Текст книги "Жизнь без печали"

– Саня, ты знаешь, твоя Ирка замуж вышла.

Куминов ее даже не прервал, он сидел молча. Даша видела, что он изменился в лице.

– Из наших почти никого на свадьбу не приглашала. Даже из своего отдела. Могла бы из благодарности, весь отдел пригласить. Работала на стройке табельщицей, теперь, надо же инженером в производственный отдел перевели. Еще заносчивей стала, через губу не переплюнет.

– Ты опять? – перебил ее подоспевший муж. – Что она тебе сделала? Нашелся хороший человек и слава богу, может быть наконец будет счастлива девчонка. С ее приданым не каждый осмелится жениться. Значит, мужик любит ее. Молодец девочка, с такой жизнью не спилась, не съе… лась, зарекомендовала себя хорошо, если на повышение пошла.

– Это точно, мужик нашелся, – не унималась Ангелина – Наша кадровичка была на этой свадьбе. На невесте даже белого платья не было, среди вечера ушла, муженек ее напился до посинения и плясал там с тещей. Здоровый, говорит, такой амбал.

– Если бы такая девушка согласилась стать моей, я бы от радости напился не только до посинения, но и до усрачки, – сказал Либерман.

Ангелина от злости встала со стула и куда-то ушла. Куминов не произнес ни слова, он смотрел в одну точку. Даша и представить не могла, что что-то могло его так потрясти. Либерман хлопнул Куминова по плечу.

– Ты что, расстроился? Плюнь ты на мою дуру, она, если в душу кому-нибудь не насрет, дня не проживет. Если бы не боялся ее убить, давно бы п… лей получила. Давай, лучше за тебя выпьем. Хочешь, выпей за ее счастье.

– Да, – сказал Куминов и поднял рюмку – будь счастлива, солнышко. Пусть тебе с ним повезет больше, чем со мной.

Казалось, Куминов совсем забыл о том, что Даша сидит рядом. Но через минуту он взял себя в руки, повернулся к ней и улыбнулся.

– Не сплясать ли нам?

– Я же плохо танцую, Саша.

– Да наплевать, мы же не конкурсе. Я сегодня еще не танцевал со своей милой женой.

Куминов подошел к пианисту, что-то сказал ему. Тот заиграл знаменитую песню Синатры «Strangers ln The Night». Куминов прижал к себе Дашу, рука на спине немного подрагивала.

– Саша, можно тебя спросить?

– Нет, – ответил он – Про Иру ни слова, никогда.

Даша замолчала. В конце концов, он же с ней, эта Ира существовала только в воспоминаниях, тем более он сегодня узнал, что она вышла замуж. Если у него было что-то в прошлом, пусть там и останется. Важнее, кто у него сейчас, ведь ходит же куда-то, как по расписанию.

Мадина узнала, что Куминов празднует свой юбилей в ресторане. Она нарочно пришла с друзьями в этот ресторан, но Куминова нигде не было. Она прошлась по коридору и увидела дядьку, выходящего из зала спецобслуживания. Этот дядька работал на факультете с Куминовым. Ну, конечно, не будет же обкомовский сынок праздновать день рождения в общем зале, этом кабаке. Мадина зашла в зал, Куминов сидел и разговаривал с каким-то незнакомым ей мужчиной, его жена танцевала с человеком, у которого все лицо было в уродливых шрамах. Мадина подошла к Куминову, колыхая бедрами. Она вся опять была увешана драгоценностями. Мадина наклонилась, опершись на стол напротив Куминова, ее грудь почти полностью вывалилась из платья.

– Добрый вечер, Александр Валерьевич. Примите мои поздравления.

– Принимаю, – с брезгливым выражением лица, ответил Куминов.

– Я могу присесть?

– Нет, не можешь. Я тебя не приглашал. Тебе нечего делать в моей компании.

– Ты знаешь эту проститутку? – спросил друг у Куминова.

– Это не проститутка, Владик. Это представитель золотой молодежи, – ответил Куминов – Проститутки обычно ведут себя скромнее.

Мадина выпрямилась. Ей хотелось устроить скандал, чтобы его жена все узнала, чтобы были истерики, и испорченный вечер.

– Что ты стоишь? Иди. Тебе еще что-то хочется услышать? Если ты сейчас же не выйдешь из этого зала, больше ты меня не увидишь.

– Меня нельзя оскорблять.

– Кто сказал? Веди себя подобающе. Ты сама напросилась.

