Текст книги "Жизнь без печали"

Жизнь без печали
Марина Тюленева

© Марина Тюленева, 2017

ISBN 978-5-4485-6431-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1978

Заведующая облоно сказала своей секретарше:

– Если Куминов подошел, пусть зайдет.

Куминов зашел в ее кабинет.

– Здравствуй, Саша, присаживайся. Я обещала твоей матери тебя устроить, но ты не обольщайся, я хочу тебя наказать. Связь с собственной ученицей непростительна, Саша. Если бы скандал раздули, Екатерине пришлось бы нелегко, а она этого не заслуживает. Поэтому, Саша, поедешь ты работать в деревню.

– Какую?

– Не бойся. Сильно далеко я тебя не зашлю. В овощесовхоз, он рядом. И на сельских учителей бронь оформлена в военкомате. На этой же неделе уезжай, чтобы перерыва в работе не было. Надо отвечать за свои поступки, хоть так. Да, самое главное, школа там восьмилетняя. Я уж надеюсь, там то ты не наследишь.

– Я понял, тетя Настя. Спасибо. У меня одна просьба. Девочку эту, Иру. Там завуч такой ужасный, Серафима Григорьевна, она ее замучает. Помогите, пожалуйста.

– Благородно. Но не бойся. Серафима Григорьевна уходит на заслуженный отдых.

– Почему? Среди учебного года?

– Видишь ли, Саша. У Иры тоже есть мама, она полшколы разнесла. Не поверишь, Серафима Григорьевна публично извинялась перед твоей пассией.

– Анна Сергеевна одолела Серафиму?

– Конечно, Ильинская тоже член партии, она депутат и главный диспетчер стройтреста. Сазонов рассказывал, что ему в танке не было так страшно, как перед Ильинской. Серафима, конечно, совсем рехнулась на старости лет, грозила девчонку за потерю девственности из комсомола исключить. Дела никакого не существует и Кате неприятности не грозят. Твоя подружка так все и отрицала, хотя говорят, ее Серафима до истерики довела, еле отпоили. Девчонка, какая-то одноклассница Ильинской, которая все слухи и разнесла, от своих слов отказалась. Сказала, что сама в тебя влюбилась и решила так отомстить. Вот и все. Получился просто злой навет. Иди, Саша и приступай к новой работе.

– Спасибо, тетя Настя.

– Да, Саша, – сказала заведующая, когда Куминов уже был в дверях – Запомни, пожалуйста, ты в первую очередь человек, а не племенной бык. Поэтому не стремись покрыть все стадо.

Екатерина Александровна Куминова была вторым секретарем обкома партии. Замуж она вышла еще студенткой за своего однокурсника и комсорга института Валерия Бердюгина. Их свела и сблизила общественная работа, которой они оба были увлечены. Сыграли показательную комсомольскую свадьбу с тостами и пожеланиями от старших партийных товарищей. Через положенное время родился сын, и Валерий Бердюгин продолжал жить комсомольско-общественной жизнью один. Его направили в Москву на партийную учебу, где он и нашел себе новую пассию. Девушка была некрасивая и недалекая, во всем проигрывала красавице жене, но она была дочерью московского партийного работника. Екатерина долго не могла забыть, как она сидела на краешке кровати в крошечной комнате в общежитии, и плакала. Она причитала:

– Ну не бросай меня, ну как же я без тебя! А любовь? А сын?

– Да хватит тебе ныть! Смотреть на тебя тошно, – Отвечал ей раздраженный Бердюгин.

Муж ушел, а Екатерина ревела и потихоньку причитала, пока не устала и не заснула. Проснувшись, она поняла, что теперь она одна и лучше все разорвать и начать новую жизнь. Она не стала жаловаться на мужа и портить ему карьеру, сама настояла, чтобы им дали развод, не подала на алименты и даже переписала сына на свою фамилию. Саньку отдала в ясли, продолжала заниматься комсомольской работой, закончила институт. Способную активную девушку заметили и пригласили на работу сначала в обком комсомола, а потом она доработалась и до обкома партии. Красивая женщина всегда привлекает внимание, но про Куминову нельзя было сказать, что она добивалась всего через постель. Как-то подошла она на образ плакатной настоящей советской женщины. Мать-одиночка, поднявшаяся благодаря социалистическому строю, при котором любому человеку все было по плечу. При этом она никогда не отлынивала от командировок по области, соглашалась на любые поручения. С людьми она умела находить общий язык, внимательно слушала, чем могла, помогала. Держалась всегда нейтрально, в конфликтах каким-то внутренним чутьем угадывала какую сторону поддержать. Многие Екатерину Александровну уважали.

