Текст книги "Твоя капля крови"

Было свежо, пряный ветер накатывал, будто волнами, едва не сбивая с ног, – и затихал.

Стефан на миг обернулся – проверить, все ли едут за ними. Кажется, все… Солдат и было-то всего полтора десятка, это во сне показалось, что их больше…

Он выцепил взглядом начальника гардов. Тот вскинул голову, пытаясь разглядеть «контрабандиста».

«Это мы, – подумал Стефан с нажимом. – Поезжай за нами. Ты же хочешь».

Тот, без всякого сомнения, хотел. Стефана, будто запахом возбужденного пота, обдало чужой жаждой погони, чужим азартом.

«Мы. Только мы. За нами».

Пытаясь воззвать к чужому разуму, он едва увидел, как в него целятся. В последний момент отпрянул, пуля ударила в камень совсем рядом.

Усыпанная мелкими камнями и хвоей тропинка становилась шире и поднималась все выше, высокие кроны сосен застили скудный свет новой луны.

Шум, который слышал Стефан, шел, как оказалось, от водопада в вышине. Спадающая с камней вода превращалась в широкий и мелкий ручей, преграждающий путь. Черныш споткнулся. Перешел на шаг и вовсе встал. Корда, скакавший все увереннее – и к такой темноте глаза привыкают, – подъехал ближе, уверенно направил коня прямо в ледяную воду. Тот фыркнул недовольно и идти отказался.

– Ну же, скотина. Чего испугался, тут же мелко?

Он спрыгнул и взялся за поводья.

– Н‐ну, не стой!

Конь снова зафыркал, заржал и пошел с чрезвычайной неохотой. Медленно, с недоверием ступая, лошадь все же перебралась на другой берег.

Но сейчас шум воды пугал Стефана. Раньше пена казалась ему мягкой, как волосы хозяйки Длуги, но теперь он даже на расстоянии чувствовал, как остры скрытые под нею камни.

– Что такое? – крикнул Корда. – Быстрей, здесь мелко!

– Я не могу. – У него вырвался смешок.

– Стефан, сейчас не до шуток…

– Я не шучу. – Он не сводил глаз с водопада. – Вода течет слишком быстро. Я не могу…

«Мы» – нужно было сказать. Мы – вампиры – не можем переходить через текущую воду, разве Стан не слышал легенд?

Корда выругался себе под нос.

– Мне тебя что, на закорках нести?

Стефан давно не чувствовал себя так беспомощно. Вода… не пускала, при мысли, что нужно ступить в нее, подступала совсем детская паника. Он слышал гардов за спиной, топот копыт их лошадей, сдерживаемое дыхание, но не мог заставить себя сделать шаг.

– Сюда, – позвал Корда. – Слезай с коня. Тут совсем мелко! Да что ты застыл!

Стефан торопливо спешился, и Корда почти грубо схватил его за руку.

– Давай. По камням.

В нескольких шагах большие гладкие камни выступали из воды, образуя своеобразную дорожку.

Шум, с которым вода разбивалась о камни, заполнял голову, делался невыносимым. Стефан безотчетно вырвал руку, чтоб закрыть уши.

Корда оттолкнул его от ручья, силой заставил опустить руки.

Заметались в воздухе лучи фонарей, голос раскатился эхом:

– Остановитесь! Именем цесаря, остановитесь!

– Стефан, – умоляюще позвал Корда.

– Веди, – выдохнул он. Вцепился в руку друга и, закрыв глаза, ступил на камень. Капли воды, разлетающиеся от камней, жалили его, будто осколки стекла, но Стефан упрямо шел вперед, держась за Стана. Звон в голове был невыносим, но Стефан убеждал себя, что ручей не так широк, что еще шаг – и станет легче.

Он пришел в себя на мокрой траве, на земле – благословенно твердой. Болели бесчисленные раны, оставленные водой, но хоть паника схлынула. Несколько мгновений он провел в траве, бессильно глядя, как Корда понуканиями и просьбами убеждает Черныша перейти ручей. Коню это далось легче, чем его хозяину. Стефан очнулся, когда Корда приподнял его под мышки, намереваясь взвалить на коня, как ребенка.

Стефан вскочил, запрыгнул в стремя.

– Остановитесь!

