, так, девочки. – Он поставил стакан, расплескав виски. – Я был с вами добр, и если хотите уберечь свои ласковые язычки, забудьте эту ночь. А мамке скажите, что она ошиблась. Или мне сказать?

– Мы все поняли, господин, не думайте волноваться, – затараторила темненькая. – В нашей службе все строго конфиденциально.

Роберта позабавила заученность фразы.

Старшая приняла удар на себя, пыталась сгладить волну, старалась говорить уверенно, щедро плеская в голос ласки пополам с истомой. На блондинку же было жалко смотреть.

Вспомнились длинные волосы, взметавшиеся под потолок этой ночью. Умелые губы и руки, гибкие тела.

Ночью жар соперничал с нежностью, свежесть полевых цветов – с тяжелым дурманом африканских благовоний.

Поглаживания и покусывания. Стоны и крики.

Кофе и молоко.

– Ладно, девочки, – вновь взялся за стакан Роберт. – Я надеюсь, все будет конфиденциально.

– Не думайте сомневаться, господин, – присела в реверансе Намоби.

– Всего наилучшего, – вторила ей Джесс.

Когда дверь закрылась, Роберт покосился на телефон. Отель принадлежал Семье, и на его памяти аппаратами обставляли только верхние этажи. Боб поднял трубку.

– Да? – раздалось после гудков.

– Это из гостевой комнаты, – Боб прервал метание взгляда отельмейстера по лампочкам коммутатора. – Там сейчас две прилипалы будут срываться.

– Табанить? – отозвались в трубке.

Роберт на секунду задумался. Восемь лет рудников вырвали его из каши Кетополиса. И теперь, вернувшись сюда, он вдруг испугался. Ему захотелось приказать мальчикам на входе накормить девок илом. Лишь бы они не выдали, не шепнули городу, что он, Дикий Ирландец, вернулся.

«Вот именно. Дикий Ирландец», – надавил кто-то в районе левого виска и вновь запустил маятник.

– Нет, – бросил Боб в трубку. – И дверь им открой. Сам. И улыбайся. Понял?

– Как скажете, – даже сквозь шум отвратной связи слышалось раздражение отельмейстера. – Что-нибудь еще?

Роберт повесил трубку.

Мальчики-отельмейстеры. Поглядывающие, подглядывающие и покрикивающие на дверных. Ждущие, что рано или поздно верхний этаж позволит им жить в комнатах второго уровня.

– Тебе ли понять их, Ирландец? – ударил маятник в правый висок.

– Я съел больше ворвани, чем дюжина о́телев и дверны́х, – процедил Роберт в ответ.

– Как знать, как знать, – качнулся маятник. – Ты же всегда был здесь чужаком.

– Заткнись! – Роберт опрокинул стакан и зашел в ванную.

Он скинул халат и опустился в холм из мыльной пены. Вода, которой так недоставало восемь долгих лет, приняла его добрее, чем девки. Тепло накатило волной, чавкнуло, обняло его тело, стыдливо пряча ржавую взвесь под кряжами мыльных хлопьев.

Боб скосил глаза влево и на туалетном столике увидел карманный «бульдог». Сигара пшикнула, отправляясь в свой табачный рай, запустила круги по воде. Роберт приласкал оружие: отжал фиксатор, крутанул барабан, проверил на звук щелчки механизма, взвел курок. Машинка исправная, обойма полная – можно расслабиться.

– Вот о чем я и говорю, Бобби, – сказал голос. – Расслабься. Ты снова в обойме, пусть кто-то и забыл о Диком Ирландце, но ведь напомнить о нем – пара пустяков.

– Заткнись! – повторил Роберт и приставил дуло к виску.

– Не будь барбюном, ты же знаешь, что ничего не получится. Никогда не получалось. Будет осечка.

Роберт нажал на собачку – боек щелкнул. Пуля осталась в патроне. Роберт бессильно свесил руку. Револьвер гулко ударился о кафель пола.

– Бобби, Бобби, – рассмеялся голос. – Ты должен был умереть там, в подземелье, когда вырезали твое сердце. – Роберт опустил глаза на ненавистный шрам. – А теперь уже поздно – ты живешь в долг.

