Текст книги "Жизнь без печали"

Дома Даша все-таки не удержалась и спросила Куминова:

– Ты ее очень любил?

– Далась тебе эта любовь! Нет, я Наташу не любил.

– Ты говорил, что хотел на ней жениться.

– Я и сейчас бы женился, если бы она согласилась.

– Я тебя не понимаю, – сказала Даша, голос дрожал от обиды.

– Мне с ней хорошо. Она, как будто это я. Мы с ней одинаковые, нам бы хорошо было вместе, по крайней мере, мне. Ты меня не поймешь, ну представь, что вместо меня был бы такой же одухотворенный, верящий во всякую книжную чушь, как ты. Вам даже не надо было бы разговаривать, просто с жеста понимали бы друг друга. Ну, это ты, твое продолжение. Наташа – удивительная женщина, она имеет надо мной власть. Но не бойся, детеныш, я ей не нужен.

– Света плохо о ней говорила.

– Бывает, люди говорят о других плохо. Света, возможно, имела в виду, что Наташа живет на содержании мужчин.

– Саша, разве так можно? В нашей стране! Я понимаю, что такое было в царской России.

– Только Сонечку Мармеладову мне в пример приводить не надо, – перебил ее Куминов.

– Ты, зная, что она такая, хотел на ней жениться?

– Какая? Знаешь такое выражение: «Не судите, да не судимы будете». Наташа ничем не грязнее любой женщины, а такой неблагодарной дуры, как Светка, даже чище. Они ведь лучшими подружками были, Светка в школе была объектом для издевательств, ее только Наташа пригрела и заставила других прекратить травлю. А когда Наташе было плохо, Светка про нее не вспомнила, они свили гнездышко, где жила Наташа и выкинули ее на помойку. Никто из них даже не поинтересовался, как ей живется, ни братец, ни бывшая подружка.

– Если она тебя сейчас позовет?

– Я буду с ней, и сделаю все, чтобы она хоть немного излечилась от причиненной боли.

– А я?

– Ты бы продолжала жить своей жизнью. Ты же Володарскому приглянулась, еще бы кто-нибудь нашелся.

– Саша, ты не думай, я не давала повода.

– Не переживай, детеныш, я знаю. Олег увидел, что ты можешь пол мыть и убирать за собой, по сравнению со Светкой, и ты сразу стала для него ангелом. Дашуля, давай, что-нибудь съедим, насколько помню, нас там не кормили.

На следующий день после обеда Куминова позвали на кафедру к телефону. Звонила мать. Санька был немного удивлен. Он теперь регулярно приходил к ней, как обещал, встретил с ней новый год.

– Рад тебя слышать, мама. Что-то случилось?

– Саня, вчера у начальника облторга Торгадзе сгорела дача, там нашли тело женщины.

– Мама, мне нужно это знать? – удивленно уточнил Куминов.

– Саня, с Торгадзе жила Наташа. Он поселил ее у себя на даче и жил на две семьи. Саня, скажи что-нибудь, не молчи.

– Да, мама, я здесь на связи, – сказал он, потом произнес – Я не могу поверить. Может быть это не она?

– А кто еще?

– Олег знает?

– Скорее всего. Кто-то официально ее должен опознать. Торгадзе же не родственник.

– У нее начинался припадок вчера. Господи, я же предлагал ей, что мы с Дашкой ее проводим. Черт возьми, почему не настоял!

– Вы вчера виделись?

– Да, мы с Дашкой приезжали вчера к Володарским, и Наташа была там. Олег просил приехать, старшая девочка тоскует, она сильно к Дарье привязалась. Ладно, мама, у меня пара. Спасибо, что позвонила. После работы съезжу к Володарским.

Вечером Даша ему сказала:

– Ты сегодня так поздно. Ужин остыл, надо будет разогреть.

– Я был у Володарских. Правда, недолго, но ты сама знаешь, сколько туда добираться. У Олега истерика, я его не стал успокаивать, пусть рыдает, узнал только, когда похороны.

– Саша, ты, о чем?

– Наташа погибла. Вчера вечером. Официально, несчастный случай, взрыв газового баллона. Я думаю, это не просто так. Наташа вчера была не в себе, у нее начинался нервный припадок. Она ведь очень больна. Эх, Дашка, почему мы не поехали ее провожать? Ведь видел же, что с ней творится. Похороны через два дня. Криминала не нашли, не будут задерживать.

