Текст книги "По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года"

По итогам произведенного в Лондоне расследования создавалась картина банальной журналистской охоты за сенсацией и деньгами. В Петербурге же к этой истории отнеслись иначе – в ней разглядели опасный умысел. И надо признать, не без оснований. Ведь в печать почему-то не просочился третий протокол, касавшийся обязательств России. В результате такой ограниченной утечки создавался информационный повод для атаки на достигнутые соглашения: мол, правительство оказалось слишком уступчивым в отношении требований Петербурга. Самому же правительству, прежде всего Биконсфилду и Солсбери, такая ситуация предоставляла новые возможности поторговаться с русскими за дополнительные уступки. Так что вполне возможно, копирование двух англо-русских протоколов в Департаменте договоров Форин офиса было сознательно спланированным актом их разглашения.

История с рассекреченными протоколами была не менее выгодна Биконсфилду и для другого – нажима на Андраши с целью сделать его более сговорчивым в совместном антироссийском альянсе.

Лондон не замедлил просочиться в брешь недоговоренностей Петербурга с Веной. Это был настоящий подарок, который царское правительство, увязшее в балканском землеустроительстве, преподнесло английскому премьеру.

В течение апреля – мая англо-австрийские переговоры в Вене активизировались. Но и Биконсфилд, и Солсбери понимали, что настроить антироссийский потенциал Андраши в английских интересах – задача весьма не простая. Старая венская аристократия этому противилась почти открыто, но и с политиками из Будапешта, этими, казалось бы, традиционными антирусскими бузотерами, тоже было все не просто. В венгерском парламенте либералы, консерваторы и клерикалы образовали коалицию в поддержку военному противостоянию России. Однако объединенная оппозиция была «не удовлетворена советами добиваться союза с Англией и желала подтолкнуть правительство к тому, чтобы оно купило поддержку Франции, предоставив маршалу Мак-Магону карт-бланш на Рейне»[1400]1400
  Germany and the Eastern question // The Times. 1878. April 20.


[Закрыть]. В перспективе такой курс мог привести к укреплению русско-германского союза, что никак не улыбалось британскому правительству.

Хронология лондонских событий говорит сама за себя:

– 15 (27) мая – получено сообщение Лайарда о согласии султана подписать «оборонительное соглашение» с Англией;

– 17 (29) мая – происходит утечка информации из Форин офиса об англо-русских соглашениях;

– 18 (30) мая – публикуется выжимка из протоколов в «Глоб», что совпадает с окончательным их подписанием Шуваловым и Солсбери.

Но одновременно с достижением англо-русских соглашений принимается решение ускорить переговоры и с Австро-Венгрией. Благоприятная основа для этого была создана.

Публикации в «Глоб» заставили Андраши сильно поволноваться. Все говорило о том, что его обходили, переигрывали, и прежний страх «связать себя письменным документом был вытеснен еще большим опасением – как бы не остаться у разбитого корыта». Андраши быстро отбросил Будапештскую конвенцию, забыл настоятельный совет Бисмарка не «таскать каштаны из огня» для Англии и поспешил заверить британский кабинет, что он решительно готов договариваться и не связан никакими соглашениями с Россией. Посол в Лондоне граф Ф. Бейст был немедленно направлен с соответствующими заверениями к Солсбери, который принял его «как раскаявшегося блудного сына»[1401]1401
  Международные отношения на Балканах 1856–1878 гг. С. 373.


[Закрыть].

25 мая (6 июня) в Вене было подписано секретное соглашение между Англией и Австро-Венгрией. На предстоящем конгрессе стороны договорились о совместных требованиях к России по Болгарии. Кабинет Биконсфилда обязался поддерживать позицию Вены по Боснии[1402]1402
  The English Historical Review. Oxford. 1926. XLI (CLXI). P. 108–112.


[Закрыть]. А перед началом конгресса посол в Берлине О. Рассел получил указание: «Вы будете поддерживать все предложения, направленные на пользу и усиление австро-венгерской монархии»[1403]1403
  Международные отношения на Балканах 1856–1878 гг. С. 373.


[Закрыть]. И без того слабая австрийская опора в противостоянии Лондону была выбита у Петербурга окончательно. Британская дипломатия не скупилась на посулы, когда требовалось уравновесить растущее российское влияние.

