Текст книги "Исход"

– Как же я мог прожить семьдесят лет в такой литературной стране и не читать, читать, читать? Вот и читал. Потому столько книг. Перечитываю часто, чтобы заново восхититься. Этим живу, можно сказать…

Под впечатлением услышанного гости Аугуста Бауэра молчали. Затем доктор Геллуни потряс головой:

– Вот я и говорю: уникальные трактористы живут в России…

Перешли к столу, к кислым щам. Много еще о чем говорили в тот вечер, но некий странный – не холодок, нет: некая легкая настороженность возникла в их отношениях. Аугуст понимал ее происхождение: его крестьянская биография и сам он – ее живое следствие, не накладывались в воображении супругов Геллуни, не соединялись в единый образ. Старый разведчик Марченко мог смело поставить себе двойку по предмету «легализация»…

Хотя – какое это все имеет теперь значение? Какая к черту легализация. Все это уже давно отыгранные игры. И потом: он ведь действительно уже по-настоящему стар – оправдывал себя Аугуст, – а старому коту ловить мышей не обязательно. Отловился уже…

А вскоре произошел еще один интересный контакт Аугуста с доктором Геллуни. Было около полуночи, Аугуст еще не спал, сидел в кресле и читал, когда раздался телефонный звонок.

– Прошу извинить что тревожу в столь поздний час, Аугуст, дорогой сосед. Увидел у тебя свет в окне, подумал – а вдруг ты еще не спишь?

– Не сплю, – подтвердил Аугуст.

– Можно я к тебе зайду сейчас? Очень срочный вопрос…

– Заходи, конечно.

Геллуни явился с папкой в руке:

– Вот, распечатал с компьютера. Письмо получил по электронной почте, но оно на русском языке, а я не могу до утра ждать. Очень крупный проект на кону. Мы ищем специального строительного подрядчика. Кажется, это подходящий, но я русский язык все еще недостаточно понимаю, нужна твоя помощь, Аугуст. Я до восьми утра должен решение принять – в Москве-то уже десять будет… иначе кит может уплыть, понимаешь ли. Переведи мне, пожалуйста: хотя бы на слух, чтобы я понял, что он мне предлагает.

Аугуст перевел предложение о сотрудничестве слово в слово, абзац за абзацем. Закончил. Геллуни потирал руки: «Именно то, что надо! Именно то, что нам требуется. Великолепно! Спасибо тебе, сосед. Спасибо, Аугуст. Как это у русских говорится: «с меня причитается?», – и он повернулся к дверям, чтобы уходить. Аугуст колебался. Геллуни взялся за ручку двери, и Аугуст не выдержал:

– Аббас, он врет. Тебе написал это письмо нечестный человек, он тебя обманет.

Геллуни изумленно обернулся:

– Ты это серьезно? С чего ты взял?

– Я просто знаю. Способность я такую имею – по индивидуальным текстам скрытые помыслы и истинные намерения человека распознавать.

– Спасибо за совет, – суховато поблагодарил Геллуни и вышел.

На несколько недель их общение прервалось совсем. Аугусту стало даже казаться, что доктор Геллуни его избегает. Аугуст причину этого понимал и сожалел, что влез со своим советом. Зачем он это сделал? Взыграло ретивое? Разведшколу свою вспомнил? В инструктора поиграть захотел? Или просто засвербило знаниями-умениями своими щегольнуть? «Доцент, как же! Старый дурак!», – ругал себя Аугуст, – ему в обед сто лет стукнет, а у него все еще комплекс недовостребованности зудит в одном месте! Запомни, черт тебя побери, уясни ты себе наконец: Аугуст Бауэр ты, Аугуст Бауэр, старый дурак Аугуст Бауэр, а не Андрей Егорович Хромов и не Слава Марченко…».

Но однажды, ясным зимним днем возникший по вине Аугуста ледок между ними растаял, и произошло это после того, как Геллуни внезапно позвонил Аугусту с работы и без предисловий спросил:

– Аугуст, ты можешь сейчас ко мне на фирму приехать? Я за тобой машину пошлю. Ты свободен?

– Я всегда свободен, Аббас. Присылай машину. Что, опять перевод?

Геллуни не ответил.