– Я пойду с тобой.

– Нет, Дашуля, не нужно. Зима, на холоде долго стоять замерзнешь. Не стоит и тебе еще с работы отпрашиваться.

– Я разогрею еду.

– Если ты не ужинала, ешь, я не хочу. Я лучше в спортзал скатаюсь.

На похороны пришло мало людей, не было даже Габриэллы. Были Звонцовы, люди с работы Олега, и кое-кто из бывших Наташиных одноклассников. Естественно, не было Торгадзе. Шумиха, связанная с рыданиями над телом любовницы, уже доставила ему много неприятностей. Никто, ничего не говорил. Олега трясло мелкой дрожью, по щекам его текли слезы. Рядом стояла Света, ухватившая его за рукав дубленки. Она периодически шмыгала носом, но видно от холода. Гроб был закрытый, но все равно родным сказали попрощаться. Олег разрыдался, его прислонил к себе кто-то из коллег, Света непонятно зачем, подошла к гробу и тут же отошла обратно. Куминов подошел, положил руку на крышку и еле слышно сказал:

– Прощай.

Когда уже почти засыпали могилу, подошел еще кто-то. Куминов обернулся. Это была Наташа, но вдвое старше. Красивая, холеная, в соболиной шубе. Света с ней подобострастно поздоровалась, Володарская старшая даже не удостоила ее взглядом.

– Мама, – с рыданиями бросился к ней Олег, но она отстранила сына.

– Ты мне испачкаешь шубу.

Она встала возле могилы и молча наблюдала за действиями рабочих. Они оформили могилу, воткнули крестик с данными, разложили бумажные цветочки. Собравшиеся стали уходить.

– Мама, на поминки надо ехать, – сказал Олег.

– Поезжайте, меня не будет. Я вернусь в Москву.

Все ушли. Остались только Володарская и Куминов. Он стоял поодаль за ее спиной. Володарская обернулась.

– Уйди, – негромко попросила она.

Куминов повернулся и медленно пошел прочь. Обернулся и увидел, что женщина в своей роскошной шубе упала на колени в грязный, перемешанный с землей, снег.

– Доченька моя! – завопила она – Да, что же это! Где же это бог на свете!

Куминов ушел с кладбища. Состояние, конечно, было еще то. Он не понимал, что это, боль утраты, жалость, возмущение несправедливостью произошедшего? Он не видел мертвую Наташу и не мог поверить, что похоронили именно ее. Он купил бутылку водки и пришел домой. Куминов достал что-то из холодильника на закуску, поставил на стол бутылку и стакан.

– Надо помянуть? – спросила Даша

– Тебе пить не обязательно, ты же не пьешь водку.

– Ты считаешь, что я не должна быть причастна….

– Дарья, – с ожесточением прервал ее Куминов – Оставь меня в покое.

Даша взяла пальто с вешалки и вышла из комнаты. Куминов выпил бутылку, опьянения не наступало. В голове была все такая же пустота. Он посмотрел по сторонам комнаты. «Где же моя жена?» – подумал он и, не одеваясь, пошел искать. Выйдя из общежития, он увидел Дашу, сидящую на лавочке, съезжавшуюся и замерзшую. Куминов подошел к ней.

– Даша, ну ты, точно с приветом. Я же не сказал тебе, идти замерзать, – он обнял ее за плечи и привел домой. – Посмотри, какие у тебя ручки холодные.

Он поднес ко рту ее руки и по очереди стал согревать дыханием. Даша за эти мгновения нежности, готова была мерзнуть до бесконечности. В состоянии расслабленности, Куминов начал пьянеть. Он стал целовать Дашины пальцы, захватывать их ртом. Куминов чувствовал, как Дашино дыхание изменилось. Он взял ее лицо в ладони и наклонился, чтобы поцеловать.

– Саша, от тебя водкой пахнет.

– Да, конечно, – Куминов отстранился от нее – Я лягу спать, детеныш.

Даша не могла уснуть. Она раньше не слышала, чтобы Куминов мог так храпеть. Вместе с ней не спали, наверное, во всех комнатах на этаже. Измучившись, Даша не выдержала и подошла к Куминову и потрогала его за плечо. Он открыл глаза:

– Тебе чего?