Весьма примечательно то, что если об англо-русских соглашениях, благодаря лондонским газетам, было уже известно, то в отношении переговоров с венским кабинетом те же источники хранили гробовое молчание. По крайней мере, в «Таймс» мне ничего подобного на эту тему обнаружить не удалось. Зато я встретил иное. 22 мая (3 июня) «Таймс» поместила короткое сообщение своего петербургского корреспондента, в котором, в частности, говорилось:

«Энергичные военные приготовления в Австрии предположительно доказывают, что венский кабинет неудовлетворен процессом договоренностей (с Россией. – И.К.), а подозрения о секретном соглашении между Австрией и Англией безосновательны»[1404]1404
  The Congress settlement // The Times. 1878. June 3.


[Закрыть].

Признаться, трудно отыскать логику в этом утверждении. Но, похоже, ее достижением публикаторы заметки себя не утруждали. Им важно было донести мысль об отсутствии англо-австрийского «секретного соглашения». Но лично мне понятно, что эти материалы, в отличие от протоколов Солсбери – Шувалова, просто никто не поручал копировать простым клеркам.

К конгрессу очень стремились в российской столице, в британской – к нему относились прохладно. Но именно в Лондоне к европейскому саммиту подготовились лучше, чем в Петербурге. Биконсфилд разыграл отменную дипломатическую партию. Все было решено заранее, и в Берлин увозились даже дополнительные козыри. События развивались как в старом польском преферансе, когда болван был назначен и сданные ему карты существенной роли уже не играли.

После подписания соглашений с Солсбери озабоченный предстоящей ролью главного уполномоченного на конгрессе Шувалов через Берлин направился в Петербург. В германской столице он вновь встретился с Бисмарком, который выразил ему свое удовлетворение тем, что именно Шувалову доверена главная роль в отстаивании интересов России. В ходе беседы канцлеру принесли срочную телеграмму Швейница из Петербурга. В ней сообщалось, что российский император навестил Горчакова «с целью дать ему понять невозможность его поездки на конгресс» по состоянию здоровья. «Император знал, – вспоминал Шувалов, – что князь Горчаков является абсолютным ничтожеством, ему были известны враждебные чувства, которые князь Бисмарк питал к российскому канцлеру…»[1405]1405
  П.А. Шувалов о Берлинском конгрессе. С. 100.


[Закрыть]. И что же? В телеграмме говорилось, что император уступил настояниям Горчакова и «согласился назначить его главным уполномоченным» на конгресс вместо Шувалова, который, тем не менее, вместе с Убри также направлялся в Берлин. Бисмарк прореагировал мгновенно: «Обстоятельства совершенно изменились, – заявил он Шувалову, – мы лично останемся с вами друзьями во время конгресса, но я не позволю князю Горчакову вторично взобраться ко мне на плечи, пользуясь ими как пьедесталом»[1406]1406
  Там же.


[Закрыть]. Игры самолюбия… Не скажите.

Конечно, уступчивое решение императора уже мало на что способно было повлиять. Однако здесь важно другое. Игнатьева не терпели в Вене, тем не менее его туда послали с важнейшей миссией; Горчакова не жаловали в Берлине, но он все равно туда поехал. Легкомысленность, с которой российский император решал важнейшие кадровые вопросы в напряженных политических ситуациях, – вот это действительно поражает. «Этот факт еще лишний раз доказывает, – справедливо отмечал Шувалов, – до какой степени у нас все приносится в жертву личным интересам. Наиболее насущные интересы как в области внешней политики, так и внутренней зависят от соображений подобного порядка»[1407]1407
  Там же.


[Закрыть].

Впрочем, определенные выводы в Зимнем дворце все же сделали. В Берлин не поехал Игнатьев. Хотя было бы вполне логично послать его туда, ведь именно он был творцом Сан-Стефанского договора и хорошо знал Балканы. Но славянолюбие Игнатьева пугало, а очередных конфликтов с Веной в Зимнем дворце не хотели. В этой связи 7 (19) мая Швейниц в письме к Б. Бюлову сформулировал точный диагноз: «Игнатьев болен болгарской лихорадкой»[1408]1408
  Цит. по: Международные отношения на Балканах 1856–1878 гг. С. 376.


[Закрыть].

