Текст книги "Кипр. Альбом-путеводитель"

Гуго IV был необыкновенным для своего времени королем – проводя активную и взвешенную, хорошо сбалансированную внешнюю политику и укрепляя свое влияние военным путем, он был интеллектуалом и собирал при своем дворе ученых разных народов. За это его ценили и уважали, особенно важно было то, что кипрский король был открыт для постижения иноземной и одним из первых понял необходимость разносторонних знаний для правителя. Византийский философ, богослов, историк, астроном, писатель Никифор Григора в его «Истории» намекает, что при дворе Гуго IV находились арабские ученые из Египта, которые пользовались покровительством кипрского монарха. И именно Гуго IV, по утверждению Никифора, принадлежат слова, которые говорят сами за себя: «Правители становится мудрыми в обществе мудрых», хотя, возможно, это лишь комплементарное высказывание автора хроники. Сам король, по сведениям византийского автора, обладал серьезными познаниями в латинской философии и всегда держал при себе латинских мудрецов, теологов Парижского университета, ставших затем иерархами латинской церкви на Востоке: Элиаса де Набино, архиепископа Никосии, и иерусалимских патриархов Раймонда Беквини и Петра Палодского. Особым расположением монарха пользовался также папский нунций кармелит Петр Томас, которого он ценил прежде всего, как теолога: «Даже если бы Вы не были папским нунцием и епископом, – передает слова Гуго IV, обращенные к Петру Томасу, Филипп де Мезьер, – тем не менее, за то, что Вы – магистр теологии, и за Ваши доблестные дела мы хотели бы почитать Вас».

Вполне справедливо предположить, что сам король принимал участие в интеллектуальных дискуссиях и нередко поражал своих слушателей своими идеями и способностью красиво их излагать – об этом говорят и Никифор Григора, и Георгий Лапиф, и Филипп де Мезьер. Последний писал:

«Когда Гуго произносил речь во время богослужения, если бы он услышал хотя бы одно слово в королевской капелле от своих рыцарей или кого‐либо другого, он бы громко стукнул перед капеллой во время речи, и снова воцарилась бы полная тишина. Что за чудо!»

Разумеется, все это можно отнести к числу обязательных комплиментов в адрес правителя, этим и сейчас грешат политологи и современные хронисты. Но ведь о большинстве кипрских королей подобных заявлений история не сохранила – опасаясь сказать о короле правду и не имея возможности приписать отсутствующие добродетели, историки-современники попросту обходили неудобные факты молчанием. Но про Гуго IV Лузиньяна таких упоминаний множество, так что нет сомнений в том, что его двор был одним из культурных центров Леванта, центром притяжения интеллектуальной элиты как из Западной Европы, так и Византии, и арабского Востока, местом, где нашли благодатную почву раннегуманистические идеи XIV века.

Монарху Кипра не требовалось доказывать свою знатность или делать карьеру. Однако Гуго IV Лузиньян, по всей видимости, одним из первых современных ему правителей понял силу, которую образование и наука придают королю и его власти, их вес в деле укрепления его авторитета внутри страны и на международной арене. И в хрониках до наших дней дошли рассказы, подчеркивающие масштаб личности Гуго IV, его авторитет в кипрском и европейском обществах. Этьен де Лузиньян высказался наиболее лаконично: Гуго IV «уважали все».

Помимо философских экзерсисов, Гуго IV был настоящим королем-строителем. Он не жалел средств (благо они у него были) на строительство храмов и монастырей. При его правлении было завершено сооружение собора св. Николая в Фамагусте, построено аббатство Белапаис, один из лучших образцов готической архитектуры на латинском Востоке, возведена капелла в доминиканском монастыре в Никосии, в котором Гуго и завещал себя похоронить, что и исполнили.

Гуго остался в истории поборником рыцарских идеалов, этаким «новым крестоносцем нового средневековья», носителем традиционных средневековых ценностей, и одновременно изысканным интеллектуалом нарождающейся гуманистической эпохи. При его правлении Кипр достиг наивысшего политического и экономического могущества, а его власть распространялась и на весь остров, и на часть Анталии.

