Текст книги "Жизнь без печали"

– Дай выпить, – попросила она.

– Я тебя убью. Ты меня поняла?

Мать кивнула. Либерман выкидывал приходящих ее дружков – собутыльников. Те, при виде перекореженного лица ее сына, несмотря на степень опьянения, все понимали, и немедленно сматывались. Либерман врезал замок, отремонтировал краны, заменил разбитые раковину и унитаз. Вызвал санэпидемстанцию, они обработали всю квартиру. В гараже, где когда-то стояла отцовская машина, у него была кое-какая мебель, в свое время он давал ее на пользование Куминову. Мать безучастно смотрела на все манипуляции сына, только через несколько дней до нее дошло, что он теперь будет здесь жить. Самое ужасное было, что он не дает ей выпить, и его не выгонишь. Она стала сама уходить из дома. Либерман разыскивал ее, притаскивал домой. Ее приятели боялись ее сына, даже стали ее прогонять. Страшно было связываться, этот здоровяк и щелчком прибить может. Особенно их напугало, когда они скучковались в подвале, дверь закрыли на железную щеколду, этот амбал пришел и вынес дверь, да еще и погонял их этой щеколдой. Мать ругалась, материлась, но деваться ей было некуда. Сын всегда притаскивал ее домой. Жалостливые соседки дали ему кое-какую одежду для нее, он выбросил ее вонючее рванье. Даже свозил ее в спецприемник на санобработку. К удивлению, вшей и никакой другой гадости у нее не нашли, но для профилактики вымыли каким-то раствором.

В один из дней Либерман пришел домой за вещами. Лина была дома. Артем приболел немного, и она взяла больничный.

– Явился? Недолго терпел.

Либерман не стал с ней разговаривать. Он взял сумку и чемодан и стал складывать свои вещи.

– Женя, – обратилась к нему Лина – Ну, Женя.

Либерман ничего ей не говорил. Она ходила за ним по квартире и только твердила:

– Женя, ну, Женя.

Лина осознала, что он от нее уходит и, это взвешенное и выстраданное решение. Ей стало страшно. Она не хотела без него оставаться. Он всегда ее терпел, столько лет. Она же не нарочно обижала его, подумаешь, просто у нее такой характер, надо было выкричаться. У нее сложный период, они сами виноваты, не помогали ей, ни он, ни Нелка. Ну, покричала, ну и что, она же была хорошей женой. Всегда вкусно их кормила, по дому все делала, она же такая хорошая хозяйка, чистота у нее и порядок. Давала ему всегда, никогда не отказывала.

– Женя, – у Лины уже срывался голос, она со слезами шептала – Женя, останься, не уходи. Женя, пожалуйста.

Либерман отодвинул ее в сторону и молча ушел, взяв собранные вещи. Лина села на пол в коридоре и громко разрыдалась.

Либерман был дома, перевешивал комнатные двери. Мать куда-то уже убежала. Либерману было тяжело ходить разыскивать ее, он порой из таких непотребных мест вытаскивал. Потом дома не знал, как отмыться, от одного вида всего этого тело чесалось. В дверь позвонили. Либерман открыл, на пороге стояла Неля. От счастья у него чуть слезы на глазах не навернулись.

– Неля, доченька, как же хорошо, что все-таки пришла.

– Пойдем, там в такси, вещи. Я специально не расплатилась, чтобы не слинял.

Либерман спустился с дочерью вниз. Он был в трико, старой вытертой футболке. Широкоплечий, немного приземистый, с широкой мускулистой грудной клеткой, руки и виднеющаяся часть груди были покрыты густыми черными волосами. Таксист опасливо посмотрел на него, на его изуродованное лицо.

– Папа, он ко мне приставал, – весело сказала Неля.

Таксист побледнел.

– Да, шутю, я. Давай, дядечка, открывай багажник.

Они вытащили две сумки, две коробки и пакеты. Либерман расплатился с таксистом.

– Я маме сказала, что к тебе поеду. Она приданое тебе собрала.

Либерману пришлось два раза ходить за вещами. Неля осматривала квартиру.

– Да, не фонтан.

