Текст книги "Уиронда. Другая темнота"

Ты надеешься, что Лучана будет в хорошем настроении. И не потащит в Ikea. Может, тоже захочет расслабиться. А еще лучше – уйдет куда-нибудь погулять с подругами.

Но дома тебя встречают ледяной поцелуй и холодные глаза – она явно не в духе.

– Привет, любимая. Как твой день? – ты пытаешься разрядить обстановку.

– Пфф, ничего хорошего. Сходила в три фирмы, без толку.

Она дуется, словно обиженный ребенок, вокруг глаз – темные круги. После того, как вы съехались, она подурнела, перестала за собой следить? Или это тебе только кажется?

Прекрати думать о заднице Ирен.

– Эй, ничего страшного, – ты выжимаешь свою лучшую улыбку. – Нужно просто поискать еще немного.

Лучана колет тебя взглядом.

– Ага, конечно, тебе легко говорить… У тебя-то есть работа, хотя бы стажировка…

Приехали. Как же это задолбало. Если не перестанешь жаловаться, что не можешь найти работу, я тебя с балкона скину, ей-богу. Полетишь у меня с четвертого этажа вверх тормашками, понравится тебе, как думаешь?

Ты не хочешь ссориться.

Совсем не хочешь.

Но вы ссоритесь.

И очень сильно.

* * *

Вы бросаете друг другу громкие обвинения, как много лет назад, когда были почти детьми.

Потом Лучана, рыдая, убегает на кухню. Грохочет кастрюлями, швыряет разделочные доски. Через несколько минут ты подходишь к ней, она стоит у плиты; обнимаешь ее за талию и целуешь в шею.

– Ну прости, милая, – шепчешь ты ей на ухо. – Давай не будем ссориться, давай проведем выходные спокойно? Я очень этого хочу. Пожалуйста.

Лучана расслабляется и что-то мурлычет в ответ. Ты смотришь ей через плечо на сковородку.

В озере масла плавают прозрачные лодочки лука и шипят темные зерна.

Лучана готовит рис Venere.

Мышиное дерьмо.

Пыль и папки.

Копир.

Гребаная комната для ксерокопирования и страшное лицо на листе бумаги, о котором ты якобы забыл, как о неприятном поручении, снова начинают дергаться в складках мозга, словно беспокойно спящий человек.

* * *

В субботу ярко светит солнце, и ослепительно синее небо, очищенное от облаков ночным ветром, как рана, зияет в углу окна, который видно с кровати.

Десять тридцать четыре – мигают на радио-будильнике цифры цвета раскаленной лавы.

Тебя будит запах кофе, воробьиный щебет на балконе и мелодия заставки местного телевидения. На кухне хлопочет Лучана, напевая что-то себе под нос. Видимо, крепкий сон и секс (скорее необходимый для примирения, чем вызванный неистовой страстью), привели ее в хорошее настроение.

Но сам ты чувствуешь себя просто отвратительно. Как будто то, что происходило, ты делал, когда спал, но с открытыми глазами, и вообще, это был даже не ты, а кто-то другой. Суставы и шея болят, мышцы ног сводит, словно после пробежки, в голове мельтешат обрывки приснившегося кошмара – дома́, темнота, бегство по лужайке, замусоренной обрывками бумаги и окурками.

В офисе от кого-то заразу подцепил, наверняка у меня грипп, проносится в твоем неясном сознании. Лежа на спине, думаешь, не попросить ли Лучану принести завтрак в постель – пожалуйста, кофе и тахипирин, любимая, спасибо, – но мочевой пузырь решает иначе.

Ты ворочаешься в кровати.

Ободренный энергичной утренней эрекцией член упирается в резинку боксеров и матрас: при соприкосновении чувствуется жжение, и это раздражает. Ты тяжело вздыхаешь, немного постанывая.

Встаешь на паркет и подходишь к шкафу с зеркальной дверцей. Осторожно снимаешь боксеры, спускаешь их до колен и смотришь на отражение измочаленного члена.

– Черт! – восклицаешь ты и смеешься, хотя на самом деле ничего смешного нет, но ты смеешься все громче.

Горьким смехом.

Что произошло? Ты пытался трахнуть бешеного гиббона в жопу?

Вряд ли несколько минут секса в миссионерской позе, которым вечером ты занимался с Лучаной, довели твой член до такого жалкого состояния.

