Текст книги "Жизнь без печали"

– Не надо пугать мою жену, – сказал он. – С ангелами так не обращаются.

Володарскому стало страшно. Он даже представить себе не мог, что сейчас с ним сделает Куминов. Он Наташиного мужа, чуть до смерти не забил. А за свою жену… Олег с вытаращенными глазами, пулей прошмыгнул мимо Куминова, схватил свою одежду и выскочил из квартиры. Он бежал, кое-как одеваясь на ходу, ему казалось, что его догоняют. Он бежал и бежал, сам не зная куда. Потом он упал в снег. Опомнился, когда услышал:

– Мужчина, вы живой?

Стояла какая-то полная женщина в песцовой большой шапке и в пальто с песцовым воротником. Она сначала хотела пройти мимо, но вроде мужик одет хорошо. Мало ли бывает, перепил просто, жалко же, свой такой же, глядишь и его, кто-нибудь когда-нибудь подберет. Олег озирался по сторонам, он не узнавал этого района.

– Где я? – спросил он.

– В сугробе, – ответила женщина.

Ирина шла домой, перед новым годом дали праздничные наборы, и она несла тяжелую сумку. Ее догнал Александр.

– Я тебе помогу, – он взял у нее сумку.

– Ты опять? Ты же все видел. Что тебе от меня надо? Или ты извращенец и у тебя такие развлечения? Сам видишь, мне развлекаться некогда.

– Мне наплевать. Я хочу быть с тобой, мне все равно, как ты живешь. Я постараюсь, чтобы ты жила лучше.

– Ты меня не знаешь. Я злая, противная, неуживчивая. Я мужиков не люблю, мне представить противно, что им надо давать.

– Это не имеет значения. Я хочу быть рядом с тобой.

– Что-то тут не так. Ты просто надо мной издеваешься.

– Скажи мне, что мне сделать, чтобы ты поверила? – они уже подходили к Ирининой квартире.

– Исчезни, – сказала она и закрыла за собой дверь.

Уже ближе к вечеру Ирина гладила белье и пела: «Песни у людей разные…». Свекор налил себе в кухне компот и с кружкой зашел в комнату, вместо своей спальни.

– Господи, можно же выпить в кухне. Что ты шарахаешься, со своими-то руками. Сейчас прольешь, мне лишняя работа. Балбес старый!

Свекор ее не послушал. Проходя мимо Ирины, он качнулся и вылил компот прямо на утюг. Утюг зашипел, полетели искры, и погас свет. Ирина на ощупь выдернула шнур из розетки и выругалась:

– Козел старый, дурак! Предупреждала же. Как ты мне надоел!

Она решила в темноте не искать, где находятся спички и свечка. Открыла входную дверь, чтобы хотя бы свет из подъезда попадал в квартиру. У входной двери стоял летчик Александр.

– Ну, это уже ваще! – сказала Ирина – У меня уже слов никаких нет.

– У тебя что-то случилось. Я помогу, – сказал он.

– Без тебя справлюсь. Пробки менять я умею.

Но Александр отстранил ее и вошел в квартиру. «Надо же, какие мы мужики!» – насмехаясь в душе, подумала Ирина. Когда зажегся свет, Ирина сказала:

– Ладно, помощник, снимай свое синенькое пальтишко. Проходи, я тебя покормлю. А то торчишь тут целыми вечерами. Или ты специально, худеешь? Ты, там, стоя не умер? – крикнула она, стоявшему до сих пор, как вкопанный, свекру – Иди в свою комнату, я принесу тебе напиться.

– Что ты с отцом так разговариваешь? – сказал ей Александр.

– Это не мой отец, – ответила Ирина.

– Все равно, это же старый, больной человек.

– Ты, нравоучитель! – сказала Ирина – Может, домой пойдешь?

– Ладно, ладно, не злись. Где можно вымыть руки?

– В ванной. Полотенце синее на змеевике.

Сейчас Александр обратил внимание, что при том, что обстановка в квартире была самая заурядная и небогатая, в квартире было очень чисто. Только в комнате на столе лежало не доглаженное белье и в ванной на веревке висели выстиранные пеленки, в остальном все везде было на своих местах. «Какая хорошая хозяйка» – подумал Александр. Он зашел на кухню. Ирина поставила ему тарелку с тефтелями и картофельным пюре. Может быть от голода, или это на самом деле было так вкусно, но ему казалось, что таких нежных тефтелей и воздушного пюре не ел никогда в жизни.

