Текст книги "Жизнь без печали"

На следующий день Даша уже занималась домашними делами, как раньше. Перестала, в растерянности, молча, бродить по дому. Как будто бы этот ночной разговор принес ей какое-то успокоение.

Анна Сергеевна почти не общалась с Ириной. Она все больше в душе растравляла себя. Почему у Ирки все ни как у людей. Что же так вцепилась в этого козла. Ведь так напакостил, унизил, обманул, что можно возненавидеть на всю жизнь. А эта дура опять ему дает, и ходит счастливая. Это же десять лет прошло, как он ее бросил. Десять лет! Как такое возможно, через столько лет опять схлестнуться. Анну Сергеевну раздражало Иринино упрямство и собственное бессилие. Она понимала, что не в состоянии ничего сделать против Куминова и разлучить их с дочерью. С работы за внебрачные связи не увольняют. Куминов беспартийный, она узнавала. Мать в обкоме больше не работает. Да и Ирину Анна Сергеевна побаивалась. Дочь уже давно не была той послушной и покладистой девочкой. Что не по ней, и ведь, вправду, больше Анна Сергеевна ни ее, ни внука не увидит. Она и сейчас шаг навстречу не делает. Мать не общается, и она, только «Здравствуй, мама» при встрече на работе.

– Мама, может, хватит, – сказала ей Снежана – Прямо бесит. Что уж Ириша такая плохая, что ее так игнорировать? Ты почему над ней постоянно издеваешься? Потому что, не слушается? Ну и что, она же взрослая тетка, почему она тебя должна слушаться? Тебя послушать, так ты всегда права. То, что у них с Сашкой было, уже все давно прошло. Ей же виднее, стоило его прощать или нет. Может это не она теперь перед ним прогибается, а он перед ней. Мне Иришку, прям, жалко. И так жизнь сплошная жопа, так теперь и мама нервы портит.

Анну Сергеевну задели последние слова Снежаны. Может и правда, что толку дуться на дочь. Надо быть ближе к ней, сколько той жизни. Кто его знает, может и впрямь любовь у нее такая неземная. У всех первая любовь забывается, эта дурочка, столько лет только о нем и мечтала. Что же теперь с ней поделаешь, опять же внука редко стала видеть. Надо взять себя в руки, потерпеть этого Куминова, раз Ирку не отговоришь. Жизнь покажет, что дальше будет. Все равно дети не слушаются, хоть кол им на голове теши. Анна Сергеевна воспользовалась поводом помириться со старшей дочерью. Снежане исполнялось восемнадцать лет. Анна Сергеевна попросила Ирину сделать торты. Ирина весь вечер провозилась, она сделала «Наполеон» и еще один торт из блинов. В блинчики завернула вишневое варенье, уложила их в виде поленницы и залила сметанным кремом. Вечером мать пришла за тортами.

– Одна что ли?

– Саша сегодня поздно придет. У него работы много.

– Ох, Ирка, – вздохнула мать – Что хорошего в такой жизни.

Ирина промолчала. Ей до такой степени надоели одни и те же разговоры и причитания, что она даже испытывала некоторое облегчение в те дни, что мать с ней не общалась. Как китайская пытка, долбят и долбят по одной капле по темечку.

– Завтра поможешь на стол накрыть?

– Отпрошусь. Вроде наш красавец после очередного запоя очухался. Соскучился, наверное, по работе. Много гостей пригласила?

– Еще не пригласила, с утра позвоню. Девчонок своих пригласить надо, сестер отцовских.

– Мама, может не нужно их всех приглашать? Все-таки день рождения Снежаны. Зачем очередную пьянку устраивать? Приглашаешь гостей для себя, Снежка посидит полчасика и убежит. Давай устроим ей праздник. Все-таки совершеннолетие. Накроем стол, гостей себе сама пригласит, кого хочет. Я за то, чтобы оставить их, и пусть гуляют, как хотят, без присмотра.

– Если парни придут, чего-нибудь еще будут делать.

– Да и пусть. Тебе жалко, что ли?

– Хорошо, – Анна Сергеевна подумала и согласилась. – Понесли торты. Снежке скажем, пусть сама гостей приглашает. Только сегодня скажет нам, на сколько человек рассчитывать.

На следующий день Ирина наготовила еды для Снежаниных гостей, накрыла им стол. Уходя, она поцеловала Снежану.

