Текст книги "Два процента от Бога. Роман-сказка"

Вика воплощалась только один раз и, по-видимому, этого раза ей вполне хватило. Ещё раз оказаться на Земле она ни за что бы не согласилась и делала для этого всё, всё, что было в её силах. На самом деле, больших усилий от неё и не требовалось. Красивые женщины в большой цене в любом секторе, а уж тем более в секторе 19—21, то есть в нашем. Тем более, что у нас разрешены разводы.

Вы представляете, что это значит? Я имею в виду Вику. Я уверен, что Вы меня понимаете и всё очень хорошо себе представляете.! Более того, Виктория мечтала о мире грёз и сбывшихся желаний. Она ждала только подходящего случая, чтобы туда уйти.

Если Вы женщина и в мечтах своих – красивы внешне, то считайте, что Ваше будущее в нашем секторе обеспечено, независимо от прочего Вашего внутреннего душевного и духовного содержания. Так что не беспокойтесь. Мы ждем Вас.

Но вернёмся к Тетерникову, а вернее к тому, что произошло в этот день с ним, с его институтом, с его положением в институте и с его женой, а вернее будет сказать – бывшей женой.

38

Трое (двое мужчин и одна женщина) вошли в институт Экономики и Финансов и смело направились по коридорам и этажам прямо в кабинет ректора.

– Ненавижу учиться, – зло говорила Лариса своим спутникам. – Сколько себя помню, во всех воплощениях меня только и заставляли, что учись, учись, учись. Ненавижу.

– Ну и напрасно, – не соглашался с Ларисой Олег. – Учиться очень даже интересно.

– Чего там интересного? – поинтересовался Гарри. – Вот сколько помню себя, а я всегда учился. Да не просто учился, а получал исключительно лучшее образование. Ну? И что толку?

– Учиться надо не для толка, – заметил Олег. – Учиться должно быть просто интересно.

– Ненавижу. Ненавижу школы, ПТУ, техникумы, колледжи, институты, лицеи, университеты, всё ненавижу, а особенно колледжи, – не могла успокоиться Лариса.

– А колледжи-то тебе чем помешали? – спросил Олег.

– Название противное. Напоминает название презерватива, – ответила Лариса.

– Какого презерватива? – удивился Гарри. – Что-то я не помню презервативов с названием колледж.

– А я и не сказала, что есть презервативы с таким названием, – ответила Лариса, – я сказала, что это напоминает название презерватива.

– Я согласен с Ларисой, – сказал Гарри. – И ты, Олег, напрасно считаешь, что учиться интересно. Это читать интересно, слушать рассказы интересно, в кино ходить интересно, музыку слушать интересно, пить интересно, курить тоже интересно, но учиться неинтересно.

– Гарри прав. А ты, Олег, всегда был дебилом, потому тебе и интересно то, что нормальным людям неинтересно.

– Это ты что ли нормальная? – возмутился Олег. – То-то я смотрю…

– Ну? И чего ты смотришь? – серьёзно спросила Лариса.

– Да то. Ответил Олег.

– Ладно вам. А в самом деле, Олег, чего ты в учебе нашёл? – спросил Гарри.

– Человек должен учиться! – серьёзно настаивал на своём Олег. – Человек должен знать, что да как. Все беды начинаются с незнания.

– Как же, – язвительно заметила Лариса. – Расскажи это кому-нибудь в другом секторе, только не здесь.

– Лариса права, – сказал Гарри. – Может, в другое время, в другом месте и так. Но сейчас и здесь – нет. Я сколько себя помню, всё учился. Ты только вдумайся в это. И ничего из того, что знал, ничего не помню.

– Это потому, – сказал Олег, – что ты знания свои не применял.

– Глупость сказал, – не согласился с ним Гарри. – Как можно знания применить?

– Очень просто.

