Текст книги "Два процента от Бога. Роман-сказка"

– Соломон Израилевич, а при чём здесь лотерея? – спросил я.

– Вы играли когда-нибудь в лотерею?

– Играл.

– А Вы откуда, собственно?

– Я из Соединённых Штатов.

– Вы из США?

– Да. А почему Вы так удивились.

– Просто… Интересно… А Вы, простите, родились там или…

– Родился.

– Но почему?

– Что значит почему? Соломон Израилевич, я Вас не понимаю.

– Это я Вас не понимаю. Почему Вы решили родиться в США, если, как Вы сами изволили сказать, Вашей целью было стать богатым человеком?

– А как же. Ведь это самая богатая страна мира. И потом, только там, в то время и можно было… По крайней мере, мне так казалось.

– Понятно. Наверное, вся Ваша проблема в том, что Вам казалось именно так. Это было Вашей первой ошибкой на пути к Вашей цели. Гораздо легче стать богатым именно в бедной стране, по причине меньшей конкуренции.

– То есть?

– Вот Вам то и есть. Вы что там, в своих Соединённых Штатах Америки, один такой были, желающий богатства, или кроме Вас были ещё, миллионов так сто? Вот я родился в СССР. Идеальные условия для обогащения. Сказка. В то время как в Вашей стране все душили друг друга на пути к богатству, моя дорога была чиста.

– Вы хотите сказать, что в СССР не было желающих стать богатыми?

– Практически? Нет. Люди там, если и были склонны к порокам, то к порокам несколько иного рода, нежели жажда богатства. Там всё больше мечтали о славе, о власти. А о богатстве – нет. Нет, конечно, желающие были. Но когда я интересовался конкретной цифрой, то, хотите – верьте, хотите – нет, дальше одного миллиона советских рублей не шло. А Вы говорите… О чём мечтал мой самый большой конкурент: квартира, ну две, дача, ну две, деньги… Они даже не знали, что с ними, с деньгами, делать. В большинстве своём прожирали и пропивали. У меня был по-настоящему всего один конкурент – это моё родное государство. Всё, что от меня требовалось, так это делать так, чтобы мой конкурент обо мне как можно меньше знал и всё. Нет, конечно, есть ещё кое-что, что надо знать, но это уже не главное. А у Вас? У Вас всё население плюс государство и есть все Ваши конкуренты. Вот я и спрашиваю: чего ради Вы родились в США?

– Вы полагаете, что место рождения так важно для достижения своей цели?

– Отнюдь. Совершенно никого значения не имеет. Хотя что-то и в этом есть. Но в любом случае, США, в моём понимании, самая несчастная страна. Это трудно объяснить. Дело здесь не в деньгах, но богатство определяется не наличием капитала, но его качеством, а там оно очень низкое.

– А что значит это Ваше низкое качество?

– Ну… как Вам объяснить? Это как удовольствие от еды. Можно есть много и очень дорогого и вкусного, а удовольствия не испытывать.

– Не понимаю.

– Их богатство не удовлетворяет их самих. Его много, его больше, чем у кого бы то ни было, но оно не удовлетворяет их. Важно не только количество наличия денег, но и качество наличия. Это то же самое, как если ты хочешь есть и ешь, то ты испытываешь удовольствие, но если в тебя впихивают еду, когда ты сыт, то ты испытываешь к еде отвращение. Качество разное. США того не понимают, что едят тогда, когда есть не хотят. Едят, можно сказать, по привычке. Уж и не лезет, а всё едят. Уж лопнут скоро, а всё едят. А когда совсем не лезет, то суют два пальца в рот. Банкротятся и начинают всё сначала. Ну Вы понимаете, что еда – эта иносказательно, так сказать, аллегория. Больное государство. Моё личное мнение: США несут какую-то всеобщую, межгосударственную повинность. Кому-то ведь надо это делать, вот они и взяли на себя эту тяжёлую миссию.

– Какую миссию?

– Постоянно и напряжённо вкалывать.

– Я что-то не совсем понимаю.

– Вы слышали про «людей-крокодилов»?

– Слышал. Мне Святозар рассказал.