– Еще раз с днем рождения. Встречай своих гостей, скоро уже придут. Веди себя хорошо, чтобы соседи не жаловались.

– Все будет тип, топ, – радостно ответила Снежана, ей еще не верилось, что ей можно будет праздновать с друзьями просто так, без надзирателей.

Анна Сергеевна, как обычно, приехала с работы поздно. Домой она не пошла, раз с Ириной обо всем договорились. Решила пойти к Ирине, у нее посидеть немного, с внуком поиграть. На углу Ирининого дома, она увидела черную «Волгу». «Здесь, значит» – подумала она – «Что ж, куда деваться. Все равно пойду. Поближе посмотрю на этого развратника».

Куминов и Рома сидели у телевизора. Куминов принес ему кассету «Чип и Дейл спешат на помощь», без перевода. Куминов сам переводил Роме, тот периодически смеялся. Ирина зашла в комнату, села на ковер возле ног Куминова и положила ему голову на колено.

– Иди ко мне, – сказала ей Куминов.

– Нет, я здесь посижу. Мне так удобней. Что-то я устала. Вчера с тортами возилась. Сегодня на двенадцать человек наготовила. Я не люблю подолгу у плиты находиться, поэтому надоело.

Она обхватила его ногу, он гладил ее по волосам.

– Мы сейчас вторую серию досмотрим и все на сегодня.

В дверь позвонили.

– Ну, елки-палки, – Ирина поднялась и пошла открывать.

– Запустишь? – спросила мать.

– Мам, что ты, как Дунька? Проходи, конечно.

– Домой не пошла, ты же сказала, пусть Снежана свой день рождения с друзьями празднует. Отметим и мы ее день рождения, – она достала из сумки бутылку коньяка.

Анна Сергеевна зашла в комнату.

– Здравствуйте, Анна Сергеевна, – сказал ей Куминов – Прошу прощения, мы серию досмотрим, буквально пять минут осталось.

– Я пока на кухню, Ирине помогу.

Она зашла на кухню. Ирина доставала из холодильника продукты.

– Мама, тут и так тесно. Тарелки и рюмки все равно в стенке. Достань, пожалуйста, и поставь все на стол. Я сейчас все принесу. Ты голодная? У меня есть говядина с овощами, я тебе разогрею.

– К ребенку подмазывается? Мультики с ним смотрит.

– Он ему переводит. Обычно мультики с Ромой смотрю я, или он один.

– Иностранные языки значит знает.

– Мама, ты что, весь вечер будешь так себя вести? Ты собираешься праздновать или настроение мне портить?

Анна Сергеевна вернулась в комнату. Куминов уже выключил телевизор с видеомагнитофоном, и Рома отправился в свою комнату. Потом они все сели за стол. Ирина принесла матери горячее, Рома пил молоко. Куминов налил в рюмки коньяк.

– Поздравляю вас, Анна Сергеевна, с рождением вашего ребенка.

– Что-то я уже опьянела, – после первой рюмки, сказала Ирина – Я вообще-то редко пью, тем более коньяк с водкой. Сейчас напьюсь, завтра на работу не пойду.

Анна Сергеевна обратила внимание, как Куминов смотрел на Ирину. Вроде бы и обычная усмешка, но в тоже время, как-то по-доброму, даже с некоторым любованием. Анна Сергеевна не стала обострять обстановку, удержалась от выказывания своего недовольства их отношениями. Она говорила больше о каких-то производственных делах. Куминов не знал тех людей, которых она упоминала, не знал того процесса, о котором она говорила. Ирина хоть и понимала суть разговора, но не сильно развивала тему. Ей не хотелось ничего обсуждать, во-первых, они на работе ей все надоели, а во-вторых она продолжала пьянеть. Шатаясь, она пошла, укладывать Рому в постель. Куминов вскочил со стула.

– Солнышко, посиди. Мы с Ромой сами разберемся.

Он сводил Рому в ванную, разобрал ему постель. Дал ему книжку, попросил, чтобы тот сам себе почитал. Рома послушно стал произносить знакомые буквы, но очень быстро утомился и заснул. Когда Куминов вернулся в комнату, он увидел, что на столе появилась еще одна бутылка коньяка, Ирина уже сидела, свесив голову на бок. Анна Сергеевна выглядела бодро. Как будто пила не коньяк, а воду.

