Текст книги "Два процента от Бога. Роман-сказка"

И только после того, как я освоил «Мастера», мне разрешили проявить себя на уровне «Учитель». Становясь «Учителем», становишься тем, кто может жрать всё и в любом виде, хоть в сыром, хоть в варёном, хоть в жареном, хоть в пареном, а, кроме того, не взирая на свежесть. Но это очень высокий уровень и мне пока рано тебе говорить о нём, хотя стремиться к нему необходимо уже сейчас.

Возможно, тебе покажется странным всё то, что я рассказал. Но уверяю тебя, что странного здесь ничего нет. Посуди сам. На Земле сегодня в огромном количестве разводится птица, рыба, мелкий и крупный рогатый скот. Ежедневно всё это поступает в продажу и требует, требует, требует потребления. Но какой нормальный человек будет это потреблять? Конечно же никакой. Вот и приходится нам, людям-крокодилам, брать это на себя. За это нам и, конечно, стоматологам огромное спасибо. Нас мало, но мы есть.

Нас легко увидеть, стоит только зайти в универсам или на рынок и ты сразу увидишь нашего брата. Только нас можно увидеть на приёме стоматолога. Посмотри внимательно на наши лица, посмотри нам в глаза, проверь наши зубы и ты поймёшь, сколь тяжёлую работу нам приходится выполнять. Но пусть не обманывает тебя наша больная внешность, потому как внутри мы просто уже сгнили, по крайней мере, большинство из нас. Вдумайся только, ведь некоторым приходится по несколько раз в день всё это жрать. А ведь у многих семьи, где дети идут за родителями.

Мы больны, да, но благодаря нам, ты здоров. Цени это и цени наш труд. А если ты чувствуешь в себе силы делать большее, делать что-то для пользы не только своей, но и общества, вступай в наш союз и становись крокодилом. Нас мало, но работы много и с каждым годом её становится всё больше. Как говорится, и жратва есть, да жрать некому. Сегодня мы уже с трудом справляемся с колбасой, а что будет завтра…

С чего тебе начать? Начни с малого. Прими решение стать иным. Прими решение порвать с прошлым раз и навсегда. Прими решение изменить свою унылую, скучную, однообразную, бесперспективную жизнь; жизнь, которой и дорожить-то смысла нет. Начни с этого, а дальше видно будет. Ведь всё равно ты ничего путёвого в жизни своей не делаешь. Разве не так? А здесь тебе предоставляется возможность хоть как-то оправдать своё бессмысленное существование.

Недавно я читал учебник истории. Так вот. Оказывается, сто лет назад на Земле не стоял так остро вопрос о том, кому быть крокодилом. Девяносто процентов населения тогда были крокодилами. Правда тогда их ещё никто так не называл. Вот времена-то были… Сказка и только. Другое дело – сегодня. Сегодня нас менее одного процента, а если и дальше так пойдёт, то нас вскоре совсем не будет. Более того, я слышал, что уже казнили последнего стоматолога. Думай, делай выводы и становись крокодилом. Лично я не вижу иного пути к спасению, как только через всеобщую крокодилизацию населения.

Он резко замолчал. Постепенно он стал приходить в себя. Воспоминания слишком взволновали его, слишком о многом они ему напомнили. Он посмотрел на меня. На его глазах блестели слёзы. Он достал огромный носовой платок и, громко высморкавшись, продолжал своё повествование.

– В общем, я заболел серьёзно, – говорил он уже тихо и не столь эмоционально. – Короче, в конце концов, где-то в начале девяностых, я умер… Да, чуть не забыл, я же женился, дочь у меня. Так что вот. Ну а ты? Ты-то как? Америка. Мы о ней только мечтать могли. Хотя, я был в Германии. Была там у меня одна знакомая, не помню, как звали… То ли Сабрина, то ли Сабина. Не Тирбах, а… как же её? Кногель, точно. Сабина Кногель. Хорошая девушка. Мы там весело время провели. Как сейчас помню. Политическое убежище просили. Но нам его не дали. Тогда уже перестройка вовсю шла, не до нас было. Ну да ты-то как?

15

Это так странно, ты и вдруг Россия. Я ведь о России ничего толком и не знаю. Да и из твоего рассказа выходит, что это какая-то очень непонятная страна, если кроме армии и какой-то секты крокодилов, тебе и вспомнить-то нечего.

