Текст книги "Твоя капля крови"

Были и другие парады и праздники, все больше летом и осенью – в честь взятия Эйреанны, разгрома Саравской унии, победы над Белогорией, – но другие не были так ярки, так полны пьяного безнадежного веселья, как день Освободителя.

Вот потому никто здесь и не желает верить в вампиров. На земле, с таким трудом от прежней «нечисти» очищенной, новой нечисти появиться не должно. Слишком крепко засел в людях страх чужой земли. Оттого истребляли безжалостно вурдалаков и оборотней, изгоняли призраков цесарским именем и магией. Чтобы и духи, и вампиры, и те, против кого они прежде воевали, вспоминались одинаково – как давняя, почти не страшная сказка…

Свет и сверкание вечернего приема не развеяли печальных мыслей. Цесарина сидела рядом с Лотарем, чопорная и невозмутимая, как всегда. Ничего в ней больше не было от мальчишки-оруженосца. Стефан, сам не зная почему, пожалел об этом. Приглашенные на вечер послы напоминали пикантную флорийскую комедию, когда за одним столом оказываются муж, любовник и подруга любовника, которая питает к мужу романтические чувства. Чеговинец, с чьей страной официально так и не воевали, а потому и отказать от дворца ему не могли; дражанец, чьи господари уже захватили половину Чеговины; и чезарец, чей капо со дня на день должен объявить господарю войну вслед за флорийцем… Сейчас же все трое улыбались друг другу и возносили здравицы за цесаря, за прекрасных дам и за дружбу их великих народов. Стефан тоже выпил с ними.

– Интересное зрелище, не правда ли, – заметил Кравец. – Ответил ли вам чезарец, ваша светлость?

Тáйник по-прежнему выглядел озабоченным. Не может быть, чтоб он не знал о «Господине Павлине», и если знает – неудивительно, что в последнее время он спал с лица…

Половину Чеговины дражанцы захватили, а дальше не идут, если верны дошедшие до Стефана недавние реляции. Стоят, будто ждут чего-то, и явно не погоды для наступления – в Чеговине давно уж лето и земля высохла.

Уж не ответа ли ждут от короля Тристана?

– Наш друг прислал письмо, – кивнул Стефан, – и довольно быстро. Весьма туманно рассказывает о сложностях, что возникли с поставкой груза…

Обратиться к капо с просьбой было идеей Кравеца. Чезарец с прежней настойчивостью предлагал дружбу, однако, стоило Остланду попросить в залог этой дружбы продать им несколько «стеклянных ядер» с Илла-Триста, как тот начал юлить. На Шестиугольнике, где до недавнего времени запрещен был черный порошок, находили свои способы бороться с врагом. Хитроумнее всего были чезарцы – изготовляли прозрачные шары, которые незнающий человек принял бы за вычурные украшения. Эти «ядра» Чезария продавала и во Флорию, и в Сальватьерру; и не было резона отказывать новому союзнику в небольшой партии этого оружия.

Загвоздка была в том, что по договору Шестиугольника подобные посылки не имели право пересекать Ледено. Торговля с Остландом в общем была заказана, однако чезарцы не были бы чезарцами, если б не нашли путей. Но одно дело – переправлять вино и масло, другое – оружие…

Тáйник кивнул:

– Я бы удивился, если б ответ был другим.

– Очевидно, капо нужно время, чтоб договориться с друзьями по Шестиугольнику о том, как отвечать.

– Что ж, следует и мне выпить с нашими послами – пока еще можно пить чикийское…

Тáйник отошел, прежде чем Стефан успел расспросить его о ловле «вампира». А ведь цесарина, нарочно или нет, расстраивает единоутробному брату всю игру. Лотарь напуган Зовом и на всех дражанцев будет теперь взирать с осторожностью. В особенности если Кравец «поймает» того, кто Зов наслал.

Гуляли всю ночь; в саду деревья были увиты разноцветными лентами и увешены лампами. Под самое утро снова заметались по небу, загрохотали пушки. Пьяные и почти уснувшие гости снова оживились.

Только Лотарь становился все мрачнее и пил все больше. Угадать, что он пьян, можно было только по все более прозрачным глазам, по слегка застывшему лицу – хотя цесарь по-прежнему прекрасно держался на ногах.