– Анна Сергеевна, вы не возражаете, если мы переберемся в кухню, Иру я уложу в постель.

Они перетащили рюмки и тарелки в кухню. Куминов разобрал постель. Анна Сергеевна из коридора наблюдала, как он на руках принес и посадил Ирину на диван. Как он ее раздевал, осторожно приподнимая и освобождая от одежды. Он снял с нее бюстгальтер, чтобы ее ничего не сдавливало. Анна Сергеевна видела, как из бюстгальтера выпала Иринина голая грудь, но Куминов почти не притрагивался к ее телу. Он осторожно уложил ее в постель, укрыл одеялом и погладил по волосам.

– Спи, солнышко, – негромко сказал он. Уложив Ирину, он пришел на кухню, – Продолжим?

Анна Сергеевна была женщиной советской закалки, и перепить могла любого мужика. Куминову тоже, чтобы напиться, нужно было немалую дозу. Теперь они вдвоем продолжали пить коньяк. Он сидел с обычным, немного презрительным выражением лица, добрая улыбка уже исчезла.

– Объясни мне все-таки, что тебе нужно от моей дочери?

– Ничего. Я просто хочу быть рядом с ней. Рад, что она мне это позволяет. Только не начинайте заново свои гневные речи. Сколько можно тыкать меня мордой в мое дерьмо. В прошлом я ничего не смогу исправить. Я прошу вас, пожалейте Иру. Я хочу, чтобы она была счастлива. Что я могу сделать, если ее третирует родная мать.

– Почему ты раньше к ней не пришел, такой влюбленный?

– Анна Сергеевна, мы с вами толчемся на одном месте. Почему, да почему. Что вы от меня хотите услышать?

– Ладно, наливай. Надо же, как Ирка быстро напилась.

– Она устала, быстро развезло. Если завтра болеть будет, тяжело ей на работе придется.

– Ты ей скажи, пусть с утра не ходит. Начальнику ее я правду скажу. Он сам алкаш, понимает. Рому я в садик отведу, правда за мной в семь уже машина приходит.

– Не беспокойтесь, я сам его отведу.

– Скажи еще, что и его полюбил.

– Скажем так, он меня не раздражает. Он спортивный мальчик, это мне нравится. Я сам с малых лет спортом занимался. Будет у меня напарник. Ваше здоровье, Анна Сергеевна.

– У тебя же свой ребенок есть.

– Да. Ему скоро девять исполнится. Он умный, не по годам развитый мальчик. Он и раньше опережал своих сверстников в развитии. Ему с его мышлением и способностями тяжело в школе, скучно. Он сейчас уже задачки на логарифмы и интегралы решает. Радиотехникой увлекается, сам кое-что ремонтирует. Память у него хорошая.

– Вундеркинд?

– Нет, просто математические способности есть, в остальном он обычный ребенок.

– Любишь его?

– Очень. Больше жизни.

– Как же Ирка?

– А что, или, или? Я надеюсь это совместить, – Куминов услышал, как Ирина пыталась встать с постели – Извините.

Куминов ушел в комнату. Ирина сидела на диване, обхватив голову руками. Куминов подумал, что это не совсем хорошо, что она почти голая, в одних трусах, и мать здесь же. Он быстро одел на Ирину ночную сорочку и сел с ней рядом.

– Голова кружится?

– Мне плохо. Мне страшно лежать, – простонала она.

Куминов посадил ее себе на колени, наклонил ее голову на свое плечо.

– Так лучше? Голова уже не кружится?

– Так лучше. Можно я посплю?

– Конечно.

– Мы с тобой все допили, – сказала Анна Сергеевна – Я пойду. Посмотрю, что там младшая вытворяет.

– Вы извините, Анна Сергеевна, я не смогу вас проводить.

– Сама дойду. Что со мной будет, в родном дворе? Сиди, укачивай.

На следующий день после обеда Анна Сергеевна зашла к Ирине в кабинет.

– Жива?

– Сейчас-то да. Жуть. Никогда коньяк больше пить не буду. Бедный Сашка, он пытается меня уложить, я не могу, все шатается, опять сажусь. Он меня заставил поблевать, напоил сладким чаем с молоком, таблетку дал. Тогда вроде легче стало, уснула. Мне его жалко, самому видно не очень, еще из-за меня не выспался. У него сегодня целый день лекции. Рому тоже он поднимал, в сад увел. Я только показала, что одевать. Ты почему на меня так смотришь? Я думала, вы вчера на мировую пили. Или все так и враги?