– Нет, мил друг, и очень даже непросто, – сказал Гарри, – я вот тебе пример приведу. Это случилось давно. И вот в одном промежутке между секторами я попал в Грецию. Я всю жизнь, ну ту, проучился. Знал бы ты, какие у меня были учителя, а какие друзья. По-моему, я тогда был философом или психологом, точно не помню, но помню, что что-то я там сочинил такое умное-умное, что до сих пор в школах и институтах проходят. А тут вдруг, на тебе. Вспоминаю, что в последнем промежутке, на экзамене по философии меня спросили именно то, что я же сам и придумал когда-то, но только две тысячи лет назад. Самое смешное, что я до этого готовился, читал и вот всё забыл. Хоть убей меня, а я и сейчас не пойму, что я имел в виду, когда говорил это тогда. А ты говоришь…

– Где все те философы, которые напридумали чего-то там когда-то? – сказала Лариса. – Что с ними теперь? Были и нет. Сидят где-нибудь в управлении или в самой Верховной Канцелярии и думают, как бы им снова не загреметь на Землю-матушку.

– Ты чего, Лариса, сдурела, – испуганно сказал Олег, – думай, что говоришь.

– Ой, – испугалась Лариса и посмотрела испуганно на Гарри, – Гарри, извини. Я не тебя имела в виду.

– Да какая разница, – сказал Гарри. – Всё ты правильно сказала. И я сидел в Верховной Канцелярии, и я мечтал…

– Врёшь, – не поверил Олег, – когда это ты сидел в Верховной Канцелярии?

– Давно. Тебя тогда ещё на свете не было.

– Ты мне не рассказывал.

– А я сам это только сейчас вспомнил. Ладно, хватит болтать, пришли.

39

Они подошли к кабинету Тетерникова. Вошли без стука. Дверь открыли как обычно сильным ударом ноги. Секретарше Тетерникова сказали, что прибыла комиссия из Верхней Канцелярии. Секретарша, очень красивая женщина, не поверила и попросила удостоверяющие документы. Гарри поставил на стол секретарши большой мешок.

– Что это? – спросила секретарша.

– Удостоверяющие документы, – ответил Гарри.

Секретарша взяла мешок и вышла, сказав, что всё надо проверить.

– Проверяй, – крикнул ей вслед Гарри, – только быстро. Нам некогда. Будешь долго копаться, то вместе со своим шефом отправишься…

– Это куда это? – удивлённо и несколько восторженно поинтересовалась секретарша.

– На Землю, куда же ещё, – пояснила Лариса, нагло усаживаясь в высокое и мягкое зелёное кресло.

– Почему? – испуганно спросила секретарша.

– Не почему, – сказал Олег. – Шевели живей ногами и всё будет в порядке.

Секретарша зашла в кабинет шефа.

– Господин ректор, – сказала секретарша, входя в кабинет, – к Вам комиссия.

– Какая, комиссия?

– Из Верховной Канцелярии.

– Что за чушь? Документы при них есть?

– Вот, – секретарша показала огромный мешок.

– Дай их сюда, – потребовал Тетерников.

Тетерников вывалил на стол содержимое мешка. На его столе оказалось огромное количество мятых листов бумаги. Тетерников внимательно рассматривал каждый лист, разглаживая его, и на его лбу появлялись капли холодного пота. Из всей этой макулатуры следовало, что в его приемной находились три уполномоченных самим Иваном Иванычем на комплексную проверку финансово-экономического института согласно графику. Слова «согласно графику» навели на Тетерникова особую тоску.

– Может, фальшивые? – поинтересовалась секретарша.

– А это мы сейчас проверим, – нервно ответил Тетерников и сунул всю эту груду бумаг в электронный распознаватель лжи.

Распознаватель лжи озабоченно звякнул и выдал резолюцию на двенадцати листах, из которых следовало, что документы – подлинные, фото прилагается, во всём оказывать содействие, все инструкции – у проверяющих, а любое решение комиссии есть окончательное и обжалованию не подлежащее, обязательное к исполнению моментально и прочее, прочее, прочее.

Тетерников обречённо свалился в кресло.

– Вам плохо, господин ректор? – спросила секретарша, расстёгивая верхние пуговицы на своей блузке. – Вам помочь?

– Мне? Помочь? Чем это ты помочь мне хочешь, а? Уж не ты ли это привела их сюда?

– Я? Да как Вы могли подумать? Я и на Земле ничего подобного не делала, – сказала и заплакала секретарша.