Роберт сидел в остывшей воде и трясся. Не от холода, нет. Его колотили воспоминания о хирургическом столе, о скальпеле, вскрывающем грудь. О свете, бьющем в глаза, гибких, проворных пальцах, копошащихся внутри, и лице старика, скрытом маской.

– Ты умрешь от старости, Бобби. Так и не найдя смерти.

Голос был прав – Дикий Ирландец, всегда лезущий на рожон, казалось, был неуязвим. Три ножевых и девять пулевых ранений пометили его шкуру. Даже когда тот сиамец выстрелил в упор, пуля всего лишь угодила в щеку, сломав два зуба.

– А псы? – услужливо подсказал голос. – Эти автоматоны? У них ведь одна задача – догнать и убить! – Роберт поморщился. Железные челюсти, способные перекусить якорную цепь, держали его за горло шесть часов кряду, пока не подоспели охранники. – Смирись, друг мой, это замкнутый круг. Сегодня ты наслаждался кофе с молоком, а завтра тебе опять дадут кайло и наденут браслеты.

Роберт потер широкую полосу на запястье и уверенно произнес:

– В рудники я не вернусь. Не вернусь.

– Да что ты? Уж не думаешь ли ты, что Шульц затеял всю эту канитель с бунтом только ради того, чтобы купить тебе билет на цеппелин?

– Я ловил для Бенни пули! Он честный вор и просто отдает долги!

– Тупая ирландская скотина! Восемь лет! – заорал голос так, что маятник превратился в секиру. – Он мог вытащить тебя еще четыре года назад, когда только возглавил Семью! Поди, открой конверт. Там приглашение на завтрак. Спроси за завтраком у честного вора Шульца, какого дьявола он ждал так долго!

Роберт дождался, пока стихнет эхо, и медленно выбрался из ванны. Вытерся полотенцем и заглянул в зеркало.

Оттуда на него хмурился помятый мужик с красными от недосыпа глазами. Взъерошенные волосы и неопрятная борода делали его похожим на льва. Старого и уставшего льва. Роберт улыбнулся, оскалив ровные зубы. Справа, на нижней челюсти, сверкнули напоминанием серебряные фиксы.

– Ну, это мы еще посмотрим, – подмигнул отражению Роберт и пошел одеваться.

Исподнего было два ящика, а вот обилием верхней одежды шкаф не радовал: брючный серый костюм в белую полоску и форма моряка торгового флота. Рядом висело черное шерстяное пальто с высоким воротником и брезентовый плащ с капюшоном на шерстяном же подкладе. Кроме всего, имелась совершенно новая, еще с портняжим ярлычком, сутана священника-ионита. Верхнюю полку занимал черный котелок и бескозырка с блестящей золотом лентой – «Св. Вильгельм».

– Забавно, – протянул Роберт и закурил, устраиваясь в кресле, напротив распахнутых створок шкафа.

С годами Шульц не растерял ни чувства юмора, ни, как он сам говаривал, «тяги к нюансам». Двухдневное путешествие от рудника до города в гробу, а теперь еще и такой гардероб.

– Отдает долги, говоришь? – поддел голос. – Хорошо еще, что, шутки ради, здесь саван не висит.

Роберт скривился и приложился к бутылке.

Положим, наряд моряка хорошо объяснял попорченную кандалами походку, но вот сутана…

Бенни прекрасно знал, как Боб относится к религии, особенно такой помешанной на китах, как здесь. «Настоящему ирландцу не нужна церковь, чтобы разговаривать с Богом. Ему нужен лишь нательный крест».

Вот только креста не было. Его, передающегося от отца к сыну уже пару веков в роду О’Нил, Роберт видел в последний раз восемь лет назад в руках Джеки Питса. Как раз перед тем, как дверь квартиры, где они ждали посыльного от Шульца, рухнула под ударами каракатиц. Как раз после того, как свинец вонзился в спину.