– Саша, не храпи, пожалуйста.

Куминов молча повернулся к ней спиной, и не успела Даша вернуться к кровати, снова захрапел.

Даша не могла понять Куминова, почему он так с ней обращается. Такие резкие переходы от нежности до нескрываемого пренебрежения. Вот сегодня, он был не похож на себя, он так ласково смотрел ее, с такой любовью целовал ее руки. Что особенного она сказала? Почему она должна целоваться с ним, когда от него, так несет водкой. Похлеще деревенского мужика, бутылку водки выдул и глазом не моргнул, на ногах крепко стоит, не качается. Даша не думала, что может ему в таком состоянии, столкнувшемуся с видом смерти, была необходима эта близость, и ей можно было пойти ему навстречу, принести хоть какое-то успокоение. Она ждала, что когда-нибудь с его стороны, она увидит ту любовь и понимание, о которых, она мечтала. Даша ведь старалась все делать для него, она ухаживала за ним, приводила в порядок его вещи. А только, когда Даша нагладит ему светлую рубашку, поднесет, он: «Сегодня не парадно-выходной день, мне сегодня с приборами возиться», и оденет черный свитер. А с едой? Что ни приготовь, молча съест все, сухо скажет: «спасибо». Если бы он сказал, чего именно ему хочется, Даша бы с удовольствием ему приготовила, все бы книжки перерыла в поисках рецепта. Она постоянно намывала в комнате, чтобы он пришел и посидел в чистоте и уюте. Но Куминов, если приходил не поздно, ужинал и тут же говорил, что уходит. То ему в спортзал, то к друзьям, то к маме. Когда она спрашивала, почему нельзя с ним к друзьям, он всегда говорил: «Это мужская компания, Даша. Мужские разговоры. Что-нибудь не то услышишь, опять рыдать будешь». Но больше всего Дашу обижало то, что Куминов общается с матерью. Она в душе радовалась, что он смог покинуть родную мать, только, что быть рядом с Дашей. Теперь непонятно, что получается. Куминов жил какой-то своей недоступной для Даши жизнью, и для Даши в ней было отведено далеко не первое место. Даже в новый год, он сказал, что будет с матерью, а Даше, чтобы не оставаться одной в общежитии, лучше уехать к родителям. Почему нельзя было вдвоем пойти к его матери, или вдвоем уехать к его родителям? А это его непонятное стремление, чтобы Даша унизилась до состояния падшей женщины. Она же отдается ему, но так, как должна вести себя с мужчиной порядочная женщина, разве этого недостаточно. Зачем пытаться потрогать ее между ног, неужели он не понимает, что это стыдно, она же не прикасается к его интимным местам. Зачем языком залезать к ней в рот, ерунда какая-то. Но больше всего Дашу шокировало, когда он пытался приподнимать ее за ягодицы и двигать ее тело навстречу своему. Она сразу же начинала вырываться. «Ох, Дарья» – только и говорил он, и бывало даже, вставал и уходил от нее. Даша, конечно, и сама порой испытывала, странные непонятные ощущения, как будто внутри начинают ползать какие-то червяки, и от этого было очень приятно. Она не могла понять именно, где это происходило, но в это время чаще билось сердце, и она боялась вздохнуть, чтобы не застонать. Даша не хотела, чтобы он видел эту ее неприличную слабость, видно что-то с организмом у нее было не в порядке, и она сразу же набирала воздуха и немного отодвигалась от него, чтобы взять себя в руки и прекратить все это. Может быть, Куминов о чем-то и догадывался, что с ней не все в порядке. Он иногда смотрел на нее с сожалением, а один раз сказал: «Ну, Дашка, ты и дура!».

На следующий день Куминов сказал Даше:

– Сегодня вечерком поедем к маме домой, вымоемся. Мама в командировке, можно будет побыть подольше.

Дашу это тоже обижало. Они периодически ездили мыться в квартиру Куминовых, первый раз, когда муж предложил ей это, она отказалась.

– Как хочешь, – сказал Куминов – Можешь сидеть, очередь в душ караулить.