Головка распухла и стала пурпурной, а уздечка блестящей и вытянутой, как медная проволока, крайняя плоть покраснела, будто ее шлифовали напильником, чтобы заострить кончик. До обмякших яичек, которые словно умоляют опустить их в холодную воду, больно дотрагиваться. От волосатого лобка до головки члена тянется полоса засохших красно-коричневых пятен.

Ты наклоняешь голову, чтобы получше их разглядеть, и чувствуешь металлический запах, который ни с чем не спутать: кровь. Но порезов и ранок нет.

– Любимый, ты не спишь? Ты меня звал? Кофе только что сварился, – доносится из кухни голос Лучаны.

У нее месячные? Нет. Кровь точно не ее. Значит, его? Из его тела? В голове мелькают отвратительные картинки, в слюну словно насыпан песок: бесконечное хождение по врачам, обследование простаты, неприятные процедуры, капельницы, твое худое безволосое тело распростерто на белых простынях…

– Я плохо себя чувствую, – отвечаешь ты, натягивая трусы. Ткань трется о мошонку, ты вздрагиваешь. Широко расставляя ноги и придерживаясь за стену, идешь по коридору в ванную, суставы похрустывают. – Я сейчас!

Запираешь дверь, подходишь к раковине, смотришь в зеркало.

Три уродливые царапины бороздят шею от кадыка до ключицы. Они несвежие, уже слегка потемнели, и, наверное, появились, пока ты спал. На груди два синяка размером с пятицентовики – откуда они взялись, ты даже не представляешь. Раньше можно было бы все списать на укусы Лучаны – она любила царапаться, а в позе наездницы превращалась в ассирийско-вавилонского демона, но эти времена давно ушли и вряд ли вернутся.

Ты наливаешь холодную воду в биде и опускаешь в нее семейное достояние, обмывая его успокаивающим интимным мылом из ромашки. Вода становится розовой. Ты осматриваешь член, но на нем заметно лишь небольшое покраснение. Бережно промакиваешь кожу полотенцем и надеваешь свободные шорты, так лучше.

– Любимый, все в порядке? – спрашивает Лучана. Ее голос пробирается по коридору и просачивается в ванную через непрозрачную стеклянную дверь.

– Да. Да, иду.

Ты приходишь на кухню; Лучана, сидя за столом, рассеянно смотрит новости. Сквозь пар от чашки кофе с молоком она замечает три параллельные полоски на твоей шее.

– Эй, это у тебя откуда?

Ты пожимаешь плечами.

– Сам не знаю. Видимо, поцарапался во сне. У меня, похоже, грипп, все тело ломит.

– Бедный… Я слышала, как ты ночью ворочался. М-да, видок у тебя еще тот.

– Спасибо, спасибо большое, дорогая.

Пытаешься изобразить улыбку. И про себя добавляешь: ты еще мой член не видела.

Но об этом лучше не говорить. Целуешь Лучану в голову и садишься перед маленькой чашкой, в глазах нездоровый блеск, колени не гнутся.

– Я, наверное, позавтракаю и снова лягу в кро… – начинаешь говорить ты, но кухня, стол и все окружающее пространство вдруг куда-то пропадают. Остается только маленький четырнадцатидюймовый экран, где диктор местного телеканала в чудовищной блузке цвета фуксии читает очередную новость, и фотография молодой девушки в правом верхнем углу.

Молодой девушки, которую ты знаешь.

Ирен. Шикарная задница.

Краем уха ты слышишь обрывок последней фразы: ЖЕЛОМ СОСТОЯНИИ ПОСЛЕ ЖЕСТОКОГО НАПАДЕНИЯ.

– Сделай громче, громче, громче! – твой голос срывается на крик, к горлу подкатывает комок.

– Андреа, что с тобой? – Лучана берет пульт и увеличивает громкость. Она смотрит на тебя, как на сумасшедшего. Говорит что-то еще, но ты не слушаешь.

