Автор книги: Игорь Козлов
Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 36 (всего у книги 55 страниц)
12 (24) января в 17 часов эскадра Хорнби направилась к Дарданеллам. Капитаном одного из броненосцев – «Sultan» – был не кто иной, как младший сын королевы Виктории принц Альфред, герцог Эдинбургский, муж великой княжны Марии, дочери Александра II[1019]1019
The Times. 1878. January 30.
[Закрыть].
13 (25) января, после того как эскадра миновала первые дарданелльские укрепления, Хорнби выслал вперед к форту Чанак, расположенному в самом узком, а потому и самом опасном, месте пролива посыльное судно «Salamis» с целью разузнать: пропустят ли турки его эскадру. При этом адмирал велел им строго указать, что он имеет приказ, разрешающий ему прорываться даже силой. «Salamis» вернулся с ответом, из которого следовало, что турки не станут останавливать британские броненосцы[1020]1020
Times. 1878. February 9.
[Закрыть]. Эскадра двинулась вперед, и у форта Чанак[1021]1021
В свое время С.С. Татищев ошибочно указал, что аглийская эскадра, «войдя 14-го января в Мраморное море, на другой же день возвратилась на старую свою стоянку, в заливе Безика». В Мраморное море 14 (26) января эскадра Хорнби не входила. См.: Татищев С.С. Император Александр II. Его жизнь и царствование. М.: АСТ, 2006. С. 775.
[Закрыть] около 17 часов Хорнби получил приказ Адмиралтейства вернуться в Безикскую бухту и ждать дальнейших указаний[1022]1022
The Times. 1878. January 28, 31.
[Закрыть].
В Лондоне же тем временем произошло следующее. Не успел приказ о выступлении флота к Дарданеллам достичь Безикской бухты, как от посла Лайарда из Константинополя пришла телеграмма (№ 102) о том, что турки приняли русские условия мира. В телеграмме по пунктам перечислялись эти условия, и один из них звучал так: «Вопрос о Босфоре и Дарданеллах будет урегулирован между Конгрессом и императором России»[1023]1023
Цит. по: Seton-Watson R .W. Op. cit. P. 299.
[Закрыть]. Одновременно в Лондон пришла телеграмма султана, суть которой сводилась к тому, что если английские броненосцы не будут отозваны, то это даст повод русским сорвать переговоры и занять турецкую столицу[1024]1024
Ibid.
[Закрыть]. Все это, вместе с миролюбивыми заверениями Шувалова, повлияло на решение правительства вернуть эскадру Хорнби в Безикскую бухту. Соответствующая телеграмма Адмиралтейства была отправлена уже в 19.25 12 (24) января, всего через 2 часа 25 минут после того, как Хорнби отплыл к Дарданеллам[1025]1025
The Times. 1878. January 31.
[Закрыть]. Именно после решения вернуть эскадру Хорнби Биконсфилд уговорил Дерби остаться в правительстве.
Но масла в огонь подлила новая телеграмма Лайарда. 13 (25) января посол сообщил: «В моей телеграмме № 102 читать “Султан”, а не “Конгресс”»[1026]1026
Цит. по: Seton-Watson R .W. Op. cit. P. 299.
[Закрыть]. Получалось, что если, согласно первой телеграмме, самый острый для Англии вопрос о проливах гарантированно попадал в сферу воздействия ее правительства, то по второй – эта приемлемая конструкция полностью рушилась. Вывод при этом в Лондоне сделали однозначный: русским все-таки удалось склонить турок к исключительно двустороннему определению режима проливов. А вот этого Биконсфилд допустить никак не мог. Более того, вторая телеграмма Лайарда давала ему прямой повод обвинять Шувалова в сознательном сокрытии истинных намерений российского правительства.
