Текст книги "Жизнь без печали"

Даша обиженно встряхнула головой и отвернулась от него.

– Не нужно ревновать, Даша. Егор – это твой сын и никто на твои материнские права не претендует. Но если Егор будет ладить с моей будущей женой, это будет очень хорошо. Не нужно, чтобы ребенок испытывал дискомфорт. Мы с тобой должны вести себя цивилизованно, лишь бы ребенку было хорошо.

Екатерина Александровна пришла вечером с работы. Она сняла пальто и шапку, присела на пуфик в коридоре.

– Саня, ты дома? Помоги сапоги снять, что-то совсем шевелиться не могу. Ноги еще и отекать стали.

Куминов подошел, присел перед ней, снял с нее сапоги.

– Иди на пенсию.

– Не отпускают, заикалась уже. Да кое-что доделать надо. Потом скажу, сюрприз для вас будет.

Куминов ушел на кухню, а Екатерина Александровна продолжала говорить ему вслед.

– Почту взяла. Ты, смотри, от Ольги письмо, – она засмеялась – Не дождалась, решила письма писать.

– Мам, может тебе помочь до комнаты дойти? – крикнул ей из кухни Куминов.

– Нет, Саня, я посижу здесь, отдохну немного, заодним письмо прочитаю.

Егор что-то вычерчивал в своей комнате. Он представлял, как на звездолете летит к далеким звездам, и прокладывал себе по карте маршрут. Даша пекла пирог. Накануне, они в теплице купили много зелени, и чтобы она не пропадала, Даша решила с этой зеленью спечь пирог. Только тесто, зелень, и все. Куминову нравилось то, что Даша делала из остатков, чтобы продукты не пропадали. У нее это получалось особенно вкусно. В их семье не было недостатка в продуктах, но Дашина привычка экономить не пропала. Куминов сидел рядом с ней за столом, он менял провод у мясорубки взамен сгоревшего. Раздался страшный, какой-то нечеловеческий крик:

– Нет!

Куминов первым, пулей выскочил в коридор, за ним все остальные. Екатерина Александровна сидела, полусогнувшись, держась рукой за грудь, она задыхалась. В другой руке, она держала исписанный листок.

– Нет! Мишенька, – просипела она – Миша, родной мой!

Куминов взял листок. Ему сразу на глаза попалась строчка. «Катя, Миша умер. Сказали тромб оторвался…» Миша это вероятно был сосед. Но почему же мать так отреагировала. Куминов посмотрел на мать. У нее было серое безжизненное лицо. Только губы часто-часто дрожали.

– Мишенька, что же теперь делать! Что же я наделала? Как же я жить-то без тебя буду?

– Бабушка, – испуганно сказал Егор.

– Даша, уведи и успокой Егора, – сказал Куминов жене – Уйдите! – Он прижал голову матери к себе – Мамочка! Пойдем к окошку, тебе надо выдохнуть.

Куминов взял мать на руки и отнес в ее комнату. Он усадил ее на кровать и открыл окно. Потом присел перед матерью, растирал ее руки. Екатерина Александровна сумела вздохнуть и разрыдалась. Она повалилась на бок и завыла.

– Как же я теперь буду жить? Ну как? Миша, родной мой, любимый! Господи, ну почему? За что?

Куминов сел рядом с ней на кровать и прижал ее к себе. Сильные руки сына слегка ее успокоили.

– Двадцать пять лет он ждал, когда я приду к нему насовсем. Двадцать пять лет! Какая же я тварь! Что теперь делать, когда Миши нет на свете? Ну, что? – она опять залилась слезами. – Как я себя ненавижу! Никогда не прощу. Лишила счастья себя и его.

Куминов обнимал мать, он сам был в состоянии шока. Столько лет у его матери был роман с мужчиной. Куминов помнил этого молчаливого соседа. Двадцать пять лет он любил одну женщину и надеялся, что когда-нибудь они будут вместе. Двадцать пять лет молчаливой, никому нерассказанной любви. Дверь в комнату чуть приоткрылась.

– Егор, – сказал Куминов – Не бойся, я позабочусь о бабушке. Ты принеси бабушке воды.

Егор сбегал на кухню и принес большую кружку воды. Он выглядел очень расстроенным.

– Иди, Егорушка, к себе, – сказал ему отец – Бабушке плохо, я буду с ней. Не переживай.