А потом, в ноябре в 1358 года он добровольно отрёкся от престола в пользу своего сына Пьера. Может быть, что‐то случилось. А может, просто устал.

1359–1369

Петр I Кипрский или Пьер I де Лузиньян воцарился как король Иерусалима и Кипра 24 ноября 1358 получив корону из рук отца – не было никаких дворцовых переворотов, да и отец-король вопреки тогдашней традиции не отдал богу душу стараниями ближайших родственников, а вполне себе был жив, хотя и в годах преклонных, да здоровье пошаливало, по какой причине через год он все‐таки и скончался. Так что при этом престолонаследии все получилось мирно, но не без проблем: Кипром Петр действительно правил, а вот иерусалимским королем не более, чем считался, да и это признавалось далеко не всеми и не везде.

Никаких геральдических проблем с передачей короны не предвиделось – хотя у Гуго IV был старший сын от его первого брака, но он упокоился еще раньше отца, и Пьер / Петр стал естественным законным наследником. Как король Кипра, Пьер де Лузиньян впервые был коронован своим отцом в соборе Святой Софии в Никосии 24 ноября 1358 года, как король Иерусалима – в соборе Святого Николая в Фамагусте 5 апреля 1360 года. Но и это не все – так как король вскорости умер, потребовалась повторная коронация, чтобы уж ни у кого не оставалось сомнений в законности власти нового короля. Кипрский хронист, по происхождению грек-киприот Леонтий Махера (Леонтиос Махерас) в своей «Повести о сладкой земле Кипр» утверждал, что Пьер был повторно коронован королум Кипра 24 ноября 1359 года в соборе Святой Софии епископом Лимассола Ги Ибелином – а сведениям этого хрониста нет повода не доверять, так как он служил при дворе и, помимо летописных, был облечен и государственными обязанностями, в том числе и дипломатического свойства, и его заметки весьма подробно живописуют события, происходившие в государстве крестоносцев на Кипре времен правления на острове династии Лузиньянов. А времени правления Петра I посвящена целиком вся вторая книга хроники.

Правление Петра в целом продолжило курс, намеченный его отцом – политическое влияние Кипра если не увеличивалось, то и не сдавало позиций, и территории в Анталии все так же признавали его власть, хотя в своей политике Петр показал себя, скорее, воином, а не дипломатом, и предпочитал решать проблемы мечом, а не переговорами. Главным ратным подвигом короля, вошедшим в историю и производившим наиболее сильное впечатление на современников, стал разгром сарацин и взятие Александрии 29 января 1364 года, правда, никто при этом не заметил, что в отместку за поражение в Дамаске схватили, заключили в тюрьму и казнили шестнадцать ни в чем не повинных францисканских монахов, ведь однозначных событий в истории не бывает. Хозяйство острова – как производящее, так и торговая его часть, развивалось и крепло, Петр активно продвигал свою позицию о радикальном, вдвое, уменьшении пошлин, уплачиваемых кипрскими купцами, впрочем, решительного успеха в этом вопросе не последовало.

Во все время его правления король Петр по‐прежнему высоко ценил рыцарские идеалы. Еще задолго до воцарения, в 1347 году, в бытность его графом Триполийским, он основал свой собственный рыцарский кипрский Орден Меча, и продолжил возглавлять его и после унаследования трона Кипрского королевства. А было новоиспеченному Великому магистру при основании им Ордена Меча всего‐то семнадцать лет…

Как любое другое событие, к коему оказывается причастна венценосная персона, хронисты облачили его в легендарную форму – будто бы Пьер после смерти своего старшего брата Ги в 1346 году и став, тем самым, наследником кипрского трона, имел видение, в котором ему явился Иисус Христос и потребовал возвратить Святую Землю под власть христианских королей. Пьер принял обет крестоносца и основал орден «для привлечения рыцарей доброго нрава к обретению Земли Обетованной, а также бывалых солдат, нуждающихся в спасении своей души».