– Боже, как вкусно, – сказал он – Ты идеальная женщина.

– Не мечтай. Ты женат? – спросила Ирина.

– Нет, могу паспорт показать.

– Покажи.

Он протянул ей паспорт. Она полистала страницы.

– Точно штампа нет. Год рождения – 1953. Что ж ты до сих пор не женат, Щербаков Александр? Или у тебя пиписка плохо шевелится? Поэтому ты решил, что я тебе сгожусь, с таким-то колхозом в придачу, я буду страсть, как счастлива.

– Зачем ты так, – смутился Александр – Все у меня нормально. Никто не жаловался.

– Такому жлобу пожалуйся! В лоб получишь и уснешь навеки.

– Какая же ты грубая!

– Я такая и есть. Прикидываться хорошей не собираюсь. Не нравится, не ешь.

– У меня рейс в новогоднюю ночь.

– Сочувствую.

– Я потом все равно к тебе приду, поздравить.

– Спасибо за радостное известие. Ничего, что я уже спать буду?

– Я никак не могу сказать то, что тебе понравится.

– Не старайся. Ладно, на сегодня сеанс связи окончен. Ступай домой, у меня еще дел много. Завтра хоть и тридцать первое, но конец года и у нас рабочий день.

Новый год Куминовы отправились встречать к Ростовым. Екатерина Александровна накануне уехала в свою деревню. Егора с Аленой уложили спать еще до наступления нового года. Они шутили, смеялись, пили за новый год. Наташа сидела радостная, довольно наблюдала за всеми. Куминов танцевал с Алешкиной матерью.

– Ты утомил меня совсем, – смеялась она.

– Эх, тетя Галя, вы же мне почти, как вторая мать.

– Напился, что ли, уже? – она легонько ударила его по лбу. – Ой, детки, пойду-ка и я лягу.

– Нам тоже надо такси вызвать, – сказал Куминов.

Куминов одел спящего Егора, взял его на руки, стараясь не разбудить, и они вышли на улицу. Такси еще не подъехало, когда из подъезда вышел Алешка.

– Я уложил Наташу в кровать, тоже пойду. Только сначала вас в машину посажу.

– Мы тебя довезем.

Куминов сказал таксисту адреса, где высадить сначала Алешку, потом их. Даша подумала, ведь Ростов ничего не объяснял, куда и зачем он собрался уходить в новогоднюю ночь. Муж получается давно, все знал, для него не было тайной, где его друг проводит время. И он так спокойно, без возмущения к этому относится. Лишь только они зашли домой, она не выдержала:

– Алексей ведь поехал к другой женщине?

– Дарья, это не твое дело, – сказал Куминов, осторожно раздевая сына на своей кровати – Расправь лучше Егорушке постель.

Даша послушно убрала одеяло с кроватки ребенка. Куминов уложил сына. Он ушел в кухню, Даша пошла за ним.

– Нельзя изменять жене, тем более она в таком состоянии.

– Даша, ты что мелешь? Тоже мне, нашлась праведница. Если бы с Наташей хоть как-то можно было заниматься сексом, он никогда бы не пошел на сторону. Он действительно ее любит, другая женщина ему не нужна. Но он же не монах. Природа все равно берет свое.

– Я у тебя не больная, а твоя природа все равно чего-то требует.

– Если бы у меня была возможность, я бы с удовольствием имел собственную жену, не перебивался бы объедками. Но время идет, ты так и не изъявляешь желания прийти ко мне. Значит, тебя такая ненормальная супружеская жизнь устраивает. Ты мне отказываешь в полноценном сексе, то, чем я с тобой занимаюсь, разновидность онанизма. Я и подрачить могу. По крайней мере, никто с моего конца, как припадочный соскакивать не будет. Сплошное унижение, а не секс.

– То, что ты от меня требуешь, нельзя делать.

– Ты-то откуда знаешь, что можно, что нельзя? Сама придумала? Мы с тобой больше трех лет живем, ты все от меня свою п..ду прячешь. Я тебя в таком развернутом виде видел, какая тайна может там еще остаться?

– Ты очень грубый сейчас.

– Дарья, иди спать! Я на твою плаксивую рожу уже смотреть не могу. Пойду, прогуляюсь.

