Текст книги "Жизнь без печали"

– Что со мной случилось? Вроде бы самое страшное уже позади. Сколько можно об этом вспоминать и плакать? Зачем самой себя мучить, – Ирина подошла к материному столу. – Не плачь, мама. Перестань обо мне горевать. Я живая. У меня все нормально.

– В твои-то годы говно за инвалидами убирать. Ведь самый возраст, жизни радоваться.

– Давай представим, что я подрабатываю санитаркой и говно убирать, моя работа.

– Это все эта падла, твой гребаный Александр Валерьевич.

– Мама, он-то тут при чем? Не он же срет, чтобы я убирала.

– Из-за него все.

– Мама, давай не будем плакать. Бог с ним, с Сашкой. Я пришла попросить тебя. Созвонись, пожалуйста, с дядей Юрой и тетей Томой. Пусть они нас с Маруськой в платную больницу запишут. И квартиру нам на это время подыщут, только объясни им сразу, какая у меня Маруська, чтобы не было потом с хозяевами проблем. Я, на это время, отпуск возьму, мне начальник обещал, как только, так сразу. Конечно Данилова надо будет кормить. Ты ему просто еду носить будешь, я ему всегда, помельче, режу, и он здоровой рукой сам берет. Это уже жидким, приходится его из ложки кормить. Ничего перебьется, пока меня не будет. Воду он из-под крана умеет пить.

– Боже мой, Ира, – мать смотрела на нее. «О чем мой ребенок говорит в девятнадцать лет».

– Только не начинай опять рыдать. Что толку от слез? Все равно ничего уже не вернешь. Поможешь?

– Ира, это же большие деньги, за все платить. Больница, квартира, дорога. На чем ты поедешь? С Маруськой-то?

– На такси.

– На такси в Ленинград? Ты что, миллионер?

– Мама, мне добрые люди деньги дали для Маруськи. Не смотри на меня так, на панели я не была.

– Екатерина Александровна расщедрилась?

– Ты что, мама, откуда у нее такие деньги? Я не думаю, что у них в обкоме космическая зарплата. Считай ей, еще и Сашку содержать надо, как он привык. Учитель, поди, ненамного больше получает, чем я сейчас. Просто поверь мне, есть хорошие бескорыстные люди.

На следующий день Куминов с Дашей уехали от Володарских. Те вышли, их провожать. Маленькая Светочка плакала.

– Не плачь. Обещай мне, что будешь приезжать ко мне в гости, хорошо? – сказала ей Даша.

– Ко мне тоже, – засмеялся Куминов.

Большая Света сказала Даше:

– Ты прости меня, Даша, за то, что я наговорила. Я понимаю, что ты здесь не при чем. Спасибо тебе за все.

– Что же вчера произошло? – Куминов спросил Дашу, уже в такси.

– Саша, можно, я не буду рассказывать?

– Можно, – согласился Куминов. «В конце концов, меньше знаешь, лучше спишь».

Комната в общежитии была небольшая. Со склада им выдали шкаф, кровать и стол с двумя стульями. Куминову друзья обещали помочь, с разным барахлом, у кого, что есть. Комнаты в секции располагались по кругу, в середине находились два туалета и умывальники, ближе к лестничной площадке была кухня с двумя плитами и двумя столами. Две душевые на все девятиэтажное общежитие были только на первом этаже. Куминов постоял посреди комнаты, тяжело вздохнул и сказал:

– Ладно, прорвемся. Тебя оденем немного, может, квартиру будем снимать.

– Саша, у меня все есть.

– Даша, моя жена не должна выглядеть нищенкой.

Даша обиделась, она не считала себя нищенкой, ей родители покупали всегда все, что можно было достать в деревне. Конечно, никакого не может быть сравнения с сестрой Олега, та, как из заграничного журнала мод.

– Ты сильно жалеешь, что из-за меня поссорился с матерью?

– Ты-то тут при чем? Во-первых, я с ней не ссорился, я просто ушел из дома. И не из-за тебя, а из-за нее.

– Саша, мне вообще ни о чем нельзя говорить?

– Можно, конечно. Ты извини за мое раздражение.

– Почему на кровати два матраца?

– Я попросил два постельных комплекта. Я буду спать на полу. Кровать слишком узкая для двоих.

– И я могу на полу.

– Нет, Даша, ты будешь спать на кровати, она не скрипит. По отдельности спать удобней. Если приспичит, будешь сползать ко мне, обслужу.