Вот теперь они дали стрекача. Стан оказался впереди, он хлестнул Маледетто, и тот бросился вперед галопом. Стефан нагонял, Черныш опомнился от воды и припустил, копытами еле касаясь земли.

Они уже порядочно оторвались от преследователей, когда Маледетто на всем ходу споткнулся и Корда вылетел из седла. Стефан соскочил с коня, кинулся к другу.

– Можешь встать?

– Сейчас, – поморщился Корда. – Вот же проклятая скотина!

Стефан подхватил его, поднял. Левая бровь у Стана оказалась рассечена, на лице – кровь. Он пошатнулся, попытался вскочить на лошадь, но нога выскользнула из стремени.

– Осторожней! – Стефан поймал его, подсадил, на сей раз Корда удержался.

Грохотнуло. Свистнуло у самого уха.

Маледетто, снова обретя всадника, бросился вперед. Стефан запрыгнул в седло – и только прянувший в сторону Черныш спас его от выстрела.

– Приказываю остановиться!

Стефан обернулся, выстрелил – но пулю унес ветер.

Теперь дорожка шла резко вниз, выстрелы участились. Из-за заросшего колокольчиками холма на них вылетели двое.

– Сто-ой!

Треск. Стефану обожгло бок; Корда вскрикнул. Сзади подбирались остальные. Ах ты, пес…

– За мной! – Он рванул поводья, резко уходя вбок. Корда бросился за ним. Слава Матери, в сознании…

– Куда?

– В руку…

Запах крови совсем рядом.

– Держишься?

– Держусь. – Голос звучал сдавленно.

– Лети, Стан. Лети, пока не видят! Садись, где сможешь, я найду тебя! Ну!

Корда вздохнул, снова покачнулся и натянул поводья. Маледетто, заржав, поднялся на дыбы – да так с места и прыгнул в ночь. Стефан придержал Черныша, обернулся – и увидел молоденького гарда, огромными глазами смотрящего в небо.

Он не собирался убивать гарда, просто ранить, чтоб решили, будто привидевшийся ему всадник в небе – просто бред. Обездвижить, и только, чтоб солдаты, занявшись своим, отвлеклись и дали ему взлететь.

Но он забыл о голоде. Стефан выстрелил почти в упор, попал гарду в плечо. Тот споткнулся, пролетел несколько шагов вперед.

Слишком близко.

Слишком яркий запах.

Дальше Стефан не помнил. Сознание будто помутилось. Он пришел в себя стоящим на коленях и будто укачивающим холодеющее тело, машинально облизнул губы, по которым текло, ощутив сытость и необыкновенную бодрость.

Таким его и застали вылетевшие из-за деревьев солдаты. Они замерли, с детским ужасом глядя на Стефана. Косынку он сорвал с лица – должно быть, мешала пить, – и державники смотрели теперь без помех ему в лицо.

Стефан вскочил, ринулся к спокойно стоящему Чернышу и прыгнул в седло. Не слушая ни криков, ни выстрелов, он направил коня по прерывистой тропке и, едва оторвавшись от погони, рванул в небо.

Отыскать Корду оказалось непросто. Стефан кружил на Черныше над бором, пока не увидел место, где верхние ветви сосен были поломаны. Там он и опустился на землю, а после находил свой путь по тускло блестевшим в траве каплям крови. Вехи понадежнее, чем крошки хлеба, птицы их не склюют – лишь такие, как Стефан, на них позарятся.

Стан сидел, привалившись спиной к иссохшей сосне у маленького озерца, вернее – лужи, разлившейся меж деревьями. Вода здесь была застоявшейся, покрытой ряской. Корда, очевидно, пытался пить ее, бледное лицо было измазано в тине. Под мышкой у него расплылось темное пятно, которое Стан тщетно зажимал рукой.

Стефан соскочил с коня, кинулся к другу.

– Сильно тебя? Покажи…

Но едва он опустился на колени рядом со Станом, тот зажал рану еще крепче и попытался отодвинуться назад. Застонал, неловко двинувшись. На лбу и над усами блестели капельки пота.

Стефан резко опустил руки, отступил на шаг. Проговорил растерянно:

– Что ты… – Он отер рот, и рука тут же стала темной от крови. – Я ведь уже… Я не трону тебя, Стан. Прошу тебя, ты ранен, позволь мне помочь.