Но у Куминовой была одна слабость: она безумно любила своего сына. Ей самой порой казалась ненормальной ее любовь, но ничего поделать не могла. Она могла просто сидеть и любоваться своим мальчиком, независимо от возраста, в котором тот в данный момент пребывал. Она им восхищалась и гордилась. Он был замечательный, ее мальчик. Санька и вправду был послушный, сообразительный, учился хорошо, всегда старался помочь матери. Из-за того, что матери часто не было дома, он рано стал самостоятельным, по мере сил делал все сам. Куминова не была домашней женщиной, кулинарные способности ограничивались вареной картошкой и глазуньей. Санька рос, а она так и не смогла научить сына находить нужных друзей, у нее не получалось оторвать его от старого двора и школы. Категорически запретить общение со старыми друзьями, она тоже не решалась, боялась, что дружба будет продолжаться втайне.

Куминова приехала в родную деревню. Хоть здесь жили ее родители, она всегда останавливалась у сестры Оли. С родителями жил старший сын с семьей, дети взрослые и даже внуки были, чего теснится. Посидели с Олей поговорили, с племянниками поболтала. Уже стемнело.

– Ладно, Оля, я пойду.

– Иди, давно бы уж ушла. Кто вас видит.

Екатерина прошла через заднюю калитку в огороде в соседний двор и зашла в дом. Ее встретил крепкий среднего роста мужчина.

– Мишенька мой, как же я соскучилась, – она обняла его за шею.

Потом, когда он сидел и курил в сенях, она вышла к нему в одной комбинации.

– Застудишься, Катюша, – Он снял с вешалки куртку, набросил ей на плечи и прижал к себе. – Сколько ж так будем, Катя?

– Прости меня, я не могу. Знаешь, я готова бросить к черту этот обком, да и партию тоже. Сплошное лицемерие кругом, черт знает, что творится, а мы все одни и те же речи произносим. Куда катимся? Такая страна большая, богатая, а люди не могут себе бумагу купить, жопу подтереть. Когда приезжаешь куда, порой бывает перед людьми стыдно лозунги произносить. Даже в других соцстранах все по-другому, а что ж говорить о загнивающем западе. Все бы так гнили. Когда ездили с визитом к итальянским коммунистам, я чуть инфаркт не получила.

– Если тяжело тебе, если разуверилась, так брось. Что ж мы так с тобой, за сотню километров, по оказии. Сын взрослый.

– Из-за него и не могу, Миша. Хочется, чтобы у него все было, жду, что он окрепнет, и сам без поддержки будет. Но не получается. Дурачок он у меня какой-то. Ведь такой хороший мальчишка. Обо мне заботится, еще со школы сам и приготовит, и приберет, со мной все мамочка, мамочка. Спортом занимается, голова светлая, ему все легко дается. Но на передок слаб. Это какой-то ужас, – Куминова покачала головой – Ты не поверишь, Миша, смотришь порой, диву даешься. Вот у кого хрен тверже головы. То с одной любовь, то с другой, то хороводом дружат. Мне стыдно уже договариваться, его девкам аборты делать. Хоть и стараюсь импортные гандоны ему достать, наверное, падлы рвутся, если все время кто-нибудь залетает. В школу его устроили, так он десятиклассницу соблазнил. Ты знаешь, я сначала ее возненавидела, приревновала. Это надо было видеть, как он с ней нежно обращался, по лицу было видно, с ума сходил, лишь за руку брал. Стоило появиться этой проститутке Володарской, все, сразу школьницу по боку. От этой б..ди орал, как помешанный, как будто его пытают, а не е..ут. Только Володарская куда-то смылась, он девчонку оприходовал. Ведь падла, наверное, все вылизал, пока дала. Опять эта шлюха появляется, и про девчонку уже ни слова, на Наташке орет, женюсь. Ну, честно, как будто не все дома. Наташка девка видная, не каждый день такую встретишь. Прямо, как княгиня Монако, только молоденькая, ей вроде чуть за двадцать. Шикарная девица, конечно, недаром Санька голову от нее потерял. Я эту Наташку с детства помню, отец у нее известный в области человек. Девчонка такая хорошая была, добрая, все каких-то собачек, кошечек подбирала. Какие-то они одинокие с братом были, родня отца с ними знаться не хотела, из-за их матери, та – профурсетка, не поймешь, где таскалась. Наташку соблазнил один мудак, правда, потом женился и увез с собой. Миша, я даже согласна была бы, что Санька на ней женился, черт с ним, что шлюха, шлюхи обычно верные бывают. Но Наташка видно, двинулась умом-то, даже заговаривается. Я поняла, ее насиловали по-страшному, а потом и дочку потеряла. И у нее голову сорвало капитально. Ты представляешь, она своего мужа замочила. Не просто так, а все спланировала и организовала. Не осталось в ней уже ничего человеческого. Правильно она сказала, что я – мертвая. Миша, ты прости, что я тебе исповедуюсь.