Даша даже задохнулась от оскорбления. «Ну, почему у Володарских было так хорошо. Сейчас опять одно хамство».

Наташа Володарская пришла в квартиру Куминовой.

– Проходи, Наташа, – сказала Екатерина Александровна.

– Вызывала?

– Пойдем, кофе выпьем. У меня к тебе важный разговор, – Куминова принесла чашки с кофе в зал. – У меня с Сашей получился разлад. Мне нужна твоя помощь.

– Нет, – не дослушав, ответила Наташа.

– Я же ничего еще не сказала.

– Я догадываюсь. Я не буду отбивать Сашку у его жены. Он мне не нужен. Я не хочу больше спать с ним. Я только не понимаю, как ты его выгнала?

– Я его не выгоняла. Я потребовала, чтобы ее здесь не было, он ушел вместе с ней.

– Ну, ты даешь, мама Катя. Конечно, он маменькин сынок и полностью от тебя зависит, но ты, тоже соображай. Он же взрослый, его Александром Валерьевичем называют, он женатый человек, а ты в присутствии его жены решила его унизить, в приказном порядке указывать, что делать. Что-то ты границ совсем не видишь. Если мимо проходит стадо лошадей, все равно говно отлетит.

– Очень умно. Сама хоть понимаешь, что несешь? Ладно, Наташа, проси, что хочешь. Я могу тебе заплатить.

– Денег не хватит. Мама Катя, у меня складывается впечатление, что вам с сыном делать не х..р. Он пытается сунуть всем подряд, ты следишь, чтобы никто не приблизился, породу вашу не испортил. Пусть он с ней живет, тебе какая разница. Они у нас в доме жили, я разговаривала с Олегом. Видно, девчонка совсем бессловесная, Сашке беспрекословно подчиняется. Будешь и ты ей командовать, вместо домработницы будет. Она, знаешь, как Олегу дом отдраила, кормила всю ораву. Вы одной девчонке уже жизнь испортили.

– Ты, между прочим, сама его от Иры увела, в своих целях.

– Ой, только не надо на меня сваливать. Я его насильно в койку не тащила. Если бы он не захотел со мной, то не стал бы. Опанасенко он мне и так бы нашел, без всякой е..ли.

– Она сама попросила об аборте.

– Ага. Такая, прямо умудренная. Ты могла бы, заставить Сашку жениться на ней, сейчас бы уже внуки подрастали. И не страдала бы из-за деревенской невестки.

– Нечего мне лекции читать, добренькая.

– Мама Катя, мы пообщались. Мое тебе категорическое «нет». Ты к Ирке обратись.

– Видела твою Ирку пьяную. Расстрел мужа с подружками отмечала.

– Молодец! – усмехнулась Наташа – Я ее понимаю. Даже кончаешь, когда понимаешь, что нет на свете той твари, которая сгубила твоего ребенка. Он же Ирку чуть до смерти не забил, и дочка у нее, скорее всего по его вине такая. Ты знаешь, я ей шесть тысяч дала.

– Сколько?

– Глухая, что ли? Мне Торгадзе на комплект с брюликами дал, а я ей отдала. Девчонку обследовать.

– Она взяла?

– Ты бы не взяла, когда речь идет о жизни твоего ребенка. Скорее всего, девчонка безнадежная. Ей ведь скоро уже два. Но пусть Ирка сама удостоверится и, если есть шанс, его использует. Когда помогаешь ветру дуть правильно, жизнь оправдывается.

– Она же тебе не сможет вернуть деньги.

– Зачем они мне? Мертвым пофигу украшения, тем более у меня пальцев на руках и ногах столько нет, чтобы все их нацепить. Ты знаешь, мама Катя, у Иры все документы на руках есть, чтобы дочь в спецбольницу определить. Она ее не отдает. Она сказала мне, что это наказание за то, что сделала аборт от любимого человека. Так что, мама Катя, сноха из деревни, это не самая худшая расплата за грехи, – Наташа закрыла за собой дверь.

«Вот сука!» – подумала Куминова – «Тоже мне морализатор. И так на душе тошно».

Анна Сергеевна пришла в квартиру Даниловых, кормить Ирининого свекра. Ирина с дочерью были дома.

– Вы уже вернулись?

– Да, мама, часа два назад. Вот, только что помылась. Ты много еды принесла? Я тоже есть хочу.

– Как дела, Ирочка?