– Я уже договорился. Женщины, которые у Саньки ремонт делают, в выходные ко мне придут. Обои поклеят, покрасят. Я уже все купил. Ты проходи, я тебе картошкой жареной накормлю. Ты не бойся, я здесь все продезинфицировал, даже санэпидемстанцию вызывал. Осталось только стены привести в порядок, да окна с дверями.

– Тебе там мама выделила постельное, чашки, ложки, кастрюльки.

– Как она поживает?

– Да, все так же. Орет и плачет. Даже Темку недавно отлупила. Ох, он и выл. Не ожидал такой подляны. Она его еще и в угол поставила. Ты вернешься?

– Нет. Она меня сильно оскорбила. Я другого убил бы за такие слова. Что я, совсем ничтожество, что так унижать, орать вечно на всю улицу.

– Я тебя понимаю. Ее мне тоже жалко. Впрочем, это ваше дело, разбирайтесь сами. Бабуля где? Фестивалит?

– Хреновый я сын, – Либерман тяжело вздохнул – Позволил, чтобы мать так опустилась. Дела доделаю, да пойду ее снова искать.

– Пап, ты поаккуратней броди по этим злачным местам. Чем-нибудь шарахнут, не посмотрят, что силач. Против лома нет приема.

– Спасибо, Неля. Хорошо, что ты у меня есть. Больше у меня никого нет.

– А мама?

– Если я прощу ее, я себя не буду уважать. Неля, есть границы дозволенного, – Либерман не знал, как подобрать слова – Ты на меня зла не держишь, ну за то, что я… Тогда твоя мать сказала, что я…

– Папа, я не хочу знать, что у вас было. Я так понимаю, что она простила, раз с тобой столько лет прожила. Насильно же ты ее в загс не тащил. Раз простила, могла бы молчать в тряпочку. Или прошлое приятно вспомнить? Папуля, не будем об этом. Ты мой обожаемый, самый лучший папка. Я к тебе буду приходить. Жить к тебе не пойду. Бабушку видеть не в кайф, и до школы далеко. Школу закончу, а там посмотрим. Может, вы к тому времени с мамкой обнюхаетесь. Свои же.

Презервативы, купленные Куминовым, закончились. Они с Ириной больше не предохранялись. Но, через положенное время у Ирины были месячные. После всех разговоров, что она два раза выходила замуж по залету, все получалось с одного раза, (да, он и сам помнил, что в свое время пытался ее поберечь, не удержался, кончил только один раз, и вот на тебе), Куминов себя настроил, что Ирина почти сразу же забеременеет. Сейчас он даже был расстроен. У него в голове крутились ее слова, что судьба давала уже им шанс, теперь может ничего не получиться. Может быть, она его обманывает, согласилась на ребенка, сама предохраняется. Согласилась, лишь бы его не обидеть, самой это не нужно. Он не мог сдержать своего недовольства, молча сел в кресло перед телевизором, будто бы смотрел передачу «Взгляд», сам даже не улавливал, что там происходит. Ирина подошла, присела перед ним:

– Сашенька, у тебя что-то случилось?

– Все нормально, Ира. Не нужно передо мной приседать. Что ты, как…, – он скривился.

Ирина поднялась. Когда она вставала, рукой оперлась на подлокотник кресла и поморщилась. У нее самой было скверное настроение. На работе одна из сотрудниц отдела запорола отчет о ходе строительства, и Ирина срочно исправляла его, чтобы успеть предоставить управляющему. Она с утра ничего не перекусила, еще и живот сильно болел. Тут еще этот, она же поняла, из-за чего он разозлился. У него было совершенно другое настроение, до того, как она сказала, что начались месячные. Надо же, ни слова о ребенке не говорил, один раз заикнулся, и она должна предоставить его на блюдечке. Ребенок ему понадобился, потешить свое самолюбие. В свое время, когда такую новость услышал, даже за руку не взял. Ирина развернулась и ушла на кухню. Есть опять расхотелось. За стеной Рома играл в войну, слышны были его крики: «Та-та-та-та», имитирующие стрельбу из автомата. Ирина подошла к раковине, включила воду и заплакала. Куминов шел следом за ней. Он подошел, закрыл воду и прижал Ирину к себе.

– В чем я провинилась? – со слезами спросила она.