25 мая (6 июня) Шувалов прибыл в Петербург. За время его отсутствия в российской столице настроение императора не изменилось. По-прежнему положение представлялось ему «в мрачном виде». Даже несмотря на заключенное с Англией соглашение, Александр II не полагался «на мирный исход конгресса» и подозревал «английский кабинет в затаенном намерении только протянуть время, дабы лучше подготовиться к войне». Шувалов пробовал возражать, пытался это делать и Милютин, но своих оценок император не изменил.

Возвращаясь 28 мая (9 июня) из Царского Села, Шувалов пожаловался Милютину на слабость Горчакова и недостаточность его инструкций. В ответ от военного министра он услышал следующее:

«Для чего вам инструкции, дорогой граф, и как вы хотите, чтобы вам их давали? Вы знаете положение. Мы не можем больше сражаться. Мы не можем этого ни по финансовым, ни по военным соображениям. <…> Отстаивайте пункты, какие вы сочтете возможным отстоять, и уступайте, лучше уступайте все, чтобы только не сорвать конгресс»[1409]1409
  П.А. Шувалов о Берлинском конгрессе. С. 101.


[Закрыть]).

По крайней мере, в одном с Милютиным нельзя было не согласиться: если основным следствием анализа текущей внешнеполитической ситуации оказался страх перед войной, которую якобы готовили Англия и Австро-Венгрия, то тогда инструкции российским уполномоченным действительно были не нужны. Точнее они вполне укладывались в эту милютинскую фразу: «лучше уступайте все». Но пройдет совсем немного времени, и Милютин напрочь забудет эти слова и окажется среди тех, кто станет громко выражать недовольство итогами конгресса.

Вечером 28 мая (9 июня) Шувалов отбыл из Петербурга в Берлин, а спустя три дня, 1 (13) июня, в германской столице открылся конгресс европейских держав.

Не стройте иллюзий – отстаивайте национальные интересы. В этой фразе коренился основной урок, преподанный российской дипломатии в Берлине.

Шувалов отмечал, что с первого дня работы конгресса «определилось то», из-за чего он «всегда опасался» его созыва, – англо-австрийский сговор. Шувалов иронично, но с явной обидой заметил Солсбери, с какой быстротой «установилось соглашение между ним и графом Андраши». Однако ответ британского госсекретаря был весьма эффектен: «Вас это удивляет, а мне кажется, что в течение ряда лет и во время деятельности моего предшественника вы удивлялись обратному»[1410]1410
  Там же.


[Закрыть]. Не в бровь, а в глаз. Если вы, русские, упускаете свои шансы, то мы, парировал Солсбери, свои не упустим.

Если Боснию и Герцеговину Александр II с горем пополам, но все же согласился уступить Австро-Венгрии, то в отношении перехода к ней Ново-Базарского санджака – анклава, отделявшего Сербию от Черногории, – позиция императора осталась непреклонной – нет. По крайней мере, полученная инструкция предписывала российской делегации еще раз запросить решение императора по этому вопросу в случае, если в Берлине он снова будет поднят австро-венгерскими представителями[1411]1411
  Освобождение Болгарии от турецкого ига. Т. III. С. 142.


[Закрыть].

В 1880 г. Шувалов вспоминал, как уже «при первой же нашей встрече» на конгрессе Андраши заявил о желании приобрести, помимо Боснии с Герцеговиной, и Ново-Базарский анклав. Шувалов твердо стоял на позиции, как он писал, «отказаться от каких бы то ни было уступок в этом направлении». Переговоры затянулись до поздней ночи. В результате Шувалов все же дожал Андраши, и тот, «утомившись, умерил свои требования». Андраши согласился не настаивать на полной оккупации санджака, но взамен потребовал от России, чтобы она впоследствии не возражала «против расквартирования здесь нескольких австрийских воинских частей, если это потребуется ради безопасности Боснии и Герцеговины». Кроме того, Андраши взял с Шувалова «обещание тотчас же написать об этом в Санкт-Петербург, откровенно предупредив», что «его позиция во всех остальных вопросах будет зависеть от ответа, который императорское правительство даст ему по поводу этой территории» (курсив мой. – И.К.)[1412]1412
  П.А. Шувалов о Берлинском конгрессе. С. 101–102.