Егор ушел. Куминов продолжал сидеть с матерью. Она, то немного успокаивалась, сидела, раскачиваясь из стороны в сторону. То опять принималась рыдать с какими-то утробными завываниями. Куминов дал ей напиться, потом снял с нее платье, уложил и укрыл одеялом. Екатерина Александровна лежала молча, только всхлипывала. Куминов сходил за тонометром, измерил ей давление, дал на всякий случай сердечные капли. Екатерина Александровна послушно выполняла все, что он ей предлагал. Она глазами полными слез, смотрела в одну точку и губы продолжали дрожать мелкой дрожью. В ней было столько отчаяния, у Куминова сердце разрывалось от жалости.

– Тебе надо идти, – почти беззвучно сказала она.

– Я не уйду. Я буду с тобой.

– Позвони ей.

Куминов вышел в коридор, набрал номер Ирининого телефона.

– Ириша, сегодня не жди меня, потом все объясню.

Он вернулся к матери.

– Санечка, ты должен быть с ней. Ты должен дорожить своей любовью, жизнь коротка. Нужно беречь и любить друг друга, пока не стало поздно, – она опять, в голос, разрыдалась.

Куминов снова прижал ее к себе, он покачивал ее, как ребенка. Когда Екатерина Александровна, в очередной раз перестала плакать, он ей сказал:

– Мама, пойдем, умоешься.

Екатерина Александровна встала с кровати и тут же ухватилась за сына.

– Ноги не слушаются.

Куминов взял мать на руки. Он унес ее в ванную, посадил на край ванны. Она умылась. Куминов подал ей полотенце.

– Мама, ты в туалет хочешь?

Она ничего не сказала. Он унес ее в туалет, сходил за водой на кухню и поставил матери в комнату. Потом забрал мать из туалета и уложил на кровать.

– Саня, ты иди.

– Мама, я буду с тобой.

Он все ночь просидел на кровати у матери, в ее ногах. Прислонившись к стене, он подремал немного. Но Екатерина Александровна надолго не засыпала. В голове не укладывалось, как это могло произойти. Сколько Миша просил ее приехать к нему, жить с ним. Она находила разные причины. Хотя основная причина была в том, что ей не хотелось возвращаться в деревню, после города, после комфорта. Потом, казалось бы, она нашла вариант, появилась возможность обзавестись домом здесь, в городе. И все условия есть, и участочек, если Мише захотелось бы, ковырялся бы, строил что-нибудь, какую-нибудь баньку, все, чтобы пожелал. Они бы жили вместе, всю оставшуюся жизнь, сколько им отпущено, сын бы в гости приходил, внук. Она ушла бы, наконец, из этого чертового обкома, не думала бы больше ни о чем, только ухаживала бы за своим любимым мужчиной. Оказалось, никакого времени им не отпущено. Она планировала и мечтала, что вот-вот и переедет он к ней, сюда, а он ушел. Навсегда ушел, она никогда больше не увидит его, не поплачется у него на груди, не ощутит на своей коже эти крепкие шершавые ладони. Екатерина Александровна стала снова рыдать, потом просто заскулила. От тоски, от отчаяния. Ну, как же так! Почему он должен был умереть, такой хороший, работящий, он никому зла не делал.

Сын, успокаивающе, поглаживал ее руку, поил ее водой. Он не знал, чем ей помочь, он не сказал ей ни одного слова утешения, он не знал, что говорить. Только сейчас он понял, почему мать так всегда рвалась в свою родную деревню. Раньше он не догадывался, и подумать не мог, что мать любила кого-то кроме него. Сейчас, глядя на свою раздавленную горем, почти полумертвую мать, он понимал, как она любила. Почему она молчала о своей любви? Этот мужчина был свободным, что мешало им быть вместе? Неужели пресловутый социальный статус? Утром, он помог ей одеться, расчесал ее. Екатерина Александровна послушно сидела.

– У меня ноги отнялись, а не руки, – проговорила она.

– Ты устала, мама. Просто посиди.

– Что будешь делать?

– Тебя в больницу отвезу.

– Ты что, меня по лестнице на руках собрался нести? Я вообще-то шестьдесят пять килограмм вешу.

– Нормальный вес. Подъемный. Ира примерно шестьдесят весит. Я на ней натренировался.

– Она так растолстела?