– Тихо! Я ее знаю… – шепчешь ты, пока на экране мелькают кадры – улица, дом, мрачный двор, гараж, разбросанные железяки, приоткрытая дверь котельной, качающие головами люди; у серого Yaris не закрыта дверца, рядом валяются туфли – один каблук сломан и смотрит в небо, как дерево, в которое попала молния. Голос диктора, немного в нос, с сильным пьемонтским акцентом, лишен всяких эмоций:

«Тридцатилетняя Ирен Ару подверглась нападению и изнасилованию во дворе собственного дома, в жилом районе на окраине Турина. Вчера вечером она вернулась из центра города, вышла из машины, чтобы открыть гараж, и тут на нее набросился неизвестный и затащил в небольшую котельную многоквартирного дома. Там он избил жертву и изнасиловал с жестокостью, поразившей сотрудников органов правопорядка и жителей этого относительно спокойного района региональной столицы. Об исключительной жестокости говорят ужасные следы укусов и ударов».

Потом берут короткое бессмысленное интервью у старушки с морщинистым лицом, на котором застыла гримаса вечного недовольства: «Такая хорошая девушка, я не знаю, куда мы катимся, что будет дальше, а если они будут пускать всех…»

Ты хватаешься руками за щеки, все вокруг плывет, Лучана в ужасе закрывает рот рукой. Голос на заднем плане рассказывает подробности изнасилования.

«Очевидно, девушка отчаянно защищалась, царапаясь и пытаясь ударить напавшего каблуком своей туфли; худшее не случилось только благодаря вмешательству соседа, которому показалось странным, что машина открыта, а двигатель работает. Преступнику удалось скрыться с места происшествия. Он перелез через забор и побежал в сторону находящегося поблизости парка Маддалена. Синьор де Ризи, который спугнул нападавшего и видел, как тот убегал, сегодня утром согласился пообщаться с нами».

На экране крупным планом лицо синьора де Ризи, героя момента. Румяные щеки, жидкие усики, простодушный взгляд – такого не испугается даже декоративный кролик.

– Я вышел из дома и позвал девушку… Синьорину Ару, а этот человек выскочил из котельной. Мне не удалось толком ничего разглядеть, лицо казалось каким-то темным, было чем-то закрыто, только глаза блестели… Думаю, этот человек не европеец. Я закричал, и он побежал, очень быстро, а потом, как человек-паук, ей-богу, просто перелетел через забор, раз – и нет его…

Интервью заканчивается, и на переднем плане снова появляется фотография Ирен.

«Жертва, все еще находящаяся в шоке, в тяжелом состоянии госпитализирована в больницу Молинетте. Угрозы жизни нет. Расследование уже начато, следователи допросят пострадавшую, как только ей станет лучше. Надо сказать, что в этом районе отношения между представителями стран, не входящими в Евросоюз, и итальянцами становятся все более напряженными…»

Ты встаешь и выключаешь телевизор.

– Кто это? – удивленно спрашивает Лучана. – Ты правда ее знаешь?

– Да, мы работаем вместе, – бормочешь ты. – Я… Я разговаривал с ней вчера вечером, перед тем, как пойти домой…

– Какой ужас… Бедняга.

Ты проводишь пальцами по своей груди. В царапинах на теле и ссадинах на члене чувствуется вялая пульсация, словно ленивый свет далеких звезд. В голове засела абсурдная мысль. И плавает в розоватом облаке, как в воде биде.

Я бы такое с тобой сделал, шикарная задница… Затрахал бы до смерти, Господи прости.

Лучана встает, подходит к тебе; в голосе слышатся сочувствие и забота:

– Андреа, ты неважно выглядишь…

– Да. Мне так плохо, да еще эта новость…

От подступившей тошноты ты сгибаешься пополам. Выходные испорчены. Ты думаешь о том, о чем лучше не думать, в голову опять лезут безумные мысли. Комната для ксерокопий, за копиром клацают чьи-то острые кривые зубы, твое лицо на фотографии напоминает гнойную чернильницу.

– Давай я вызову врача, малыш?

Лучана тащит тебя в комнату, помогает снять рубашку от пижамы; она явно переживает.

Ты сомневаешься.

– Нет, не стоит. Само пройдет. Просто надо отлежаться.

Ты идешь по коридору, сужающемуся, как нора, а перед глазами плывут картинки, где вы с Лучаной отдыхаете в Греции; потом они сменяются черными лицами, которые, ухмыляясь и пуская слюни, изучают тебя косыми глазами.

Ты погружаешься в скрипучие объятия матраса, Лучана укрывает тебя одеялом. Откуда-то издалека доносится ее голос:

– Сейчас приготовлю чай и принесу тахипирин, хорошо? Лежи, не вставай.