Когда отгремели последние пушечные залпы и отзвучали очередные здравицы, Стефан подошел к нему.

– Ваше величество, вы устали…

Лотарь ему улыбнулся – милостиво и отстраняюще.

– Разве возможно устать на празднике, князь Белта? Выпейте и вы за мое здоровье…

Помощь пришла неожиданно – и с неожиданной стороны.

– Лотарь, князь Белта прав. Вы действительно устали, бедный мой супруг… Вы же весь день провели на ногах и в заботах. – Цесарина коснулась его предплечья. – Праздник уже заканчивается, ваши подданные не огорчатся, если вы их сейчас оставите.

Лотарь кивнул, но, когда цесарина хотела позвать слуг, чтоб помогли ему добраться до покоев, он отказался.

– Князь Белта меня проводит…

– Пожалуй, – усмехнулась цесарина, – я действительно могу доверить вас такому верному другу…

Помощи цесарю не понадобилось: после официального прощания с гостями и чуть менее официального – с цесариной он шатающейся, но уверенной походкой направился в Зеленую гостиную. Потребовал у камердинера рябиновки – тот посмотрел на Стефана и сочувственно развел руками. Белта шепотом попросил его принести цико– рия.

– Я все слышу, – сказал Лотарь, не оборачиваясь. Он стоял, держась за угол стола из золоченого дуба. – А вы становитесь хуже Донаты. Кстати, она, кажется, перестала вас ненавидеть. Проведите здесь еще лет двадцать, Белта, и она вам улыбнется.

«Она мне улыбалась», – подумал Стефан, вспомнив ее – беззащитную и лукавую.

Лотарь дергал плечом, пытаясь освободиться от белого колета. Стефан помог ему выпутаться и повесил колет на спинку стула.

– Люди волнуются, – сказал Лотарь, наконец обернувшись. Лицо его раскраснелось, золотые пряди прилипли ко лбу, он смотрелся бы мальчишкой, если б не глаза. Всего на пять лет старше Марека… На вечность старше.

– Люди хотят войны, Стефан, а ее все нет.

– Драгокраине по-прежнему нужны добровольцы, ваше величество.

– Не та война, – жестко сказал Лотарь. – Такая, как сегодняшний парад, с фанфарами и литаврами. Мои люди – победители, Стефан. И победы им нужны все новые. Матушка это понимала, она вела их вперед…

Стефан посмотрел на цесаря внимательнее. Что же он узрел сегодня на одинаково преданных лицах своих подданных? Почувствовал, что и преданность эта таит угрозу и, если не вывести вовремя солдат за Стену, они в конце концов эту Стену сокрушат?

Лотарь поднял голову, уставившись вдаль, и Стефан вспомнил совершенно такой же его жест – тогда, в парке. Понастроили они с будущим цесарем воздушных замков… Замки те, как им и пристало, растворились в воздухе.

– Вы думаете, я забыл об этом? – спросил вдруг Лотарь.

– Ваше величество… вы читаете мысли?

– Нет. – Взгляд его смягчился, подернулся ностальгией. – Но я догадываюсь, о чем вы думаете, Стефан. Я тоже помню об этом… пожалуй, процитировал бы каждое слово из наших с вами бесед. Как же я был глуп…

– Отчего же, государь?

– Я думал, что беда этой страны в абсолютной власти. Но нет, все гораздо хуже… Ее беда – в величии, каждый из нас хочет быть великим – должен быть…

Он замолчал надолго, и Стефан думал уже, что цесарь заснул, но тот сказал неожиданно трезвым голосом:

– Думаете, только у вас по дому бродят призраки? Знаете, что у нас рассказывают? Что в ночь своего праздника Освободитель соскакивает с пьедестала… и едет во дворец. И каждый из нас хоть раз слышал, как гремят копыта его лошади. Я их слышал, Стефан, – тяжелые, неумоли– мые…

Он передохнул, вытер пот со лба и с верхней губы.