Тот тяжело дышал. Возможно, страх в его глазах Стефану только почудился.

Но ведь он и того гарда не собирался трогать…

– Пить, – попросил Стан.

– Сейчас. – В притороченной к седлу фляжке был эликсир, абсолютно бесполезный. Стефан без сожаления выплеснул его в траву и набрал мутной воды. Наклонившись над озерцом, он сам едва не отшатнулся. На него глянуло чудище – белое, с торчащими клыками и вымазанными в крови губами и подбородком. Он быстро ополоснул лицо и вернулся к другу.

Корда пил жадно – как только что он сам – и после уже спокойно позволил осмотреть рану. Пуля пробила плечо навылет. Стефан, как мог, очистил и перебинтовал рану, приспособил платок для перевязи. Сейчас близость разлитой крови не волновала, как человека, только что пообедавшего, не привлекает запах еды.

Но он не мог не понимать, что Стану повезло.

Он был зол – на себя, на Войцеховского, на всю вампирью братию – за то, что ничему его не научили. Владей он по-настоящему Зовом – смог бы внушить другу, что ему не больно.

– Умойся получше, – глухо сказал тот, – я-то привык, а люди не поймут…

Стефан вернулся к озерцу и долго оттирал лицо и руки. Впрочем, на плаще кровь осталась все равно.

– Ничего, они подумают, что это моя. – Стану было явно неловко за свой недавний страх. Он с трудом встал и пошел к лошади. Стефан хотел посадить его в седло перед собой, боясь, как бы друг не упал, но тот отказался.

– Тебя видели? – спросил Корда. – Когда ты…

Стефан отвернулся, снова наполнил флягу.

– Там было темно, – сказал он, не оборачиваясь.

– Так они видели тебя? Твое лицо?

– Я же сказал, там было темно!

– Матерь добрая, – пробормотал Корда. Он стоял на неверных ногах, здоровой рукой уцепившись за седло.

– Я тебе помогу. – Стефан осторожно подсадил его в седло, стараясь не потревожить рану. – Они видели меня, – сказал он уже чуть с меньшей досадой, – но вряд ли могли узнать в лицо.

«Даже ты не узнал», – осталось непроизнесенным.

– Мы поедем за остальными?

– Поедем, – твердо сказал Стефан. – Я хочу, чтобы пан Ольховский посмотрел твою рану.

Вдобавок он хотел понять, насколько правдивым оказался сон.

Отправились по земле и, когда нагнали своих, уже забрезжило утро. Экспедиция остановилась на привал у самого тракта, расставив на всякий случай часовых – те едва не застрелили собственного князя.

– Как же вы нас нагнали? – изумлялся пан Райнис.

– Мы выехали почти сразу за вами, – соврал Корда. От начинающейся лихорадки он стал словоохотливым. – Его светлости, видите ли, приснилось.

– Что приснилось, панич? – спросил пан Ольховский, усаживая Стана около костра.

– Гарды на дороге.

– Сон, смею заметить, оказался в руку, – сказал Корда и фыркнул.

– Шутник. – У Стефана немного отлегло от сердца. – Вы поглядите на этого остроумца.

– А мы вас слышали, верно? – сообразил пан Райнис. – Слышали выстрелы из леса, подумали – разбойники…

– Да уж, из нашего князя вышел отличнейший Янко Мститель…

Тут пан Ольховский присел рядом с ним и стал заговаривать рану. Стан замолк и через несколько минут начал клевать носом.

– Зря мы, конечно, поехали среди ночи. Но мы долго просидели в порту – хотя не порт это, а одно название. Больше волокиты, чем страха, честно вам скажу… Ну и решили срезать через лес, чтоб к утру быть в Чарнопсах…

– А я вам говорил, что не доедем мы к утру до Чарнопсов, – укорил Вилк, вытаскивая из углей испекшуюся рыбу. Он осторожно разворошил лопухи и, нацепив рыбу на ветку, подал угощение Стефану. – Не побрезгуй, твоя светлость. Треска самая что ни на есть.

Пришлось отговориться, что драка отбила ему аппетит.

Самборский и его спутники сидели у костра в общем пиршестве участия не приняли, только передавали друг другу серебряный кубок с горячительным.

