Текст книги "По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года"

Начнем с тех, за кого и вместе с кем воевали. После краха социалистической системы, на волне отрыва от России, в Балканских странах все чаще зазвучали голоса, утверждавшие, что начало русско-турецкой войны еще больше обострило противоречия на Балканах. Меч русской армии разворошил такой этнический муравейник, что тяжелые последствия этого растянулись на многие десятилетия. Об этом, в частности, 3 марта 2008 г. говорила молодой историк З. Велинова в передаче болгарского телевидения, посвященной 130-й годовщине Сан-Стефанского договора.

«Россия быстро падает в глазах христиан Оттоманской империи», – утверждала 8 (20) марта 1878 г. «Таймс»[1461]1461
  The Times. 1878. March 20.


[Закрыть]. Ради этого хозяева Уайтхолла готовы были трудиться не покладая рук день и ночь. Но даже помимо их воли заявление ведущей британской газеты не было лишено оснований.

Генерал Г.И. Бобриков, хорошо знавший Румынию и находившийся в ее столице с декабря 1876 г. по середину июня 1877 г., вспоминая Берлинский конгресс, писал, что «наши отношения к ней в то время отличались крайней натянутостью»[1462]1462
  Бобриков Г.И. Указ. соч. С. 28.


[Закрыть]. В немалой степени к этому привел банальный бардак в государственной машине Российской империи и надменность некоторых ее политиков. Напомню, как с сентября 1876 г. по март 1877 г. ведомство князя Горчакова не утруждало себя оформлением союзных отношений с Румынией и даже выступало против использования ее вооруженных сил. Времени было предостаточно, чтобы продумать все нюансы, в том числе главный – чем и как, не задевая достоинство румынских властей, компенсировать их в условиях, когда требование о возврате Южной Бессарабии было уже заявлено Европе. Но продумывать пришлось явно торопясь, оставляя ситуацию не проясненной. На возврат Южной Бессарабии «прозрачно намекал царь Александр II во время визита к нему румынской правительственной делегации в Ливадию осенью 1876 г», а в марте 1877 г. российский генконсул в Бухаресте Д. Стюарт объяснился на эту тему с премьером И.К. Брэтиану более откровенно[1463]1463
  В «пороховом погребе» Европы., М.: Индрик, 2003. С. 135.


[Закрыть]. Тем не менее когда в апреле 1877 г. конвенция с бухарестским правительством наконец-то была подписана, то, согласно ее статьям, Россия гарантировала Румынии неприкосновенность ее границ. И никаким секретным протоколом российская сторона свои претензии на Южную Бессарабию оговаривать не стала. Сложилась своеобразная «фигура умолчания». Но если тишину в официальном Бухаресте по этой проблеме вполне можно понять – там надеялись на русское благородство и заступничество великих держав, – то молчание Петербурга как-то не очень объясняется его опасениями за беспрепятственность использования румынского транзита. Ведь на кону у Бухареста стояла ставка всей Румынии – решить с помощью русской армии вопрос о независимости.

Во время войны румынские войска бок о бок с русской армией доблестно сражались с турками. Но в ходе заключения Адрианопольского перемирия и Сан-Стефанского мирного договора российские представители не удосужились пригласить на переговоры делегацию своего боевого союзника. Посчитали, наверное, что де-юре Румыния все еще подвластна Порте и не признана в качестве полноправного суверенного государства великими державами. В результате о гарантированности румынских границ просто не вспомнили. От побежденных турок в пользу России запросили и получили Добруджу, а потом, как писал Бобриков, внезапно потребовали у румынского правительства, уже провозгласившего независимость своей страны, территориального обмена. И хотя предоставляемая Румынии Добруджа по площади значительно превосходила Южную Бессарабию, румынское правительство было сильно уязвлено таким поведением российских союзников. К тому же в Бухаресте очень не хотели терять вместе с бессарабскими землями северную часть устья Дуная. Это обстоятельство, по словам Бобрикова, «до такой степени ухудшило и без того уже натянутые отношения наши к княжеству, что едва не вызвало откровенного столкновения и сделало невозможным какое-либо непосредственное с ним соглашение»[1464]1464
  Бобриков Г.И. Указ. соч. С. 29.


[Закрыть].