– Я думал, фамильная зараза меня обошла – как бы не так. Я сидел в Левом крыле и думал, как стану великим. Как подарю свободу и своей стране, и вашей… Но как я могу сломать Стену, зная, что подданные мои разбегутся в разные стороны, как зайцы… камня на камне от Державы не оставят. Как я могу подарить им мир, если им он не нужен? Нет, им подавай величие – вы же видели сегодня. И это я обязан им дать, иначе мне слышать его до конца жизни…

Лотарь пробормотал что-то еще и заснул с откинутой головой и открытым ртом. Пришедший с цикорием камердинер покачал головой и завозился вокруг Лотаря, пытаясь поудобней устроить его на софе. Стефан тихо вышел; в коридоре ему вдруг послышались за спиной цоканье каменных копыт. Он обернулся: коридор был темен и пуст.

На следующий день Стефан добрался до кабинета только к вечеру и узнал, что курьер из Бялой Гуры прибыл. Белта тут же разорвал по всем правилам запечатанный конверт, вчитался:

Я желал бы развеять Ваше беспокойство, но могу лишь подтвердить, что оно не беспочвенно. Беженцы из Драгокраины, число коих все увеличивается, не все являются женщинами и детьми. Многие из них – здоровые мужчины, единственная причина их бегства – нежелание воевать за своего господаря. Все они нуждаются в приюте и пище. Жители Планины лишены всякого сострадания и отказывают путникам в питании и крове, более того, ведут себя враждебно. Однако должен заметить, что в какой-то мере эта враждебность оправдана. Дражанцы, не найдя средств к существованию, принимаются нищенствовать и воровать. Самые сильные собираются в банды и уходят в леса, уже полные здешних бандитов. Граф Лагошский, которому Вы изволили меня рекомендовать, не желает оказывать беженцам содействия. Прилагаю к этому письму его послание к Вашей Светлости. Не сомневаюсь, что по прочтении сего Вы поймете царящие здесь настроения.

Письмо Лагошского было коротким, ясным и угрожающим.

Я верю в Ваше благоразумие и в Вашу любовь к родине, князь Белта. Как и Вы, я всегда оставался лоялен к нашим новым властителям. Однако коль уж распростерлась над нашими землями длань цесаря, то, как верные его подданные, мы вправе ждать от этой длани защиты. Если же Его Величеству не угодно сейчас думать о Пинской Планине, мы охотно снимем с его плеч это бремя и справимся с дражанской угрозой так, как справлялись издавна…

Стефан втянул воздух сквозь зубы. В висках застучало. Он позвал секретаря и принялся диктовать ему ноту Дражанцу.

В другое время Стефан не подумал бы беспокоить цесаря, помня, каким оставил его накануне; но сейчас он без колебаний шагнул в кабинет – стражники привычно расступились. Дали позволение входить без доклада – что ж, когда как не сейчас им воспользоваться?

– Что такое, Белта? – В глазах цесаря не было тепла и вчерашней затуманенной ностальгии. Осталось раздражение невыспавшегося человека.

Стефан поклонился.

– Я прошу прощения у вашего величества за вторжение, но дело срочное.

– Настолько срочное, что не может подождать пару часов?

Цесарь был в сером с серебром халате; веки набрякшие, лицо мрачное.

– Вы вчера говорили о войне, государь. Она может начаться в любой момент, только не там, где вы предполагали.

Лотарь какое-то время сидел недвижно, будто не слыша, сам похожий на статую Освободителя. Потом протянул руку, и Стефан молча вложил в нее донесение. Письмо Лагошского он решил оставить в тайне. Тяжко, будто тоже с похмелья, с долгим эхом тикали часы на камине. Наконец Лотарь отложил бумагу, потер глаза и велел:

– Скажите, пусть принесут цикорий, Белта. И покрепче.

Отвар принесли споро, и Стефан взял свою чашку с благодарностью. Цесарь перечитывал донесение, шевеля губами, будто только выучился буквам.

– Я не могу сейчас усилить границу. Договор о принятии беженцев подписывал не я… однако у меня не хватило ума его расторгнуть… или времени. – Он широко зевнул.

– Простите, ваше величество, но меня беспокоит поведение господаря… в какой уж раз. Он выпускает со своей земли недовольных. Я понимаю его желание избавиться от ненадежного люда перед войной, но отчего он присылает их вам, ваше величество?