Но не думай, что у меня было интересней. Родился в богатой семье. Детство плохо помню. Мы часто переезжали из штата в штат. Отец всё время был занят своим бизнесом, он торговал ворованными лошадьми. Мать плохо помню. Я всегда мечтал быть богатым. Эта наша с тобой идея никогда не покидала меня.

Но ты знаешь, я не могу сказать, что жил в свободной стране. Хотя, наверное, должен так думать. Мне действительно повезло. Мог вообще оказаться где-нибудь в Албании, например. Я не жалуюсь. Только вот как у тебя крокодилы в голове, так у меня моя работа в голове сидит и всё тут. Мне даже кажется, что она мало чем отличалась от того, что было у вас, людей-крокодилов. Нет, конечно, Америка – великая страна и всё такое, но… Я, честно говоря, так и не понял, зачем всё это и в чём разница?

Ну был бы я не в Америке, а в Албании или в Германии с твоей Сабиной Кногель, что это меняет? Ничего. Мечтал о жене, о детях. Я же тоже женат был. Да-а. Дважды. Трое детей, все девочки. А они-то зачем там? Ты извини, что я так… сумбурно. Слишком много вопросов возникает. Ты-то, небось, уже за пять-то лет, может, и понял что. А я вот только собираюсь.

Ты вспомни, о чём мы с тобой мечтали, а что получили. Я денег хотел, а с ума сошёл от жажды власти. Интриги, сплетни, доносы – вот что такое Америка сегодня. Точно. Ты думаешь, что там есть богатые? Ничего подобного. Жадные до богатства – да, но не богатые. Некоторые тратят на обогащение очень уж много сил, а некоторые и вообще палец о палец не ударят для того, чтобы обогатится. Но и те, и другие мечтают о богатстве, и те, и другие обогащаются, но ни те, ни другие так и не становятся богатыми.

Вот взять хотя бы моего отца. Сорок лет потратил на то, чтобы сколотить состояние и всё потерял чуть ли не за день. А я за год заработал в десять раз больше, чем он, и при меньших усилиях. И тоже всё потерял.

В Америке нет богатых. Богатый тот, кто смелый, но нет смелых людей там. Есть те, у кого на счету миллионы. Но не они богатые. Они либо трясутся от страха потерять всё и думают целыми днями, как всё это сберечь, либо пропивают, а то и на врачей всё тратят. Они не смелые, а потому и не богатые. Нет, друг, в Америке нет богатых людей.

В Америке есть мечта о богатстве, это да, но богатство и мечта о богатстве – это совсем не одно и то же. Америка, хочешь – верь, хочешь – нет, самая бедная страна и самая несчастная. У меня такое впечатление, что даже Россия и то счастливей, чем Америка, но обе они в хвосте, по сравнению с другими, даже с Албанией. Может, это неслучайно?

Я, раньше, до своего последнего рождения, думал, что способен на всё. А что вышло? Совсем не то. Более того, как оказалось, что и наказывать-то меня никто не будет за жизнь мою. Я в Ивана Иваныча верил. Я может страшного суда Его ждал, готовился, а всё выходит напрасно. Всё выходит, что и зря. Главное, что ничего и никому не будет ни за что, чего бы ты не сделал. Там мы об этом не задумываемся.

Скажу тебе, по секрету, я и там верил в далёкое прошлое жизни. Ходил там в секту одну, так мне там помогали это самое моё далёкое прошлое вспоминать и тем самым искать смысл своего настоящего. В США многие сегодня этим заражены. Ты знаешь, кем я только не был в этом своём далёком прошлом. И ведь верил, ты понимаешь, верил во всё это. Безумие какое-то. Главное не пойму, с чего вдруг. Вроде и образование получил приличное.

Я же адвокат, по образованию-то. Философию изучал, психологию. Мои богословские рефераты в конкурсах участвовали и вдруг, на тебе, поверил в то, что мне открылось моё далёкое прошлое. Вот уж точно Иван Иваныч попутал. Да и это-то было бы полбеды. Главное, что я не понимаю смысла всего этого. Вот в чём проблема. Может, ты мне разъяснишь?