В следующий раз ей пришлось согласиться. Ей не нравилось, что ее, как заключенную возят на помывку, и при этом надо обязательно избежать встречи с матерью. Что уж такого плохого, Даша сделала, что даже видеть ее было неприятно. Даша всегда думала, что Екатерина Александровна простая доброжелательная женщина, она оказалась на самом деле грубая и надменная. Хотя достаточно было на ее сына посмотреть, он же должен был на кого-то походить. Сегодня оказывается опять банный день. «Идем мыться, как будто воровать» – думала Даша, но собрала вещи и банные принадлежности. В квартире матери, Куминов вымылся первым, и пока мылась Даша, был в своей комнате, перебирал свои книги, подшивки статей из журналов. Он включил записи группы «Queen», ему дали послушать кассету. Куминов услышал, как открылась дверь в ванной.

– Дашуля, я здесь, – крикнул он.

Даша вошла такая хорошенькая, свежевымытая, розовенькая, в милом халатике. Куминов еще не одевался после ванны, так и бродил в одних трусах.

– Дашенька, какая ты у меня прелестная, – улыбнулся он ей.

Он подошел к ней, гладил ее еще мокрые волосы, целовал ее лицо, потом увлек ее за собой на кровать. Он целовал ее все сильнее и сильнее, впиваясь в нее губами, одновременно расстегивая халат. Сняв с нее халат, он с силой прижимал ее к себе, она только всхлипывала в ответ. Не встречая ее сопротивления, он забыл про все ее условности, снял с себя и с нее, трусы. У Даши дрожали губы, но она твердо решила не препятствовать ему. Для Куминова она уже была его женщиной, и он будет делать с ней все, что захочет. Она должна, наконец, понять, как это хорошо, принадлежать ему. Он развернул ее спиной к себе, поставил на колени и взял ее сзади. Он двигался осторожно, постепенно проникая глубже, гладил ее по бедрам и шептал:

– Дашенька, моя родная.

И услышал рыдания. Куминов отодвинулся от нее и рывком выпрямил.

– Что случилось? – спросил он над ее ухом, спокойным сухим голосом.

– Это так унизительно. Что плохого я тебе сделала? – рыдая, спросила она.

Куминов отшвырнул ее от себя, Даша упала лицом в подушку. Он встал с кровати.

– Одевайся. Едем домой, – уже перед выходом сказал ей. – Извини. Этого больше никогда не повторится.

– Ты меня со всей силы толкнул, – пожаловалась Даша.

– Не придумывай. Если бы я тебя толкнул со всей силой, ты сломала бы себе шею. Я просто слегка оттолкнул тебя от себя. Хоть ты и дура, но не убивать теперь тебя за это.

Даша опять залилась слезами.

– Хватит реветь. Как в автобусе поедешь?

Они приехали к себе в общежитие. Куминов переоделся и сказал:

– Меня не жди, ложись спать. Буду поздно.

– А ужин? – спросила Даша.

– Спасибо. Боюсь подавиться.

Куминов пришел домой глубокой ночью. На следующий день, он с ней никак не общался. Даша не знала, что ей делать, как себя с ним вести. Ну, в чем она виновата? Он ее оскорбил своими действиями и ее же еще и обругал. Даша еле дождалась конца рабочего дня. Она пришла домой, Куминов видно уже побывал дома, на столе лежала записка «Буду поздно». Даша рыдала и жалела себя.

– Я никому не нужна, – причитала она – Никто меня не любит, все меня презирают. Родители и те, хоть бы раз в гости приехали, спросили: «Как живешь, доченька?» Избавились от меня, да и ладно. Этому мужу, уже не знаешь, как угодить, из кожи вон лезешь, а он «Дура!»

Незаметно для себя Даша уснула и не слышала, когда пришел Куминов. На следующий день было то же самое игнорирование, но вечером они все-таки оказались в одно время в комнате, и Даша решила выяснить отношения. Сколько можно терпеть?

– Саша, объясни мне, пожалуйста, дуре, что я не так делаю, почему ко мне такое пренебрежительное отношение? Так же невозможно жить!