– Черт с тобой, спи с ним, что я сделаю. Я наблюдала вчера за ним. По-хозяйски он себя ведет.

– Как это?

– Он в твоей квартире чувствует себя хозяином. С Ромой знает, как обращаться. Знает где у тебя, что лежит.

– Я не понимаю, мама. Это хорошо или плохо?

– Вот вы с Щербаковым вели себя, как все. На вас посмотришь, обычная семья. Этот, как будто сверху над вами. Он начальник, а что ты, что Рома, детвора.

– Мама, для моей нездоровой головы это сильно мудрено. Обычная семья, необычная семья.

– Я с Линкой Либерман разговаривала. Они же с Куминовыми дружат. Говорит, Сашке в семье никто не возражает, ни жена, ни сын. Что он им скажет, то и делают. Все по распорядку. Жене вообще говорит, что одевать, какую прическу делать.

– Нашла с кем секретничать, с этой сплетницей. Мама, зачем ты меня унижаешь. Да, и она, прямо так часто их видит. Саша с Женей дружат, еще со школы. Семьями, я поняла, они только на днях рождения встречаются. Сашина жена сторонится Лину.

– Запретил, поди, с ней дружить.

– Не знаю, мама, запретил он ей или нет. Я Сашу о жене не расспрашиваю, но из того, что он иногда говорит, поняла, что у нее характер такой. Она сама ничего не решает, не привыкла или не умеет. Видать, ей так проще, делает, что говорят. Видела я ее, он ей не сказал, чтобы к сыну подошла, и она с места не сдвинулась. Конечно, он привык, что за нее все решать надо, у нас из-за этого бывает, трения возникают. Но, это потому что у него выработалась привычка к такому порядку в семье, не потому, что он деспотичный. Я не думаю, что ему самому нравится, что у него вместо жены еще один ребенок. Мной он не командует. Если только немного. Есть у него фишка, женщина не должна делать тяжелую работу. С этим я стараюсь считаться. Лучше его лишний раз о чем-нибудь попросить, чем с ним ругаться. Если мне нужно за покупками, или от Веруси что-то привезти, я обязана сказать ему об этом, он найдет время и свозит меня. В остальном он не лезет ко мне со своими указаниями, по крайней мере, пока.

Либерман сидел с соседями в гараже. Одному из них помогали собирать мотоцикл. Вообще-то этим делом занимались двое, остальные сидели и давали советы. Либерман посмотрел на окна своего дома. «Хоть живи в гараже» – подумал он. Домой он приходил, как на каторгу. Постоянный визг и плач сына стоял у него в ушах. Сын закатывал истерики днем и ночью. В детском саду воспитатели выговаривали матери, что неуправляемый ребенок. Лина в ответ закатывала скандалы, ходила разбираться с заведующей. Дома она находила малейший повод, чтобы оскорбить и унизить Либермана. Он не понимал, что произошло. Почему его такая хорошая семейная жизнь превратилось в нечто невыносимое. Но идти домой было нужно, не ночевать же в гаражах. С тяжелым сердцем он пришел домой и услышал из комнаты.

– Нашлялся? Опять напился? Иди, сам на кухне найдешь, что пожрать. Я «Счастливый случай» смотрю.

Мимо промчался ребенок с тетрадью в руке. Либерман посмотрел, это был дневник Нели, мальчик в нем уже почеркался и смял несколько страниц.

– Дай-ка сюда. Нельзя Нелины вещи трогать.

Мальчик завизжал и затопал ногами. Из комнаты выскочила Лина.

– Ты, что совсем озверел? Ты, что над ребенком издеваешься? Папаша долбанный! Как водиться с ним, тебя нет. Строгость показывать, так, пожалуйста.

– Ты ему все позволяешь. Он хватает все, что можно и нельзя. Он дневник Нелин испортил.

– Нечего разбрасывать. Знаете, что маленький ребенок в доме. Иди ко мне на ручки, мой маленький. Папа – кака, обидел Темочку, обидел моего маленького. Мы ему та-та-та сделаем. Погрози папе ручкой.

– Ты дура, что ли? Ты хоть немного соображай. Ты кого из него растишь?