В это время в столовую зашла группа посетителей. Гарри и его спутник посмотрели в их сторону.

– У них ещё всё впереди, – сказал Гарри.

– Точно. Молодо, зелено, – пробурчал его друг.

Молодёжь расселась за соседним столиком. Судя по разговору, кого-то провожали.

– А ты где мечтаешь родиться? – спрашивали провожающие у собиравшейся родиться.

– Мне всё равно, лишь бы не в Австралии.

– Чем тебе Австралия не нравится?

– Не знаю. Просто не хочу.

– Давайте, выпьем за тебя, за то, чтобы всё у тебя было в порядке.

– Ура!

– Гляди. Вон сидит только что прибывший.

Все посмотрели на Гарри.

– Давай спросим?

– Давай.

– Скажите, пожалуйста, – задала вопрос Гарри старушка лет восьмидесяти. – А Вы только что умерли?

– Только что, – ответил Гарри, – ещё, можно сказать, не остыл даже.

– А можно Вас спросить?

– Можно.

– А Вы кем были?

– Да так… Руководителем в одной странной организации.

– А в какой стране?

– В США.

После этих его слов раздались завистливые возгласы восхищения и одобрения.

– США! Душу Фёдору Михайловичу бы продал, лишь бы оказаться в США.

– Вам повезло. Мы провожаем друга. Может, пожелаете ему что-нибудь на прощание.

Гарри вспомнил, как сам ещё совсем недавно, вот так же сидел в этой столовой и ждал своего очередного рождения. Сколько было надежд, тревог.

– Я не знаю, – сказал Гарри. – Не знаю, что Вам пожелать. Вам, молодым, всё сейчас кажется таким многообещающим, а мы видим только разочарования.

– Да как можно, – задорно произнесла готовящаяся к рождению старушка. – Ведь это так прекрасно. Нам дают возможность самостоятельно проявить себя. Мы получаем возможность воплощать в реальность любые свои идеи. Это же счастье! А Вы говорите «разочарование».

После этих слов молодёжь встала и с весёлыми криками выбежала из «Золотого сада».

– Точно, – воскликнул Гарри. – Вот оно. Самостоятельно проявить себя в творчестве. Воплотить в реальность свои идеи. А в чём проявил себя я? Разве то, чем я был занят, можно назвать творчеством? Разве свои идеи я воплощал в реальность? Продвигал чужие мечты, наживался на чужих идеях.

Гарри посмотрел на своего друга и спросил: «Как звать-то тебя?»

– Олег Иванович, – ответил тот. – А тебя?

– Гарри. Гарри Олд.

– Олд? Это значит – старый, – произнёс Олег.

– Ты откуда знаешь?

– Я в английской школе учился.

16

Они вышли из кафе и медленно побрели вдоль широкой аллеи. Шли молча. Каждый думал о своём. Первым нарушил молчание Гарри.

– Ты знаешь, – начал он, – ведь всё, всё, о чём мечтали, так и не достигнуто. Почему?

– Я тебе больше скажу, – сказал Олег, – посмотри вокруг. Миллионы таких, как ты или я. Думаешь, они чего-нибудь добились из того, что планировали до рождения? Нет. Более того, ходят здесь и чувствуют себя более чем счастливыми. Они, ну большинство из них, думали, что их наказывать будут и прочее. А когда поняли, что – нет, то стали счастливыми только от этого. Того не понимая, что Иван Иваныч никого, даже самого отъявленного своего врага и грешника не то что не накажет, а и не собирается этого делать. Вон, посмотри направо, видишь, человек в синей куртке. Ты знаешь, кто это? Бандит, рецидивист. На его счету сотни, не один-два, а… сотни убитых собственноручно. Он живёт рядом с нами. Милый такой, вежливый, слова грубого не скажет, кактусы на балконе выращивает. А знаешь, почему? Потому что здесь всё бесплатно. Хочешь есть – идёшь и ешь. Хочешь одежду новую – иди и бери. Квартира не нравится – найди другую. Хочешь дачу – на тебе дачу. Нужна машина – бери. На Земле – всё не так. На Земле за всё платить надо, а для этого работать, деньги зарабатывать. Пойдём, я тебе одно интересное место покажу.

Олег повел меня к автобусной остановке.