[Закрыть].

Телеграмма с запросом в Петербург была отправлена. Но когда? Если довериться дневнику Милютина, то получается, что в Зимнем дворце ее получили только 15 (27) июня, т. е. на исходе второй недели работы конгресса. Военный министр писал, что в тот день после обеда император созвал совещание, поводом к которому послужила телеграмма, «полученная от графа Шувалова». Милютин по-прежнему называл притязания Андраши «вопиющими», способными якобы нанести «удар всей будущности славянского вопроса на Балканском полуострове». Удар, да еще какой, был нанесен, только не позицией Андраши по «славянскому вопросу», а близорукими взглядами российских политиков по реальным интересам Российской империи и ее будущности. По итогам совещания было решено направить Шувалову телеграмму, чтобы по вопросу уступки Ново-Базарского анклава «он не входил ни в какие новые обязательства с графом Андраши»[1413]1413
  Милютин Д.А. Дневник. 1876–1878. С. 444.


[Закрыть]. И только приезд из Берлина Нелидова и его подробные объяснения хода переговоров, данные на совещании 17 (29) июня, изменили настроение императора. «К удивлению моему, – писал Милютин, – Государь принял эти вопиющие требования спокойно и снисходительно, сверх всякого ожидания, без дальних рассуждений приказано Гирсу телеграфировать графу Шувалову, чтобы он изъявил согласие на последнее предложение графа Андраши»[1414]1414
  Там же. С. 446.


[Закрыть]. Слов нет, как будто этот Ново-Базарский санджак от сердца отрывали. В итоге в тексте подписанного на конгрессе договора по вопросу Ново-Базарского санджака была зафиксирована формулировка Андраши[1415]1415
  Сборник договоров России с другими государствами. С. 193.


[Закрыть].

Эмоциональный комментарий, которым Милютин сопроводил принятое императором решение, просто поражает своим идеализмом:

«Андраши, Биконсфилд открыто, цинически заявляют, что им решительно все равно, какая судьба постигнет тот или другой христианский народ, лишь бы отстоять собственные интересы своей страны (выделено мной. – И.К.). <…> Вся Европа оказывается против нас, даже в таких вопросах, в которых мы с уверенностью рассчитывали на поддержку других, как, например, в притязаниях Австрии на завладение Боснией, Герцеговиной и частью Старой Сербии до Митровицы. Нахальные требования Австрии возмущают меня до глубины души. <…> Конечно, отказ в этом случае неизбежно повел бы к закрытию конгресса и к войне; уже вполне очевидно, что мы имеем против себя не одну Англию, а всю Европу и что ни от кого поддержки ожидать не можем. При такой постановке вопроса нет выбора: приходится на все соглашаться, во всем уступать!»[1416]1416
  Милютин Д.А. Дневник. 1876–1878. С. 445–446.


[Закрыть].

И это было сказано в условиях, когда инструкции российским представителям, принятые на совещании 27 мая (8 июня), четко указывали, что на конгрессе они обязаны поддержать требование Вены «об аннексии Боснии и Герцеговины», не беря на себя лишь инициативы в этом вопросе[1417]1417
  Освобождение Болгарии от турецкого ига. Т. III. С. 132.


[Закрыть]. Как же не хотелось уступать балканские земли члену «Союза трех императоров»… Но за союз надо было платить. Из платонической любви Андраши не собирался поддерживать российские предложения. И чему так удивлялся Милютин? Тому, что глава внешнеполитического ведомства Австро-Венгрии отстаивал «собственные интересы своей страны»? Если у военного министра Российской империи это вызывало удивление, то тогда вполне естественно, что итоги конгресса в Петербурге сочли за поражение.

«Мы рассчитывали…» На что? На то, что Бисмарк из благодарности за 1870 г. станет возражать против аннексии Веной Боснии, Герцеговины и какого-то там балканского санджака, встанет на сторону России, испортит свои отношения с Австро-Венгрией и тем самым направит ее в сторону основного германского соперника – Франции. Если же Вена захочет силой оружия возражать России, то тогда, как считал Александр II, император Вильгельм просто «обязан взяться за оружие заодно с нами»[1418]1418
  Милютин Д.А. Дневник. 1876–1878. С. 439.