Времени с той поры прошло много и множество сводов документов навсегда утрачены, вот и об Ордене Меча больше сведений в стихотворной хронике Гильома Машо «Взятие Александрии» («La prise d» Alexandrie») да в дневнике безвестного пилигрима XIV века, но не одно лишь безжалостное время тому виной, что Статуты ордена утеряны – после Петра I, хоть Орден формально существовал до ликвидации Кипрского королевства в 1489 году, продолжателей славной традиции более не нашлось, да ведь и эпоха Крестовых походов фактически завершилась. Но будем справедливы – ведь и во времена расцвета, Орден Меча был крайне малочислен, а состояние в нем было тайным, поскольку отец Петра крайне негативно относился к его намерениям устроить новый Крестовый поход…

Как и его отец, Петр I стал героем многочисленных хроник и исторических анекдотов, о нем писали многие и много – но не об интеллектуале и философе, а о короле-рыцаре, короле-воине. Он был кумиром известнейшего шампанского трубадура Гильома Машо, посвятивший королю рифмованную хронику «Взятие Александрии» (ок. 1370), в которую вошли около 9000 стихов; а куртуазная поэзия Машо приравнивает ратные подвиги Петра подвигам Геракла и Александра Великого. Петра воспевает легендарный Франсуа Вийон в «Балладе о сеньорах минувших дней»: «О, славный король Кипра… («Le Roi de Chypre de renom…»). О нем же пишет Джеффри Чосер в «Кентерберийских рассказах», как о победителе сарацин, взявшем Александрию приступом, но ставшим жертвой заговора своих же вассалов:

 
«О славный Петро, Кипра властелин,
Под чьим мечом Александрия пала!
Тем, что сразил ты столько сарацин,
Ты приобрел завистников немало.
За доблесть ратную твои ж вассалы
Сон утренний прервали твой навек.
Изменчив рок, и может от кинжала
Счастливейший погибнуть человек.»
 

Действительно, жизнь Петра I Кипрского завершилась трагично – его убили в своей кровати во дворце La Cava в Никосии 17 января 1369 года два сеньора, которых он якобы оскорбил, однако отнюдь не завистью было продиктовано их злодейство. В нем причудливо сплелись и политические мотивы, и жажда власти, и порок стяжательства, и любовный треугольник. Канва же произошедшего нам известна от осведомленного в придворных делах Леонтия Махеры:

У Петра I была любовная связь с придворной дамой Жанной Алеманской, вдовой кипрского сеньора Жана де Монтолифа, ожидаемо завершившаяся беременностью последней. И, очевидно, это совершенно не понравилось королеве Элеоноре Арагонской, хотя в те времена у королей заводить бастардов считалось делом вполне обыкновенным. Но Элеонора относилась к этому обычаю иначе. Однажды король, оставив свою даму сердца в интересном положении, отбыл в Европу по делам, а путешествия и аудиенции тогда были делом небыстрым, короля не было на острове почти два года – в 1367–1368 годах, каким случаем не преминула воспользоваться обиженная королева. Жанну, понятное дело, в тот же миг отлучили от двора, как утверждается, подвергли многим мучениям и истязанием, отняли только что рожденного младенца – и судьба его по сей день неизвестна, но о ней легко догадаться, а Жанну бросили на целый год в подземелье крепости в Кирении, а затем, предвидя скорое возвращение короля, заставили постричься в монахини в отдаленном монастыре св. Клары – помимо желания отомстить, у королевы были для того и необходимые полномочия, ибо во время отсутствия короля она оставалась регентом королевства.