17

Кажется, я вовремя. Пришло время кое-что пояснить. Итак, дорогой читатель, Вы попали в мир, откуда и сами когда-то пришли и куда рано или поздно вернётесь.

Как Вы, наверное, поняли, все умершие, независимо от рода деятельности, вероисповедания, своего настроения, образа жизни и тому подобного, все возвращаются рано или поздно сюда, а именно туда, откуда пришли.

Наш мир, по своим размерам, огромен, хотя и не бесконечен, но постоянно увеличивается в размерах. Его протяженность следует измерять не в километрах, а в летах, столетиях, веках. По примерным подсчётам, его протяженность на сегодня составляет примерно сто миллиардов лет. Другими словами, для того, чтобы попасть из одного его конца в другой, надо потратить сто миллиардов лет. А учитывая тот факт, что он постоянно увеличивается, то практически попасть из одного его конца в другой – невозможно.

Каждому умершему соответствует свой сектор, в зависимости от времени своего рождения и смерти. Поэтому тот, кто погиб при Ватерлоо, грубо говоря, не может попасть туда, где находятся погибшие в битве на Курской дуге. Хотя в принципе попасть из одного сектора в другой возможно. Есть даже специальное туристическое агентство, которое занимается этим. Так что, при желании, и Вы, в своё время, конечно, сможете познакомиться с кем угодно, хоть бы и с Чингисханом.

Гарри Олд и Олег Иванович родились примерно в одно время, но главное, что они были знакомы ещё до рождения, поэтому их встреча после смерти была естественна и не могла не состояться. Вы, кстати, тоже, когда умрёте, встретите много своих бывших друзей и знакомых. Это я к тому, что если Вы или Ваши близкие серьёзно больны или слишком стары и подошли уже вплотную к тому, чтобы помереть, не расстраивайтесь и не пугайтесь. В смерти нет ничего страшного, а тем более неприятного. И каждого здесь ждут старые знакомые, друзья, будет, о чём с ними поговорить.

Каждый сектор, по своему техническому развитию соответствует развитию той земной эпохе, чьи граждане в нём проживают. Если, скажем, Вы жили с двадцатого по двадцать первый век и пользовались мобильным телефоном и кондиционером, то и здесь Вам это гарантировано. Поэтому по улицам Вашего сектора будут ездить такие же машины, автобусы, трамваи, к которым Вы привыкли в жизни. В магазинах Вашего сектора будут продаваться те же товары, что продаются в магазинах у Вас сегодня. Очередей здесь нет, работать не обязательно. Всё, что имеем, получаем в необходимом количестве от Ивана Иваныча.

У нас здесь достаточно весело; есть клубы, кинотеатры, дискотеки, есть стадионы. Мы ходим на футбол. И хотя Иван Иваныч и не одобряет всего этого, я о футболе, но относится к нему сдержано. Сам, конечно, не присутствует, но и нам не мешает.

Много библиотек. Да, чуть не забыл. Язык, на котором общаемся, у нас один. Но учить его Вам не придётся, Вы его сами вспомните. Так что нет смысла Вам особо заботиться о том, что здесь у Вас не будет того, что Вы имели там. Всего будет достаточно, даже, если захотите, то и больше, чем нужно.

У нас здесь, наоборот, огорчаются больше те, кто на Земле имели очень много, а здесь видят, что все могут иметь столько же и больше и без особых на то усилий. Ох как это сильно некоторых огорчает.

Вот тоже, совсем недавно случай вышел. Помер один там у Вас, на Земле, то ли советник президента, то ли конгрессмен, не помню точно. Так вот, когда понял, куда попал и что с ним, чуть с ума не сошёл от осознания, что и нищий, попавший сюда, ничем от него не отличается по материальному соотношению.

Так что не думайте ни о чём. Оставляйте все Ваши заботы и прочее и смело возвращайтесь, когда придёт этому время.

18

Стал накрапывать мелкий дождь. Темнело. На улице зажглись фонари. Мы подошли к остановке.

– Как раньше, – подумал я про себя. – Как тогда, ещё до рождения. Та же остановка, тот же автобус, и запах, и сумерки, и… из-за угла должна появиться она. Как же я забыл. Конечно. Я вспомнил ту, с которой проводил больше всего времени. Ту, которая так весело смеялась. Я помнил её глаза, её улыбку, её лицо, её фигуру. Но где она? Что с ней? А здесь краски ярче. И вижу я лучше.