Мадина повернулась. От злости и бешенства она задыхалась. Ее, Мадину Торгадзе, как последнюю потаскуху. Сказать папе и он, потом Мадина подумала, и что папа сделает, вызовет Куминова на дуэль, наймет убийцу, обесчестит его жену, что? Униженная Мадина, плача, ушла из ресторана, даже не попрощавшись с друзьями.

Ангелина никак не могла уняться. Когда Даша пошла в туалет, она пошла за ней.

– Ты знала, как твой муженек раньше резвился? Он и сестру мою двоюродную оприходовал, – Ангелина считала Дашу затурканной дурочкой и говорила с ней снисходительным тоном.

– Ангелина, – ровным голосом спросила Даша – Что тебе Саша сделал плохого? Он тебя когда-то обидел, не помог в сложной ситуации?

– Да нет, – Ангелина немного растерялась – Он хороший друг.

– Тогда я не понимаю, почему ты изо всех сил хочешь сделать ему больно, оскорбить, унизить его? Не смей так обращаться с моим мужем. Это мой самый близкий человек, и я не хочу, чтобы ему причиняли боль.

Все институтские коллеги уже ушли. Одноклассники сидели за одним краем стола и пили, их жены за противоположным и громко обсуждали, что лучше купить на лето. Ростов сказал друзьям:

– Все, пацаны, мне пришел вызов из Ярославля. Уезжаю.

– Может зря, – сказал Куминов – Со временем забылось бы все. На Ленке бы женился, она же хочет за тебя замуж, аж пищит.

– Это да. Девка она красивая, нормальная. Но я не хочу. Не хочу мачеху Аленушке и вообще не хочу больше никаких баб в своем доме видеть. Наташку с каждым днем все жальче становится. Наташка такая хорошая, почему у нее все так получилось? Несправедливо. Ленку тебе уступаю.

– Нафига? У меня жена есть. Если только поиметь. Дает хорошо?

– Нормально. Я, конечно, не такой гурман, как некоторые, но стоит попробовать.

– Он не гурман, он падла, – сказал Грочков – Увел у меня жену.

– Да, я же видел ее, правда, еще в восьмидесятом. Она замуж вышла, сына родила. Только худее смерти стала.

– Никуда она не вышла, – сказал Грочков – Это я ей ребенка сделал. Хотел, чтоб хреново жила. Уговорил родить, думал, пусть теперь помучается, отомщу. Бросить не смог. Пацана стало жалко, на меня похож. Так теперь и живу, с двумя семьями.

– Какая у тебя своеобразная месть, – сказал Куминов.

– Вот вы сидите сейчас, друзья называется, сами мою бабу имели. Ты, Либер, тоже там побывал?

– Я же не такой беспринципный, как эти, – ответил Либерман – Жена друга это святое.

– Для этих ничего святого нет. Ладно, бы по очереди, а то одновременно.

– Одновременно мы ей не засовывали, – сказал Куминов – Тебе, что, прошлое приятно вспомнить?

– Я не в обиде. Ей только хотел отомстить. Зачем друзей из-за бабы терять. Кстати, Владка стала сейчас лучше выглядеть. У нее после родов, какая-то депрессуха была. Не спеть ли нам? – неожиданно сказал Грочков – Пойдем, может лабух подыграет.

Они пошли к пианисту.

– «Shocking You» знаешь? «Shocking Blue» пели.

– Напой, я подыграю.

– We are shocking you until you turn to blue, we are shocking you see what we are gonna do look out its like electricity don’t think its fantasy…

Они пели, точнее Либерман не пел, он не знал английских слов, он только подмурлыкивал и отбивал ритм на крышке пианино. Пианист тоже стучал по клавишам, стараясь им подыграть. А они распевали с азартом, как будто вернулись в свою школьную юность.

Мадина извелась. Куминов не приходил, она и в институте его не видела. Она крутилась возле его кафедры, но он не встречался. Сначала Мадина считала себя обиженной, но потом была готова на все, на любые унижения, лишь еще побыть с ним. Она себя ненавидела и проклинала за свою страсть. Хотела, дурочка, приручить мужика, чтобы похвастаться своим достижением. В итоге сама стала униженно бегать за ним и полностью зависеть от его прихотей. Но потом узнала, что Куминова не было в городе. Он куда-то уезжал. Их разработка была связана с оборонкой, поэтому защита кандидатской проходила в закрытом режиме. Услышав, что он вернулся, она пришла на его факультет. Кабинет декана был открыт, слышались поздравления.