– Ну вот это то же самое или почти то же самое. Только здесь не «люди-крокодилы», а «страны-крокодилы» и США – первая среди них. США ошибочно полагают себя высокоразвитой страной. Лично я отношу их к странам даже не третьего, а четвёртого мира.

– Почему?

– Очень сильно зависят от материального. Только они сами этого не понимают, я имею в виду США. Застряли на первом уровне развития, на уровне тела и ни шагу выше. Они не понимают того, что впав в зависимость от материального, они стали как наркоманы. Ими теперь очень просто управлять, покажи только им их страсть, покажи им только материальное. А навязав всем свою систему ценностей, они тем самым превратили себя в раба, который обязан эту систему и поддерживать, и оберегать. А все остальные страны пользуются этим. Ну разве плохо, когда есть общепринятая мировая система? Конечно, нет. И какая разница, чья это система, американская, чилийская или русская? Главное, чтобы результат был. Но американцам, видишь ли, охота было, чтобы её система ценностей была принята мировым сообществом. «Ну ваша, так ваша, – сказало сообщество, – только вам тогда и ответ держать». А они, США, и рады. Думают, что всех победили. Но в этом их и ошибка. И того они не понимают, что хотели хозяевами стать, а превратились в рабов, став заложниками своего желания иметь мировое господство. И это не США диктует миру свои условия, но мир принимает США в свою систему с их правами, но на своих условиях. Я Вам даже больше скажу. У меня один знакомый был, так он вообще полагал, что США не существует.

– Как это? – не понял я.

– Просто, – отвечал Соломон. – Мой знакомый, учитель географии средней школы номер восемнадцать, Степан, решил, что США не существует и стал убеждать в том своих учеников и не только их.

21

– Вы видели их? Вы видели США? – спрашивал он. – Нет. Так почему решили, что они есть?

С ним было трудно спорить. Ему говорили, что многие были там, многие даже навсегда туда уехали. На что он спрашивал, что мол Вы лично там были или, может, Ваши знакомые были там? Как правило, те, кто пытался его переубедить, действительно не были в США и это их сильно подводило, но даже и те, кто там был, ничем не убеждали учителя географии Степана.

– А с чего Вы взяли, – говорил Степан, – что Вы были в США?

– А где же ещё? – удивлялись бывшие в США.

– Вот именно! – говорил Степан. – В том-то и вопрос, где? Ну посадили Вас в самолёт, а дальше что?

– Как, что? – удивлялись люди. – А дальше мы приземлялись в США?

– А с чего Вы взяли, – спрашивал Степан, – что Вы приземлялись в США?

– А где, по-Вашему, мы могли приземляться, – интересовались, в свою очередь, уже у Степана бывшие, как им казалось, в США.

– Да где угодно, – говорил Степан, – да хоть бы и в Польше.

– Почему же в Польше? – поражались люди.

– А почему нет? – говорил Степан, да так убедительно, что у тех, с кем он говорил, действительно возникало сомнение в том, что они были в США, а не в Польше. Но Польша, по-видимому, их как-то унижала и они продолжали попытки отстоять США.

– Мы, – уже кричали Степану люди, – ни в какой Польше никогда не были.

– Тогда откуда Вы знаете, что Вы были не в Польше? – искренно удивлялся Степан. – Я, – продолжал он, – не удивлюсь, если узнаю, что и в США Вы никогда не были до того, как Вас, как Вам сказали, туда привезли.

– Да, – говорили бывшие в США, – мы действительно до этого в США не были, но это ничего не доказывает.

– Вот именно, – прерывал их Степан, – абсолютно ничего, как и то, что Вы там были. Ведь если Вы там не были, то откуда Вам знать, что Вас именно туда привезли, а не в Польшу. Вам сказали, что Вас везут в США, всё правильно, Вам даже билет продали, разрешили положенное количество багажа с собой взять и долларов, но суть в том, что никаких США нет, всё это сказка, а Вы в неё поверили. Ну подумайте сами, ну откуда им взяться, этим самым США? Вы же наверняка только в кино их и видели, да по радио про них слышали. Есть, мол, такая страна, где развита демократия, и так далее. Ну? Разве не так?