Первые годы в шахтах Роберту часто снился подкрашенный восходом прямоугольник и трепещущая, будто вымпел, штора. Он уже не помнил суда, пыхтящего катера и пыли первого лета в кандалах. Но распахнутое окно, за которым исчез Питс, прихватив сиамский ларчик и три унции самого дорогого для Роберта серебра, помнил в деталях.

Бой часов прервал ход мыслей. Стрелки показывали четверть десятого.

– Шульц мог и не знать о кресте, – сипло произнес Роберт и принялся натягивать полосатые брюки.

– Просто отдает долги? – съехидничал голос.

Роберт застегнул подтяжки, навесил кобуру и замер, когда простая и неприятная мысль ударила в голову.

В шкафу, в ящике над сорочками лежали три пары перчаток. Желтых среди них не было.

– Знаешь, Ирландец, мне иногда кажется, что тебе удалили не сердце, а мозг!

– Заткнись, – сказал Роберт, отдернул шторы и вскрыл конверт.

На мелованной бумаге танцевали закорючки Шульца: «С возвращением, Бобби! Надеюсь, встреча была достойной? Жду тебя в десять. Есть нгерновый разговор. Б.Г.Ш.»

– Нгерновый? – повторил Роберт. – Не рыбацкий, не уловный и даже, твою мать, не денежный? Сиамское слово в Семье… Мда, – хмыкнул он и повернулся к окну.

Холодный ветер уже разметал клочки ночного тумана по подворотням, и город предстал перед Робертом во всей своей чудовищной красоте. Липнущие друг к другу, как моллюски на днище балингера, дома. Всенепременно серо-желто-зеленые, увлекшиеся попытками перещеголять друг друга лепниной, изгибами чугунных решеток и красотой мансардных балкончиков и ставшие оттого неуловимо одинаковыми. Выставляющие кичливые фасады, благоразумно прикрывающие коваными воротами арки во дворики.

Суетливые, вечно спешащие по утрам клерки. Опаздывающие на работу служащие, кутающиеся в воротники, сморкающиеся на брусчатку, машущие рукой в надежде остановить мобиль, рокочущий и харкающий в низкое от смога небо сизым паром. И конечно же морпехи, выпущенные под предлогом «обеспечения предпраздничного порядка» из элитных казарм. Важно вышагивающие и победоносно поглядывающие на идущих с рынка экономок. Сухопутные крысы, вооруженные карабинами.

Роберт смачно сплюнул и перевел взгляд туда, где, едва ли не доставая до тяжелых облаков, высилась Хрустальная Башня. Словно божий перст указывала она дорогу Роберту, блестела стеклом в редких лучах солнца. Манила, ждала, внушала веру.

За окном, внизу, звякнуло и загрохотало. Скрипя и покачиваясь, из-за поворота появился трамвай, пропрыгал вдоль улицы и исчез за углом. Роберт вновь посмотрел на Башню, но видение исчезло. Порыв ветра затянул брешь в облаках, свет на ее стенах померк, и теперь вокзал для дирижаблей уже не казался перстом судьбы, а выглядел всего лишь соляным столбом, на который черным вороном уселся цеппелин.

В дверь постучали.

– Не заперто, – бросил Роберт.

– Господин О’Нил, господин Шульц ожидает вас в кабинете, – раздался голос вошедшего, липкий от вежливости.

– Скажите, я сейчас буду.

– Вас проводить? – замешкались на пороге.

– Нет, – отрезал Роберт. Подождал, пока дверь закроется. Постоял в раздумье над початой бутылкой. Повертел в руках записку, цокнул. Смял клочок бумаги, щелчком отправил его в угол, накинул пиджак и вышел.

* * *

Лифт пшикнул пневмоцилиндрами, скрипнул пружинами тормозов и остановился. Отодвинув золоченую решетку двери, Роберт сделал шаг и оказался в холле верхнего этажа.

Два негра заворочались в креслах светлой кожи. Тот, что помоложе, отложил газету и поспешил навстречу Роберту:

– Доброе утро, господин О’Нил! Меня зовут Джимми.