[Закрыть]. Если в Петербурге собирались воевать с Австро-Венгрией из-за клочков балканских территорий, то в подобный самоубийственный бред никак не желали впадать в Берлине. В российской же столице тем временем самонадеянно игнорировали интересы и мотивы своих внешнеполитических партнеров. А политика, построенная на таком нереалистичном основании, обречена. Одно плохо – за неисправимый идеализм своих правителей жестоко расплачивалась Россия.

И еще: «Вся Европа… против нас». А кто три месяца не мог договориться с Веной и тем самым бросил ее в объятья Лондона? «Вся Европа…» – это явный перебор. Петербургские политики весьма недурно потрудились, чтобы настроить против себя «всю Европу».

Как писал Шувалов, «на деле мы получили согласие императора лишь спустя две недели, когда граф Андраши уже пошел по следам англичан и когда он во всех вопросах высказался против нас, даже в тех случаях, где не были затронуты интересы Австро-Венгрии»[1419]1419
  П.А. Шувалов о Берлинском конгрессе. С. 102.


[Закрыть]. Однако если прибавить к 17 (29) июня две недели, то к этому времени конгресс уже давно закрылся. Но не важно, кто ошибался в датах – Шувалов или Милютин. Важна ошибка, допущенная в самом подходе: твердость и решительность надо было проявлять под стенами Константинополя, а не в неуступчивости по вопросам балканского размежевания. В итоге возможность дожимать Шувалова предоставилась Андраши, и он ею воспользовался сполна. Шувалов сам впоследствии признавался, что «нерешительность, проявленная в вопросе об уступке части территории (l’enclave), требуемой Австрией, толкнула графа Андраши в объятия Англии»[1420]1420
  Там же. С. 104.


[Закрыть].

Возможность же реализовать этот эффект «объятий» была связана с тем, как Бисмарк организовал работу конгресса. Германский канцлер председательствовал на нем «с известной военной резкостью, которая ни в ком не вызывала неодобрения и перед которой склонялись представители всех держав, не исключая двух английских министров»[1421]1421
  Там же. С. 102.


[Закрыть]. Как только на пленарных заседаниях прения по балканским вопросам заходили в тупик, германский канцлер отправлял заинтересованные стороны договариваться в узком формате. Так и получилось, что Шувалов остался наедине с Солсбери и Андраши. Бисмарк же действовал вполне логично: вы в этих вопросах заинтересованы, вы и договаривайтесь. Между прочим, это была именно та позиция, которую германский канцлер последовательно занимал еще задолго до конгресса, призывая, в частности, российское правительство заранее договориться с Веной по разграничению своих интересов на Балканах, а если понадобится, то и купить ее расположение. Не будем забывать и того, что еще накануне конгресса Бисмарк был посвящен Шуваловым в содержание англо-русских соглашений. Не исключено, что и Андраши поделился с ним своими договоренностями с Лондоном.

Но вернемся к судьбе Ново-Базарского анклава. На следующее утро, после горячих споров с Шуваловым, Андраши направился к Горчакову и изложил ему суть вопроса. С первых же слов российский канцлер заявил ему: «Вы получите ее, эту территорию (l’enclave), мой высокочтимый коллега, я предпочитаю видеть ее в ваших руках, а не в руках турок»[1422]1422
  Там же.


[Закрыть]. Думается, что это заявление Горчакова, как и его положительные решения начала 1878 г. в отношении передачи Австро-Венгрии Боснии и Герцеговины, еще раз доказывает, что главным крохобором в вопросе уступок Вене балканских территорий был Александр II. И эта позиция вскоре самым негативным образом отразится на внешнеполитическом положении Российской империи.

Конгресс начался с довольно резких заявлений английских представителей. Относилось это, прежде всего, к устройству Болгарии. Так, на втором заседании конгресса Солсбери потребовал удаления Болгарии с берегов Эгейского моря, Шувалов же указывал, что пределы Болгарии уже были в свое время намечены в решениях Константинопольской конференции и соответствуют «этнографическим условиям болгарской нации»[1423]1423
  Международные отношения на Балканах 1856–1878 гг. С. 377.