– Ты права, так жить невозможно. Ты хочешь поговорить? Хорошо, нужно хоть раз высказаться. Ты считаешь, что ты меня любишь, все делаешь для меня, но я не понимаю такой любви. Ты придумала сама себе какие-то непонятные нереальные отношения и следуешь только этим представлениям. Почему ты считаешь, что твои выдумки, это и есть – то, что должно быть? Почему я должен соответствовать твоим представлениям, а не ты моим. Какая же это любовь, когда тебе все равно, что у меня на душе, какое у меня настроение. Тебе неприятны мои прикосновения, ты брезгуешь прикасаться к моему телу. Меня никто никогда не унижал так в постели. Я обязан думать о тебе, что тебе понравится, что тебя может обидеть. Что мне нравится, это мою жену не интересует, в принципе. Перед ней придуманный романтичный идеал, которому я должен соответствовать. Я обычный человек, который жрет, срет и любит иметь женщин на всю катушку и получать от этого удовольствие. Ты не хочешь меня слышать, я много раз твердил тебе об этом. Я знаю женщин, я же вижу, что ты, как только приближаешься к получению удовольствия, начинаешь брыкаться и снова втискиваешься в тобой же установленные рамки. Если ты посчитала, что-то унизительное для себя в моих действиях, ты могла мне об этом сказать? Что за идиотские истерики и рыдания? До тебя даже не доходит, что ты меня оскорбляешь. Не надо мне ничего говорить в ответ. Я достаточно наслушался. Я сам себя не понимаю, зачем мне это надо. Кому, я что доказываю? Себе, маме? Все, эксперимент окончен. Я сниму тебе квартиру, и закончим на этом.

В дверь постучали. Зашла Света Володарская.

– О, господи! Что, опять Светочка соскучилась?

– Вы тоже ругаетесь?

– Мы же обычная семья и ведем себя, как все.

– У меня горе. Олег ушел. Вернее, совсем уехал, даже с работы уволился.

– Что, его нужно заменить? Я не буду, и мои друзья тоже вряд ли согласятся.

– Мы поругались, – Света заплакала – Все из-за Наташки.

– Про Наташу ни слова, – сказал Куминов – Продолжай.

– Мы сильно поругались. Он меня даже за волосы таскал, столько повыдирал.

– Тебе волосы нужны? Ничем не можем помочь. Я стригусь, а у Дашки они почти не растут.

– Саня, – продолжала Света, стараясь не обращать внимания на его колкости – Вы же жили у нас. Не могли бы заплатить за те дни, что жили.

Тут уже и Дашино лицо выражало негодование. Куминов презрительно смотрел на Свету:

– Сколько же стоит проживание?

– Вы у нас десять дней были, вот если по десять рублей в день.

– Да, у вас комфортабельная была гостиница, главное ароматная, – он подошел к висящему своему пиджаку и достал из кармана сто рублей. Это были их последние деньги, больше не оставалось ни копейки. Он протянул деньги Свете – Пожалуйста.

– Ага, – Света вытерла слезы – Я пойду, – она уже открыла дверь, но повернулась – Саня, хотела тебе рассказать. Та девочка приходила, которая с тобой у Габриэллы была. Она Наташу спрашивала. Я сказала, что Наташа умерла, эта девочка, я не помню, как ее звали, спросила, на каком кладбище она похоронена. Я видела, когда она уходила, сильно заплакала и слезы вытирала так интересно, кулаком, как маленькая. В платочке, пальто, как матрешка, – Света закрыла за собой дверь.

Куминов представил несчастную плачущую Иру в захудалом пальтишке и кое-как повязанном платочке. Да, она всегда, когда плакала, вытирала слезы тыльной стороной ладони. Но, что ей нужно было от Наташи, они же были едва знакомы. Тогда бы она радоваться должна, что разлучница умерла, а не плакать. Он вспомнил, как она сказала тогда, в кинотеатре: «Чему же радоваться, если человек умер».

– Саша, – сказала Даша – Я завтра аванс попрошу, мы дотянем до твоей зарплаты.

Куминов притянул Дашу к себе за плечи и поцеловал ее в макушку.

– Надо было вычесть с них за твои услуги по уборке, готовке и рассказыванию сказок. Но я не знал, во сколько можно оценить мою бесценную девочку.

Дашино лицо светилось от счастья. Света их помирила. Куминов остался дома. Но ближе к ночи, когда Даша спросила его:

– Можно, я приду к тебе?

– Нет, – ответил он

– Но почему? Я больше так не буду, я постараюсь вытерпеть все, ты можешь делать со мной все, что тебе нужно.