А ведь Жанна была у короля отнюдь не единственной, современники проговариваются о множестве королевских метресс, к чему королева относилась вполне терпимо. Брак Петра и Элеоноры был, скорее, политическим союзом, чем любовным, хотя дети в нем периодически рождались, и был рожден уже и наследник трона – тоже Пьер. Но почему‐то именно Жанна вызвала у королевы неутолимую ненависть – и та приняла расплату за всех любовниц короля. Возможно, потому, что Жанна носила потенциального кандидата на кипрскую корону. Возможно, потому, что Жанна была аристократкой, близкой по рангу с королевой, а не какой‐то там простолюдинкой, связью супруга с которой королева могла попросту пренебречь. Возможно, королева знала о силе чувств короля, и опасалась за собственную судьбу – прецеденты ведь бывали. Этого уже узнать невозможно, исторические источники ничего не повествуют в этой связи.

«Добрые» в кавычках подданные не преминули тут же донести королю о произошедшем на Кипре, автором подметного письма был Жан Висконти. Посольство Петра I в Европу оказалась неудачным, союзников он не приобрел, желаемой помощи не получил, а получил нож в спину в своем же королевстве – можно представить себе его душевное состояние. Пьер I написал королеве гневное письмо, полное угроз расправиться с ней по возвращении. Едва появившись на Кипре, король отправился объезжать монастырь за монастырем, добравшись в конце концов и до обители св. Клары, где его ожидает еще один удар – Жанна, видимо, убежденная в греховности своей связи и готовая принять покаяние за нее, отказалась покинуть стены монастыря, хотя и была пострижена в монахини против своей воли. Вне всякого сомнения, король чувствовал, что потерпел полное фиаско.

История любви на этом заканчивается, начинается история подозрений, мести и заговоров, закончившаяся убийством. Король обвинил королеву в том, что она изменила ему с Жаном де Морфу, титулярным графом Эдесским, но суд, состоящий из дворян, осмелился отвергнуть обвинения и оправдал королеву, тем самым фактически обвинив самого короля во лжи. Видимо, Петр I вышел из себя и окончательно потерял чувство меры: в отместку он начал тиранить представителей знати, поддерживавших Элеонору. Начался период исключительной внутренней нестабильности в Кипрском королевстве, и короля до конца дней не покидало предчувствие опасности и угрозы его собственной жизни; как показали дальнейшие события, тому имелись все основания.

И все же, в основе трагической гибели короля лежит не адюльтер – как отмечалось, это дело считалось пусть греховным с точки зрения церкви и морали, но совершенно не порицаемым и принимаемым тогдашним обществом, как должное: к другим любовницам короля никаких претензий не предъявлялось, та же Эшив де Сканделион, связь с которой совершенно не скрывалась, попала во все исторические хроники, но благополучно дожила отпущенный ей век; королеву тоже изобличили в неверности, о чем, по словам хронистов, знали не только при дворе, но и в народе это было любимой сплетней – однако дело кончилось не то, что ничем, а полным оправданием виновницы (!), кстати, и для любовника королевы никаких неблагоприятных последствий не последовало, он остался и при титуле, и при том же положении в обществе, никто не отказал ему от дома. А против короля ополчилась вся кипрская аристократия, и вот почему.

В это время на Кипре сложился конфликт между королем и знатью, то самое состояние, что в наше время называется «расколом элит». Кризис сложился в верхах власти, а такие кризисы идут до полного взаимного уничтожения и разрешаются обыкновенно кроваво.

Во-первых, кипрская знать совершенно не разделяла воинственных планов короля и не находила ничего привлекательного в войнах с неверными за Гроб Господень, тем более, что к тому времени религиозная идея Крестовых походов уже в полной мере изжила себя, а сами войны превратились в банальный передел доходов, земель и власти. Знать же находила затраты на ведение военных кампаний совершенно неоправданными.