Куминов сначала не ответил ей. Он прижимал ее к себе и целовал ее голову. Он видел, как она морщилась, когда поднималась с пола. Он понял, что ей больно, и не понял, с чего это он на нее оторвался. Как-то по-детски, обидели, решил в отместку больно сделать. Даже если она и предохраняется, это ее дело. В конце концов, ей же рожать, она боится боли, когда—то получила травму, может быть для нее это непростой шаг. Тем более, требовать от нее беременности, когда он формально женат на другой.

– Не нужно плакать. Я просто идиот. Я сам не понимаю, что несу и зачем. Солнышко мое, я так не хочу, чтобы ты плакала. Нет, ты можешь плакать, но только от удовольствия, по другому поводу нельзя, – Он поднял ее лицо и поцеловал в губы. – У тебя что-то болит?

– Живот, – ответила Ирина – Сил нет, давно так не болел. Еще на работе жопа, целый день не ела.

– Давай, ты скушаешь таблетку и будешь лежать. Я сам тебя накормлю, и воина молоком напою. Почему ты ему всегда молоко на ночь даешь?

– Не знаю. Он так любит, привычка, наверное, выработалась.

– Я знаю, что я грубый и порой не сдерживаюсь. Ты сразу посылай меня, ладно, чтобы в чувство привести. Мне мама в таких случаях: «не хами», или по морде.

– Не буду же я тебя бить.

– Твои слезы – это удар ниже пояса, Ириша. Это запрещенный прием. Все, милая, не будем больше выяснять отношения. Ложись, отдыхай. Только умоляю, не бери назад согласие выйти за меня замуж. Клянусь, я ни такой уж плохой.

Закончился учебный год. Наступило лето. Егор целыми днями бегал по двору, что-то придумывал, делал шалаши в заросших кустарниках. Ему очень нравилось жить в этом доме. У него была большая комната, где было все, как будто это была его собственная целая квартира. У него был свой туалет и душ. Не надо было ждать, когда взрослые умоются, и выстраиваться в очередь в туалет. В комнате ему устроили уголок, где стоял книжный шкаф, стол, компьютер. Такой же угол был в той квартире у папы, служивший ему кабинетом. Егор гордился, что у него все, как у папы, как у взрослого. Куминов договорился с Егором, что за порядком в своей комнате-квартире тот будет следить сам. Егор согласился без возражений. Это еще больше придавало ему ощущение владением собственного пространства. Взрослые заходили к нему в комнату со стуком. Егор был горд, он чувствовал себя взрослым. Еще в его распоряжении была комната наверху, правда она была совершенно пустая, там еще никто ничего не делал. Егор мечтал, что, когда там сделают ремонтные работы, он там установит телескоп и будет у него обсерватория. Участок возле дома был заброшенным, с проплешинами на траве от строительных материалов и мусора и густыми зарослями малины, акации и лопухов с крапивой, возле заборов. Да еще были остатки от бывших детских игровых площадок. Часть участка за домом, расчистили, чтобы папа поставил там гараж, но пока ничего еще не строили, машина стояла просто на очищенной площадке под открытым небом. Вся остальная территория была в распоряжение Егора. Жаль только, не с кем было проводить здесь время. Егор хорошо развлекал себя сам, но иногда хотелось, чтобы рядом кто-нибудь мог поиграть во все эти придуманные истории про путешественников и индейцев. У него был раньше хороший друг Ленка Белякова. Они вместе сочиняли разные истории и играли в них. Но Ленка уехала. На этой улице ему никто не нравился. Во-первых, здесь не было привычных дворов, где играли дети, живущие в соседних домах. Здесь была улица, по сторонам которой стояли старые дома. На этой улице жил противный мальчишка, чуть старше Егора по возрасту. Он ходил приблатненной походкой, громко сморкался, зажав пальцем ноздрю и плевал, громко харкая, собрав слюну. Дело было не в том, что Егор боялся этого мальчишки, один на один Егор мог и поколотить кого-нибудь. Но рядом с этим сопливым и плевучим, собиралась стайка мальчишек возраста восьми – десяти лет, он был у них за вожака. Если эта воинственная кучка встречалась с Егором, а взрослых не было поблизости, они всегда его задирали. Но ему всегда удавалось от них убегать. Когда закончилась учеба, Егор обрадовался. Не нужно было ходить по улицам, можно было, не вылезая, целыми днями сидеть дома или в своем дворе и делать, что хочешь.