– Не нравится, уе..вай. Все равно от тебя толку нет. Только раза три в неделю палку бросишь, а на большее ты не способен.

Либерман смотрел на Лину. Он ее не узнавал. Она, конечно, всегда была скандалисткой, но последнее время она переходила все границы. Что с ней случилось? Постоянно нервная, стервозная.

– Я уйду, Лина.

– Да, пожалуйста. Скатертью дорожка. Куда пойдешь? К своей, пьянчужке, матери? Ее там, сейчас, поди собутыльники е..ут, помешаешь.

Либерман только заскрежетал зубами. Он повернулся к входной двери, и тут же зашла Неля.

– Папуля, ты опять линяешь? Что, достала?

– Все папочку своего жалеешь, ненаглядного? Я у тебя плохая, а он такой белый и пушистый. Ты знаешь, что он меня изнасиловал? А я еще девка была. Это было так больно и страшно.

– Папа, что она говорит? – Неля смотрела на отца широко открытыми глазами.

Либерман посмотрел на дочь и ничего не сказал. Он ушел. Ну, вот, еще и дочь отняла напоследок. Это же запрещенный прием, за что? Что же такого он Лине сделал, что вот так под дых? Почти семнадцать лет прожили, и чем все кончилось. Ни жены, ни детей, ни жилья.

Ирина стояла перед зеркалом и расчесывала волосы. Рома уже спал. Она только что вышла из ванны. На ней была лиловая блестящая шелковая сорочка на тонких бретельках, длиной по щиколотку. Куминов стоял в дверном проеме кухни и смотрел на нее. Она, чтобы расчесать волосы перекинула их вперед, обнажив голую спину, лишь наполовину прикрытую сорочкой. Шелковая материя облегала ее ягодицы. Куминов глубоко вздохнул, он подошел к ней и стал спускать с плеч тонкие бретельки. Он едва прикасался е ней пальцами, но для Ирины этого было достаточно, чтобы ее дыхание начало сбиваться.

– Ты божественно красива, – прошептал он ей – Жаль, что сегодня у нас ограничения в действиях. Мне бы хотелось вылизать тебя всю, – он убрал сорочку с ее груди – Ты посмотри, какая у тебя прекрасная грудь.

Он смотрел на нее в зеркало, проводя пальцами по очертаниям груди. Ирина сглотнула, ее рука с расческой задрожала, она опустила руку.

– Стой так. Я хочу полюбоваться тобой.

– Саша, я должна тебе сказать. Я убрала спираль. Нужно какое-то время помнить об этом. Позже я поставлю новую.

Лицо Куминова приняло серьезное выражение. Он пальцами проводил по ее шее, по позвоночнику.

– Ириша, – немного помолчав, сказал он – Если я попрошу, не ставить больше спираль.

– Я правильно тебя поняла? – она повернула к нему голову.

– Да. Я очень хочу, чтобы ты родила нашего ребенка. Это не слишком самонадеянная просьба?

У Ирины в глазах заблестели слезы. Куминов развернул ее и прижал к себе.

– Это будет только твое решение, солнышко. Но я готов умолять тебя об этом. Я никогда этого не хотел. Сейчас очень хочу. Только не реви, пожалуйста.

Ирина какое-то время стояла, проглатывая слезы, потом взяла себя в руки.

– Хорошо. Только, пожалуйста, нужно поберечься какое-то время.

– Как скажешь, моя королева. Сегодня это для нас все равно не актуально. На сегодня у нас другое меню. Потом я куплю презервативы. Сколько нужно? Сколько прикажешь беречься?

– Штук десять я думаю, будет достаточно.

– Тогда я обязуюсь быстрее их все использовать.

Ирина засмеялась. И тут же серьезно спросила:

– Если не получится? У нас была возможность стать родителями, а мы ее не использовали.

– Ириша, не нужно об этом.

– Я себе долго не могла этого простить. Да и сейчас порой горько, что я наделала.

– Ира, перестань. Прошу тебя. Давай навсегда закроем эту тему. Что толку себя винить. Надо постараться не думать о прошлом, а жить дальше. Ведь ты сама мне это говорила.

Ирина согласно кивнула головой.

– Давай целоваться, – предложила она.

– Давай. А лучше на диване, – он взял ее на руки и, целуя, унес на диван.

