Текст книги "Глиняная Библия"

Итак, решено: мы займется крупномасштабным грабежом и отнимем древние сокровища у тех невежд, которые не понимают, что имеют, – подытожил Альфред.

– Нам нужно создать предприятие, которое занималось бы импортно-экспортными операциями, с представительствами в тех местах, где мы собираемся осесть, – предложил Генрих.

– Ты, Георг, раз уж будешь жить в Бостоне, должен разобраться, каким образом можно будет создать ассоциацию, занимающуюся произведениями искусства. Американцы обычно создают фонды… Не знаю, подойдет ли такая организация как фонд в качестве прикрытия нашей деятельности, однако нам нужно чтобы это прикрытие так или иначе было связано с произведениями искусства – какая-нибудь ассоциация или же фонд, который со временем станет финансировать археологические экспедиции. Найденные этими экспедициями ценные предметы, мы естественно, заберем себе. Деятельность любого фонда всегда в той или иной мере завуалирована, а потому под его прикрытием мы сможем продавать произведения искусства всем, кто захочет их купить, – сказал Альфред.

– Фонды не являются коммерческими организациями, – возразил Франц.

– А наш фонд будет именно коммерческой организацией, хотя мы и будем это скрывать, – не согласился с ним Альфред. – Он будет чем-то похож на нас: внешне – одно, по сути – совсем другое. Нам нужно добиться, чтобы внешне все выглядело очень прилично и чтобы нас уважали.

– Однако обеспечить функционирование фонда не так-то просто, – озабоченно сказал Георг. – Фонды зависят от банков и научных организаций, а я еще не знаю, с чем мне придется столкнуться в США.

– Ну, здесь нет проблем: американцы будут хорошо платить твоему дяде, его сразу же познакомят с именитыми учеными, поручат работать над секретными проектами… Так что вы с ним сможете общаться с влиятельными людьми. Все будет зависеть от того, как ты сам сумеешь все организовать и насколько ты, используя общественное положение своего дяди, впишешься в местную среду. Конечно, мы не сможем создать фонд ни через год, ни через два. Сначала мы должны интегрироваться в то общество, в котором каждому из нас придется вращаться. Только когда мы не будем привлекать к себе излишнего внимания и полностью адаптируемся к местным условиям, мы начнем реализацию нашего плана. Но еще до этого момента я начну постепенно подбирать необходимый товар… Что касается предприятия, занимающегося импортно-экспортными операциями, то мне эта мысль нравится. Европа будет нуждаться очень во многом, мы ведь ее сильно потрепали. Здесь начнут активно восстанавливать разрушенное, а ты, Георг, нам говорил, что в США у нас намного больше друзей, чем мы представляем. Мы сможем очень хорошо нажиться, когда наступит мир, – сказал, смеясь, Альфред.

– Мы продадим таблички, найденные в Харране? – поинтересовался Георг.

– Нет, мы не станем этого делать. Я хочу найти те таблички, о которых в них говорится. Если нам удастся обнаружить таблички, упомянутые Шамасом, мы произведем революцию в мире археологии и, кроме того, станем неимоверно богатыми. Однако нам не следует спешить. Я займусь тем, что организую продолжение раскопок в Харране. Поковыряемся в песке пустыни и, может быть, найдем таблички, на которых написана версия Книги Бытие, продиктованная праотцем Авраамом этому самому Шамасу. Что знал Авраам о сотворении мира? То, что он рассказал Шамасу, соответствует библейским сюжетам? Это все очень интересно, и я клянусь, что не успокоюсь, пока не найду эти таблички. Когда они будут у меня в руках, мы с вами решим, что с ними делать, и то, что мы сделаем, всколыхнет весь мир.

– Нам, наверное, не стоит высовываться, – с беспокойством сказал Георг.

– Не переживай, мы и не будем высовываться. Вспомни о том, что через несколько дней у нас будут уже другие имена и фамилии. Кроме того, всегда найдутся люди, готовые послужить нам в роли ширмы. Я вам еще не говорил, но моя главная и сокровенная мечта – найти эти таблички… Господи, что бы я только ни отдал, лишь бы их найти!