– Делали всякие энцефалограммы, эхограммы. Сказали: «Ирина Владимировна, у вашего ребенка не больше десяти процентов живого мозга». Дали еще бумаг с рекомендациями по помещению в специальный дом инвалидов.

– Ириша, может оно и вправду лучше? Себя мучаешь.

– Пока не буду. Может, когда уж совсем невмоготу станет.

– Господи, дед еще этот.

– Что дед? Пусть будет. Без него бы мне с Маруськой тяжелее было. А так весело. Мы с ним ругаемся. Я ему что-нибудь говорю, а он мычит, здоровой рукой на меня машет и плачет. Вот начнет срать под себя, тогда сдам куда-нибудь. Правда, дед? – крикнула она ему в комнату – Ты знаешь, я, когда его в ванну запихиваю, он так смешно свои морхлые яйца прикрывает, стесняется.

– Ира, – сказала мать – Во что ты свою жизнь превращаешь?

– Жизнь, как жизнь, – пожала плечами Ирина – Я же могу в любой момент все это прекратить, пока пусть будет так, как есть. Я виновата. Я должна искупить свою вину, это мое послушание.

– Ты, что в религию ударилась?

– Нет, мама, я стопроцентная комсомолка. Это я так, образно.

– За что ты себя винишь?

– За глупость. Я избавилась от ребенка, отца которого, люблю до сих пор, а родила от недоумка. Я причинила много боли тебе, бросила Снежану.

– Ира, дети всегда причиняют боль родителям, а Снежана моя дочь, а не твоя, ты не обязана находиться с ней до конца дней. Любовь к этому ублюдку, ты сама себе придумала. Сколько можно, он мизинца твоего не стоит. Если бы не он, с тобой бы всего этого кошмара не произошло.

– Мама, он не заставлял меня выходить за Никиту замуж. Он даже не заставлял меня делать аборт, он согласен был на мне жениться. Это мне надо было не придумывать, любит, не любит. Выходить замуж надо за человека, которого любишь ты, а не ждать любви от него. Никита вон, как меня любил, чуть не убил. Сейчас я смотрю на это все по-другому. Наташе этой, ради которой он меня бросил, он не нужен был, потом бы все равно ко мне вернулся. Пострадал бы и забыл, у него любая любовь быстро проходит. Я бы сейчас жила в обкомовской семье на всем готовом и был бы у нас здоровый красивый ребенок. Я даже не знаю, кто это мог быть, мальчик или девочка.

– Ты совсем его оправдала.

– Мама, Куминов – подонок, он поступил со мной жестоко. Поматросил и бросил. Но проблемы у меня из-за моей глупости, а не из-за его подлости. Ладно, мамуля, давай не будем к этому больше возвращаться.

Наташа Ростова родила девочку. Но у нее было какое-то осложнение после родов, она не могла встать и ее из роддома перевели в нейрохирургию. Куминов пришел к Ростову. Алешка сидел, обложившись кипой журналов и книг, что-то из них выписывал.

– Ты тоже, как Володарский, курсовыми подрабатываешь?

– Нет. Это, я составляю себе памятки ухода за новорожденным. Завтра дочку выписывают. Пока Наташа в больнице, будем с мамой сами.

– А ее родители?

– Ой, – Алешка махнул рукой – Мать у нее вообще дура. Постоянно истерики, обмороки, то голова у нее болит, то сердце останавливается.

– Как Наташа себя чувствует?

– Нормально. Ей блокаду делали. Она теперь встает, на ногах держится. Домой просится, – Алешка довольно засмеялся.

– Саня, мальчик, ну скажи хоть ты им, дуракам, – не выдержала Алешкина мать – После такой аварии страшной еле на ноги поставили. Рожать нельзя было, не послушались, даже на учет поздно встала, раньше может, под наблюдением бы была, все это время. Сейчас при родах обезножила, сместилось что-то, нет, опять лечиться путем не хочет. Это что вам, шутки?

– Мама, все будет нормально, – возразил ей Алешка – У человека только ребенок родился, что ж она там будет в больнице по нему страдать? Дома будем лечиться, если надо.

– Сами еще дураки, плодят кого-то, – Алешкина мать плюнула.

– Алех, может и правда, слишком легкомысленно вы относитесь к Наташиному здоровью, – сказал Куминов – Врачи не зря же говорят, они не для того так долго учатся, чтобы фигню всякую нести.

– Саня, ладно, мама паникер. Наташа же чувствует сама, что она может делать, что нет.

