Текст книги "Жизнь без печали"

Через какое-то время в начале апреля Ирина поехала с дочкой, которую назвали Машей, но Ирине больше нравилось называть ее Маруся, в детскую консультацию. Посмотрев ребенка, педиатр сказала:

– Что-то у нее никаких рефлексов нет, она ни на что не реагирует.

– Но почему, она же реагирует на свет, звуки всякие издает. Может немножко в развитии запаздывает, вот голову еще не держит, но она же недоношенная.

– Мамаша, по всем признакам, она у вас ненормальная.

«Это ты ненормальная, дура» – хотела сказать Ирина. Она, расстроенная, катила коляску по тротуару. Был очень солнечный весенний день, солнце казалось светило отовсюду и переливалось в лужах, в окнах домов. Но Ирине было не до любования ярким днем. Почему так получилось? У нее ведь такая хорошая Маруся, на нее похожа. Эта дура врачиха, сама ничего не понимает. Может маму попросить, чтобы она со знакомыми переговорила, да в Ленинграде врачам Марусю показать. Ирина перешла через дорогу по пешеходному переходу, но в задумчивости взяла немного в сторону, и коляска колесом зацепилась за бордюр. «Черт побери! Все не слава богу!». Кто-то подошел, поднял коляску, перенес через бордюр и поставил на тротуар. Ирина подняла голову. Милое, родное лицо.

– Саша, – только и вымолвила Ирина. Сверкнувший луч, отразившись от окна дома, попал ей прямо в глаз, она зажмурилась. Ожог, казалось, был такой сильный, что потекли слезы. Ирина уже не видела Куминова, она только услышала:

– Твой? – и кивнула головой. Она слышала, как он хмыкнул и ушел. Ирина какое-то время еще стояла, зажмурившись, потом постепенно проморгалась, и стала вытирать слезы. Ну, вот и здесь не повезло, хоть бы посмотрела на него, ведь так хотелось увидеть. Ирина сильно скучала по Куминову. Ей хотелось просто прижаться к нему и стоять так, охватив его руками, долго-долго, вдыхать его запах, слышать стук его сердца. Ирина по-настоящему заплакала. Дома свекровь переполошилась, увидев Ирину с красными глазами.

– Деточка, что случилось?

– С Марусей проблемы. Эта дура врачиха сказала, что Маруся ненормальная.

– Господи! – заплакала свекровь.

Никита влетел в квартиру.

– Мне «Рябой» сказал, что тебя с учителем видел. Что, сука, вспомнила? Решила опять с ним перепихнуться?

Ирине не хотелось оправдываться, но надо же было, как-то погасить скандал.

– Он просто помог мне вытащить коляску, он даже меня не узнал.

Никита ударил Ирину по голове, от второго удара ей удалось увернуться. Увидев, что он замешкался, она быстро схватила его за воротник куртки и, что было силы, ударила его головой о стену. Никита потерял сознание.

– Падла, – сказала Ирина и, перешагнув через него, пошла в комнату, собирать вещи.

– Ирочка, Ирочка, – зарыдала свекровь – Не уходи. Он же без тебя с ума сойдет.

– Он и со мной неумный. Я, что должна ждать, когда он меня убьет. Нет, уж, у меня нет вашего терпения, и я не понимаю, почему я вообще должна это терпеть. Это уже, как надо себя не уважать, чтобы так жить.

Свекровь упала на колени и обхватила Иринины ноги.

– Я умоляю, Ирочка.

– Да, что ты будешь делать! – Ирина от злости швырнула вещи.

Когда Никита пришел в себя, он вел себя тихо, и несколько дней в квартире была гнетущая тишина, даже свекор реже матерился. Как-то Ирина пришла из магазина и обратила внимание на стоявший возле кладовки топор.

– Дрова собрались рубить?

– Да отец пообещал Кузьмину дать, – сказала свекровь.

Ничто не предвещало плохого, сидели спокойно, ужинали. Вдруг Никита опять завелся:

– Ты где сегодня долго была?

– Да, в очереди она стояла, Никитушка, – сказала свекровь, Ирина напряглась.

– Мамка, тебя никто не спрашивает. Говори, курва, опять со своим физиком шлялась?