– Ага, – так и не подав руки, согласился Роберт и огляделся. В прихожей стало гораздо просторнее. Исчез бар орехового дерева, появились зеркала. На новых обоях, зелень с золотом, темнели кое-где прямоугольники гравюр – морские баталии и грудастые нимфы в объятиях кальмаров.

Джимми поиграл желваками и сжал ладонь в кулак.

– Я доложу господину Шульцу, что вы прибыли, – сухо сказал он и скрылся за массивной дубовой дверью, ведущей в кабинет.

Роберт заложил руки за спину и принялся разглядывать картинку, висевшую в простенке меж окон. Серой громадой резал волну броненосец. Стволы пушек дымились, а у самого горизонта угадывался рвущийся в небо фонтан. В углу замысловато перевивались литеры: «Р.Ф.»

– Любите художников, господин? – прошелестели из кресла.

Одетый в твид негр блестел запонками, водя лезвием ножа по ладони.

– А я что-то галсами не догоняю, теперь в Семью берут и обезьян? – выставил подбородок Роберт и улыбнулся в покрытую шрамами рожу.

Негр медленно отложил нож и так же медленно начал подниматься. Словно дерево из волшебного боба, он поднимался и поднимался, уходя под потолок, расправляя плечи, заслоняя свет из окна.

Роберт не стал дожидаться, пока голова негра окажется в стране великанов. Коротко, без замаха ударил в живот и, когда вспаханное шрамами лицо оказалось поблизости, с чувством приложил правой, метя в висок.

Негр пошатнулся, помотал головой и утробно, по-звериному, рыкнул. Роберт с грустью вспомнил ореховый бар с такими удобными тяжелыми бутылками и потянулся за револьвером.

– А ты все такой же дикий! – хохотнули рядом.

На пороге кабинета, привалившись к косяку и заложив большие пальцы в кармашки жилета, стоял Бенедикт Шульц. Время добавило Шульцу лишних фунтов. Глаза, впрочем, не изменились – серые и насмешливые, они смотрели на Роберта дулами крупнокалиберных пулеметов.

– А ты, я гляжу, уже не такой и гибкий! – улыбнулся Роберт, не выпуская из поля зрения черного громилу. Тот отер наливающийся кровью глаз и замер, словно пес, ожидающий команды.

Короткие пальцы перестали барабанить по солидному животу – Шульц распахнул объятия:

– Бобби, старина, сколько лет! Добро пожаловать домой!

– Восемь, Бенни, восемь, – похлопал его по спине Роберт.

– Ну, проходи, проходи, – замахал рукой Шульц и повернулся к негру: – Крокус, ты еще здесь? – Тот выпрямился, совершенно бесстрастный. – Наши друзья тебя уже, наверное, заждались, – добавил Шульц, пропуская мимо себя Боба.

Крокус молча подхватил нож со стола, кивнул Шульцу и нажал кнопку вызова лифта.

* * *

Кабинет тоже выглядел иначе, чем при старом кэпе. От массивной мебели остались лишь стол да украшенное резьбой кресло – символ власти в Семье. Почти всю стену занимала карта города, пестрящая значками и крестиками. Стены оделись в излюбленный Шульцем зелено-золотой, а коллекцию холодного оружия сменили стеллажи с книгами. Тумбу, на которой много лет назад красовалась миниатюрная копия броненосца «Адмирал Уильям Ф. Стабб», теперь занимал пузатый и блестящий граммофон. Аккуратной стопкой высились пластинки в черно-белых конвертах. В углу кабинета булькала вода в овальном аквариуме. Какие-то полосатые рыбы шевелили длинными тонкими усиками и пучили глаза на гостя. Впрочем, глобус остался на месте. Роберт погладил земной шар, надавил на кнопку и откинул северное полушарие в сторону.

– Не возражаешь?

– Нет, конечно, – срезал кончик сигары Бенедикт, устраиваясь в кресле.

– Тебе плеснуть?

– Теперь я не пью до обеда, Бобби, – улыбнулся Шульц, – берегу здоровье.

Роберт ухмыльнулся, но промолчал. Налил себе виски в стакан и сел напротив. Теперь его отделял от Шульца лишь стол с витыми, в форме раковин, ножками и отполированной до блеска столешницей. Да еще, пожалуй, восемь прошедших лет.