Последний раз они виделись с Самборским, когда цесарь, все еще навеселе от внезапной матушкиной смерти, повелел выпустить из крепости и вернуть на родину нескольких офицеров Яворского. Стефан помнил, как ждал у крепости на соленом ветру, кутаясь в шубу, – и как наконец ворота крепости открылись и их вывели: в порванной барве – той, видно, что носили они на поле боя, серолицых, будто покрытых пылью. Молодой Самборский еле держался на ногах, то и дело сгибаясь от сильных приступов кашля. Стефан не мог – не имел права – смотреть на них сверху вниз, он тут же соскочил с коня. Они искренне благодарили Стефана за освобождение, но говорили с ним как с великодушно настроенным цесарским вельможей. Он чувствовал, что так же искренне они пытаются смирить злобу, вызванную отчаянием и мыслью о разнице в их положении. Стефан уже притерпелся к Остланду, обвыкся в дворцовой роскоши и черпал утешение в дружбе с Лотарем. И в тот момент он осознал, что каждый день, проведенный – сперва в невольной праздности, за флорийским романом или письмом к отцу, после – в лихорадочной деятельности, затеянной Лотарем игре в «новый двор»; каждый вечер, проведенный с другом или за «Рошиором» у Ладисласа, для этих людей был зарубкой на стене выстывшей камеры, еще одной уступкой безнадежности. И ничто не в силах было стереть это различие между ними: ни подведенные прямо к крепости кони, ни дорожные паспорта, что сам он выправил. Когда Стефан пригласил бывших пленников к себе в дом – хотя бы на несколько дней, пока здоровье молодого князя не поправится, – они отказались. Не остландским, мол, климатом лечить чахотку.

Вряд ли это прибавило Самборскому любви к Белта. Стефан не помнил уже, отчего двум семьям вздумалось рассориться. Самборские были, как и Белта, с первой скамьи Совета, на гербе у них с высокой скалы смотрел белый сокол. Уже несколько сотен лет хроникеры тщетно пытались установить, чей род древнее. По рассказам, вражда их шла с того дня, когда князь Филипп Белта женился на Агнешке из Лешневских, с детства обрученной с наследником Самборских. С тех пор у обеих семей накопился в адрес друг друга изрядный список обвинений. И хотя сегодня отравления и убийства на пиру остались в прошлом, сблизиться у двух родов не получалось. Старый Самборский, пока не сошел в могилу, неустанно обвинял и Стефана, и его отца в предательстве, в том, что не постеснялись вымаливать у цесарины прощения. В том, наконец, что Стефан безбедно жил у цесаря под боком, тогда как молодой Самборский страдал в крепости. Старик многих настроил против Белта – сложное ли это дело в княжестве, где почти каждая семья после восстания недосчиталась мужа, сына или дочери. Будь тогда выборы, многие, без сомнения, отдали бы голос за Самборских. Но старый князь умер, оставив после себя одни долги. Молодой же не спешил возвращаться из Чезарии, куда уехал поправлять здоровье. Должно быть, там он и сошелся с Мареком…

Стефан не сомневался, что злые языки назовут Самборского оппортунистом. Но это скажут те, кто не видел беднягу на выходе из крепости.

– Приветствую вас на родине, князь Самборский.

Тот поднял голову. На темном худом лице ярко горели глаза, как на старинном портрете.

– Вот мы оба и вернулись, князь Белта, – сказал он, вставая и пожимая протянутую руку.

– Не в добрый час…

– Так оттого и вернулись, что час недобрый…

– Это была ваша идея – с рыбой?

Самборский покачал головой:

– Увольте. Моего воображения не хватило бы. Но у чезарских контрабандистов огромный опыт в этих делах.

Он произносил слова с некоторой неуверенностью, как человек, долго не говоривший на родном языке.

– Вы изрядно устали. Я позволю себе предложить вам гостеприимство прежде, чем вы сможете отправиться в свои владения. Обещаю, что не стану убивать вас, заманив к себе.

– Вы чрезвычайно добры, князь…

Говоря с Самборским, Стефан тайком разглядывал его спутников и, увидев человека из своего сна, только сейчас поверил своим глазам. Человек в плаще и надвинутом на лоб капюшоне поймал его взгляд и быстро сказал:

– Вы, кажется, не узнали меня, друг мой?