Мысли мои путались. Так много было всего того, что мне хотелось узнать.

Мы сели в автобус. Водитель закрыл двери и объявил следующую остановку.

– Морской вокзал, – прохрипело из динамика, что над дверями автобуса.

– На следующей выходим, – сказал Олег.

Мы вышли и пошли в сторону порта. Вдалеке виднелись огни кораблей.

– Нам сюда, – показал Олег на высокую дверь.

– Что это? – спросил я.

– Дом культуры работников пищевой промышленности. Заходи.

Мы вошли в огромное фойе, с двух сторон которого был гардероб. Сдав свои куртки и получив номерки, мы поднялись по широкой лестнице, устланной красным ковром, на второй этаж.

– Быстрее, уже начинается, – сказала женщина, стоящая у входа в зрительный зал. – Программку брать будете?

– Будем, – сказал Олег и взял две, одну отдал мне.

Вошли в зал. Свободных мест в зале не было. Нам посоветовали пройти на балкон. На балконе было два свободных места, которые мы и поспешили побыстрее занять. В зале погас свет. Прожектора осветили красный занавес сцены. Раздались жидкие аплодисменты. Слышалось несмелое покашливание. Резко грянул оркестр. Под торжественную музыку плавно открыли занавес. На середине сцены стоял длинный стол под синим балдахином. За столом сидели: генерал майор советской армии, прапорщик десантник (тоже советских войск) и две женщины в штатском. Генерал встал. Музыка стихла.

– Прошло почти что двадцать лет с тех пор, как мы погибли там, – скорбно так начал генерал, – есть у кого, что сказать?

– У меня есть, что сказать, – раздался голос из зала.

Прожектор направил свой луч на него. Им оказался парень, лет восемнадцати.

– Мы слушаем тебя, – сказал генерал.

Парень поднялся на сцену.

– Я не пойму, – начал он, – мне обещали, что те, кто погибает на войне, автоматом зачисляется в рай, как и погибшие новорождённые. Но что мы видим в действительности. А в действительности ничего подобного, а есть только какой-то Иван Иваныч, про которого я там вообще ничего не слышал, и мы здесь ничем не отличаемся от других, в смысле привилегий. В смысле привилегий – мы как все! На каком основании, я вас спрашиваю, я должен с этим соглашаться.

Я посмотрел на Олега.

– Что это за бред? – шёпотом спросил его я.

– Это очередной съезд погибших в горячих точках, – тихо ответил Олег.

Я внимательно осмотрел весь зал, битком набитый людьми, в основном, военными.

– С какой такой стати мне надо всё это терпеть? – не унимался погибший в горячей точке воин.

– А вот мы сейчас спросим, – враждебно и со злорадством произнёс генерал. – Спросим. Сегодня здесь, в этом зале, есть тот, кто может дать нам и Вам ответ на все вопросы.

В зале зашушукались в недоумении, по поводу того, кто это мог быть. В это время с третьего ряда поднялся высокий и красивый молодой субъект и пошёл в сторону сцены.

– Кто это? – спросил я.

– Ближайший правый сподвижник Ивана Иваныча, – ответил Олег. – Похоже, что сам Аркадий. Надо в программке посмотреть.

Олег стал листать толстую тетрадь в 96 листов, которую ему дали при входе как программку.

– Точно, он самый, первый ближайший правый сподвижник Бога планеты Земля, собственной персоной, – весело сказал Олег.

Ближайший первый правый, резво так, даже вроде как приплясывая слегка, поднялся на сцену и прошёл, а вернее, живо так проскакал-проплясал на середину, встав перед столом и четырьмя сидящими, к ним задом к залу передом.

– Здесь вот некоторые, – начал он, – позволяют себе, я бы сказал, лишнее в своих высказываниях. Во-первых, вам никто и ничего не обещал. То, что вы пошли на войну, есть ваше личное дело и спрашивать за то вы вправе только с себя. Все ваши неуместные обвинения абсолютно беспочвенны. Ну кто, – Аркадий посмотрел на генерала, – заставлял тебя под пули лезть? А их? – он показал в зал, – за собой тянуть, кто заставлял?