– Тогда твое здоровье, Бенни! – пригубил Роберт.

– Кстати, у меня есть для тебя подарок, – Шульц выдвинул из стола прямоугольный ящик сродни полицейской картотеке и зашуршал бумагами. – Вот, – выдернул нужную карточку и положил перед Робертом.

Боб пробежал глазами по строчкам и удивленно вскинул бровь:

– Он еще жив?

– Я думал, тебе будет приятно сделать это самому.

– Брехня! – буркнул голос.

– Что? – не расслышал Шульц.

– Я говорю, – Роберт положил карточку во внутренний карман пиджака, – отличный подарок, Бенни.

– Рад, что тебе понравилось, – Шульц кивнул, стряхнул пепел в чайное блюдце. – Ну, рассказывай.

Роберт чуть не поперхнулся смехом.

– Я? Это ты мне расскажи, Бенни! Какого черта тут происходит? Черные в боцманах, сиамские слова в Семье, а ты не пьешь до обеда и любуешься рыбками! И самый главный вопрос, – сделал паузу Роберт, – почему ты ждал так долго, Бенни?

– А почему ты стал бегать, Бобби? – прищурился Шульц. – Четыре побега! Четыре! По пятерке сверху за каждый! Ты думаешь, тебя можно было выкупить с таким сроком?

Роберт нахмурился. Шульц молча поднялся и поставил на стол бутылку и еще один стакан.

– Я отмахал кайлом за всех нас, – зло начал Роберт. – Молча, не сказав ни слова каракатицам. Жрал рыбную выварку и глотал пыль, пока ты поднимался на верхний этаж.

– Бобби, не кипятись, – примирительно сказал Шульц. Налил себе и добавил Роберту. – Я плохо тебя встретил? – Роберт молчал. – Бунт – очень дорогое удовольствие, Боб. Очень.

– Скажи напрямую, Гибкий, чего ты хочешь?

На секунду наступила тишина. Их взгляды столкнулись, как биллиардные шары. В эту же секунду обоим стало понятно, что встречи старых друзей не получилось.

– Я почти отвык от тебя, Ирландец, – делано улыбнулся Шульц. – Времена изменились, мы уже не ведем дела так, как раньше. Перчатки стали более… – он пожевал губами, подбирая слово.

– Медузными, – процедил Роберт.

– Деликатными, – уточнил Шульц.

– Значит, у твоих новых мальчиков кишка тонка и ты решил вытянуть с каторги меня, так? – В ушах Роберта застрекотали с вышек пристрелянные по вехам станковые пулеметы. Зашлепал по баракам свинец.

– Это серьезное дело, Боб, – развел руками Шульц. – Другой с ним не справится.

– Не надо мне фонтанить, Бенни. Я не актриска, а ты не энсин, – пригладил бороду Роберт. – Просто скажи, почему именно я.

Шульц откинулся в кресле и раскурил потухшую сигару:

– Ты помнишь свое последнее дело, Бобби? То, на которое я послал тебя с Ушлым Питсом?

Роберт поморщился. Его всегда раздражала привычка Шульца задавать риторические вопросы. Дело было на редкость простое: остановить у входа в Пуэбло-Сиам курьера Дядюшки Спасибо и забрать груз. Охранники даже стволы не успели достать, как все было уже кончено, – резная шкатулка из красного дерева легла в саквояж Роберта.

Ну а потом в кровавом прямоугольнике окна затрепетала линялая штора.

– Это когда мы ждали на той квартире твоего человека, а заявились каракатицы? – не удержался, съязвил Роберт.

Теперь настал черед Шульца кривиться:

– Бобби, того парня взяли по дороге. Прижали – он и дал течь. Как только его выпустили, мы сразу приладили к нему цементный якорь, – Шульц сильно щелкнул по сигаре. Пепел разлетелся в разные стороны. – Так вот, – продолжил Шульц, помедлив, – сиамский ларец я так и не получил.