– Возможно, он думает, что Держава велика и все проглотит, – угрюмо сказал Лотарь.

– Эта земля не из тех, что будет глотать, государь. Там привыкли расправляться с чужаками по старинке. И если сейчас не вмешаться, этим они и займутся.

– Что ж, следует написать моему августейшему шурину…

Белта положил перед ним ноту. Лотарь просмотрел ее, кивнул и размашисто подписал.

Чашка с цикорием на подносе опустела. Лотарь откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза рукой.

– Ваш совет, Белта?

– Мои соотечественники не звери, как утверждает посланник. Они примут детей и стариков во имя матери. Но если дражанцы нападают на их дома…

– Завяжется разбойничья война. Ваши местные князья, разумеется, поддержат своих.

– Сделав то, что любой бы сделал на их месте, ваше величество.

– Ваш совет? – утомленно повторил цесарь.

– Бегущих из Драгокраины принимают в приюте Святой Магды. Нужно бы им посодействовать. Я позволил себе направить туда моего помощника.

– В Пинской Планине только пограничный гарнизон, – будто себе сказал Лотарь. – Мы могли бы направить туда несколько отрядов…

– Это насторожит Дражанца, государь.

Цесарь хмыкнул.

– Вы хотите сказать – насторожит местных…

– Тогда стоит послать отряд капитана Гайоса. Свои войска всегда принимают благосклоннее…

– Отряд Гайоса? Это же охрана замка, там не все и оружие в руках держали…

Стефан знал это; отряд был создан лишь для того, чтоб в Швянте не так сильно ненавидели льетенанта.

– Вот поэтому господарю Николае нечего будет опасаться.

Лотарь поднял брови.

– Что ж, вам виднее…

– Благодарю вас, ваше величество. – Стефан выдохнул наконец и попросил разрешение на отправку двух молний: генералу Кереру и своему помощнику.

Стефан написал несколько строчек генералу Кереру и столько же – посланнику в Пинской Планине, отдал послания курьеру, снабдив его бумагой, и отправил в Академию. Башню Академии – из странного полупрозрачного камня с сиреневым отливом – можно было различить в ясный солнечный день, но обычно она растворялась в струях дождя, терялась в тумане, сливалась с фиолетовыми облаками. Одно из немногих зданий в Цесареграде, оставшихся от прежних жителей, о ком теперь не упоминали – и делали вид, что не помнят. Ученого совета в Остланде не признавали, хотя услугами его магов пользовались – а самих академиков побаивались. Может быть, потому эта башня и простояла так долго.

Дождавшись, пока курьер вернется, он уже собрался домой, когда в коридоре его окликнули:

– Князь Белта! Ваша светлость!

Стефан обернулся и удивился.

– Барон Кравец?

Тáйник поравнялся с ним и без обиняков спросил:

– Вы говорили с государем о Пинской Планине?

– Говорил. Возможно, мое беспокойство покажется вам излишним, но кто-то в Остланде должен об этом волноваться…

– Я боюсь, что это не единственный повод волноваться, который может подать нам господарь…

Стефан замедлил шаг.

– Вот как? Тревожные вести из Кирали?

Тáйник коротко взглянул исподлобья.

– А вы сами никаких вестей оттуда не получали?

– Думаю, благодаря усердию ваших подчиненных вы наверняка знаете, что и откуда я получаю…

Кравец улыбнулся одними губами.

– Могущество тайной службы сильно преувеличено, князь.

Возможно. Раньше тайная служба не вздумала бы просить у него помощи.

За обычным зеркальным фасадом Кравеца чувствовалась напряженность. Еще немного, и заискрит, как воздух перед грозой. Что-то в этой напряженности было знакомое, и Стефан угадал: тáйник был у Лотаря, и тот его не послушал.

– Я знаю лишь то, что доносят мои посланцы из Планины, – и, конечно же, благодарен вам за рапорт… Правильно ли я понимаю – Дражанец уже не видится таким надежным союзником Остланда…

Тот кивнул.

– И вы опасаетесь, что государь может разочароваться, слишком многого ожидая от этого союза?