Люди слушали Степана и думали, что, скорее всего, он сошёл с ума. С тем и уходили. И всё бы ничего, но тень сомнения в них оставалась. И тень эта начинала делать своё тёмное дело. Усомнившиеся как-то косо посматривали в первую очередь на валюту США.

– А вдруг и правда? – думали усомнившиеся. – А что если и в самом деле нет их? И что тогда?

И вот эти усомнившиеся уже не берегут годами копившиеся денежные знаки США. Они меняют их на другие или покупают недвижимое и движимое имущество.

Хотя, конечно, честно сказать, таких не много. Но вернёмся к Степану.

Степан с того момента, как прозрел, стал гордым. Раньше всё понурый был, ходил, сутулился, в глаза не смотрел, потел при виде начальства, а теперь другим стал. Директор школы, той где Степан учил детей, смотрит на Степана и в толк не возьмёт, что стало с человеком. А Степан – молодец, даром, что простой учитель, но цену себе узнал иную, понял, что знает нечто такое, что другим неведомо, а это, как Вы сами знаете, возвышает в глазах своих любого, что уж тут про Степана.

Стал Степан о жизни думать. Раньше не думал, но теперь задумался.

– Вот жизнь, – думает Степан, – живёшь, живёшь, а всё оказывается не так. Оказывается, США-то нет. А может, и не только их, может, и многого чего другого нет.

То, что Степан изменился, заметили не сразу и не все. Жена его так до сих пор ничего не подозревает. А вот кое-кто из учителей, коллег Степана, догадывались. Но всё началось, конечно, с учеников.

Степан вёл урок. Он вызвал к доске какую-то ученицу и попросил её рассказать что-нибудь, всё равно что, что самой, в общем, нравится и что сама, как она думает, знает. Та, конечно, удивилась. Спросила Степана, мол, что конкретно тот хочет от неё услышать. На что Степан строго заметил ей, чтобы она не умничала, а отвечала, а то он ей поставит двойку. Та решила не умничать и решила рассказать про США. По мере того как она говорила, лицо Степана меняло своё выражение. Оно становилось всё более напряжённым и в конце концов не выдержало скопившегося напряжения и сказало:

– Милая моя, Вы думаете, что говорите?

– Я Вас не понимаю, – удивлённо пробормотала ученица.

– А чего здесь непонятного. Я спросил Вас – думаете ли Вы о том, что говорите?

– Конечно.

– Тогда с чего Вы взяли… Вернее… Вы были в США?

– Нет.

– Тогда откуда Вы всё это знаете?

– В учебнике написано.

– А Вы всегда верите учебникам, вернее тому, что там написано?

На этот вопрос ученица не знала, что ответить, и Степан разрешил ей сесть. После чего он встал и, прохаживаясь взад и вперёд перед доской, рассказал детям о том, что нельзя верить тому, что написано в учебниках, что верить можно только тому, что знаешь сам, тому, что видел сам и тому подобному.

Речь Степана производила впечатление и заинтересовала даже задние ряды, которые не то что не интересовались ничем, а и никогда и не верили никаким учебникам.

– Дети, – говорил Степан, – нет никаких США. Всё это вымысел, сказки. Ну сами подумайте. Разве может такое быть. Конечно нет. Такое даже дня бы не просуществовало, если бы даже и появилось.

Это был первый день, когда Степан высказал свою точку зрения. Самое интересное, что в классе мало кто понял Степана. Вернее, поняли, что человек говорил что-то умное-умное, но что именно, так и осталось невыясненным.

Директор школы вызвал к себе Степана месяца через два после того первого урока откровения. Директор тоскливо смотрел на Степана и тоскливо задавал вопросы. Степан отвечал директору в его тоне.

– Степан, Вы талантливый педагог, Вы это что, серьёзно? – спрашивал директор.

– На полном серьёзе, господин директор, – отвечал Степан.

– И что, действительно верите, что США нет? – продолжал удивляться директор.

– Верю, не то слово. Я знаю наверняка. И даже больше скажу, я пишу на эту тему диссертацию, – удивлял директора Степан.

– На какую, простите, тему Вы пишете диссертацию? – испугался директор.