Никогда в жизни Стефан не подумал бы, что бывший тáйник Антон Кравец станет называть его другом.

– Не будете ли вы любезны объяснить, что вы здесь делаете?

Они с Кравецем отошли за деревья, чтоб другие их не слышали. Впрочем, те были слишком заняты печеной рыбой.

– Прошу вас, князь, не беспокойтесь. Я понимаю ваше удивление… Но приехал я не для того, чтобы коварно помешать вашему делу.

– Вы можете помешать ему одним своим присутствием. – Теперь Стефан был уверен, что именно Кравецем заинтересовался патруль в его сне. Кто-то из его людей, сосланных Клеттом на дальний рубеж, узнал бывшего начальника.

– Князь Белта, я всего лишь хотел добраться домой. И предупредить цесаря о нависшей над ним опасности.

– Вы прекрасно понимаете, что я не могу позволить вам это сделать. Мне жаль это говорить, но вы сейчас среди врагов.

– Вы никогда не были врагом цесарю, князь Белта. Как бы я ни относился к вам, я никогда не сомневался в вашей привязанности к его величеству.

– Это было до того, как его величество выкинул меня за дверь, будто приблудную собаку…

– Я верю, что вы обижены. Я, как никто, разделяю ваши чувства… Но мне все равно думается, что вы захотите уберечь цесаря от опасности, которая грозит ему лично. И я сейчас не о вашей… революции. Если вам угодно играть в игрушки – Разорванный с вами. Мы оба знаем, что вы не продержитесь и недели, но это на вашей совести. Я не об этом собираюсь докладывать цесарю.

– А о чем же? – тихо спросил Стефан.

Кравец оглянулся.

– Я бы предпочел говорить об этом не здесь.

– В прошлый раз вы уже не явились ко мне на ужин. Вы уверены, что и в этот раз хотите отложить разговор?

– На сей раз я не пропаду, – Кравец поежился, будто от холода, – по крайней мере, мне хочется в это верить. Но ведь ваши товарищи не дадут мне исчезнуть, верно?

Стефан кивнул:

– Не дадут.

Стефан отвез друга домой, остановившись в пути лишь раз, чтобы переждать день в гостинице. Ему хотелось, конечно, остаться с Райнисом и другими на случай, если что-то еще произойдет в дороге. Но они собирались путешествовать днем, а при солнечном свете от него не было проку. Да и Корде с его ранением не годилось возвращаться в обозе с рыбой. Пан Ольховский заверил Стефана, что рана не опасна, а лихорадку он вовремя зашептал.

– Вешниц… я видел кое-что во сне. Самборский нервничает. Присмотрите за ним, если будут еще отряды, чтобы не хватался за пистоль по всякому поводу. А если сможете, лучше бы вообще отвели глаза от всей его братии.

Тот покивал:

– Это я смогу…

Стан притих и уже не возражал, когда Стефан посадил его в седло рядом с собой. Маледетто трусил следом и время от времени жалобно ржал, беспокоясь о хозяине.

В гостинице они были к рассвету. Сон навалился скоро, но и прошел быстро. Из-за занавесей просачивался свет, слышны были голоса, щебет птиц. В полудреме перед глазами вставало лицо убитого гарда. В тот момент Стефан не обратил на него внимания, был слишком голоден – но теперь оказалось, что его черты отложились в памяти. Стефан не похоронил его как следует, он мог только надеяться, что местные сделают то, что нужно. Это будет не первая и не последняя здесь остландская могила. Скоро убитых державников перестанут считать. И все же бедняга заслужил лучшей смерти.

– Вечно вы теперь будете являться среди ночи, – упрекнула Юлия, когда они наконец вернулись домой.

– Простите, Юленька. Мы не собирались вас будить…

Корда попытался поклониться, но из-за перебинтованного плеча вышло у него плохо.

– Не разбудили, – ответила Юлия. Она или встала очень рано, или вовсе не ложилась. В глазах – ни следа сна, волосы тщательно затянуты в узел, весь ее облик наводил на мысли о солдате, одетом по всей форме и готовом к бою. – Ох, Стан, а с вами еще что случилось?