Бобриков вспоминал, как в Берлине глава румынского правительства Брэтиану, с которым он плодотворно сотрудничал в период своей работы в Бухаресте, говорил ему, что он должен был предвидеть законное требование России о возврате отторгнутой по Парижскому миру части Бессарабии и очень корил себя за это недомыслие[1465]1465
  Там же. С. 32.


[Закрыть]. Актом последней надежды явилось заявление князя Карла консулу Стюарту: «Царь Александр воздвигнет себе нетленный памятник в сердцах румын, ежели, вернув России Южную Бессарабию по мирному договору, он тут же передаст “сей лоскуток земли как знак своего великодушия” Румынии»[1466]1466
  В «пороховом погребе» Европы. С. 138.


[Закрыть]. Но видно, для Александра II возвращение Южной Бессарабии было куда важнее, чем обретение «ключей от своего дома» – проливов Босфор и Дарданеллы. А разрешением русско-румынского конфликта занялись уже участники конгресса, и британский премьер не без удовлетворения этим воспользовался.

После Берлинского конгресса, по словам В.Н. Виноградова, «движущей силой внешнеполитических устремлений Бухареста являлся неизживный конфликт с Россией из-за Южной Бессарабии»[1467]1467
  Там же. С. 144.


[Закрыть]. Вследствие этого, даже несмотря на разногласия с Веной из-за подвластных ей трех миллионов румын, 18 (30) октября 1883 г. Бухарест присоединился к Тройственному союзу в составе Австро-Венгрии, Германии и Италии.

При подготовке Сан-Стефанского договора у российской стороны возникли немалые трения и с сербским руководством. Прежде всего разногласия касались установления границы между Сербией и Болгарией. Белград настаивал на включении в новые границы сербского государства всех земель, на которых оказались его войска к моменту заключения перемирия. А расширению Сербии на юго-восток, в сторону Болгарии, как показали итоги Берлинского конгресса, вовсе не противилась Австро-Венгрия. В Вене готовы были компенсировать Белград в этом направлении при условии его отказа от претензий на боснийские земли, уступок по экономическим вопросам и режиму судоходства по Дунаю. Такой размен и был зафиксирован в австро-сербской конвенции, подписанной 26 июня (8 июля) 1878 г. Важно отметить, что в дни работы конгресса в Берлине представитель Сербии Й. Ристич обращался за поддержкой к российским уполномоченным, но они советовали ему найти общий язык с Андраши и уступить его требованиям. «…Не идти же за вас в драку с Австрией», – говорил Горчаков представителю Черногории Б. Петровичу, но сказанное в полной мере относилось и к сербам. В отношении же Австро-Венгрии канцлер заметил, что «она теперь покровительствует Сербии»[1468]1468
  Анучин А.С. Берлинский конгресс 1878 г. // Русская старина. 1912. № 1. С. 56.


[Закрыть]. Таким образом, сербское правительство было поставлено перед альтернативой: или получить независимость и расширить территорию, развивая связи с Австро-Венгрией, или оказаться перед угрозой потери даже завоеванных земель. В условиях, когда в сторону Вены сербов подталкивал сам канцлер Российской империи, их дальнейший дрейф в этом направлении становился неизбежным. Это и отразила подписанная австро-сербская конвенция.

После завершения войны на Балканах стали быстро нарастать сербско-болгарские территориальные споры, а князь Милан возмущался тем, что Россия взяла под свое покровительство не Сербию, а Болгарию. В результате поворот белградского правительства в сторону Вены продолжился. В 1880 г. Австро-Венгрия договорилась с Сербией о постройке железной дороги от Белграда до болгарской границы. В Вене были крайне заинтересованы в продолжении строительства дороги, соединяющей Вену с Белградом, Софией и Константинополем. Строило эту линию так называемое Общество восточных железных дорог при активном финансировании венских банков, в частности тех, которые принадлежали австрийской ветви четы Ротшильдов. Усилившееся проникновение в Сербию австро-венгерского капитала отразилось в подписанном 24 апреля (6 мая) 1881 г. новом торговом договоре между двумя странами, а уже через месяц этот договор получил политическое подкрепление.