– Нет, это не ты, – нервно сказал Тетерников, – это, наверное, мой заместитель. Он, зверь, давно под меня копает. Гадина. Ладно. Разберусь с комиссией, я ему устрою. Завтра же отправлю его на Землю вне очереди. Будет знать, как рыть под меня.

Секретарша вышла из кабинета Тетерникова и удивлённо застыла на мести. То, что она увидела, сильно потрясло её и на какое-то время даже лишило дара речи.

На диване сидели трое, но уже в форме высших управленцев Верховной Канцелярии Ивана Иваныча, со всеми прилагающимися к их положению: нашивками, погонами, значками, медалями и орденами, аксельбантами, ножами, кортиками и прочим положенным по статусу табельным оружием, в фуражках с кокардами, на которых был изображен Первый ближайший правый сподвижник Бога планеты Земля – Аркадий, как глава Верховной Канцелярии самого Ивана Иваныча. Один из троих была женщина, а потому заместо брюк на ней была очень короткая юбка.

– Помоги девушке, – приказал Гарри Ларисе.

Лариса подошла к секретарше и помогла ей сесть. Налила ей из графина в стакан воды и выплеснула ей в лицо. Той вроде полегчало.

– Ну? Как? – спросил Олег. – Проверила наши документы?

– Да, – ответила секретарша, нежно глядя на Олега. – Господин Тетерников вас сейчас примет.

– Ну-ну, – многозначительно произнёс Гарри. – Мы подождём.

Дверь кабинета отворилась и, с широко раскрытыми глазами и умеренной улыбкой, из неё вышел Тетерников. Он так же, как и его секретарша, несколько опешил, не ожидая увидеть кого-либо в форме, но виду не подал, а напротив, естественным голосом пригласил господ проверяющих в его кабинет.

– Прошу, прошу, – ласково говорил Тетерников. – Очень рад, очень рад. Давно жду, давно.

Проверяющие встали молча и решительно зашли в кабинет.

– Присаживайтесь, – радушно предложил Тетерников, – и начнём работать. Дел впереди много, а потому не следует медлить.

– А ты не так прост, как я ожидал, – сказал Гарри.

– Может, кофе? – предложил ректор, не обращая на слова Гарри. – Сигареты?

– Сигареты? Это хорошо бы, – сказал Олег. – Но сперва давайте займёмся делом.

– Делом, так делом, – ничуть не обиделся Тетерников.

Он нажал кнопку селектора и передал сообщение секретарше, чтобы к нему пригласили главного бухгалтера.

Минут через пять в кабинет вошла главный бухгалтер.

– А вот и она, – обрадовался ректор. – Наш главный бухгалтер. А к нам комиссия пожаловала из Верховной Канцелярии. Да. Такие вот дела. С комплексной проверкой.

– Очень рада, – только и смогла произнести главный бухгалтер.

– Вы вот что, голубушка, – обратилась к ней Лариса. – Мы Вас особо не задержим. В принципе, нам всё известно.

После этих слов главный бухгалтер побледнела.

– А потому, – продолжала Лариса, – пишите объяснительную. Форма объяснительной №2.

– Полное признание с доносом на вышестоящих? – уточнила главный бухгалтер.

– Оно самое, – ответила Лариса. – Особо увлекаться не стоит. Страничек в пятьдесят постарайтесь уложиться. Договорились?

– Да, – тихо, но твёрдо произнесла главный бухгалтер.

– Замечательно, – обрадовался Олег. – Вот Вам гербовая бумага и можете начинать.

С этими словами Олег передал ей пачку листов. Бумага действительно была гербовая и содержала в себе всё положенное, включая надпись внизу мелким шрифтом: всё, что пишется на данной бумаге, обязано быть правдой, только правдой, ничем, кроме правды. В случае если изложенное на этой бумаге окажется ложью хоть в какой-то степени, то совравший, а также его родные и близкие до седьмого колена подлежат моментальной внеочередной отправке на ЗЕМЛЮ-МАТУШКУ.

– Вы пишите, а мы пока погуляем по институту, – сказал Гарри. – А господин ректор с нами. Не возражаете, господин ректор?