Стефан был ей глупо благодарен за то, что она не оглянулась на него, заметив повязку у Корды на плече. Нет, она никогда не подумала бы…

И напрасно.

– Что случилось? – спросил Стефан, когда Корде поменяли повязку и отправили спать. Те часы, что он продремал верхом, вряд ли могли считаться полноценным сном, необходимым больному.

– У нас гости, – ответила она. – Граф Лагошский пожаловал. Я удивлюсь, если окажется, что вы его приглашали.

– Граф Лагошский… Нет, ему я не писал. Но неудивительно, что он решил приехать, если услышал, что я собираю гостей. Планина пострадала от остландцев больше других. А он ведь и не знает еще – насколько постра– дала…

– Стефан, я прошу вас… Будьте с этим человеком осторожны.

Во время их ночных прогулок он успел рассказать ей обо всем: об ордене Анджея, Стацинском и о том, что Лагош, скорее всего, дает Ордену деньги. Теперь он жалел о своей откровенности.

– Он ничего не посмеет сделать вам под крышей этого дома. Моего дома. Но на вашем месте… – Юлия схватила его за руки, и, несмотря на серьезность их разговора, Стефана охватило блаженство.

– Он не так уж страшен, уверяю вас, да и приехал весьма кстати. Если нам удастся завлечь его на нашу сторону, – он вспомнил о Кравеце, ехавшем с обозом, – и, кажется, я знаю, как это сделать…

– Вы водите странные знакомства, Стефан. – Он не знал, чего в ее голосе больше, осуждения или восхищения.

– Матерь с вами, отчего же странные?

– Этот мальчик, Стацинский. Зачем вы держите его подле себя, когда он несколько раз пытался вас убить?

– Вы же сами видите, что он не преуспел. К тому же довольно трудно избавиться от собственной совести.

– Наиболее совестливых она губит, – заметила Юлия.

За окном стало светлеть, и Стефан ушел спать. И хоть засыпал с опаской, никаких видений на сей раз не последовало.

Он пробудился сам по себе и лежал, слушая, как по ставням бьет крупный и частый дождь. Если повезет, солнца сегодня и не будет. Гость удивится, если его будут принимать в комнате с закрытыми ставнями.

Гость уже ждал его, сидя в маленькой гостиной.

Граф Лагошский был человеком богатырского роста, с огромной головой, которую он по старинке брил. Из-за этого толстые черные брови выдавались вперед, и глаза были чуть навыкате.

– Граф Лагошский. Мне жаль, что я не смог поприветствовать вас раньше. Однако я не знал, что вы прибудете.

Лагош махнул рукой.

– Ваша хозяйка оказала мне прием по всем правилам. Приятно, что где-то в Бялой Гуре еще помнят законы гостеприимства… Хороша ли была охота, Белта?

– Охота? Не слишком. Мы ничего не поймали…

– А вашего друга, видно, подрал медведь? Слуги говорят, он ранен.

– Верно. Зверь сейчас пошел злой.

Лагош, неуклюже развалившийся на слишком маленьком для него канапе, сам как нельзя более походил на медведя.

– Говорят, Белта, вы тут на другую охоту людей собираете. А меня не позвали. Отчего так?

– Я пригласил друзей отца отметить его вхождение в Сад. Но, зная, как вы не любите оставлять свое имение, я не захотел вас беспокоить. Однако же я рад, что и вы решили почтить его память.

– Что же, громкие будут поминки? Сейчас ведь и поминать как следует не умеют… У нас – другое: земля дрожит.

– Не хватит ли вашей земле дрожать, граф Лагошский?

– Слухи ходят, – сказал тот, покачивая рюмку в руке, – что вы приказали послать войска в Планину…

– Мне льстит, что вы считаете, будто я был способен командовать остландскими войсками. Я рекомендовал цесарю отправить к вам отряд капитана Гайоса, чтоб немножко охладить горячие головы.

– Вот уж охладили так охладили.

– Я ни в коем случае не отрицаю своей вины, граф. Я слышал, что вы были ранены во время тех событий…

– Это – ерунда! Вот тут у меня рана! – Граф с силой стукнул себя кулаком в грудь. – Нет моей земле покоя! Дражанцев там меньше не стало, а разве больше… Но я знаю, что не с вас за это спрашивать. Так что о вступлении в Сад вашего батюшки? Семь лет о вас тут не вспоминали, а теперь вдруг решили всех созвать… В князи метите, Белта?