– Вы, Георг и Франц, наверное, уже позабыли про таблички из Харрана, а что касается меня, так за эти годы не было и дня, чтобы Альфред мне про них что-нибудь не говорил, – пробурчал Генрих. – Он на них помешался!

– Нам нужно четко определиться, что мы будем делать и как, – сказал Альфред. – Мы должны заранее обговорить, каким образом мы друг с другом свяжемся. А что касается табличек из Харрана… Я, конечно же, поделюсь с вами, однако давайте я сначала их найду и потом уже решу, что с ними делать.

– Я не против, – согласился Генрих.

– А что будет с фюрером? – неожиданно спросил Франц.

– Надеюсь, ты не станешь впадать в сентиментальность, да Франц? Нам теперь до него уже нет дела. Мы не можем связывать свою судьбу с тем, чья карта бита. У него были великие замыслы относительно Германии, однако он не смог выиграть войну, а потому было бы абсурдно оставаться в лагере побежденных, – холодно ответил Георг.

– А все-таки, где он сейчас? – не унимался Франц.

– Я слышал, что его уговорили спрятаться в бункере. Точно не знаю, но мне, в принципе, все равно. Скоро я буду уже далеко отсюда – как, впрочем, и вы. Думаете, его хоть чуть-чуть волнует наша судьба? Спасайся, кто может – вот единственный принцип, которым сейчас будут руководствоваться. А Гитлер уже занял свое место в истории.

Друзья попрощались, понимая, что пройдет немало времени, прежде чем они смогут снова увидеться, однако они поклялись, что будут преданы друг другу до конца своих дней. А еще они с энтузиазмом восприняли предложение Альфреда. Они будут заниматься грабежом, добывая из недр Востока его самые ценные сокровища. Им было наплевать на то, в чьих руках в конце концов окажутся эти сокровища: они будут продавать их тем, кто больше заплатит. Они прекрасно знали, что всегда найдутся не особо щепетильные коллекционеры, горящие желанием приобрести уникальные предметы, о которых простые смертные не могут и мечтать.

В Маутхаузене все никак не наступала весна, и было очень холодно. Заключенные – скорее мертвые, чем живые – стали замечать, что охранники все больше и больше нервничают. Похоже, назревало что-то значительное. В последние дни охранники проявляли еще большую жестокость, и стоило кому-нибудь из заключенных лишь слегка споткнуться – в него тут же стреляли.

Альфред Танненберг наблюдал за территорией лагеря из окна кабинета Цириса. Ночью был мороз, и часовые, охранявшие лагерь, беспрерывно потирали озябшие ладони. Альфред и Генрих меньше часа назад вернулись в Маутхаузен и сразу же направились в кабинет Цириса, чтобы показать ему подписанный приказ об их новых назначениях. Начальник концлагеря выслушал их с удивлением, подумав при этом, не пытаются ли они – офицеры, имеющие очень хорошие связи в верхах, попросту спастись бегством. Он решил, что попробует разузнать по своим каналам, почему этих двоих вдруг решили отправить на выполнение какого-то задания за пределы Австрии, причем в приказе не говорилось, куда именно.

Выйдя из кабинета Цириса, Генрих и Альфред направились в дома, где они временно проживали, расположенные в деревушке, давшей название лагерю, – Маутхаузен.

Менее чем за два часа Генрих упаковал свои пожитки и забрал все личные вещи из дома, где он жил последние годы и где за ним заботливо ухаживала фрейлейн Гейнес. Она тут же пустила слезу, узнав, что этот интеллигентный офицер СС уезжает и, по-видимому, больше уже никогда сюда не вернется. Однако она понимала, что сейчас не время для сентиментальностей, и помогла своему – теперь уже бывшему – хозяину уложить его вещи в два чемодана и сундук. Прощаясь с ней, Генрих сунул ей в руку несколько банкнот, которые, как он сказал, помогут ей продержаться до того момента, когда она найдет другой дом, где будут востребованы ее услуги.