– Помилуйте, с чего вдруг мне возражать. Я с удовольствием, – нервно ответил Тетерников.

Все встали. Олег, в черном кителе, с погонами контр-премьер-флигель-маршала ревизора. На его груди сияли пять орденов второго ближайшего левого сподвижника Ивана Иваныча Игната. Орден Игната вручался за раскрытие экономического преступления, грозившего своими последствиями целому сектору. Судя по тому, что у Олега их было пять, ясно, что он пять раз раскрывал самые сложные и опасные экономические преступления в секторе. На левом боку, прикреплённый к ремню бриллиантовой цепью, висел золотой кортик, как символ принадлежности к высшему управлению Верховного аппарата. Член управления Высшего аппарата обладал полным иммунитетом и неприкосновенностью, имел право лично подавать прошение Ивану Иванычу и встречаться с ним в любое время, и даже есть с ним из одной тарелки и одной вилкой, если, конечно, будет такое желание.

Лариса была в синем кителе. Погон на её кителе не было. Но знаки отличия располагались на левой стороне кителя, около нагрудного кармана: ближайший правый сподвижник Ивана Иваныча Аркадий, стоя во весь рост с мечом, копьём, луком и арбалетом, был изображён на небольшом, пять на девять, прямоугольнике, золотом по платине и постоянно подмигивал правым глазом, ехидно при этом улыбаясь. Это значило, что могущественней Ларисы в судебных органах не было никого из людей. Звание её звучало просто – Верховный Судья. На её правом боку висела платиновая сабля с изумрудной рукояткой, что также говорило о её принадлежности к Верховному аппарату.

Гарри, в отличие от своих друзей, выглядел проще. Розовый китель, жёлтые шаровары и зелёные ботинки. На его голове была черная фуражка с белой кокардой. Никаких погон и прочего не требовалось. И так было ясно, что он был заместителем Ивана Иваныча по делам продовольственного питания и прочего снабжения. Ордена, медали, знаки поощрения громоздились друг на друге и задорно звенели, когда Гарри твёрдым шагом, кокетливо прихрамывая, звеня подковками ботинок, шёл по коридорам и этажам института. Все с трудом за ним поспевали. Последним поспевал Олег. Он больше глазел по сторонам и заглядывал в разные кабинеты.

– Чему Вы учите здесь? – поинтересовался Гарри у ректора института.

– Разному, – уклончиво отвечал Тетерников.

– А именно? – недоумевал Гарри.

– Экономике, управлению финансами, – грустно вздыхая, отвечал Тетерников.

– А зачем Вы их этому учите? – спросил Гарри.

– Я не понимаю, – удивился Тетерников.

– Ладно, ректор, успокойся, – сказал Гарри. – Что ты так разволновался-то. Я же пошутил.

– Скажите честно, Тетерников, – поинтересовалась Лариса, – а кто у Вас здесь учится?

– Как кто? – удивился ректор. – Все, кто пожелает, кто уверен в том, что ему необходимо знание. А в чём, собственно, дело?

– Дело в том, уважаемый гражданин Тетерников… – сказала Лариса.

– Товарищ, – поправил Ларису Тетерников. – Пока – товарищ.

– Извините, – спокойно ответила Лариса. – Дело всё в том, товарищ Тетерников, что каждое столетие воспитывает своё поколение уродов. Вы согласны с этим?

– Ну, в какой-то мере, госпожа главный судья, я, конечно, согласен, – ответил Тетерников. – Уроды они действительно имеют место быть. Но всё же, как мне кажется, не всё так страшно и не только уроды, но и…

– Это Вам так кажется, – перебил его Олег. – Уродов и никого больше. Исключения столь редки, что во внимание не принимаются, согласно распоряжению Всевышнего от пятнадцатого апреля тысяча четыреста восемьдесят четвёртого года.

– Надеюсь, что Вы в курсе? – поинтересовался Гарри.

– Да-да, конечно, – ответил Тетерников, и вытер носовым платком градом катившейся со лба пот.

– Тогда я продолжу, если Вы не возражаете? – спросила Лариса.

– Конечно, конечно, – разрешил Тетерников.

– Затем это поколение куда-то девается, – продолжала Лариса. – Но вот вопрос, куда? И девается ли?