[Закрыть]. Сравним это с тем, что было зафиксировано в первом лондонском протоколе от 18 (30) мая:

«Окончательные границы Южной Болгарии должны быть видоизменены путем их удаления от Эгейского моря в соответствии с южным разграничением болгарских провинций, предложенным Константинопольской конференцией. <…>

Западные границы Болгарии должны быть исправлены в соответствии с национальным признаком, не допускающим включения не болгарского населения. Западные границы Болгарии должны быть проведены от Ново-Базара до Куршан-Балкан».

Заявления сторон, как видим, не выходили за рамки предварительного соглашения в Лондоне.

По одному из самых спорных вопросов – о нахождении турецких войск на территории Южной Болгарии – в том же лондонском протоколе было записано следующее:

«Император России указывает на особую важность удаления турецкой армии из Южной Болгарии. Его Величество не видит иной возможности гарантировать защиту болгарского населения в будущем. Лорд Солсбери выражает согласие с удалением турецких войск из Южной Болгарии, но Россия не станет возражать, если Конгрессом будут установлены особые случаи, когда турецким войскам будет позволено входить на территорию южной провинции в целях борьбы с восстанием или вторжением, как для осуществления карательных мер, так и для устранения угрозы»[1424]1424
  The Anglo-Russian agreement // The Times. 1878. June 15.


[Закрыть].

Указанные положения лондонского соглашения по Болгарии в конечном итоге нашли свое отражение в статьях Берлинского трактата. В связи с чем может даже показаться, что между российскими и английскими представителями разыгрывался некий дипломатический спектакль.

Однако лондонское соглашение оставляло многие вопросы открытыми. Так в отношении Южной Болгарии в первом протоколе было записано, что от Лагоса «до побережья Черного моря дискуссия по границе остается открытой»[1425]1425
  Ibid.


[Закрыть]. По данному вопросу в инструкции российским уполномоченным говорилось, что «мы должны настаивать на условиях Сан-Стефанского договора»[1426]1426
  Освобождение Болгарии от турецкого ига. Т. III. С. 141.


[Закрыть]. Хотя впоследствии Шувалов признавался, что «раз Румелия (Южная Болгария. – И.К.) оставалась во владении султана», то нам уже было безразлично, «пройдет ли южная граница дальше или ближе к Эгейскому морю»[1427]1427
  П.А. Шувалов о Берлинском конгрессе. С. 103.


[Закрыть]. Возникали вопросы и по пониманию «особых случаев» вхождения турецких войск на территорию Южной Болгарии. Но все же не они обострили ход переговоров.

2 (14) июня состоялась беседа Дизраэли с Шуваловым, на которой британский премьер заявил, что с момента появления выдержек из англорусских протоколов в «Глоб» ситуация резко ухудшилась. По его словам, британская общественность увидела-де в достигнутом соглашении «триумф России, эквивалентный поражению Англии»[1428]1428
  Международные отношения на Балканах 1856–1878 гг. С. 377.


[Закрыть]. Извините, граф, как бы намекал Биконсфилд, но теперь я просто вынужден пересмотреть ранее достигнутое соглашение. И он стал ужесточать позиции, особо настаивая на размешении турецких гарнизонов по всей территории Южной Болгарии.

«Конгресс заседал уже третью неделю, – вспоминал Шувалов, – когда, подобно взрыву бомбы, произошло разглашение английской печатью англорусского договора»[1429]1429
  П.А. Шувалов о Берлинском конгрессе. С. 105.


[Закрыть]. Вызванная публикациями в «Глоб» волна докатилась до Берлина. 5 (17) июня англо-русское соглашение обсуждалось в палате лордов, где Р. Монтегю заявил, что это соглашение «представляет собой отход от политики, провозглашенной премьер-министром и поддержанной парламентом, оно попирает права и губительно для интересов нашей страны»[1430]1430
  The Times. 1878. June 18.


[Закрыть]. Примечательно, что в этот же день одну из своих колонок «Таймс» начала словами: «Вполне естественно, что не только одна партия должна быть разочарована соглашением между Англией и Россией»[1431]1431
  The Times. 1878. June 17.


[Закрыть].

Тем временем, 8 (20) июня, корреспондент «Таймс» передал из Берлина:

«Конгресс продвигается не так быстро, как того ожидали. Или англо-российское соглашение незавершенно, или Австрия, добившись результата в сближении с Великобританией, отстаивает свои интересы с новой силой…»[1432]1432
  The Congress // The Times. 1878. June 20.