Екатерина Александровна попросила сына свозить ее в деревню. Куминов подготовился, как в дальнее путешествие. Он раньше не увозил мать в деревню в распутицу. Екатерина Александровна уезжала туда на обкомовской машине. Да и то бывало так, что водитель останавливался на повороте, и до самой деревни Екатерине Александровне приходилось идти пешком. Туда вела только грунтовая дорога, правда самые глубокие ямы иногда засыпали щебнем, но общей картины это не меняло. Куминов сложил в багажник все, что нашел, и что ему пришло в голову: лопату, доски, старые резиновые коврики, тряпки, нарубил веток. На его счастье это все не понадобилось, он смог проехать, один раз в грязи немного забуксовал, но выехал без подручных средств. На, прилично измазанной в грязи, машине они подъехали к Ольгиному дому. Куминов помог матери выйти из машины и повел ее в дом. Екатерина Александровна посмотрела на соседский дом.

– О, боже! – со стоном сказала она и стала оседать на землю.

Куминов подхватил мать под руки. Из дома навстречу им выскочила Ольга.

– Катюша, Катюша, ты что? – закричала она, подбежала к Екатерине Александровне и подхватила ее, с другой стороны.

Вдвоем они завели ее в дом. Куминов снял с матери пальто, сапоги.

– Веди ее в комнату. Сейчас что-нибудь поесть соображу.

– Мишенька, Мишенька, – шептала Екатерина Александровна.

Куминов усадил ее на диван, принес ей в воды.

– Мама, постарайся успокоиться, а то на кладбище не повезу.

Екатерина Александровна отдышалась, взяла себя в руки. Они сели за стол, пообедали.

– Может, помянем? – предложила Ольга.

– Не могу я, лекарства сильные пью, нельзя с ними, – сказала Екатерина Александровна – Санька за рулем, тоже нельзя. Поехали на кладбище. Еще хочу к Мише в дом зайти.

– Мама, может не надо в дом?

Екатерина Александровна промолчала.

– Там все так и осталось на своих местах, – сказала Ольга – Только продукты какие были, забрали, а то пропадет все, завоняет. Катя, у тебя сердечные с собой?

– Все у Сани.

– Поехали тогда на кладбище. Ох, горюшко-то, – вздохнула Ольга.

Тяжелее было отъехать от дома, где дорогу порядочно размесили, когда повернули к кладбищу, стало лучше. Они ехали через поле, на дороге уже пробивалась молодая трава, не было ни ям, ни луж. Ольга привела их к могиле. На могиле лежали венки, на железном памятнике со звездой была прикреплена фотография Михаила. Он выглядел серьезным и представительным, в костюме и галстуке.

– Сделали с фотокарточки, что на доске почета была, – сказала Ольга.

Екатерина Александровна молча стояла и смотрела на могилу. Она не могла понять и принять, что это все, вот здесь все то, что осталось от ее любимого мужчины. Она отсутствующим взглядом смотрела на могилу и внезапно упала в обморок. Куминов не ожидал.

– Господи, мама!

Он поднял мать с земли и унес в машину. Усадил на заднее сиденье и немного встряхнул за плечи. Екатерина Александровна открыла глаза.

– Как ты меня напугала! Как ты себя чувствуешь? Ноги чувствуешь?

– Да, – слабым голосом ответила Екатерина Александровна – Все нормально, Санечка.

– Ты еще в дом к нему собиралась зайти, какой тебе дом.

– Ты прав, Санечка. Поехали к Ольге.

Они вернулись в Ольгин дом. Они сидели в комнате и почти не разговаривали. Екатерина Александровна хоть и старалась держаться, тоска все больше ширилась в ее груди. Она должна была выплеснуть эту боль, выкричать ее.

– Саня, пойдем к Мише в дом.

– Мама, мы же договорились.

– Я тебя не спрашиваю. Не хочешь со мной идти, одна схожу.

– Так давай, я с тобой схожу, – предложила Ольга.

– Ладно, тетя Оля, занимайтесь своими делами, – Куминов поднялся со стула – Пойдем, мама.