Через час Аугуст с любопытством озирался в большом офисе фирмы Аббаса Геллуни на пятом этаже делового центра. Доктор Геллуни возбужденно шагал по своему кабинету, по коридорам бегали сотрудники с перекошенными лицами и испуганными глазами. В воздухе пахло грозой.

– Сядь, Аугуст! – Геллуни сел напротив:, – ответь мне, пожалуйста, четко и ясно: откуда ты знал, что тот… ну, что то письмо, когда я к тебе ночью приходил… что тот тип меня обманет. Ты тогда предупредил меня, чтобы я не доверял ему. Как ты мог это знать?

«Примите и распишитесь, – подумал Аугуст, – у криминальных это называется «ответить за базар».

Но как бы это ни называлось у криминальных, а выкручиваться нужно было ему, Аугусту. Геллуни между тем смотрел на него все так же не мигая и ждал ответа. Аугуст вздохнул:

– Аббас, я тебе уже объяснял про это… Ну, считай, что у меня такая чудесная способность есть – за текстами характеры распознавать. Врожденная, что называется. А обнаружилась она случайно, давно еще. Жена моя – я тебе говорил – учительницей была. Русский язык и литература. Две горы тетрадок каждый день: школьные сочинения плюс из вечернего техникума опусы. Она сидела, проверяла, иногда смеялась тому, что дети и взрослые пишут, иной раз мне давала почитать. Типа: «Наши предки питались с одной стороны животной пищей, а с другой – растительной». И вот я прочел однажды подобное сочинение, и прямо пишущий этот человек мне привиделся: как будто я его хорошо знаю. Взял и описал жене автора сочинения так, как я его себе представляю. Жена моя удивилась очень: правильно описал. Дала мне другую тетрадь: ну-ка, мол, и про этого скажи. Стал читать и сразу отметил: «Это не «этот», а «эта». Девушка». Описал и ее (хотя, скажу тебе наперед: распознавание женщин у меня гораздо хуже получается: они пишут одно, а думают другое). В общем, опять совпало во многом. Ну и пошло. В общем, считай просто, что я способностями такими обладаю от природы: как болгарская Ванга, или как Вольф Мессинг, но только по-своему. Гипнотизировать, например, я не умею, и будущее видеть – тоже. А характеры вот, и истинные мысли, изложенные в авторском письме – могу. К докторам и ученым психиатрам со своим даром я не лез: ну их к бесу; упекли бы для начала в психушку и изучали бы там – для общественного спокойствия). Мы, русские люди – воробьи стреляные, Аббас, причем из пушек; а потом: в тех местах где я жил таких заинтересованных ученых и не водилось. В милиции я бы мог сгодиться – это да. Но только тут такое дело: после депортации, трудармии и спецкомендатуры я каждое отделение милиции за три улицы обходить старался… до сих пор обхожу на всякий случай, даже здесь, в Германии. И вообще, скажу тебе откровенно: я не всегда угадываю, и гарантий по своим заключениям поэтому не даю… Хотя на сей раз, судя по тому, что ты меня вызвал и заинтересованно выспрашиваешь – я угадал с твоим письмом, правильно?

Доктор Геллуни, не отвечая на вопрос, побуравил Аугуста взглядом еще немного, потом сказал:

– Ладно, будем считать, что я тебе пока поверил. Вот, на тебе четыре коммерческих предложения. Которое из них наилучшее, по-твоему?

Аугуст прочел тексты раз, другой. Один листок отложил сразу:

– Это – стандартный текст: ничего не могу по нему сказать: личность не просматривается. Вот эти два – в порядке. А это выбрось в мусорную корзину. Я думаю, что этой фирмы вообще не существует в природе, а если она и есть, то – как это у русских сегодня называется: «однодневка». Больше сказать ничего не могу.

– Спасибо. Посмотрим. Если и на этот раз окажешься прав, то оформлю тебя к себе на работу. Экспертом по безопасности сделок. На базис. Четыреста евро. Добавка к пенсии тебе, надеюсь, не помешает?

Аугуст громко рассмеялся:

– Тогда уж подавай сразу и заявку на книгу рекордов Гиннеса: «Самый старый сотрудник фирмы». Мне ведь восемьдесят шесть лет уже, Аббас!