– Да, в п..ду! – не выдержала Ирина и встала – Да пропадите вы пропадом со своим придурастым сыночком. Я, что на помойке родилась, это терпеть! – Ирина пошла к двери, она понимала, что с дочерью ей не уйти и одеться у нее не будет времени. «Да хрен с ним, раздетая к мамке убегу». Она повернулась – Тетя Тася, Марусю потом заберу.

Ирина видела, что Никита бросился за ней, по пути схватил топор. Он бы догнал ее, но за ним кинулась свекровь и вцепилась в него.

– Никитушка, сыночек! Дети, опомнитесь!

Никита повернулся с перекошенным от злобы лицом, к матери, и опустил топор. Ирине в лицо ударили брызги, она даже не поняла сначала, что это. Ирина услышала жуткий вопль, свекор рухнул в дверях комнаты. Ее охватил панический ужас, она стремглав вылетела из квартиры. Она бежала по лестнице, стучала во все двери на этажах, истошно кричала «Помогите!». Несколько соседей сразу стали звонить в милицию и скорую помощь, кто-то запустил Ирину в квартиру. Голова ее была в брызгах крови. Ее трясло мелкой дрожью. Ей протянули стакан воды.

– Пей, девочка, пей. Надо попить.

Соседские мужики ворвались в квартиру и уже мутузили Никиту. Его отбили подоспевшие милиционеры. Приехала скорая помощь. Ирина вернулась в квартиру.

– У меня там дочь, – еле выговорила она.

Никиту увезли в милицию, свекра уложили на носилки, чтобы увезти в больницу, а возле тела свекрови ходили какие-то люди, фотографировали, что-то измеряли.

– Давайте мы вам укол поставим, – предложил ей фельдшер скорой помощи.

– Нет, – Ирина помотала головой – Я кормлю, – в маленькой комнате, она попробовала сцедить молоко, у нее ничего не получалось. Ирина вышла из спальни, подошла, как ей показалось, к старшему из милиционеров – Мне надо дочку кормить. У меня мама в соседнем доме. Можно к ней?

– Пусть идет, – сказал кто-то – Здесь и так все ясно. Завтра в отделении допросим.

– Я приду, – сказала Ирина, дрожь все не унималась. В коридоре везде была кровь. Она кое-как вытерла лицо, одела что-то на себя, завернула в одеяло Марусю и пошла с ней к выходу. У нее кружилась голова, когда она протискивалась мимо тела свекрови.

– Адрес оставьте. Мы дверь опечатаем. Если потребуется, завтра к участковому обратитесь и с ним зайдете.

Ирину проводили до родительского дома. Она кивком поблагодарила, сил говорить уже не было. Мать открыла дверь и охнула от ужаса.

– Ирочка!

– Мама, это не моя кровь. Он убил тетю Тасю. Мама, придумай, как накормить Марусю. У меня куда-то делось молоко, – тихим, почти безучастным голосом сказала Ирина. Мать взяла у нее из рук ребенка – я умоюсь, ладно?

Ирина уже из последних сил смыла с себя кровь, добрела до дивана и отключилась. На допросе у следователя она все рассказала. Следователь записал и подал ей протокол и ручку.

– Вот здесь распишитесь.

Но Ирина стала его читать.

– Что вы написали? – сказала она – Здесь нет многого из того, что я вам рассказывала. Почему вы не написали, что он заранее приготовил топор и, что он смотрел на свою мать, перед тем, как ее убить? Он прекрасно понимал, что это она.

– Ирина Владимировна, у вашего мужа условная судимость и такие подробности только усугубят его судьбу. Это же убийство в состоянии аффекта.

– Что вы сказали? – Ирина поднялась со стула и наклонилась в сторону следователя. – Аффекта? В чем же был этот аффект? Ведь то, что он привлекался, уже говорит о его агрессивности. Я родила раньше срока, потому что он избил меня. Я прошу и это занести в протокол. У меня есть медицинское заключение, я его предоставлю.

– Сколько вам лет, Ирина Владимировна?