Но вторая телеграмма Лайарда действительно исправляла ошибку первой. Вот как звучал соответствующий пункт в русских основаниях мира, переданных турецким представителям:
В Петербурге считали такую формулировку вполне безобидной и никак не задевающей интересы великих держав, прежде всего Великобритании. Но с этим никак не могли согласиться два ключевых персонажа британской политики – королева и ее премьер-министр. При этом в Петербурге прекрасно понимали: все, что касается режима проливов, – сфера повышенной возбудимости Лондона. Понимали, тем не менее записали: между «султаном» и «российским императором». Зачем?! В 1964 г. авторы фундаментального сборника документов «Освобождение Болгарии от турецкого ига», публикуя русские основания мира, сопроводили этот пункт таким комментарием: «Видимо, предполагалось договориться с Турцией о проливах путем заключения двухстороннего соглашения»[1028]1028
Там же. С. 381.
[Закрыть]. Надежды такие действительно были. Ведь что скрывалось за лаконичными и одновременно туманными формулировками в отношении проливов?
В ноябрьской записке Нелидова их будущий режим выглядел следующим образом:
Таким образом, в режиме закрытия проливов для иностранных военных судов пробивалась брешь в пользу будущего Черноморского флота России. А вот на броненосцы Британской империи режим закрытия должен был по-прежнему распространяться в полной мере. Теперь понятно, почему Шувалов избегал оглашать русские основания мира в Лондоне. «Этот пункт, – писал Шувалов, – вызовет в Англии несравненно большее неудовольствие, чем если бы был допущен свободный пропуск военных судов через Дарданеллы»[1030]1030
Там же. С. 326–327.
[Закрыть].
Стремясь не обрушить всю международно-правовую конструкцию режима черноморских проливов, созданную в 1840–1841 гг. и закрепленную в 1856 и 1871 гг., российские политики попытались скорректировать ее к выгоде России в формате двусторонних соглашений с Портой. Однако после 1840 г. опыт подсказывал – договориться с Турцией, в обход Европы, о выгодном для России режиме проливов уже невозможно. В отношениях с Европой приходилось довольствоваться режимом их «закрытия». А захватывать проливы петербургские политики не собирались, потому что боялись вызвать европейскую коалицию против России. Поэтому они вновь принялись за возведение старого воздушного замка – договоренностей с Турцией тет-а-тет по проливам, а план его строительства огласили на всю Европу. Вот такие политики руководили в то время Российской империей. Поэтому неудивительно, что их переиграли прагматичные государственные деятели Запада. Теперь скажите: какие еще нужны доказательства тому, что представленные Европе основания мира сыграли отрицательную роль в отстаивании интересов России в послевоенном обустройстве района Балкан и проливов?
Тем временем Лайард продолжил бить тревогу. 13 (25) января он выступил с заявлением, в котором утверждал, что мирные условия русских – это уничтожение турецкого господства в Европе. Заявление посла было опубликовано и мигом разнеслось по Европе[1031]1031
The Times. 1878. February 2.
[Закрыть].
12 (24) января турецким уполномоченным, переехавшим вслед за русским главнокомандующим в Адрианополь, была направлена из Константинополя телеграмма о согласии султана на все предъявляемые русскими требования.
17 (29) января, когда в штабе русской армии читали инструкции Александра II, телеграмма из Константинополя была доставлена адресату. Не успел Николай Николаевич направить турецким уполномоченным предписанный императором ультиматум, как они запросили у него срочной аудиенции, которая была назначена на 12 часов следующего дня.
18 (30) января на вопрос великого князя, какой ответ они ему принесли, 76-летний Намык-паша взволнованным голосом ответил: «Вы победоносны, ваше честолюбие удовлетворено, Турции более в Европе нет»[1032]1032
Особое прибавление… Вып. III. С. 60.
[Закрыть]. Главнокомандующий попытался успокоить старого дипломата, заметив, что только принятие предложенных условий мира спасет Турцию от столь пугающей его перспективы, ведь русские разъезды были уже в зоне видимости оборонительных линий турецкой столицы.
Великий князь повел себя вовсе не так, как предполагал действовать еще неделю назад. Он не стал извещать Петербург о принятии турками условий мира и запрашивать новые инструкции, выигрывая тем самым время для продолжения наступления на Константинополь и Галлиполи. Полученные накануне указания Александра II задавали ему уже другие ориентиры, и по поводу их выполнения в Петербурге начинали серьезно нервничать.