Король прекрасно понимал настроение местной аристократии, но не собирался отказываться от военных операций, ведь он до сей поры считал себя верным крестоносцем, а не королем торговцев и крестьян. Разумеется, король был абсолютно искренен в своих убеждениях и отказывался видеть иллюзорность битв за веру – но его вероятные союзники – короли других христианских государств, и его собственная аристократия почитали настроения короля совершенным анахронизмом. Отсюда вторая причина кризиса – ради воплощения собственных рыцарских идеалов, Петр I принялся окружать себя иноземцами, готовыми поддерживать его намерения, а из корыстных побуждений или будучи столь же идейными, как король – тут уж как повезет. Фактическое отстранение их от власти тут же заметили местные аристократы, которые по праву и по закону являлись советниками короля, и весьма были тем фактом обеспокоены.

А Петр тем временем принялся нанимать пришлых людей на военную службу и даже предпочитал ставить их командирами вместо местных дворян. По сути же, эти люди являлись наемниками, а наемники служат не за веру, а за деньги – и Петр раздает им лучшие земли и поместья, и не скупясь выплачивает жалованье. Такое расточительство подданные короля терпеть не собирались, в чем также заключалась одна из причин глубокого внутреннего кризиса.

Но была и еще одна причина, что крылась в самом короле. Петр был взбешен, разочарован и, в немалой степени, напуган и отказом в помощи со стороны тех правителей, кого он почитал своими союзниками, и изменой и неприкрытой ненавистью королевы, и коварными замыслами двора, о чем он не просто подозревал, а доподлинно знал. Его душевное состояние все более скатывалось в параноидальный страх за свою жизнь, и всюду ему мерещились враги. Впрочем, основания тому имелись, и убедительные.

Нельзя сказать, что король не пытался прекратить противостояние с окружающими его аристократами – но попытки были слабыми и неубедительными, и цели не достигли, хотя Петр, фактически обвиненный судом в навете на добродетель королевы, пожертвовал своим верным Жаном Висконти, доносившим ему о неблаговидных поступках Элеоноры – списав свои обвинения, выдвинутые королеве, на лживое донесение, король отдал его под суд, который и заточил беднягу в подземелья тюрьмы в Кирении, и где его вскорости и уморили. Но не сработало, компромисса не получилось, а в результате Петра захлестнула жесточайшая паранойя, когда под подозрение попадают все, просто все, без исключения. Король отдает приказы, и неугодных ему хватают без разбора, без суда и беззаконно бросают в застенки, говорят даже, что он позволяет себе нарушить все нормы приличия и морали в отношении жен и дочерей своих вассалов, наконец, он строит новую тюрьму для заключения в нее своих врагов, и в числе первых туда отправляются его братья.

Махера отмечает, что короля ненавидели все рыцари, а король ненавидел всех рыцарей. Действия Петра, нарушающие взаимную клятву вассала сюзерену и превратившие его в тирана, предоставили вассалам свободу от обязательств и, более того, право свергнуть безумца – под свержением надо понимать заговор с целью убийства короля. И заговор состоялся. Предводителями и вдохновителями заговорщиков стали братья Петра I: принц Антиохийский, коннетабль королевства Кипр Жан де Лузиньян и коннетабль королевства Иерусалим Жак де Лузиньян; подозревали, что и королева оказалась в числе заговорщиков. И в 1369 году Пьер был убит.

17 января 1369 года на рассвете завоеватель Александрии, прославленный король Кипра Петр (Пьер) I Лузиньян был буквально растерзан в своей собственной спальне своими бывшими соратниками и приближенными.

Со смертью Петра I заканчивается блистательный век в истории Кипрского королевства и начинается новый период, значительно более печальный и трудный, связанный с многими поражениями во внешней политике, финансовой зависимостью от других государств, утратой части территории собственного королевства. Заканчивается и эпоха кипрских королей-крестоносцев.

Петр был погребен в церкви Св. Доминика в Никосии. А наследует ему сын Петр (Пьер) II Кипрский, благо другие дети убитого короля родились девочками и порядок престолонаследия был очевиден.