– Ты тоже, как Ростов? – со слезами на глазах сказала она

– Мне в отличие от него некуда идти. Но если кого-нибудь сниму, вдую.

Куминов ушел. Даша плакала. Хорошо новый год встретили.

***

Ирина была для Снежаны чем-то вроде второй мамы и одновременно подружки, она себе жизни не мыслила без нее. Когда Ирина ушла от них к Даниловым, Снежана сильно обиделась. Она решила, что Ириша предала ее, бросила, непонятно из-за чего. Мать тоже долго не могла успокоиться. При случае бурчала и возмущалась вслух, какая Ирка дурочка. Снежана все это слушала и все больше злилась на Ирину. Снежана думала, что какая Ирка глупая, не стала дружить с Сашей, таким обаятельным и веселым, зачем-то вышла замуж за дворового дурачка-хулигана Никиту. Конечно, Саша обиделся на нее из-за Никиты и перестал с ней дружить. Снежане так хотелось, чтобы он снова приходил к ним в гости, они бы все вместе гуляли и катались на его машине. Потом еще Ирина притащилась со своей ненормальной дочерью и почти три недели жила с ними, а на Снежану не обращала внимания. Все время какие-то дела у нее были, то в милицию ходила, то в больницу к старику. Они с матерью хоронили тетю Тасю, еще что-то хлопотали по Ирининой квартире, до Снежаны некому не было никакого дела. Еще эта девчонка так протяжно завывала на одной ноте. Снежане было невыносимо слышать это протяжное «А-а-а-а», ей хотелось положить на нее подушку, чтобы она заглохла. По ночам Снежана закрывала уши и плакала. Потом Ирина снова от них ушла, но сейчас Снежана даже немного обрадовалась, она унесла с собой свою ужасную дочь. Снежана стала думать, что теперь Ириша будет чаще приходить к ним, будет читать с ней умные книжки и петь ей песни. Но Ирина приходила очень редко и со Снежаной почти не разговаривала. Ей было некогда, так же, как и матери. Та вечно задерживалась на работе, теперь, когда не было помощницы-Ирины, мать и дома была постоянно занята, вся в домашних заботах. В семь лет Снежана решила, что она никому не нужна. В школе все дураки, учительница глупая, разговаривает с ними, как c недоразвитыми. Мама все время говорит, хорошо учись, вот Ира хорошо училась. Зачем хорошо учиться, чтобы у тебя потом родился ненормальный ребенок? Мать отдала Снежану в художественную школу, но через год преподавательница сказала, что у нее безобразно мрачные рисунки, и Снежана перестала туда ходить и забросила рисование. Ирина пробовала с ней поговорить, но Снежана только бурчала:

– Отвяжись, отличница. Иди свою дурочку воспитывай.

– Снежана, ты уже не маленькая, ты понимаешь, что ты меня оскорбляешь?

– Да, я нарочно так говорю. Потому что ты не смогла родить нормального ребенка. Значит ты сама дура.

Ирина больше не заводила разговоров с сестрой. Снежане даже нравилось считать себя несчастной. Она мечтала, что начнется война, она будет совершать на войне подвиги. Будет разведчицей, и когда ее поймают враги и будут пытать, она геройски умрет и никого не выдаст. И в городе ей поставят памятник. К памятнику будут приходить мать и Ирка, будут рыдать и горевать, что они так плохо относились к Снежане, а она на самом деле героическая героиня. В одиннадцать лет Снежана влюбилась. К тому времени она стала длинной нескладной девочкой, даже не начинающей обретать какие-то формы. Внешне она походила на Ирину, но у Снежаны не было той милой и совершенной красоты, как у старшей сестры. Черты лица ее были какими-то размытыми, взгляд угрюмый и выражение лица было вечно недовольным. Влюбилась она, конечно, в первого красавца школы, десятиклассника по имени Янис. Он был высокий, белокурый и голубоглазый. Большая часть школьниц мечтала о том, чтобы он обратил на них внимание. Янис был парень самоуверенный, томный и развязный. Снежана не знала, что Ирина была мимолетно знакома с его матерью. Насколько Ирина могла составить свое мнение о Габриэлле, она никогда бы не поверила, что такая женщина может воспитать порядочного сына.

***

Ирина поставила на столик возле кровати свекра еловую ветку, и повесила на нее шарик. Поставила ему тарелку «оливье» и включила телевизор.