21 января (2 февраля) Милютин записал в дневнике, что «последние дни прошли в лихорадочном ожидании известий из Адрианополя о ходе переговоров». Император, канцлер и военный министр серьезно подозревали, что Николай Николаевич нарочно тянет переговоры с целью продолжить наступление «и иметь наслаждение вступить в Константинополь»[1033]1033
Милютин Д.А. Дневник. 1876–1878. С. 373.
[Закрыть]. Именно исходя из этих опасений, 20 января (1 февраля) Александр II отправил главнокомандующему следующую телеграмму:
«По общим политическим соображениям желательно ускорить заключение перемирия и не давать предлога к толкованию, будто бы мы нарочно тянем переговоры, чтобы ближе подойти к Царьграду. Такое желание отнюдь не должно входить в наши виды, коль скоро Порта приняла наши условия»[1034]1034
Цит. по: Особое прибавление… Вып. II. C. 20.
[Закрыть].
Примечательно, что, по рассказу Игнатьева, перед отправлением его в действующую армию, 12 (24) января, император Александр будто бы высказал пожелание, чтобы до приезда графа в главную квартиру переговоры о перемирии не были завершены. Об этом император, со слов Игнатьева, намеревался сообщить великому князю по телеграфу. Однако о существовании такой телеграммы как тогда, так и сейчас ровным счетом ничего не известно[1035]1035
Там же.
[Закрыть]. Что и говорить, перемена в настроении российского императора была очевидна.
Николай Николаевич заявил турецким уполномоченным, что ни при каких условиях не прекратит наступления до того, как будут подписаны условия мира. Но чтобы не затягивать время, было решено незамедлительно приступить к составлению соответствующих документов. Настрой великого князя на скорейшее сворачивание военных действий был подкреплен телеграммой канцлера, полученной вечером 18 (30) января. Она была отправлена из Петербурга 14 (26) января. В ней Горчаков уведомлял о тревожных сообщениях Шувалова из Лондона, отставках Дерби и Карнарвона и дарданелльских маневрах британского флота[1036]1036
Скалон Д.А. Мои воспоминания… Т. II. С. 197.
[Закрыть]. Тем временем в словах главнокомандующего явно сквозила досада от такого оборота дел.
«Читай. Смотри, как Англия кидается и вертится, – говорил он Скалону, протягивая ему телеграмму канцлера. – Уже было приказано ее флоту идти в Дарданеллы и даже употребить силу, а потом спохватились и остановили. Я знал, что Англия замолчит перед свершившимся фактом»[1037]1037
Там же.
[Закрыть].
19 (31) января в 18 часов были подписаны предварительные основания мира, а часом позже – заключено соглашение о перемирии. В дополнение к ранее предъявленным условиям турки согласились очистить дунайские крепости, Разград, а на Кавказе – Эрзерум. В Разграде, кстати, русским достался пороховой завод и патронная фабрика.
При обсуждении соглашения о перемирии русская сторона настаивала на полном очищении турками оборонительной линии между Деркосом и Беюк-Чекмедже и занятии ее русскими войсками. В четвертом часу дня к Николаю Николаевичу прибежал Нелидов и сообщил, что турки упорно противятся уступить эту линию, «говоря, что это – стены Константинополя», отстоящие от него всего лишь на 25 км.
«В таком случае пускай идут домой! – ответил главнокомандующий. – Впрочем, вот, что я могу еще сделать для них – и это единственная с моей стороны для них уступка – это, чтобы эта линия осталась нейтральной полосой: ни они, ни мы не будем ее занимать»[1038]1038
Там же. С. 198.
[Закрыть].
Такое предложение и было зафиксировано в соглашении. Факт серьезной уступки был очевиден. Однако в связи с тем, что нейтральная полоса находилась дальше от тех пунктов, на которых перемирие застало передовые отряды русской армии, то последние все же получали возможность дальнейшего сосредоточения в направлении Константинополя. Конкретные сроки перемирия не были определены, однако было установлено, что оно продлится до заключения мира или разрыва переговоров. Такая формула была выгодна русской стороне, так как позволяла оказывать давление на турок перспективой, под тем или иным предлогом, прервать переговоры и возобновить военные действия.