– Ничего, говори, Катя, тебе легче будет.

– Миша, мне по ночам снятся глаза этой девчонки и, как безнадежно она говорила, я люблю Сашу. Я не сентиментальная, но даже сейчас оправиться не могу. Я, когда ее вспоминаю и сразу тоже, как Наташка говорила, я – мертвая. Неужели и на мне грех будет, если с девчонкой, что случится. Утешаю себе тем, что она не одна, у нее есть мама, которая за нее любого раздавит, как я за Саньку. Как же женщинам не везет в жизни?

– И тебе? – Михаил погладил Екатерину по голове.

– Мне? Мне повезло. Я встретила тебя. Лучшего мужчину в моей жизни.

– Катя, может быть, ты избаловала парня?

– Может быть. Я для него ничего не жалею. Даже в махинации влезла, чтобы через таксопарк «Волгу» провести, она мне не так дорого досталась. Откуда у меня деньги на новую машину. А эту, новую, а провели, как списанную. Не такая я уж и честная. Все у него есть, конечно. Но в тоже время, я смотрю, Миша, парень-то он простой, не заносчивый. Помогает всем при возможности. У него лучшие друзья, инженер простой, да токарь, – она засмеялась – Ты представляешь, у него подружки есть. Умрешь, не встанешь. Одна девка настоящая русская, сисястая, жопастая, а вторая – спирохета. В жопу дунешь, голова отлетит. Он с ними вроде просто дружит, а захочет не просто. Они и друзьям его дают. Прямо коммуна. Я эту шоблу-ёблу разогнала. Они обе не местные, я их выпроводила из города, – Екатерина помолчала – Прости меня, Миша. Я люблю тебя, но сына люблю больше.

– Ладно, Катя, как сочтешь нужным, так и будет. Я буду ждать.

– Теперь он уехал от меня в деревню работать. Как он там будет?

– Катя, перестань, что же с ним случится. Сама говоришь деревня рядом. Живут же там люди, мы сами с тобой деревенские. Ох, Катюха, – Михаил сильнее прижал ее к себе – Что ж ты со мной делаешь? Ну, пойдем в дом, замерзнешь совсем.

1980

Александр Куминов вышел из автобуса. Он собрался домой, в город и для этого ему нужно было сделать пересадку в райцентре. Он уже два года жил и работал в деревне, обычно он приезжал на работу на своей «Волге», но в прошлый раз оставил машину в автомастерской у знакомых слесарей, чтобы посмотрели, и при необходимости, подремонтировали. От деревни до райцентра было километров двадцать, но автобус по пути сворачивал то в одну деревню, то в другую, и Куминов разминулся с городским автобусом, следующего придется ждать три часа. Он купил в киоске «Литературную газету», чтобы скоротать время и сел на скамейку читать. И вдруг услышал, чуть ли не стон:

– Саня, Санечка.

Куминов поднял голову:

– Да ты что! Владлена! Вот не ожидал. Что ты здесь делаешь? Присаживайся.

– Я здесь живу, ты разве не помнишь, это мой родной поселок.

– Припоминаю, это где море вырыли.

– Какое море? Саня, я так рада тебя видеть.

– Уж я-то, как рад. Кончил от счастья, – насмешливо сказал Куминов.