– Не забывайте, Александр Валерьевич, с вас банкет, – говорил декан. – Слышал, за патент хорошую сумму дали.

– Я думаю, на новую машину хватит, – отвечал Куминов.

Он повернулся и увидел в коридоре Мадину. Он посмотрел на нее и отвернулся. Мадина ушла. Дома она плакала, размышляла о том, как бы забыть его, вычеркнуть из своей жизни. Еще не хватало, чтобы она такая красавица, из такой семьи, бегала за кем-то, как собачонка. Ближе к полуночи в дверь позвонили. Спросонья, Мадина подошла к двери.

– Кто там еще?

– Это я, Мадина, – услышала она голос Куминова.

Мадина открыла дверь, впустив его в квартиру, и прижалась к нему.

– Даша знает, что я проставляюсь на кафедре. Там все уже напились, я ушел. Если хочешь, я могу быть у тебя хоть до утра.

– Хочу, – закивала головой Мадина.

– Ты такая красивая, когда ты естественная, – он прижимал ее к себе – Можно, я возьму тебя прямо здесь?

– Да, да, да, – шептала Мадина, помогая ему раздеться.

Они спали совсем немного.

– Хорошо, что мне отгул на сегодня дали, – сказал он под утро – Поеду домой и высплюсь. Вечерком надо тоже с мамой и Дашей посидеть, отметить со своими женщинами.

Мадине были обидны эти напоминания, что в его жизни есть женщины главнее ее.

– Саша, почему ты меня никогда не целуешь?

– Разве? – он недоуменно пожал плечами – Я об этом не задумывался. Я обычно делаю то, что приходит в голову. Мне кажется тебе и так приятно. Я же целую твою грудь. Раньше больше лизался, сейчас как-то не хочется. Я и с женой не очень-то расцеловываюсь. За все отвечают мои руки, – засмеялся он и взъерошил ее волосы.

– Я думала, тебе противно меня целовать.

– Да, ерунда, – он чмокнул ее в губы. – Просто так получается, – Куминов сел в кровати – Спасибо, детка, за эту ночь. Мне надо идти. Мы еще увидимся. Скоро у Дашки месячные начнутся, на тебя больше сил останется.

Мадина так и не поняла, чего больше она испытала в эту ночь: наслаждения или обиды.

Шло время, у Ирины уже был виден живот. С Щербаковым они жили нормально, только вот забот у нее, наоборот, прибавилось. Раньше Ирина не уделяла много времени готовке, Маруся не ела обычную пищу, дед ел мало, она готовила по настроению, если самой хотелось повозиться у плиты. Сейчас ей уже было тяжеловато. Работа, Маруся, дела по дому, диплом писать надо. Как-то на претензию Щербакова, почему дома только жареная рыба, нет еще какого-нибудь супа, например. Желательно, чтобы было и первое, и второе, вот у мамы всегда было готово три блюда, Ирина, не раздумывая, ответила:

– К маме, – и указала на дверь, потом, когда он молча ел рыбу, подошла и сказала – Рыба вкусная? Ее много? Вот и ешь, что дают. Не бойся, не отравлю, что успеваю, то и буду делать. Нужна кухарка и домработница? Это не по адресу. Я тебя не держу.

Щербаков не стал возражать беременной жене. Он понимал, что Ирина действительно за него не держится, ей все равно, есть он или нет, поэтому не стал усугублять ситуацию. Но, когда он увидел, как Ирина поднимала девочку, а потом держалась за спину, не выдержал.

– Ира, Машу нужно положить в больницу, – Увидев, что Ирина готова взъяриться, он постарался ее опередить – Ира, она тяжелая. Ты надсадишься, ты хочешь еще одного больного ребенка?

– Я найму няню.

– Какую няню, Ира? Няня же не будет с тобой ночевать. Меня могут отправить на базировку или погода будет нелетная, я не смогу прилететь. Ночью, кто будет девочку поднимать? Ира, подумай, ты же умная женщина. Не надо упрямиться. Это временно. Родишь, оклемаешься после родов и заберешь Марусю. Кладут же в больницу и обычных детей, если они заболеют.

– Я подумаю, – ответила Ирина. Она понимала, что Щербаков прав. Нет необходимости надсажаться, тем более после первых, не совсем удачных, родов. В конце концов, она должна думать о ребенке, которого вынашивает, если и с ним будет что-то не то. Она пошла в поликлинику, объяснила ситуацию, ей дали направление в дом инвалидов.