– Вы случайно не знаете, господин ректор финансово-экономического института? – вмешался в разговор Гарри. – Куда девается поколение уродов, которое воспитывает каждое столетие? И девается ли оно вообще куда-то?

– Я? – испугался Тетерников. – Я не знаю.

– Мы Вам скажем, куда, – сказал Олег. – В большинстве своём, они все у Вас.

– Где у меня? – испуганно спросил Тетерников.

– В Вашем институте, – пояснил Олег. – Не верите? Посмотрите внимательно вокруг.

Тетерников внимательно посмотрел вокруг. Вдоль окон коридора, туда-сюда входили и выходили из аудиторий студенты.

– Ну? Видите теперь? – спросила Лариса. – Сплошные уроды.

– Вы так думаете? – вглядываясь в лица студентов, спросил Тетерников.

– Здесь и думать нечего, – ответила Лариса. – Двадцатый век. Век, воспитавший наибольшее число уродов. Можно даже добавить, что обиженных уродов.

– Почему обиженных? – спросил Тетерников.

– Учите историю, Тетерников, – сказал Гарри. – Истории нравится, когда её изучают. Она, история, в этом отношении есть некое исключение, потому как остальные науки не стремятся к коллективной известности, а предпочитают оставаться в тени индивидуальностей и чувствуют себя спокойно тогда только, когда толпа на них не обращает никакого внимания. Но вот история, та – напротив, очень довольна, когда ей оказывают знаки внимания. Двадцатый век: поколение – убитые на войнах, замученные в тюрьмах и концлагерях. Поколение тех, кто сидел, и тех, кто сажал, тех, кто предавал, и тех, кто был предан, тех, кто давал взятки, и тех, кто брал, тех, кто обманывал, и тех, кого обманывали. Разве не так? Тетерников, Вы не согласны?

– Но ведь и в других секторах дела обстоят не лучшим образом, – начал было свою защитную речь Тетерников, но его прервал Олег.

– Конечно, конечно, не лучше, Тетерников, – радостно соглашался Олег. – Более того! Там дела обстояли намного хуже. Но мы-то с Вами работаем в секторе 19—21. Что же нам в другие сектора-то заглядывать. А?

– Были ли вообще честные люди в двадцатом столетии? Как Вы думаете, Тетерников? – поинтересовалась Лариса. – Нет, – сама же она и ответила. – Их не было. Значит были одни уроды. Вот я и говорю, что в Вашем институте учатся одни уроды. Эти уроды после завершения своей бурной деятельности на Земле и уходя оттуда, продолжают существовать уже здесь, по своим правилам и по своей морали.

– Я не согласен, – оправдывал Тетерников своё поколение. – Да, этим людям было тяжело.

В это время эти самые люди, которым было тяжело, с огромным вниманием наблюдали за четырьмя, стоявшими посередине коридора, один из которых был их ректор, и громко спорили.

– Они жили в нищете, они жили впроголодь, – настаивал на своём Тетерников. – Они не имели элементарного. У них рождались больные дети. Эти дети умирали.

– Простите, – вмешалась Лариса, – но о каких детях Вы говорите?

– Я приведу пример, – нервничал ректор. – Вот, посмотрите, это Ганс. Ганс, подойди сюда.

Подошел человек девятнадцати лет.

– Ганс Юрген, – представился он.

– Скажите, Ганс, – спросил Гарри. – Вам было тяжело?

– Хуже и представить себе нельзя. Я же сразу в четырнадцатом – на фронт. И месяца не прошло, как получил противогаз и был убит.

– Вот видите, – говорил Тетерников. – Получил противогаз и был убит. И так все.

– Вы говорили о детях, – напомнила Лариса. – Вернёмся к ним.

– И дети тоже, – продолжал Тетерников. – Я расскажу Вам о детях.

– Не стоит, – сказал Гарри. – Просто соберите всех, кому было тяжело, в зале. Мы сами у них спросим.