Лежи – а у меня есть выбор?

Но не прошло и полминуты, как ты чувствуешь, что вставать все-таки придется. Еще никогда в жизни тебе не было так плохо. По пищеводу поднимается жгучая волна.

И вот ты уже в туалете, склоняешься над унитазом, извергая сладковатые комки какой-то гадости, которые не имеют отношения к тому, что съедено накануне. Кажется, это не закончится никогда. Сквозь пелену слез пытаешься разглядеть содержимое желудка, а едкий запах желчи вызывает новые приступы рвоты.

На дне унитаза в желтоватой жиже плавают горошины.

Что это такое? Изюм? Шоколадные шарики?

Ты срыгиваешь, мышцы шеи сводит судорогой. Все зубы болят – и резцы, и коренные. Будто жевал кусок поролона. Сил совершенно нет. Только бы доползти до кровати. Погрузиться в небытие. Умереть. Поспать. Поспать, и, может, увидеть сон. Хотя нет. Лучше не надо. Еще только кошмара тебе не хватало.

Лучана, ты где? Мне плохо.

Шаги. У тебя за спиной.

– Вставай, осторожнее. Пойдем в постель. Я вызову врача. Давай.

Это Лучана? Или Ирен? Униженная, с распухшим от ударов лицом, выбитыми зубами, порванными колготками, в убогой котельной дома на окраине…

Прежде чем подняться и нажать на слив, в желтой рвотной массе на дне унитаза, которую твой организм произвести просто не мог, ты видишь странные волокна; они плавно колышутся и вытягиваются, как плохо перемешанные в ведре капли краски.

Черные нити такого хищного, такого едкого черного цвета, что ты втягиваешь голову в плечи, несмотря на боль в шее.

Черные, как гнилая желчь, как кишки заброшенного угольного карьера.

Черные, как сажа.

Черные, абсолютно черные, как чернила.

* * *

– Сезонный грипп во всей красе, – с невозмутимым видом заявляет врач после недолгой пальпации твоего живота холодными, словно ледышки, пальцами. Ты не говоришь ему ни о царапинах, ни о странном раздражении на члене, которое начало проходить. – Соблюдайте постельный режим и пейте больше воды. Если в понедельник жар не спадет, вызовите врача… От рвоты принимайте Пласил…

Всю субботу ты валяешься в кровати, ворочаясь с боку на бок и чувствуя жажду – ты обезвожен, высох, как старая оленья шкура. Лучана сетует, что в такую хорошую погоду вам приходится сидеть дома, а можно было бы погулять.

Тебе плевать и на погоду, и на прогулку. Из головы не выходит Ирен

(жертва, все еще находящаяся в шоке),

и ты хотел бы позвонить какому-нибудь коллеге, чтобы узнать, как у нее дела. Но у тебя нет ни одного номера телефона, ты ни с кем не сблизился за два месяца; в офисе никто не уверен в своем будущем, все думают только о собственных проблемах, и, отработав восемь часов, молча расходятся по домам. Придется ждать понедельника. А можно было бы навестить Ирен в больнице, принести ей букет цветов. Хотя, наверное, она спит под львиной дозой снотворного и болеутоляющих.

Ты дремлешь.

Порой утопая в объятиях сладкого сна.

Вечером тебе настолько лучше, что ты встаешь с постели, идешь в гостиную и садишься на велюровый диван. Только голова еще немного побаливает.

– Смотрите-ка, кто к нам пришел, наш больной, – говорит Лучана, но в ее словах нет ни намека на чувство. Одна скука. – Что приготовить на ужин?

– Ничего, у меня в животе еще не успокоилось. И эта история с Ирен, не могу поверить…

– Да, мой хороший, конечно, ужасно, такая милая девушка… – тебе кажется или в голосе Лучаны звучит ревность? – Но поесть все равно надо, – сразу меняет тему Лучана. Она не понимает, что ты чувствуешь. И тебе вдруг становится ясно, что вашим отношениям пришел конец, что поезд катится под откос. – Ты со вчерашнего дня ничего не ел. Сырный суп будешь?

Ага, спасибо, и хрена добавить не забудь, хочешь сказать ты, но просто киваешь и включаешь телевизор. Лучана уходит на кухню.