– Восемнадцать. И, что? Я не понимаю, это следствие или поиск того, чтобы смягчить наказание убийце. Вы хотите, чтобы я его пожалела? Меня отец в жизни пальцем не трогал. А этот урод свою неполноценность вымещал на мне. Вы не можете знать, как это больно, когда вас пинают по животу, в котором находится ребенок. Этот урод свою мать топором зарубил. Вы знаете, какая она была? Святая женщина. Такой доброты больше нигде не встретишь. Он отчетливо видел, что перед ним была мать, а не я, если вы хотите сказать, что он хотел убить меня в состоянии аффекта, что я какая-то уж слишком нехорошая, что надо этого хотеть. Я была перед ним. А он развернулся к матери, посмотрел на нее и ударил топором. Я перед кем угодно в этом поклянусь, на любом самом страшном суде. Если вы предвзято относитесь ко мне и жалеете этого ублюдка, я сейчас же иду к прокурору.

– Я понял, Ирина Владимировна. Подождите, можете посидеть в коридоре. Я перепишу протокол, а вы зайдете и его подпишете.

– Еще, когда я смогу попасть в квартиру и сделать там уборку?

– В течение недели, мы проведем следственный эксперимент и вам сообщим.

Ирина сидела на диване, машинально делала массаж Марусиным ножкам и смотрела в одну точку.

– Ириша, надо Марусину кроватку перевезти, – сказала ей мать.

– Не надо, мама, – Ирина помотала головой – Милиция вроде все там закончила, они разрешили вернуться в квартиру. Ты лучше помоги найти людей, не особо брезгливых, чтобы отмыть там все, а то уже воняет. И тетю Тасю на следующей неделе, сказали, отдадут, похоронить надо.

– Как ты там будешь жить?

– Нормально, мама. Я там прописана, что ж квартиру терять, я не хочу вас со Снежаной Марусей мучить. Она же не всегда молчит, то мычит, то воет жутко.

– Когда Данилова выпишут, что будешь делать?

– Когда выпишут, тогда и посмотрим. Самое главное, чтобы не научился разговаривать. Еще расскажет, что это он топор в коридоре оставил. Мамочка, прошу тебя, устрой меня на работу, надо на заочное перевестись. Я не хочу сидеть на твоей шее, сделай, пожалуйста, – Ирина посмотрела на мать – Мамочка, не переживай, самое страшное уже было.

– Мне тебя жалко, Ира, – Анна Сергеевна не могла поверить в происходящее.

– Я выживу.

На суде Ирина повторила свои показания и настаивала, что Никита намеренно убил мать, она должна быть следующей, просто успела убежать. Никита в исступлении начал кричать:

– Пусть дадут хоть двадцать лет. Я и через двадцать лет тебя убью. Буду отрубать от тебя по кусочку, и скармливать собакам.

По залу пронеслись вздохи ужаса, народные заседатели были в шоке. Ирина сидела с каменным выражением лица, и думала: «Давай, давай, ори. Молодец! Может больше впаяют». Перед оглашением решения суда объявили перерыв. Ирина с матерью вышли на улицу, тогда-то они и встретили Куминову.

– Смотреть на нее не могу, – сказала Анна Сергеевна – И ты тоже, побежала к ней за помощью, нет, чтобы к родной матери.

– Прости меня, мама. Я тебе столько боли принесла. Мне очень стыдно. Я даже не понимаю, почему у меня все так через жопу получается. Какие-то дикие истории у меня случаются. Я постараюсь, мама жить по-другому.

Никиту приговорили к высшей мере наказания. Когда Ирина выходила из здания суда, к ней подошла Софья Грачевская.

– Мы в школе, когда узнали, все были в шоке. Ирина, очень жаль, мы тут вот денег немного собрали. Ты приходи в школу, поможем, когда надо.

– Софья Викторовна, – сказала Ирина – Я в вашу школу под расстрелом не зайду. Я вас всех видеть не могу и лично вас тоже. Денег мне ваших не надо.

– Спасибо большое, – перехватила деньги Анна Сергеевна – Тасе памятник поставим.

После суда выписали свекра из больницы, он и после второго инсульта оправился. Он также мог потихоньку ходить, правда теперь, хорошо действовала только одна рука, говорить у него пока получалось плохо. Ирина сама на такси приехала за ним в больницу, помогла дойти домой.

