Текст книги "Исход"

Переломный миг наступил, когда Саша привез ко мне девочку, у которой убили родителей: Элечку. В этой девочке для меня сошлось сразу многое: личное, о чем я говорить не стану и скажу лишь, что она удивительно напомнила мне одного очень дорогого мне человека; но и другое: то, что накопилось в душе протестом в последние годы у которого не было разрешения. Но сначала – о нашей с вами «Белой Гвардии». Ее имя, ее флаг остаются для меня все такими же безупречно чистыми: это я заявляю прежде всего; я не сомневался и не сомневаюсь в правильности того пути, по которому шел вместе с вами все эти годы, вместе с Сережей в первую очередь – не надо, не отворачивайся от меня сейчас, Сергей Петрович, смотри на меня, пожалуйста… Так вот: всё мы делали правильно, друзья мои, как бы не стонала душа иногда при виде того, что мы творим… Но мы, уничтожая собственным судом негодяев, спасли сотни, а может быть и тысячи невинных, хороших людей, и это – главное. Это нас оправдывает в глазах высшей справедливости. Мы были для официального, безразличного и беззубого Закона преступниками: пусть так; но мы были преступниками во имя высшей справедливости, во имя жизни детей; это был наш добровольный крест, взятый на себя, и пусть Бог простит наше вторжение, наше вмешательство в его дела. ОН был слишком нерасторопен с наказанием тех чад – нет, тех исчадий своих —, которых ОН выпустил в жизнь нравственными и моральными уродами; ОН должен был укрощать их. Но ОН молчал, и это делали мы. Иногда я думал: «А может быть, ОН для того и вбросил их в нашу жизнь, чтобы посмотреть, способно ли человечество вычищать свое гнездо самостоятельно, или предпочитает гнить живьем, уповая на него, Господа, и не желая даже пальцем шевельнуть ради чистоты в собственном доме своем?»… Ладно, оставим эти абстракции. Мы делали нужное дело: это было и остается моим твердым убеждением. Однако, потом случилось страшное: у нас отняли страну. Мы, большинство из нас не сразу это поняли, многие не понимают и сегодня: произошла вещь, гораздо худшая по сравнению с переворотом семнадцатого года. Тогда большевики перевернули общество вверх ногами, и шариковы оказались сверху, а лучшие люди были втоптаны в грязь. Но даже так, даже социально перевернутая, эта страна все еще была Россией. И когда метро строили на костях зеков и комсомольцев, и когда Беломорканал рыли – это тоже была еще Россия; и когда Днепрогэс возводили, и Московский университет строили на Воробьевых горах, и когда целину поднимали, и атомную бомбу создавали, и Гагарина запускали в космос – это все еще была Россия, и мы, «Гвардейцы», в ней жили, и ради нее ходили по лезвию и мучились своей ролью кровавых санитаров… И вдруг ее не стало. Ее нет! Нет у нас больше родины по имени Россия, понимаете ли вы это? Она имеется в названии, этим именем размахивают, как цветным лоскутом, для привлечения внимания, но Родины-то нашей больше нет у нас! Я спятил, говоришь ты, Сережа? А разве можно от всего происходящего не спятить? Разве не видишь ты сам, как пласт за пластом, кусок за куском уходит наше с тобой Отечество за рубеж, как его демонтируют под дьявольские вопли о демократизации и свободе? О какой свободе вопят они, спрашиваю я вас? О свободе все разрушать, что было до них? Можешь не сомневаться, Сережа, и уж поверь мне тут на слово, как старому разведчику: тысячи сценариев уже написаны, сотни стратегических планов и тактических разработок уже лежат на штабных столах: как навсегда похоронить Россию и воспользоваться ее несметными богатствами. Это все и раньше было, но не было той армии предателей, которые широко распахнули двери международному глобализму, за которым – да всмотритесь же! – все тот же американский оскал в его звездно-полосатой экземе. Придет время – и нас затащат в ВТО, чтобы окончательно уничтожить все наши собственные потенциалы: сельскохозяйственный, производственный, военно-промышленный; да, по многим параметрам эти наши сферы неконкурентоспособны; да, они однобоки. Но они – наши собственные! Мы за них ногти срывали и жизни свои отдавали, и они ведь кормили же нас, и защищали нас все эти десятилетия! Вы все знаете: мы оружие начинаем закупать за рубежом! Мало того, что это вырубает на корню всю техническую культуру страны, с чудовищными жертвами создававшуюся на протяжение десятилетий. Основной удар наносится – мы все это ясно видим – по нашей армии. Уже порезаны ракеты, уже разбирается противоракетный щит, уже небоеспособна армия, уже некому летать на устаревших самолетах, уже офицер, защитник родины не имеет в обществе никакого уважения, уже призывники всеми ухищрениями избегают службы. Завтра армии не станет – и тогда нам конец. С какой стороны этот конец заявится к нам – неважно. Скорей всего это будет Америка, но может быть и Китай, и Эстония, и Зимбабве: безоружную страну, полную продажных предателей и ликующих идиотов, захватить и поделить ничего не стоит. Послушайте, что вопят либералы: «Армия нам не нужна: у нас нет больше врагов!». Это у них, либералов, действительно нет врагов: у них – одни сплошные друзья в американском Сенате, и в Пентагоне, и в ЦРУ.