16 (28) июня 1881 г. по инициативе сербского князя была подписана новая секретная австро-сербская конвенция сроком на 10 лет. Сбылась мечта Милана Обреновича: Австро-Венгрия соглашалась признать Сербию королевством и содействовать этому со стороны великих держав. Вена подтвердила согласие не препятствовать расширению Сербии на юг за счет Старой Сербии и Македонии, остававшихся еще под властью Турции. Сербия обязывалась не заключать политических договоров с иностранными государствами без предварительного согласования с Веной, не допускать на свою территорию иностранные вооруженные силы, включая добровольцев, запретить и преследовать любую деятельность, направленную против интересов Австро-Венгрии, а также препятствовать такой деятельности в Боснии и Герцеговине и Ново-Базарском санджаке. Продленная в 1889 г., конвенция просуществовала до 1895 г. По сути, Сербия переходила под протекторат Австро-Венгрии.

22 февраля (6 марта) 1889 г. в результате ряда политических неудач Милан Обренович отрекся от престола в пользу своего 12-летнего сына Александра при регентском совете и покинул страну. К власти пришло правительство, взявшее курс на сближение с Францией и Россией.

После переворота 29 мая (11 июня) 1903 г. в Сербии произошла смена правящей династии. На троне оказался 60-летний Петр Карагеоргиевич и национальные радикалы, возглавляемые Н. Пашичем. Начинался период тесных союзнических отношений Сербии с Россией. Но подобный внешнеполитический разворот соседней славянской страны вызвал сильную озабоченность в Австро-Венгрии: неподконтрольная, находившаяся на подъеме национального самоопределения Сербия могла сыграть крайне опасную для Вены роль – пойти по пути объединения соседних славянских народов Боснии, Герцеговины, Далмации. Опасения венских политиков были небеспочвенны. В Сербии явно нарастали экспансионистские устремления. На официальном уровне правительственные круги России всячески избегали поощрять этот курс сербского руководства. Однако неофициально даже Николай II поддерживал территориальные претензии Сербии к Турции и, что самое опасное, к Австро-Венгрии.

Но пожалуй, наиболее драматично развивались послевоенные русско-болгарские отношения. И драматизм этот был весьма поучителен.

10 (22) февраля 1879 г. в средневековой столице Болгарии городе Велико-Тырново было торжественно открыто Учредительное собрание страны, а спустя два месяца принята Конституция Болгарии, получившая название Тырновской. За два дня до этого в Стамбуле был подписан Органический устав Восточной Румелии.

26 июня (8 июля) Великое народное собрание по рекомендации российского императора избрало князем Болгарии 22-летнего немецкого подпоручика, принца Гессенского Александра Баттенберга, племянника императрицы Марии Александровны, который в годы войны состоял в свите Александра II[1469]1469
  Подробнее см.: Гоков О.А. Образ князя Александра Баттенберга в российской мемуаристике последней четверти ХІХ – начала ХХ в. // http://ricolor.org/europe/bolgaria/br/ his/11_02_2011/


[Закрыть].

«Дабы не отдавать немецкому князю Болгарию в вотчинное управление, – писал Л.Н. Соболев,[1470]1470
  Л.Н. Соболев в 1882–1883 гг. занимал должности министра-президента (премьер-министра) правительства и министра иностранных дел Болгарского княжества.


[Закрыть] – в княжестве введена была Конституция»[1471]1471
  К новейшей истории Болгарии: материалы о внутренней политике 1881–1883 гг. // Русская старина. 1886. № 9. С. 704.


[Закрыть]. Однако расчет Петербурга не оправдался. Изначально предполагалось сформировать коалиционное правительство из членов двух основных партий, представленных в Народном собрании, – либералов и консерваторов. Однако из-за острых разногласий замысел провалился. Началась острая борьба партий за власть, которая приводила к росту политической нестабильности в стране.

Уже на первой встрече с Александром II Баттенберг попросил разрешения изменить Тырновскую конституцию для сосредоточения в своих руках больших полномочий. Однако царь посоветовал князю действовать в рамках конституции, даже несмотря на крайне сложный расклад мнений по этому вопросу в самой Болгарии[1472]1472
  Милютин Д.А. Дневник. 1879–1881. М.: РОССПЭН, 2010. С. 108, 122.


[Закрыть].

Политическую нестабильность подпитывали и острейшие разногласия в вопросе железнодорожного строительства. Князь Александр настаивал на первоочередности строительства участка железной дороги Белово – София – Пирот, который должен был стать частью линии Вена – Константинополь. Однако пророссийски настроенные круги, несмотря на значительно большую стоимость, ратовали за другой маршрут строительства[1473]1473
  По признанию Л.Н. Соболева, «русская» линия обошлась бы в 42 млн франков, а «международная» – всего в 18. См.: К новейшей истории Болгарии: материалы о внутренней политике 1881–1883 гг. // Русская старина. 1886. № 9. С. 726. Прим. 1.