– С новым годом! Маруську я покормила, клизму сделала. Будет спать. Я пошла к маме. Не скучай.

Она встретила новый год со своей семьей. Снежана долго бунтовала, пока мать ее не отпустила к подружке.

– Снежка какая-то вредная становится, – сказала Ирина.

– Ох, не говори. Каждый день тапком по заднице получает. Огрызается, в школе плохо себя ведет. Учителя жалуются, может встать и уйти среди урока. Совсем от рук отбилась. Что с ней делать, не знаю. Это ты послушная была.

– Послушная, не послушная. Нашла же на свою жопу приключений. Может, наоборот, Снежка по мелочи, а в целом, от нее никакого горя не будет.

– Дай то, бог, – сказала Анна Сергеевна – Ты Марусю отдавать не надумала?

– Нет, – ответила Ирина – Мне кажется, она умрет без меня.

– Сейчас она живет? Ира, ты же умная. Прислушайся к своему разуму. Зачем обрекать свою жизнь неизвестно на что. Пусть бы она лежала, но хоть бы мозги у нее работали. Она же не человек, а так, просто тельце.

Ирина молчала, опустив голову, и ковырялась вилкой в тарелке с салатом.

– Ириша, молодость заканчивается. Неужели ты счастья себе не хочешь?

– Я подумаю, мама. Пока не могу. Я же родила ее, мама, – она махнула рукой – Я даже не знаю, как тебе объяснить.

– Ириша, надо, что-то делать, так нельзя больше.

– Зачем что-то делать?

– Ты, что любви, замуж не хочешь?

– Хочу, – Ирина посмотрела на мать – Я очень хочу быть рядом с одним человеком, смотреть в его глаза, слышать его голос, чтобы у меня опять кружилась голова от того, что он рядом.

– Дура, – плюнула мать – Ты сама себе эту любовь придумала. Делона Куминовым заменила. Не верю я ни в какую долгую любовь.

– Может, найти его и подойти, посмотреть, как он отреагирует? И вся любовь кончится. Нет, я так не хочу. Последнюю мечту у себя отниму. Не сердись, мама, я пойду. Спать хочу очень.

Ирине казалось, что она только заснула, когда в дверь позвонили. Чертыхаясь, она посмотрела на часы. Было шесть утра. Все равно, кого принесло в такую рань. Она одела халат и, почти не открывая глаз, добрела до двери. Перед ней стоял Александр Щербаков. В руках у него был кулек, он протянул ей его.

– С новым годом!

– Ага – она взяла кулек – Бананами пахнет.

– Это и есть бананы.

– Ты был в Африке?

– Почти что, – улыбался он ей.

Он с удовольствием смотрел на Ирину. Даже полусонная, с растрепанными волосами, она была красивая.

– Ладно, проходи банановый король.

Он зашел в квартиру. Ирина унесла бананы на кухню. Теперь она стояла, подняв руки и, закалывала сзади, волосы. Александр подошел к ней.

– Я очень хочу тебя обнять.

– Обнимай, – Ирина вытянула руки вдоль туловища. Потом подумала, с кем-то надо же. Не все же искусственно доводить себя до оргазма. Можно ведь попробовать, не убудет.

Александр стиснул ее в своих руках. Ей казалось, что у нее кости затрещали. Слон, какой-то.

– Ты меня раздавишь, – поморщилась она.

Александр взял ее на руки и отнес на диван. Навалившись на нее сверху, он впился в нее губами. Ирина поняла, что означает в буквальном смысле «засосали». Как-то он слишком уж спешил к своей цели, путался в ее одежде, что снял, что не смог. Потом лихорадочно стал расстегивать себе штаны. «Может прекратить все это» – подумала Ирина. Даже Никита Данилов себя с ней так не вел. Ирина подумала и не стала сопротивляться, она так, неподвижно, и лежала. Ее дергали, как куклу. Навалившись еще больше всем своим большим телом, летчик, делал какие-то судорожные движения, член его постоянно выскальзывал, он хватал его в пригоршню и запихивал обратно. Через минуту он задергался и затих. При этом он расслабился, и Ирина поняла, как себя чувствуешь под асфальтным катком.

– Слезь с меня, сейчас же, – прошипела она ему на ухо.