Я не кликушествую. Оглянитесь вокруг: за все последние годы криминальных реформ под лозунгом всесилия свободного рынка у нас уже разрушена оборонная промышленность, машиностроение, сельское хозяйство, дезорганизована армия, то есть все основное уже сделано: жилы страны уже подрублены, ей остается только падение.

Я тут одно попутное открытие сделал для себя: большевики ленинского замеса, оказывается, вовсе не выхолостили русской культуры и не вытравили русских корней – «русского духа» – по Пушкину – из нового общества, которое они построили вместе с их последователями-коммунистами, разрушив предыдущее «до основанья, а затем…». Это новое, «пролетарское» общество продолжало читать Пушкина и Тургенева, Достоевского и Толстого, Гоголя и Лермонтова, продолжало восхищаться Петром Великим и великим Суворовым, и композитором Чайковским, и ученым Менделеевым, и философом Бердяевым; оно продолжало потрясенно стоять перед картинами Айвазовского, Куинджи, Левитана, Репина, Шишкина: список бесконечен; мало того – это новое общество и само породило невиданный фейерверк талантов, обогативших российскую культуру и науку. И вдруг – бац, конец! Нашлись в этом мире, оказывается, большевики еще большего масштаба – глобалисты-монетаристы, поглотители планеты, снова нанесшие удар по России. И на сей раз – успешный для них и окончательный для нас. России больше не будет. Той России, во всяком случае, которая была бы узнаваема для ста поколений наших предков, восстань они из гроба. Название «Россия» сохранится, возможно, а может быть и нет. Слова «русский» уже сегодня начинают стесняться в России: Сказать: «Я – русский!» – равносильно вызову, на него следует подозрительное: «Ты шовинист или националист?». Даже от слова «патриот» телевизионные шавки обморочно закатывают глаза. Теперь положено говорить: «Я россиянин». Что ж, звучит нормально, но только как бы в скором времени не дошло дело и до пересмотра слова «Россия»: все к тому катится. «Продается – все!», – вот девиз той страны, которую я вижу вокруг себя. А раз продается все, то значит – и Россия тоже. Да она уже продана!: вон она – лежит на прилавке, разделанная на все эти опционы, фьючерсы и споты… У нее больше нет своей культуры: она поет чужие песни чужими голосами; у нее больше нет литературы, за исключением нескольких «толстых журналов» – островка в океане, на которых последние хранители слова русского еще пытаются держать его над трясиной «западных ценностей». У нее нет больше Идеи; у нее нет больше Совести. Живет она теперь под управлением двух рогатых спонсоров, имена которым – «Доллар» и «Беспредел».