– Ну, что, мужик? Теперь у нас такая вот укороченная семья будет. Давай, мы с тобой правила установим. Ты следишь за Марусей, пока я на работе. Покормишь, воды попить дашь. Я тебе буду готовить, стирать. Ты только жопу вытирай здоровой рукой, а то в говне весь измажешься, оттирай тебя потом.

По щеке свекра потекла слеза.

– Не реви. Раньше думать надо было. Воспитали ублюдка. Может это ты ему мозги выбил? Это хорошо, что ты почти не разговариваешь, может п..ть меньше будешь. Я тебе бумагу с ручкой положу. Ты если что, печатными буквами что-нибудь изображай, а потом мы с тобой разберемся, что ты хотел.

Анна Сергеевна не могла смотреть на жизнь дочери. Жалость разрывала ее сердце. Но Ирина всегда была спокойна, она хорошо держалась. Иногда от усталости, одна дома, она конечно плакала. И причитала, и жалела себя, но потом снова брала себя в руки. Чтобы ей было легче, она пела. Пела, когда занималась с Марусей, когда готовила еду, стирала и гладила белье, пела даже свекру перед сном. Конечно, она больше пела для Маруси, но ребенку было все равно, она ни на что не реагировала. Свекру нравилось, как Ирина поет, хоть он в душе ненавидел невестку и свою беспомощную зависимость от нее. Ирина хотела только одного, чтобы у Маруси наступило хоть какое-то облегчение. Девочка становилась старше и тяжелее. В городе никто не брался обследовать девочку и дать какой-нибудь точный прогноз. От Ирины отмахивались, не хотелось возиться с ее ребенком, и так ведь видно, что он безнадежен. Ирине предлагали только помощь в устройстве в специальный дом малютки. Но Ирина не верила, что нет никакой надежды. Вот были бы деньги, чтобы обследовать Марусю в Москве или Ленинграде.

***

У Куминова уже два года не было других отношений с женщинами, кроме, как заурядного секса. Для этого у него было три пассии, одна в райцентре и две в городе. Одна из них была проституткой, Куминов с дружками, как-то заказали себе тетенек за деньги. Одна тетенька произвела на него особое впечатление. Это была красивая, полноватая женщина, вся какая-то мягкая и приятная на ощупь. Эдакая мадам Рекамье с картины Давида. Мужичок, который их привозил, был чем-то этой пухленькой недоволен и даже пытался ударить ее. Но Куминов набил ему морду, а потом они втроем все мирно обсудили, и решили, что красотка всегда в выходные будет забронирована за Куминовым, мужичок клянется следить, чтобы ее никто не обижал и Саньке, как постоянному клиенту будет скощуха в полцены. Вторая подружка завелась у Куминова случайно. Она была двоюродной сестрой Ангелины Либерман, звали ее Аделина, то бишь, тоже Лина. Почему в этой семье была такая тяга к имени Лина, к слову сказать, родную Ангелинину сестру звали Эвелина, было непонятно. Может быть, у них была какая-то знаменитая прабабушка по имени Лина и всех девочек называли в ее честь, а чтобы не путаться полные имена давались разные. Куминов познакомился с Аделиной на одном из дней рождения у Либерманов. Эта была своеобразная девочка, небольшого роста, худенькая, с длинной неровной челкой, остальные волосы были выстрижены клочками. Одета была в порванную майку, полинялые ветхие джинсы и короткую джинсовую куртку, на ногах мужские ботинки. Сережку она носила только в одном ухе. Всем своим видом она показывала принадлежность к какому-то неформальному течению, только какому именно, Аделина и сама не знала. Своим скучающим и пренебрежительным видом она показывала свое отвращение к обычным обывателям. На свою сестру она смотрела с полным презрением. Чтобы оправдать свое присутствие, она сказала, что мать заставила прийти, что, дескать, родниться надо. Мероприятие продолжалось допоздна, и Куминов предложил Аделине ее проводить. По дороге она спросила:

– Может, чего сообразим?

– Паспорт сначала покажи, – сказал ей Куминов.

– Мне двадцать. Мамой клянусь.