…В кабинете главнокомандующего все присутствовавшие радостно поздравляли великого князя. В 19 часов вошел Непокойчицкий и доложил о подписании условий перемирия. Николай Николаевич крепко обнял и расцеловал Артура Адамовича, затем быстро вышел в приемную, где собралось много военных и штатских, и громко объявил о радостном событии: войне конец! Взрыв ликования – все бросились поздравлять главнокомандующего. Вырвавшись из этого счастливого окружения, великий князь перешел в соседнюю комнату, открыл окно и объявил об окончании войны стоявшему во дворе караулу. Мгновенно громоподобное «ура» заполнило весь двор и быстро выплеснулось на улицы Адрианополя. Пьянящий воздух победы с первыми запахами приближающейся весны – атмосфера мира и надежды. Конец войне – конец смертям и страданиям! Домой! Что может быть прекрасней и восхитительней! Но тревога в душах все же не унималась. А если это еще не конец и продолжение следует?..
Глава 17
О несовершенном телеграфе, английских броненосцах и упущенных возможностях
Вечером 19 (31) января главнокомандующий двумя телеграммами известил императора о подписанных основаниях мира и условиях перемирия. Телеграммы достигли Петербурга за два дня – это был еще приемлемый срок. В полевом штабе уже никто не удивлялся «скоростям» и в четыре, и в пять дней. Как выразились бы сегодня, трафик через Румынию полз как черепаха. Никак не удавалось проложить кабель по дну Дуная, и поэтому депеши, доставлявшиеся телеграфом до южного берега, уже на берег северный переправлялись в рукописном виде и только затем продолжали путь по телеграфу. В Адрианополь 20–25 января (1–6 февраля) продолжали приходить телеграммы от императора и канцлера, отправленные еще 16 (27) – 18 (30) января. И только вечером 25 января (6 февраля) от государя пришла поздравительная телеграмма, поданная 21 января (2 февраля):
«Телеграмму твою от 19-го числа о заключении перемирия только что получил и благодарю бога за достигнутый результат. Условия насчет крепостей признаю весьма выгодными. Сообщи мне, положен ли срок перемирию? Желаю, чтобы ты разрешил сыновьям моим возвратиться сюда на некоторое время»[1039]1039
Цит. по: Газенкампф М.А. Указ. соч. С. 415.
[Закрыть].
«Условия насчет крепостей», «сроки перемирия», «возвращение сыновей» – и все?! Очевидная скупость телеграммы императора вызвала у главнокомандующего недоумение. Чувствовалось, что известие о заключении перемирия и подписании условий мира отнюдь не вызвали у Александра II того прилива радости, который захлестнул всю армию. И вскоре эти предчувствия подтвердились.
23 января (4 февраля), в очередной раз совещаясь с канцлером и военным министром, император, по словам Милютина, «высказал нам свое убеждение», что, несмотря на перемирие, мы «не должны ослаблять наших военных мероприятий, а напротив того, следует держаться в полной готовности к возобновлению и даже развитию борьбы (курсив мой. – И.К.)»[1040]1040
Милютин Д.А. Дневник. 1876–1878. С. 375.
[Закрыть]. До боли знакомый «репертуар»: 18 (30) января Александр II, по сути, отвергает просьбу главнокомандующего о подготовке к переброске на Босфор одной пехотной дивизии X корпуса, а спустя пять дней – вновь призывает к «развитию борьбы». 26 января (7 февраля) император продолжил эту тему в письме к великому князю:
«…признаюсь тебе откровенно, что я крепко не верю искренности турок в принятии ими всех наших предварительных мирных условий и вижу в этом уловку, внушенную им Англией, а может быть и Австрией… Во всяком случае, в главных наших требованиях, насчет Болгарии, мы никаких уступок делать не можем, вот почему… до окончательного заключения мира нам необходимо оставаться наготове, так как в наш век прогресса одна сила берет верх»[1041]1041
Особое прибавление… Вып. III. С. 27. См. также: Татищев С.С. Император Александр II. С. 772.
[Закрыть].