Через пятнадцать минут Генрих уже тарабанил в дверь дома, в котором жил Танненберг. Когда его друг наконец открыл дверь, Генрих по его необычайно встревоженному виду понял: произошло что-то очень серьезное. Он знал, что Грета – жена Альфреда – ждала ребенка, однако до родов оставалось еще месяца два.

– Что случилось? – спросил Генрих, не скрывая тревоги кою торую у него вызвало озабоченное выражение лица Альфреда.

– Грета… Ей плохо, очень плохо. Я приказал вызвать врача. Hаю деюсь, что она не потеряет нашего малыша. Я ей этого не прошу…

– Ну что ты говоришь! Позволь мне на нее взглянуть.

– Проходи в дом, но я не советую тебе заходить в ее комм ту, служанка сейчас пытается оказать ей помощь…

– Тогда я вообще не буду к тебе заходить, мне уже пора уезжать, да и тебе тоже. Вспомни: Георг настаивал на том, чтобы завтра мы были уже далеко отсюда.

Не переживай. Отправляйся в Берлин и садись на само лет до Лиссабона, а я… я посмотрю, как мне быть дальше, однако сейчас у меня нет другого выбора, кроме как пока остаться здесь.

– Георг настаивал на том, чтобы мы уехали отсюда как можно раньше!

– У Георга нет беременной жены. Мне придется смириться с обстоятельствами, уехать сейчас я не могу.

– Тебе необходимо пересечь границу не позднее чем завтра ночью… – не унимался Генрих.

– Не знаю, смогу ли я это сделать. Но ты уезжай, прошу тебя, уезжай отсюда как можно скорее. Я не буду спать спокойно до тех самых пор, пока не узнаю, что вы все трое в безопасности.

Они крепко обнялись. Их объединяли не только проведенные вместе детские годы и годы учебы в университете – их навсегда связало и время службы здесь, в Маутхаузене. Они сделали чужую боль своим любимым развлечением и уже толком не помнили, скольких заключенных они истязали лично и скольких убили.

– Мы еще увидимся, – сказал Альфред.

– Я в этом не сомневаюсь, – отозвался Генрих.

Врач прибыл довольно поздно, и когда он вошел, Альфред набросился на него с угрозами, заявив, что ему придется за это поплатиться. Грета кричала от боли, и служанка не могла оказать ей какую-либо действенную помощь.

Целый час Альфред сидел в кухне и пил от волнения водку, в то время как врач боролся за жизнь Греты и ребенка. Альфред не стал молиться и просить Бога о помощи, поскольку никогда в него не верил, и этот час ушел у него на обдумывание плана, как ему теперь выбираться из Австрии, потому что этим вечером он уже не сможет выехать отсюда, как того требовал Георг.

Когда Альфред увидел на пороге комнаты врача и вышедшую вслед за ним плачущую служанку, он понял, что дела совсем плохи. Поднявшись со стула, он подошел к доктору и вопросительно посмотрел на него.

– Мне очень жаль, но вашу дочь спасти не удалось, а ваша супруга… В общем, состояние госпожи Танненберг очень серьезное. Ее необходимо срочно отвезти в больницу, она потеряла много крови. Если она останется здесь, то вряд ли выживет.

– Дочь? – переспросил Альфред, покраснев от гнева. – Это была девочка?

– Да, это была девочка.

Альфред с размаху дал врачу пощечину, а тот даже не попытался защититься. Он никогда не осмелился бы оказать сопротивление офицеру СС, а тем более такому, как этот, чей взгляд ясно говорил о том, что для него не существует никаких моральных ограничений. Врач не решался даже пошевелиться. Его лицо было красным от полученного удара и от испытанного унижения, а кроме этого, он чувствовал невыносимую боль в ухе.

– Вызовите скорую помощь, и побыстрее! – крикнул Танненберг. – А вы, – он повернулся к служанке, – поедете в больницу вместе с моей женой!