Они зашли в какой-то подъезд. Лина сняла джинсы вместе с трусами и кинула на батарею.

– Мешать будут, – пояснила она.

Куминова больше одолевал смех, чем желание. Девочке видно было подставиться, что высморкаться.

– Сзади не хочешь? – спросил он.

Лина помотала головой. Куминов приподнял ее, прислонил спиной к стене для упора, даже спросил:

– Тебе удобно?

Аделине очень понравилось это его обращение, не то, что остальные, сунул, подергался и все. Куминов не торопился, он наблюдал за ней и сознательно делал то, что от чего больше менялось ее лицо. Лина даже и не ожидала, что случайный секс в подъезде окажется таким классным. Ей нравилось, что он такой сильный, хоть она и упиралась спиной в стену, но практически он ее держал на руках. Чтобы не кричать, она вцепилась зубами в плечо Куминова, он морщился: «Господи, она меня покалечит». Потом она ему сказала:

– Слушай, ну это вообще улет, – Куминов равнодушно посмотрел на нее, а она продолжала – Давай, как-нибудь еще. Я согласна даже, когда ты захочешь. Я, конечно, терпеть не могу людей из ваших кругов, но то, что было, это класс!

– Хорошо, я не против. Буду в город приезжать, если, что встретимся.

Они периодически виделись. Лина даже перестала заниматься сексом с другими, зачем размениваться, если тебя имеет такой самец. Хоть он из такой семейки (Аделина органически отторгала все, что связано с партией, комсомолом и тому подобным), но то удовольствие, что она с ним получала, не было сравнимо ни с чем. Черт с ним, на время их встреч, можно и забывать, что это сын местного партийного вожака. У Аделины не было никакой определенной цели в жизни. Ни работа, ни замужество ее не интересовали. Она любила выделяться среди других, среди этого однообразного стада, ей нравилось, когда на нее показывали пальцем, когда плевались при ее нестандартном виде. Злоба других доставляла ей истинное удовольствие. Она постоянно отиралась в компании таких же нестандартных личностей. Их компанию периодически гоняли пролетарские парни, но Лину никогда не трогали, знали, что она родственница Женьки Либермана. Тот, конечно, уже и не «Ангел», но силы от этого у него не убавилось. Поэтому Лина всегда заступалась за своих товарищей и бесстрашно лезла в драку. Завидев ее, кто-нибудь из нападавших, говорил:

– Опять эта дура. Ну, их к черту, пошли. А то, если ее ненароком заденешь, считай – кирдык.

Лине нравилось, что Куминов относился к ней с равнодушием. Что ему было наплевать на ее внешний вид, на ее закидоны. Еще у него можно было полистать какие-нибудь журнальчики, послушать музыку, которую в стране не достанешь. Куминов действительно не испытывал к ней никаких чувств, но она была ему и не противна, так, сойдет для разнообразия.

Куминов забрал машину из автомастерской. Недалеко отъехав, он увидел Лину и остановился. Она подбежала к его машине.

– Саня, здорово, что увиделись. Сегодня не получится. Мы с ребятами в Питер. Обещали, «Аукцион» будет. Может, попадем.

«Ну, надо же в Питер» – подумал Санька – «Подчеркнуть надо, что не Ленинград».

– Ладно, детка, придется другую поиметь. Поцелуй дядю в щечку.

– Дядя перебьется. Я вот тебе не изменяю.

– Не будешь же ты меня ревновать к моим собственным рукам. Ладно, детка, на следующей неделе не знаю, приеду ли, но, когда здесь буду, я тебя найду.

Куминов приехал к Ростовым. Наташа с Алешкой с выражением необычайной радости быстренько накрыли на стол. Алешка достал бутылку водки.

– Нет, водку я не буду. Во-первых, за рулем, а во-вторых мне рано утром ехать нужно. Мой класс дежурный, надо пораньше в школе быть.

– Санек, ты прямо горишь на учительской работе.

– Ага, даже дым из жопы идет. Чтобы нормально существовать в стаде, как говорит одна моя знакомая, надо соблюдать правила, – усмехнулся Куминов – Меня это не сильно напрягает. Тем более это часть моей работы. Я ж больше по инерции, надо – делаю. Не знаю, сколько эта моя ссылка продлится. Задрали меня эти школы, эти ученики.