– Ну, во-первых, я бы тебе больше семидесяти не дал, – удивился Геллуни, а во-вторых, мой дедушка в девяносто два еще шерстью торговал, причем очень успешно. Это на его деньги я в Германию на врача учиться приехал. Наш возраст, дорогой мой Аугуст, нам не запись в паспорте устанавливает, а мы сами себе его определяем. Никогда не говори, что ты старый, и тогда ты в любой момент умрешь молодым!

Сотрудники фирмы вздохнули свободней, услышав из кабинета шефа двухголосый хохот. Стало быть – гроза позади.

Водитель лимузина доставил веселого Аугуста обратно домой. По дороге старик распевал русскую песню, из всех слов которой шофер понимал только одно: «Rabota» (Аугуст пел, правда, не «работа», а «забота»: «Забота у нас такая, забота наша простая: жила бы страна родная, и нету других забот…», но подобных тонкостей немецкое ухо водителя не улавливало). Это русское слово на фирме Аббаса Геллуни хорошо знал каждый сотрудник. Правда, хорошо знакомы были еще слова «Smeta» и «Bardak».

Таким образом, с первого января две тысячи седьмого года Аугуст Бауэр стал сотрудником немецкой фирмы, строящей в России больницы. На работу он, разумеется, не ездил: ему привезли и подключили компьютер дома, наладили связь с интернетом, установили электронную почту, и толковый молодой человек с фирмы Аббаса обучил Аугуста азам работы. Теперь Аугусту время от времени приходила почта с фирмы, он анализировал тексты и давал по ним свое заключение. Брать деньги за эту работу он не стеснялся, потому что – явно ли, тайно ли – за него работала его профессия, его опыт, его научная диссертация, если уж на то пошло. Работа с текстами и распознавание стоящих за ними психологических образов вовсе не была интуитивным гаданием, его врожденным даром, как это представил Аугуст доктору Геллуни, но за этим методом скрывалась наука, которой владел Андрей Хромов – наука, которую в большой степени он сам и разработал. Разумеется, доктору Аббасу Геллуни, да и вообще никому в мире совершенно не обязательно было об этом знать: ведь Андрей Егорович Хромов, ветеран советской разведки и в прошлом преподаватель школы спецназа ГРУ давно уже умер, как сообщил Аугусту из России Эдик. Вот такие печальные дела: ушел старик однажды из дома, и не вернулся больше. И никто этому не удивился: ведь столько стариков бесследно исчезает в России изо дня в день…