Скоро-скоро – попомните мое слово – все станут уверять друг друга, что Сибирь нам только обуза, что Сибирь должна принадлежать всему человечеству, потому что мы – глобалисты. Вспомните: Ленин тоже заявлял в свое время во всеуслышанье, шокируя даже собственных собратьев по грабежу, что ему на Россию наплевать, потому что он – большевик! Много, много чего мы увидим еще и услышим в ближайшее время. Мы и не заметим даже, как перестанут вдруг летать наши спутники, и плавать наши корабли и подлодки. А потом – придет такой день! – из школьных программ изымут математику и русский язык, а вслед за ними – историю и географию, и введут вместо этого предмет «терпимость» на английском языке, престижные классы для геев и обезьяний танец «рэп» вместо физкультуры. Через десять лет Россия будет голосовать в ООН по указанию американских хозяев, а еще через тридцать переименуют и саму Россию. Я этого не увижу, слава Богу. Но и того, что я вижу сегодня – всего этого мне вполне достаточно было, чтобы сформулировать для себя несколько истин, из которых и выросло мое решение об отъезде из этой, ставшей мне незнакомой страны:

Истина первая состоит в том, что донкихотство не востребовано больше в нашем обществе. Все, чем мы занимались с вами в нашей «Гвардии» с некоторого времени не имеет значения. Не потому, что моральная ценность и жертвенное благородство наших целей обесценились, помельчали. Вовсе нет. Но это только в нашей с вами системе координат они остались прежними. В обществе же, после того как развалилась страна, значение нашего с вами подвига свелось к нулю. Под этим словом «значение» я понимаю отклик общества, социальный резонанс. Это когда нормальные люди видят в нас защитников, а преступники – гарантированное возмездие. Так вот: этого резонанса больше нет. Людям стало не до педофилов. Людям выжить надо: о справедливости никто не помышляет. Родители выбрасывают своих детей на помойку, продают в рабство; дети сами убегают из семей, в которых творятся кошмары. И эта волна растет. Растет число беспризорников: никем не учтенных и никаким ведомством даже не учитываемых беспризорников! Разве это не особая, новая форма педофилии – этакая социальная педофилия, рассматривающая детей как товар, либо как обузу? Разве равнодушие государства и самого общества к этой проблеме не есть разновидность педофилии? Мы с вами все знаем случай – обсуждали его не так давно —, когда родители изнасилованной девятилетней девочки просили суд о снисхождении к насильнику, а вначале, на уровне следствия пытались вообще закрыть уголовное дело: после того как – я убежден в этом – преступник пообещал им денег, а может и дал уже сколько-то. Общество – я подчеркиваю: все общество в целом, а не только коррумпированная власть, на которую модно стало ссылаться – сгнило в одночасье, как только вдохнуло полной грудью этого зловонного заокеанского чада, который закачивается нам сюда всей мощью западной пропаганды, с либералистическим турбонаддувом на местах…

Рыба гниет с головы, говорят. Это правильно. Начинает гнить с головы. А потом сгнивает целиком: об этом как-то забывают, имея в виду лишь гнилую власть наверху. Ан нет: страна сгнила вся – с головы до пят. Все общество: сверху вниз. И даже понятно почему. За семьдесят лет советская власть успела разрушить все до основания, а затем построить новый мир, как и обещала в начале конца. Частью этого нового мира стало и население, которое за два-три поколения изрядно преобразовалось и приобрело новые привычки. С одной стороны, было выстроено подобие социальной идиллии, в которой овцы и волки существовали рядом и питались из одного корыта. Их пасли, регулярно кормили и стригли. Пасли тщательно, кормили кое-как, и шерсть получалась поэтому так себе, но ее хватало, чтобы страна оставалась сильной и отпугивала хищные стаи, барражирующие вдоль загона. И можно было петь патриотические песни, радоваться солнышку, пятого и двадцатого заглядывать в кормушку, иногда выставлять для забавы голую задницу за забор, чтоб врагов позлить покрепче, да и, что называется – жить-припевать, детей наживать, в ус не дуя. И вдруг: трах-бах! – нет загона, упал. «Свобода! – говорят им, – дальше сами кормитесь, товарищи…». И произошло вполне предсказуемое: волки кинулись на овец, а овцы, ломая загородки – на огород, биться за корм, и взметнулись рев, и рык, и боданье, и брыканье и лязганье клыков в стане обараненного и оболваненного за семьдесят лет стада.

Я вовсе не намерен обзывать свой народ баранами: это так – метафора, гротеск, наглядное сравнение. Суть в том, что народ этот сегодня, как дичающее стадо – напуганное, обозленное, затравленное – с гибелью пастуха своего, с падением ориентиров, кинулся в опустившейся на него мгле напролом на призывный свет заморских гнилушек, растаптывая собственные традиции, разметая культуру свою, утрачивая национальную мораль и нравственность – русскую ли, советскую ли: любую, какая у нас была. И наступил – воспользуемся новым словом, потому что ни одно старое так не описывает ситуацию: – бардак!