– Я опасаюсь, что наш цесарь может слишком дорого его оценивать, – проговорил тáйник, глядя прямо перед собой. – Я бы хотел, если возможно, поговорить с вами, князь, – разумеется, когда не буду отвлекать вас от дел.

Выходило снова как с чезарским письмом. Неужто Кравец окончательно выбрал его на роль мыши, которую подсылают к коту с колокольчиком?

– Я помню, князь, вы жаловались, что я слишком поздно доношу до вас сведения, касающиеся вашего ведомства. – Кравец слегка понизил голос. – То, о чем я хотел бы говорить, касается вас ближе, чем вы можете подумать.

Что-то случилось. Кравец разузнал нечто, о чем неудобно говорить с Лотарем. Уж не истинное ли происхождение цесарины?

– Я с удовольствием выслушаю вас, – сказал Белта. – Почему бы, скажем, вам не отужинать у меня? Тогда нам точно не помешают…

– Я польщен, – сощурился Кравец. – Все знают, что вы не любите гостей.

– Мне приятно будет знать, что хоть на два часа с моего дома сняли купол.

Тáйник рассмеялся.

– Ваша светлость, в самом деле! За вашим домом уже лет пять никто не наблюдает…

Что-то странное было в его облике, и Белта не мог понять – что.

Смех его звенел тем же напряжением. Будто опасаясь разбудить грозу, Стефан сказал мирно:

– Я уж скоро собирался домой. Приезжайте, как закончите свои дела. Я привез из дома настоящего белогорского меда, вы, верно, такого не пробовали.

– Благодарю вас, ваша светлость…

– Его величество всегда огорчается нашим распрям, – проговорил Стефан. – Думаю, он будет рад, узнав о нашем… единодушии.

Кравец открыл рот, но ничего не сказал. Однако в самом его замешательстве ясно читалось: «Не будет».

На сей раз Белта успел спросить:

– Вы нашли того, кто пытался… повлиять на государя?

– Так точно.

Только сейчас Стефан понял, что не так. На шее у Кравеца появилась рогатка, знак Разорванного бога, а на запястье болтался серебряный браслет.

Глава 12

Слуги удивились, когда, возвратившись домой, Стефан опять велел им накрыть в «парадной» столовой и откупорить бутылку старого казинского меда.

«Так вот и заделаюсь окончательно светским человеком…» – подумал Стефан.

Кажется, все они понемногу меняют привычки. Вот и начальник тайной службы вдруг решил поделиться с ним заботами – и воспылал любовью к серебряным украшениям… Да и «рогаток» при дворе не носили. Здесь считалось хорошим тоном полагаться не на бога, а на цесаря. И на Стефанову ладанку косились, но что возьмешь с белогорца…

Цесарь отмел тогда мысль о вампирах, а тáйник мог к ней и прислушаться. Кравец привык ничего не упускать, оттого и продержался столько лет при дворе. Возможно, он и эту нить смог вплести в свою паутину. И тогда он знает о цесарине и наследнике.

Было уже поздно, в столовой свечи разгоняли белесые сумерки, прозрачные отблески трепетали на графине с медом, на начищенных столовых приборах. Кто-то из слуг то и дело просовывал голову в двери столовой, проверяя, не пора ли уж подавать. Кравеца не было.

Ужинали в Цесареграде поздно, и, только увидев, что дело идет к полуночи, Стефан забеспокоился. Отправил слугу во дворец – напомнить радетелю за благо Державы, что его ждут.

Слуга вернулся ни с чем: кабинеты давно опустели, а Кравец, как ему объяснили, закончил свои дела и отбыл еще в начале вечера. Дома его тоже не оказалось. Семьи у Кравеца не было, а челядь не видела хозяина с утра.

На кухне подсыхал жареный цыпленок. Белта подождал еще немного и отправил прислугу спать. Сам он встал у открытого окна, отодвинув вечную портьеру, прислушался к затихшему городу. Только по тишине и догадаешься, что ночь, небо не темнее предгрозового. Но и не будь так светло, Стефан без труда различил бы каждую выбоину в камне, каждую медную монетку, улетевшую в канаву. В последнее время зрение у него становилось все острее.