– Дело ваше, – отмахнулся от него Куминов.

У Екатерины Александровны был день рождения. На работе она целый день выслушивала поздравления, но так и не дождалась возгласа секретарши: «Екатерина Александровна, ваш сын звонит». Она пришла домой, дома ей тоже были звонки, но не от Саньки, От Миши она не ждала звонка, накануне он ей прислал открытку с лаконичной надписью: «Катя, поздравляю тебя, Михаил». Екатерина Александровна сидела за столом одна, перед бутылкой коньяка и нарезанными фруктами.

– Что, Катька, за твои сорок семь.

И тут она услышала, как открылась входная дверь. С выпрыгивающим из груди сердцем, Екатерина Александровна, соскочила со стула. В комнату вошел Санька.

– Здравствуй, мамочка. С днем рождения тебя, – он ей протянул коробку французских духов.

– Саня, зачем же так тратиться. Тебе же, сейчас нелегко.

– Нормально, мам. Я не бедствую.

У Екатерины Александровны потекли слезы. Санька прижал мать к себе, он гладил ее по голове.

– Такая большая девочка, а плачешь, как маленькая. Праздновать будем? – он принес еще рюмку, налил коньяк. – За тебя, самая моя любимая женщина.

Потом он включил музыку, пел Хулио Иглесиас. Он медленно водил мать под музыку по комнате.

– Санечка, ты вернешься?

– Только с Дашей, мама.

– Я не хочу, чтобы она здесь жила.

– Значит, не вернусь. Это не обсуждается.

– Зачем ты женился?

– Это был фиктивный брак, мама, чтобы увести девочку из деревни, где все ее считали местной дурочкой, и устроить на работу в городе. Ты же не захотела меня слушать. Теперь у нас нормальная советская семья. Мы живем полноценной супружеской жизнью. Вместе спим, едим, ходим по магазинам.

«Это я своей истерикой, подтолкнула его к ней. Господи, что же я наделала» – подумала Екатерина Александровна и спросила:

– Она действительно дурочка?

– Она хорошая девочка. Просто была белой вороной среди всего этого люда. Очень начитанная, если затравку какую дашь, как пописанному, часами говорить будет. Девочка неизбалованная, без претензий. Девочка, как девочка.

– Тебя она устраивает?

– Она меня не раздражает. Хотя она для меня до сих пор меньше всего женщина.

– Тебе тяжело?

– Быт, конечно, так себе, а с деньгами все нормально. Даша около сотни получает. У меня по ставке, плюс за работу над проектом, плюс лекции на вечернем в институте и техникуме, нормально набегает. Тем более в нашу комнатушку все равно ничего не покупаем, так что, денег на все хватает. Дашку приодел, теперь хоть не стыдно с ней рядом ходить. Главное, ты же знаешь в нашей стране не то, на что купить, а где и как достать.

– Я скучаю по тебе.

– Я тоже, мама. Я буду приходить. В новый год, я буду с тобой. Дашку отправлю к родителям в деревню, сам к тебе встречать приду.

– Она согласится?

– Скажу и поедет. Она послушная.

– Тебе, что-нибудь нужно?

– Нет. Да, если можно, мы будем иногда приходить, когда тебя не будет, помыться по-человечески. В общежитии душ один на триста человек. Мы к Ростовым ходили, сейчас ребенок у них, не хочется под ногами путаться. Я теперь с Владиком Грочковым насчет помывки договариваюсь.

– Хорошо, приходите. Я все равно допоздна на работе. Саня, я просила Наташу соблазнить тебя.

– Что же сказала Наташа?

– Она отказалась.

– Жаль. Я бы соблазнился.

Екатерина Александровна не поняла, шутит он или серьезно.

– Ты хочешь сказать, что ты бы бросил свою теперешнюю жену?

– Если бы Наташа согласилась стать моей женой, то да, я бы оставил Дашу. Если просто переспать, переспал бы, а Дашку не бросил.

– Ты знаешь, Наташа не такая, как она тебе казалась.

– Мама, – Санька перебил ее – Я знаю про Наташу все. Это ничего не меняет. Я с большим уважением отношусь к этой женщине.

– Она убила своего мужа.

– У тебя странная осведомленность, мама. Выходит, вы тут подружками с ней были. Ее мужа повесили, я не думаю, что у Наташи хватило сил засунуть его в петлю. По всей видимости, я ей нужен был, чтобы найти его здесь в городе. Хотя, если бы просто попросила, без разыгрывания спектаклей, я бы все равно ей помог. Зато побыл с ней хоть немного.