40

Актовый зал института был забит до отказа. Располагались чуть ли не на головах друг друга. При всём этом далеко не все желающие смогли туда попасть. Весть о трёх инспектирующих из Верховного аппарата мигом облетела институт и не на шутку всех взволновала. Говорили, что грядёт очередной внеочередной набор на Землю. Это пугало всех. В аудиториях закипело настоящее существование. Всё преобразилось на глазах. Сами собой стали образовываться разного рода группы, все как один носящие протестный характер.

Приехал даже губернатор района, так как и до него дошла информация о проверке, взволновавшая его. Губернатор был с супругой и с полком личной охраны. Он и его сопровождающие заняли первые два ряда в зале. На улицах уже стояли пикеты с плакатами: СВОБОДУ НЕЧИСТОЙ И ЧИСТОЙ СОВЕСТИ, НЕТ ГУБЕРНАТОРУ, ДОЛОЙ ПРЕЗИДЕНТА. Плакаты эти были самыми стандартными. Их достали из подвала, слегка почистили и подкрасили. В самом институте стоял радостный бардак.

Те, кому не хватило места в зале, сидели в аудиториях перед кинескопами телевизоров. Срочно была организована прямая трансляция по телевидению. Приехал самый популярный телеведущий. Позвонили из столицы и попросили держать их в курсе происходящего. Из ста пятидесяти городов и районов сектора поступили заявки на прямые трансляции, но цены оказались столь высоки, что все решили ограничиться записью, хотя и послали своих сотрудников вести радиорепортажи. Позвонил сам президент сектора и поинтересовался о том, как идёт подготовка. Президента послали подальше, сказали ему, что и без него проблем – выше крыши, и он больше не звонил. Боялись все. Все прекрасно понимали, что от решения комиссии зависят и судьба института, и судьба города, и судьба президента, а может, и судьба всего сектора.

И вот этот час настал. Завыла сирена.

– Зачем сирена? – поинтересовался Гарри.

– Они так привыкли, – ответил Олег. – Хотя… могли бы и потише.

Свет в зале погас. Четыре прожектора осветили сцену. Сирена смолкла. В центре сцены стоял Тетерников.

– Дамы и господа, – начал он, – сегодня в нашем институте, в нашем городе, в нашем секторе – праздник. Сегодня к нам прибыла Верховная инспекция. Событие это столь редкое не могло оставить равнодушным ни одного, подчеркиваю, ни одного человека. И вы здесь, и миллиарды, примкнувшие к кинескопам телевизоров, и те, кто слушает сейчас мой голос по радио, все хотят, все желают быть в курсе того, что происходит здесь. Скажу честно – не ждали. Да, не ждали. И пусть те, кто ставит своей целью – внести ещё больший бардак в наши дела, радуются. Но! – Тетерников выдержал небольшую паузу. – Мы были готовы. И готовы всегда. Ибо, как сказал Иван Иваныч, будем готовы и ночью, и днём, и в любое время, ибо не знаешь, когда в тебя перестанут верить и праздник может закончиться в любой момент. Со своей стороны мы сделаем всё, что от нас зависит, чтобы праздник этот не заканчивался никогда. В остальном полагаемся на волю Ивана Иваныча. Спасибо за внимание. А я приглашаю на эту сцену председателя Верховной комиссии, заместителя Господа по питанию и прочим поставкам.

– Господа, – начал Гарри, – мы вот здесь с товарищами посоветовались и решили, – Гарри обвёл взглядом зал, – судя по всему, все вы, будучи людьми несчастными и обиженными судьбой, людьми и Иваном Иванычем… Ведь вы обижены? – переспросил Гарри.

– Да, – раздалось в зале, – обижены, обделены, плачем и слёз наших утереть некому.

– Вот я и говорю, – продолжал Гарри, – раз вы все здесь обижены, то вот вам наше решение: институт Экономики и Финансов распустить, всем студентам сочинять доносы на себя и близких по полной степени ответственности, а это значит, что гербовая бумага будет всем дана. Второе. Ректора института, главного бухгалтера и губернатора города с его супругой и охраной срочно отправить на Землю. Сейчас прошу всех очистить помещение и как можно быстрее. Само здание передаётся в ведение городского зоопарка.