Владочка казалось, еще больше похудела, хотя вроде, дальше некуда. Даже пальто подчеркивало ее изможденную худобу, оно висело на Владочкиных плечиках, как на вешалке, и под ним не угадывалось ничего, кроме косточек.

– Саня, я замуж вышла.

– Поздравляю, кого это так угораздило? Это тот моряк, с голодухи видать на кости бросился.

– Саня, зачем ты так.

– Извини, детка. Что-то не то сморозил. А я, понимаешь, почти твой земляк. В этом районе в школе работаю. Надо же, встретились. Что ж такая грустная, мужняя жена?

– Все вышло не так, как я хотела, – она перешла на шепот – Я хотела за тебя замуж.

– Владочка, не смеши ты мои яйца, – засмеялся Куминов – Что за бред? У нас, что были предпосылки к этому? Это тебя мужик твой так изъездил?

– Врачи сказали, что это нарушение обмена веществ. Бывает после родов, но обычно женщины полнеют, а я вот наоборот.

– У тебя ребенок? Поздравляю.

– Мальчик. Мы месяц назад из роддома выписались. Маме сейчас оставила, вышла погулять.

– Молодец, и главное вовремя, пока ветра нет.

– Саня, ты меня совсем не любил?

– Владочка, ты, что не помнишь? Я тебя периодически любил, даже, когда ты из-под Алешки вылезала. Мне казалось, тебе нравилось, как я тебя любил, – Куминов улыбаясь, смотрел на Владочку. У нее потекли слезы – Владлена, ты же знаешь, меня бесит, когда женщины плачут, я не люблю успокаивать. У тебя просто послеродовые проблемы, детка. Хочешь, провожу немного, пока до автобуса время есть.

Он прошелся с ней по улице.

– Там мой дом.

– Вот и иди домой, Владлена. Тебя семья ждет. Давай, дай бог, больше не увидимся. Я не уважаю встречи выпускников.

Куминову было смешно. Ну, надо же, ждала, когда замуж позовет. Какой завидный жених, все замуж за него хотят.

***

Сазонов, директор школы, где прежде работал Куминов, узнал, куда того перевели. После одного из совещаний директоров школ области, он спросил директора совхозной восьмилетки.

– Я слышал, Куминов сейчас у вас. Ну и как он?

– Я доволен. Даже не ожидал. Хорошего сына воспитала Екатерина Александровна. Дети от него без ума. Физика теперь любимый предмет. Я посидел у него на уроке в восьмом классе, где он законы механики объяснял, сам все понял. Кружки ведет. И, видать спортсмен, во двор школы часто приходит, чуть ли не в любую погоду, бегает, на турнике висит, всякие упражнения делает. Пацанва возле него крутится, ему подражает.

– А насчет баб?

– Ни одной. Сам знаешь, деревня, все бы знали. Наше бабье школьное, конечно побесилось поначалу, парень видный, да и городской. Но он со всеми вежливо и холодно. Сейчас вроде успокоились, привыкли к нему.

Сазонов уже сомневался, о том ли человеке они говорят. А директор восьмилетки продолжал:

– Петровна, у которой он живет, тоже не нахвалится. Если надо помогает, продукты из города привозит, колбасу, консервы. Правда, не все умеет, но Петровна не в обиде, что с городского взять, ни дров наколоть, ни огород путем вскопать.

– Прямо картинка, – не выдержал Сазонов – Всеобщий любимец.

– Нет, есть, кто и недолюбливает. Он же ни с кем не общается, только с учениками. С ними он тоже не сюсюкает, как со взрослыми. В деревне многие считают его заносчивым. Еще и смотрит, как будто насмехается.

«Это уже больше похоже на Куминова» – подумал Сазонов.

– У меня-то в школе, когда он работал, все бабы с ума посходили, физрук от ревности чуть не скончался, поэтому и попросил уволиться, уж больно нездоровая обстановка.

– У нас с этим проще, коллектив маленький, да и деревня, бабы побаивались шибко на него вешаться, мужья поблизости, еще накостыляют.

– И вообще никаких женщин?

– Ну, говорят, есть у него в районном поселке какая-то разведенка. Машина у него своя, бывает, на ночку катается. Да он и в город часто уезжает, при каждом удобном случае. Что тут, сорок километров. А в деревне ни-ни, ни с кем.