– Как это кто? – возмутился генерал. – Долг мой: перед Родиной, партией, собой, в конце концов.

– До-о-олг? – удивился сподвижник. – Скажите на милость. Это какой такой долг заставил тебя сотню тысяч молодых людей угробить? А? Это в какой такой стране, в каком таком государстве жизнь человеческая в качестве расплаты принимается и за что? Что такого ты занял у страны, партии, народа своего, у себя, в конце концов, за что полагаешь жизнью расплатиться должен был своей, а главное, чужой? А? Не знаешь? Так вот я тебе скажу. Одна лишь глупость твоя, основанная на необразованности твоей, жадности, гордости, лжи, заставили тебя жизнью платить тем, кому это и не надо.

– А деды наши, отцы? – заорал вдруг прапорщик, что сидел за синим балдахином. – Они, по-Вашему, в Великую Отечественную, тоже, зря?

– А то нет, – просто сказал сподвижник. – Такие же дураки, как и вы. У меня и с ними проблем сегодня навалом. Вот тоже. Вроде и страна-то атеистов, а поди-ты, наслышались где-то о том, чего им положено, на войне-то убитым.

– Да я тебя, – заорал прапорщик и вроде уже было вскочил, чтобы броситься на Аркадия с кулаками, да генерал удержал. – Вот, сука, – не унимался десантник, – ответишь, гадина, за слова. Попомнишь меня ещё. Ещё встретимся с тобой, сподвижник.

– Отвечу за слова. И то, что встретимся мы с тобой, тоже верно, – сказал архангел. – Говорите, что выбора у вас не было? Врёте. Выбор всегда есть. Вы убивать шли. И не важно, какая идея вас на то толкала. Об этом помните. А что касается рая, то уж извините, но другого нет, пока. У меня всё.

Аркадий сошёл со сцены и сел на своё место.

– Мне вот одно непонятно, – из-за стола встала женщина, – за что мой сын погиб? Что мне с того, что кто-то здесь говорит о том, что надо было, а что – нет. Ведь забирали у меня его, не спрашивая. А что мне было делать? Разве я могла не пустить?

– Не пустить куда? – поднялся на седьмом ряду седой старик. – Куда не пустить? Что-то я не понял.

Олег посмотрел в программку.

– Ба. Да это сам Вениамин, – восторженно произнёс Олег, – второй ближайший сподвижник Ивана Иваныча. Во даёт. И он здесь.

– Куда, милая, ты не должна была сына своего отпустить или не отпустить? – продолжал Вениамин задавать вопрос женщине.

– Да помилуй, батюшка. Ведь я женщина, я мать. Взяли и не спросили.

– Ты говорила ему в детстве, что нельзя людей-то убивать? Или нет?

– Конечно?

– Видать, плохо говорила, коли он взял в руки автомат и тысячу положил за три года.

– Так ведь, то противник наш был, – оправдывалась мать.

– А я тебя и не ругаю, милая моя. Тебе передо мной отчитываться нечего. Я хочу, чтобы поняла ты, что спрашивать только с себя и можешь.

В зале стало шумно. Спорили уже не шёпотом. С первого ряда встал один морской пехотинец и запрыгнул на сцену.

– Мне было восемнадцать, когда меня призвали. Полгода в учебной роте, автомат в руки и туда. Два года, два года я, выходит, что напрасно всё делал? Зачем тогда родился? Или этого я хотел? Или мне больше всех надо было всё это? Я другого хотел, другого.

– Нет, мил человек, – говорил Вениамин. – Именно этого ты, а никто другой, и хотел. Это ты сейчас другого хочешь, как и все вы, сидящие здесь. Это сейчас вы захотели другого. Вам бы об этом тогда подумать. Наверное, тогда по-другому бы себя повели. Но, получили, чего хотели. И чего теперь-то жаловаться. Теперь жаловаться поздно. Раньше надо было думать. Но кто из вас тогда думал о том, что есть смысл у жизни вашей. Вот о чём думать-то надо было. А в чём смысл жизни того, кого вы собственными руками убили? Неужто в том, чтобы быть убитым вашей пулей.