– Ты у нас, как декабрист-просветитель. Ты знаешь? – сказал Алешка, лишь только Наташа вышла – У нас с Наташей будет ребенок.

– Поздравляю. Но вроде бы говорил, что врачи не рекомендовали.

– Да ну их, – махнул рукой Алешка – Их слушать и вообще не жить. Сколько было случаев, врачи не советуют, но люди решаются и живут прекрасно. Чтобы они нам мозги не пудрили, мы решили, что Наташа пока в больницу не пойдет. А то будут опять отговаривать. Это же так здорово, у нас будет ребенок, мы будем его любить. Ты не представляешь, как я счастлив с Наташей. Как мне хорошо. Хочется порой открыть окно и заорать, чтобы все слышали, как я счастлив.

«Какое-то не очень умное решение. Ладно, это их дело» – подумал Куминов. И еще размышлял, пригласить «мадам Рекамье» или уехать вечером через райцентр. Там у Саньки была еще одна женщина. Сколько ей было лет, точно Санька не знал, может где-то под сорок. Он ее встретил в поселковом ресторанчике, пошел провожать ее домой и остался до утра. Зачем еще ходят в ресторан одинокие женщины. Для того, чтобы увести оттуда кого-нибудь хоть на ночку. Она была обыкновенная, не худая, не толстая, не красавица, и не уродина. Молча ему отдавалась, молча его кормила. Для приличия, он тоже не приходил к ней с пустыми руками. Он о ней почти ничего не знал. Да и ему было все равно. Ему было спокойно от того, что с теперешними тремя его женщинами можно было ни о чем не говорить. Это были чужие, ненужные ему женщины, он почти не ласкал никого из них, просто брал, как должное. Не одну из них он так ни разу не поцеловал. Он только с Линой иногда мог поболтать. Лина была молодая, и довольно своеобразная, со своим мнением. Его даже это веселило. Девочка – протест. Куминов не относился серьезно ни к лозунгам, ни к идеям коммунизма. Порой он не понимал, кто устанавливал эти рамки жизни, как жить, что есть, как одеваться, какую музыку слушать. Некоторые вещи его коробили. Но в целом он относился к существующему порядку вещей нормально. Ему не было плохо в этой жизни, он не считал себя заточенным в клетке. Ну так, нужно соблюдать правила поведения, ничего страшного. Он был согласен, что где-то живут и лучше, но все равно не был ни революционером, ни контрреволюционером.

Куминов в деревне жил на постое у женщины. Она была явно старше его матери, но на пенсию еще не вышла, работала в теплице. Отношения у них были хорошие. Петровна сама не любила разглагольствовать, поэтому Саньке нравилось, что она не приставала к нему с расспросами о жизни, что да как. Он ей старался помочь не столько по мере сил, сколько по мере умения. Он был довольно силен физически, но некоторых хозяйственных деревенских дел попросту не умел делать. Петровна к нему не приставала, над ним не посмеивалась. Ну не умеет, да не умеет, она тоже в его формулах ничего не соображает. Кто, что может. А так, парень хороший, денег за постой дает, продукты привозит, от стряпни ее не морщится. Петровна может просто картошки сварить, тот навернет, и глазом не моргнет. Единственное, что же каждый день намывается, не баба же. Вещи не стирает, видать, домой отвозит матери. Еще подозрительно ей было, почему он с бабами не водится. Самый такой возраст, холостой, не в порядке что-то, что ли. Когда пошли слухи, что часто его машину видели в райцентре возле одного дома, она немного успокоилась. Рядом с Петровной жили Трифоновы. Дом у них был большой, зажиточный. Трифонов был работящий хозяйственный молчаливый мужик, зато жена у него больно крикливая. Даже когда скотину выходила кормить, вся улица слышала. У них было трое детей. Два сына: старший Николай уже взрослый, женатый, жил с семьей отдельно. Младший Вовка был еще школьник, в седьмом классе. Вовка обожал Куминова. Сам он мечтал стать военным, а когда увидел с каким упорством, Куминов физкультурой занимается, да еще и приемы всякие отрабатывает, стал ему подражать и возле него крутиться. Куминов не отгонял от себя Вовку, обучал его этим самым приемам. А когда Вовка узнал, что Куминов всерьез занимался самбо и участвовал в разных соревнованиях, тот стал его кумиром. Средней у Трифоновых была дочь, Куминов ее ни разу не видел. Хотя она училась в райцентре в училище и периодически приезжала домой, он ни разу с ней не пересекался. Он слышал, что в деревне ее называли малахольной, даже мать нелестно отзывалась о ней, Николай поддакивал ей. Но отец обожал дочку и Вовка всегда лез в драку, если кто плохо скажет о сестре.