– США – как плод воображения и фантазии человечества и как средство манипулирования сознанием, – успокаивал Степан директора.

После директор уже ни о чём не спрашивал Степана и отпустил его. Какое-то время тревожные мысли директора возвращали его к учителю географии, но со временем более важные проблемы полностью вытеснили Степана из директорского сознания.

Через полгода в известном издательстве: «Артефактус», специализировавшемся на издании псевдонаучной литературы, вышла книга под названием «США – миф или реальность». Автором книги был Степан. В книгу вошла его диссертация целиком, с комментариями. Как позже выяснилось, комментарии писал студент богословского факультета Боголюбинского негосударственного высшего учебного заведения. Студенты этого ВУЗа подрабатывали в том издательстве тем, что сочиняли вступительные статьи и комментарии к разного рода сомнительным литературным произведениям на псевдонаучные темы, которые в дальнейшем продавались только в специальных магазинах, имеющих на то право, подтверждённое специально полученным разрешением от главы города. И хотя талантливые ребята из БНВУЗа сочиняли к этим произведениям вступительные статьи и комментарии, кроме этого они вообще могли сочинять, что угодно и сколько угодно.

Студент тот познакомился со Степаном в БНВУЗе. Степан подрабатывал там тем, что читал раз в неделю лекции по религиям Африки. Лекции его популярностью не пользовались. Если в аудитории набиралось человека два, три, то это уже было хорошо. Тот студент был в их числе. Там-то и сошлись они со Степаном. Степан рассказал студенту свою идею по поводу США, а студент порекомендовал Степану сочинить на эту тему книгу и издать её с его комментариями и вступительной статьёй. Всё так и вышло.

Тиражом в пять тысяч экземпляров книга быстро была распродана и даже стали поступать заявки на повторное издание. В итоге книга выдержала уже пять переизданий в мягкой обложке и готовилось шестое – в твёрдой.

После выхода книги в свет отношение окружающих к Степану изменилось. Те, кто ещё вчера полагали Степана идиотом, ныне чуть ли не боготворили его. Директор поместил книгу Степана на самом видном месте своего кабинета, между портретами президента Сербии и Черногории и канцлера Германии.

Но были и противники у Степана. Самые ярые нападки велись со стороны одного профессора. Профессор этот заведовал кафедрой южных штатов США в институте Северной Америки и заявления Степана воспринимал как личные оскорбления. Но выпады Степана в виде: – «А Вы там были?» – профессор парировать не мог, потому как действительно в США никогда не был по той причине, что ему был запрещён въезд в ту страну самими США.

Степана даже на телевидение пригласили на утреннюю передачу. Ведущий, кстати, тоже в США не бывавший, спрашивал у Степана о том, как это он додумался до того, что США нет. На что Степан отвечал, что это было не просто, что было много проблем, много трудностей, которые приходилось преодолевать, но сегодня уже с уверенностью можно говорить о том, что все основные открытия в этом направлении уже сделаны и что осталось лишь подработать кое-какой мелкий материал.

В конце концов решено было послать Степана в США. Сейчас уже и не вспомнишь, кому первому пришла эта идея в голову, но это и неважно.

В консульство США за визой Степан приехал с чувством таким, как будто его пригласили в парк развлечений, где можно покататься на горках и сходить в комнату смеха. На вопрос: «С какой целью он решил поехать в США?» – Степан что-то отвечал, но ничего вразумительного, при этом всё больше смеялся и подмигивал задававшему ему вопросы. Ему дали визу на полгода. Степан купил билет на самолёт и полетел в США.

Самолёт плавно набирал высоту. Степана разбирал смех. Сдержаться было невозможно и он хохотал вовсю, чем изрядно досаждал пассажирам и порождал недоумение обслуживающего персонала. Но тот факт, что все вокруг были как нельзя более серьёзны, вызывал ещё большее веселье у Степана. В конце концов Степан утомился и уснул, а проснулся уже тогда, когда самолёт совершил посадку.

– Что, уже прилетели? – поинтересовался Степан.

– Прилетели, – отвечали ему. – Прилетели, прилетели.