Сотрудничество с фирмой Аббаса Геллуни вселило в Аугуста новое, приятное чувство: чувство повседневной востребованности, и Аугусту снова стало интересно жить. Ему представлялось знаком провидения, что он опять оказался приставлен к благородному делу защиты детей. Совсем иначе чем раньше, конечно, но не менее значимо. Отныне, в единой команде со своими новыми коллегами он собственным трудом участвовал в спасении тяжело больных детей. И пусть его личный вклад был почти неразличим в огромной массе всего того, что делала фирма в России – все равно участие его было реальным. Кроме этого, Аугуст неожиданно для себя самого увлекся компьютером. Увлекся до такой степени, что забросил даже книги и чтение. Перед ним распахнулся новый мир, о возможностях которого он раньше и не подозревал, хотя Аэлита давно уже, все школьные годы имела компьютеры, сменила их несколько штук по мере того как они совершенствовались, и постоянно утверждала, что без компьютеров современный мир остановится и человечество вымрет. Аугуст сдержанно соглашался с ней, но компьютеров недолюбливал как явление, ревнуя их и к самой Аэлите, и к тем прекрасным книгам, которые люди из-за компьютеров перестали читать и проходили отныне мимо стольких бесценных духовных сокровищ, собранных человечеством для человечества за многие века. Аугуста раздражало, что все неспешное, требующее осмысления, сопереживания и духовного постижения, замещается отныне стремительными, рациональными, безразличными информационными мегабайтами, с одинаковым равнодушием воспроизводящими лермонтовское «Выхожу один я на дорогу…», бухгалтерскую сводку баланса и голую задницу проститутки. У компьютеров в отличие от книг не было души, и за это в недавнем прошлом Аугуст их презирал. Но вот и он подпал под влияние мегабайтов: осваивал программы, постигал новый, странный язык – «кибернетическую феню», как он ее называл, и был совершенно очарован эффектами и возможностями графического редактора «PhotoShop», а также программой «DreamWeaver» для создания собственных сайтов в интернете. Поразительным волшебством представлялось Аугусту мгновенное общение людей со всей планеты через систему «Скайп», или беседы на «форумах» заинтересованной аудитории, для которой не существовало больше пространства: сидящий на соседней улице и плывущий по Амазонке деловито обсуждали преимущества и недостатки последней модели «Фиата», и никто этому даже не удивлялся больше: интернет стал такой же злобой дня, как телефон или автомобиль. И даже литературы и музыки было в интернете сколько угодно, в том числе совершенно бесплатной: «качай» и слушай, «качай» и читай. Аугуст засомневался сам в себе: а не упустил ли он чего-то очень важного в развитии цивилизации? Не прошел ли мимо чего-то принципиального, что давно уже задало новую размерность миру, а он об этом даже не подозревал? И не устарел ли он сам безнадежно, пользуясь архаичным своим аршином, которым как минимум всё последнее десятилетие измерял ценности жизни, прилагая старую шкалу к этому новому миру вокруг себя и не находя совпадений? Может быть, именно он шагает сегодня не в ногу, а все остальное «сошедшее с ума» человечество марширует мимо него правильным шагом куда-то в детерминированное эволюцией будущее? Разум его был смущен, но старомодный аршин свой он отбрасывать упрямо не торопился. Он просто искал, пытался рассмотреть связь между душой и мегабайтами. Не средство ли они как раз на пути постижения души, и не в них ли прячется разгадка великой тайны познания?

Аугуст вдруг усмотрел в двоичной системе исчисления, на которой основан весь принцип построения и работы компьютера, великое философское начало, главную пружину диалектики, два исходных элемента «да» и «нет», уже давно открытые Гегелем умозрительно, и лишь теперь воплощенные, наконец, в принципе работы вычислительных машин, «думающих» кибернетических систем, в основу «интеллекта» которых положены именно эти самые два кирпичика, два логических элемента: «есть сигнал»» – «нет сигнала»; «тезис»-«антитезис»; «1»-«0»; «да»-«нет». Не есть ли это исток, начало Разума, то есть – Бога? Или это кончик хвоста сатаны, который играется, пока Бог смотрит и ждет: попадется человечешко снова на подлую удочку и предаст ли свою богоподобность повторно, или раскусит уловку и останется предан вере в бессмертную Душу? Так сатана сидит в компьютере, или Бог? Да или Нет? Кто дал двоичную систему человечку? А может быть, Творец сжалился, наконец, видя муки человека, старающегося понять Бога, вместо того чтобы просто верить в него? В конце концов, не он ли сам, Бог, дал человеку разум? И вот решил: «Иди, человече, поднимайся по этой двоичной цепочке, которую Я дал тебе. Ты не захотел поверить в Меня слепо? У тебя есть разум, считаешь ты, заменяющий тебе веру? Что ж, хорошо, отлично: тогда возьми компьютер и вычисли Меня!».

Но не предает ли жалкий человечишко этот очередной дар Божий в очередной раз? Хотя бы тем уже, что вместо поиска Истины и интеллектуального совершенствования с помощью тысячекратно возросшей логической мощи в масштабе всей мировой информационной сети, он днями напролет виртуально расстреливает себе подобных в тупых, безмозглых компьютерных играх и, истекая плотской слизью, плодит и размножает террабайтными тиражами порнографику, окончательно опуская себя до уровня бессмысленной и ничтожной падали земной. Но мало этого: он еще и оружие совершенствует с помощью компьютера, чтобы более эффективно убивать людей уже не виртуальным способом, а натурально: «В натуре!», – как говорят сегодня на Руси.