Она выбралась с дивана, одернула одежду и пошла в ванную. «Фу, какая гадость» – думала она – «Никто не жаловался» – передразнила мысленно она его. Потом, она себя успокоила, ну, шибко, хотелось мужику, дорвался, не до церемоний. Она вышла из ванной. Летчик похрапывал, он не спал всю эту ночь, и не просто так, он работал. Ирина села в кресло и смотрела на него. Вот валяется на диване какая-то здоровенная фигня, и он признается ей в любви и при этом, наверное, считает, что ее осчастливил. Она прикрыла глаза и вспомнила другого мужчину, и какое безумное желание его одолевало. Он не мог оторваться от нее, но взял себя в руки, и подарил ей столько наслаждения, что она сама была готова его упрашивать, чтобы он овладел ею. Она столько нежных и ласковых слов от него слышала, в тот момент не имело значения, насколько они были правдивы. Самое главное было ощущать себя божеством, подарком для мужчины. Ирина встала, потрясла летчика за плечо. Он открыл глаза. Узнал, улыбнулся и протянул к ней руку.

– Уходи, – сказала она – Скоро дед проснется.

– Тебе хорошо было?

– Хорошо было, когда из-под тебя вылезла и радовалась, что не раздавил.

Он встал, оделся и смущенно спросил:

– Можно к тебе приходить?

– Если вес свой научишься сам держать. В тридцать лет пора бы и уметь.

«Мама, наверное, это имела в виду, когда говорила, что хорошие мужики в постели – это редкость. Значит, мужчину надо ценить за другие качества». Но за что-нибудь ценить летчика Александра Щербакова, Ирине не хотелось.

Наташа Ростова уже устала от своего положения. Она не только не могла командовать своими ногами, ей было даже сложно нормально ходить в туалет. Это состояние казалось ей унизительным. Обида на все произошедшее, почему с ней, за что, и чувство безнадежности, угнетали ее. Наташу злило, что Алексей рассказывал ей о каких-то упражнениях, делал разные приспособления к кровати, что бы она могла тренировать свое тело. Неужели он не понимает, что все это бесполезно, рассказы о каких-то людях, которые после многолетних тренировок вставали на ноги, это только сказки. Она ненавидела себя, вечно кряхтящую свекровь, иногда даже свою дочь, за то, что та бегала и резвилась, а не сидела возле матери. Больше всего она ненавидела мужа, за то, что он ухаживал за ней. Что убирал за ней нечистоты, мыл ее, тщательно намыливая во всех местах. За то, что она не могла без него ни лечь, ни сесть. Должна была ждать, когда соизволит прийти, и с самоотверженным видом, снова ухаживать за ней. Она чувствовала кожей, что у него есть другая женщина. Кто-то другой пользуется тем, что принадлежит ей. Ее любимый человек ласкает и целует чужую женщину. Наташа пыталась представить себе эту женщину. Какая она? Взрослая, разведенная, опытная или молодая девчонка? Худая или полная, высокая или маленькая? Наташа не плакала, она не могла больше плакать, сколько не плачь, ничего не изменится. Она лежала в постели, под нее даже подкладывали клеенку на ночь, муж не спал с ней, наверное, брезговал. Она услышала, как закрылась входная дверь. «Пришел, нагулялся». Алешка подошел к ее кровати.

– Ты не спишь? – шепотом спросил он – В туалет хочешь?

– Кажется, да, – выдавила из себя Наташа.

Он поднял ее.

– От тебя пахнет чужой женщиной.

Ростов ей не отвечал. Он усаживал ее на сооружение, специально изготовленное для нее.

– Я не могу так больше, – с отчаянием прошептала она.

– Наташа, ты должна начинать тренировки. Ты должна бороться, все зависит от тебя. Я все сделаю, что для этого нужно. Я люблю тебя. Дочка любит тебя, ты нужна ей.

– Я никогда не стану на ноги.

– Есть много примеров, когда люди с более тяжелыми травмами, вопреки всему, поднимались. У тебя действуют руки, развивай их.

– Я не хочу больше слушать ни о ком, – зашипела на него Наташа. – Ты здоровый, подвижный. Ты себе нашел другую. Выброси меня в окно, закопай меня. Я не могу больше, не могу.

– Перестань, – Алешка начал злиться.

– Сдай меня в какой-нибудь дом инвалидов.