В обществе воцарились ложь, цинизм, предательство как способ выживания. Педофилы в этой системе, правда, еще не объявлены национальным достоянием на сей час, но педерасты – те уже в почете, а проститутки – и вовсе героини. Девочки в школьных сочинениях не стесняются писать, что мечтают стать валютными проститутками и плавать на яхтах с олигархами, или, в крайнем случае – выйти замуж за банкира.

Россия – убита, Россия умерла: это моя первая страшная истина.

А вот и вторая, касающаяся меня лично:

Человек в одиночку не может осчастливить все человечество. Но человек, даже в одиночку, может осчастливить другого отдельного человека. Или хотя бы помочь ему, вытащить его из беды, не дать ему пропасть, быть всегда рядом, если потребуется. Это уже никакое не донкихотство, это самая обыкновенная обязанность существа, одаренного господом Богом тем уникальным свойством, которое мы называем совестью. Мы это делали с вами – для многих. И я это делал вместе с вами. Но вот я стар. Я не могу больше – для многих. Но я еще могу, еще имею силы прожить – дожить – свою жизнь для кого-то одного. И этот один появился в моей жизни. Провидение, Судьба, Бог – называйте как хотите – послало мне этого человечка, эту несчастную девочку, у которой так жестоко убили родителей, этого абсолютно безвинного ребенка, за которым продолжается жестокая охота. Всмотритесь в суть: ведь это наше новое, вывернутое наизнанку, заколдованное долларом общество приговорило этого ребенка к смерти, причем только за то, что кому-то хищному хочется еще больше денег… И я решил: не бывать тому! Скажу вам так: с первой секунды, когда я увидел ее, я понял, что это и есть она – моя Миссия на этой земле. Звучит пафосно, да, но это та правда, которая звучит внутри меня – независимо от того какими словами я ее выражу. И девочка – представьте себе – тоже угадала это какой-то детской мудростью своей, вынесенной из тех миров, из которых мы все пришли с вами, все позабыв при рождении; мудростью, которая не имеет обозначения на человеческих языках.

Еще тогда, при первой встрече подумал я, что должен увезти ее отсюда, спасти ее, помочь забыть горе, помочь вырасти честным человеком. Из этой мысли вызрело и мое сегодняшнее решение. Я не позволю, чтобы она погибла здесь, в этом свинарнике, в котором проститутка – элитная профессия, а бандит – герой новейшей истории; я не хочу, чтобы она сгинула вместе со страной, летящей в пропасть, в которой депутаты, судьи, милиционеры, чиновники и бандиты сливаются – слились уже! – в единый навозный пласт; чтобы она сгинула в стране, которую вожди раздают направо и налево за ящик водки, после чего обнимаются с заклятейшими врагами земли русской и называют их своими братьями…

– Дайте ему холодной воды кто-нибудь! – пронзительно закричал Дементьев, – а то он заговаривается уже! Сам куда-то уезжает, а нас с вами на нашу же страну натравить хочет!..

– Не надо мне воды, – отмахнулся Учитель, – и не натравливаю я вас, неправильно ты все понимаешь, Сережа. Я просто вам объяснить пытаюсь все то, с чем так долго мучился сам, я по сути дела исповедуюсь перед вами… Ведь все, что я тут сказал вам – все это вы и сами видите, без моей помощи: а именно то, что у нас с вами украли, отобрали нашу Родину: ту систему жизни – морали, права, культуры, традиций – в которой мы существовали; я заявил, что все это разбито, разграблено, и в этом смысле той, старой Родины, той России у нас с вами больше нет. Я так думаю, потому что я вижу это. Но Отечество есть понятие сердца, а не ума, и оно живет в каждом, пока сердце живо. Мы потеряли ту нашу Родину. Но у нас у всех было и есть, и остается в нас и с нами наше Отечество. И за него нужно бороться. Ты не расслышал главное, Сережа, что я хотел сказать: а я хотел сказать, что продолжаю бороться, но только пропорционально своим силам и тому времени, которое мне отпущено. Я не могу спасти всех, но я могу еще спасти одного-единственного человечка, и я сделаю это!