– Тогда я тоже просила ее об услуге. Я не хотела, чтобы ты встречался с Ирой.

– Прекрасно, – сказал Санька и налил коньяк по рюмкам – Хватит о прошлом. Мне доцент предложил, что, если наш проект окажется удачным и военные его одобрят, я могу его защитить, как кандидатскую.

– Ты рад новой работе?

– Конечно. Только вот преподавать приходится. Я бы лучше, что-нибудь другое читал, не сопромат. Надеюсь, со временем отберу у кого-нибудь, курс посерьезней. Я пока еще молодняк в институте, надо освоиться. Работы нахватал столько, что не помню, когда в спортзале был. К сэнсэю уже не попасть, думаю, надо прозондировать насчет спортзала в институте, там хоть иногда заниматься.

– А твоя жена? Ты с ней долго собираешься жить?

– Не знаю. Я знаю только, что я ее оставлю, когда сам сочту это нужным. Не по чьей другой просьбе, ни Наташиной, ни твоей. Эта тема закрыта. Сможешь переносить ее в своей квартире и при этом не третировать, мы вернемся.

– Почему тебя это волнует? Ты же ее не любишь?

– Мама, она моя жена. Главное здесь слово «моя». Мое трогать нельзя.

– Она, наверное, влюблена в тебя, как кошка.

– Если бы. Скорее, как Ассоль. В капитана Грэя, которого знать не знает, да и не хочет узнавать. Ладно, мамочка, я пойду к своей половинке. Я обещаю к тебе приходить, ты обещаешь не плакать. Хорошо?

Екатерина Александровна кивнула ему головой и улыбнулась. Ей было очень хорошо, впервые за столько времени, ведь почти три месяца она не видела сына. Куминов шел домой и думал о матери, ее признаниях. Ему неприятно было, что она так бесцеремонно вмешивалась в его жизнь, но он не осуждал ее. У нее было свое представление о том, что важнее для ее ребенка.

Олег встретил Куминова возле института.

– Тут такое дело, Саня. Светочка очень по вам скучает. Не могли бы к нам прийти?

– Хорошо. Только у нас с Дашкой выходные в разные дни. Если только в воскресенье к вечеру. Я Дарью заберу после работы и сразу к вам.

– Лады. Но в воскресенье Наташа может прийти.

– Я вообще-то рад буду ее видеть. Ну, что ты на меня так смотришь? Не буду же я ее при Дашке окучивать.

В воскресенье Куминов зашел за Дашей в библиотеку, и они поехали к Володарским. Светочка завизжала от радости. Она по очереди висла на обоих и пыталась, что-то рассказать, но мысли опережали слова, и ничего понятного из ее рассказа не получалось. Олег обратил внимание, как Даша изменилась внешне, на ней было легкое струящееся платье, непослушные волосы также мило развевались, но сейчас они были подстрижены, и это уже был упорядоченный беспорядок. Не исчезло только ее обычное милое грустное выражение лица. «Ангел! Настоящий ангел» – думал Олег – «И этим ангелом владеет этот циничный козел. Он даже не понимает, каким сокровищем он обладает, для него женщина, это же просто приложение к дырке между ног». Олег вспомнил этот неприятный ужасный стук кровати, доносящийся из их комнаты, что же он там с ней делал, животное. После ухода Куминовых из их дома, они со Светой, не сговариваясь, стали поддерживать какую-то видимость порядка. Теперь в их доме не было того ужасного запаха, и хотя, по-прежнему были разбросаны вещи и оставались грязными стены и мебель, но все это уже не напоминало городскую свалку.

– Как вам живется в общежитии? – спросила Света старшая.

– Прекрасно, – улыбнулась Даша, Куминов промолчал – Только вот нам приходится мало разговаривать, если нужно, то только шепотом. Нам самим ненароком приходится слышать все секреты соседей, впору ходить с заткнутыми ушами, чтобы не причаститься к чужим тайнам. Саше легче, его постоянно нет дома, он так много работает.