– Она выше тебя ростом. Ты у меня разве толстая?

Екатерина Александровна вроде бы даже улыбнулась, но через мгновение опять полились слезы.

– Тихо, тихо, мамочка. Не изводи себя.

– Ольга, скотина, могла бы и позвонить.

– Зачем? Мама, он же не болел, умер внезапно. Тебе что, было бы легче, если бы ты присутствовала на его похоронах? Там бы ноги отнялись. Мертвого не видела, останется в памяти только живой.

Куминов увез мать в больницу. Ее сразу же госпитализировали.

Куминов вечером приехал к Ирине. Она встретила его у дверей. Ирина посмотрела на него, провела рукой по щеке.

– Милый мой. У тебя такой уставший вид. Раздевайся быстрее, проходи.

Рома тоже выбежал в коридор.

– Привет, Рома, – улыбнулся ему Куминов – Как жизнь?

– Хорошо, – тоже радостно улыбаясь, сказал мальчик – Мне Снежана нарисовала всех гномов.

– Молодец, твоя Снежана.

– Сашенька, ты есть хочешь?

– Нет, Ириша. Если честно, я ничего не хочу.

– Тогда ложись в постель и отдыхай. Мы с Ромой почитаем немного и тоже спать будем.

– Пусть гномами похвастается.

Куминов зашел к нему в комнату. Рома раскладывал перед ним бумажные фигурки.

– Это хоббит, видишь какие у него большие ушки и большие волосатые ступни. У хоббитов кожа на ногах такая толстая, что они ходят босиком. Хоббиты живут в круглых домиках. Вот этого зовут Бильбо Торбинс, у его домика тоже есть имя. «Торба над кручей».

У Куминова уже глаза закрывались. Ирина подошла к нему и поцеловала в голову.

– Ты же спишь. Ромочка, Саша устал, он очень хочет спать. Мы ему завтра сказку про хоббитов и гномов расскажем. Я пойду Сашу спать уложу, потом приду тебя укладывать, хорошо?

Ирина убрала покрывало с дивана, помогла Куминову раздеться. Он лег, она укрыла его одеялом, села рядом с ним и поцеловала его в губы.

– Что-то серьезное случилось, Саша?

– Маму в больницу положили, у нее ноги отнялись. Врачи сказали, что это не критично, просто, что-то с нервами. Остальное потом, Ириша, я не хочу сейчас говорить.

Ирина поглаживала его по лицу, по голове. Он уснул. Ночью, сквозь сон, он поискал ее рукой. Она спала на краешке дивана. Он притянул ее к себе, прижал и снова крепко заснул. Утром он проснулся позже ее, она была на кухне. Ирина на противне раскладывала бутерброды, посыпанные сверху тертым сыром, чтобы поставить их в духовку. Куминов подошел сзади и обнял ее. На этот раз она слышала его шаги и не испугалась.

– Ты на меня обижаешься? – спросил он ее.

– За что? – удивилась Ирина.

– За то, что я проспал все ночь, не уделил тебе внимания.

– Что, это нужно в обязательном порядке каждую ночь делать? Так и привыкнуть можно, быстро надоест.

– Моя хорошая, – он постоял с ней, покачался из стороны в сторону, не выпуская ее из рук. – Ты так хорошо пахнешь?

– Нужно срочно бутерброды в духовку ставить, а то ты меня съешь. Иди, умывайся.

Куминов вернулся в кухню, уже одетым, и сел за стол.

– Что ты решила насчет поездки?

– Я отпросилась на эту пятницу. Все равно праздник, никто работать не будет, чуть ли не с утра пить начнут. Но если ты не сможешь, можно перенести.

– Нет, почему же. Я отменю лекции, студенты еще рады будут. Ты права, праздник же.

– Вот и сделаю Щербакову подарок к двадцать третьему февраля. Екатерина Александровна, как?

– Навещу в четверг, да со спокойной душой поеду. Она под присмотром. Ей делают вытяжки, блокады, ну и капельницы, чтобы сердце поддержать. Успокоительные колют, она спит нормально.

– Что все-таки случилось?