[Закрыть]: Свиштов – Тырново – София, соединявший Болгарию с Россией через железнодорожную линию Румынии[1474]1474
  Косев Д., Христов Хр., Ангелов Д. Краткая история Болгарии. София, 1963. С. 237–239.


[Закрыть].

После убийства Александра II, почуяв смену политических эпох, Баттенберг решил наконец-то осуществить задуманное. 27 апреля (9 мая) 1881 г. он издал манифест об отставке правительства либералов П. Каравелова и необходимости временно приостановить действие конституции для предотвращения анархии в стране. Русскому генералу К.Г. Эрнроту было поручено сформировать новое правительство.

«Спокойная до переворота Болгария, – вспоминал Л.Н. Соболев, – стала неспокойной после переворота»[1475]1475
  К новейшей истории Болгарии: материалы о внутренней политике… С. 706.


[Закрыть]. К началу 1882 г. политический раскол в стране дошел до критической точки. В первых числах мая князь Александр отправился в Петербург за поддержкой и получил ее.

В конце июня было сформировано новое правительство. В него вошли недавно прибывшие из Петербурга русские генералы. Министром-президентом (главой правительства) и министром внутренних дел стал Л.Н. Соболев, военное ведомство возглавил А.В. Каульбарс. В тот период, по словам Соболева, «главная суть дела заключалась в разрешении железнодорожного вопроса»[1476]1476
  Там же.


[Закрыть]. Несмотря на то что представителям России удалось уговорить князя Александра (видимо, за обещание очень больших денег) предоставить железнодорожные подряды российскому подрядчику барону Гинзбургу, болгарское большинство кабинета этому решительно противилось и желало видеть в этой роли крупного местного подрядчика и софийского городского голову Хаджиенова, являвшегося основным спонсором консервативной партии. Соболев сумел сломить сопротивление кабинета, вытеснив Вулковича с поста министра общественных работ, и сам возглавил это ключевое в деле железнодорожного строительства министерство[1477]1477
  Фактическим руководителем министерства стал приглашенный из России князь М.И. Хилков, будущий российский министр путей сообщения.


[Закрыть]. По плану Соболева, железные дороги в Болгарии должны были строить не только русские предприниматели, но также инженеры и рабочие из России. Оттуда же предполагалось доставить и подвижной состав. А болгары хорошо помнили, во что выливались снабженческие услуги русского правительства. Так, болгарская армия получила списанные с вооружения в России винтовки Крынка по заводской цене, в то время когда их можно было спокойно купить гораздо дешевле в других местах[1478]1478
  Покровский М.Н. Дипломатия и войны царской России в XIX столетии. Сборник статей. М., 1923. С. 352–353.


[Закрыть].

Однако план железнодорожного строительства подлежал утверждению Народным собранием. Новые выборы в него прошли под лозунгом «Болгария для болгар», и даже дискриминационный «соболевский» избирательный закон не помешал тому, чтобы выбранные на его основе депутаты твердо потребовали назначения болгарина на пост министра общественных работ. По сути, это был вотум недоверия правительству. Л.Н. Соболев, А.В. Каульбарс и М.И. Хилков подали прошения об отставке, немедленно удовлетворенные Баттенбергом. Они, как и многие русские офицеры, вскоре покинули Болгарию. В сентябре 1883 г. по поручению князя Д. Цанков сформировал новый кабинет из умеренных либералов и консерваторов. В том же 1883 г. Вене удалось добиться от болгарского правительства соглашения на постройку выгодного ей участка железной дороги по территории Болгарии в направлении Константинополя. Концессия же на постройку дороги была передана болгарской компании.

В июле 1884 г., уже при правительстве Каравелова, была восстановлена Тырновская конституция.

Особенности характера, иная культурная традиция князя Александра, его стремление, по выражению П.Д. Паренсова[1479]1479
  П.Д. Паренсов занимал пост военного министра Болгарского княжества с июня 1879-го по март 1880 г.


[Закрыть], «повернуть все a la Berlin», наложенные на болгарские реалии, заставляли его постоянно маневрировать между различными интересами. Князь все более тяготился этим, в особенности – зависимостью от России и опекой со стороны ее представителей[1480]1480
  Паренсов П. Указ. соч. Ч. 4. С. 127.