1369–1382

Да вот досада, новоиспеченный король еще совсем мал – ему и десяти лет не исполнилось. Королева Элеонора формально стала править от его имени. Пётр II Кипрский или Пьер II де Лузиньян, получил прозвание Толстого, и не без причин – личные качества Пьера II сделали его прямой противоположностью своему отцу. Неповоротливый, безвольный, капризный, слабый Пьер II не мог серьезно противостоять проблемам, выпавшим на его долю, да и никаким воителем он не был.

Неурядицы в Кипрском королевстве начались прямо во время коронации Пьера II в Фамагусте. По совершенно формальному поводу – кому идти справа, а кому слева в королевской процессии и какое место более приоритетно по части почета, произошла самая крупная ссора между генуэзцами и венецианцами. Формальным поводом для вторжения была ссора после коронации Петра в Фамагусте, во время которой произошли беспорядки и кровопролитие. После торжественного ужина, разногласия между генуэзской и венецианской общинами выплеснулись беспорядками на улицах Фамагусты, что привело к большому количеству жертв. Генуэзцы были признаны виновными, и генуэзские купцы арестованы кипрскими властями. В ответ Генуя организовала карательную экспедицию на Кипр, во главе которой встал Пьетро ди Кампофрегозо, брат дожа Генуи.

Король не только ничего не смог сделать, чтобы погасить конфликт, но и позволил втянуть в него свое королевство, превратив банальный скандал в повод для войны. Масла в огонь усердно подливала королева Элеонора ибо, воспользовавшись скандалом, разом попыталась отделаться от своих деверей Жана и Жака – тех самых заговорщиков, что расчистили Петру II, а точнее – Элеоноре, дорогу к королевской власти на Кипре. Именно с подачи королевы, якобы для того, чтобы поставить на место зарвавшихся венецианцев, генуэзцы вторглись на Кипр, но начали с того, что захватили в плен и юного короля, и саму королеву. От некуда деваться, Элеонора поначалу сотрудничала с генуэзцами, однако затем сбежала к Жану де Лузиньяну, против которого, дабы полностью отстранить того от власти, собственно, и злоумышляла, и нашла все‐таки защиту у прежнего соперника. Впрочем, по окончании войны, по приказу королевы Жана немедленно казнили – такое вот женское коварство.

Вот так конфликт, начавшийся на кипрской коронации как столкновение двух итальянских республик, вскоре превратился в кипро-генуэзскую войну без всякого участия в ней Венеции. Война продлилась всего‐то один год, но стоила Кипрскому королевству великих потерь: оккупации генуэзцами Фамагусты – главного кипрского порта, приносившего основные доходы в королевскую казну; огромной контрибуции, опутавшей Кипрское королевство долгами настолько, что оно уже никогда не сможет от них освободиться и будет попадать во все большую финансовую зависимость от других государств, прежде всего от Венеции и Генуи.

И на внешних рубежах в правление Петра II никаких успехов не случилось, а одни лишь потери: Кипрское королевство потеряло все свои материковые владения в Малой Азии, так как для защиты острова Пётр отдал владения Кипра в Анталии эмиру Теке, подписав мир с турками, и тем самым получил возможность вернуть войско, расположенное в Анталье, на Кипр, а кипро-генуэзская война настолько подорвала экономико-политическое положение королевства, что Кипр полностью лишился какого‐либо влияния на внешнеполитической арене.

Жизнь, тем временем, продолжалась и, несмотря на унизительные условия мира, королю пришлось задуматься о наследнике короны, для чего, как минимум, следовало жениться. Королевский брак, естественно, был совершенно политическим действом; для этого разные соперничающие группы кипрских аристократов и внешних игроков предлагали свои варианты – кто‐то пытался монархическим браком повысить знатность своей фамилии, кто‐то был готов отдать за короля дочь, лишь бы укрепиться на вершине власти, поближе к королевскому трону. Византийские послы надеялись, устроив брак со своей принцессой, восстановить былое влияние на Кипре, но вовремя отказались – участвовать в войне с Генуей Константинополь не имел ни малейшего желания. В конце концов, с целью противостоять генуэзцам, Пьера II женили на Валентине Висконти, третьей дочери герцога Милана Барнабо Висконти. Свадебные торжества и консумация брака состоялись лишь в 1378 году, через два года после заключения брачного договора, но от этого союза детей не было. А еще через четыре года после свадьбы в возрасте 25 лет в 1383 году Пьер II умер, и кипрский трон в очередной раз остался без наследников.