– Даша, нам нужно поговорить, – сказал Куминов и крикнул – Егор, иди к нам. У нас серьезный семейный разговор.

Пока Егор шел, Куминов начал свой серьезный разговор.

– Даша, тебе можно будет переехать в новую квартиру. Завтра мы оформим документы на прописку. После того, как нас туда пропишут, я подаю заявление на развод.

Тут уже подошел Егор, он замер. Он знал, что папа и мама должны развестись, но они столько времени продолжали жить в одном доме, Егор в глубине души надеялся, что все так и останется.

– Егор, подойди. Ты уже почти взрослый, серьезные решения в нашей семье не должны приниматься без твоего участия. Мама будет жить в новом доме, в новой трехкомнатной квартире.

– Я думала, комнат будет две, – сказала Даша.

– Я доктор наук, мне положены дополнительные квадратные метры. Дом этот не очень далеко, он в конце этой улицы. Километра два от силы. То, что Даша не будет жить со мной, ничего не меняет, я буду продолжать помогать ей. Егор, это очень сложно, но с кем ты будешь жить большую часть времени, решение за тобой. Заметь, я не сказал, что жить вообще, просто большую часть времени. Мы с мамой будем всегда с тобой. Мы разводимся друг с другом, не с тобой. Развод – это формальность, для того, чтобы я мог жениться на Ире и жить с ней. На самом деле наши отношения не изменятся, мы просто будет жить в разных местах. Ты можешь жить с мамой и приходить сюда в любое время, я буду приходить к тебе. Если ты останешься здесь, ты сможешь в любое время приходить к маме. Я не скрою, я хочу, чтобы ты остался со мной. Я очень этого хочу. Но я приму любое твое решение, и сделаю все возможное, чтобы ты не пострадал от этой ситуации.

– Ира придет сюда жить? – спросил Егор.

– Да. У Иры есть сын, он младше тебя. Он тоже будет жить с нами.

– Ты хочешь, чтобы Ира была моей мамой?

– Нет, это даже не предполагалось. У тебя есть мама. Ира будет моей женой. Я просто хочу, чтобы вы дружили. Конечно, Ира будет хозяйкой в этом доме, в каких-то вопросах надо будет ее слушаться. Но Ира умная и добрая, я сомневаюсь, что она будет тебя строить. Ты, я уверен, достаточно умен, чтобы устраивать какие-то конфликтные ситуации. Егор, я не знаю, зачем я тебе это говорю, я не думаю, что ты поймешь, о чем я говорю. Я очень люблю Ирину. Безумно. Только с ней я могу быть счастлив. Я очень хочу быть счастливым. Но при этом я не хочу причинить горе тебе. Мне очень тяжело, Егор. Еще раз говорю, в любом случае мы с мамой будем с тобой.

Куминов замолчал. Даша тоже молчала. Она сидела с ничего не выражающим лицом. В душе она даже радовалась, что все закончилось. Она сбежит из этого неуютного дома, у нее будет собственная квартира, да еще такая большая. Она будет там сама себе хозяйка и будет делать, что пожелает. Куминов наоборот был близок к отчаянию. Этот разговор должен был состояться, он сам делал все, чтобы постепенно подойти к этому разговору. Узел должен быть развязан, но как это горько, выбирать между сыном, смыслом всей его жизни, его частицей и любимой женщиной, с которой он был по-настоящему счастлив. Егор посмотрел на серое лицо отца и сказал:

– Можно, я подумаю, потом скажу.

– Конечно, – почти хором сказали Куминов и Даша.

Куминов в этот день остался дома. Он заранее предупредил Ирину, что не придет. Она ответила, что тогда поедет к бывшей свекрови с ночевкой. Та высказала ей, что мало видит внука. После развода Ирина не оставляла Рому у них. Она приезжала с ним, с ним и уезжала. Где-то в подсознании у нее было, что они уже чужие люди. Вдруг, когда ее не будет с Ромой, приедет Щербаков. Ирина не хотела неожиданностей.

– Не вздумай вкалывать на ее плантациях, – сказал ей Куминов.