Чтобы не явиться, у тáйника должна быть причина. И Стефан, кажется, эту причину знал и знал адрес, по которому следовало бы Кравеца искать. Карету с вечера распрягли, но можно бы взять коня и отправиться на Саравскую – поглядеть, не горят ли окна в доме с серыми ставнями.

А дальше что – дожидаться у двери? Или вломиться и потребовать у Донаты, чтоб вернула Кравеца целым и невредимым?

Да и нужно ли?

Поехать все же – но Кравец солгал, купол с дома так и не сняли, магический покров по-прежнему покалывает затылок всякий раз, как выходишь из ворот. И если это ловушка, если тáйник не знает ничего наверняка, но желает узнать, то Стефан может привести его прямо к цесарине…Утром слуги поглядывали с сочувствием: решили, видно, что князь дожидался даму.

Нынешняя тайная служба и сейчас называлась «особой цесарской охраной». Оттого и помещения ее, обставленные с нездешней скромностью и строгостью, почти примыкали к покоям Лотаря. Стефан почувствовал неладное, увидев, как из дверей приемной выходит человек в мантии Ученого совета. Мэтр… Леопольд. Тот самый, кто рассказал цесарю о магии крови.

Воздух в приемной знакомо искрил: так же посверкивал в пасмурные дни купол над домом Стефана. Ходили слухи, что особо чувствительным персонам в кабинетах становилось плохо от избытка магии. Рассказывали и многое другое, хоть вряд ли что-то знали наверняка: мало кому из простых смертных удавалось пройти дальше кабинета Кравеца.

Но царившее здесь странное возбуждение не имело отношения к магии – а искрило не меньше. Прежде Стефана тотчас же проводили бы к Кравецу, но сейчас всем было не до него. Его усадили в кресло под огромным портретом Лотаря и послали за секретарем. Стефан прислушался: за закрытыми дверями голоса гудели и вдруг смолкали. Раз двери растворились, выпуская курьера; тот миновал приемную в два шага, Стефана даже не заметив.

Приемная была будто нарочно лишена всякого уюта, вошедшему сюда казалось, будто он попал на остландский флаг. Красным обтянуты стены – хорошо, что винным, а не бьющим по глазам алым, – черные львы выбиты на медальонах в простенках, львы из чугуна охраняют камин. И портрет Лотаря выбрали самый безликий, если можно так сказать о портрете. Стефан всматривался в холодное, почти незнакомое лицо своего цесаря, пытаясь заглушить дурное предчувствие, которое – он знал уже – оправдалось.

Появился наконец взъерошенный старик-секретарь. Он долго и сокрушенно извинялся перед Стефаном: его милость сегодня никак не могут принять, если его светлости будет угодно, возможно, они пожелают поговорить с помощником его милости, господином Клеттом…

– С бароном что-то случилось? – спросил Белта напрямик.

Старик покачал головой, нервно растирая белые, бумажно-гладкие руки.

– Ну что вы, ваша светлость, его милость просто чрезвычайны заняты…

– Это не пустое любопытство, – пояснил Стефан. – Я беспокоюсь оттого, что вчера пригласил барона на ужин, но он так и не явился.

– На ужин? – Глаза секретаря распахнулись. Слухов о том, что они собирались с Кравецем вместе ужинать, будет ходить не меньше, чем о его исчезновении.

– Я послал за ним слугу, но барона дома не оказалось.

– Какое странное недоразумение, – деревянным голосом сказал секретарь. – Я уверен, что, как только его милость освободятся, они непременно все вам объяснят.

Из кабинета слышались возбужденные голоса, и – кажется – открывали ящики бюро. Но спрашивать об этом у секретаря бесполезно.

– Матерь добрая… Я искренне надеюсь, что с бароном все хорошо. У него должно быть много врагов…

Старик оглянулся на закрытую дверь.

– У того, кто радеет о своем деле, врагов всегда хватает.

Весть о пропаже Кравеца дальше его отдела не пошла, и во дворце было спокойно. Стефан работал молча, невольно прислушиваясь к тишине и ожидая – когда же грянет.

Мысленно он все перебирал последние сказанные тáйником фразы.