– Не надо, Даша, терпеть, – он погладил ее по голове – Я не собираюсь тебя пытать. Только тогда, когда ты сама захочешь отдаться мне безо всякой оглядки, тогда я буду с тобой. Одолжений мне делать не надо, невелико искушение. Насколько я помню, у нас должен быть с тобой фиктивный брак, что-то мы с тобой заигрались.

На следующий день Куминов после работы поехал к Либерманам. Женька ему обещал помочь с нужными деталями. Женька, едва открыв дверь, сразу предупредил его:

– Санек, извини. Чтобы не удивлялся. Я недавно с одной из твоих бывших девочек встретился, с Ирой. Линка ее знает, типа она у них работает. Поздоровались, так Линка, сам же знаешь, какая ревнивая, тем более эту девчонку терпеть не может, как прицепилась, откуда, да откуда знаешь. Я и сказал, что твоя бывшая. Ты знаешь Линку, ей только затравку дай.

Действительно, не успел Куминов поздороваться, как Лина завелась.

– Оказывается, ты с Ильинской дочкой знаком. Я не понимаю, как с такой можно общаться. Бывает, к матери в трест приходит, идет, себя несет, по сторонам не смотрит. Такая надменная. Когда ее мужа посадили, я ей хотела посочувствовать. Она мне говорит: «Я не понимаю, ты какое имеешь ко мне отношение?» Представляешь, к ней по-человечески, а она. Тоже мне, гордячка. Сама-то родила, только восемнадцать исполнилось, поэтому и ребенок имбицил получился. Муж в тюрьме, а она прямо – героиня. Когда Жека сказал, что ты их познакомил, я хотела с ней контакты наладить, общие знакомые, как-никак есть. Эта стерва мне ответила, если, говорит, я буду говорить со всеми, кто знает Куминова, мне посрать некогда будет.

«Умница моя» – подумал Куминов, вслух сказал:

– Лина, я тебя очень прошу, никогда, в моем присутствии не говори об этой девочке, тем более плохо.

– Господи, ну какие же вы… – решила продолжить Лина, но тут рявкнул ее муж

– Тебе сказали молчать!

Лина не боялась мужа, но все-таки решила не рисковать, обиженно вскинула голову и ушла в комнату. Либерман с Куминовым сидели на кухне.

– Аделину как найти?

– Вообще-то она просила, вас больше не сводить. Обиделась, что ты женился.

– С чего бы? У нас с ней не было ничего серьезного.

– Она и сейчас говорит, что ты ей пофиг. Кто поймет эту женскую логику. Оказывается, ты должен был об этом доложить.

– Ладно, это неважно. Где Иру встретил?

– Мы на свадьбе вместе были. С Линкой девчонка вместе работает, замуж вышла. Там много их работников было, и Ира с матерью тоже.

– Как она?

– Да, п..ец!

– В смысле хреново?

– Ага, хреново, – Либерман усмехнулся – Я, когда ее увидел, чуть не кончил. Пока она не ушла, там все бабы грустные сидели, а мужики слюни подбирали. Ты, представляешь, – Женька немного прикрыл глаза и проводил руками в воздухе. – На ней платье было, из шифона, оно и не просвечивало, но как будто ничего не скрывало. Руки до плеча голые, они совсем не полные, но какие-то плавные. Ой, Санек, какие формы! Мечта идиота. Это она еще совсем молодая, потом, когда подрастет, вообще свихнуться можно будет. Если не растолстеет, конечно, мать у нее толстенькая. Еще у нее коса, не длинная, но толще руки. Все остальные с прическами разными, а эта… Блин, столько женственности! А ноги! – Женька закатил глаза – Я бы мечтал, чтобы по мне такими ножками потоптались, что хочет пусть делает, лишь бы вдуть разрешила, – Либерман рассмеялся – Ладно, Санек, я шучу. Я к ней не подкатывал. Она недолго была. Мать осталась, она ушла. Я как раз курил за углом, когда она выходила, подошла ко мне. Мы с ней покурили, потрепались немного.

– Ирина курит?

– Мне сказала, что иногда, ради баловства. Говорит, не хочет привыкать. Хотя с ее жизнью не только закуришь, е… нешься. Я не стал с ней в подробности вдаваться, хорошего все равно мало. Спросил только, как жизнь. Сказала: «Сойдет». Ох, Санек, я, когда ее вблизи рассмотрел, то еще раз чуть не кончил.

– У тебя прямо какое-то недержание было, – засмеялся Куминов.