– Это временно, – оправдывалась она – Я беременная, мне просто тяжело. Я рожу и заберу.

Врач из дома инвалидов равнодушно выслушала ее. Она знала, все пытаются оправдаться, когда избавляются от такого ребенка. Ирина собрала Марусины вещи. Хотя Маруся постоянно находилась в кроватке, Ирина ей покупала платьица и штанишки, у Маруси были ленточки и заколки. Ирина с Щербаковым привезли ее в спецлечебницу.

– Марусечка, прости, – прошептала ей Ирина – Мама тебя заберет. Вот родится у тебя братик или сестричка, мама за тобой приедет. Не обижайте ее, пожалуйста, – сказала она медсестре – Она может кушать протертую пищу, она сидит в подушках, она даже улыбается, она меня узнает.

Медсестра посмотрела на Ирину, но ничего не сказала, только подумала: «Наивная ты». Ей тоже стало немного не по себе, когда она взяла эту девочку, чистенькую, с завязанными в хвостики волосиками.

– Все, уходите. Можете приходить проведать. Только я вам не советую до ваших родов, лучше не надо.

Щербаков увел Ирину.

– Ирочка, постарайся взять себя в руки. Не мучай себя, не думай постоянно о Маше. Ты обязана позаботиться о ребенке, который еще не родился. У него не должно быть Машиной судьбы.

– Замолчи, – сказала Ирина – Все я знаю. Даже знаю, что ты прав.

Дома Ирина посмотрела на притихшего грустного деда.

– Не ссы, старик. Тебя-то мне девать некуда. Хотя я лучше бы от тебя избавилась, чем от нее. Хочешь песню? Приезжай хоть на денек, если так же одинок, если грустно вечерами, ну приезжай хоть на денек…

Куминов заехал к Либерманам. Они предложили угостить чайком. Они сидели на кухне, болтали, но Ангелине так и хотелось высказать свое недовольство Дашей.

– Между прочим, Саня, я считала твою жену доброй и спокойной, а она со мной нагло разговаривала.

– Господи, уж Даша тебе, чем не угодила, – удивленно сказал Куминов – Такое ощущение, что тебя окружают только наглые девки, и стараются обидеть добрую несчастную Лину.

– Она накричала на меня, что, дескать, я тебя обижаю.

– Вот видишь, какая у меня хорошая жена, в обиду не даст. Подарок судьбы.

Лина собиралась что-то сказать, но Либерман разозлился.

– Ты можешь свой хвост поганый прижать или нет? Скоро никто из моих друзей в гости не зайдет. Как собака цепная. Пошла вон, не мешай мужикам разговаривать.

– Квазимодо! – со злостью сказала Лина и вышла из кухни. «Ох, ну ничего себе!» – подумал Куминов – «А кто рыдал, что любит любого и изуродованного, лишь бы с ней был». Тут же услышал.

– Ты не смеешь обижать папу! Ты злая женщина, ты не стоишь его! – закричала на мать дочь Либерманов.

– Ах, ты гадость! – Ангелина замахнулась на дочь, но ударить не посмела, это был бы уже запредельный риск – Вырастила на свою голову.

Дочка прибежала на кухню, обхватила Либермана за шею.

– Папочка, не слушай ее. Ты у меня самый лучший, самый красивый. Ты подожди немного, я стану старше и можешь разводиться. Я слышала, что, если ребенку больше десяти лет, он сам решает с кем ему жить. Я буду жить с тобой, я никому не дам тебя в обиду.

Женька посадил дочь себе на колени, он был счастлив. Ангелина зашла в кухню, она уже не злилась, и сказала Куминову:

– Видишь, что творится? Вот так и живу с заговорщиками. Я же твоя мать, родила тебя, – сказала она дочери.

– Это не дает тебе права оскорблять моего отца, – сердито сказала девочка, прижимаясь к Женьке.

– Ладно, уж извините.

– Принимается, – важно сказала девочка – Только впредь следи за своей речью. Мужчины очень ранимые.