Это письмо – очередная демонстрация абсурда. Буквально два дня назад император торопил великого князя с подписанием перемирия, дабы не сгущать «черные тучи» в отношениях с европейскими партнерами. Тогда он, выходит, верил «искренности турок»? Но вот перемирие подписано, и император уже «крепко» им не верит. Он снова недоволен тем же – растущим напряжением в отношениях с Веной и Лондоном.
Ваше величество, у вас всего несколько дней назад была прекрасная возможность, воспользовавшись отказом турок от мирных условий, «не ослаблять наших военных мероприятий», «развить борьбу», захватить Галлиполи, Босфор, Константинополь и с этими козырями на руках послать в любую из европейских столиц ваших дипломатов разыгрывать партию послевоенных итогов. Но вы этого не сделали. Вы испугались. А теперь, чувствуя, что на ваши уступки наплевали и вас обходят, вы демонстрируете решительность и «на голубом глазу» призываете к этому же главнокомандующего. Простите, это как назывется?..
Выход из такого замкнутого круга абсурдной логики был только один – разорвать сам круг: перестать делать непродуманные уступки и решительно перейти к политике свершившегося факта, развивая достигнутые военные успехи. Тогда и канцлер не мучился бы сомнениями: «какие вопросы, поставленные в ходе войны, должны быть разрешены прямым соглашением между воюющими сторонами, а какие потребуют общеевропейского обсуждения»[1042]1042
Освобождение Болгарии от турецкого ига. Т. II. С. 441.
[Закрыть]. Ответы давались бы в ходе европейского торга на основе факторов силы (или «залогов») каждой из сторон.
Кстати об уступках. Где логика, ваше величество? Вы, вместе с канцлером и послом Шуваловым, сдаете Лондону позицию за позицией, при этом все сильнее раздражаете Австро-Венгрию. Да ладно бы только Большой Болгарией. Уже 20 января (1 февраля) Горчаков телеграфировал Новикову, что, принимая предложение Андраши о созыве конференции, мы, тем не менее, «не согласимся ни на Лондон, ни на Вену»[1043]1043
Там же. С. 438.
[Закрыть].
Ну чем вам, светлейший князь, конференция в Вене-то не угодила? Не хотели будить воспоминания о поражениях российской дипломатии на венских совещаниях периода Крымской войны? Ведь вы же сами неоднократно указывали на опасность объединения Англии и Австро-Венгрии на антироссийских позициях. А в такой ситуации вполне логично было бы «подкупить» одного из оппонентов, того, чьи претензии наименее задевали российские интересы, – Австро-Венгрию, уступить ей и предотвратить тем самым антироссийский австро-британский альянс, усилив этим собственные позиции перед схваткой с самым грозным противником – Великобританией.
Нет же, на практике все оказалось против здравого смысла: только что осеклись на Боснии и Герцеговине, затем совершенно неубедительно постарались исправить ситуацию; постоянно трезвонили об укреплении «Союза трех императоров» и тут же сами вбили в него новый клин – отказались проводить конференцию в Вене. При этом в Петербурге хорошо понимали, что согласие, несомненно, укрепило бы политические позиции Андраши. И почему бы этим не попытаться воспользоваться? Нет же, мы решительно отказали канцлеру Австро-Венгрии.
Сразу, не лукавя, сдав Боснию и Герцеговину, не оглашая программы по Болгарии, продолжая наступление и занимая Галлиполи и Босфор, можно было соглашаться не только на конференцию в Вене – на конгресс в будуаре королевы Виктории.
Почему Горчаков отверг Вену? Не потому ли, как предположил Милютин, что если конференция будет там, «то, по принятому обычаю, председательствовать будет Андраши, и тогда уполномоченным нашим никто не может быть другой, кроме Новикова». Но Горчаков заявлял, что он не может положиться на Новикова. А может быть, за этим скрывалось банальное желание российского канцлера «самому играть роль и рисоваться перед Европой»[1044]1044
Милютин Д.А. Дневник. 1876–1878. С. 374, 376.
[Закрыть].
Если ты совершаешь столь непродуманные ходы, то жди – твой противник обязательно этим воспользуется и тебя накажет. Так оно и вышло. 27 января (8 февраля) из Лондона пришло официальное уведомление, что правительство ее величества в интересах защиты британских подданных в Константинополе вводит флот в проливы. Правительство заявило об этом в обеих палатах парламента, а в сообщениях кабинетам великих держав пригласило их последовать примеру Англии и также послать свои боевые эскадры к турецкой столице.