– Тебя не возьмут, – неосторожно сказал Алешка

– Значит, ты пытался, – истерично рассмеялась Наташа – Ну, конечно. Как же может быть иначе. Сначала разведал все, теперь ничего не остается, как изображать из себя хорошего, такого несчастного. Приходится возиться с калекой. Ты приведи свою любовницу сюда и живите. Пусть она за мной горшки выносит, должна же, как-нибудь отрабатывать то, что спит с моим мужем.

– Прекрати, – прикрикнул на нее Алешка – Ты истеричка.

– Что мне остается делать? Иди, спи. Я буду сидеть на этом чертовом стуле и ждать, когда из меня потечет. Ты ведь не только не пробовал, просто разложить меня, не обязательно же, чтобы я шевелилась. Сунуть есть куда. Ты даже не целуешь меня, не прикасаешься к моей груди. Ты брезгуешь мной, я для тебя кусок говна, – уже с ненавистью в голосе, говорила Наташа. – Если я встану, ничего не изменится. Уже никогда не будет прежних отношений. Ты все врешь, ты меня не любишь. Ты делаешь все по обязанности и любуешься собой, какой я благородный. Жалуешься, поди, всем, и все тебе сочувствуют, и любовница твоя тоже. Бегает всем и рассказывает, как Алеша ее любит, но уйти от жены не может, совесть не позволяет, инвалида бросить.

– Долго еще сочинять будешь? Понесло тебя.

Наташа замолчала. С нее плюхнулось в ведро под стулом. Наташа зажмурилась. Боже, как унизительно.

На следующий день Алешкина мать с внучкой ушли гулять. Наташа осталась сидеть на самодельной коляске, которую смастерил для нее Алешка, чтобы она хоть как-то могла передвигаться по дому, когда никого нет. Ростов был на работе. Вернувшись с прогулки, Ростова старшая с ребенком зашли в квартиру. Как сердце чувствовало, Алешкина мать, задержав ребенка, первая заглянула в комнату. Она толком и не поняла, что случилось, увидела только это море крови. Прижав к себе девочку, чтобы она не смотрела, Ростова вышла из квартиры и позвонила в соседскую дверь.

– Ох, скорую вызывайте. Там, там…, – больше она ничего не могла сказать и схватилась за сердце.

Алешка тоже чуть не потерял сознание, когда его подозвали к телефону. Он услышал незнакомый голос.

– Вы должны немедленно приехать домой. Ваша жена вскрыла себе вены.

После похорон Алешка сказал Куминову:

– Я послал запрос в Ярославль. Если приглашение на работу придет, мы уедем. Я не хочу жить больше в этой квартире. В Ярославле вся родня, сестры. Уехать от этого всего, чтобы ничего не напоминало.

– Дочь будет напоминать.

– Дочь будет напоминать Наташу, а не эти кошмарные дни, – он немного помолчал – Я Наташку ненавижу. Мама столько для нее сделала, за ней ухаживала, ей же уже под семьдесят, сама больная. Наташка не подумала, как это все она увидит, про Аленушку не подумала. Мама говорит, она успела не пустить Алену в комнату. Представь, ребенок бы все это увидел? Это эгоизм. Себя только любила и считала несчастной, о нас не подумала. Если меня хотела наказать, остальные здесь причем. Я ведь хотел, чтобы она стремилась к жизни, развивала руки, тренажеров ей понаделал. С дочкой бы занималась. Руки натренировала, могла бы некоторые вещи сама делать, переносить себя и на коляску, и на горшок. Она сидела просто, как квочка, и страдала.

Куминов вспомнил давний разговор с Ириной. Ее слова: «Она не будет ходить, она будет сидеть или лежать. Она не сможет сама сходить в туалет, принести себе еду, подойти к любимому человеку. Останется только смотреть, как вместо любви он за ней будет говно убирать. Это вечный кошмар. Лежать или сидеть и ждать, когда он ее начнет ненавидеть». Ирина, как в воду глядела. Такие испытания не каждый может перенести.

– Алех, Наташа в этот момент, действительно, могла быть несчастной, ты представь, как ей было тяжело со своим ощущением неполноценности, ревности, беспомощности. Ты ведь сейчас тоже говоришь только о себе, ты обижен, а себя на ее место поставить не можешь.

– Какие у тебя умные мысли.