– Я обещаю, перетруждаться не буду. Тем более сейчас уже не получу, за то, что шарю.

Куминов бросил матрас себе в пустой комнате. Он лежал, смотрел на потолок, с торчащей на проводе лампочкой. Полностью были закончены только комнаты Егора и матери, и еще маленькая комната, в которой он сделал свой кабинет. Куминов никак не мог уснуть, в тоже время в голову не приходило ни одной ясной мысли. Теперь он уже не знал, правильно ли поступает, и что вообще ему делать. Как по-идиотски все получается. Вроде все складывалось хорошо. Ирину бросил муж, Куминов стал жить с ней беспрепятственно. Постепенно они привыкали к совместному существованию, он приучил к себе ее сына. Он получил ключи от долгожданной квартиры, теперь можно разводиться с Дашей и жениться на Ирине. Все сложилось удачно в том порядке, как он планировал. Но теперь он подошел к самому сложному. Опять не будет нормальной жизни. Душа будет рваться к Егору. Ему придется снова выкраивать время, теперь уже для того чтобы бежать к Егору. Это должен быть постоянный приличный интервал времени. Это же не женщина, к которой можно прийти на ночь. Если бы Егор был с ним, все бы осталось, как прежде. Занимаясь другими делами, можно говорить с Егором, что-то советовать ему.

Даша спала в соседней комнате, она тоже была не отремонтирована до конца, но там стояла мебель. Дашу смущало, что комната, несмотря на присутствие кровати, шкафа, комода и стула, все равно была почти пустой и казалась огромной. Даша чувствовала себе беспризорником, спавшем, из милости, в зале у богатых родственников. Пока делали комнату для Екатерины Александровны, и та спала здесь же, Даше не было так страшно и неуютно. Но, когда свекровь переселилась к себе, Дашу стала одолевать та же тоска. Сегодня, когда Куминов сказал, что она сможет переехать в собственную квартиру, Даша обрадовалась. С ощущением счастья, что все заканчивается, Даша уснула сразу.

Егор тоже не мог спать. Он сидел на своей кровати, даже поплакал немножко. Ему не хотелось уходить из этого дома. Здесь так здорово, у него собственное жилище. Конечно, в новой квартире, раз она большая, у него тоже будет своя комната. Но там не будет обсерватории. В школу ходить далеко, придется ходить через эту улицу, как раз мимо тех домов, где живут эти противные хулиганы. В другую школу Егор не хотел. У них хоть и училка дура, зато в школе есть дополнительные занятия, которые ведут преподаватели из университета, где учился папа. По английскому у них хороший учитель, и информатику преподают. В обычной школе такого нет. Что ж он, такой умный, вместе с дурачками учиться будет. Егору не хотелось расставаться с папой, хоть тот и говорит, что будет часто приходить. Но Егор знает, что у папы всегда много дел, он очень занятой. Когда они живут в одном доме можно урывками минуточку найти, чтобы пообщаться. С мамой можно поговорить, но мама не знает того, что интересно Егору. Она всегда что-то долго и скучно рассказывает, вот бабушка другое дело. Она и сматериться может, с ней можно говорить такие слова, как «жопа», и хихикать над чем-нибудь. Егор недавно рассказал ей анекдот про зайца, который по письке камнем колотил и кричал «Кайф, когда не попадаешь!» Бабушка так смеялась, чуть не уписалась, и родителям его не сдала. Конечно, Егора смущало, что вместо мамы будет Ира, но она клевая, ей тоже можно все рассказывать, как бабушке. Правда еще есть какой-то мальчик, папа сказал, что он младше. Но от малявки можно скрываться в своей комнате. Если взрослые без разрешения к Егору не заходят, то этому мальчику тем более, никто не разрешит.

Даша проснулась от того, что Егор трогал ее за руку. Даша не переживала, она мать, ребенок всегда остается с матерью.

– Что, Егорушка?

– Мама, мне нужно с тобой серьезно поговорить, – он залез к ней на кровать – Мама, ты не будешь меня презирать, если я скажу, что хочу остаться с папой?

Даша сразу и не поняла, что он ей сказал. Она хлопала спросонья глазами.

– Что ты сказал?