После чего Степан опять начинал смеяться, правда уже не так смело.

Степана возили по городам, показывали высокие здания, большие улицы, красивые магазины. Его селили в хороших гостиницах, в хороших номерах. Его даже бесплатно кормили гороховым супом с перловкой, сдобренным сметаной, и каждый раз давали большой кусок ржаного хлеба с маслом сливочным. Задача была одна – убедить талантливого русского писателя-фантаста, при этом очень популярного у себя на родине, в том, что США всё же есть и не просто есть, а о-го-го как есть и о-го-го, что из себя представляют.

Программа была расписана на все полгода. Показали Степану все штаты, крупнейшие города и мелкие городишки, заводы и фабрики, фермы, университеты и колледжи, столовые и кафе, рестораны, познакомили с президентом, даже в тюрьму свозили. Особое впечатление они рассчитывали произвести на Степана своими свинарниками, коровниками и курятниками. На этот случай был даже задействован губернатор одного южного штата, где располагался самый большой свинарник.

Свинарник действительно был огромным: пятьдесят километров в длину и десять – в ширину. В нём жили пятьсот миллионов свиней. Более кошмарного зрелища Степан в жизни не видел. Какая там стояла вонь, если бы Вы только знали! Степан проклял всё. Его водили по свинарнику часов десять. В конце концов его вырвало и он потерял сознание. После чего было принято решение коровник и курятник Степану не показывать.

На всё остальное Степан глядел с огромным интересом. Он больше уже не смеялся, а всё что-то записывал в толстый блокнот. Перед отлётом на родину, спустя почти полгода, Степан спросил провожающих его:

– И давно Вы здесь?

– Всю жизнь, – отвечали ему, – с самого, почитай, рождения.

– Ну да, ну да, – только и говорил им Степан в ответ. – А что и язык свой с рождения знаете?

– А как же. С самого, что ни на есть, рождения.

– Ну да, ну да, – давал подтверждение услышанному Степан. – И нравится вам здесь? – спрашивал Степан.

– Очень, очень нравиться, – отвечали ему и даже предлагали остаться. Но Степан остаться не пожелал.

Обратно Степан летел уже молча. Он больше не смеялся.

В кабинете директора, где были и другие учителя, Степан говорил о том, что всё очень и очень серьёзно. Что придумана целая система, включающая не только своё образование, но и даже свой язык, свои тюрьмы, заводы и фабрики, государственное устройство, большие свинарники, огромные коровники и небывалые курятники. Степана слушали молча. Кое-кто даже делал письменные заметки.

– Но зачем, как по-Вашему, всё это? – спрашивали Степана.

– Я думаю, – отвечал им Степан, – всё дело в экономической нестабильности. Вот возьмите, например, их деньги. Почему, спрашивается, их деньги более привлекательны, чем наши? Вот Вы, например, – и Степан обращался к одному из учителей, – Вы в какой валюте держите свои сбережения?

– Естественно в их, – отвечал этот, кто-нибудь, Степану.

– Вот именно. А почему не в нашей? – донимал Степан своих коллег.

– Она не стабильна, – оправдывались коллеги.

– А почему? – выпытывал Степан.

– Не знаем, – честно признавались педагоги.

– Странно, – удивлялся Степан. – Всё это очень и очень странно.

Прошло лет десять и Степан умер. На его похороны пришло много знакомых и посторонних. Говорили только хорошее, мол, умер не просто учитель, а талантливый человек, который будучи по образованию учителем географии сумел, однако, внести вклад и в современную философию. Говорили много о проблеме бытия и небытия, что-то о нео-фрейдизме и даже сам губернатор одного американского южного штата, того самого, где располагался самый огромный в мире свинарник, почтил память Степана своим присутствием на его похоронах.

Приятно отметить тот факт, что на поминках Степана ели мало жареного мяса и копчёной рыбы, и почти никто не пил водку, а всё больше налегали на пиво.

Соломон закончил свой рассказ про спятившего с ума Степана, налил себе полстакана водки и залпом её выпил. После долго сидел и о чём-то думал, забыв, по-видимому, обо мне.

22

Я устал ждать, пока Соломон соизволит очнуться от своих мыслей и решил напомнить ему о себе.