«Знаем этого труженика» – подумал Володарский – «Нет, чтобы это сокровище на руках носить, сидеть рядом с ней и слушать звук ее прелестного голосочка, так он таскается где-то». Входная дверь без стука открылась, и через несколько секунд в комнату вошла Наташа. Куминов встал, подошел к ней, наклонил голову и поцеловал ее руку. Даша смотрела на это с некоторым испугом. Вблизи Наташа была еще прекрасней. Они так органично смотрелись вместе, оба самоуверенные, красивые. Даша печально опустила голову. Ну почему она родилась такой некрасивой, хоть Саша ее и успокаивал, но она же видит себя со стороны и видит, как выглядят другие.

– Наташенька, как я рад тебя видеть. Ты словно солнце озаряешь все своим присутствием. Я бы с великой радостью упал к твоим ногам, ухватился бы за них и волочился за тобой, куда бы ты ни пошла.

– Все развлекаешься? – у Наташи уже не было причин перед ним притворяться.

– Хорошо, скажу по-другому. Наташка, я балдею, какая ты классная! Я, правда, очень рад тебя видеть.

– Смотри, не кончи от счастья.

– Я умею продлять удовольствие, если ты помнишь.

– То, что я помню, лучше бы не продлял.

– Обижаешь, – насмешливо сказал Куминов – Последний повод для гордости отбираешь. После обмена любезностями позволь представить тебе мою жену. Это – Даша. Дарьюшка, а это Наташа, самая восхитительная женщина во Вселенной.

– Здравствуй, – сказала Наташа Даше и рассмеялась – Что ты обиделась? Что своего клоуна не знаешь?

– Он не клоун, – тихо сказала Даша.

– Понятно, тут все серьезно, – Наташа посмотрела на Дашу.

«Девчонка, как девчонка. Даже миленькая. Маме Кате ничем не угодишь. Странно, как Куминов на нее попал. Такие девочки в принципе, не в его вкусе. А вот почему мой братец на нее глаз положил, это ясно. Эдакий несчастный ягненочек, эфирное существо».

– Что, жизнь наладилась? – спросила Наташа Куминова.

– Я никогда плохо не жил, – ответил он – По тебе, правда, скучал.

– Не сдох же.

– Не дождешься. Какая ты злая, моя прелесть. Раньше ты меня не обижала.

– Смотри, не заплачь.

«Странное у них общение» – подумала Даша. – «Разговор из одних колкостей».

– У тебя прелестная жена, Саша.

– Сам знаю. Фигню не держим.

Пятнами обиды покрылось не только Дашино лицо, но и Олега Володарского. «Вот, сука!» – подумала Наташа – «Нисколько не изменился. Какой был самоуверенный хам, такой и остался. Зашибись, наверное, девочке с ним».

– Интересно, Саша, ты со всеми женщинами так?

– Прости, Наташа, я неприлично выразился.

– Перед своей женой не хочешь извиниться?

– Я ее не обижал.

Даша встала. Все это было так унизительно, лучше ничего не видеть и не слышать.

– Пойдем, Светочка, я тебе сказку расскажу.

– Про Чиполлино, да? Или по Питера Пэна? – спрашивала Светочка, забегая перед Дашей вперед и дергая ее за руку.

Олегу стало очень жалко Дашу, и он встал, чтобы пойти за ней и извиниться вместо Куминова.

– Сядь! – жестким тоном сказал ему Куминов. От неожиданности Олег сел обратно. – Если подойдешь к моей жене, то я тебе сказку расскажу.

– Ты ревнуешь? – изумленно спросила Наташа.

– Нет. Но она моя жена. Моя собственность. Нравится ему глазки ей строить, пусть строит на здоровье, приближаться нельзя. Что ты пытаешься мне возразить? – спросил он у Олега – Я, что слепой? Ты, меня, нае… ать хочешь? – сказал он, выделяя слово «меня». – Наташа, извини.

– Какая драма! – сказала Наташа – Ты всегда с ней так обращаешься?

– Я с ней хорошо обращаюсь. Я стараюсь быть приличным мужем. Оно тебе надо? Я тебя так давно не видел. Я соскучился, Наташка, – они разговаривали, как будто Володарских не существовало в комнате.

– Не мечтай.

– Зря, так хотелось.

– У тебя жена есть.

– Богиня! – вскричал Куминов – Даже если бы я был султаном, и у меня был целый гарем, при твоем виде я тотчас возжелал бы тебя.

Наташа засмеялась. Потом в ее смехе стали звучать истерические нотки. Куминов вскочил, подал ей воды.

– У тебя таблетки с собой?

– Нет, сегодня забыла взять. Ты откуда знаешь про таблетки?

– Неважно.