Сазонов до сих пор немного жалел, что пришлось уволить Куминова. Он считал его перспективным педагогом. Парень умный, предмет знал хорошо, и умел нестандартно общаться с учащимися. Если бы он покаялся и пообещал бы жениться на Ильинской, Михал Михалыч бы его не отпустил. В том, что у Куминова с ученицей были какие-то отношения, Сазонов даже не сомневался. У самого дочки, да и повидал всякого. Видно же было, что девчонка сама не своя была, не из-за одноклассника же она так переживала. Тот тоже рыцарь, надо же, защитил. Сказал, что у них любовь, на случай, если бы Серафима девочку на осмотр потащила. На осмотре не определишь, кто там побывал. Сазонов жалел, что не успел Серафиму вовремя остановить, такой скандал раздували, хорошо, что все утрясли. Михал Михалыч считал несправедливым, что Куминов вышел сухим из воды, а пострадала только девочка. Но престиж школы был превыше всего, поэтому все спустили на тормозах. «Вот надо же, как» – размышлял Сазонов – «Педагог хороший, а как человек говно».

***

Куминов приехал домой уже вечером. Екатерина Александровна была дома. Она подошла, поцеловала сына в щеку. Она очень по нему скучала, хотя виделись они довольно часто, сама мысль, что он сейчас живет не с ней, была невыносима.

– Ты сегодня припозднился.

– На автобусах, мам. Завтра схожу, машину заберу.

– Я котлеток принесла, сейчас в духовке разогрею.

Санька умылся, переоделся и, в блаженстве, что он дома, улегся на диване. Екатерина Александровна зашла за ним, Она стояла и любовалась, какой же у нее красивый мальчик!

– Санечка, мальчик мой, пойдем, покушаешь.

– Сейчас, мама. Как же хорошо!

– Бедный мой ребенок, живешь там, как в ссылке.

– Да, нормально все, мам, – засмеялся Санька – Там тоже все ништяк. Только дома лучше.

Санька с матерью ужинали на кухне.

– Мама, сегодня в поселке встретил Владочку. Она там живет, я вроде часто туда мотаюсь, но за два года ни разу не встречал, хотя поселок небольшой. Смешная, еще больше похудела, как из Бухенвальда. Говорит, что замужем, родила мальчишку недавно.

– У тебя что-то дрогнуло?

– Мама, не смеши. Сейчас кажется все таким забавным. Она говорит, что меня любила. На моих глазах другим подставлялась, такие вот проявления любви, – он посмотрел на мать – Я тебе не говорил, Иру, я тоже один раз встретил. Это было в прошлом году, в апреле кажется, ну да лужи были уже, снег сошел. С коляской шла, какая-то жалкая. Я ее сначала не узнал, коляска застряла, я помог вытащить, смотрю – она. Она сразу «Сашенька», зажмурилась, слезки побежали. Я спросил: «Твой?», она головой кивает, – Куминов помолчал – Меня все-таки бесит, получилось, крутился вокруг какой-то жалкой девчонки и моим соперником был полный дебил. Что ж, жизнь все расставила по своим местам, – он взглянул на мать, она молчала и пристально смотрела на него. – Ладно, не будем. Опять драться полезешь.

Екатерину Александровну коробили его высказывания. Она не стала ему говорить, что тоже видела Ирину, ни того, что с ней произошло. Ей было неприятно, что сын вел себя, как подлец, но также, ей не хотелось, чтобы он мучился угрызениями совести. Все-таки, это был ее любимый мальчик, и ей не хотелось делать ему больно.

***

Это тоже было в прошлом году, но в начале осени. Куминова встретила Ирину с матерью недалеко от обкома, возле здания суда. Ирина была в строгом темном шерстяном платье. Волосы, как обычно, собраны в хвост, на этот раз они были стянуты черной лентой. Она не выглядела жалкой, наоборот держалась с большим достоинством. Ее мать, увидев Куминову, даже не смогла пересилить себя, чтобы поздороваться, отвернулась и пошла гордо вперед, такая толстенькая приземистая. Ирина, наоборот задержалась и поздоровалась с Екатериной Александровной, но разговаривать не стала.

– Как ты? – спросила ее Куминова

– Сойдет, – ответила ей Ирина, на этом весь разговор был закончен.