– Соломон Израилевич, – тихо заговорил я, – Вы извините, но я ничего не понял из того, что Вы сказали. Давайте вернёмся с того, чего начали. Бог с ними, с Соединёнными Штатами, и их огромными свинарниками. Вы что-то сказали о том, что жизнь – это как лотерея.

– Да. Правильно. Не будем отвлекаться. Вот Вы играли в лотерею?

– Да.

– Вы покупали билет, надеялись выиграть, а что получали?

– Иногда выигрывал. Но больше проигрывал.

– Вот и жизнь такова. Иногда выигрываешь, но больше проигрываешь, а в результате никогда не остаёшься доволен. Вы кто по вере?

– Сейчас я верю в Ивана Иваныча, наверное.

– Тогда Вы поймёте, хотя я и верю не в Ивана Иваныча, а в Павла Анатольевича, но суть здесь одна. Всю свою жизнь я жил так, как меня тому учил Павел Анатольевич. Я не пил, не курил, не ел того, чего не разрешал есть Павел Анатольевич, в общем, вёл себя так, как требовалось. И всё у меня шло хорошо: деньги, жена, дом, дети, внуки. Всё. И думал я, вот помру и отдохну наконец. Получу за мучения свои целиком и полностью.

– Да разве Вы мучились?

– А то нет. Ведь я вынужден был во всём себе отказывать, во всём, что можно назвать радостью жизни.

– Вы имеете в виду – еда, питьё, женщины, однополый секс и секс в интернете, азартные игры?

– Да многое что. Не только, но и это. Не перебивайте. И всё ради того, чтобы добиться своей цели.

– Но Вы же добились её?

– Добился. А зачем? И что мне это дало? Я добился всего, о чём только может мечтать человек. И… Вдруг… Хотя, конечно, не вдруг… Но всё равно… Умер… Умер я, значит, и сижу, думаю. Вот сейчас спуститься ко мне Павел Анатольевич и… Но Павел Анатольевич не спешит, а мне предлагают заполнить анкету и написать о цели своей жизни, как и Вам. Я их спрашиваю, а дальше-то что? И где Павел Анатольевич? А они смотрят на меня, как бараны, не понимая, о чём я их спрашиваю… Порекомендовали, не поверите, на завод идти. Есть у них тут завод один, по ремонту часов, так вот мне туда предложили. Сказали, что впереди у меня вечность и что всё, чего я не достиг или не добился там, всего можно добиться здесь. Это они так меня утешили. Я им говорю, что я всего, всего, чего только можно, уже добился, давайте, говорю, дальше. А они только смотрят и не понимают.

– А с Павлом Анатольевичем-то встретились? – спросил я.

– С Анатольевичем-то? – усмехнулся Соломон. – А как же. Конечно встретился.

– Неужели?

– Точно. Настоял на личной аудиенции. Хорошо так принял. Поговорили. Предлагал отобедать, да я отказался. Так посмотрел Он на меня… долго…, что мне тошно стало. А взгляд у Него ну такой… знаешь… ласковый, просто зло берёт, что я встал и ушёл.

– Ну, а чего? Он хоть сказал чего-нибудь?

– Кто?

– Ну Бог Ваш.

– Сказал, конечно. Всё, мол, в порядке, так и должно, мол, быть. Мол, на то вы и люди, а нам, говорит, и радостно, на вас глядя.

– Да это ерунда какая-то, – удивился я. – бред какой-то.

– Вот именно. Я ему говорю, почему здесь столько религий разных и богов?

– А Он?

– А чего Он. Тебе-то, говорит, что? Я-то, говорит, всё равно один для тебя.

– И всё?

– И всё. Я после стал по всем церквям, какие здесь есть, шляться. Всех изучил. Смешно так стало, а главное, что ещё более непонятно. Вы ещё не были в церквях-то?

– Ещё нет.

– Сходите обязательно. Вот уж где потеха. Вы говорите, что в Ивана Иваныча верите?

– В Ивана… – ответил я.

– Ну там и посмешнее есть, – сказал он.