Британская эскадра проходит ДарданеллыВ конце января 1878 г. сообщения, приходившие в ведомство Дерби от посла Лайарда, были одно тревожнее другого. Хотя телеграмма от 21 января (2 февраля) вроде бы обнадеживала: «Основания мира и перемирие подписаны и военные действия приостановлены». Однако в тот же день Лайард сообщил: «Согласно донесениям из Галлиполи, русские по железной дороге прошлой ночью прибыли в Деде-Агач. Родосто занято 2000 русских». В телеграмме от 22 января (3 февраля) посол указал на опасность положения, связанного с тем, что сроки перемирия не зафиксированы» – это был явный намек: таким обстоятельством могут воспользоваться русские[1045]1045
The Times. 1878. February 8.
[Закрыть]. А 24 января (5 февраля) Лайард телеграфировал Дерби:
«Несмотря на заключенное перемирие, русское наступление на Константинополь продолжается. Игнорируя протест турецкого командующего, генерал Струков принудил турецкие войска прошедшей ночью эвакуировать Силиврию. Русский генерал заявил, что в соответствии с полученными им приказами, абсолютно необходимо, чтобы он сегодня же занял Чаталджу. Несмотря на то, что прошло пять дней с момента подписания оснований мира и конвенции о перемирии, Порта все еще не получила протокол и игнорирует его условия. Чувствуется огромная тревога, и действия России не находят понимания со стороны турецкого правительства»[1046]1046
Ibid.
[Закрыть].
На следующий день Лайард отправил свою самую «страшную» телеграмму в Лондон, извещая Дерби, что «русские значительными силами оккупировали Чаталджу». «Русский генерал (Струков. – И.К.), – говорилось в телеграмме, – настоял на оставлении турками линии Чекмедже, как одного из условий перемирия, и турки были вынуждены полностью подчиниться, оставляя Константинополь совсем беззащитным. Очевидно, что с этой точки зрения, значительно улучшая позиции в ходе перемирия, русские тем самым укрепляют свои наступательные возможности»[1047]1047
Ibid.
[Закрыть].
В тот же день, 25 января (6 февраля), в 18.20 эта телеграмма Лайарда достигла Лондона и была немедленно доставлена Дерби, который понял главное: несмотря на заключенное перемирие, русские избавились от последней преграды на пути к турецкой столице.
Госсекретарь потянулся за картой, и то, что он на ней разглядел, уже не тревожило – страшило: от Чаталджи до Константинополя русским оставалось всего 25 миль.
Когда же эти материалы попали на стол премьер-министра, то у него, думаю, похолодел затылок, зашевелились кудрявые волосы и разыгралось богатое воображение его кипучей натуры.
Турки – овцы на заклание, Константинополь стоит беззащитный, а мы даже эскадру Хорнби не можем провести через Дарданеллы из-за этого слюнтяя Дерби. В последние дни Дерби и Норткот постоянно гасят остроту антирусских выступлений. На днях в палате общин Норткот просто целую речь произнес в оправдание России. Он представил события так, будто бы определенное время Англия и Россия действовали на Балканах сообща. Но Россия все же решилась на применение силы, к чему Англия самостоятельно не была готова. Если мы обязаны сражаться, говорил он, «то мы должны помнить, что Россия в 1878 очень отличается от России в 1854». Она сильнее. Подумаешь, напугал. И «у нас… не будет союзников, исключая, возможно, иррегулярные турецкие войска…»[1048]1048
The Times. 1878. February 2.
[Закрыть]. Ну, это мы еще посмотрим. Норткот заявил, что если кредит в 6 млн не будет одобрен, то война точно окончится и напряженность спадет сама собой. По его мнению, Англия должна бороться за Суэцкий канал и Индию. Хорош! Явно намекает, что проливать британскую кровь за Дарданеллы и турецкую столицу – дело недостойное и бессмысленное. Болван, он не понимает главного: Константинополь – ключ к Суэцкому каналу.