– Надеюсь, завтра тебе станет лучше, – кислым голосом шепчет она. И начинает готовить.

Ты щелкаешь пультом, пытаясь найти выпуск новостей. Но об изнасиловании больше не вспоминают – по всем каналам говорят лишь о пожаре в роскошном здании «Торино-Бене», где огонь уничтожил дорогие гобелены, черт бы их побрал. Конечно, кого интересует судьба несчастной девушки! Гобелены куда важнее.

Не надо лицемерить, думаешь ты, чувствуя укор совести. Если бы вы были незнакомы, тебя бы это так не волновало, правда?

– Дорогой, суп готов!

С ума бы не сойти от счастья.

Все тело невыносимо ломит.

Ты идешь на кухню, вяло ешь, голова кружится.

Лучана наблюдает, с каким выражением лица ты черпаешь ложкой безвкусную жижу, и предлагает посмотреть фильм. Ты соглашаешься. Очень хочется спать, и, хотя ты весь день провел в постели, бороться с желанием снова прилечь на диван нет сил.

Примерно в полдесятого, посмотрев больше часа историю о сказочном мире Амели (как ты продержался так долго?), ты впадаешь в спасительное оцепенение и сказочный мир своих кошмаров.

Сквозь дрему чувствуешь, что Лучана смеется и щекочет твои ноги, которые ты положил ей на колени, когда садился на диван. Тебе хочется пнуть ее, сказать, чтобы она заткнулась, но кошмар берет верх над реальностью, превращая ее в усталый, то стихающий, то нарастающий гул грязной окраины ночного Турина.

Какая-то непреодолимая сила переносит тебя на самый север мегаполиса, где растут лохматые платаны с когтистыми ветками, а из трещин в асфальте торчат ядовито-зеленые сорняки, как редкие волосины, оставшиеся у пациента после химиотерапии. От жуткого холода зубы у тебя начинают стучать, выбивая ритм, словно обезумевшие кастаньеты.

Клак-клак-кла-кла-клак!

Ты стоишь босиком и дрожишь, озябший и удивленный. Окна заброшенного производственного склада с разбитыми стеклами улыбаются тебе, как щербатые рты с выбитыми в драке зубами. Ты знаешь это место, в детстве играл здесь в войнушку со своим братом и соседскими пацанами. Кто-то рассказывал, что в семидесятые тут погибли несколько рабочих, причем с ними случилось что-то ужасное. Спущенный желтый мячик, похожий на череп, смотрит на тебя пятиугольными глазницами. Ты пинаешь его и чувствуешь прикосновение дряблой мокрой резины.

Потом подходишь к зданию, черный силуэт которого чернеет на черном небе.

Из стены по желобу вытекают густая жидкость и волны крика. Да. Там кто-то кричит. Человек. Он кричит от боли. И от страха, что боль станет еще сильнее. Он в этом не сомневается. Кричит, потому что слышит, как ты подходишь к огромной раздвижной двери в заброшенный склад, потому что шаги твои предвещают недоброе, потому что не хочет умирать.

Но во сне ты знаешь – он умрет, умрет ужасной смертью. Видеть это невозможно, и ты пытаешься закрыть глаза руками и проснуться, но что-то похожее на два сухих листка падает тебе на щеки. Картинка не исчезает. Ты касаешься скул, берешь в руки две тонкие мембраны, два гнилых полумесяца и изучаешь их. Через несколько секунд понимаешь, что это твои веки. А без век ты вынужден смотреть, влекомый любопытством и отвращением. Ты хочешь смотреть.

Крики прекращаются. Из желоба льется звон. Мраморная плитка неба разбивается на кусочки, а между ними проступает маслянистый серебристый небосвод. Какая-то сила давит на наш мир, на вселенную-зомби и пытается поглотить реальность, где ты бултыхаешься столько лет.

Ты хочешь вернуть веки на место, вставить их, как контактные линзы, но понимаешь, насколько это бессмысленно. Тебе не страшно, скорее – противно, и ты выбрасываешь их в илистую лужу. Понимая, что это всего лишь сон. Откуда-то, как из старой музыкальной шкатулки, доносится саундтрек к «Амели».

Дверь в помещение (вместо ручки – моток железной проволоки, грохочущей в ночной тишине), медленно-медленно открывается, и твой взгляд, притянутый какой-то неведомой силой, устремляется внутрь.