Брось. Сам ведь понимаешь, что не в сказанном дело – а в знаке на шее и серебряной цепочке.

Значит, узнал.

Только, в отличие от Стефана, тáйник был негодной крови.

В том, что – был, Белта почти уже не сомневался.

Он ожидал, что Лотарь потребует его к себе, но вызова все не было. Давно наступил вечер. Стефан велел принести огня, но строчки все равно плясали перед глазами. Богатый просторный кабинет, обитый резными панелями, стал темным, гулким и угрожающим, тишина – откровенно зловещей.

Лотарь вызвал его только через несколько дней.

Теплый пасмурный день вливался в окна, распахнутые настежь. Ветер тянул с моря; Стефан едва удержался, чтоб не поморщиться от гниловатого рыбного запаха. В сероватом свете даже обильная позолота казалась тусклой и таким же тусклым – лицо Лотаря.

Отчего-то Стефан ожидал, что цесарь в кабинете будет один, и удивился, увидев стоящего у камина невысокого человека с такой же перевязью на груди, как у Кравеца. Чернявый, с круглым лицом уроженца южных границ – но без той приятности и добродушия, что свойственны южанам. Юлиан Клетт, помощник начальника тайной службы. Стефан редко сталкивался с ним, помощник занимался в основном делами внутренними.

Вид у помощника, несмотря на брызжущее из глаз предвкушение, не слишком довольный. Но не встревоженный, скорее наоборот. Лотарь… еще не на пределе, но уже близок к тому. Еще бы – что ни день, то плохие вести…

– Вы желали говорить со мной, ваше величество?

Лотарь играл с головой шута на серебристой пружине, видно оброненной наследником. Прижимал ее ладонью, отпускал – голова бешено качалась из стороны в сторону, – снова прижимал.

– Вернее будет сказать, что господин Клетт весьма хотел с вами побеседовать, – проговорил Лотарь. – А я решил присутствовать при этой беседе.

На Стефана Клетт глядел недобро и досадливо: очевидно, он предпочел бы разговаривать в другом месте…

– Что случилось с бароном Кравецем? – спросил Стефан.

Клетт надул щеки.

– Вот об этом я и желал бы вас спросить, если его величество не станет возражать.

Его величество демонстрировал небрежное равнодушие. Как Стефан знал по опыту, за равнодушием копился клокочущий гнев.

– Мне доложили, – сказал Клетт, преисполнившись важности, – что ваша светлость пригласили барона Кравеца на ужин незадолго до его… исчезновения.

– Верно. Барон попросил разговора о происходящем в Пинской Планине. Я решил, что о таких тяжелых материях лучше рассуждать на сытый желудок. Однако я тщетно ждал барона, он так и не явился…

– Вот как. – Теперь Клетт смотрел Стефану прямо в глаза, въедливо – взглядом дознавателя.

Говорят, магия позволяет им распознавать ложь, оттого Клетт и недоволен, что не смог увести Стефана к себе в бюро.

Или в подвалы…

– Вы не заметили ничего необычного, когда прощались с ним?

– Господин Клетт, – проговорил Стефан, – думаю, вам хорошо известно, что барон не всегда советовался со мной… даже в тех случаях, когда это было необходимо. Само то, что он обратился ко мне, может показаться необычным.

– Вот как. Это все?

– Нет. Барон Кравец был встревожен и удручен. Но это меня не удивило.

– Вот как, – в третий раз сказал Клетт. – Отчего же?

Стефан позволил себе разозлиться.

– Да потому что из-за небрежности его службы на западной окраине Державы положение обострилось до… до неприличия! И дело не только в кровопролитии, которое может случиться в любой момент, но в том, что все это может сказаться самым печальным образом на наших отношениях с ближайшим и важнейшим союзником. Не мне вам объяснять, как это сейчас уместно.

– Что ж, – помощник слегка стушевался, – ваши слова в некоторой мере справедливы… Так, значит, барон к вам не явился.

– Именно. Хотя я пытался его разыскать. Вижу, я был прав, когда не счел это за намеренное оскорбление…

– Все зависит от того, кого он желал оскорбить, – тихо произнес Лотарь. Клетт замолчал, угодливо глядя на государя, но тот больше ничего не сказал, только звонко щелкнул по голове клоуна, и она снова закачалась.