– Это не мои мысли. Это сказала одна умная девочка еще тогда, когда я сообщил, что Наташа, возможно, не будет ходить. Я был неприятно поражен. Думал, вот соплячка, а рассуждает, как старуха. – «Вот, опять ее вспомнил. Вроде бы почти забыл, отогнал от себя все мысли о ней. Как же хочется ее увидеть, но что это даст». Вслух он сказал – А Леночку свою оставишь, что ли?

– Зачем она мне нужна? Мне нужна была только Наташа. Наташа права, я недостаточно ее любил. Я ведь не то, что не занимался с ней сексом, я ее даже не целовал, не гладил. Мыл, как санитар в больнице. Ленку хочешь, забери себе, тебе она не откажет. Видел же, как только скажу, что с тобой приду, вечно оденет, что покороче, чтобы жопой светить.

– Я не против. С удовольствием сейчас бы кого-нибудь поимел, на всю катушку. Ты уедешь, как же я без тебя буду, Алеха. Ты вроде вместо брата.

– Братья бывает, живут на расстоянии друг от друга.

Ирина отметила свой день рождения у матери. После того, как участились советы Анны Сергеевны о сдаче Маруси в дом инвалидов, Ирина перестала приглашать ее к себе в дом. Если ей неприятен вид внучки, то зачем лишний раз ее демонстрировать. Мать ей накрыла стол, они немного посидели. Вечер немного не удался. Снежана как всегда показывала свою независимость, дерзила и сестре, и матери. Ирина даже не выпила, она давно уже избегала алкоголя, чтобы всегда держать себя в руках. Стоило выпить, становилось себя жалко и хотелось залиться слезами и проклинать белый свет. Еще, ей сразу же хотелось идти к Куминову и посмотреть на эту наглую морду. Ирина забрала подаренный электромиксер, и пошла домой. Возле подъезда сидел летчик Щербаков. Увидев Ирину, он встал.

– Ты извини, мы на базировку улетали, – сказал он, как будто обещал прийти.

– Я вообще-то, тебя не ждала.

– Я заходил к тебе, мне никто не открыл. Я знал, что ты все равно вернешься домой, вот, решил подождать.

– Я деду запретила открывать дверь, если только не будут кричать «Пожар». Я была на дне рождения.

– У подруги?

– У себя. У меня сегодня день рождения.

– Жалко, я не знал. Я бы тебе подарил что-нибудь.

– Мне сегодня исполнилось двадцать три.

– Всего? – удивился Щербаков.

– Я так старо выгляжу?

– Нет, я наоборот, считал, что ты молодо выглядишь для своих лет. Я думал, что ты старше. Молодые девушки не нянчатся с двумя инвалидами. И у тебя виски седые.

– Ты еще что-то на мне разглядел?

– Прости. Тебе не понравилось. Я постараюсь исправиться.

– Стараться тоже надо уметь, – но потом Ирина подумала, что мужчины очень болезненно воспринимают свои сексуальные неудачи. Не стоит его оскорблять, ведь он ей не сделал ничего плохого. – Ты извини меня, не слушай, – она дотронулась до его руки – Дело не в тебе, а во мне. Я немножко не так это воспринимаю, понимаешь. Хочешь, я тебе разрешу постараться.

Он сжал ее руку в своей. Ирина поморщилась.

– Вот этого не надо. У меня одно условие. Не сдавливай меня, не прижимай. Ты меня просто изувечишь.

– Женщинам нравится чувствовать силу, – радостно улыбаясь, сказал Щербаков.

– Вот и иди к тем женщинам, ко мне дорогу забудь, раз ты такой непонятливый.

– Я понял, понял. Буду делать все, как ты скажешь.

Они зашли в Иринину квартиру. Ирина сразу пошла, проверить, как там дочь.

– Дед, ты ел?

Из спальни послышались непонятные звуки. Щербаков ничего не понял, но Ирина ответила:

– Молодец. Сегодня у нас с тобой банный день, помнишь?

Старик потихоньку вышел из своей комнаты.

– Знакомься, дед, его зовут Саша.

Данилов затрясся и стал стучать по шкафу кулаком.

– Тебя не спросила, – сказала Ирина. – Посиди, пока, я тебе потом ванну приготовлю, – она повернулась к Щербакову и улыбнулась ему, – и ты посиди. Сейчас, я Марусю покормлю. Можешь не смотреть, это не очень приятное зрелище. У Марусеньки тоже скоро будет день рождения. Правда, Марусенька? Мы оденем красивое платьице и будем праздновать. Только никогда не задавай мне вопросов, почему я не оформляю Марусю в дом инвалидов, – сказала она Щербакову – У меня есть такая возможность. Может это дико и непонятно звучит, я ее люблю. Конечно, она валяется днями напролет вот так, в кроватке, но я не думаю, что ей будет лучше в спецбольнице.