Там все уставлено станками и ваннами для приготовления химических смесей; никого нет. Ты останавливаешься на пороге, разглядываешь тени, принюхиваешься.

И чувствуешь запах.

Какой омерзительный сон.

От запаха, щекочущего нос, у тебя начинают течь слюнки, а живот голодно урчать. Все вокруг сразу перестает казаться ужасным и пугающим. Ты ухмыляешься. Похоже, кто-то готовит мясо на гриле или поджаривает на сковороде бекон.

Странно – запах такой манящий, сильный и реальный, во сне так не бывает…

Неужели это Лучана что-нибудь готовит на завтра?

Ты не можешь проснуться. Боже правый, ты просто не можешь проснуться.

Откуда-то снизу, из большого бака, наполовину скрытого станком, напоминающим обезглавленного японского робота, доносится шипение. Ты перешагиваешь через порог.

Спрашиваешь:

– Здесь есть кто-нибудь? – а потом добавляешь идиотскую фразу. – Можно бутерброд с бекончиком?

В ответ у самого твоего носа раздается низкий голос, который становится все тише и тише, пока не переходит в шипение, и ты слышишь нелепые, непонятные слова:

– Это пригород зла. Здесь случаются плохие вещи, здесь внутри человека могут вырасти глаза. Здесь земля питается асбестом, а среду удобряют опухоли и раны; это единственные боги, которым здесь поклоняются…

Ты делаешь пару шагов, но в нескольких метрах от погруженного во тьму входа в помещение, откуда пахнет грилем и сочными отбивными, мозг вдруг решает, что туда тебе не надо. Дверь начинает трястись и захлопывается с резким грохотом. За секунду до этого ты улавливаешь в темноте, справа от тебя, какое-то неясное движение и при свете луны, висящей за твоей спиной, успеваешь увидеть растянутый в улыбке рот с длинными кривыми зубами, битком набитый беконом, и два уставившихся на тебя белых глаза без век.

В этот момент пузырь внезапно обрушившегося на тебя слепого страха взрывается. И вот ты уже летишь на диван сквозь залитые золотыми вспышками умирающего заката мягкие облака, на которых сидят юные обнаженные девочки и облизывают свои соски.

Ты разглядываешь их, улыбаешься и чувствуешь, как член приходит в волнение. Недовольная Лучана трясет тебя за плечо, диван проваливается в какую-то патоку, и ты просыпаешься в собственной гостиной.

– Андреа, фильм закончился. Да уж, с тобой так весело смотреть – уснул еще на середине… Пойдем спать…

Спать больше не хочется.

* * *

Утром в воскресенье время едва ползет, как крыса, которая завязла в клее. Ты пытаешься прийти в себя, но плохое настроение Лучаны мешает взбодриться. Слава богу, днем ей звонит подруга.

– Андреа, я пойду прогуляюсь с Арианной по виа Рома, раз ты плохо себя чувствуешь. И потом, наверное, тебе захочется посмотреть футбол…

Ты стараешься не показывать своего ликования.

– Конечно, иди. Извини, я тоже надеялся, что выходные пройдут повеселее, но мне действительно так плохо…

– Не переживай, я к ужину вернусь. – Она целует тебя в щеку, без всякого чувства. – До встречи.

Ты валяешься на диване, слушаешь футбольную аналитику перед игрой, проверяешь, в порядке ли член – в порядке, смотришь, как твоей команде забивают три безответных мяча, материшь судью, дремлешь, просыпаешься, идешь в туалет и до возвращения Лучаны даже успеваешь быстренько подрочить, включив видео из раздела «лесбиянки» на Pornhub – просто хочешь убедиться, что агрегат работает.

Работает.

Вы проводите приятный вечер. Лучана в хорошем расположении духа, она ходила по магазинам – ты не упрекаешь ее в том, что сейчас для этого не лучшее время. Сексом вы не занимаетесь, но валяетесь в постели и обнимаетесь, как раньше.

Все не так плохо, думаешь ты. Жизнь наладится, надо просто смотреть на вещи позитивнее…

Незаметно подбирается утро понедельника, пора идти в офис; в животе все еще булькотня, но голова легкая. Ты завтракаешь с опять недовольной Лучаной, которая собирается отослать свое резюме в компанию «Адекко», с раздражением перечитывает его, как египетскую Книгу мертвых, и жалуется, жалуется, жалуется.