– Мама, – с отчаянием в голосе, сказал Егор – Я тебя люблю. Но я хочу быть с папой. С ним интересно, мы с ним столько всего делаем. Я не хочу в другую школу. До моей, я из этого дома не меньше пятнадцати минут иду, из нового дома, вообще не знаю сколько. Не молчи, я чувствую себя предателем. Я тебя люблю, но папу я особенно люблю, он мне так нужен. Если я с тобой уйду, я его предам. Что мне делать?

Сглотнув слезы, Даша погладила по голове сына.

– Егорушка, не мучай себя. Ты принял правильное взвешенное решение. Сын должен быть с отцом, только отец может дать должное воспитание. Ты меня не предал. Ты же меня не бросаешь, ведь, правда? Когда у тебя будет свободное время, ты будешь приходить ко мне, ночевать у меня. Мы будем ходить с тобой в музеи, на спектакли, в кино. Не расстраивайся, милый, я хочу, чтобы тебе было хорошо. Не переживай из-за меня. Я верю Саше. Если он пообещал, что меня не бросит, значит так и будет. Ты всегда будешь рядом со мной, мы просто будем жить в разных квартирах. Ты же знаешь, что я не расстроена из-за того, что мы с папой разводимся. Мы давно уже все решили. Он благородный человек, он не подавал на развод до тех пор, пока не появилась возможность обеспечить меня жильем. Иру он любит очень давно, просто так вышло, что они не были вместе. Мы с тобой любим папу, он для нас делает все, что мы захотим, и мы должны тоже хотеть его счастья.

– Ты его любишь?

– Нет, не так, как женщины любят мужчин. Точнее сказать, я его очень уважаю. Иди, спи, милый. Будь спокоен, ты все правильно решил.

Успокоенный Егор ушел спать, а Даша плакала. Она не ожидала этого. Хотя, если подумать, чего было еще ждать. Егор всегда был ближе к отцу, чем к ней. Если у него какие проблемы, он к отцу идет, или к бабушке, а не к ней. Даше он ничего не рассказывает, ни о друзьях, ни о подружках, ни о делах в школе, все только с бабушкой шушукаются. Даша себя успокаивала тем, что она не сможет дать Егору того воспитания, как отец. У них одинаковые увлечения, Куминов ему и про радиотехнику, и про компьютеры расскажет, и математикой с ним занимается. То, что Егор сейчас знает, Даша даже в десятом классе не проходила. И ремонтируют они все вместе с Егором. Она не может дать ему того, что он получает от отца. Куминов его к определенному порядку приучает. Не за горами у ребенка переходной возраст, жесткость мальчику будет нужна. Вот сюда переехали, Куминов требует, чтобы за своей комнатой Егор следил сам. Даше так и хочется за него все сделать. Нет, все правильно, так и должно быть. Куминов же был большей нянькой для Егора, чем она. Купать, клизмы ставить, уши чистить, она же всего этого боялась, все отец делал. Но, как Даша себя не уговаривала, ей было обидно. Как не крути, у нее отняли ребенка. Получается, родила для Куминова, еще родить, для себя, он не позволил.

Утром Куминов встал с тяжелой головой, он заснул ближе к утру, и уже пришлось вставать. Он умылся, оделся, сварил кофе. Потом заглянул в комнату Даши.

– Дашуля, вставай. Поедем, с утра оформим документы на прописку, потом я тебя на работу отвезу. У меня сегодня первой пары нет.

Даша поднялась, стала собираться. Она ходила с безучастным видом, почти не разговаривая. С таким видом она ходила нередко, поэтому Куминов не догадался, что она расстроена. Они уже были в дверях, из своей комнаты выбежал Егор.

– Папа, мама, подождите. Папа, я останусь жить здесь, с тобой.

Куминов присел перед ним, прижал его к себе.

– Спасибо, Егор, – прохрипел он, голос сел и он не мог нормально вымолвить слова.

– Мама сказала, что она не обиделась. Что мне лучше быть с тобой, потому что мне нужно мужское воспитание. Я побежал, а то я в туалет хочу, – и он помчался обратно.

Куминов усадил Дашу в машину.

– Спасибо тебе, Дашуля. Спасибо, родная, – он поцеловал ее руку.