– Умер мамин любимый человек. Ты представляешь, у мамы была любовь с одним мужчиной. Двадцать пять лет она ездила к нему на свидания, и все двадцать пять лет у него никого не было, он ждал только ее. Она надеялась, что когда-нибудь они будут вместе, он внезапно умер. Ты знаешь, я даже не догадывался. Я только всегда удивлялся, почему у мамы никого нет, она ни с кем не встречалась. Хотя взрослая женщина, должна же была иметь хоть кого-то. Тем более, она красавица. Я видел этого мужика. Сосед тети Оли, маминой сестры. Такой молчаливый, почти угрюмый дядька. Жил один, не пил, работал все время. Обычный человек. Ира, она в таком отчаянии. Мне ее жалко, но я не знаю, чем ей помочь.

– Да, ничем. Если только рядом быть. Когда теряешь, важно знать, что есть еще кто-то или что-то, ради чего жить.

Вечером в четверг, Ирина увезла сына к свекрови. Куминов приехал к ней уже в девятом часу.

– Ирочка, извини, задержался. Давай, я перенесу вещи в твою машину.

– Я все уже поставила туда, упаковала, закрепила. Не смотри на меня так, мне соседи помогли. Мне не хочется, чтобы ты уносил его вещи. Почему-то.

– Хорошо. Перенесла, так перенесла, – он подошел к ней ближе и за бедра притянул к себе – Мы одни?

Ирина кивнула ему.

– Ура. Хоть порычать можно от удовольствия и знать, что никого не напугаешь.

– А соседи?

– Еще о них мы не думали, – Куминов взял ее на руки. – Приступим? Господи, неужели я до тебя дорвусь?

– До этого, что, не дорывался?

– С оглядкой не так интересно.

Уже за полночь, Ирина сказала ему:

– Сашенька, у нас же впереди дальняя дорога. Я посмотрела по атласу, шестьсот километров ехать. Давай, хоть поспим немного.

– Хорошо, только обещай, вернемся – продолжим.

– Сумасшедший, – устало улыбнулась ему Ирина – Уже взрослый дяденька, все никак не успокоишься.

– О каком спокойствии идет речь, когда рядом такой соблазн? Хорошо, спи, солнышко.

Спали они недолго. В пять утра они уже выехали из города. До села, в котором должен находиться Щербаков, они добрались к двум часам дня. Они остановились у дома, который указал им сыщик. Это был приличный домик из светлого кирпича, ровный резной забор, ухоженная расчищенная усадьба. Как вообще Щербаков здесь мог оказаться, самолеты сюда вроде не летают. Ирина вышла из машины, подошла к калитке. Куминов тоже вышел из «Волги», но далеко не отходил, так и стоял возле нее. Ирина заглянула за калитку, чтобы разглядеть засов и увидела кнопку дверного замка. Ирина позвонила. Через минуту на крыльцо вышла женщина, высокая, светловолосая, в накинутой на плечи шали. На вид она была старше Ирины, наверное, возраста Щербакова. Женщина почему-то, увидев Ирину, сразу насторожилась.

– Вам кого?

– Щербакова Александра, можно увидеть? Мне сказали, что он здесь живет.

– Вы ему кто?

– Жена. Только не говорите, что его нет. Я вижу, что меня правильно направили. Калитку откроете? Или мне через забор придется лезть?

Женщина, действительно, хотела сказать, что никакого Щербакова здесь нет. Но немного растерялась от Ирининого тона, подошла и открыла калитку.

– Проходите.

– Саша, ты со мной? – спросила Ирина у Куминова.

Тот кивнул и пошел вместе с Ириной в дом. Ирина, не разуваясь, прошла в комнату, куда ей жестом показала хозяйка дома. Навстречу ей уже выходил Щербаков. Он был одет, как обычно, в одних трусах. Машинально, он взял рубаху и стал надевать на себя.

– Штаны тоже надень, – сказала Ирина – Здравствуй, Александр Щербаков.

– Ира, ты зачем? Ты как здесь очутилась?

– Никак. Это неважно. Мы сейчас с тобой перейдем сразу к делу. Сначала ответь мне только на один вопрос. Ты почему мне не сказал, что у тебя есть женщина? Этот цирк, он вообще, зачем? Хорошо, мне не хотел говорить, матери можно было сказать, чтобы она с ума не сходила?

– Я думал, потом скажу. Я ей письмо написал недавно, еще не дошло, наверное. Я не знал, как тебе сказать. Я думал так проще, исчезну и все. Поплачешь и забудешь.