И вот еще вопрос: почему Творец – если это его затея – дал человеку свой двоичный ключ от главной тайны мироздания только сейчас? Ведь и впрямь очень интересно: а мог бы Рафаэль создать «Мадонну» с помощью «Фотошопа»?; или Бах – сочинить Мессу на синтезаторе фирмы «Корг»? А Пушкин – написать «Евгения Онегина» с расширением «doc.»? Наверное, нет. Следовательно, гении были посланы на землю с другой целью: через гениальные свершения дать человечеству ощутить свою связь с Богом, а значит и поверить в него без лишних раздумий. Но что получилось?: человечек создал гениальное, восхитился им и решил скудным умишком своим, что гений – это он сам и есть. Эксперимент Создателя провалился. Потому что, да: ум у человечка есть; но только ум, умишко, но никак еще не Разум; Разум придет потом, Там, если соискатель будет достоин его, если Он дарует его человечку на Той стороне. Разум же в полном объеме есть только у Творца.

И еще у Творца есть терпение: он может ждать еще очень долго по земному исчислению – ведь у абсолютного Времени нет ни начала, ни конца. В связи с этим напрашивается такое предположение в контексте компьютеризации человечества: Бог просто изменил свою стратегию в отношении человеков. Теперь Он вложил в руки миллиардов Аугустов Бауэров, каждый из которых не есть и никогда не станет больше ни Пушкиным, ни Рафаэлем, ни Моцартом, свой новый инструмент – компьютер, чтобы с помощью его посмотреть, который из Бауэров будет карабкаться вверх по двоичной цепочке, а который из них начнет сползать вниз. Зачем? А затем, чтобы знать в Судный День – кого куда отправить: кого в жизнь вечную, а кого – в забвение. Вывод стучится в открытые ворота: компьютер есть инструмент Судного дня!

Аугуст, очень довольный своими шутливыми умозаключениями, раскрашивал мониторными пикселями неизменных голубых стрекоз над желтой лилией и улыбался, думая: «Господи, Ты видишь сам: я, Аугуст Бауэр, раб твой, на правильном пути к Тебе! Я карабкаюсь к тебе. Спаси меня и помилуй!»… И у Аугуста Бауэра было светло на душе.

И еще в одном должен был с радостью признаться себе Аугуст: он усомнился в обреченности России, его покинуло то ощущение обиды и отчаяния, то чувство свершившейся катастрофы, с которым он покидал Россию десять лет тому назад. Отчасти это было заслугой фирмы Аббаса Геллуни. Через дела фирмы Аугуст видел, как в России рождается милосердие. Простые люди, отнюдь не богатые, скорей даже почти бедные, забирали к себе в семьи детей-сирот, в том числе детей больных и слабых; православная церковь открывала приюты с человеческими условиями жизни; даже государство – сквозь бандитизм, воровство и тотальную коррупцию – начало неуверенно протягивать руку помощи детям своей страны: пока еще путано и невнятно, финансируя тут и там благотворительные проекты и позволяя своей чиновной машине тут же своровать половину всего выделяемого, но все же это была уже попытка придания бюрократически-олигархическому лику государства человеческих черт. Возможно, это тоже была своего рода эволюция власти: медленный процесс узнавания властью своего народа и, с другой стороны, признания народом государства в качестве части самого себя, а не в роли традиционного «крышевателя» и обидчика.

В очень еще осторожной радости готов был признаться себе Аугуст – в радости, которую он боялся спугнуть: Россия оживает, Россия возрождается! Первые живые ростки виделись Аугусту на развалинах покинутой родины. Неужели она поднимется? Неужели встанет опять во весь свой рост – мощная и великая, ослепительная и духом и разумом, знаменитая не только баллистическими ракетами своими и сверхбогатыми олигархами, но и великими писателями, композиторами, учеными – как это было всегда? «Господи, сделай так, чтобы это было, сделай, чтобы это свершилось: скоро и вовеки веков…»… Так шептал однажды, волнуясь, старый Аугуст Бауэр, обращаясь к бездонному звездному небу с берегов чужой реки, и в этот миг он понял вдруг, что верует; что он верит в Бога по-настоящему, искренне, и когда говорит с Ним, то говорит с Ним всерьез, без той снисходительной усмешки интеллектуала, с которой он говорил о Боге прежде. И ведь целую долгую жизнь надо было прожить ради этого простого откровения: всю эту несчастную, и все равно такую прекрасную жизнь!..