Наконец помощник заговорил снова:

– Барон ничего не передавал вам?

– Нет, – подчеркнуто терпеливо ответил Стефан. – С ним произошло несчастье?

Клетт кивнул:

– Именно.

– Барон бежал из страны, – все тем же прохладно-отстраненным голосом сказал Лотарь.

– Ваше величество! – скандализованно начал Клетт, но цесарь оборвал его:

– Благодарю вас. Я полагаю, что сам могу судить, кто из моих приближенных достоин доверия.

– Бежал, государь? – Стефан ожидал худшего.

– Расскажите, Клетт. – Лотарь вернулся к игрушке.

Помощник неохотно объяснил:

– Мы получили молнию несколько часов назад. Оказалось, что, пока мы всячески искали Кравеца, он добрался до порта Дун-Руа в Эйреанне и сел на корабль, идущий в Драгокраину. Разумеется, в тот момент никто не подумал его останавливать. Слишком поздно нашли письма…

Клетт осекся. Зря. Сейчас он этим может сильно разозлить Лотаря.

– Продолжайте, – бросил тот.

– В бумагах Кравеца, – как же быстро из его речи исчезло «барон», – обнаружились письма от его… знакомых в Чезарии, которые не были доведены до сведения его величества. Мы также смогли восстановить письмо самого Кравеца к его покровителю.

А вот это уже вовсе не похоже на правду. Чтоб тáйник оставил компрометирующие его черновики…

– Он уничтожил черновик, – они и в самом деле читают мысли? – но забыл очистить пресс-папье. Вернее, очистил обычным образом… и, наверное, в спешке забыл, что содержимое все равно можно прочитать…

Затем ли приходил мэтр Леопольд – чтоб снять отпечаток с пресс-папье? Вряд ли, с этим работники тайной службы сами справятся, зачем отрывать уважаемого человека…

– И что же было в этом письме?

– Ответ на предложение укрыться в Чезарии. И извинения за то, что данное ему задание было выполнено не лучшим образом.

Вот так-так.

– Речь идет об… известном нам задании? – Стефан глядел на цесаря. Тот согласно кивнул.

Первым накатило облегчение. Белта стыдился его, а не чувствовать не мог. Значит, не станут хватать невиновных и выяснять, кто из них вампир.

Если не считать одного.

Невиновного.

Восхищение тоже пришло против воли. Как умело справилась Доната – и свидетеля убрала, и отвела от себя удар.

– Постойте, ваше величество. Насколько я понимаю, барон Кравец не тот человек, который мог бы это сделать.

– Клетт, – бросил цесарь, – оставьте нас.

Тот вышел, обильно раскланявшись и заверив, что тáйника непременно найдут. Круглая его физиономия излучала смесь боязни и радостного ожидания. Плохая замена Кравецу – у того по лицу ничего нельзя было прочитать.

Стефан остался с цесарем наедине. Молчал, готовясь к неизбежной вспышке. Бывшая раньше невесомой ладанка теперь давила на шею; он в какой уже раз поднял руку к воротнику, опустил.

За окном голосили чайки, тоскливо, как перед бурей. Хотя настоящих бурь в Цесареграде давно уж не случалось, от столицы сильные ветра научились отгонять.

– Уважаемый член Совета, – сказал Лотарь, глядя вниз, на золотые кисти ковра, – утверждает, что нашел в его кабинете следы магии крови. Эманации, как он их называет.

– Так, значит, одна загадка решена, ваше величество.

«Вот только ответы у нас расходятся».

Стало мерзко. Кравец был шпиком и помехой, но последнее, в чем Стефану пришло бы в голову его обвинить, – измена родине и цесарю. А они так споро готовы поверить в то, что невооруженным глазом видится как ловушка. Клетт – потому что скорее хочется отправить начальника туда, откуда не возвращаются, – если не на тот свет, то хоть в цесарскую немилость. А Лотарь… просто потому, что его научили не верить людям.

Клоун, жалобно звякнув, полетел в угол.

– Что вы ему сказали, Белта?