Женщина быстро вышла из кухни, опасаясь, что хозяин ударит и ее. Грета, находившаяся в полузабытьи, то стонала, то звала свою – уже утраченную – дочь.

Машина скорой помощи приехала только через час. Грета к тому времени была уже в бессознательном состоянии и лежала так неподвижно, что казалась Альфреду мертвой.

Когда они, наконец, приехали в больницу, Грета была уже мертва, и единственное, что смогли сделать врачи, – это зафиксировать факт ее смерти.

Танненберг не стал лить слезы – он пришел в ярость. Врачи и медсестры подумали, что эта реакция вызвана смертью жены, однако на самом деле капитан СС был в ярости лишь потому, что потерял несколько часов столь драгоценного для него сейчас времени и его план побега рухнул.

Теперь ему было необходимо поставить в известность родителей Греты и дождаться, когда они приедут, чтобы можно было ее похоронить. На это могло уйти как минимум два дня, а Георг ведь, предупреждал, что время сейчас работает против них. Альфреда утешало лишь то, что хотя бы Генрих и Франц смогут уехать тем способом, какой предусматривал их первоначальный план. Ему же придется оставаться в Австрии до тех пор, пока не похоронят Грету, а иначе у него мог возникнуть конфликт с его могущественным свекром Фрицем Германном – а это было почти то же самое, что вызвать неудовольствие самого Гиммлера. Пока Германия не потерпела окончательного поражения, эти люди по-прежнему находились в числе тех, кто правил в рейхе – пусть даже уже и разваливающемся.

Альфред вернулся в свой дом и приказал служанке подготовить тело Греты к захоронению. Он не чувствовал особой боли от этой утраты, хотя Грета была женщиной уживчивой и верной женой, никогда его не обманывала и с кротостью воспринимала все его причуды, не задавала лишних вопросов и не устраивала сцен. Лишь через несколько лет совместной жизни она наконец-то забеременела. У них должен был родиться сын – хотя нет, – дочь, если верить доктору, – и Грета чувствовала себя безгранично счастливой. Альфреду тоже нравилась мысль о том что у него появится потомство, и он испытывал какое-то странное чувство от осознания того, что в чреве Греты зародилась новая жизнь. Ему очень хотелось, чтобы это был мальчик, и он представлял его себе светловолосым, голубоглазым, с белой кожей, смеющимся и здоровым.

Узнав о смерти Греты, начальник концлагеря Маутхаузен выразил Альфреду свои соболезнования и спросил у него, задерживается ли теперь его отъезд из Австрии. Танненберг на это ничего не ответил, а лишь сообщил, что его тесть – Фриц Германн – скоро прибудет на похороны и что необходимо должным образом подготовиться к приезду одного из ближайших соратников Гиммлера.

Цирис понял намек и не стал больше задавать вопросов, однако позволил себе разоткровенничаться.

– Несколько часов назад мне звонили из Берлина. Представители Красного Креста добиваются от Гиммлера, чтобы им разрешили посетить Маутхаузен. Они уже несколько месяцев пытаются пробиться в концлагеря. У меня есть друзья, которые утверждают, что наш рейхсфюрер якобы пытается вступить в сговор с союзниками. Боюсь, что все пропало… Русские уже оккупировали часть Германии, а западные союзники вот-вот оккупируют Австрию. Хотя, наверное, вы и сами об этом знаете, или я ошибаюсь?

Танненберг ничего не ответил, а лишь продолжал стоять неподвижно, пристально глядя начальнику концлагеря в глаза.

– Жаль, что вы уезжаете. Сюда прибывает подразделение СС для того, чтобы помочь нам подчистить концлагерь. Нам нужно избавиться от некоторых заключенных. Этот лагерь должен стать похожим на… на обычный лагерь для военнопленных. Замок Хартхайм будет немедленно переделан под сиротский приют. А еще нужно, чтобы от газовых камер и от крематория не осталось и следа… В общем, задача, которую нам поставили, – не из легких. Жаль, что вы нам не сможете помочь. Нам дали очень мало времени на выполнение этих приказов.