Мать ходила по этому дому, гладила стены, трогала мебель. Сколько лет она приезжала сюда, она помнила здесь все. Как же здесь все хорошо и аккуратно сделано его золотыми руками. Она подошла к кровати, на которой она провела ни одну ночь. Екатерина Александровна села на кровать. На спинке кровати осталась брошенной рубаха Михаила. Она взяла ее, перебирала в руках, потом прижалась к ней лицом и зарыдала в голос. Она ревела в буквальном смысле с каким-то воем, со всей своей звериной тоской. Вид воющей матери, целующей мужскую рубашку, разрывал Куминову сердце. Комок стоял у него в горле, он никак не мог его проглотить. Он не стал ее успокаивать, он ушел в кухню и сел на стул. Когда рыдания матери стали тише, он встал, налил в стакан воды и зашел к ней в комнату. Она сидела на кровати, все так же держа в руках рубашку, обреченно глядела в одну точку и периодически икала от рыданий. Куминов подал ей воду и сел рядом. Она выпила весь стакан и вытерла рубашкой Михаила лицо. Она понимала, что не с сыном делиться самым сокровенным, но почему-то стала говорить:

– У нас не было никакой романтики. Он за мной не ухаживал. Подвозил на тракторе до дороги, на машине было совсем не доехать, и завез в кусты. Давно это было, в шестьдесят четвертом. Сказал, будешь приезжать, заходи. Я, когда в следующий раз приехала, почему-то к нему зашла. И не пожалела. Он не говорил мне много ласковых слов, он вообще мало говорил. Не говорун был. Но мне не надо было никаких слов. Он заботился обо мне. Зимой, чтобы на улицу в туалет не ходила, не морозилась, ведро мне притаскивал, потом выносил. Я всегда, как приеду, ему все рассказываю, плачусь. Он выслушает, успокоит. Я очень любила его руки. Они у него такие сильные, шершавые. Он всегда говорил: «Катя, я тебя царапаю». А мне наоборот нравилось, когда он меня гладил этими руками. Он меня просил, чтобы я бросила все и приехала к нему. Но как бы я приехала? Мы в городе жили, школа у тебя была нормальная, потом университет, возможности другие. А, что здесь? Я была рада, радешенька, что сорок лет назад удалось отсюда сбежать. Так тогда и электричества здесь не было, после моего отъезда уже провели. Грязь, срань кругом. Из развлечений только пьянка. Ко мне он тоже ни в какую не хотел. Я давно подумывала домик прикупить, но деньги у меня откуда? Жили мы с тобой на широкую ногу, я миллионы не получала. Обрадовалась, когда наши в обкоме стали госимущество потихоньку присваивать, тоже в эту аферу влезла. Но не успела Мишу в этот дом привезти, – она взяла руку сына в свою – Хорошо, что ты у меня есть. Я тобой горжусь, Саня. Ты прекрасный сын, отец, да и муж неплохой. Хоть и бл..н, но Дашка за тобой, как за каменной стеной. Ты сможешь сделать женщину счастливой, если будешь ее любить. Ире в этом смысле повезло. Я тоже счастливый человек. У меня самый лучший сын в мире, чудесный внук. У меня была любовь, которую не каждому дано испытать. У меня был мужчина, с которым я была счастлива. Мне не жалко себя, мне жалко его. Хоть ближе к старости пожил бы по-человечески, в нормальных условиях, и я бы была рядом. Пойдем, Санечка. Ольга волнуется уже, наверное.

Они вернулись к Ольге. Пришли с работы Ольгины муж и дочь. Сели за стол.

– Ну, что, артистка, как дела? – спросил Куминов свою двоюродную сестру.

– Как видишь. Коровам представления даю, как и мечтала. Надо было в школе хорошо учиться. Приемной комиссии понравилась, сказали живая девочка, типаж хороший. Сочинение на двойку написала. Даже спросили, что, специально старалась столько ошибок сделать. Скоро замуж выхожу.

– Давно пора, – сказала Ольга – Уже все подружки давно замужем, эта перестарок – двадцать три года. Нашелся парень хороший, со специальностью.

– Зоотехник у нас на ферме, – Ольгина дочь подмигнула Куминову – Все обзавидовались уже. Что ты боишься? Доярки никогда в девках не останутся, всегда нарасхват. Руки на коровьих сиськах хорошо тренируются, знаешь, как дергать.

Куминов рассмеялся.

– Бесстыжая! – прикрикнула на нее Ольга – Вот какая молодежь нынче. Старшие и не посмели бы при родителях такое говорить, эта распустила язык.

– Да, ладно тебе, тетя Оля. Все взрослые люди.