Куминову нравилась дочь Либерманов. Она была умная и серьезная не по годам. Полное имя ее было – Лионелла, в этой семье уже не знали, как придумать называть новую Лину. Женька, чтобы не путаться в Линах, с младенчества называл ее Нелей. Когда девочка подросла, она сама стала себя так называть, на Лину даже не откликалась. Даже заявила бабушке, что у них в семье маниакальная страсть называть всех именем «Лина», наверное, надо обратиться к доктору. Линины родители не очень любили дерзкую, не по годам грамотную внучку, Женькина мать была к ней равнодушна. Но Неля не очень тосковала по недостатку любви родственников, у нее был отец, который ее обожал, это обожание было взаимным. Девочка была невысокая, худенькая, нескладная, но черты лица у нее были красивые. Она была почти копией Ангелины, только глаза у нее были отцовские, большие черные с пристальным немигающим взглядом. Манерой смотреть на собеседника, она напоминала Куминову Ирину, которая обычно смотрела, не отводя глаз. Неля, наверное, решила, что последнее слово не совсем за ней и сказала матери:

– Ты ошибаешься в своих оценках людей, мама. Даша очень скромная и очень умная. Она правильно выстраивает свою речь. Я, что хочу сказать тебе, дядя Саша, тебе очень повезло с женой.

Куминов улыбаясь, смотрел на нее.

– Не нужно надо мной смеяться. Я серьезно.

– Да, боже упаси, я и не думал. Ты красивая девочка и я тебе улыбаюсь.

– Наш класс водили в областную библиотеку на открытые чтения. Тема была «Пушкин и его описание природы», вела Даша. Ты не поверишь, все стояли, разинув рты. Даже мальчишки не хулиганили. Даша – непревзойденный рассказчик. Если бы наша тетя Мотя могла так уроки вести.

– Неля, разве можно неуважительно отзываться об учителе? – сказала ей мать.

– Уважительные отзывы надо заслужить.

– Видишь, что творится? – сказала Лина Куминову – Что с ней дальше будет? За ее язык точно из школы выгонят. Это она только третий класс заканчивает.

– Я же в глаза ее не называю «тетя Мотя». Ты же тоже только за глаза про всех гадости говоришь. Твое воспитание.

– Ты приходи к нам в гости, – сказал Куминов, чтобы увести разговор в другую сторону – С Дашей поближе познакомишься.

– К вам пешком далеко идти. Но папа мне покажет, как доехать, я буду к вам приезжать.

– Ловлю на слове, – сказал Куминов.

Ирина старалась отгонять от себя мысли о дочери. Она не стала брать еще один ученический отпуск и писала диплом по вечерам. Потом уставшая, буквально валилась в кровать и засыпала. И снова ей снились сны. Она не видела лица Куминова, но так явно ощущала его дыхание на своем лице и чувствовала вкус его губ, что, даже проснувшись не сразу понимала, что это сон. Как-то раз она так стонала и звала «Саша. Сашенька», что Щербаков проснулся и стал ее будить.

– Ирочка, я здесь.

Ирина открыла глаза, несколько секунд приходила в себя и соображала, что происходит.

– Ты звала меня.

– Да? Прости, мне что-то снилось, не помню.

Щербаков был просто счастлив. Ирина всеми силами старается показать, что он ей безразличен, на самом деле у нее это просто маска. Может быть ей так удобней, раз она уже обманывалась в жизни. Но сердце не обманешь, он ей нужен и во сне она произносит его имя с такой нежностью и любовью, что Щербаков готов ей простить любую грубость. Он теперь знает, что творится в ее душе на самом деле.

Щербаков пришел с работы. Он сидел на диване с отрешенным видом, не снимая формы. Ирина подошла к нему, положила руку на голову.

– Саша, что-то случилось?

– Обычная работа. Я сегодня немного устал. Грозовой фронт стал обходить, эшелон занят, пришлось кружить.

Ирина погладила его по волосам.

– Если сильно есть не хочешь, пойдем, погуляем.

Щербаков согласился. Они медленно шли по улицам, дошли до парка.

– Посидим на скамеечке и вернемся домой, – предложила Ирина.

– Ты меня так часто зовешь по ночам.

– Наверное, что-то снится. Я просыпаюсь и забываю сны.

– Ира, как ты думаешь, кто у нас будет? Девочка или мальчик?

– Мне все равно, Саша. Какая разница? Пусть будет девочка, пусть будет мальчик. Это, когда есть один ребенок, можно думать, какого пола будет второй. Маруся не считается. Она не настоящая девочка, а только оболочка.

– Ты скучаешь по ней?

– Очень. Я стараюсь не думать. Даже если с ней не так хорошо обращаются, она этого не понимает. Мне так обидно, Сашка, что так получилось. Может если бы Маруся родилась в срок, этого бы не было. Сейчас бы была хорошая пятилетняя болтушка, мы бы с ней, наверное, дружили. Я боюсь рожать. Боюсь, что опять будет что-нибудь не так, боюсь боли. Хоть мне сказали, что все органы в порядке, все зажило.