Начальнику концлагеря так и не удалось заставить упорно молчавшего Альфреда Танненберга проронить хотя бы слово. Было очевидно, что капитану СС наплевать на проблемы Цириса.

Герр Германн и его супруга безутешно оплакивали смерть своей дочери Греты и так и не родившейся внучки. Теперь, когда рейх уже разваливался, Танненбергу казалось, что его некогда влиятельный тесть – самый заурядный человек, у которого явно не хватает ума даже на то, чтобы спасти хотя бы самого себя. Альфред не стал говорить ему, что уезжает, а лишь сообщил, что ему дали задание сделать все необходимое для того, чтобы сотрудники СС – несмотря ни на какие обстоятельства – выжили и когда-нибудь попытались вернуть Германии ее величие.

Фриц Германн слушал Альфреда, вытирая слезы.

Когда убитые горем тесть и теща Альфреда попрощались с ним и отправились обратно в Берлин, Танненберг облегченно вздохнул. Теперь он наконец-то мог заняться организацией своего отъезда, тем более что времени у него оставалось уже в обрез.

Он разыскал в своих вещах документы, подготовленные для него Георгом, и положил их в кожаную папку. Затем, взяв с собой маленький чемоданчик, в котором лежали привезенные из Харрана глиняные таблички и кое-какая одежда, и еще две сумки (одну – с долларами, а другую – с кольцами, часами и драгоценностями, отнятыми у прибывавших в концлагерь заключенных). Альфред вышел из дома, чтобы навсегда покинуть Маутхаузен.

У крыльца его ждал автомобиль с шофером. Танненберг уехал, не попрощавшись со своей служанкой, и даже не поздоровавшись с сидевшим за рулем солдатом, которому предстояло довезти его до самой Швейцарии.

Когда они наконец подъехали к границе, Альфред радостно улыбнулся. Теперь он без проблем доберется до Цюриха и сразу попытается разыскать там своих родителей. Впрочем, в Швейцарии он пробудет недолго: как только ему удастся связаться с контактными лицами, о которых ему сообщил Георг, он сразу же отправится в Каир. Но сначала ему нужно добраться до Цюриха и постепенно привыкнуть жить уже по той легенде, которую ему подготовил его друг.

Родители Альфреда обосновались в недорогом отеле неподалеку от центра Цюриха. В этом городке на тот момент было уже не протолкнуться от всевозможных агентов со всех уголков мира, пытающихся получить необходимую им информацию. Но прежде всего Цюрих был прекрасной смотровой площадкой, откуда можно было, не опасаясь за свою жизнь, наблюдать за крахом Третьего рейха.

Мать со вздохом облегчения обняла Альфреда, да и отец тоже не смог сдержать эмоций, вызванных встречей с сыном. Однако радость была недолгой: узнав о смерти Греты и так и не родившейся внучки, мать Альфреда горько расплакалась.

– Сколько времени ты здесь пробудешь? – поинтересовался отец. – В Берлине ты сказал мне только, что мы встретимся здесь и что тебе поручили выполнить какое-то особое задание.

– Я здесь пробуду не больше двух дней – то есть как раз столько времени, сколько понадобится, чтобы найти самолет, который отвезет меня в Лиссабон или в Касабланку. Оттуда я полечу в Каир.

– В Каир? А зачем тебе ехать в Египет?

– Отец, думаю, нет необходимости тебе объяснять, что мы уже проиграли войну.

– Не говори так! Германия еще может победить! Гитлер никогда не сдастся!

– Да ладно, отец, ты ведь согласился переехать в Швейцарию только потому, что прекрасно знал, какая складывается ситуация.

– Я это сделал, так как ты меня убедил, что окончания воины лучше дожидаться здесь. Однако я тогда не верил в то, что война проиграна.