Даша заплакала.

– Не плачь, детеныш. Я клянусь тебе, вы будете видеться в любое время, как пожелаешь. Тем более, мне обещали путевку, хочу его отправить в летний лагерь для одаренных детей, туда приезжают преподаватели из московских вузов, разные факультативы по интересам. Ты будешь знать, что он уехал, может быть тебе легче будет привыкнуть к его отсутствию.

Куминов приехал к Ирине поздно вечером. Он зашел, услышал шум воды, Ирина была в ванной. Он зашел в ванную, не дал ей домыться, накинул на нее полотенце и унес на диван. Он впивался в ее губы, не давая ничего сказать, быстро скинул с себя одежду, Он взял ее, не дав опомниться.

– О, боже, – выдохнул Куминов.

– Ты что? – пробормотала Ирина, она лежала под ним мокрая, ошалевшая от неожиданности. Он всегда уделял столько времени прелюдии.

– Не обижайся, моя хорошая. Но я хочу тебя именно так. Тебе же не больно?

Ирина помотала головой.

– Вот видишь, все прекрасно. Ты – моя, моя.

Потом она его спросила:

– Что это было?

– Почему бы и нет? – лениво потянулся Куминов – Ты же моя. Что хочу, то и делаю, – он поднялся с дивана – Давай, я отнесу тебя туда, откуда взял, – когда он мыл ее, сказал – Солнышко, у меня такая радость. Егор будет жить с нами. Он сам так решил.

– Ты теперь всегда будешь так радость выражать?

– Ну, не злись. Тебе же не было неприятно.

Ирина понимала, что для Куминова жить с сыном большая радость. Сама подумывала, ее ребенок, его ребенок, хромая мама, что-то большой колхоз набирается. Это всех обслуживать придется? Одному Куминову брюки наглаживать задолбаешься, каждый день другой костюм надевает. Рубашки меняет стопудово с той же частотой, что она трусы. Каждый день готовить на пять человек! Как это женщины о больших семьях мечтают? Ее один Щербаков, со своей разблюдовкой, доставал.

– Вы же переедете в мой дом?

– Саша, мы еще не говорили об этом с Ромой.

Утром, Ирина спросила сына:

– Ромочка, Саша предлагает нам жить с ним, в его доме. Ты не будешь против, если Саша будет моим мужем вместо папы, и мы будем жить в его доме.

– Саша будет моим папой?

Пока Ирина подбирала слова, Куминов ответил Роме:

– Если ты захочешь, то буду. Пока мы можем быть просто друзьями. Хотя мы с тобой уже друзья, будем ими оставаться, хорошо?

– Хорошо. Какой у тебя дом?

– Рома, мы на выходных поедем ко мне в гости, ты сам все посмотришь, и решишь.

– Хорошо. Ты там один живешь?

– Нет, не один. Там еще живет мальчик – мой сын и моя мама. Ты их увидишь и с ними познакомишься.

Пока родители были на работе, Егор оповестил бабушку о важных разговорах, что он решил жить в этом доме. Екатерина Александровна, конечно, была на седьмом небе от счастья. Она сама давно уже грустила, представляя, что не будет слышать его каждодневную болтовню. Сын вечером надолго задержался дома. Он помогал Даше упаковывать вещи. Они уже побывали в квартире, все осмотрели. Куминов старался снабдить Дашу по максимуму. Екатерина Александровна разрешила взять кое-что из принадлежащей ей посуды и кухонной утвари. Вечером, когда Куминов уехал к Ирине, Егор тоже уже уснул в своей комнате, Екатерина Александровна зашла к Даше. Та сидела на своей кровати, обхватив руками колени. Екатерина Александровна села рядом с ней.

– Дарья, я тобой восхищаюсь. Не каждая женщина может побороть свой эгоизм и согласиться с тем, что будет лучше для ее ребенка.

Даша помотала головой из стороны в сторону. Видно было, что слезы стояли у нее в горле. Екатерина Александровна погладила ее по волосам. Даша уткнулась ей лицом в грудь и разрыдалась. Даша никогда так не плакала. Она все время плакала почти беззвучно, только периодически всхлипывая, просто слезы ручьем текли по ее щекам. Сейчас она отчаянно со стонами рыдала, плечи ее судорожно тряслись.