– Ира, ты мне не рассказываешь о своей прежней жизни, о первом муже. Почему он умер? Или он погиб?

– Его расстреляли.

– Кто?

– Откуда я знаю. В извещении подписи исполнителя не было.

– Я не понимаю.

– Что тут понимать. Его расстреляли по приговору суда, за убийство. Давай сменим тему, тут нечего вспоминать.

По тротуару шел мужчина со шрамами на лице. Он увидел их, улыбнулся и подошел.

– Здравствуй, Ирочка.

Щербакова это неприятно кольнуло.

– Здравствуй, Женя. Познакомься, это мой муж Александр. Хорошо, когда у человека распространенное имя, правда, – она лукаво улыбнулась Либерману. – Саша, это мой приятель, Евгений. Его жена работает у нас в бухгалтерии.

При упоминании жены у Щербакова отлегло от сердца. Он протянул Либерману руку. Либерман сел рядом с ними. Мужчины разговорились. Щербаков рассказал ему, где работает, что хотел бы себе купить машину, но вот Ира говорит, что отдаст на машину декретные, только если она тоже будет водить. А он не воспринимает, в принципе, женщину за рулем. Ирина не принимала участия в разговоре, она дремала, прислонившись к мужу. Они немного поговорили, Либерман встал и подал руку Щербакову.

– До свидания. Приятно было познакомиться, Санек.

– Взаимно.

Ирина при упоминании этого имени, вздрогнула и открыла глаза.

– Извини, Женя. Разморило на свежем воздухе. Прошлую ночь заканчивала пояснительную, с утра на работу. Вот, слава богу, диплом на рецензию отнесла. Теперь высплюсь.

– Конечно, в таком положении, столько нагрузки себе давать, – недовольно сказал Щербаков.

– Все, все, все, – похлопала Ирина ладонью по его руке – Отношения выяснять не будем. Тем более, уже финиш. Защита через четыре дня, буду свободна, как муха в полете. Зато ребенок умным будет.

Либерман еще раз им улыбнулся и ушел.

– Пойдем и мы, Саша. Ты у меня так с голода умрешь. Тебе легче?

– Да, спасибо, Ира. Ты необыкновенная женщина.

– Вроде бы все, как у других, – она оперлась об его руку и встала.

Либерман стоял у киоска и издалека наблюдал за ними. Иринин муж рядом с ней казался просто огромным, тем более Ирина была в обуви на низком каблуке. Она не взяла его под руку, просто шла с ним рядом и, по-видимому, что-то напевала. Даже у беременной у нее была будоражащая походка, может потому, что живот еще был небольшой и не мешал ей. Она шла, немного пританцовывая, красиво ставя стройные ноги. «Мужик, счастливчик» – подумал Либерман.

Куминов пришел к Мадине. Она была с опухшим зареванным лицом.

– Что с тобой, детка?

– Ты разве ничего не знаешь? Весь город об этом говорит. Это так ужасно! Ты себе представить не можешь, со мной никто не общается. В миг не стало ни друзей, ни подруг. Нужна была, когда могла что-то достать, в кабак сводить. Сегодня госэкзамены, почти никто не подошел. С нами теперь общаются только грузины.

Куминов приобнял ее за плечи.

– Хватит реветь, я не умею успокаивать. Говори, что случилось.

– Папу арестовали. Вокруг него давно ОБХСС крутилось. Арестовали сначала директора и бухгалтера оптовой базы и директоров двух хозяйственных магазинов. Какие-то махинации с коврами. По-видимому, на папу показания дали.

Куминов машинально гладил Мадину по спине.

– Суда же еще не было. Не отчаивайся. Настоящих друзей получается, у тебя не было. Так всегда бывает. Если моя мама со своего поста уйдет, со мной многие знаться перестанут, даже на работе не знаю, что будет, может и про мои заслуги не вспомнят. Зато у меня есть мои верные друзья, мои одноклассники. Да и Дашка с Егором меня не предадут. Ты говоришь, сегодня госэкзамены были? Не завалили хоть?

– «Хорошо» поставили.

– «Хорошо» это хорошо. Подожди меня, я скоро вернусь, – Куминов ушел.

«Ну вот, и он сразу убежал» – думала Мадина – «Совсем никому не нужна». Она опять разрыдалась. Куминов пришел через час с пакетом.