– Тогда надо спросить с тех, кто посылал детей наших, – встала вторая женщина. – Не могут они быть в том же положении, что и мы, что и погибшие по их вине.

– За что с них-то спрашивать? – удивлялся Вениамин. – За законы страны своей, какие честно исполнять старались? За глупость ли родителей, что влияла на них с самого рождения? А? За что спросить? Все вы в одинаковом положении. А что касается их, то и им не легче твоего будет. Они и сами мучаются от осознания бесполезности и бессмысленности жизни своей, в этом вы с ними и едины. И в этом с себя только и можете спрашивать. Поняла?

Олег потянул меня за рукав и предложил пойти.

– Всё, – сказал он. – Больше ничего хорошего не будет. Так и будут воду толочь в ступе. Пошли.

Мы подошли к остановке автобуса. Уже было совсем темно. Одинокий фонарь уныло освещал мокрый асфальт.

– Покурим? – предложил Олег.

– Давай, – ответил я.

Олег достал пачку сигарет.

– Может пешком, – предложил Олег.

– Нет, – отказался я, – устал слишком.

– Понимаю. Первый день. Ладно, отдыхай.

Подъехал автобус. Через двадцать минут я был дома. Есть не стал, а как был в одежде, лёг на кровать и уснул.

19

В тысяча девятьсот девяносто девятом году, в возрасте семидесяти трёх лет скончался богатейший человек на планете, Соломон Израилевич Пешкин. Тот самый Соломон Пешкин, который когда-то купил большую квартиру и о которой уже было рассказано выше. До того, как переехать в эту большую квартиру, Соломон жил на улице, носившей в то время имя российского философа, а ныне называется столь скверно, что и произнести-то новое название противно, да и само название уж очень мерзко на слух.

Да, дорогой читатель, именно в СССР, а не в другой стране и жил самый богатый человек в мире. Вы предпочитаете опираться на факты и цифры, я знаю, и поэтому приведу только несколько. К нам сюда поступают все сведения о живущем, дабы лучше узнать и определить его в будущем.

Так вот. Когда в отдел статистики, что при Верховной Канцелярии, которая занимается исключительно сравнением чего-либо с чем-либо, поступили сведения на Соломона Пешкина, то это вызвало у многих, мягко говоря, шок. Общая сумма, которой владел Соломон, составляла пять триллионов восемьсот миллиардов шестьсот миллионов четыреста тысяч восемьсот рублей и сорок восемь копеек, по курсу 1980 года.

Соломон жил скромно. Деньги делал он исключительно потому, что это ему нравилось. Ещё будучи ребёнком он решил, что станет самым богатым человеком на планете. С тех пор только этой мечтой и жил. В то время, когда его родные и близкие ворчали по разным поводам, он просто жил и становился с каждым днём всё богаче и богаче. О его богатстве знал только один человек. Этим человеком была жена Соломона. Более никто не знал о том, кем был на самом деле Соломон Израилевич.

Но и он, как я уже говорил, умер. Жена его жива до сих пор, однако про неё нельзя сказать, что она самый богатый человек, но живёт она хорошо, не жалуется и уезжать из страны не собирается. Кстати, вышла второй раз замуж.

Когда Соломон умер и понял, куда попал, то сразу впал в некую апатию, в которой прибывает до сих пор. Он отклонил все предложения бюро по трудоустройству, заявив, что не видит смысла для себя в том, что ему было предложено. Хотя, судя по имеющимся данным, ему делали весьма заманчивые предложения.

Соломон стал пить. Интересен тот факт, что на Земле Соломон вёл трезвый образ жизни и даже не курил. Здесь, напротив, он пристрастился к алкоголю, особенно к водке. Ежедневно его можно было видеть у винного магазина в нетрезвом виде, в окружении сомнительного вида людей, находящихся в таком же нетрезвом состоянии.

Все свои ежедневные деньги Соломон тратил на водку. Два раза он уже лечился принудительно в психиатрической клинике, куда поступал в очень тяжёлом состоянии. За собой он не следил, был всегда неопрятен и от него исходил мерзкий запах.

Свой второй день Гарри решил посвятить Соломону Израилевичу, а вернее, знакомству с ним. Познакомиться с ним ему посоветовал Олег, сказав, что будет интересно. Он посоветовал ему ещё некоторых людей, но о них мы погорим позже.