Роберт даже не помнил, когда в последний раз был так удивлен:

– Подожди, подожди, Гибкий! Ты хочешь сказать, что Питс оставил коробочку себе и до сих пор расходует воздух? – Шульц кивнул. – Только не говори, что все ради того, чтобы сделать мне приятно! Ай да Питс, ай да ушлая сволочь!

Шульц терпеливо выждал, пока веселье Ирландца сойдет на нет.

– Эта, как ты верно подметил, ушлая сволочь, – с расстановкой произнес он, – скинула мой ларец в Новую бухту, как только запахло жареным. Все эти годы мы пытаемся поднять его со дна! И не только мы, Бобби. Сиамцы как-то пронюхали об этом.

– Не удивлюсь, если Питс работает на две кормушки, – улыбнулся Роберт.

– Все возможно, – пожал плечами Шульц. – Но Джеки очень убедителен. Он даже вшил себе жабры для поисков. Настолько убедителен, что тянет кита за хвост уже восемь лет, – Шульц с силой вколотил окурок в раззявленную пасть пепельницы-кашалота.

– Значит, ты хочешь ларец, – задумался Роберт. – Но ведь я не водолаз.

– У водолазов ни черта не вышло, – потряс головой Шульц. – Течение Баллены снесло шкатулку на глубину. Эти чванливые офицеры-подводники не очень-то идут на сделки! Я отдал уйму денег и смог ангажировать только одного забулдыгу, да и то на мелководье.

Роберт отметил про себя новое слово в лексиконе Гибкого и осклабился:

– А мое здоровье стоит меньше?

– Твое здоровье принадлежит рудникам, – парировал Шульц, но, увидев, как сузились зрачки Боба, поспешил закончить: – Бобби, тебе же сам черт не брат! Никто, кроме тебя, не справится!

Роберт допил виски, аккуратно поставил стакан на стол.

За огромным, чуть ли не во всю стену окном кабинета город уже проснулся и ритмично задышал. Серое небо навалилось, нанизалось на гарпуны шпилей и флюгеров, придавило пар и гомон к брусчатке улицы.

– Бенни, я решил выйти из Семьи, – Роберт не смотрел на Шульца, но сразу почувствовал его цепкое внимание. – Если я возьмусь – ты поможешь мне убраться с острова. И давай без нюансов, Бенни, – перехватил знакомый взгляд Роберт. – Убраться, сев на цеппелин, здоровым и при деньгах.

– Это будет сложно, Боб, – на стол лег свежий номер «Кетополиса для всех». – На последней странице.

«Разыскивается!» – кричал жирным шрифтом заголовок.

Тренькнул, задребезжал телефон.

– У аппарата, – буркнул в трубку Шульц.

«…Роберт Дикий Ирландец О’Нил. Возраст – тридцать семь лет. Вес – двести фунтов. Рост – пять футов десять дюймов. Волосы светлые, глаза зеленые. Возможно, носит бороду. Особые приметы – две серебряные коронки на нижней челюсти, Y-образный шрам на груди…»

– Если антиквар сейчас в городе, то куда ему подъехать? – спросил Шульц, помолчал и нажал на рычаг.

«…и два шрама от пулевых ранений на дюйм и три ниже левой лопатки. Всех имеющих информацию о местонахождении Роберта О’Нила…»

– Джимми! – зычно гаркнул Шульц. – Джимми! – Дверь вежливо скрипнула. – Найди потрошилу Дэнни и дуйте в порт к кротам, к головной конторе. Можешь взять мой «астин».

– Зоркого Дэнни? – на всякий случай переспросил молодой негр, за что получил такой взгляд, что вылетел из кабинета как ошпаренный.

Шульц помассировал переносицу, медленно приходя в себя.

– Вода, – опустил газету Роберт. – По таким особым приметам меня могут опознать только девки.

– Ты, кстати, зря дал им денег, – ухмыльнулся Шульц.

– Это были твои деньги, – пожал плечами Роберт. – Ну, так что, по рукам?

– Бобби, ты всерьез решил выйти из Семьи?

Ирландец на секунду задумался. Сейчас из окна кабинета Хрустальная Башня уже не казалась соляной колонной.

– Да, Бенни. Я хочу домой.