[Закрыть]. В Петербурге же отношение к князю Александру стало меняться в связи с его позицией в железнодорожном строительстве. «…С этого именно момента, – отмечал М.Н. Покровский, – он начинает становиться тем “немцем”, какого постоянно рисовала потом казенно-славянофильская публицистика»[1481]1481
  Покровский М.Н. Дипломатия и войны царской России в XIX столетии. С. 350.


[Закрыть].

5 (17) сентября 1885 г. в Восточной Румелии началось тщательно подготовленное восстание, в результате которого территория провинции перешла под контроль повстанцев практически без сопротивления турецких войск. А уже на следующий день, 6 (18) сентября, в столицу провинции Филиппополь прибыл Александр Баттенберг и торжественно провозгласил манифест о присоединении Восточной Румелии к Болгарии.

Все великие державы в разной степени осудили события в Восточной Румелии и потребовали соблюдения решений Берлинского конгресса. Однако заявления в подобном духе развешивались лишь на фасаде официальной дипломатии. Бисмарк откровенно заявил французскому послу в Берлине А. Курселю, что Австро-Венгрия и Англия «полагают, что Болгария, объединившись с Румелией, будет сильнее в своем сопротивлении господству России, и считают более желательным поддерживать единую Болгарию»[1482]1482
  Цит. по: Золотухин М.Ю. Болгарский кризис 1885–1886 гг. и крах австро-русско-германского союза // Вопросы истории. 1984. № 4. С. 48.


[Закрыть]. Сам же германский канцлер, будучи заинтересованным в союзнических отношениях с Австро-Венгрией и Россией, стремился не допустить военного столкновения между ними и одновременно всячески раздувал тлеющий англо-русский конфликт. Исходя из этого, он не возражал против решительных действий России в Болгарии, характеризуя Баттенберга как «карьериста, расшатывающего мир», сдерживал антироссийскую прыть австро-венгерского министра иностранных дел Г. Кальноки, а в частных беседах даже заявлял, что его вовсе не интересуют «овцекрады с нижнего Дуная»[1483]1483
  http://russiabgu.narod.ru/pages/themes/txt/istoriya_diplomatii.pdf


[Закрыть]).

Реакция же нового российского императора была весьма нервной. Александр III прекрасно понимал, что теперь уже объединенная Болгария под руководством Баттенберга ускользает из-под российского влияния. И жесткость его позиции объяснялась именно этим. В то же время царь отдавал себе отчет в невозможности открутить события назад. «О разъединении нечего и думать!» – говорил он[1484]1484
  http://genrogge.ru/bulgaria/bulg1-1.htm


[Закрыть].

Но был и еще один крайне важный аспект в отношении Александра III к событиям в Болгарии. Император знал всю подноготную Балканского кризиса, приведшего к русско-турецкой войне, он прошел эту войну, он представлял истинные мотивы и потаенные смыслы политических действий своего убитого отца. И вот теперь перед ним, уже новым российским самодержцем, рушилась внешнеполитическая конструкция, с которой были связаны огромные надежды и которая так дорого обошлась его стране, – Болгария как проводник русского влияния на Балканах. Рушился один из главных внешнеполитических мифов, выстроенный энергией неистового в своем болгаролюбии Н.П. Игнатьева при сонном безразличии немощного Горчакова и с одобрения императора Александра II.

24 октября (5 ноября) 1885 г. в Стамбуле открылась конференция послов стран, подписавших Берлинский договор. Всеми участниками была принята русская программа разрешения румелийского конфликта: улучшение внутреннего законодательства Восточной Румелии с сохранением ее под властью турецкого генерал-губернатора. Протестовал лишь один участник конференции – посол Великобритании У. Уайт, однако с его мнением не посчитались. Но положение осложнялось еще и тем, что сначала Сербия, а вслед за ней и Греция стали требовать компенсаций и угрожать войной: первая – Болгарии, вторая – Турции.

Вскоре Белград перешел от слов к делу. Сербский князь Милан к тому времени уже давно усвоил навязанные ему Веной правила игры и основательно расположился в авангарде балканской политики австро-венгерского правительства. Получив финансовую подпитку из Вены, он 2 (14) ноября 1885 г. объявил Болгарии войну[1485]1485
  Терехов В.К. Сербия и Румелийский переворот 1885 г. // В кн.: Проблемы всеобщей истории. М., 1973.


[Закрыть].