– Ну так поверь сейчас, и чем быстрее ты это сделаешь, тем будет лучше для нашей семьи. Я знаю, что ты собираешься после окончания войны вернуться домой, но я бы на твоем месте этого не делал. Давай смотреть правде в глаза. Союзники устроят охоту на всех, кто был близок к Гитлеру, и будут их судить – так же как и самого фюрера. Именно поэтому я и уезжаю в Каир. Я начну новую жизнь, брошу здесь все, тем более что я уже ничего не могу сделать для Германии.

Лицо герра Танненберга омрачилось. Он недоверчиво посмотрел на сына.

– Ты и нас тоже бросишь? – откровенно спросила Альфреда мать.

– И да и нет. Нам необходимо расстаться. Я ведь не могу взять вас с собой. Если хотите услышать мой совет, то оставайтесь здесь, в Швейцарии. Папа, у нас здесь есть деньги, их вполне хватит на то, чтобы вы могли безбедно прожить всю оставшуюся жизнь. Если ты после окончания войны вернешься в Германию, то потеряешь все.

– Ты будешь поддерживать с нами связь? – спросила мать.

– Да. Я постараюсь сообщать вам, как идут мои дела, и интересоваться, как живете вы и наши ближайшие родственники. Однако я не знаю, когда и каким образом я буду с вами связываться. Я, можно сказать, ухожу в подполье: сменю имя и фамилию и вообще стану другим человеком. Так что мне будет нелегко регулярно выходить с вами на связь. Я буду это делать, как только представится такая возможность. Постараюсь избегать ненужного риска. Мне ведь не хочется, чтобы и вы подвергались опасности.

Мать Альфреда заплакала, а отец стал ходить взад-вперед по комнате, размышляя над словами сына.

– Я разговаривал с родителями Георга и Генриха, – сказал он. – Родители Франца находятся в Женеве.

– Я знаю, Георг прекрасно все организовал. Здесь вам будет хорошо, здесь ведь много немцев, а среди них и наши друзья, которые, как и мы, осознали, что рейх обречен. На твоем месте отец, я бы подумал о создании какого-нибудь предприятия, которое позволило бы тебе закрепиться в Швейцарии, да и тебе будет чем заняться. И еще кое-что: пора начать громогласно заявлять о том, что Гитлер ввел тебя в заблуждение, что он виноват в крахе Германии и что ты чувствуешь себя обманутым.

– Но ведь это низко!

– Это просто способность смотреть правде в глаза. Через несколько месяцев немцы начнут шарахаться от Гитлера, как от прокаженного, а союзники предадут его суду и наверняка повесят. А еще они станут искать всех, кто ему преданно служил, чтобы наказать их тоже, так что тебе нужно заранее от всего этого откреститься.

– Я думал, что в СС тебе привили понятие чести, – с грустью сказал отец.

– В СС меня, прежде всего, учили тому, как суметь выжить, и именно этим я и собираюсь сейчас заняться.

– А что ты будешь делать в Каире, сынок? – тихо спросила мать.

– Женюсь как можно быстрее.

– Боже мой! Сынок, ты ведь овдовел лишь четыре дня назад!

– Я знаю, мама, знаю. Однако нет никакого смысла соблюдать траур. Мне необходимо как можно скорее перестать быть Альфредом Танненбергом, необходимо начать новую жизнь, а для этого мне нужен кто-то, кто помог бы мне стать новым человеком.

– Ты уже не будешь называть себя Танненбергом? Ты стыдишься своей фамилии? – спросил, краснея от гнева, отец.

– Нет, я не стыжусь того, что я Танненберг, однако мне вовсе не хочется, чтобы меня за это расстреляли, и поэтому, пока мы не будем точно знать, что будет происходить после падения рейха, нам лучше стараться быть незаметными, а офицеру СС оставаться незаметным будет очень сложно.

– Сынок, расскажи нам, чем ты собираешься заниматься в Каире, в чем ты нуждаешься, проси у нас все, что хочешь, – обратилась к Альфреду мать.