В обкоме говорили об этой страшной истории, потому что она произошла в семье Ильинской, Анна Сергеевна тоже была не последним человеком в городе. Екатерина Александровна решила выяснить, что случилось, у прокурора. Он рассказал ей в общих чертах и добавил:

– Вы знаете, Екатерина Александровна, наши следаки хотели преподнести, что парень был в состоянии аффекта, молодой же еще, только восемнадцать исполнилось. Но девочка, его жена обставила все, как преднамеренное убийство, будто бы он заранее все спланировал. Она и на суде настаивала на своих показаниях.

Куминова вспомнила Володарскую, как та хладнокровно организовала убийство своего мужа. Ира тоже оказалась мстительной. Господи, лишь бы Сане мстить не стала.

***

Екатерина Александровна уже легла в постель, взяла газету почитать перед сном, но ей и не читалось, и не спалось. В ее комнату вошел сын.

– Можно?

– Ты почему дома?

– Сегодня не хочу никуда идти. Завтра. Машину заберу, потом схожу куда-нибудь, а в понедельник утречком уеду, – он присел к ней на кровать – Ты права мама, хоть ничего и не сказала. Я нарочно придумываю всякую чушь про Иру. Сначала внушал себе, что она разводит меня с этой беременностью и что специально рассказывает всем о наших отношениях. Потом внушал себе, что она просто маленькая дурочка и достойна только своего верного недоумка. Я нарочно думал о ней плохо, чтобы перестать думать о ней вообще. Легче придумывать себе оправдания, чем знать, что виноват. Сонька права была, я подонок. Я оскорбил ее, мама, взял, как котенка за шкирку и выкинул за дверь. Мне ведь так хорошо было с ней, мама. Я пребывал в блаженстве, слушая ее болтовню. У меня было состояние счастья и какого-то уюта, когда я проводил время с ней и ее маленькой сестрой. Мама, Ирина такая необычная, непосредственная и в тоже время бывает, странно мудрая. Ты знаешь, а она была самая умная в этом классе. Она на раз, два, все задачки решала, контрольные за пол-урока делала за себя и своего полудурка. Я же видел, что она почти ничего не учила, но все знала. Я ей восхищался. Когда она была со мной, мне казалось, я умираю от счастья, – Санька замолчал, потом опять заговорил – Я не могу даже попросить у нее прощения. Не потому, что мне угрожала ее мать. Что она мне сделает? Не будет же она мучить свою дочь, чтобы отомстить мне. Я не смогу быть снова рядом с Ирой, меня задавит чувство вины. Я, сейчас-то бывает, ее ненавижу, за то, что я причинил ей боль. Как будто, не я, а она всему виной. Ты меня понимаешь?

– Да. Хорошо, что выговорился, Саня. Дай бог, вы больше не увидитесь. Не говори о ней плохо больше никогда и не позволяй никому. Надо уважать себя и свои чувства, Саня.

***

Ирине, оставшиеся два с половиной месяца учебы показались целой вечностью. Она заходила в здание школы, как на расстрел. Она ненавидела эти стены, эти парты, эти морды. Здесь ее унизили, над ней посмеялись, и она считала дни, когда не нужно будет сюда заходить. Хотя, в общем-то, все закончилось, судачили о ней недолго, никто над ней не хихикал, никто не вспоминал. Данилов опять бродил, как привязанный. Ирина его уже не отгоняла, она помнила, что в дни всеобщего осуждения, только он был рядом, и он отстаивал Ирину и ее честь, порой и с кулаками. Он иногда ей намекал:

– Ирка, может мы того? Тебя уже все равно распечатали.

– Некогда мне, к экзаменам готовиться надо, – Ирина даже на него не обижалась.

– А после выпускного дашь?

– Ладно, – смеясь, отмахнулась от него Ирина.

На выпускном вечере, после вручения аттестатов, Ирина решила уйти домой. А мать ей сказала:

– Ладно, Ириша, останься, потанцуешь. Все-таки последний день в школе, может, потом пожалеешь, что не осталась, – сама ушла домой.