Но я хотел бы довести свой отчет до конца: я хочу рассказать вам, как стал Аугустом Бауэром. Иначе рассказ мой будет неполным, а я не хочу, чтобы у вас оставались сомнения или домыслы по части моего решения…

Все это случилось так: однажды – через нашего, здесь сидящего Сергея Петровича Дементьева, между прочим, а не откуда-нибудь еще – узнал я о чудовищном преступлении, о котором самому Дементьеву рассказал другой Сергей Петрович – профессор Кудрявцев, вы его все знаете…

– Не было этого! – выкрикнул Дементьев. Андрей Егорович сокрушенно покачал головой, и продолжал:

– Я созвонился с Кудрявцевым. На окраине Саратова, рассказал он мне, были в конце прошлого лета убиты старик и девочка: дед и внучка; старик – за орден, который висел у него на пиджаке, а девочка – заодно, чтобы свидетелей не оставлять. Как это водится сплошь и рядом, у официального следствия возник традиционный «висяк». И так бы все и поросло быльем, если бы не наш тамошний Шерлок Холмс – Гена Сомиков: вы все его должны помнить: он был на съезде – приезжал вместе с профессором Кудрявцевым. Так вот: Гена узнал про убитых дедушку со внучкой из местной газетки, тут же насторожился и отправился искать семью погибших. Нашел, стал выяснять что к чему. Очень быстро размотал все это дело, сразу начав свое следствие с ордена: на пиджаке старика в морге ордена не оказалось, и это навело Гену на подозрения. Он узнал вскоре, что старика и ребенка убили местные наркоманы, чтобы загнать орден скупщику советских наград и приобрести «дури» – так они наркотики свои называют. Гена нашел сперва орден по объявлению, затем скупщика; через него зацепил одного из шпаны. Прикинулся мелким распространителем кокаина, вошел в доверие. Скоро выяснил все подробности: кто что предложил, кто бил, кто добивал, кто в сторонке стоял, ну и… Гену мне вам расписывать не надо, но тут, надо вам доложить, ребята, он сам себя превзошел; представьте себе: наказал всех разом. Назначил шпане встречу на пустом берегу Волги, в укромном месте, скормил им наркотиков на халяву – якобы дегустационная партия, дождался пока они «отчалят», да и хладнокровно утопил их всех одного за другим: деловито, аккуратно, без спешки и без эмоций – как крестьянин на пахоте. Лично мне сокрушался при встрече: «Волгу испоганил, Андрей Егорович, а что поделаешь: приходится и ей терпеть, бедной, раз такое время гнилое пришло». Вот это парень! Хотя, с другой стороны, Гена просто выполнил обычную нашу с вами работу, только в стахановском темпе и в невероятном масштабе. Поставил рекорд производительности, так сказать.

Однако, повесть моя о другом. В рассказе Кудрявцева меня зацепила одна фраза, а именно, что семья этих несчастных людей как раз собиралась эмигрировать в Германию, предоставившую незадолго до этой трагедии главе семьи, поволжскому немцу Аугусту Бауэру – этому самому убитому наркоманами старику – вид на жительство. Со смертью Бауэра выезд в Германию для остальных членов семьи закрылся. Всё у них пошло прахом со смертью деда: хоть ложись и помирай – сказал мне Кудрявцев. И это оказалось правдой: семья приехала из Казахстана, а Россия целый год тянула с гражданством; прописки, соответственно, тоже у них не было и до сих пор нет, ну и дальше по цепочке: работы нет – денег нет – жилья нет – жизни нет. Мужик – то есть зять покойного деда – тот уже землянку рыть собрался где-то возле кладбища, чтобы на зиму «во сыру землю переселиться…», – как мне профессор сказал. Он же, Сергей Петрович, и обратился ко мне с ходатайством, чтобы мы для этих несчастных людей из нашего фонда материальную помощь выделили, по возможности.