20

Адрес Соломона я взял в справочном. Всего пять остановок на трамвае и я был у его дома. Звонить в дверь мне пришлось долго. Я уже собирался уходить, когда за дверью послышались шарканье ног и лязг открывающегося замка.

– Вам кого? – спросил меня тот, кто открыл дверь.

– Соломона Израилевича, – ответил я. – Я Гарри Олд, меня Олег Иванович Святозар прислал.

Мы сидели на кухне. Пили водку и разговаривали.

– Так Вас интересует смысл Вашей жизни? – удивлялся Соломон. – А знаете, что, молодой человек, Вы извините, что я Вас так называю, но я огорчу Вас. Нет никакого смысла в жизни.

– Но как же так? – возмущался я. – Зачем-то мы там появились?

– Да! – уверенно отвечал Соломон. – Это правда. Зачем-то мы там появились. Вот только вопрос… Зачем?

– Соломон Израилевич, я, собственно, чего пришёл-то. Мне на бирже труда выдали бланк анкеты, где первым пунктом просят охарактеризовать свою жизнь и свою цель в ней. Я всю жизнь стремился к тому, чтобы стать богатым, но так им и не стал. Об этом я и указал в анкете.

– Ну. И чем я-то могу быть Вам полезен?

– Да, собственно, не знаю, как и сказать-то… Может, и ничем не можете. А может, и наоборот. В бюро по трудоустройству мне предложили несколько вакансий, но дело не в этом, а в том, что я не знаю, как быть. Один мой знакомый, он уже лет пять здесь, посоветовал поговорить с теми, кто уже давно здесь и кто имел там, Вы понимаете, такую же цель, как и я. Понимаете?

– Понимаю.

– Вы довольны своей жизнью? – спросил я.

– Доволен ли я своей жизнью? – удивился Соломон. – Жизнь там представлялась мне совсем не той, какой мы видим её сейчас. Спросите меня тогда и я бы сказал, что нет, что был недоволен, а спросите сегодня, то скажу, что был полностью удовлетворён. Но что Вам в том, доволен ли был я своей жизнью или нет? – спрашивал меня Соломон.

– Я понял, – пытался я более точно сформулировать свою мысль, – что здесь всех можно поделить на два типа людей. Первые – это те, кто добились того, чего хотели в жизни, а вторые – это те, кто ничего не достиг.

– И что? – не понимал меня Соломон.

– Себя я отношу ко второй категории людей.

– То есть, Вы хотите сказать, что Вы не достигли в своей жизни того, чего хотели. Так? – спросил Соломон.

– Так, – ответил я.

– И что? – спросил Соломон.

– В том-то и дело, – объяснял я, – что здесь я увидел странную вещь. Я, всего-то день здесь находящийся, заметил, что те, кто не достиг в жизни того, чего хотел, при всём этом более счастливы, чем те, кто добился в жизни всего. Для меня это странно. Я смотрю на Вас, смотрю на себя и вижу, что Вы более несчастны, чем, скажем, я.

– Вы только за этим ко мне пожаловали? За тем, чтобы убедиться в том, что я более несчастен, чем Вы?

– Именно. Именно, дорогой Вы мой Соломон Израилевич. Мой знакомый, тот, о ком я уже Вам говорил, сказал мне, когда мы обсуждали эту же тему и когда он увидел, что я не доволен своей прожитой жизнью, что те, кто доволен ею, здесь гораздо более несчастны. Я просто решил это проверить.

Соломон какое-то время молчал, потом налил себе в стакан водки и, прежде чем выпить, почему-то долго смотрел куда-то сквозь стену. Он уже был достаточно пьян и казалось, что он вот-вот уснёт. Выпив, он посмотрел на меня стеклянными глазами.

– А Ваш приятель прав, – несколько обречённо сказал Соломон. Он ещё налил себе в стакан водки и снова выпил. Я испугался, что он точно сейчас уснёт. – Вы не бойтесь, я не усну, – успокоил он меня. – Я уже выспался. Наша жизнь там, на Земле, она как игра в лотерею. Все хотят выиграть. Билет стоит недорого. Все надеются выиграть, но не выигрывают. Так и жизнь. Все получают не то, что ожидают, а потому и расстраиваются.