– Ты выходи за меня замуж, тебе не надо будет работать, будешь больше времени уделять ребенку.

– Ты, что, больной? Зашибись, ты мне жизнь предлагаешь. До самого-то не доходит?

– Моя мечта, что бы у меня была жена, я ее любил. У нас бы было много детей, она сидела бы с ними дома. Я приходил бы с работы, а дома она, вкусная еда и уют.

– Моя мечта, чтобы у меня была настоящая работа. Чтобы ко мне прислушивались люди, чтобы меня уважали, ну и боялись, если что. Чтобы я решала серьезные вопросы и была всем необходима. Уясни разницу, прежде чем делать мне предложение. Я должна состояться в этой жизни. Никто мне в этом не помешает, ни больной ребенок, ни мужик со своими представлениями о семье.

– Ты все так же для меня загадка.

– Можно подумать, ты меня всю жизнь знаешь. Месяца еще не прошло. Если тебе так хочется принять участие в моей жизни, для начала вымой деда. Он, конечно, сам моется, я его только потом из душа поливаю. Мне мужики на работе специальную лесенку сделали, чтобы он в ванну залезал и вылезал. Но ему все равно приходится на меня опираться, и он меня стесняется. Вот и займись, – Ирина надеялась, что Щербаков сбежит. Но он снял пуловер и засучил рукава рубашки.

– Хорошо, – он спросил у старика – Согласен?

Тот забормотал что-то, но закивал головой. Все-таки этот здоровяк, был мужик, деду всегда хотелось прибить эту мокрощелку, которая усмехаясь, смотрела на его наготу.

Щербаков теперь каждый вечер, если только был не в рейсе, бежал к Ирине. Ирина уже не прогоняла его. Она решила, должен же быть, в конце концов, хоть кто-то. Этого не пугают ее домочадцы, он починил все, что было сломано, видно было, что руки у него росли из нужного места. Щербаков запихивал деда в ванну, даже не брезговал брать девочку на руки. Ирина смотрела на него и думала: «Чего тебе, Ирка, еще надо. Здоровый мужик, с нормальной русской рожей, не бездельник, рукастый, и семейство мое его не отвращает. Другая бы все бы отдала, чтобы такого дядьку себе заиметь. В постели не шибкий умелец, так умелец у меня уже был, и чем дело кончилось? Может быть, правда, от добра – добра, не ищут. На что можно надеяться в моем положении? Уж, конечно, не на Куминова. За столько лет он не поинтересовался моей жизнью, чего еще можно ждать? Надо реально смотреть на вещи. Можно лелеять в душе несбыточные мечты и жить нормальной жизнью с другим человеком. Вот смотришь на этого вполне себе хорошего человека и раздражаешься, кто знает, встретился бы сейчас Куминов и точно так же раздражал. Время идет, я изменилась, и все люди меняются». Щербаков никогда не приходил к ней с пустыми руками, он всегда приносил какие-нибудь продукты. Иногда Ирина разрешала ему остаться. Когда она лежала под ним, она пробовала представить на его месте другого, того любимого мужчину. Но из этого ничего не получилось. Ассоциаций не возникало. Страстный взгляд, нежные руки и тихий с хрипотцой голос, которые она пыталась вспомнить, не вязались с пыхтящим, сопящим и торопившимся куда-то телом. Она просто держала руки на плечах Щербакова, и, закрыв глаза, ждала окончания процесса. Шевелилась она только тогда, когда ей становилось неудобно лежать. Щербаков помнил ее слова, что у нее в плане секса не все в порядке, и относил ее поведение в постели на этот счет. Порой Ирина сомневалась, нужны ли ей были эти отношения. Это возникало, не только когда, он храпел рядом после скоротечных любовных отношений, но и когда он громко ел, нахваливая ее еду. Может он считал, что так показывает свое наслаждение ее стряпней. Даже, когда она смотрела на его большие руки, что-то в это время мастерившие, она думала: «Господи, какой же он положительный и весь из себя хороший. Убила бы!»