За столом Никита сидел рядом с ней, и все время ее смешил. Она почти ничего не ела, только хихикала. Включили магнитофон, в отсутствии Серафимы Григорьевны, никто уже не запрещал «иностранщину». Начались танцы. Ирина привыкла, что в присутствии Никиты танцевать не придется. Smokie пели «What Can I Do».

– Ирка, пойдем танцевать, – сказал Никита.

– Ты же не умеешь.

– Можно подумать, что ты умеешь.

Никита был прав, кроме топотушек на месте, Ирина ничего не усвоила. Да и где ей было танцевать и с кем, если большую часть танцев она просидела на месте. Вот Саша тот да, она вспомнила, как он танцевал на «осеннем бале». Ирина посмотрела на Никиту и сказала:

– Пойдем, хоть один раз спляшу в этой школе.

Никита усиленно прижимал ее к себе, она отпихивалась.

– Никита, мне так неудобно. Я тебе сейчас все ноги оттопчу.

После танца, разгоряченный близостью Ирины, Никита, подскочил к микрофону и закричал:

– Песня! Для самой лучшей девушки в мире. Ирка, для тебя. Для меня нет тебя прекрасней… – Никита совсем не умел петь, он завывал, кричал, но все с умилением слушали, с завистью поглядывая на Ирину.

Ирине тоже было радостно. Она думала: «Ну, он же хороший. И единственный, кто меня по-настоящему любит. И я ему нужна, не так, как некоторым, которые побаловались и забыли».

Никита шел с Ириной по ночному парку. Ей было хорошо, было какое-то расслабленное состояние. Никита схватил ее за руки, прижал к себе и стал беспорядочно тыкаться губами в ухо и шею. Ирине было щекотно, она хихикала и пыталась увернуться.

– Ирка, ну ты же обещала.

«Почему бы и нет» – подумала Ирина – «Что здесь такого? В конце концов, он достоин награды».

– Что прямо здесь? На скамейке, что ли?

– Давай, на скамейке. – Никита подтащил ее к скамейке и стал лезть под платье. – Черт, в твоих трусах запутался. Сними сама, что, не привычная что ли? Перед учителем же снимала.

– Он меня всегда сам раздевал – сказала Ирина, она не обиделась на Никиту, привыкла к его придурочным высказываниям.

Никита уложил Ирину на скамейку, она послушно раздвинула ноги. Ей не было противно, вообще никак не было. Ну, поелозили, чего-то вроде вставляли. Особых ощущений никаких. Так, как будто поссать сходили.

Ирина поступила в институт. И по всем признакам, она уже не сомневалась, что снова беременная.

– Класс! – сказал Никита – нас и до восемнадцати распишут.

Когда Ирина сказала матери, та взбеленилась:

– Ты, что, совсем дура? Я же просила тебя не размениваться. И кому дала? Дураку! У тебя голова на плечах есть? Или, что один раз мужику дала и понеслась душа в рай? Тогда хоть кричала, что любишь. А сейчас, что? Тоже любовь, к дураку?

– Мама, Никита хороший. Это единственный человек, который меня любит по-настоящему. Он меня на руках носить будет и в обиду никогда не даст.

– Боже ты мой, в чем же я провинилась! Когда ж ты поумнеешь! Все придумываешь за других. То этому бабнику верила и надеялась, то теперь этот дурачок самый надежный. Зачем ты ему дала?

– Мама, я ему была благодарна. Он же за меня столько сделал.

– Ты, что, как проститутка, за услуги ноги раздвигаешь.

Ирина изменилась в лице. Ровным голосом она сказала:

– Я ухожу жить к Даниловым.