– Даша у нас очень хорошая, – говорил Вовка Куминову – Просто она умеет мечтать. Все только о сене для коров, да о зарплате, а она может говорить про другое. Когда она еще дома жила, мы с ней часто играли. Мы играли в пиратов, мы целый пиратский корабль соорудили. Она была Арабелла, а я капитан Блад, которого несправедливо обидели. Еще на ручье мы страну мастерили, там у нас жили лесные человечки. Про нее говорят ерунду, потому что, она на деревенскую не похожа. Она, как будто с неба прилетела. Мамка на нее ругается, потому что она отправит Дашу птицу кормить, а Даша замечтается и всю птицу выпустит, молоко или тесто прокараулит. Папка Дашу жалеет, он говорит, девочка и должна быть такой, не то, что вы – коровы. Я за Дашу любого побью, пусть он даже сильнее меня будет.

– Ты прав, Вовик. Мужчина должен защищать слабых, – сказал Куминов, а сам подумал, ну кто бы говорил. Орал на бедную девочку, так, что она подумала, что он ее ударит. Куминов вспомнил, как Ирина прикрывала голову руками. До чего дошел, мудак. Зачем сорвался на девчонке. Неужели так Наташка нужна была?

Петровне привезли машину угля, и Куминов вызвался перекидать его в большие деревянные лари, которые в деревне назывались «углярками». Дело нехитрое, вместо физзарядки. Со двора, он заметил, как какая-то худенькая девочка, торопясь взбиралась по дороге, таща за собой чемодан. Улица, на которой находились дома Петровны и Трифоновых, поднималась на взгорье. Девочка вдруг запнулась обо что-то и растянулась на дороге. Куминов хотел выбежать ей на помощь, но она тут же поднялась сама, чумазая от грязи. Куминов отвернулся, чтобы не показать, что он видел ее падение. Он знал, как девочки стыдятся, когда попадают в нелепые ситуации перед лицами противоположного пола. Наверное, это и есть соседская дочка. Вовка говорил, что Даша сдает госэкзамены и скоро насовсем вернется домой. Действительно, это было так. Даша окончила училище в райцентре, где училась на библиотекаря. Она очень была рада, что вернулась домой. Ей не нравилось жить в общежитии, хотя ее там никто не обижал. Девчонки считали, что хоть у Даши и не все дома, в сущности, она неплохая. Всегда делает, что попросишь. На шухере посидит, когда ребята к девчонкам приходят, поесть приготовит, в комнате приберет. Особенно нравилась она девчонкам из ее группы. Если, на паре, что спросят, то Даша часа два преподавателям будет уши тереть, остальным можно быть спокойными. Мальчишкам они ее в обиду не давали, никто к Даше не приставал, и никто над ней в глаза не смеялся. Но дома было лучше, там были папа, мама, братья. Главное, был Вовка, с ним можно было сочинять разные истории, играть в придуманные королевства и приключения. В общежитии надоело, у девчонок только и разговоров, что о мальчишках и о всяких их неприличных достоинствах. Никто из ее знакомых не встречался с парнем так, как надо, возвышенно и красиво. Когда Даша топала в горку к своему дому, она увидела в соседнем дворе мужчину, он размахивал лопатой, перебрасывал что-то. Даша на него загляделась. Он был высокий, широкоплечий, волосы у него были красиво подстрижены. Даша в деревне не встречала таких. Она поняла, что это и есть жилец Петровны, Вовкин учитель и кумир. Вовка Даше только про него и говорил, чуть ли не захлебываясь от восторга. Даша его раньше не видела, как-то так получалось, что когда она приезжала в деревню, он уезжал. Ей показалось, что он поворачивается в ее сторону, Даша заторопилась уйти, но на дороге только недавно растаял снег, было грязно и очень скользко. Даша плашмя упала прямо в эту грязь. Она не больно ударилась, но ей было обидно, что перед этим красивым незнакомцем, она так опозорилась. Даша поднялась, слезы подступали к глазам. Но она заметила, что этот мужчина не смотрел в ее сторону и продолжал работать. «Слава богу, не видел» – подумала Даша и пошла дальше.