– Увидимся вечером, хорошего дня.

Ты надеваешь вельветовую куртку и закрываешь за собой дверь.

Выходя из машины на парковке у бизнес-центра, возвращаешься мыслями к Ирен, ее пятничному предложению выпить кофе или аперитив, как раз за несколько часов до случившегося с ней кошмара…

Проходишь через турникет и прощаешься с солнечным светом, который, если все будет хорошо, увидишь снова только через восемь часов.

В коридоре встречаешь сотрудников отдела, где работала Ирен: с понурым видом, как побитые собаки, они молча проходят мимо, а двубортные пиджаки и галстуки делают их похожими на участников похоронной процессии.

– Извините, – останавливаешь их ты, с трудом подбирая слова. – Я слышал об Ирен, как она?

Тот, который помоложе остальных, качает головой и опускает глаза, не в силах выдержать твой взгляд. Кажется, он вот-вот расплачется, и ты начинаешь переживать, вдруг вопрос был задан неделикатно.

– Плохо. Мы мало что знаем… – он долго молчит, а потом шепотом добавляет. – Но этот ублюдок ее просто уничтожил. Мать Ирен звонила нашему шефу и сказала, что он ее… изуродовал. Откусил нос и искусал все лицо… Придется делать много операций. Я бы этому уроду яйца оторвал. И пусть подыхает от потери крови.

Ты хочешь сказать что-нибудь подходящее к случаю и вдруг начинаешь чувствовать в зубах, царапинах на груди и яичках слабую пульсацию. Поэтому выдавливаешь только:

– Ужасно. Мне очень жаль.

Сотрудники молча переглядываются, опустив головы и нервно курят. Видно, что внутри у них все бурлит от ярости и непонимания. Ты заходишь в open space и спрашиваешь себя, смотрели ли эти парни хоть раз на задницу Ирен с такой же жадностью, как ты.

В офисе чувствуется гнетущая атмосфера, и даже свет приобретает кисло-зеленый оттенок. Люди обсуждают шокирующую новость, переполошившую вашу небольшую фирму. Кто-то смотрит на тебя, но сразу торопливо отводит взгляд. Из мастерской пахнет охлаждающей жидкостью, бензином и залитыми двигателями.

Ты доходишь до технического отдела, но не успев сесть за стол, замечаешь, что в комнате для ксерокопирования горит свет.

– Вот те раз. Доброе утро!

Никто не отвечает. Но свет гаснет. В тот же миг копир начинает дребезжать, и ты видишь, как его лампа расчерчивает потолок белыми полосами – словно лазер из научно-фантастического фильма.

– Эй, к-кто т-там? Это не смешно, честное слово… Вы слышали, что случилось с Ирен из отдела закупок?

Твой голос разносится по офису, как молитва по огромной церкви. С мольбой, спрятанной между строк.

Ты оглядываешься вокруг: коллеги еще не пришли. Ты один. И даже еще не включил компьютер. Понедельник – идеальный день, чтобы воспользоваться гибким графиком. Похоже, даже жирдяй Франческини, который всегда приходит в рань раньскую, решил сегодня поспать подольше.

Страх снова, как в пятницу, бросается на тебя, вонзая когти в загривок.

Не будь ссыклом. Это просто розыгрыш. Сходи посмотри.

В комнатке опять горит свет. Копир не шевелится.

– Ха-ха, очень смешно.

Ты кладешь сумку с ноутбуком на стол и решительно подходишь к двери. Заглядываешь в комнатку.

Там никого нет.

Обшариваешь взглядом все внутри, и тихонько присвистываешь.

На полу, рядом с копиром, лежит куча крошек, кусочков глазури и клочки целлофанового пакета.

Чуть дальше – кулич Galup, который валялся тут много лет. От него осталось меньше трети. Да, здесь кто-то неплохо перекусил…

Ты осторожно подходишь к нему и касаешься сухаря кончиком ноги, будто это большое мерзкое насекомое.

Мышь. Ты помнишь, кто-то говорил, что в прошлом году уборщицы нашли в архиве мертвую крысу?