– Ты был командиром экипажа. От твоих решений зависела жизнь других людей. Я всегда считала тебя умным человеком, способным принимать взвешенные адекватные решения. То, как ты поступил, не поддается никакому логическому объяснению. Я не буду с тобой выяснять отношения. Я пригнала тебе твою машину, в ней все твои вещи. Сейчас мы поедем в ваш сельсовет или как его там, самое главное, где печать есть. Я привезла согласие на развод, ты подпишешь, надо твою подпись заверить. На алименты я подавать не буду, это на твоей совести, будешь ты Роме помогать или нет. Да, одень ты штаны! Мы тебя на улице подождем, – Ирина направилась к выходу.

– Может чаю, – вдруг сказала женщина.

– Сами пейте, – ответила ей Ирина.

– Ирочка, ты прости меня, – опомнился Щербаков.

– Пошел на х..й, – ответила ему на ходу Ирина.

Они с Куминовым вышли из дома. Он так, молча, и простоял в дверях. С Ириной он заходил на всякий случай. Кто его знает этого чувака, вон какой здоровый. Может ему бы не понравилось то, что жена его разыскала. Ирина, конечно, в очередной раз его удивила. Он не видел ее такой. Так решительно и собранно, немного лишних слов, все больше по делу. Ни истерик, ни упреков. Они молча стояли возле «Волги». Из дома вышел одевшийся Щербаков.

– Саша, в «Волгу» садись, – сказала ему Ирина.

Щербаков сел на заднее сиденье.

– Показывай дорогу, – сказала Ирина.

– Ира, ты простишь меня?

– Дело не во мне, а в твоей глупости. Я, это не беда, хотя ты меня тоже непонятно в каком статусе оставил. Что я Роме скажу?

– Я потом, когда-нибудь, приеду.

– Зачем? Ты, что тупишь, Щербаков?

Щербаков замолчал. Они подъехали к сельсовету. Ирина и Щербаков вышли из машины. В сельсовете они нашли тетку, у которой была печать. Ирина ее уговорила заверить подпись Щербакова.

– Ну, вот, теперь получилась официальная бумага.

Когда ехали обратно к дому, Щербаков заговорил:

– Я ее случайно встретил. Я раньше ее видел. Она в Минском авиаотряде стюардессой работала. Встречались в разных аэропортах. Она еще с нашим бортинженером дружила, так сказать. Когда машины гнали, к столовке подъезжаем, тут она. Она уже не летает, здесь живет. Как-то разговорила меня. У нас с двумя машинами проблема была, я ребятам и говорю: «Пока вы здесь ремонтируетесь, я в гости съезжу к человеку. Давно не виделись, пообщаемся». Сначала не думал ничего такого, у меня же ты была. Просто так получилось. Ира, я ничего подобного и представить себе не мог. Я, когда приехал, только о ней и думал, она у меня из головы не выходила. Потом телеграмму прислала, что здесь в организацию пилот нужен. Компания здесь есть, с немцами работают, у них свои самолеты.

– Нужно было мне сказать. То, что ты сделал, это неразумно. Можно было все обговорить, придумать, что сказать Роме.

– Что ты ему сказала?

– Что ты в Африку улетел, детей от голода спасать.

– Я не смог тебе сказать. Я тебе врал. Напридумывал всякое. Думал, что пусть лучше я для тебя умру. Ира, с тобой же спать невозможно было. У тебя выражение лица было, когда ты в постель со мной ложилась, как будто тебя говном накормили.

– Саша, мы об этом не будем разговаривать. Я вообще больше не хочу разговаривать. Все, уже приехали.

– Ты, правда, мне машину отдаешь?

– Конечно, термос только из нее заберу.

Ирина достала из «Жигулей» сумку с термосом и бутербродами и поставила в «Волгу». Потом подошла к Щербакову и отдала ему ключи от машины.

– Прощай, – сказала она и села в «Волгу».

Щербаков смотрел им вслед и только сейчас подумал. «Странное такси она себе нашла. Мужик за рулем больше на киноартиста похож, чем на таксиста. Да, ладно, каких только бомбил не бывает. Ирка, надо же, даже машину вернула». Щербаков посмотрел на сумки и коробки, которыми был заложен багажник и заднее сиденье. «Даже инструмент мой привезла. Что я наделал! Ведь люблю же ее, злючку».