Вот тогда мне и щелкнула в голову мысль, довольно дикая в первую секунду… «А почему бы и нет? – подумал я. Но такую сумасшедшую идею можно было только на месте проверить – не с Кудрявцевым же мне ее обсуждать было? Вот я и поехал: передать людям материальную помощь лично, а заодно и посмотреть на месте что к чему, а там видно будет… И Элечку взял с собой: во-первых, оставлять ее не хотелось, а потом и отвлечь требовалось, постараться тоску ее развеять: поехали, мол, полюбуемся на великую реку Волгу. «Вот будете в школе проходить про Волгу – а ты уже была там, сможешь живые впечатления описать, а не по книжке пересказывать». Кивнула, согласилась.

Перво-наперво навестили мы с ней Сергея Петровича Кудрявцева, с его помощью нашли потом Гену Сомикова, и уже Гена отвел нас к семье Аугуста Бауэра – погибшего старика.

И открылась мне история, товарищи вы мои дорогие, от которой кровь стынет в жилах по сию минуту. Семья в прошлом, девяносто шестом году уехала из Казахстана под тамошний лозунг «Казахстан – для казахов!». После развала СССР депортированные в Казахстан немцы и русские сравнялись там в антиправах: все стали там чужие, кто не казах. Шантажи, угрозы. И продали мои Бауэры-Ивановы за бесценок свой дом, и подались на Волгу, на родину Аугуста Бауэра, в Саратов. В свою деревню, откуда семью Бауэров когда-то изгнали при депортации, Аугуст даже и не сунулся, чтобы душу не рвать: там, в его отчем доме уже полвека другие люди живут. Хотел Аугуст где-нибудь в Саратове приткнуться, со временем отстроиться надеялся: все у них в семье грамотные, работящие, с образованием, с честью, с достоинством – хорошая семья, хорошие люди. Пошел Аугуст по инстанциям, а ему на уровне местных властей – тезис в лоб: «Немцы – вон! Немреспублики вашей нет давно: мотайте в свою Германию: там ваших всех теперь берут». Спасибо на добром слове. Сняла семья кое-как квартиру, потом деньги кончились. Переселились в барак без стекол. Работу искали все время – хотя бы что-нибудь. А нет работы. Ничего уже нет в стране Советов: ни предметов, ни советов – все уже вынесли, поделили, сломали, бросили. Ни для кого не было уже ничего хорошего – не только для этих гонимых бурями российских немцев. И правильно кричали им чиновники: «Нету вашей немецкой республики давно». Но только и российской республики тоже уже «нету», оказалось. Первую разогнали в сорок первом коммунисты, другую завалили в девяносто первом – уже вместе с коммунистами… Однако, прошу прощения: снова я отвлекся…

В общем, подобрался к людям голод. А чиновники с гражданством тянут, взятку ждут. А денег на взятку нет; А им поэтому вместо гражданства лишь ценные советы дают в городской администрации: «Вы по паспорту казахи, вот и езжайте к себе назад в Казахстан. Там вас обязаны принять». Проваландали их так целый год, на параграфы разные ссылаясь, а тут следующее испытание на них навалилось: барак, в котором они ютились, кто-то под снос купил – то ли крокодиловую ферму строить собрался, то ли новомодную баню для бандитов под названием «аквапарк». Бауэры мои – снова на улице. Дед с орденом Трудового Красного Знамени и с медалью «За освоение целинных земель» на груди – опять по инстанциям бросился, со слезами: «Спасите, мы же свои, я из Елшанки родом, дом наш там еще стоит». Ответ один: «Немцы – вон! Русские – вон! Все – вон! Неприемный день. Приходите через сто лет…». И жадные глаза на карман: не оттопыривается ли на нужную ширину? Нет, не оттопыривается. Значит – «Пошли вон!». Сволочи, короче! Страна чиновных сволочей сверху донизу.

И перекрестил тогда старый Аугуст Бауэр всю эту блатную малину по имени «Новая Россия» широким крестом, собрал последние крохи, продал медаль свою целинную и поехал в Москву, в германское посольство. Вернулся с анкетами, заполнили, отослали, стали ждать. Между тем семья – дочь с мужем и двумя детьми и сам Бауэр – в кособокий лодочный сарай перебрались на берегу реки: снесли таки их барак. И вот через пару месяцев благая весть к ним приходит: Германия их принимает! И предписание в конверте: старшему Бауэру с такими-то документами на руках быть такого-то октября в Москве, в посольстве, для прохождения языкового экзамена и оформления выездных бумаг. Радость с горем пополам, короче говоря. Но не успели даже и порадоваться наши Ивановы-Бауэры, как неделю спустя пошли дед с внучкой к Волге: посмотреть еще раз на реку, запомнить ее получше напоследок. Ушли и не вернулись. Вот так-то вот…