А каков Дерби! 4 февраля в палате лордов де Ла Варр, обращаясь к Дерби, выразил твердую надежду, что правительство в силах заявить: «…оно не потерпит оккупации Константинополя ни при каких обстоятельствах». Дерби же ответил, что правительство так часто и твердо это заявляло, «что выражать эту позицию более настойчиво уже невозможно»[1049]1049
The Times. 1878. February 5.
[Закрыть]. Видите ли, «невозможно». В борьбе с Россией все возможно! Это не госсекретарь и спикер, а какие-то агенты русского влияния. Неспроста Шувалов постоянно трется около жены Дерби. Но как бы там ни было, госсекретарь поверил пафосным заверениям российского посла – этого волка в овечьей шкуре, который только и знает, что плести вокруг нас сеть ложных представлений об истинных намерениях своего правительства. Все – довольно! Время заверений и увещеваний прошло.
24 января (5 февраля) «Таймс» под заголовком «Англия и Война» печатает воззвания различных собраний сторонников консервативной партии в поддержку правительства. А в ночь с 26 на 27 января (с 6 на 7 февраля) прошла встреча первых лиц британской политики, посвященная Восточному вопросу. Большинство собравшихся оценило последние действия России на Балканах как агрессивные и было настроено весьма решительно. «Россия говорит нам, – заявил сэр Роберт Пил, – что сражается не за материальные интересы, а за гражданскую и религиозную свободу». Это, по его мнению, было полнейшей ерундой. «Мы не доверяем России, – продолжал он. – Я, как политик, наблюдал ее развитие в течение последних 25 лет и могу сказать, что этот путь отмечен двуличием, не способным вызвать уважение и влияние в Европе». А один из участников встречи провозгласил: «Англия, поддержанная Индией, будет готова в одиночестве сражаться с Россией». «…Политика правительства – это политика страны», – заговорил лозунгами Р. Пил. И хотя в зале раздались отдельные выкрики «нет», тем не менее большинство присутствовавших было с ним согласно[1050]1050
The Times. 1878. February 7.
[Закрыть].
Подобные настроения британского истеблишмента укрепляли решимость Биконсфилда. «Страна наконец-то расшевелилась… – писал он королеве 28 января (9 февраля). – Если бы только армейский корпус стоял в Галлиполи»[1051]1051
Цит. по: Виноградов В.Н. Британский лев на Балканах. С. 153.
[Закрыть].
Но в Галлиполи не было ни турецкого, ни тем более английского корпуса. Последний там не смог бы появиться и через месяц, и через два. Сообщения же Лайарда в Лондон отразили последние наступательные действия русской армии.
18 (30) января генерал Карцов, продолжая поиски остатков разбитой армии Сулеймана, выслал из Демотики на Деде-Агач кавалерийский отряд полковника Дубовского и в поддержку ему, на поезде, отправил туда же усиленную роту стрелков 9-го Староингерманландского полка. В ночь с 19 (31) января на 20 января (1 февраля) русские заняли Деде-Агач. В городе было захвачено много пленных, обнаружено 5 исправных локомотивов, 184 вагона и «огромные продовольственные запасы, отправленные в захваченном подвижном составе в Адрианополь». 25 января (6 февраля), еще до получения известия о перемирии, конница генерала Чернозубова заняла Гюмурджину. Тем временем совсем недалеко, в порту Кара-Агач, на суда садились последние остатки разбитой армии Сулеймана-паши[1052]1052
Описание Русско-турецкой войны… Т. IX. Ч. I. С. 393.
[Закрыть].
20–23 января (1–4 февраля) на центральном направлении турки упорно не хотели пускать передовые русские отряды в Чаталджу. И неудивительно, ведь они ничего не знали о конкретных условиях перемирия и не получали никаких распоряжений из Константинополя на этот счет. 23 января (4 февраля) Струков был в Силиврии и потребовал от Идеата-паши, командира находившегося там турецкого отряда, оставления не только этого города, но и Чаталджи. Паша упорно противился этому, ссылаясь на то, что послал запрос в Константинополь и ждет ответа.