[Закрыть].

Эта весьма точная информация была получена не от кого-нибудь, а от самого «короля газетных репортеров» Анри де Бловица, являвшегося с 1874 г. постоянным парижским корреспондентом «Таймс». Перед началом конгресса он перебрался в Берлине и в дни его работы развернул операцию по сбору информации о происходящих на нем событиях[1433]1433
  Роуан Р.У. Очерки секретной службы. Из истории разведки. М.: Крафт+, 2003. С. 199–203.


[Закрыть].

10 (22) июня в очередном материале о ходе Берлинского конгресса «Таймс» отметила, что «наблюдаемый всеми образ действий его участников не соответствует» тем реалиям, которые обнаруживаются «на основе одного, “исподтишка составленного” документа». И далее следовал вывод:

«Беремся утверждать, что Англия и Россия пришли к определенному соглашению вне рамок Конгресса и, как оказывается, за спинами других держав, в то время как их представители обязались не предпринимать ничего, кроме “открытого голосования”».

А одно из последствий этого газета определила так:

«Если мы в своих интересах наперед так просто достигли этого соглашения, пренебрегая остальной Европой, то едва ли мы можем быть в настоящий момент даже в умеренно-теплых отношениях с Австрией»[1434]1434
  The Times. 1878. June 22.


[Закрыть].

Оказывается, даже такой проныра, как Бловиц, не знал о существовании англо-австрийского соглашения.

Фактор антироссийски настроенного общественного мнения Англии Биконсфилд и Солсбери попытались использовать для нового нажима на Шувалова. Биконсфилд даже демонстративно заявлял, что покинет конгресс, если его требования не будут выполнены. К 9 (21) июня переговоры по Болгарии достигли наибольшего накала, но тем не менее сторонам удалось договориться. Российская делегация, после запроса Петербурга, согласилась с новым названием Южной Болгарии – Восточная Румелия, а английская не стала выходить за рамки лондонского соглашения – после вывода русских войск турецкие гарнизоны должны были размещаться не внутри этой провинции, а только на ее границах.

Однако английские представители объявили Шувалову, что «отказываются от выполнения того пункта соглашения, по которому они обязывались, в конечном счете, не противиться уступке Батума России»[1435]1435
  П.А. Шувалов о Берлинском конгрессе. С. 105.


[Закрыть]. Солсбери даже припугнул, что подаст в отставку, а его подпись под соглашениями для нового госсекретаря по иностранным делам «не будет обязательной»[1436]1436
  Там же.


[Закрыть].

А вот этот «ларчик» открывался по-иному. 24 мая (4 июня) было подписано англо-турецкое соглашение, ставшее известным под названием Кипрской конвенции, основное содержание которой полностью отвечало требованиям лондонского кабинета. В первом пункте конвенции говорилось о том, что «если Россия предпримет в будущем любую попытку завладеть новой территорией в Азии», принадлежащей Турции, «то Англия обязуется совместно с Его Императорским Величеством Султаном защищать эти территории силой оружия». И далее:

«В ответ Его Императорское Величество Султан обещает Англии провести необходимые реформы, которые позже должны быть согласованы обеими Державами, касающиеся органов управления и защиты христиан и других подданных Порты на этих территориях, и чтобы позволить Англии иметь необходимые условия для выполнения своего обязательства, Его Императорское Величество Султан соглашается отныне передать остров Кипр под оккупацию и управление Англии»[1437]1437
  British and Foreign State Papers 1877–1878. London: William Ridgway, 1885. P. 745–746.


[Закрыть].

Позднее, 19 июня (1 июля), был подписан дополнительный протокол к Кипрской конвенции, в котором говорилось, что «…если Россия вернет Турции Карс и другие земли, завоеванные ею в Армении в ходе последней войны, то Англия эвакуирует остров Кипр и Конвенция от 4 июня 1878 г. потеряет силу»[1438]1438
  Ibid. P. 748.


[Закрыть].

«Защищать» турецкие территории «силой оружия» английский премьер, разумеется, не собирался, но попытку выставить себя охранителем азиатских владений Порты он на конгрессе предпринял.