– Оля, – сказала Екатерина Александровна – Пусть тогда в Мишином доме живут. Рядом с тобой, и в то же время отдельно. Вы только, когда прибирать там будете, на память мне что-нибудь оставьте.

– Конечно, конечно. Да я тебе сейчас фотографию отдам с доски почета, с которой на памятник рисовали. Вот, дай бог тебе здоровья, Катя, – сказал Ольга – Что, этот дом тоже твой?

– У Миши же никого нет. Он сирота. Вся семья в ссылке сгинула. Он на меня завещание составил. У меня есть и сын, и внук. Кому-нибудь им. Сама знаешь, мы сюда не поедем. Даже, как дача мне дом не нужен. У меня здоровья нет. Санька и так, как белка в колесе крутится, не до огородов, некогда ему. У снохи у самой у родителей дом в деревне, есть, кому помогать. Новой снохе тоже думаю, не захочется сюда ездить.

– Что это за новая сноха? – заинтересовалась Ольга – Саня, ты с Дарьей развелся, что ли?

– Формально пока нет, но скоро разведусь. У меня другая женщина, живу почти на две семьи. Хотя Иру я не содержу, только помогаю при случае.

– Таскался, таскался, жениться решил. Чем же она тебя такого кобеля приворожила?

Куминов пожал плечами.

– Просто она лучшая девочка в мире.

– Девочка?

– Женщина. Какая разница.

– Что лучше твоей Дарьи?

– Хуже, лучше, вопрос не корректный. Я Иру люблю, Дашу нет, вот и все. Они совершенно разные, сравнению не подлежат. Между прочим, Ира по характеру чем-то на маму похожа. Но это, я думаю, просто совпадение.

– На меня? – удивилась Екатерина Александровна.

– Конечно. Она трудоспособная, расчетливая, умеет быстро решения принимать, даже довольно жесткая девочка. Иногда она истерит и плачет, потом взвешенно и спокойно приступает к преодолению препятствий. Даже в домашних делах она тебя напоминает, она старается не загромождать пространство, у нее все четко лежит на своих местах, у нее неплохой вкус во всем. Только в отличие от тебя она прекрасно готовит. Самое интересное, что у плиты почти не стоит. Как волшебной палочкой взмахнет и все готово. Я же не сказал, что она копия ты, но похожесть есть.

– Санька, ты с таким обожанием о ней рассказываешь, – удивилась Ольга – Правда, любишь что ли?

– Если с женой из-за нее разводится, то уж о чем-то это говорит, – вместо сына ответила Екатерина Александровна.

– Это не значит, что я Дашу брошу. Я просто отселю ее. Все равно я буду о ней заботиться, она же, как ребенок. Любой обидит, обманет.

– Странные у вас отношения, – подивилась Ольга – А сын?

– Я не знаю. Мы все равно комнату для него сделали по его желанию. Даже если будет жить с Дарьей, он в любой момент может приходить в наш дом. Егор – это больная тема. Если он будет жить отдельно от меня, я опять буду разрываться. Хоть дом, в котором мне дали квартиру тоже не очень далеко от центра. Слава богу, не в новых микрорайонах. Можно будет часто видеться.

– Саня, – прервала беседу Екатерина Александровна – Поедем еще к Семену, родителей проведаю. Завтра рано утречком поедем домой, пока дождя нет, надо выбираться. Оля, ты прости, я какое-то время приезжать не буду. Надо подлечиться. Транспорт у меня сейчас один, только Санька. Его тоже тревожить не хочется, у него и так дел выше крыши. Да и мне надо прийти в себя. А то так рядом с Мишей и лягу.

Либерман жил в квартире матери. В тот день, когда он ушел из дома и приехал в свой старый двор, мать была дома. Входная дверь была открыта. Стены с ободранными и облитыми обоями. Полы, расцветка линолеума на котором, не различима от грязи. Армии тараканов путешествовали по квартире. Остатки пищи, бутылки, окурки, следы блевотины. Мать спала на железной кровати, на которой не было ничего кроме матраса. От вони, он сразу побежал в туалет, его вырвало. Он не смог ночевать там, напросился переночевать к старым приятелям. На следующий день, благо был выходной, он выловил материных подружек, что помоложе. Пообещав денег, он заставил их сделать уборку в квартире. Он выбросил на помойку все, что можно. Мать, с опухшим синеватым лицом, в грязной одежде, ничего не соображающими глазами, смотрела на него.