– Нет, ну, понимаешь, у нее глаза темные, хотя она светловолосая, и она при разговоре, в упор в глаза смотрит. У меня самого, знаю, взгляд тяжелый, а эта… прямо до костей пробирает. Когда, говорит, у нее так губы раздвигаются, что в голове остаются одни неприличные мысли.

Куминов не перебивал Либермана. Он хотел слушать про Иру, только он не мог связать жалкий образ, который у него возник после разговора со Светой с Женькиным рассказом. Женька так живописно описывал Иру, и Куминов вспоминал ее взгляд, вспоминал, как раскрывались ее губы. Что еще надо было дураку?

– Ты прикинь, Санек. Я ее спросил, что мол, сильно страшно теперь выгляжу? Она говорит, ты и раньше был красавчик, и теперь мужественный вид, впечатляет. Говорю, почему рано уходишь? Отвечает, дома два инвалида ждут, да и контрольные по сопромату надо писать, скоро сессия. Я еще ей сказал, ты Саньку попроси, он за тебя быстренько сделает, что это для него. Она ответила «Александр Валерьевич, мне и так чересчур много преподал».

Куминова это задело. «Она никогда не сможет меня простить. Даже и выпрашивать не стоит».

– Странно, Света Володарская сказала, что Ирину видела так себе, в пальто, платочке.

– Она и тогда была в пальто, темное прямое, может оно и зимнее, но без воротника. Пальто из хорошей ткани, довольно приличное. И платок, но даже это не платок, а шаль. Как сейчас бывает, носят, с узорами, вокруг головы обмотана, и на груди свешивается. Хорошо выглядящая, модная, со вкусом одетая девушка. Уж мне поверь, я в этом чуть-чуть волоку, у меня папка к моде отношение имеет. Да если знать, в каких условиях она живет и какой кошмар пережила, то она просто молодец. Работает, учится на заочном. Таких, как Линка, правильно отбривает, нефиг в душу лезть, ведь ничем же не помогут, подкатывают, чтобы разнюхать побольше, а потом судачить.

– Что с ней было? Почему Данилов в тюрьме?

– Я думал, ты в курсе. Почти весь город говорил тогда об этом. Пацан этот, за которым она была замужем, зарубил топором свою мать. У него условка была, характеристики плохие, вот и дали вышак. Не знаю, живой еще, нет. Я бы этого отморозка сам бы задавил. Не за матерью же он с топором гонялся, Ирку хотел убить, получилось, что мать. Мне ментяра знакомый рассказывал, он приезжал его брать. Говорит, жуткое дело, у них один, когда Ирку увидел, в обморок брякнулся. Лицо, голова в крови. Наверное, слишком близко была.

Куминов не верил своим ушам, у него просто в голове не укладывалось услышанное.

– Так что, Санек, иметь на руках двух инвалидов и так выглядеть, это я тебе скажу! Ей, наверное, отдохнуть некогда, это в ее-то возрасте.

– Теперь про инвалидов подробней.

– Пацан мать зарубил, а отец у него остался. Того в тот день кондрашка хватила. Не знаю, в каком он виде, но парализован точно. А девчонка – это вообще! Не повезло Ирке. Хоть бы сдала ее куда-нибудь.

– Что с девочкой?

– Овощ совсем.

– Когда Данилов мать убил? – Куминов вспомнил эту невероятно несчастную женщину, с каким-то отпечатком обреченности на лице.

– Сейчас вспомню. Точно, в апреле семьдесят девятого.

Куминов вспомнил. Он встретил Иру в апреле семьдесят девятого. Она его разозлила своим жалким видом, а больше тем, что вышла замуж за Данилова. Нашла, тоже мне, подходящую замену. У него тогда возникло чувство брезгливости и какого-то злорадства, какой муж, так ты и выглядишь. Не захотел пожалеть, жалеть сложнее, чем восторгаться и зацеловывать.

– Санек, я не понял, зачем такую телку бросил? Такую просто держать в руках, штаны полные восторга. Она в тебя была влюблена. Я помню, как она тебе кровь вытирала. Уси, пуси.