Куминов и Ирина ехали молча. Только негромко звучала музыка. Куминов поставил кассету «Nirvana». Он не хотел тревожить Ирину. Нужно будет, сама заговорит. Все-таки ситуация не из приятных, хотя Ирина – просто молодец. Так сдержаться не каждый может. Один раз послала, конечно, но так, мимоходом. Куминова даже порадовало то, что Щербаков обвинил Ирину, в том, что она не хотела заниматься сексом. Получается, не врала, когда утверждала, что спать с мужем, для нее неприятная обязанность, ничего больше. Значит, только с Куминовым она была такая страстная, такая нежная, и не один мужчина не удостаивался того, чем она одаривала его.

– Будем в Гомель заезжать, чтобы поесть? – спросила Ирина.

– Ты хочешь?

– Нет, – она покачала головой – Я не хочу есть.

– Тогда не будем заезжать. По дороге перекусим. И так долго ехать, незачем время терять.

– Если устанешь, скажи, я немного поведу, чтобы ты отдохнул.

– У тебя же нет доверенности. Не беспокойся, Ириша, я даже не начинал уставать. Устану, тогда обдумаем это дело.

Ирина опять замолчала. Они ехали уже больше часа. Ирина, как могла, давила в себе обиду. За что? Ей не нужен был Щербаков, но почему он так легко бросил ее. Все, кого она встречала в своей жизни, обманывали ее. Или может это она обманывалась в них? Куминов был таким необыкновенным и так жестоко обошелся с ней. Мальчик Никита, она его знала с детства, защищала и отстаивала от всех нападок, она была в нем уверена, особенно, когда он фактически спас ее, не дал утонуть во всем этом дерьме, сплетен и обвинений. Что сделал он с ней? Зверски бил, тем более беременную от него. Ведь если бы не его мать, неизвестно чем бы это кончилось. Щербаков – мужчина, который влюбился в нее с первого взгляда, который добивался ее. Он женился на ней, невзирая на условия, в которых она тогда была, мирился с ее антипатией к нему. Что в итоге? Оказался вообще каким-то недоразумением, бездумно и легко, один раз трахнув какую-то бабу, забыл не только жену, но и сына, и родителей. И это тот мужчина, в честности и порядочности которого, она никогда не сомневалась. Она не любила его, но уважала. Давила в себе неприязнь к нему и старалась делать все, чтобы он чувствовал себя полноценным мужем и отцом, чтобы у них была нормальная настоящая семья. Она мирилась с его недостатками и даже достоинствами, которые ее раздражали. Это удар под дых. Ирина не выдержала, у нее полились слезы, она даже не заметила, что начала жалеть себя вслух.

– Что за фигня, почему мне так не везет? Никому верить нельзя. Во всех обманываюсь. Правильно, мама, говорила, что меня прокляли. Почему, я всегда стараюсь, мне кажется, что я все делаю правильно, а получается сплошная жопа.

– Э-э, девушка, да вас уже понесло, – посмотрел на нее Куминов.

Они как раз заезжали в какой-то городок. Куминов увидел автобусную остановку, подъехал к ней и остановил машину. Автобус, по всей видимости, недавно прошел, на остановке никого не было. Куминов вышел из машины, открыл дверцу со стороны Ирины.

– Выходи. Вон там, на остановке скамейка. Иди туда и реви там.

Ирина обиделась и сильнее разревелась. Она вышла из машины и поплелась к остановке. Куминов заметил магазинчик неподалеку. Он зашел туда, купил пачку сигарет «Космос» и зажигалку. Пришел на остановку, сел рядом с Ириной.

– Такие сойдут? – он показал ей пачку.

– Да, – кивнула ему Ирина. Она ревела, размазывала слезы вместе с потекшей тушью, по лицу кулаком – Я родилась несчастной. Меня никто никогда не любил, – причитала она.

– Боже ты мой, – Куминов посмотрел на нее, открыл пачку сигарет, вынул одну и дал прикурить – Я тебе еще одну оставлю, хватит с тебя. Посиди, повой, я тебя в машине подожду.

Он сидел в машине и смотрел на нее в зеркало. Она курила и видно что-то причитала, губы ее шевелились. Она, выходя из машины, накинула только пальто, голова ее была непокрыта. Куминову показалось, что она уже дрожит от холода, а может, это истерика довела ее до дрожи. Он увидел, как она потушила сигарету, губы ее больше не дергались, она только иногда вздрагивала. Он достал из ее сумки с едой, полотенце, которое она подстилала, когда они ели, и вышел из машины. Куминов подошел к ней, присел перед ней, стал вытирать ее лицо полотенцем.