Только дочь отца и ребенка своего похоронила – тоже легко сказать, не правда ли? – , как к их лодочному сараю, куда они после барака поселились, комиссия городская является: и его сносить пора пришла. Как же: Россию отстраивать надо, очередной бордель или казино на берегу реки возводить – причем обязательно с видом на водохранилище, как у белых людей… Чтоб все грязные флаги мира в гости были к нам… Тьфу!..

Там, в сарае том, Гена Сомиков и отыскал их. Туда же и мы с Аэлитой пришли беседовать. А когда я обо всем порасспросил их, едва живых от горя и голода, да все узнал в подробностях, то уже не раздумывая предложил им свои услуги: я знаю немецкий, смогу пройти комиссию на знание языка и немецкой культуры, и вывезу их в Германию вместо старого Бауэра, буду их «паровозом». Только придется им в этом случае признать меня за Аугуста Бауэра, а Аэлита должна сделается Анной по документам: дочкой Людмилы Ивановой, внучкой старого Бауэра. Вкратце рассказал я им и про Элину беду. Долго они не могли сообразить, что я им такое предлагаю: «А как же паспорт? А как же справки? Ведь это же нечестно! А что будет, если нас разоблачат?». – «Как, – спрашиваю, – нас разоблачат, если вы к антрагу своему никаких фотографий не прилагали? Значит, никто там в посольстве не знает как настоящий Аугуст Бауэр выглядел. А все остальные вопросы – с паспортом и биографией – это уже мои вопросы…

В общем – согласились они, даже расчувствовались, когда дошло до них все «величие» моего замысла… Да и куда им деваться было?: им выбирать оставалось только между жизнью и смертью, вот они жизнь и избрали… На все это непросто было решиться, конечно, чисто психологически, в том числе и Эле трудно было уразуметь, что мы делаем, но мне удалось объяснить ей, что иногда в реальной жизни приходится ради справедливости в том числе и нечестно поступать. Если мы с ней этого не сделаем, сказал я ей, то Ивановы погибнут, в том числе и Костик. Она, между прочим, с ним сдружиться успела: несчастье и детей, видимо, сплачивает быстро… Этот мальчик – внук Аугуста Бауэра, после убийства сестры и деда замолк наглухо, много дней молчал, а с Аэлитой заговорил вдруг опять, даже к реке ее повел – Волгу показывать – пока мы с родителями разговаривали. Я думаю – красота Элечки его потрясла, честное слово…

Ну вот: Аэлита, возможно, и не все поняла из моего объяснения, но самое главное – она поверила мне. Она мне доверяет, слава Богу!

Вот, в сущности, и все, друзья мои. Паспорт, почерк: все это уже дело техники, как вы понимаете… Я внимательно изучил документы Бауэров – мне с легендой работать не впервой; в октябре посетил посольство, прошел тест на знание языка, получил билеты. Таким вот образом мы с Элей и заступили на «боевое дежурство» – под именами Аугуст Карлович Бауэр и Анна Федоровна Иванова. И теперь у меня есть семья: дочь Людмила, зять Федор и двое внуков: Анна и Константин. И завтра мы вылетаем в Германию. Все. Отчет окончен. Нет, еще одно добавлю сюда: когда мы еще ехали с Аэлитой туда, в Саратов, я вдруг чуть не раздумал, я хотел уже отказаться от своей безумной идеи. Подумал так: дадим мы денег этим несчастным людям, посмотрим на Волгу и вернемся, а Элю спасать я буду как-то иначе. Но когда побывал у Ивановых и выслушал их – я как в пропасть полетел. И увидел я эту пропасть вокруг себя примерно так, как только что описал ее вам, но только не увидел я в этой пропасти дна. Вот оттуда-то, из Саратова и вернулся я с твердым убеждением: Россия, великая Россия исчезла, умерла, сгинула. Наверное, есть в ней еще много могучих, великодушных, открытых и добрых людей, которые стонут и рвутся из трясины так называемых «западных ценностей», в которую они угодили против своей воли, и которая засасывает их все глубже. А на поверхности трясины той – зеленая плесень: символ новой жизни и цвет новой идеологии. И этой плесени я Аэлиту на пожирание не отдам! Пока я жив! И это – моя последняя клятва в этой жизни!