– Не знаю, – Куминов пожал плечами – Наташа Володарская появилась, с ней было проще. Уговаривать ни на что не надо. Чем больше времени проходит, тем больше я жалею об этом. Мне с ней было так хорошо, Либер, не поверишь, это какой-то пи… ец. Короче, правда, не знаю, может не нагулялся, что на другую потянуло. Не хочу думать об этом. Чувство вины и так давило, а после твоего рассказа, вообще прийти в себя не могу. Сейчас бы жил с этой красавицей, ребенку уже больше двух лет бы было. Я бы помогал ей учиться, хотя она сама девочка способная. Либер, если потом увидишь возле своей дочери такого, как я, убивай сразу, не раздумывая.

Либерман решил перевести тему разговора.

– Ты у Алехи был?

– Давненько. Когда Наташу выписали, тогда заходил. Еще раз, на завод по делу приезжал, там виделись.

– Наташу снова в больницу положили. Мы завтра с Владиком Грочковым собираемся навестить и узнать в чем дело, может помочь чем. Линка просится, но я не хочу ее брать. Будет там причитать. Тетя Галя и так из-за них с ума сходит.

– Хоть, что-нибудь знаешь, что случилось?

– У Наташи ноги отказали. Больше ничего. Схожу, узнаю.

– Я тоже завтра подгребу. Сегодня уже поздно, пока до них дойду. Либер, дай трешку. Ни на автобус, ни на хлеб денег нет. Послезавтра обещали в техникуме за часы расплатиться, отдам.

Куминову не хотелось домой, он поехал к матери.

– Что ты сегодня припозднился, – сказала Екатерина Александровна.

– Можно, я с тобой посижу?

– Конечно, мой мальчик. У тебя что-то случилось?

– Настроение не фонтан. Мама, можно тебя спросить? Ты знала о том, что случилось с Ирой?

– В подробностях нет, конечно. В общих чертах знала.

– Ты мне ничего не рассказывала.

– Саня, ты, что от меня хочешь? Ты сам не можешь определиться, что тебе надо. Если бы тебе нужна была Ира, ты был бы с ней. Ты мне, как говорил, боюсь быть с ней, чтобы чувство вины не замучило. Ты сам хоть раз поинтересовался, что с ней, как она живет? Если ты понимаешь, что причинил ей столько горя, то должен был вымаливать у нее прощение, или хотя бы попытаться. Даже если бы и не простила, быть рядом, помочь ей, когда тяжело. А ты, что сделал? Совратил девчонку, бросил, а потом страдал от собственного несчастья. Тяжело жить с чувством вины? А как ты хотел? За подлость не бывает прощения и умение жить со своей болью, это и есть раскаяние. Девочка виновата была только в том, что она тебе понравилась, и ты не смог себе отказать, потому что не привык. Какая ей предстояла расплата за твою похоть? Ты ее не пожалел. Наоборот, брезгливо отвернулся, когда она выглядела жалкой. Если ты любишь человека, любишь в любом виде жалком, больном, сопливом, засратом. Что вот ты сейчас сидишь со страдальческой рожей? Узнал все, наконец? Раньше не судьба была, поинтересоваться. Хочешь бежать к ней, зачем? Ты женат. Снова хочешь причинить ей боль? Ты думаешь, что сможешь теперь быть с ней рядом. Такие ужасы изменят кого угодно. Она не может быть уже прежней девочкой, которой ты вешал лапшу на уши. Ты подумал, ты сможешь принять ее ребенка? Я даже не знаю, что из себя представляет ее девочка, может на это нельзя смотреть без страха. Не думай, что она, как только тебя увидит, выбросит ее на помойку. Наташа говорила, что у Иры есть все возможности сдать ее в спецбольницу, но она не отдает. Представь, вместо любовных утех, видеть этот ужас.

– Кстати, мама. Светка Володарская говорила, что Ира приходила, спрашивала Наташу, сильно плакала, узнав о ее гибели.

– Они пересеклись как-то. Наташа дала Ире большую сумму денег на лечение ребенка. Может Ира деньги не все потратила, приходила вернуть.

– Ира взяла у нее деньги?

– Ну и что? – пожала плечами Екатерина Александровна – Если бы речь шла о твоей жизни, я бы тоже взяла. Только в Иринином случае, бесполезно все это. Если у ребенка с рождения не работает мозг, это безнадежно. Бедная девочка, и здесь не повезло. Даже нормального счастья материнства не познать, – Она посмотрела на сына – Не умри, смотри, с горя.