– Ты почему опять ревешь? Я задержался, машину у дома оставил, к тебе на автобусе вернулся. Надень красивое платье, приведи себя в порядок, я пока стол накрою. Будем праздновать твое успешное окончание института. Только, пожалуйста, не надо много краски и побрякушки свои не надевай. Ты так похожа на красотку из гарема.

Куминов накрыл на стол. Поставил бутерброды, фрукты и коньяк. Завел пластинку Клиффа Ричарда. Мадина вышла в длинном красном платье, на шее нитка коралловых бус. Волосы она заколола повыше, и они волнами спадали с ее головы.

– Разрешите, – Куминов протянул ей руку. Мадина положила ему руки на плечи, он одну ее руку убрал со своего плеча и взял в свою ладонь, другой рукой держал ее за спину.

– Поздравляю тебя, красавица, с дипломом. Губы не красила?

Мадина помотала головой.

– Молодец, – он наклонил голову и прильнул к ее губам. Он поцеловал ее в первый раз за время их встреч.

– Как хорошо, – прошептала она. – Ты надолго?

– Да. Могу и до утра, хотя это не желательно. Я Даше сказал, что у моего друга радость и горе в один день, мне нужно его поддержать. Даша, по-видимому, поняла, какого пола мой друг. Завтра придется к ней подмазываться, – Куминов налил коньяк. – За твой диплом.

– Мне его еще не дали.

– Все равно, все уже позади.

– Саша, ты не любишь свою жену?

– Кто тебе сказал? Или ты сделала такой вывод, потому что я здесь. Не обольщайся, я просто кобель, по-русски говоря. Хочется за свою жизнь поиметь, как можно больше, разнообразных баб. Чувства к моей жене не имеют никакого отношения к моим похождениям. Я всегда возвращаюсь к ней.

– Ты со мной так грубо обошелся на своем юбилее.

– Зачем ты вообще приперлась? Еще в таком вульгарном виде, нарочно, чтобы меня позлить? Вывалила свои сиськи моему другу под нос. Слава богу, Даша не обратила на тебя внимания.

– Я думала, я тебе нравлюсь.

– Мадина, если ты хочешь продолжать выяснять со мной отношения, я уйду.

– Нет, нет. Я буду молчать, – Мадина помолчала немного – Что ты со мной делаешь? Я никогда не думала, что я так буду унижаться.

– Мне это нравится, когда женщина зависит от меня и выполняет то, что я ей скажу. Сними платье и иди ко мне.

Она села к нему на колени в одном нижнем белье. Он проводил пальцами по ее коже и наблюдал за ее реакцией.

– Мне нравится, когда женщина начинает корчиться в моих руках от желания. Чувство власти над ней возбуждает.

– Ты извращенец.

– Почему же? У каждого свои заезды. Ты же не против, тебя же тоже это возбуждает. Не обманывай меня. Попроси, чтобы я взял тебя и скажи, как ты хочешь, чтобы я это сделал.

Он занимался с ней сексом опять на ковре. Оставив ее лежать, он встал, пошел в ванную. Что-то все было не то. Он сам не понимал, что ему нужно, может просто эта Мадина ему надоела. Особого удовольствия уже не было, так себе, как после Дашки. Он вышел из ванной, сел в кресло, налил себе коньяк. Ногой он потрогал ягодицы лежащей на ковре, Мадины.

– Тебе налить?

Мадина села на ковре. Куминов налил рюмку и протянул ей.

– За твое здоровье, детка, – Куминов вспомнил пьяный бред Володарского про памятник и спросил – Твой отец не ставил памятник на могилу Наташи?

– Памятник? Вряд ли. Маме и так пришлось перенести сильное унижение. Она бы ему не позволила. Мама же не стала раздувать всю эту историю, папа мог и партбилета лишиться. Это была ужасная сцена. Папа так рыдал, там было, не поймешь, что. Может это просто одежда обгорела, я не рассматривала, но зрелище было ужасное. Бедная моя мама, видеть, как ее муж рыдает над мертвой любовницей.

– У тебя странный ход мыслей. Ты жалеешь мать, сама подмахиваешь женатому мужику, еще требуешь от него каких-то чувств. Ты ведь тогда в ресторан притащилась, чтобы моей жене напакостить. Что она тебе плохого сделала? Зачем ты хотела ее унижения? Наташа вряд ли себе такое позволяла, она знала свое место.

– Зачем ты так? – Мадина голая, сидела на ковре, с опущенной головой.