* * *

Мыслями своими, радостями и открытиями Аугуст Бауэр постоянно делился в электронных письмах с Аэлитой. О, он был теперь очень современный старичок, этот Аугуст Бауэр! Он был владелец «компа», повелитель «харда» и пользователь всевозможных «софтов»! Благодаря фирме Аббаса Геллуни он снова стал современником своей эпохи, догнал время и писал теперь внучке каждый вечер «по электронке», предоставляя ей краткие отчеты о проделанной им работе за истекшие сутки жизни. Если бы его спросили, то он ответил бы совершенно искренне, что жизнь свою прожил не зря, и что чувствует себя вполне счастливым человеком. Ну, или почти счастливым. Полное счастье могут испытывать, наверное, только младенцы и сумасшедшие; у всех остальных всегда найдется какое-нибудь «но» в заднем кармане.

Два радостных события, связанных с успехами Аэлиты и Константина, произошли в жизни Аугуста почти одновременно.

Сначала Аугуст поехал в Мюнхен на вручение университетского диплома Аэлите. Его девочка стала врачом. Был большой праздник, и банкет, и торжественный форум в огромном актовом зале, на котором Аугуст взял слово и говорил вдохновенно, как Цицерон (и он был даже похож на него! – сказала ему позже Аэлита) о том, что именно врачи, а не кайзеры и императоры являются главными проводниками воли Божьей на земле. Ибо основным изделием Господа является человек. Бог даровал человеку жизнь и велел ему жить долго. Врачи исполняют этот наказ Божий, преодолевая, прежде всего, отчаянное сопротивление самих людей, губящих дух, тело и здоровье в войнах и излишествах всякого рода, а также вследствие небрежного, агрессивного отношения друг к другу. Аугуст посетовал, что у медицины сегодняшнего дня так много перегрузок, так много работы. Он привел в пример хирурга, который делал по многу операций в день, не спал по трое суток кряду и не помнил поэтому своих пациентов в лицо, но зато отлично запоминал каждую операцию. Однажды, уже будучи на пенсии, он опознал на животе одного из загорающих на испанском пляже мужчины «свой» шрам, и бросился здороваться, правильно назвав бывшего больного по имени. Тот, естественно, хирурга своего помнить не мог, поскольку во время операции пребывал в глубоком наркозе, и стал вдруг отнекиваться, что, дескать, шрам этот у него по другому поводу возник. Однако, старого хирурга это упрямство заело принципиально, это был «его» шрам, у него хотели отобрать законное авторство, и хирург принялся убедительности ради и с некоторой даже горячностью перечислять в подробностях те ужасные результаты анализов, с которыми данный больной поступил к нему тогда на стол. Новая жена отдыхающего, приподнявшаяся с соседнего лежака, была в полном ужасе от этих результатов, и хирургу, разгласившему по своей оплошности врачебную тайну на весь пляж, пришлось потом долго еще заверять потрясенную женщину, а также собравшихся вокруг отдыхающих, что лабораторные данные десятилетней давности уже неактуальны, но что хорошо бы каждому обязательно проверяться регулярно, ибо оно ведь так в жизни: сегодня все хорошо, а завтра: нате вам! И вообще: лечение – хорошо, а профилактика – лучше. В здоровом теле – здоровый дух. Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья.

Зал смеялся и хлопал Аугусту. В конце речи Аугуст призвал всех людей планеты беречь врачей путем организации собственного правильного образа жизни, и в качестве примера здорового долголетия продемонстрировал сам себя. Он сорвал овацию зала, а Элечка, сидевшая в первом ряду, в шеренге выпускников-отличников, хлопала своему дедушке громче всех, а ее сильные хирургические руки были самыми красивыми в этом зале. И это было высшей наградой для старого Аугуста Бауэра.