23

Я решил более Соломона Израилевича не задерживать. Мы попрощались, выпили по последней и я ушёл. Голова кружилась. Хотелось есть и спать. Я пошёл в «Золотой сад». Взял тарелку щей из квашеной капусты, бутылку пива и стакан молока. Как оказался дома, помню плохо, но сразу упал на кровать и уснул.

Проснулся поздно. Было уже часа четыре дня. С большим трудом заставил себя выйти на улицу. На улице было жарко и низкое солнце противно слепило глаза. Я стал смотреть на людей и думать о том, что все они, по-моему, счастливы. Но вот вопрос: в чём счастье их?

Сильно болел желудок и хотелось есть. Я пошёл к Олегу домой.

– Ну, как, – спросил Олег. – Виделся с Соломоном?

– Виделся, – зло ответил я. – У тебя есть, чего пожрать?

– Колбасу будешь?

Я взял кусок колбасы и стал её жевать.

– Больной человек, твой Соломон, – сказал я. – Сам не знает, чего хочет. Чушь всякую городит.

– А ты сам-то знаешь, чего хочешь? – спросил Олег.

– Он что, действительно со своим богом виделся? – спросил его я, думая я о своём боге.

– Было дело. Да здесь любой, при желании, конечно, может повидаться со своим богом. Даже неверующий.

– Как это? – спросил я.

– Очень просто. Я на днях познакомился с одним таким. Занятную он мне историю про себя рассказал. В «Золотом саду» это было. Свободных мест не было и мы случайно оказались с ним за одним столом. Он рассказал, как его допрашивали на пункте распределения. Занятная, скажу тебе, беседа. Стоит послушать.

Я решил не слушать Олега, а самому пойти на пункт распределения.

Народу там было – тьма. Вонь, духота, все грязные, а главное, что сесть некуда и стоя приходится ожидать, когда тебя примет главный распределяющий. Я простоял в очереди часов десять.

Передо мной стоял странный тип. Странность его заключалась не только во внешности, а и в том, что он держал в руках большую авоську, в которой лежали килограммовые пакеты с гречневой кашей, пакетов двадцать и восемь пачек сливочного масла. Он всё время грыз ногти и сморкался. Когда подошла его очередь, он нервно зашёл в кабинет и забыл закрыть за собой дверь.

– Я сдох утром под большим голубым забором, – сообщил он главному распределяющему сразу как попал на пункт. – Мне и тридцати ещё не было. Труп мой долго валялся на пыльном асфальте. Мимо проходили люди и никто не обращал на меня внимания.

– Ну и что? – спросил его чиновник.

– А то, что мне положено особое отношение.

– Ой, только вот не надо про особое отношение. Договорились? К Вам здесь и так… более чем… хорошо относятся.

– Ко мне здесь относятся хуже некуда.

– С чего Вы это взяли? Нормально к Вам относятся. Не лучше и не хуже, чем к другим.

– Вот именно, что как к другим! Другие, может, от жизни всё получили.

– При чём здесь это? При чём здесь «от жизни»? И что значит «всё получили»?

– А при том. Другие, небось, не подыхали под забором рано утром. И их тела не валялись на пыльном асфальте, под палящими лучами июльского солнца. Или скажете, что подыхали? Или, может, скажете, что валялись?

– Допустим, что не подыхали и не валялись. Ну и что из того?

– А то из того.

– Что?

– Я требую, чтобы мне были предоставлены условия, соответствующие моему нынешнему состоянию.

– Хорошо. Я поговорю. Вам предоставят. Изложите, пожалуйста, письменно свои требования и мы решим.

– Требования мои просты, Вы это знаете.

– Вот и напишите.

– И напишу.

– И напишите.

– Так. Всё. Мне надоело терпеть Ваше хамство. Я требую встречи с богом.

– Перестаньте паясничать. Нет у Вас никакого бога.

– Как это? Что это? Почему это нет бога?

– Так и нет. По крайней мере у Вас. О какой встрече Вы говорите, если Вы ни в какого бога не верите?

– Это не имеет никакого значения. Я требую.

– Как мы Вам сможем устроить встречу с тем, кого нет?

– То есть, как нет?

– Вот так и нет.