– Ты права. Я не за этим остался. Тебе и так несладко. Извини, детка, разговор не ко времени. Давай, еще выпьем.

– Ты напьешься.

– Одной бутылкой на двоих? Не смеши меня.

Куминова заинтересовала вся эта история с памятником, он приехал на кладбище. После Наташиных похорон он здесь не был, немного поблуждал, пока вспомнил, в какой стороне находится ее могила. Свернув на нужную дорожку, он увидел ее издалека. Судя по рассказу Олега, это было то, что ему нужно. Черный гранитный камень виден был за сотню метров. Куминов подошел ближе. Могила была без ограды. Гранитное надгробье, два круглых каменных кашпо. У подножья было два камня, один большой и рядом совсем маленький. Передняя сторона камней была зашлифована. На большом камне вырезан силуэт стройной женщины с развевающими волосами, как будто она уходила вдаль. На маленьком камне надпись: «Володарская Наталья» и годы жизни. Во всем этом было столько изящества и вкуса, что просто невозможно представить на обычном городском кладбище. Может быть, каким-нибудь знаменитостям ставили что-нибудь подобное. «Действительно, необычный памятник» – подумал Куминов. Он постоял, вспомнил Наташу, уже не было прежней грусти, осталось только сожаление к ней самой, что так несправедливо обошлась с ней жизнь. Он смотрел на памятник и понял: человек, который поставил памятник, почти не знал Наташу, у него не было ее фотографии, даже не знал отчества, и того, что фамилия Наташи была другая. Этот человек не знал точных дат рождения и смерти Наташи, были только годы «1956 – 1981». Он вспомнил, на деревянный крест на похоронах прицепили какую-то временную дощечку с коряво выцарапанными буквами. Что там было написано, он точно не помнил, да и табличка, висящая на проволочке, могла потеряться. Куминов зашел в конторку при кладбище и застал там заведующего.

– Вы не знаете, кто поставил гранитный памятник на могиле Володарской?

– Этот памятник я знаю, он единственный здесь, такой необычный. Девушка его привезла, наши работники устанавливали. Она бывает здесь раз в год, вон к той могиле приходит, отсюда видно, с кованым крестом, во втором ряду.

Куминов подошел к указанной могиле. Она была скромнее Наташиной, с обычной оградой, скамеечкой, но крест был красивый, кованый, выкрашенной черной краской. На кресте фотография и табличка. На фотографии была какая-то молодая женщина с косой вокруг головы, Куминов не мог вспомнить, кто бы это мог быть. Но годы жизни указывали, что женщине было почти пятьдесят, значит, это была просто фотография ее в молодости. Звали ее Данилова Таисия Назаровна. Теперь он все понял, могила была Ирининой свекрови, матери Никиты. Значит, памятник Наташе поставила тоже Ирина.

Он ехал домой и недоумевал. Где Ирина взяла такие деньги? Памятник с надгробьем, наверное, обошелся не в одну тысячу рублей. Ненормально большие деньги для табельщицы на стройке. Он вспомнил слова матери о том, что Наташа давала деньги на лечение ребенка. И Света говорила, что Ирина Наташу разыскивала. Что тогда получается, Ирина собиралась вернуть остаток денег Наташе, но раз та погибла, поставила ей на эти деньги памятник. Очуметь можно, она же на них сколько жить могла. Даже не верится, что человек может так бескорыстно поступить. Тем более, Ирина мало знала Наташу, и Наташа у нее увела любимого человека. Но Наташа просто так дала Ирине большую сумму, Ирина за Наташин добрый поступок отплатила ей тем же, хотя той уже не было в живых. А как сделан памятник! Этот женский силуэт вызывает столько щемящей тоски и осознания несправедливости этой жизни. Ирина просто необыкновенно чудесная девушка. У Куминова смешивались все чувства: удивления, умиления, гордости за нее, и тоски, что он ее потерял. «Господи, ну когда-нибудь, что-то перестанет напоминать о ней. Почему со временем она не забывается. Ведь все уже прошло, время сделало пропасть, которую не перепрыгнуть. Тем более, нет уже той девочки, есть другой человек, переживший много горя. Может, пусть останется эта тоска и печаль, хоть к какому-то человеку, что-то испытываю. Наташа умерла, Ира жива, но она так же недоступна, как Наташа. Можно вспоминать иногда и тихонько грустить под настроение. Жизнь продолжается и идет своим чередом и не имеет ничего общего с тоской по девочке, которая была самой лучшей в мире, и которую сам же просрал».