Напоследок скажу вам: менее всего сектор сегодня нуждается именно в этом учебном заведении. Причина тому одна – экономика и финансы непредсказуемы, часто изменчивы, непостоянны, а потому к научному изучению непригодны. Что касается профессии бухгалтеров, то этому быстро обучат на любой работе. И для этого не обязательно триста лет учить постоянно меняющиеся правила сложения и вычитания доходов. Те, кто постигает мудрость делать деньги, пусть знает, что этому научить нельзя, на всё воля Ивана Иваныча и нечего зря просиживать казённые стулья своими шароварами.

Факультет биржевых спекуляций всем составом отправляется на Землю прямо завтра.

Те, кто хотел стать менеджерами и управленцами, направляются в центральную психиатрическую лечебницу. Необходимо выяснить причины того, что вы хотели кем-то командовать и управлять. А это, согласитесь сами, действительно странно.

Всё. Более говорить мне нечего. Чтобы через пять минут здесь никого не было. Кого увидим, тут же на Землю отправим.

Уже через пять минут Гарри, Олег и Лариса шли к выходу по пустым коридорам бывшего института экономики и финансов. На улице шёл дождь. К зданию подъехал грузовик. В нём были клетки с птицами и стеклянные банки со змеями. Это городской зоопарк начал свой переезд.

– Куда теперь? – поинтересовалась Лариса.

– В армию, – ответил Гарри.

– Ура! – обрадовался Олег.

41

Восьмая армия сектора 19—21 располагалась на территории, превышающей в сто раз своими размерами Землю. В её состав входили восемь миллиардов военнослужащих. Восьмая армия была, конечно, не самой большой по численности, но и ей было чем гордиться. Возглавлял всё это безобразие маршал Громов. Служить в армии мечтали все, без исключения. Но попасть в армию было не просто.

Штаб армии располагался в пятисотэтажном здании. Сотни тысяч кабинетов и в них сотни миллионов служащих. Строжайшая дисциплина. Высочайшая организованность. Абсолютная иерархия. Как сказал бы Гарри: мечта Дубинера.

Вся территория была ограждена высоким, высотой сто метров, забором: поверх которого, крупными кольцами, извивалась колючая проволока, по которой был пущен ток высокого напряжения.

Машина инспекторов подъехала к центральному входу. Дежурный, проверив документы, велел пропустить. Автоматические ворота открылись и машина въехала на территорию армии. Первое, что поражало, было то, что все здесь перемещались бегом. Туда и сюда, взад и вперед носились молодые и старые, чины высокие и чины малые. Маршалы и генералы всех родов войск, как угорелые, честное слово, носились по своим служебным делам так, что даже смотреть стыдно. Лица красные, пот градом, честь толком друг другу отдать не могут. Всё это напоминало какую-то детскую игру, где все бегают друг от друга.

– Чего это они? – спросила Лариса.

– Последнее распоряжение командующего, – пояснил штабной офицер, подпоручик, взявшийся сопровождать инспектирующих. – Приказ всем всё делать бегом.

– Чего вдруг? – поинтересовался Олег. – Куда, может, опоздать боятся? Нет? Так ведь вечность впереди, ведь не на Земле.

– Не могу знать, Ваше Высокоблагородие, – растерялся с ответом подпоручик. – Вам лучше будет у Их Сиятельства спросить.

– А что Их Сиятельство? – продолжил расспрос Гарри. – Здоров ли?

– Слава Ивану Иванычу, на здоровье не жалуется, – бодро отвечал штабной.

– И на Землю не собирается? – интересовался дальше Гарри.

– Никак нет, Ваше Высокоблагородие, не собирается пока.

– Ну-ну, – загадочно произнёс Гарри и больше вопросов уже никто не задавал.

Машина подъехала к штабу. Приёмная командующего восьмой армией, маршала всех родов войск Громова, располагалась на втором этаже, который весь и занимала. Надо заметить, что маршал Громов терпеть не мог высоты, а вернее, боялся её. Это у него ещё с Земли осталось. Поэтому и выбрал себе второй этаж. До него восьмой армией командовал маршал всех родов войск Сомов, вот тот предпочитал повыше вскарабкаться и его апартаменты были на последнем этаже.