К тому времени и королева-мать Элеонора покинула Кипр, в 1381 году её вынудили вернуться в Каталонию – формально из‐за конфликта с невесткой, фактически же ради окончательного отлучения этой женщины от власти, чье вмешательство в дела государства оказалось столь разрушительным. Однако и на родине Элеонора продолжала плести интриги – получив от короля Педро IV в совместное с архиепископом Таррагонским управление город Вальс, королева и там устроила смуту и мятеж со многими жертвами.

Пётр II умер 13 октября 1382 года во дворце Ла-Кава в Никосии. Поскольку прямых наследников не было, к правлению был призван Жак I де Лузиньян, дядя почившего короля.

1382–1398

Яков (Жак) I Кипрский или Жак I де Лузиньян, четвёртый сын короля Гуго IV и Алисы д» Ибелин, один из младших братьев короля Петра (Пьера) I и дядя короля Петра (Пьера) II, был коронован королем Иерусалима, королем Кипра и королем Киликийской Армении; фактически же власть его ограничивалась одним только Кипром.

После убийства короля Петра I (второго сына Гуго IV) его приближенными, Жак и его старший брат Жан де Лузиньян (третий и четвёртый сыновья Гуго IV) стали регентами при несовершеннолетнем сыне короля Петре II, но в это время разразилась кипро-генуэзская война, в ходе которой Жак, будучи коннетаблем Кипра, успешно оборонялся в Киренее, отражая атаки генуэзцев, и это сопротивление принесло ему в итоге победу. Но король Петр II, совершенно не воин и никакой политик, согласился на унизительные условия мира с генуэзцами, и по мирному договору отдал им наилучший порт Кипра Фамагусту, согласился выплатить контрибуцию, чем совершенно разорил королевство, а в качестве дополнительного условия приказал Жаку покинуть Кипр. Повинуясь королю, Жак прекратил военные действия и в 1374 году отплыл на корабле из Кирении с женой, своей кузиной Эльвис или Элизой Брауншвейг-Грубенгагенской из дома Вельфов, отправившись в Европу. Однако сначала он попытал счастья на Родосе, где искал союзников, но не получил никакой помощи и более того, был арестован генуэзцами и отправлен в Геную, где и пребывал в заложниках почти девять лет. Участь его разделяла его супруга, и там же, в Генуе, родились и все его дети.

Разумеется, Генуя постаралась извлечь из этой ситуации максимальную выгоду. Они отпускали Жака лишь при условии подписания мирного договора, по условиям которого генуэзским купцам предоставлялись дополнительные привилегии для коммерческой деятельности, а город-порт Фамагуста и далее оставался под генуэзским управлением. Разумеется, король Жан, пребывая в плену, был вынужден согласиться на все условия. Но, как оказалось, и на Кипре далеко не все радовались прибытию короля.

При отсутствии на острове королевской власти (Петр II умер, королева Элеонора отбыла в Испанию, а избранный парламентом король Жак находился в генуэзском плену) Кипром управляли двенадцать нобилей, которых совершенно не привлекало уступить власть, пусть даже и законному королю. Так что король Жак, прибыв на остров в 1383 году, не был принят, власть ему не передали, короноваться не позволили, и он поневоле вернулся назад в Геную. Нобили же, во главе с братьями Пероттом и Вильмондом Монтолив, искали возможностей узаконить собственное правление навечно и препятствовали возвращению Жака, считая ситуацию благоприятной для захвата власти в королевстве, но в апреле 1385 года Жак все же вернулся на Кипр и короновался в Соборе Св. Софии в Никосии. Судьба же аристократов, пытавшихся удержаться у власти, была предсказуема.