– Да, действительно. Ты меня жалеешь?

– Дело не в жалости. Если бы ты захотела, я бы был с тобой.

– Я не хочу. Ты мне противен.

– За что ты меня ненавидишь?

– Даже мертвым бывает страшно, когда они видят свое отражение в зеркале.

– Наташа, твои высказывания, что-нибудь значат, или ты так просто, что попало мелешь?

– Тебе не все равно? Я мужиков ненавижу в принципе, я бы им их отростки в обязательном порядке отрывала.

– Помнится, ты не относилась с пренебрежением к этому самому отростку.

– Ладно, ты хоть моешься. Бывают экземпляры и похуже. Что-то, правда, душновато. Я пойду.

– Мы проводим тебя.

– Не нужно, я вызову такси. Я поеду, выпью таблетки и лягу спать. Все будет нормально, – Наташа обратила внимание, что он все-таки сказал «мы», а не «я». Олег подскочил к сестре. – Отойди. Ты хуже его.

– Дашуля, мы уходим, – крикнул Куминов. Даша вышла из комнаты.

– Ну, не уходи, живите снова у нас, – Светочка шла за ней и канючила.

– Приходи лучше ты к нам в гости, детка, – сказал ей Куминов – Нам нужно идти. Уже поздно. Дашуля, одевайся, – он повернулся к Володарским – Пока. Провожать не надо. Не беспокойтесь.

Куминов с Дашей вышли из дома на улицу. Наташа стояла уже там, ждала такси.

– Тебе легче? – спросил ее Куминов.

– Да, на свежем воздухе полегчало.

– Наташа, может мы с Дашей все-таки тебя проводим?

– Нет, не беспокойтесь. Я на такси. Кстати, где ты машину поставил?

– У мамы в гараже. Мы с Дашей на автобусах катаемся. Да, детеныш?

Даша просияла и радостно закивала головой. «Много ли, дуре, для счастья надо» – подумала Наташа – «Только что, чуть ноги не вытирал, сказал ласковым голосом и, мы все забыли».

Наташа жила на даче своего любовника, начальника облторга Торгадзе. Когда она зашла в дом, ее уже била мелкая дрожь. Она не могла успокоиться от своих мыслей. Сейчас ее раздражал брат. Полное ничтожество, под стать своей чучундре. Надо же, влюбился в чужую жену, а не попытался даже заступиться за нее. Куминову достаточно было просто рявкнуть, и Олеженька сразу затух. Куминов хоть гандон, но мужик. Не любит свою девчонку, но преобразил же, она совершенно непохожа на деревенскую. Наверное, всю свою зарплату на нее тратит. Любит, не любит, но отстоит и защитит всегда. Потому что считает себя ответственным за нее. А братец? Только сопли жевать. Сестренка была любимой только на словах, пальцем не пошевелил, чтобы спасти. Придумал себе любовь к макаке и опустился вместе с ней до говна в буквальном смысле. Теперь страдает, что Света его обидела, детей нарожала, кормить заставила. Где справедливость? Этот гадкий обосранный Светкин выводок жив, а ее Белочка, ее чудесная необыкновенная смышленая девочка, умерла. Наташа с этими мыслями искала таблетки, она не могла вспомнить, куда она их положила, искала по карманам всей своей одежды. Потом пошла, искать в кухне. Дрожь усиливалась, мысли путались. Она сама не заметила, что зачем-то повернула вентиль на газовом баллоне.

***

Наташа замечала, что с Германом творилось что-то нехорошее. Потом поняла, что происходит. Он кололся уже в ее присутствии и успокаивался блаженно, а потом уже просто бессмысленно закатывая глаза. Однажды пришли трое, он им должен был денег, но Герман только трясся и вымаливал еще дозу. Вдруг один заметил Наташу и кивнул в ее сторону.

– Берите, только дайте ширнуться.