– Мне нужны деньги: швейцарские франки, американские доллары – в общем, все, что ты сможешь мне дать, отец. Что касается того, чем я собираюсь заниматься… Мы с Генрихом, Георгом и Францем пришли к общему мнению, что, как только появится возможность, мы организуем импортно-экспортное предприятие, деятельность которого будет связана с предметами старины. Но это произойдет не скоро, а пока мне нужно добраться до Каира, найти там контактное лицо, о котором мне сообщил Георг, и затаиться в Египте до того времени, пока не закончится война. Я еще точно не знаю, чем буду заниматься, – это придется решать на месте, однако я уверен, что самый лучший способ стать другим человеком – это найти хорошую семью, которая меня примет и защитит, а поэтому я при первой же возможности женюсь.

Вечером Альфред ужинал вместе со своими родителями и сестрами. На ужине также присутствовали родители Генриха и Георга, и они выражали такую же озабоченность, как и родители Альфреда, решениями своих сыновей, хотя родителей Георга в определенной степени утешало то, что их сын уехал в США не один, а со своим дядей.

Им всем не очень хотелось превращаться в эмигрантов, и они заявляли, что после окончания войны вернутся на родину, а союзники наверняка не станут предавать суду сотрудничавших с нацистами гражданских лиц, потому что в противном случае им пришлось бы усадить на скамью подсудимых едва ли не половину населения Германии.

– Вот увидите, будущими правителями Германии станут некоторые из тех политических преступников, которые сейчас сидят в концлагерях, если, конечно, их кто-нибудь не догадается вовремя убить, – сказал Альфред.

Двумя днями позже Альфред Танненберг попрощался со своими родителями. В глубине души он осознавал, что никогда их больше не увидит: он не сможет себе позволить вернуться к прошлому, и тем более возвратиться в Германию, а потому, как бы ни сложилась судьба его родителей, его и их дороги отныне и навсегда должны были разойтись.

Когда самолет приземлился в Каире, Альфред почувствовал неприятную тяжесть в желудке. У него начиналась новая жизнь, но он имел лишь смутное представление о том, что его ждет впереди. Он прибыл в Египет по своим настоящим документам – как ему и советовал Георг. Поддельные документы он должен был использовать лишь тогда, когда инстинкт подскажет ему, что наступил соответствующий момент, точнее говоря, когда будет уже официально объявлено о поражении Германии. Это, по всей видимости, должно было произойти через несколько недель, а может, и дней.

Такси подвезло Танненберга к небольшому отелю возле посольства США. Альфред мысленно улыбнулся, подумав, что поселится так близко от своих врагов, при этом американцы даже не будут подозревать, что рядом с ними живет офицер СС.

В отеле ощущался запах затхлости, постояльцами здесь были большей частью европейцы: эмигранты, шпионы, дипломаты, искатели приключений. Альфред протянул свой паспорт дежурному администратору.

– Дело в том, господин Танненберг, что у меня остался только один двухместный номер, и если вы захотите его занять, вам придется платить за двоих, – сказал дежурный администратор, заранее зная, что этот высокий немец с глазами голубовато-стального цвета не откажется оплачивать номер полностью.

Альфред кивнул, понимая, что таковы здесь правила, к тому же он все равно ничего не добьется, если станет спорить и, тем более, если обзовет этого слащаво улыбающегося клерка жуликом.

– Не возражаю, – с невозмутимым видом сказал Танненберг. – Тем более что я жду еще одного человека.

– В самом деле? И когда он прибудет? – поинтересовался администратор.

– Я вам об этом сообщу позже, – ответил Танненберг равнодушным тоном.

Номер был не очень просторным, однако из окна открывался вид на Нил. Большая кровать, возле нее столик с лампой, диван, который, очевидно, должен был использоваться как кровать, стол с двумя стульями, шкаф – вот и вся меблировка номера. За дверью оказалась маленькая ванная. Альфред подумал, что этот номер вполне сойдет как временное пристанище – до тех пор, пока он не найдет агента своего друга Георга. Этот агент был офицером СС и занимался тем, что пристраивал в Египте своих коллег, которые, видя, что над Германией сгущаются тучи, под всяческими благовидными предлогами пытались оттуда уехать, пока это еще было возможно.