Позднее, в октябре 1879 г., в своей ставшей широко известной речи в Манчестере Солсбери так осмыслил новое приобретение британской короны:

«Когда Европа сосредотачивалась на конфликтах в Испании, Англия оккупировала Гибралтар. Когда <…> в Италии, Англия оккупировала Мальту; сейчас же есть вероятность того, что интересы Европы сосредоточатся в Малой Азии или Египте, и поэтому Англия оккупировала Кипр (курсив мой. – И.К.). Здесь нет ничего нового, и мы не претендуем ни на какие новации в нашей политике»[1439]1439
  Lord Salisbury at Manchester.


[Закрыть].

До захвата Англией Египта оставалось три года… Целенаправленному упорству британского правительства в реализации собственных интересов, по-моему, просто нельзя не аплодировать.

В июне 1878 г. в связи с неуступчивостью британской стороны по Батуму для российской делегации на конгрессе складывалась критическая ситуация. Шувалов обратился за помощью к Бисмарку, и тот оправдал его надежды. «Он отправился в Кайзергоф к английскому премьеру, и два часа спустя этот тяжелый инцидент был ликвидирован»[1440]1440
  П.А. Шувалов о Берлинском конгрессе. С. 106.


[Закрыть]. Как отмечал Шувалов, Бисмарку пришлось «даже пустить в ход запугивание». Он обратил внимание Биконсфилда на то, что именно на основании достигнутого англорусского соглашения, о котором его известили с согласия лиц его подписавших, он и порекомендовал императору Вильгельму созвать конгресс в Берлине. Теперь же, по мнению Бисмарка, «отказ от выполнения этого договора уже будет делом не только России и Англии, но явится нелояльным поступком в отношении Германии»[1441]1441
  Там же.


[Закрыть]. Аргумент германского канцлера подействовал. Батум, объявленный свободным портом, а также Карс и Ардаган остались за Россией. Крайней оказалась Порта, которую партнеры из Лондона просто кинули. Побежденный, как говорится, платит за все.

Надо признать, на конгрессе Бисмарк не раз помог Шувалову. Уже в первый день его открытия Биконсфилд потребовал удаления русских войск от Константинополя. Он утверждал, что их нахождение у стен турецкой столицы является фактором давления и несовместимо с мирными целями работы конгресса. После возражений Горчакова и Шувалова слово взял Бисмарк. Он заявил, что считает этот вопрос вовсе не подлежащим обсуждению конгресса, и предложил представителям России и Англии урегулировать его в ходе двусторонних совещаний. Только, если сторонам не удастся договориться, конгресс, по предложению Бисмарка, может выступить их примирителем. Заявления германского канцлера оказалось достаточно. Английский премьер понял, что лобовая атака не пройдет, и больше не поднимал вопроса о немедленном удалении русской армии от Константинополя.

На заседании 12 (24) июня Андраши предложил заменить русский оккупационный корпус в Южной Болгарии смешанным контингентом иностранных войск. Российская делегация решительно отвергла это предложение, английская же охотно поддержала. Однако Бисмарк выступил против предложения Андраши, мотивируя это сложностями совместной службы воинских частей из разных стран. В результате в Южной Болгарии остались только русские войска[1442]1442
  Международные отношения на Балканах 1856–1878 гг. С. 379.


[Закрыть].

И вот после этого в России начнется кампания сурового осуждения германского канцлера за его якобы предательство. И инициирована она будет не только славянофильски перегретыми мозгами некоторых общественных деятелей, но и представителями правительственных кругов.

В отечественной историографии поведение Бисмарка на Берлинском конгрессе также часто ставится ему в упрек: он-де не оказывал непосредственной поддержки своим российским союзникам[1443]1443
  Там же. С. 376.


[Закрыть]. Однако не похоже, чтобы эту оценку разделял Шувалов. Если судить по его воспоминаниям, то граф Петр Андреевич был решительно не согласен с теми в России, кто считал поведение Бисмарка предательским[1444]1444
  П.А. Шувалов о Берлинском конгрессе. С. 105.


[Закрыть]. Да и в чем, собственно, Бисмарк должен был поддерживать российских представителей по Болгарии, если ее судьба уже до начала конгресса была предопределена договоренностями Солсбери – Шувалова. Что же касается Батума, то не кто иной, как Бисмарк, заставил Биконсфилда вернуться в рамки этих соглашений.