Аугуст вернулся к себе одухотворенный и радостно возбужденный, и сразу же помчался к Ивановым (так он продолжал звать по привычке своих саратовских «родственников»), чтобы похвастаться Аэлитой и показать им фотографии с торжества. Все, конечно же, порадовались безмерно, после чего Федор вручил Аугусту билет на спортивную арену, где в ближайший субботний вечер предстояло состояться первому бою Костика в качестве профессионального боксера. Людмила в ужасной тревоге за сына на бой ехать отказалась: она не сможет видеть, как будут бить ее ребенка – заявила она (Людмила всегда была против увлечения сына боксом, и уж тем более против профессиональной спортивной карьеры Костика «в должности боксерской груши», – как она говорила, однако сбить фанатическую устремленность Кости на чемпионский пояс так и не сумела). Аугуст же с Федором поехали, и семь раундов подряд эти двое трепетали, вскакивали, хватались за голову, и стонали, и кричали: «Костя, по корпусу бей, по корпусу лупи: он уже задыхается!»… Когда в начале восьмого раунда Костик отправил противника в нокдаун, Аугуст с Федором несколько раз кричали по-русски «Ур-ря-а-а!» и обнимались, а после дружно полезли на помост, чтобы поздравить там объятиями и рукопожатиями пьяного от счастья и потери сил, мокрого от пота и вылитой на него тренером воды, будущего чемпиона мира Константина Бауэра. Вечером в местных теленовостях прошло сообщение об уверенной победе «…Нашего многообещающего земляка Константина Бауэра над французом Мохаммедом Бубо, который после боя сознался: «Бауэр бьет быстро, как молния. Я просто не успевал. Хотя и мне удалось его измотать до нуля. Еще бы один раунд – и я, возможно, победил бы…». После чего камера показала измотанного Костика, который действительно почти шатался, а затем кадр наплыл на обнимающихся на помосте всех троих: Федора с Аугустом и Костика; репортер прокомментировал эти кадры так: «Велика радость ближайших родственников нашего победителя – его отца и деда. Еще бы: полвека шли Бауэры к этой победе: дед тренировал сына, сын – уже своего сына, то есть нашего Константина Бауэра, и вот она – победа! Есть от чего обниматься трем поколениям Бауэров!». С какого высокого табурета нужно было свалиться безвестному репортеру, чтобы сочинить эту басню про тренерские династии Бауэров! Но так или иначе – басня была хороша, и Ивановы-Бауэры потешались над ней, шутливо споря о тренерском вкладе каждого поколения в боксерские успехи Константина.

Однажды, вспоминая в очередной раз перед сном курьезную сказку про три поколения тренеров-боксеров-Бауэров, изобретенную местным тележурналистом, и улыбаясь в темноту, Аугуст подумал вдруг, следуя своим философическим склонностям, о вероятной неслучайности этой глупой репортерской импровизации. Получилось, что посторонний человек, болтая невесть что, соединил людей, о которых он на самом деле не имел ни малейшего понятия, в единую генерационную линию. Нет ли в этом всем некой символики, не несет ли эта случайность некоего надсистемного сигнала?.. Понимая, что рискует зациклиться на вопросах, на которые все равно не существует ответов, Аугуст усилием воли заставил себя сначала думать о другом, а затем и вовсе дал себе команду спать.