Альфред и его друзья покинули Берлин с благословения своего руководства. Георг – якобы с целью инспектирования находящихся за рубежом агентов, Франц направлялся в Южную Америку как агент СС, Генрих должен был войти в состав дипломатической миссии Германии в Португалии, а задачей Альфреда было курирование работы группы наиболее ценных агентов, находящихся в Каире. У всех четверых был официальный повод находиться в той или иной стране, а кроме того, имелись на руках поддельные документы, чтобы в любой момент можно было начать жить под другими именами.

Альфред решил вести себя осторожно и, тщательно изучив карту Каира, отправился на поиски того места, где, по словам Георга, он мог найти связного. Он бродил по городу целый час и воочию убедился в том, что в Каире полно европейцев. Он заметил, что в Каире мало кто соблюдал правила дорожного движения. Таксисты проезжали через перекрестки, не глядя ни налево, ни направо, все водители почти непрерывно сигналили, а пешеходы увертывались от снующих по улицам автомобилей с равнодушием людей, давно привыкших к этому хаосу.

Альфред радостно улыбнулся, увидев вывеску «Ресторан Кабабджи».

Он толкнул дверь и вошел внутрь. К Альфреду тут же подошел безукоризненно одетый официант и обратился к нему на хорошем английском языке.

Альфред свободно говорил по-английски, однако он очень удивился, что какой-то там каирский официант говорит по-английски не хуже его. Официант же истолковал смущение клиента незнанием языка и стал спрашивать, на каком языке тот желает общаться.

– Французский, немецкий, итальянский, испанский?…

– Немецкий, – буркнул наконец-то пришедший в себя Танненберг.

– А-а, добро пожаловать! – сказал официант по-немецки. – Вы заказывали столик?

– Нет, у меня не было на это времени, потому что я только что приехал и… В общем, один мой друг говорил мне, что это один из лучших ресторанов города.

– Благодарю вас. Вы… вы не могли бы назвать мне имя вашего друга?

– Ну, вполне возможно, что вы не знаете его имени. Он… он тоже немец, как и я…

– Среди наших клиентов много европейцев… Проходите, я подыщу вам столик.

Зал был почти полон, и свободным оставался лишь один маленький столик, расположенный в укромном месте. Именно к этому столику официант и подвел Танненберга.

Альфред поужинал с аппетитом, с интересом разглядывая других посетителей ресторана. Публика, как он заметил, была весьма разношерстной. Вернувшись после ужина в отель, Альфред решил, что отправится на поиски связного на следующий день. Нужного человека надо было искать в Хан аль-Халили – квартале, где старые каирские ремесленники создавали свои творения. Танненберг проснулся вскоре после рассвета и ощутил себя полным жизненных сил. Ему хотелось снова побродить по Каиру, съездить к пирамидам, а может, даже и в Александрию, однако он сказал себе, что экскурсии придется отложить на потом.

Квартал Хан аль-Халили был, собственно, городом в городе. Его узкие и необычайно извилистые улочки казались Танненбергу абсолютно одинаковыми, а густой запах специй вызвал у него приятное дразнящее ощущение в желудке. Он долго бродил по этим улочкам и все никак не мог отыскать нужный ему дом, пока, наконец, не решил спросить у человека, который сидел у двери своей маленькой лавочки и курил длинную ароматную сигарету. Этот человек любезно показал Альфреду, куда ему нужно идти, и, прощаясь, заверил, что он быстро найдет это место, потому что все в Каире знают, где находится магазин Ясира Мубака.

Находившееся по указанному адресу трехэтажное здание имело более презентабельный вид, чем окружавшие его дома. На вывеске значилось, что здесь находится офис предприятия, занимающегося импортно-экспортными операциями, а также магазин, в котором можно приобрести подлинные антикварные предметы.