– Хорошо, – протянул руку Шульц. – Утром ты получишь пять тысяч крон, чистые документы и билет на дирижабль. После того, как принесешь мне сиамский ларец. Тебе что-нибудь нужно?

– Да, кое-какие инструменты. Но для начала – цирюльника, – ответил Роберт, пожимая ладонь. – А там, как разберусь, позвоню.

* * *

Через полтора часа из дверей отеля «Королевская перчатка» вышел священник. Швейцар подождал, пока святой отец закурит сигару, и услужливо подал ему желтый саквояж. Священник подбросил мелкую монетку, едва не попав в лицо швейцару, огладил черную бородку клинышком, поправил шляпу и зашагал вразвалочку вверх по Конторской улице.

* * *

Дом, в котором обитал Джеки Питс, более всего походил на пробку, но пробкой себя явно не ощущал. Хоть и затыкал брешь между массивными зданиями – гордо посматривал на соседей окнами пятого этажа и поблескивал латунью на фасаде: «Жилье от Шаговица».

Когда-то на месте этого незатейливо сложенного из ракушечника дома стояла скромная цирюльня господина Шаговица. Судя по тому, что теперь огромные медные ножницы висели на здании слева, рядом со змеей, душащей кубок, и вычурной вывеской «Чай, кофе и другие колониальные товары», дела у господина Шаговица за последние восемь лет пошли в гору. Справа же от ракушечной пробки, за солидной, в три кирпича, кладкой артели «Питск и К°», приглушенно грохотали станки, денно и нощно штампующие пуговицы для мундиров морских пехотинцев Его Королевского Величества.

Роберт еще раз сверил адрес – так и есть: окна выбранной Питсом квартиры выходили на крыши соседних домов.

– Бегущий по черепичному скату священник с кольтом в одной руке и желтым саквояжем в другой – должно быть, презабавнейшее зрелище, – мечтательно сказал голос. – Кстати, Бобби, а чем ты будешь придерживать подол сутаны, а?

Роберт скрипнул зубами и с надеждой посмотрел на вывеску магазина.

– Не думаю, чтобы там продавали выпивку, – иронично заметил голос. – Давай лучше работать.

Спорить Роберт не стал. По привычке оглядел улицу.

В этот предобеденный час она была донельзя спокойной. Пока Роберт изучал доходный дом господина Шаговица, мимо угрюмо протопал лишь мальчик с нераспроданной пачкой газет, да мелькнул вдалеке таксомотор, пробирающийся окраинами в сторону Горелой Слободы. На перекрестке, ярдах в трехстах, синели мундиры морских пехотинцев.

Роберт отшвырнул сигару и направился к дому.

Дверь в парадное, к удивлению, оказалась не заперта. Видимо, господин Шаговиц не дорожил благополучием квартиросъемщиков и сэкономил на консьерже. Даже автоматона на входе не было. Миновав не отличающийся чистотой крохотный вестибюль, Роберт вынул из саквояжа револьвер, взвел курок и не спеша поднялся по лестнице на пятый этаж.

Бережливости старого цирюльника не было предела – дверь в апартаменты Питса скорее навевала мысли о печной заслонке, чем о надежном заслоне от непрошеных гостей.

Роберт деликатно постучал рукояткой «фронтира».

В прихожей заскрипели сгорбленные морским климатом половицы, и женский голос робко поинтересовался:

– Кто там?

– Меня зовут отец Орви. Я к господину Питсу, – подсказал голос.

– Ага, – согласился Роберт. Примерился и грохнул ногой по двери в районе замка. Под хруст вырванной из косяка накладки Ирландец ввалился в прихожую.

Встать опрокинутая ударом барышня не успела. Роберт выронил саквояж, резко вздернул ее на ноги, прижал к себе, и, заткнув ладонью рот, поволок по комнатам.

Комнат было три, и Питса в них не было.

* * *

– Значит, так, – сказал Роберт спустя полчаса. – Девок я бить не люблю. Но еще больше я не люблю, когда они визжат. Ты меня поняла?

Привязанная к стулу дамочка быстро закивала.