«Струков вышел в прихожую и голосом, который сделал бы честь и не такой тщедушной груди (Струков был очень худым. – И.К.), как… закричал:
– Батарею сюда!»
Скорее всего, Александр Петрович блефовал. Артиллерийской батареи под рукой не было, ее надо было еще дождаться.
Но что тут «сделалось с Идеатом-пашой, как он засуетился!
– Сейчас придет ответ!
– Знать ничего не хочу! – отвечал Струков.
– Получен, получен ответ, – сейчас выступаем!»[1053]1053
Верещагин В.В. Скобелев. С. 323–324.
[Закрыть].
Эх, если бы с турками так разговаривали в полевом штабе русской армии…
23 января (4 февраля) русские полностью заняли Силиврию, а на следующий день Чаталджу. В.В. Верещагин, находившийся в отряде Струкова, вспоминал:
«…мы тем временем передвинулись к Чаталдже, где стало понятным старание турок задержать нас возможно дольше и дальше от этих мест: на линии фортов, составлявших знаменитые чекмеджинские укрепления, прикрывавшие Константинополь с сухого пути, деятельно работали; на некоторых холмах даже и земляные работы были не готовы; другие же смотрели грозно издали, но на них не было еще орудий. Видимо, турки… поздно взялись за оборону подступов к столице…»[1054]1054
Там же. С. 326.
[Закрыть]
Возвращаясь из Чорлу в Адрианополь, Верещагин заметил, как уже за тронувшимся поездом рванулся болгарин и, размахивая каким-то письмом, кричал: «Князь, князь, Адрианополь, Рейс!..» Василий Васильевич знал германского посла в Константинополе князя Рейса и, подумав о важности послания, велел остановить поезд. В Адрианополе Верещагин направился в штаб армии и передал письмо прибывшему туда Игнатьеву. Послание действительно оказалось очень важным: Рейс сообщал великому князю, что английские броненосцы вошли в Дарданеллы[1055]1055
Там же. С. 330.
[Закрыть]. Заканчивался январь 1878 года…
Получив телеграмму Лайарда о занятии русскими Чаталджи и оставлении турками линий Чекмедже, Дерби на следующий день, 26 января (7 февраля), переправил ее Лофтусу в Петербург, сопроводив следующими указаниями:
«Сообщите содержание упомянутого князю Горчакову и твердо заявите, что правительство ее величества не может относиться к указанным действиям иначе, нежели подготовке к скорой оккупации Константинополя, для которой не существует реальной военной необходимости… Вы напомните российскому правительству о гарантиях, данных императором полковнику Уэлсли, которые были зафиксированы в меморандуме этого офицера, одобренном его величеством».
И далее Дерби воспроизвел основные положения этого меморандума[1056]1056
The Times. 1878. February 13.
[Закрыть].
В тот же день Лофтус ответил Дерби:
А вот это любопытно. Прошла неделя с момента подписания перемирия, а его условия еще не известны Лофтусу, более того, по его словам, они не известны в Петербурге и уж тем более не ведомы Лондону. Хотя нет, 23 января (4 февраля) Лофтус передал Дерби содержание телеграммы главнокомандующего государю от 19 (31) января:
«Великий князь Николай телеграфировал следующее с пометкой: Адрианополь, Четверг, Январь 31: “Порта приняла условия мира, и протокол только что подписан мной и турецкими уполномоченными. Перемирие заключено и подписано. Приказ о приостановке военных действий отправлен во все отряды и на Кавказ. Все дунайские крепости и Эрзерум эвакуируются”»[1058]1058
The Times. 1878. February 8. Сравни: Скалон Д.А. Мои воспоминания… Т. II. С. 209.
[Закрыть].
Все было изложено точно. Правда, в перечне эвакуируемых турками пунктов Лофтус упустил Разград, да это никого в Лондоне и не интересовало. Основное внимание было сосредоточено на том, как по условиям перемирия русские войска позиционируются в отношении Константинополя и проливов. А вот здесь донесение Лофтуса хранило молчание. Иначе и быть не могло, так как подробный отчет о подписанных 19 (31) января основаниях мира и условиях перемирия великий князь отправил императору только 22 января (3 февраля) с нарочным, поручиком Рыдзевским.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