– Ну, что ты, – Екатерине Александровне хотелось самой расплакаться. Она гладила Дашу по плечам – Успокойся, моя ты горемычная. Все живы, никто не умер. Все устаканится и войдет в свое русло. Егор тебя любит. Так вот получилось, что теперь поделаешь. Все будет хорошо. В конце концов, сложатся те отношения, которые будут вас всех устраивать. Ох, Дарья, я даже не знаю плохо это или хорошо, что у тебя такой муж.

– Я все понимаю, – Даша подняла заплаканное лицо – Но мне так больно, что мой сын предпочел отца мне. Я понимаю, что этого и следовало ожидать. Ту нить, которая соединяет Сашу и Егора разорвать невозможно. Саша и Егор одно целое, оторвать Егора от отца – значит причинить ему большое зло, нанести травму, после которой неизвестно, как он сможет оправиться. Но мне-то что делать!

– Ты пока будешь обустраивать свое гнездышко. Там будет все только твое. Тебе никто не будет указывать, что делать, куда что положить. Егор будет помогать тебе в этом. Он же все равно на каникулах и еще не уехал в летний лагерь. Потом возьми отпуск, с родителями побудешь, Егор после лагеря туда приедет. Тяжело только первое время, если Егор часто будет проводить время с тобой, и ты себе занятие какое-нибудь найдешь – ты успокоишься. Время приводит в порядок мысли, притупляет боль. Все образуется. Выплакалась, ложись спать.

– Я вас так боялась раньше. А вы такая умная, и не страшная.

– Какая же я страшная? Мне с детства все твердили, что я красивая. Ложись спать, девочка. Верь мне, я тебя в обиду не дам, я же тоже к тебе привязалась, ты же, как ребенок, хотя уже взрослая тетка.

– Мне двадцать девять, – уж очень по-детски, сказала это Даша.

– Кто бы мог подумать! Зная тебя, никогда этого не скажешь.

Даша переехала. Егор с отцом помогали ей переезжать, расставляли мебель, вешали шторы, раскладывали вещи. Даша сначала пребывала в растерянности. Всегда при переезде, в общежитие, в съемную квартиру, в квартиру свекрови, в дом, Даша заходила в жилище, где была уже расставлена мебель, было определено место для каждой вещи. Даже в кухне в квартире свекрови, хоть и Екатерина Александровна разрешила переставить все по Дашиному желанию, Даша оставила все, как есть. Сейчас же, люди, которых нанял Куминов, занесли вещи и просто оставили их в квартире. Куминов, когда они зашли с Егором, ничего не стал расставлять без Дашиного указания. Даша не могла сообразить, как же все лучше сделать.

– Хорошо, – сказал Куминов – Мы вдоль стен мебель поставим, чтобы проход не загромождать. Пока оставим все в одной большой комнате. Сообразишь, скажешь. Приду, передвину. Сама не вздумай.

Он мог бы этого не говорить. Даше и в голову бы не пришло самой двигать мебель. Проделав самую тяжелую работу, он ушел. Егор принялся помогать матери распаковывать вещи. Это был тоже долгий процесс. Над каждой вещью, Даша долго думала.

– Егор, давай не все сразу. Я подумаю, обмозгую все, потом решу, что где будет.

– Смотри только, сама ничего не делай, не надсажайся, – подражая отцу, сказал он.

На следующий день Куминов зашел в дом с Ириной и с мальчиком. Екатерина Александровна и Егор, не сговариваясь, вышли в коридор им навстречу. Они знали, что у Ирины есть сын. Егор, считал, что это какой-то малявка, Екатерина Александровна вообще никак не представляла себе Ирининого сына, даже не думала об этом. Ну, есть какой-то ребенок, в детский сад еще ходит. Они оба, были немного удивлены. Мальчик был лишь на несколько сантиметров ниже Егора, он был плотный, крепкий. У него были светлые волосы, большие глаза с темными длинными ресницами, небольшой, но широкий носик и пухлые губы. На нем была клетчатая рубашка с короткими рукавами, вытертые джинсы, обрезанные по колено, обтягивали его крепкие ножки. Он прижимался к матери, смущенно улыбаясь.