– Нет, тут тряпочкой не обойдешься, – сказал он – Надо умыться. Ты не будешь больше плакать?

– Все, я успокоилась. Спасибо тебе.

– За сигареты? Не нужно благодарности, курение вредит вашему здоровью, – он выпрямился – Пойдем, солнышко. Поищем, где можно будет умыть мордочку.

– Сильно страшная?

– Не то слово.

Они сели в машину. Ирина посмотрела на себя в зеркало.

– Действительно, ужас.

– Зато, пусть теперь нас гаишники боятся. Остановят, тебя увидят, и кирдец им.

Ирина засмеялась.

– Лучше смейся, рева. Видишь, написано «кафе», как раз справа. Может, хоть умоем тебя.

Они подъехали к кафе. Ирина ушла в туалет умываться, а Куминов купил минеральной воды и булочек. Они поехали дальше. Ирина разламывала булочки и запихивала ему в рот, потом они все это запили минералкой.

– Все равно, мне не везет в жизни, – сказала Ирина.

– Опять? Ира, ради бога, не начинай.

– Я не собираюсь реветь. Мне просто обидно. Почему он так поступил? Я его считала порядочным человеком, а он… Даже слов не найти, что он сделал. Как он мог?

– Он просто струсил. Так бывает. Да, вот так, летать не боится, перед обстоятельствами струсил. Получилось, случайно переспал с другой, и понравилось. Может быть, до этого он не знал, как это может быть и что нужно делать. Ты была с ним холодна, возможно, и высказывала что-то ненароком, оскорбляла его мужское достоинство. Мужик растерялся, не знал, что тебе сказать, и попросту убежал. Очень страшно начинать разговор с женщиной, перед которой виноват. Я ведь тоже трус. Я не искал встречи все эти годы, потому что понимал, что сильно перед тобой виноват. Чувство вины давило, я боялся с тобой встретиться. Я его не оправдываю, я тебе объясняю, что такие поступки вполне можно совершать. Надо же духу набраться, всю волю в кулак собрать, чтобы повиниться и объясниться.

– Что это так сложно, сказать, что у тебя кто-то есть?

– Ира, о чем ты говоришь? Ты сама больше двух лет попросту наставляла ему рога и не находила способа объясниться с ним. Значит, тебе можно, ему нельзя. Или своя боль ближе?

Ирина замолчала. Только через несколько минут, она сказала:

– Ты прав. Хватит думать о своих страданиях. Тем более, страданий и никаких нет, только уязвленное самолюбие. Единственный пострадавший – это Рома. Я ума не приложу, что ему говорить. Или так пусть и будет папа в Африке до скончания веков? Про сына думать можно или тоже есть оправдание?

– Здесь я ничего не могу сказать. Хотя я встречал много мужиков, которые живут в первую очередь с женщиной, не с детьми. Заканчиваются отношения с женщиной, автоматически заканчиваются отношения и с детьми. С собой я не могу провести аналогий. Я с Дашкой живу только потому, что родился Егор. Я ощущаю себя не только его отцом, но и матерью, честное слово. Моя любовь к нему запредельная. Или потому что, я как взял его на руки в первый день после роддома, так почти и не выпускал. Первые два месяца, он вообще был только мой ребенок, Дашка была так, аппарат для кормления. Потом инфекцию какую-то поймала, кормить запретили. Если бы я мог быть постоянно с ним, Дашка была бы абсолютно не нужна. Но надо было выходить на работу, семью кормить. У каждого же отношение к детям свое. Вот Либер маленьких детей не очень, он их даже побаивается. Нелке стало года три, так он ее больше с рук не спускал. Алеха так тот свою Аленку, так же, как я Егора. Нянчил с рождения, и она всегда у него была на первом месте. Но тут может быть, потому, что с Наташей так получилось. Рома, конечно, это проблема. В его возрасте ему ничего не объяснишь. Ему проще понять, почему в вашем доме появился я, чем то, куда подевался его отец. Ладно, Ириша, что случилось, то случилось. Самое главное, ты своими глазами убедилась, что он живой. Легче пережить то, что человек тебя бросил, чем то, что его нет. Так бы тебя чувство вины задушило. Тебе надо форсировать развод, пока он не опомнился и не пожалел, что вас бросил.