В ту же ночь, ближе под утро ему опять приснился сон с участием Дементьева. Но на сей раз это был совсем другой сон, чем прежде. А именно потому, что Дементьев был не один, а с товарищем, смутно знакомым Аугусту Бауэру; где-то они уже встречались, но Аугуст никак не мог вспомнить – где. А вспомнить было необходимо, потому что товарищ Дементьева явился в роли старшего: это было сразу понятно. Этот товарищ, гладко выбритый, седой, аккуратно причесанный и одетый в очень чистый костюм белого цвета с орденом Трудового Красного знамени на груди, обернулся к Аугусту и стал ему широко улыбаться. «Вы меня знаете?», – спросил его Аугуст. «Конечно, – ответил тот, – и Вы меня тоже знаете». – «Неправда, – возразил Аугуст, – я не помню, чтобы мы были с Вами знакомы». – «Не валяй дурака, Андрей, – вмешался Дементьев, – конечно, ты его знаешь. Присмотрись-ка!». Аугуст стал присматриваться, и вдруг его осенило: «Так это же я сам и есть. Правильно?». – «И правильно, и неправильно одновременно, – засмеялся седой человек, – потому что Вы – Аугуст Бауэр, и я тоже – Аугуст Бауэр: ну, вспомнили теперь?». И тут Аугуст вспомнил: ну конечно же: это Аугуст Бауэр с фотографий Людмилы: это отец Людмилы, тесть Федора, герой целины, российский немец из села Гуссарен. Дальше сам Аугуст Бауэр как будто то ли раздвоился, то ли наблюдал со стороны за встречей двух других Аугустов Бауэров. «Наконец-то мы встретились, – сказал тот Аугуст, который был раньше Хромовым, а то я уже давно хочу поговорить с Вами об одном важном деле…». – «Я знаю о чем, – ответил другой Аугуст, – Вам нужно решить одно уравнение (тут Аугуст из Гуссарен подмигнул Аугусту-Хромову), а оно не решается, правильно?». – «Да, правильно, – согласился Аугуст-Хромов. «Так вот, – сказал Аугуст-первый, – я обратился в одну специальную Академию – пока, из соображений секретности я не уполномочен сообщить Вам как она правильно называется, и там Ваше уравнение с помощью компьютера решили. Оно решено с положительным для Вас результатом. Об этом я и прибыл Вам рассказать. А Вашему другу Дементьеву я уже все объяснил. Он очень сожалеет, что не зная всех обстоятельств дела, третировал Вас все это время и мучил Вас своими обвинениями. Все обвинения с Вас отныне сняты. А Дементьев готов извиниться перед Вами. Сергей Петрович, подойдите к Аугусту Бауэру и помиритесь. Подайте друг другу руки и обнимитесь». Аугуст Бауэр с восторгом в сердце двинулся обниматься с Дементьевым, который уже шел ему навстречу, широко раскинув руки. Аугуст обнялся и расцеловался с Дементьевым, но другой Аугуст уже торопил: «Все-все: нам пора… Ах да, чуть не забыл: Константину вот этот прием покажите – он с ним всегда будет побеждать, – и Аугуст Бауэр из Гуссарен сделал какое-то очень хитрое движение рукой, которое Аугуст несколько раз успешно повторил. «Отлично, – похвалил его исходный Бауэр, – а теперь затренируйте хорошенько, чтобы не забыть, а то проснетесь когда, то ничего уже помнить не будете…». И Аугуст Бауэр стал усиленно тренироваться и проснулся. Несколько раз еще врезал он темноте хитрым хуком правой-левой, пока не сообразил, что уже не спит больше, а лежит на спине в своей кровати. Тогда Аугуст проснулся окончательно и стал хохотать. А потом, отсмеявшись, долго еще лежал в светлой ночной темноте с ощущением невероятного счастья в сердце: все, уравнение решено! Он оправдан Высшим Судом с формулировкой: «Делал в жизни преимущественно Добро».

Настоящий Бауэр не обманул: вредный Дементьев к Аугусту Бауэру больше во сне не являлся, и по ночам его не тревожил. Он вообще перестал сниться Аугусту.

А профессиональный боксер Константин Бауэр, которому Аугуст несколько раз пытался показать фирменный прием его деда, но так и не смог его вспомнить в деталях, отсмеявшись, пообещал сделать своему старому «тренеру» ценный подарок. И вскоре сдержал слово: приехал однажды с телемонтером, установил на домике Аугуста спутниковую антенну и подключил к телевизору «русский» ресивер. С этого дня, если он не был занят с документами Аббаса Геллуни, не писал писем Аэлите, не возился в огородике и не рисовал русских стрекоз, Аугуст сидел перед экраном телевизора и активно участвовал в разного рода политических поединках Владимира Соловьева, выступая при этом активнейшим третейским судьей по каждой дуэли; постигал моменты истины с Андреем Карауловым и много кой-чего полезного подсказывал тому, хотя телеведущий и не мог слышать мудрого старика из Германии, а также внимал, интенсивно кивая, Михаилу Леонтьеву с его проблемными политическими телекомментариями, повторяя вслед за журналистом в конце передачи: «Однако!»; а раз в неделю, уже с утра распалясь, Аугуст весь вечер оглушительно орал третьим голосом, стараясь перекричать жутко вопящих, стоящих друг перед другом и не слышащих друг друга Сергея Кургиняна и Николая Сванидзе, объявляющих свои разнонаправленные, но равнобеспощадные приговоры несчастной Истории.