Он сделал себе укол, не обращайся внимания на вопли и мольбы о помощи Наташи. В следующий раз они увезли ее с собой в какой-то дом. Наташа не помнила, сколько их было. С ней никто не церемонился, обходились нарочито жестоко. Ей хотелось умереть, но она помнила, что там, в квартире с наркоманом Германом, осталась ее Белочка, и Наташа во что бы ни стало должна вернуться к ней. Они оставили ее в покое, когда увидели, что это был кровоточащий кусок мяса. Внутри у нее болело так, что она не могла пошевелиться, ей казалось, что ее разорвали на куски, даже возле рта были раны. Наташа еще отлеживалась несколько часов, потом ей разрешили помыться, интерес к ней был уже потерян, садистская страсть была уже удовлетворена, ее даже вернули домой. Когда Наташа увидела Белочку, она не могла понять, жив ли был ее ребенок. Забыв о своей боли, она бежала с ребенком в больницу, долго не могла понять, когда ей объясняли, что уже поздно. Такого страшного вопля никто в больнице раньше не слышал. На похоронах Белочки, Наташа, обколотая успокоительными, стояла возле вырытой могилы, смотрела, как в эту ямку опускают маленький гробик. Вдруг она стала останавливать эту процедуру, хватая всех за руки.

– Пожалуйста, не надо. Это же моя Белочка. Ей там будет плохо. Пожалуйста, оставьте ее мне. Это же моя доченька, моя девочка.

– Наташа, прекрати. Она умерла, – Герман схватил ее и встряхнул.

Наташа вырвалась из его рук и провалилась в эту небольшую ямку, прямо на опущенный гробик. Мать Германа часто закрестилась. После похорон, Наташу положили в психиатрическую больницу. Она не понимала, зачем теперь жить. Ее растоптали, уничтожили, Белочки нет на этом свете. Наташа не нужна никому, ни матери, ни брату. Потом, она решила, что будет несправедливо, если она умрет, а Герман будет жить. Если он не сдохнет от передозировки, то она должна сделать так, чтобы он отправился на тот свет. Вернувшись, домой, она застала опять каких-то бандитов в квартире с Германом. Они решали, что же с ним делать. Увидев, Наташу, предложили, что пусть она и отрабатывает долги Германа, на панели. Но на этот раз с ними был кто-то постарше их по бандитскому чину. Посмотрев на красивую девочку, он сказал:

– Я ее себе заберу. Никому больше не трогать. Я сам за нее расплачусь.

Наташа была с ним какое-то время, потом он ее отпустил в свободное плавание. Наташа выторговала у него обещание, что ее не будут больше трогать, она сама будет платить за наркотики для Германа. Наташа сделала вывод, что все мужики в сущности одинаковые, и легко найти механизм, чтобы управлять ими. Она выбирала себе только состоятельных или нужных клиентов. Через год, она снова пришла к этому бандиту и попросила об услуге, обещала расплатиться, как пожелает, но желательно деньгами, теперь они у нее уже были. Он согласился и свел Наташу с подходящими людьми. Он понимал ее, любой бы желал смерти подонку, продававшему ее в своих интересах. В то день, Германа они подобрали, когда он уже оклемался от побоев Куминова и шел в направлении города, привезли в лес. Герман визжал, ползал перед ней, умолял простить и, что он никогда больше не подойдет к ней.

– Вы ему руки не завязывайте, – сказала Наташа двум ее сопровождавшим – Понятно будет, что повесили. Надо, чтобы, как будто сам.

Герман протяжно выл. На нижний сук дерева закрепили веревку, подтащили к нему Германа, накинули петлю и дернули в обратную сторону. Наташа смотрела, как он перестал дергаться, и голова его повисла набок в петле.

– Пойдем, – сказали ей – Хорошо, снег начинается, следы заметет. Может не скоро найдут.

В машине Наташа сидела молча.

– Страшно? – спросил один из киллеров – Я-то в Афгане и не такое видел. Жалеешь уже?

– Жалею, – сказала Наташа – Мучился мало.

***

Наташу уже сильно трясло, начала дергаться голова. Собрав последние силы, она высыпала на стол кухни содержимое сумки, может там, эти чертовы таблетки. Ей было очень плохо, она не обращала внимания на приторный запах, от него только сильнее кружилась голова. Из сумки вылетела пачка сигарет. «Господи, может закурить, хоть немного отлегнет». Она щелкнула зажигалкой. Взрыв услышали в одном из обитаемых домов, метрах в трестах отсюда. Жильцы выбежали на улицу и увидели, что горит дача Торгадзе. Стали звонить в пожарную и Торгадзе. Он приехал со всей своей семьей: женой и двумя дочерями. Пожарные уже тушили дом, кто-то из пожарных вынес Наташу, она не подавала признаков жизни, скорее всего, она погибла сразу. Торгадзе, мужчина лет пятидесяти, бросился к телу, встал перед ней на колени и зарыдал. Его жена отвернула от зрелища дочерей и повела их в машину.