– Этим я сразу в понедельник займусь. Буду судейских теток очаровывать, чтобы ускорили это дело, чтобы без всяких там длительных периодов на раздумье и тому подобное. Не люблю я такими вещами заниматься, но придется. Саша, – сказала она после некоторого перерыва – Бутерброды еще остались, может быть, поешь?

– Посмотри по атласу, заправка далеко?

– Примерно около пятидесяти километров.

– Вот там заправимся и перекусим. Ира, – Куминов немного помолчал, потом продолжил – Ты выйдешь за меня замуж?

Ирина ответила не сразу. Они были оба несвободными людьми, но она поняла, о чем он. Все их общение во время их встреч подразумевало то, что когда-нибудь они будут вместе, они постепенно шли к этому. Но предложений, именно в такой конкретной форме, от него никогда не было. Ирина хотела серьезных стабильных отношений с Куминовым, в то же время побаивалась его. Одно дело выходить замуж за незнакомого Щербакова, не нравится, пусть катится на все четыре стороны. Куминов это другое, надо будет с ним считаться, с его характером, его поведением, его привычками. Он не любил, когда ему возражали, свою семью он держал в строгом подчинении. Но если она сейчас ему откажет, и даже если попытается увильнуть от разговора, он оскорбится. И может все закончится сегодня, Ирина не хотела его терять, тем более сейчас, тем более по своей вине.

– Да, – ответила она.

– Спасибо, – сказал он, посмотрев в ее сторону.

На заправке, залив бензин в машину, он отъехал в сторону.

– Давай, доедим наши бутерброды.

Полотенце было испачкано тушью, когда он вытирал ее лицо. Ирина не стала его расстилать, а разложила салфетки, на них выложила бутерброды. Куминов налил им обоим чай.

– Ириша, а почему ты мне сразу не ответила? Ты мне не веришь?

– Не в этом дело. Ну, обманешь ты меня. Одной трагедией больше, одной меньше. Какая уже мне разница. Ты только не обижайся, но мне страшновато. Я немного боюсь тебя.

– Все будет хорошо, у нас с тобой все получится. Я думаю, мы с тобой обо всем сможем договориться.

Они вернулись домой в одиннадцать часов. Куминов в комнате немного поразмялся. Ирина подошла к нему, уткнулась лицом в его плечо.

– Устал?

– Можно подумать, ты не устала. Тоже столько же просидела в одном положении. Иди в ванную, потом я, хорошо?

– Я думала тебя покормить. У меня запеканка картофельная есть в холодильнике. Разогреть?

– Не нужно. Я ее холодную съем. Сейчас мышцы немного разомну и чайник поставлю.

– Я сама поставлю, а ты карауль.

Куминов был на кухне, когда Ирина вышла из ванной. На ней была тонкая батистовая сорочка до пола. Она шла, продолжая вытирать полотенцем волосы. Сорочка не просвечивала, но все очертания ее тела хорошо угадывались под материей. Куминов положил кусок запеканки обратно на тарелку.

– Ну, как тут кусок в горло полезет при виде такой красоты.

Он протянул руку, за бедра привлек ее к себе и посадил на колени. Он потерся лицом о ее лицо, втянул в себя воздух.

– Ты упоительно пахнешь.

– Сашенька, ты же ел.

– К черту, – он поднялся и взял ее на руки – Ничего, что я еще не вымылся?

– Нормально, только то желание, что было в машине, не сбудется.

Он уже не улыбался, он смотрел на нее хищным взглядом.

– У меня есть другие, – Куминов унес ее на диван.

Они недолго предавались любовной страсти, все-таки долгая дорога их утомила. Утром Куминов проснулся, Ирина еще спала. Она спала обычно на боку, как-то вытянувшись в струнку, как будто старалась занять меньше места. Он погладил ее по волосам, чмокнул в макушку и встал с постели. Он помылся под душем, сварил в кухне кофе, нашел в холодильнике кусок запеченного мяса и сделал бутерброды. Все это он отнес и поставил на стол в комнате, прихватив еще недоеденную запеканку. Он сел на диван и стал осторожно убирать волосы с ее лица.