Вот теперь – все. Теперь я закончил. Знайте одно, братья мои, гвардейцы мои: я не всегда говорил вам все, что думал, но когда я что-то говорил, то всегда был честен с вами. И с вами и перед своей совестью – тоже. Прощайте, друзья мои, и простите за это прощание: я постарался объяснить вам все мои мотивы – все до конца. Можно очень долго сидеть и горевать над чем-то, в том числе и над умершей Родиной, но нужно встать однажды и идти дальше – особенно если еще есть цель. У меня такая цель теперь есть: ее зовут Аэлита…

Хромов обвел взглядом присутствующих. Все подавлено молчали. Тогда он продолжил:

– Друзья мои, ребятушки мои: намеревался написать вам что-то типа письма-завещания со своей последней волей, так сказать. Но вот посмотрел на вас сейчас и подумал: к черту письма – друзьям надо говорить все, глядя в глаза. Это очень важно – то что я вам сейчас скажу: это гораздо важней всего, что я успел наговорить вам сегодня. Вот что хочу я вам сообщить… и попросить. Вы меня, я знаю, за глаза Учителем называете. Послушайтесь меня, пожалуйста, если вы что-то учительское еще признаете за мной. Нужно изменить форму работы «Белой Гвардии». На нашем последнем съезде-слете правильно говорили люди об этом: времена изменились, и нам пора меняться.

России, нашей старой России, той, которую мы знали и понимали, нет больше. И то что мы с вами делали, не востребовано больше обществом. Мы ничем не можем помочь больше своему народу, если будем действовать и дальше как одинокие робин-гуды. Наблюдая за происходящим, я пришел к такому однозначному выводу: этому разрушительному цунами, которое сотрясает страну, способна противостоять только большая встречная волна, поднятая лучшими людьми. А лучшие люди – это вы. Партия лучших: каково?! Партия людей, несущих Отечество в сердце своем? Партия «Белая Гвардия»! Бросьте клич. Поднимите знамя «Белой Гвардии» повыше. Вот увидите: вы сами будете поражены, сколько людей соберется под нашим знаменем. Всех тех могучих, великодушных, открытых и добрых людей, которые стонут и рвутся из трясины, в которую они – все мы – угодили в результате этого нового большевистского переворота, проспонсированного «нашими американскими партнерами». И это будет уже не тайное общество, каким являемся мы с вами сегодня. Это будет легальная армия, легальная политическая сила! Легальная Белая Гвардия: партия лучших людей страны. Об этом прошу вас. Создайте такую партию! Поднимите эту волну. Только она сможет смыть грязь, смести трясину – вместе с ее фальшивыми ценностями, а заодно и насильниками, ворами, педофилами, бандитами и предателями. Выйдите на новый уровень, на новый масштаб, сопоставимый с размерами катастрофы: только так можно ее преодолеть. Это – великая цель. А с нашим… убойным донкихотством, с нашим чапаевскими карательным возмездиями нужно кончать. Они изжили себя. В обществе льется столько крови, что она никого уже не впечатляет. Нас никто – никакие педофилы – уже не боятся. Они, по-существу, защищены уже законом. Или, скорей, той системой беззаконий, которая называется законом. Нас просто перестали замечать. Вспомните: десять-пятнадцать лет назад мы были еще легендой, и к нам приходили за помощью. А сейчас? Мы сами, по газетам и телепередачам ищем уродов. Мы обречены с этой нашей деятельностью. Мы вырождаемся в мелких киллеров. Недавно слышал в автобусе такой разговор двух пацанов: «Чё у вас за жмурика у подъезда утром грузили?». – «Да хрен его знает. Чей-то предок педика, говорят, воспитывал да перестарался. А другие говорят – киллер сработал. Не знаю, короче». – «А-а, а в нашем дворе двух черножопых отоварили на той неделе – мама не горюй. Один подох, я слышал»… И все! И дальше – про винчестеры и флоппи-диски, про мегагерцы и килобайты: хорошие вполне ребята, воспитанные, даже не матерились на весь салон…