У Даниловых Ирине жилось не так уж плохо. Никитин отец перенес инсульт, он после него почти оправился, разговаривал, владел руками, только ходил не очень хорошо, ноги заплетались. Раньше мать с Никитой не знали, куда от него прятаться, а сейчас у него сил хватало только материться. Мать Никиты была действительно просто с ангельским характером. Ирину восприняла, как подарок судьбы. Она на нее, как на бога молилась, ухаживала за ней, ничего не давала делать. Ирина училась, из-за беременности ее освободили от осенних работ по уборке урожая, так что, своя беременность ей даже нравилась. Никиту пристроили учеником к сантехникам, он не стремился работать, платили ему чисто символически около двадцатки. Ирина с Никитой расписались, свадьбу делать не стали. Даниловы и так очень скромно жили. Всех доходов – пенсия отца и мизерные Иринина стипендия, да Никитина зарплата. Домой Ирина периодически заходила, но мать все еще на нее была в обиде, Снежана тоже обиделась, что Ириша от них ушла и перестала уделять ей внимание. Женитьба и беременность Ирины сослужили Никите хорошую службу, за историю со школьным сторожем ему назначили условное наказание. Наступил январь, Ирина на «отлично» сдала первую сессию, она была почти на седьмом месяце, в институте договорилась, что разрешат, если что, летнюю сессию сдать экстерном. С Никитой ей было весело, она только посмеивалась над его глупыми высказываниями. Она не обращала внимания на то, как угрюмо порой он смотрел на нее. Ирина даже и не догадывалась, какие мысли крутились в его голове. Все чаще вспоминалось ему то унижение и бессилие, которое он испытывал, когда понял, что не в состоянии справиться с самоуверенным красавцем, как Ирка рассказывала Никите о любви к учителю, как он был готов удавиться, когда узнал, что она спит с Куминовым. И сейчас, хоть и с пузом, все равно красивая, наверное, весь институт за ней бегает, а Никита уже не может быть рядом и караулить ее. И сколько там таких Куминовых. Чтобы Никите дать, так фиг допросишься, все время отлынивает, тысяча отговорок. Однажды ночью он начал раздвигать ноги, спящей Ирине, она проснулась.

– Никита, господи, живот же больно.

– Потерпишь. У тебя то живот, то голова.

Живот действительно мешал, Никита больно его сдавливал, Ирина попробовала его отодвинуть, черт с ним, если ему хочется, но пристроился бы удобней. Свет за окном освещал ее лицо, и Никита видел, как она морщится. «Сука, не нравится, брыкается, учителю, падла, с радостью давала». Никита с силой ударил ее по лицу. От неожиданности и от боли, Ирина охнула и стала всеми силами отпинываться от него, пытаясь его сбросить. Он продолжал ее бить. Наконец ей удалось выбраться из кровати, она одернула ночную рубашку, побежала к выходу. Он сбил ее с ног и стал пинать, не разбирая, куда попадает. Боль была нечеловеческая, Ирина закричала. Она корчилась на полу, пытаясь прикрыть живот руками. Выскочила мать, включила свет, бросилась к сыну, оттаскивая его от Ирины. Ирина пыталась подняться, но смогла только встать на колени. Даже теперь, когда он ее прекратил бить, боль только нарастала, как будто все внутри разламывалось. Она ползла к двери, оставляя за собой кровавый след. Она кричала от боли, ни о чем другом она не могла думать, эта сумасшедшая боль затмила все. Никита при свете, увидел Ирину в крови, истерично кинулся к ней, обнимая за ноги.

– Ирочка, Ирочка!

– Беги, скорую вызывай, – отрывая от Ирины, говорила ему мать.

Водитель «скорой помощи», который тоже поднялся, чтобы помочь нести носилки, не сдержался, и врезал Никите по морде. В больнице Ирина родила девочку, но на удивление, ребенок остался жить, хотя беременности не было полных семи месяцев. В больнице Ирина попросила медицинское заключение о побоях.

– Заявление подавать будешь? – спросили у нее.

– Скорее всего, да, – ответила Ирина.

Она написала свекрови записку, чтобы та пока ничего не говорила ее матери. Когда сошли синяки с лица, она сама написала матери, что упала и родила раньше времени. С девочкой ее перевели в специальное отделение для недоношенных детей, где Ирина провела с ней больше месяца. Никита приходил, вымаливал прощение, навзрыд плакал, его мать тоже умоляла простить. Ирина не могла решить, что же ей делать. Надо возвращаться домой, больше ей идти некуда. Там мать будет упрекать, дескать, предупреждала, сама же фыркнула и убежала жить к чужим людям. Комнаты в их квартире, конечно, не маленькие, но их всего две. Мама, Снежана и еще в придачу Ирина со слабым ребенком. Может этот придурок и вправду исправится, но, как с ним жить, как забыть такое. Так и не зная, правильно ли она поступает, Ирина вернулась к Данилову. С Никитой она не разговаривала. Он ползал у нее в ногах, рыдал, просил прощения. Но она все не могла себя пересилить, чтобы начать с ним общаться.