– Господи, боже мой! – встретила ее мать – Да, что ж ты такая! Двух шагов нормально сделать не можешь.

Деревня, в которой жил Куминов, хоть и звалась деревня, но была довольно обустроенным местом. Здесь находился овощной совхоз-миллионер, снабжавший продукцией все города области. Почти все жители работали в теплицах и на полях, и получали за это неплохую зарплату. Если не считать закоулков, все улицы были асфальтированы, проведено водоснабжение. Здесь была, хорошо оснащенная, школа и детский сад, большой дом культуры, даже свой музей и, конечно же, большая библиотека. Даша сразу же пошла, устраиваться на работу, она была очень ответственная девушка и считала неприличным тунеядствовать. Для этого она и оканчивала училище, чтобы заниматься любимым делом и помогать родителям. Куминов проходил мимо библиотеки и решил зайти, взять, что-нибудь почитать, хоть чем-то себя занять. В библиотеке за столом, отгороженном от зала стойкой, сидела девушка. При появлении Куминова она встала и подошла к стойке. Она была тоненькая, с пушистыми волосами, которые непослушно выбивались из-под заколки. У нее были ясные глазки, носик маленькой коробочкой, все вместе имело какой-то нежный, грустный и беззащитный вид. «По всей видимости, это и есть Вовкина сестра» – подумал Куминов. Он подошел ближе. Даша смутилась. Вовка все время рассказывал, какой учитель сильный и спортивный, но он оказался еще и красивым. Она даже не знала с кем его можно сравнить. Он смотрел равнодушно и даже, как Даше казалось, как-то презрительно. Говорил он негромким и каким-то совершенно без эмоций голосом.

– Здравствуй, сестра моего друга Вовки Трифонова. Нас некому друг другу представить, так, что я сам. Александр.

– Даша. Дарья. Как вас по отчеству?

– Давай без отчества и без «вы». Ты не моя ученица. Я надеюсь, что-нибудь предложишь для чтения.

– Возьмите Тургенева.

– Нет, я не хочу Тургенева, – Куминов усмехнулся.

– Зря вы так. Все почему-то считают, что все, что преподают в школе, недостойно перечитывания. Хотя при изучении литературы даже не вчитываются в произведения, мельком просматривают, лишь бы ответить урок. Тем самым, лишают себя истинного удовольствия обретения смысла и мудрости, которые заложены в эти произведения авторами, недаром же эти авторы являются общепризнанными классиками мировой литературы.

«Во, завелась» – подумал Куминов и перебил ее.

– Я с тобой полностью согласен, Даша. Но я хочу сейчас без реализма. Фантастику, например.

– Хорошо. Вот, пожалуйста, сборник Стругацких.

– Спасибо. Это можно перечитать. Не обижайся, Даша, я со всем почтением к Ивану Сергеевичу. Но сейчас вот никак не хочется, не то настроение. А к Стругацким зря с таким пренебрежением. «Трудно быть богом» читала? Если нет, рекомендую. Эта история нисколько не фантастичней «Одиссеи капитана Блада».

Даша с обидой посмотрела на него. «Вовка – трепло» – подумала она. Куминов вышел из библиотеки немного позабавленный. «Девушка начиталась книг, явно с избытком».

На весенние каникулы Куминов, попросил дни в счет отпуска и уехал из деревни. В городе он встретился с Аделиной.

– Поедешь ко мне?

– Да, как раз вчера красные покинули боевые позиции.

– Лина, только у меня мама дома.