Надо сказать, что расчет Генуи на покорность бывшего заложника, волею судеб получившего корону на Кипре, не оправдался, и король Жак проводил достаточно самостоятельную политику, хотя генуэзцы и сохраняли привилегии на острове. По всей видимости, король не собирался прощать унижений его заключения и удержания в качестве заложника.

Жак I был хорош собой, являлся заядлым охотником, тонко чувствовал и разбирался в искусстве, но весьма скверно говорил по‐французски – в то время это было редкостью для Лузиньянов, а вот в XV веке станет обычным. Его дети, по словам средневековых авторов, обладали приятной внешностью, были милы и хорошо воспитаны. У Жака и его жены, на французский манер именуемой Элви де Брунсвик, было 14 детей, старший из них, Янус, родился в плену в Генуе, почему и получил свое имя в честь мифического основателя этого города. Он оставался заложником в Генуе и после освобождения своего отца, получил там прекрасное образование и прибыв, наконец, на Кипр получил титул принца Антиохийского, который носил вплоть до восшествия на кипрский престол.

После упокоения Жака I, ему наследовал старший сын.

1398–1432

Янус или Иоанн (Жан) II Кипрскийили Жан II де Лузиньян, как и прочие, носил титулы короля Иерусалима, Кипра и Киликийской Армении, но в действительности правил только Кипром. Его жизнь началась в Генуе, где его отец и мать содержались в заложниках. Янус оставался заложником в Генуе и после освобождения своего отца – стратегически мыслившие генуэзцы намеревались извлечь немалую выгоду после того, как бывший заложник станет королем Кипра. Впрочем, хотя Янус и был заложником, это не означает, что он сидел в мрачных застенках на воде и хлебе: в Генуе его опекал кипрский вельможа Жан Бабин, и Янус получил прекрасное образование, а после смерти отца отправился на Кипр, где и был коронован в Никосии. Янус был красив, высокого роста, полный, имел светлые волосы и носил бороду.

Правление Януса не было ни простым, ни удачным. Король враждовал и с Генуей, и с Египтом, причем обе войны были взаимосвязаны, и в обоих случаях потерпел фиаско, хотя другие правители острова в противостоянии мамлюков и европейских государств старались не принимать ничьей стороны, понимая огромное неравенство сил и стараясь сохранить видимость добрососедских и благожелательных отношений. По большей части, Египет и Кипр формально считались дружественными, но не при Янусе.

Вопреки расчетам генуэзских дожей, покорного короля-сателлита из Януса сделать не удалось. После освобождения он постарался освободиться от зависимости от Генуэзской республики, но ничего не смог противопоставить её флоту, и 7 июля 1403 года был вынужден подписать договор, подтверждающий торговую зависимость Кипра от генуэзцев. Видимо, памятуя об унижениях пребывания в заложниках, Янус решил все‐таки выбросить генуэзцев с острова и в 1402 году осадил Фамагусту – город-порт на Кипре, контролировавшийся Генуей. Губернатор Генуи маршал Бусико, узнав об этом, отправил флот на защиту города – напомним, один из мощнейших ударных флотов того времени в Средиземноморье, на защиту своих кипрских владений, а позже лично возглавил карательную экспедицию – будучи недавно избранным на эту должность, для поднятия авторитета Бусико жизненно требовалась яркая победоносная война, и Янус ему такую возможность предоставил. Дополнительно же Бусико жаждал славы крестоносцев и всеми силами рвался в новый Крестовый поход, не замечая при том, что ранее раздробленные племенным устройством общества силы мусульман теперь консолидировались в мощную империю – халифат, и государство мамлюков в Египте располагало изрядной военной силой. Иначе говоря, эпоха Крестовых походов довольно‐таки давно закончилась, но Бусико признавать этого не собирался. Его намерением, кроме разгрома мятежного Януса, был поход на Александрию Египетскую, столицу мамлюков.