Но все же это странно – если только в подвалах офисного здания не водятся крысы размером с ротвейлера. Ты уставился на кулич и не можешь отвести глаз. Представляешь себе, как сорвавшийся с цепи, обезумевший от голода зверь разрывает упаковку и набрасывается на добычу, а по полу рассыпаются крошки, изюм и цукаты.

Но больше всего пугают следы от укусов – слишком широкие челюсти, слишком много зубов. На засохшем желтоватом тесте кое-где видны чернильно-черные пятна.

В голове тут же мелькает картинка – ты склоняешься над унитазом, нос в нескольких сантиметрах от вонючей жижи.

Что, черт подери, происходит?

Офис начинает кружиться.

Вдруг на твое плечо опускается костлявая рука.

Ты вздрагиваешь и оборачиваешься, уверенный, что сейчас увидишь нечто ужасное,

обитателя комнаты для ксерокопирования?

сердце уходит в пятки, и ты вскрикиваешь.

Оказывается, это твой шеф.

– Я… Вы меня напугали, – объясняешь ты и, показывая на беспорядок, говоришь. – Это, наверное, мышь…

Потом пытаешься успокоиться и улыбнуться, но выражение лица начальника тебе мешает. В нем вдруг проступает что-то живое и человеческое. Куда-то подевались и высокомерие, и ледяной взгляд, с которыми он обычно разговаривает с подчиненными. Верхняя губа нервно подергивается, как желе.

– Все в порядке?

Ты знаешь, что не в порядке. Что случилось нечто ужасное. Ты понимаешь это по его лицу, по тому, как он проводит рукой по лбу – словно желая убедиться, что существует и состоит из плоти и костей. Беззвучно открывает рот, шевеля дряблыми губами, будто пойманная рыба – раз, два, три, и, наконец, с трудом выдавливает несколько слов:

– Франческини умер. Его убили. Убили.

Он улыбается растерянной улыбкой, видимо, сам все еще не верит своим словам. Потом смотрит на пустое рабочее место, где в рамке стоит фотография тучного мужчины средних лет, обнимающего жену и детей – твоего коллегу, который постоянно доставал тебя во время стажировки. Ты не знаешь, что сказать. И ничего не чувствуешь. Просто стоишь с открытым ртом, слушаешь шефа, а сам словно летишь в пропасть.

– Боже. Боже мой. Сначала Ирен Ару, теперь это… Он пропал в субботу вечером – вышел из дома за сигаретами и не вернулся. Жена сообщила в полицию. Сегодня утром, около четырех, его нашли на заброшенном промышленном складе. Похоже… Похоже, что его… Боже мой, это ужасно… Похоже, его сожгли. Сожгли заживо.

Я бы изжарил тебя на твоем собственном сале, жирная свинья.

Можно бутерброд с бекончиком?

Что происходит? Ты смотришь кино? Или это все еще сон – сборные стеллажи, гриль, холод, – а ты спокойно дремлешь на диване, завернув ноги в плед Лучаны?

Сознание отказывается объединить обрывки мыслей в единое целое, в голове пустота, она образует туннель, как будто ты смотришь в бинокль с обратной стороны; голос шефа отодвигается и звучит откуда-то издалека. Ты почти отключаешься от реальности, спотыкаешься, тело оседает на пол, все темнеет, сквозь туман чувствуешь, что шеф подхватывает тебя за подмышки и усаживает на мягкий стул. Проваливаешься в пустоту на пару минут, а когда начинаешь приходить в сознание, сначала видишь себя плавающим в цистерне, полной грязи, а потом, пульсируя в черепе, появляется картинка балкона и, наконец, встревоженное лицо шефа.

– Андреа, с тобой все в порядке? Ты… ты так упал, что у меня сердце екнуло. Слышишь меня?

– Д-да, в порядке, извините, – мямлишь ты, но это неправда, ты не в порядке, ты весь в поту, и от тебя воняет так, будто ты не мылся несколько недель.

– Скоро придут полицейские, они хотят задать несколько вопросов… – продолжает шеф. – Мне нужно в правление, Андреа. Ты уверен, что я могу оставить тебя одного?

– Да, конечно, идите, не переживайте, – отвечаешь ты.

– Сиди, не вставай, тебе надо прийти в себя, ты потрясен…

О, вы даже не представляете, насколько я потрясен, думаешь ты. Понятия не имеете, мой дорогой.