Четырьмя колоннами сербские войска, численно превосходящие болгарские и лучше вооруженные, двинулись на Софию. Если кто-то в Петербурге и рассчитывал, что после отзыва русских офицеров болгары будут обречены на поражение, то он сильно ошибся. Основные силы болгарской армии находились в то время у границ с Турцией, но, совершив потрясающий марш-бросок, они успели на защиту своей столицы. 5 (17) – 7 (19) ноября в трехдневном бою под Сливницей и Царибродом болгары наголову разбили сербские войска. Князь Александр намеревался преследовать разгромленную армию противника и вторгнуться в Сербию. Но угроза полного разгрома сербской армии вызвала настоящую панику в Вене и привела к открытому вмешательству австро-венгерского правительства в ход войны.

Надо заметить, что балканские кукловоды из Вены играли на два фронта. Они поддерживали стремление Баттенберга к независмости от Петербурга и только при соблюдении этого условия соглашались закрыть глаза на объединение под его властью двух Болгарий. Но и значительное усиление даже лояльного болгарского князя также не входило в их планы. Вене был нужен баланс сил на Балканах при соблюдении традиционного условия – недопущения образования сильного славянского государства. Поэтому в падении покладистого князя Милана и резком ослаблении подвластной ему Сербии в Вене не были заинтересованы.

Накануне вступления болгарских войск в Сербию, 15 (27) ноября, австрийский консул в Софии заявил премьеру Каравелову, что если это произойдет, то австро-венгерские войска вынуждены будут оккупировать Сербию. На следующий день, когда болгарские части во главе с князем Александром вошли в сербский Пирот, австрийский посол в Сербии Р. Кевенгюллер, выполняя приказ Кальноки, явился в ставку Баттенберга и предупредил его, что в случае дальнейшего продвижения болгарские войска встретятся с австрийской армией. Софийский кабинет незамедлительно довел заявление Кевенгюллера до сведения великих держав. При этом утверждалось, что австрийский посол говорил и о «возможном» для Болгарии «военном столкновении с другой державой». Намек на Россию был более чем очевиден[1486]1486
  Золотухин М.Ю. Указ. соч. С. 50.


[Закрыть].

Демарш Кевенгюллера в Петербурге оценили как очередное проявление политического коварства Вены на Балканах. Особое негодование вызвал намек на возможность вступления русских войск в Болгарию. Уже 17 (29) ноября министр иностранных дел Н.К. Гирс выразил протест венскому кабинету по поводу его изолированного вмешательства в балканские события и угрозы оккупировать Сербию. По мнению российской стороны, это противоречило условиям австро-русско-германского договора 1881 г., так как не было с ней согласовано. В этот же день действия Вены подверглись резкой критике и в Берлине. В присутствии высокопоставленных германских чиновников Бисмарк заявил, что вместо того, чтобы дразнить Россию и ставить под удар недавно возобновленный «Союз трех императоров», австрийцам надо было позволить русским «втянуться в болгарские дела и тем самым вынудить Англию к выступлению». Подвергшись двойной атаке, Кальноки поспешил ретироваться, сменил тон и заверил посла Лобанова-Ростовского в том, «что идея отделиться от своих союзников и действовать изолированно никогла не приходила ему в голову»[1487]1487
  Там же.


[Закрыть].

Резкие действия Кальноки в отношении болгар были в целом понятны. Но как понять очередную ретивость российской дипломатии? Заявив протест Вене, она объективно вставала на сторону болгарского князя Александра, избавиться от которого стремилась во что бы то ни стало. Ведь можно было сыграть тоньше – не торопиться – предоставить инициативную роль Бисмарку, ведь германского канцлера Кальноки слушался как своего укротителя. Но оказалось, что нелюбовь к Вене, даже в рамках возобновленного «Союза трех императоров», пересилила отвращение к Баттенбергу.

Тем временем балканские события ноября 1885 г. показали, что принятое по российской инициативе решение конференции послов в Константинополе просто некому было выполнять. София твердо отстаивала свершившееся объединение. Вена противилась даже обсуждению вопроса о допуске в Болгарию русских войск, султан же явно боялся послать свои. В самом Петербурге, несмотря на заявления некоторых «горячих голов» и подталкивание из Берлина, стремились все же избежать повторного русского вторжения в Болгарию.