Стефан усмехнулся.

– Чтобы мне желать стать князем Бялой Гуры, было бы неплохо, если б у нас была Бяла Гура. Вряд ли мне удастся стать князем в остландской провинции. И отчего вас так волнуют мои намерения, граф? Владетелей Планины всегда занимали свои собственные дела куда больше, чем наша… борьба за власть.

– Вот поэтому я и приехал к вам, Белта. Оттого, что вы, как и ваш отец, понимаете, кто настоящие хозяева Планины… в отличие от вашего друга остландского цесаря.

– Его величество остландский цесарь, – проговорил Стефан, – лишил меня своей дружбы. И я боюсь, что это далеко не последняя привилегия, которой нам придется лишиться.

– О чем вы, Белта?

– Пребывание в Остланде научило меня, что легче всего распоряжаться землей, которая тебе не принадлежит.

– И как же цесарь намерен распорядиться Планиной?

– Разве вы не знаете о намерениях господаря?

Если бы не знал – не приехал бы сюда, пытаясь понять, что происходит.

– Вы, вероятно, считали себя в безопасности при цесарской власти, – сказал Стефан. – Что ж… я сделал подобную ошибку, но я уже успел в ней раскаяться.

Но говорить ему про цесарский договор еще рано, нужно дождаться, пока вернется Кравец.

– Наш маг в отъезде, а мне не хотелось бы говорить об этом без него. Раз уж вы оказали нам честь и приехали, то, без сомнения, останетесь и на поминки?

– Отчего же. Останусь.

Лагош стал первой ласточкой, Стефан не знал, к добру это или к худу. После него стали съезжаться и остальные. Хорошо, что зеркала в доме успели поменять.

Однако то, что он видел в зеркале, Стефану не нравилось. Отражение не пугало, как тогда, в озере. Однако румянец, появившийся на щеках после недавнего «ужина», выглядел на бледном лице неестественно, а глаза горели будто в лихорадке. Бледность можно списать на скорбь, и все же… Стефан все больше удивлялся: как люди не видят?

Но он и сам не мог избавиться от привычки думать о себе как о живом. Он по-прежнему чувствовал, думал, надеялся – но иногда замирал, вдруг услышав, что у него не бьется сердце, или в недоумении отставлял бокал, потому что вино больше не имело вкуса.

Лагош много времени проводил в обществе Стацинского. Он удивился, в первый раз увидев анджеевца у Стефана в гостиной.

– Фелек! А ты-то что здесь делаешь, темная душа? Я уж думал, пропал ты в Остланде, как уехал – и ничего.

«Фелек» рассказал о своих остландских похождениях и о том, как добры были его светлость, предоставив ему убежище.

Стефан мог только надеяться, что во время их частых бесед анджеевец не проболтается. А скорее – что Лагош любит Планину сильнее, чем ненавидит вампиров.

Вуйнович все еще сидел под стражей у себя в усадьбе, но Стефан регулярно получал донесения от хожисты Ханаса. У того получалось приходить и возвращаться незамеченным. C его людьми предстояло тоже поделиться «рыбой».

Дудек по просьбе Стефана теперь будил его к завтраку – всякий раз как будто поднимая из могилы. На счастье Стефана, выпало несколько пасмурных дней кряду – с хлещущим дождем и ветром, какие бывают в конце лета. Свет все еще резал глаза и обжигал, но это можно было терпеть. У Стефана получалось спуститься со всеми к столу, правда, бледнее его был только Корда. Тот навертел вокруг своей раны совершенно неправдоподобных деталей, так что все утомились, так и не выяснив правды.

Стефан высиживал завтрак, а потом сбегал – в прохладный, закрытый наглухо, как склеп, отцовский кабинет. Гости оставались на попечении Юлии, и после заката, когда Стефан просыпался, полный сил, он пытался отправить ее спать. Но она, кажется, унаследовала вместе с домом и семейное упрямство.

В доме, где недавно похоронили хозяина, список развлечений довольно мал: гости гуляли по парку, играли в карты, слушали, как Юлия играет на клавесине, – и ждали. Ожидание нависало над ними, как тяжелые облака, которые никак не разродятся дождем.