– Нет уж, постойте. Но я точно знаю, что другим такая встреча была устроена.

– Опять Вы про других. Как Вы не поймёте, что другие встречались с тем, в кого верят.

– Слушайте. Вы меня за дурака принимаете? – злился посетитель, не выпуская из рук авоську с кашей и сливочным маслом.

– Нет, мы Вас принимаем за нормального.

– Я не о вере своей Вам говорю, а прошу мне устроить встречу с богом.

– С каким богом Вы хотите, чтобы мы Вам встречу устроили?

– Да с любым, мать вашу… С каким все встречаются. Вон тот, он с каким богом встречался? – орал сдохший утром под голубым забором.

– Он встречался со своим богом, – сдержано отвечал ему главный распределяющий.

– Вот и я хочу с ним встретиться.

– Вы хотите встретиться с его богом?

– Наконец-то до Вас дошло. Поздравляю.

– Но зачем Вам-то это?

– А это уж не Вашего ума дело.

– Хорошо-хорошо, только не волнуйтесь. Мы устроим Вам эту встречу, если уж Вы так настаиваете.

– Да уж, окажите любезность.

Проходит минут пять и в комнату вошёл высокий рыцарь. По виду он был из какого-то глубокого средневековья: весь в доспехах и лица не видно.

– Это ты меня спрашивал?

– Я. А чего это Вы меня на «ты»?

– Говори, короче, чего тебе надо и я пойду.

– Странно… Этот тон… Вы, собственно, кто?

– Я кто? Я бог.

– А если Вы бог, то потрудитесь вести себя подобающим образом.

– Что? Это ты мне? – удивился рыцарь

– Вам. И следите за интонацией. И в конце концов прекратите мне постоянно тыкать.

Чужой бог коротким ударом справа сильно двинул его в живот, а затем левой рукой двинул ему в челюсть и человек с авоськой упал.

Как позже мне сообщили: он упал на пыльный асфальт, нагретый жаркими лучами июльского солнца, возле высокого голубого забора.

24

Я передумал заходить к главному распределяющему и вернулся к Олегу.

– А ты? – спросил я его прямо с порога…

– Что я?

– Ты, говорил со своим богом?

– Встретились раз. Я ведь тоже, как Соломон… В общем, посидели, поглядели друг на друга.

– А что говорили?

– Ничего.

– Как так? Виделись и не говорили?

– Так… «Здравствуйте. Как дела? Хорошая погода. До свидания.»

– И всё?

– А что ты ещё бы хотел?

– Ну не знаю…

– Гарри, дорогой мой, пойми ты наконец. Ну о чём моему богу со мной говорить? Сам подумай. А мне о чём? Это то же, как если тебе устроить свидание с двухлетним ребёнком, а ещё лучше с обезьяной. Они ещё там спорят, от обезьяны мы или нет. Чего спорить-то, когда при своих богах мы как есть обезьяны. Ну о чём ты будешь с ребёнком этим или обезьянкой говорить? А ребёнок этот тебе что скажет кроме того, что будет что-то там бля-бля-кать и ме-ме-кать. В лучшем случае, не описается, а в худшем, расплачется. О чём богам говорить со мной или с тобой, или с Соломоном. Ну придёт, конечно, послушает твои звуки и всё. Ну улыбнётся. А так им, собственно, долго рассиживать-то некогда, дел и без того навалом.

– Ну с кем-то они общаются серьёзно? Не могут же они все вот так вот?

– С кем-то, конечно, общаются и серьёзно, Гарри. С ближайшими сподвижниками, например, с теми, кто продвигал их учение на Земле, да с теми из нас, кому есть, что сказать. Так что если и ты собираешься, то не советую. Попусту время потратишь. На вопросы твои он не ответит, это не в их правилах, а что касается жалоб, то этим канцелярии занимаются.

– Постой, но так нельзя.

– Чего нельзя?

– Мне надо видеть его, я желаю, я хочу спросить.

– Ну коли желаешь, то валяй. Пиши заявление. Только прежде я советую тебе всё же пообщаться с теми, кого я тебе рекомендовал. Один Соломон – это ещё не всё. Здесь и интересней есть.