Из этой патовой ситуации новый английский премьер маркиз Солсбери, прямо-таки в духе меморандума генерала Гордона, предложил выход, позволявший Англии начать весьма заманчивую контригру. В результате ухудшения русско-болгарских отношений создавалась возможность превратить Болгарию из русского плацдарма перед Константинополем в оборонительный вал на пути России к турецкой столице и проливам. И чем больше будет такой вал, тем будет лучше, рассуждал Солсбери. Поэтому он принялся уговаривать султана принять болгарские «новации», обещая взамен оградить его от возможной агрессии со стороны греков.

В результате 24 марта (5 апреля) 1886 г. в султанском дворце Топхане был подписан весьма своеобразный договор. Им подтверждалось, что Восточная Румелия является турецкой провинцией и управляется губернатором, назначаемым султаном. Юридически все выглядело безупречно: Северная и Южная Болгария оставались разделенными – буква Берлинского договора была соблюдена. Но изюминка состояла в том, что губернатором провинции султан должен был назначить болгарского князя. В результате в формально разделенной Болгарии фактически устанавливалось единое правительство.

Успех британской дипломатии был очевиден. Кальноки злорадствовал, что Солсбери «прокатил» русских, но одновременно испытывал дискомфорт в обстановке укрепления балканских позиций Лондона. Петербургу же ничего не оставалось, как проглотить эту горькую пилюлю английского премьера и попытаться испробовать иные средства.

В ночь с 8 (20) на 9 (21) августа 1886 г. группа пророссийски настроенных болгарских офицеров во главе юнкеров Софийского военного училища ворвалась в княжеский дворец и заставила князя Александра подписать акт об отречении от престола. В подготовке политического переворота активное участие принимали российские представители в Болгарии.

Однако выступление военных было скоро подавлено, а организаторы переворота подверглись арестам или бежали в Россию и Румынию. Тем не менее шлюзы политической нестабильности были открыты. В критический момент страну возглавил председатель Народного собрания Стефан Стамболов. Во многом благодаря усилиям этого волевого лидера ситуация в стране начала стабилизироваться, но попытка восстановить на престоле Баттенберга провалилась. На защиту князя решил встать Кальноки, но под давлением Бисмарка свернул его открытую поддержку и заверил Петербург, негодовавший по поводу возможной реставрации Баттенберга, в своей лояльности по данному вопросу. Под давлением российского императора князь Александр окончательно отказался от престола и назначил регентский совет в составе С. Стамболова, С. Муткурова и П. Каравелова. Вена и Берлин, в отличие от Петербурга, признали законность новых болгарских властей.

С целью восстановления в Болгарии русского влияния 13 (25) сентября 1886 г. в Софию прибыл спецпосланник Александра III, военный агент России в Вене генерал Н.В. Каульбарс. Однако восстановления не получилось. Высокомерное поведение генерала, его ультимативный тон общения с болгарским правительством, переход к тактике запугивания – все это только накалило русско-болгарские отношения и привело к их разрыву 8 (20) ноября[1488]1488
  12 (24) октября 1886 г. Петербург уведомил европейские кабинеты о следовании двух клиперов российской Черноморской эскадры в Варну. На следующий день на ее рейде появился «Забияка», а еще через четыре дня – «Памяти Меркурия». Сообщая 27 октября (8 ноября) о переходе «Забияки» из Варны в Бургас якобы для ремонта якорной цепи, «Таймс» указывала, что, помимо команды в 150 человек, на нем находилось 1200 человек пехоты и 11 орудий?! Как такое количество солдат и орудий могло поместиться на таком военном судне – совершенно непонятно. Не исключено, что это была информация с провокационными целями. Однако к моменту прибытия «Забияки» в Бургас там 22 октября (3 ноября) уже была подавлена попытка антиправительственного мятежа. Его организаторами выступили пророссийски настроенные офицеры, многие из которых были арестованы как участники свержения князя Александра, но затем отпущены по требованию генерала Каульбарса 17 (29) октября. Ранее попытка взбунтовать гарнизон Рущука была предпринята организаторами переворота 9 (21) августа капитаном А. Бендеревым, бывшим товарищем военного министра, и майором П. Груевым, бывшим начальником Софийского военного училища. 26 октября (7 ноября) прибывшие из России лейтенант Паков и капитан Белов безуспешно пытались организовать мятеж гарнизона в Сливене. По сообщению британской газеты, российский консул в Рущуке М. Щекоткин, явно подбадривая организаторов мятежей, распространял слух, что кандидатами на болгарский престол являются генералы Игнатьев и Гурко, а выбор одного из них зависит от одобрения царя. Если допустить, что на клиперах все же находилось какое-то количество русских солдат, то можно предположить, что расчет сторонников решительных действий строился на том, что в случае успеха антиправительственных мятежей они могут быть поддержаны десантами русской армии. См.: Bulgaria // The Times. 1886. November 9.