Наконец неделю спустя из леса прискакал мальчишка – тот самый, что принес весть об убийстве Грехуты, – и сообщил, что «рыба приехала».

«Рыбу» отвезли в ставку Вилка, запрятанную в глубоком лесу. Приходилось то пробираться через жесткий, густой кустарник, то с трудом прокладывать себе дорогу, раздвигая низкие, тяжелые ветви деревьев. Мальчишка со всем этим справлялся без труда, будто отродясь жил в лесу.

– Не боишься тут ночью? – спросил его Стефан. Он надеялся, что мать парнишки никогда не узнает, с кем он скакал по чаще. Впрочем, скорее всего, он сирота…

– А чего бояться, – солидно сказал тот, – я ж не один, а с князем! А что волколак тут бегал, так гость твоей светлости его и убил…

Вилк со товарищи расположились на проплешине посреди густого леса. Очевидно, когда Вилку было приказано «тикать», он выбрал известное место, старый дом лесника, из которого последний давно переселился туда, где лес был реже и светлее. Полуразвалившаяся хата могла дать убежище десятку человек, но не целому багаду. Оттого на поляне творился хаос. Люди спали вповалку у костров, лошади паслись тут же, стреноженные, чтоб не заплутали в чаще. Они то и дело подходили к огню, приближали морды к теплу, их беззлобно отталкивали. Самые взыскательные ушли глубже в лес и растянули плащи меж ветвей деревьев. Впрочем, несмотря на поздний час, спали немногие. Собравшись вокруг подвод, повстанцы были заняты совсем не повстанческим делом. Они потрошили рыбу, вытягивая из необычно крупной трески пистоли и амуницию. Рыба со склизким звуком падала в поставленное рядом ведро. Оружие вынималось из промасленной бумаги, тщательно вытиралось и выкладывалось на приготовленные тряпицы.

– Вот так улов, – заметил Стефан, спешившись и подойдя к повозке.

– Ничего себе улов, панич, – флегматично ответствовал пан Ольховский, прожевав изрядный кусок. – Эх! Хороша треска! Почему у наших берегов такого не ловится?

Подобного Стефан еще не видел: те, кто отправлял оружие, не поленились каждый пистоль спрятать в отдельной рыбине… Более того: они разобрали ружья, и части их укрыли таким же образом. Несколько огромных темных сомов оставались в подводе, их никто не трогал.

– Это я после сам, – сказал пан Ольховский, – вот как ужинать закончу… Долгая выдалась поездка…

– Порошок не промок ли? – Стефан склонился над промасленными пакетами, брезгуя все же их касаться. Пришло на ум древнее суеверие – о том, что использующий порошок проклят так же, как проклят раненный им, обреченный провести остаток жизни в черной меланхолии.

Наевшийся пан Ольховский вытащил из рта у оставленных сомов матовые стеклянные шары и осторожно уложил их в деревянный сундук.

– Вот к этому близко не подходите!

Зденек тут же подскочил.

– А что будет, пан вешниц, если разбить такой шарик?

– Ничего не будет, – отмахнулся тот. – Ни тебя, ни нас, ни леса вот этого.

Зденека сдуло.

Вешниц, как за ним водилось, преувеличивал, но Стефану стало интересно – насколько. Лотарь так и не заключил с чезарцами договора об этих шарах, и видеть их в действии не привелось…

– А, стыдоба одна, – раздался чей-то громкий голос, – от оружия рыбой несет, и от нас нести будет, тьфу!

Стефан оглядел поляну. Потрошить рыбу уже почти закончили. Самые смелые, включая давешнего паренька из имения Грехуты, уже расхватали себе оружие, хоть и морщили при этом носы. Остальные ожидали разрешения.

«Позже, – думал Стефан, – все это превратится в исторический анекдот. Армию их назовут “рыбьими войсками”, и какой-нибудь газетный остряк непременно пошутит про “тресковое оружие”».

Есть над чем посмеяться. И запах от корзин с оружием откровенно неприятен.

Но куда неприятнее было бы это оружие потерять.

Стефан взял один из пистолей, лежащих теперь на земле, будто горка очищенных грибов. Чезарский, с укороченным стволом – чтоб удобней было прятать.