[Закрыть]. На следующий день Каульбарс покинул Софию. Перед отъездом, обращаясь к небольшой группе «подавленных» сторонников, он сказал: «Шайка, которая сейчас управляет страной, презрела все наши советы, исполненные самых благих пожеланий. У России более не осталось надежд на Болгарию»[1489]1489
  Bulgaria // The Times. 1886. November 22.


[Закрыть].

С. Стамболов рассчитывал все же добиться нормализации российско-болгарских отношений, и с этой целью кандидатами на болгарский трон рассматривались датский принц Вальдемар и Александр Ольденбургский, находившиеся в родстве с российской императорской фамилией. Однако оба отклонили сделанное им предложение, причем принц Вальдемар сделал это уже после своего избрания на болгарский престол Великим народным собранием.

Вскоре Александр III, несмотря на возражения министра иностранных дел Н.К. Гирса, представил болгарам свою кандидатуру – участника прошедшей войны генерал-майора Н.Д. Дадиани, светлейшего князя Мингрельского, зятя графа Адлерберга. Сделано это было через правительство султана, которое с охотой взялось посотрудничать с русскими против болгар в этом вопросе. Однако регентский совет в Софии отверг внесенную турками кандидатуру грузинского князя, на что Александр III заметил: «Пока только мы и Турция пришли к этому убеждению, надеюсь, что и Германия скоро убедится, что с настоящими регентами ничего поделать иначе, как силой, нельзя»[1490]1490
  Цит. по: Ламздорф В.Н. Дневник 1886–1890. Минск: Харвест, 2003. С. 5.


[Закрыть]. В воздухе опять запахло русским вторжением в Болгарию…

Балканские политические метаморфозы поражают. Прошло девять лет после окончания русско-турецкой войны, и уже – «мы и Турция»: теперь российский император готов был давить на непокорных болгар в союзе с их вековыми врагами. А посол в Константинополе А.И. Нелидов даже предлагал высадить в Варне и Бургасе одну дивизию, чтобы удалить «антирусское» правительство Болгарии, свернувшее страну с «правильного» пути развития. И уже не Петербург, а Лондон нашел реальное решение вопроса объединения Болгарии: то, чего одни не смогли добиться зимой 1878 г. в Сан-Стефано, довольно легко получилось у других весной 1886 г. во дворце Топхане. На этом фоне и сан-стефанский проект Игнатьева, и затраченные на него усилия особенно наглядно раскрылись в своей полной ущербности.

28 октября (9 ноября) 1886 г. в речи на ежегодном банкете в Гилдхолле Солсбери, ни разу прямо не назвав Россию, тем не менее недвусмысленно намекнул, что «ночные заговорщики», свергнувшие законно избранного болгарского князя Александра, были «совращены зарубежным золотом». Этот акт, по мнению премьера, был грубейшим нарушением Берлинского договора. В ответ Солсбери попытался возбудить активность Вены. «…Политика, которую преследует Австрия, – сказал он, – будет в значительной мере определять очертания той политики, которую будет проводить Англия»[1491]1491
  Lord Mayor’s day // The Times. 1886. November 10.


[Закрыть].

После таких слов в Вене приободрились. 1 (13) ноября, выступая перед венгерской делегацией рейхсрата, Кальноки отметил большое значение речи Солсбери. Глава австро-венгерской внешней политики заявил, что «до настоящего времени удавалось дипломатическими средствами предотвращать акты, способные обратить болгарский вопрос в европейский». Однако Кальноки на этом не остановился. «Если Россия, к примеру, – продолжил он, – захочет послать своего представителя, чтобы прибрать к рукам правительство Болгарии, или вознамерится оккупировать всю страну или один из прибрежных портов, то Австро-Венгрия будет вынуждена занять решительную позицию. Но сейчас подобная опасность, кажется, предотвращена»[1492]1492
  Bulgaria // The Times. 1886. November 15.


[Закрыть]. Последняя оговорка Кальноки не смягчила эффекта, и в Петербурге разразилась буря.