Работу свою Громов просто обожал и очень боялся её потерять. Ему нравилось быть военным. Это у него осталось ещё с прошлых воплощений. Он во всех был военным. Лет тридцать назад как помер, так сразу был определён на эту должность президентом сектора. Они, как оказалось, были близкими приятелями на Земле. Правда, это было давно.

Громов угрюмо сидел за своим столом и размышлял о себе, своём существовании и прочей подобной ерунде. Последнее время маршал много пил, а потому был часто раздражителен по пустякам. Вот и сегодня ему было грустно и его всё раздражало.

Вчера был день его последней смерти. Собралось много народу, по большей части мало ему знакомого. Много ели, ещё больше пили, а главное, всё время говорили какую-то ерунду. Спорили о чём-то, ругались, даже подрались двое. Драка, правда, была не большая, но много было побито посуды и что более всего обидно, много грязи после всего этого осталось, как на полу, так и на душе командующего. Причём дрались совершенно ему незнакомые люди, и как выяснилось позже, попавшие к нему в дом случайно. Оба из администрации президента сектора, молодые, и десяти лет ещё нет, как Ивану Иванычу душу отдали по сходной цене, но очень шустрые.

Всё это и многое другое было столь омерзительно и уж очень скверно, что Громову и вспоминать не хотелось. К тому же он боялся, что всё дойдет до президента, а это ну уж совсем ни в какие ворота. Мало того, что должность потерять мог, так ещё, не приведи Иван Иваныч, и на Землю снова загреметь. Но на Землю снова Громов хотел меньше всего. Столько им там было понаделано, что понимал, каково ему там придётся в новом-то теле, да ещё неизвестно где.

Громов был готов на что угодно, где угодно, но только не на Земле. Канавы рыть готов был, свиней пасти, контролёром – в трамвай, но только не на Землю. А тут ещё любовница его, жена ректора института Финансов и Экономики позвонила. Сообщила, что проверка у мужа была, что сняли его, на Землю отправили, институт расформировали, а главное, что проверка та по всему сектору идёт и до него добраться может. В общем, всё вместе взятое и наводило на маршала всех родов войск Громова тоску.

Маршал сидел за своим рабочим столом и ждал. Он ждал ежедневного утреннего доклада о состоянии дел в армии, ждал звонка из канцелярии президента с запросом о состоянии дел в вверенной ему армии и, что самое главное, ждал инспекторской проверки, которая могла случиться в любой миг.

Первыми позвонили из канцелярии президента. Маршал с тупым выражением лица слушал нравоучения помощника президента и инструкции на сегодняшний день. После чего он сообщил вчерашнюю сводку и повесил трубку. Потом, с таким же выражением, но с большим равнодушием, он выслушал доклад от своего заместителя. А после в его кабинет вошли трое.

– Чем обязан? – поинтересовался маршал у вошедших.

– Комплексная проверка, – ответил за всех заместитель Всевышнего по питанию и прочему снабжению, – Вам, маршал, надлежит в кратчайший срок сдать всех и покаяться во всех преступлениях, совершённых за последние восемьсот сорок восемь лет.

Маршал понял, что на Земле в такой момент порядочные люди кончают жизнь пулей в висок или выбрасываются из окна своего кабинета, расположенного на седьмом этаже, но это была не Земля.

– Когда прикажете? – поинтересовался маршал.

– Да прямо сейчас и можете начинать, – разрешил ему контр-премьер-вице-маршал-ревизор. – Вот Вам бумага, ручка и пишите. Срок – один год.

– Дела кому прикажете сдать? – тоскливо поинтересовался Громов.

– Какие такие дела? – переспросила Верховный судья.

– По армии, – ответил жалобно маршал.

– По восьмой? – уточнил заместитель Господа по питанию и прочему снабжению.

– По ней родимой, – жалостливо ответил Громов и глупо улыбнулся.

– Таковой более не имеется, – утвердительно произнёс контр-премьер-вице-маршал-ревизор.

– Как так, не имеется? – удивился маршал.

– Распущена в виду отсутствия должного руководства и надлежащего командного состава, – сурово произнесла Верховный судья.

– И давно? – удивился маршал.

– Вчера, – пояснил заместитель Господа по питанию и прочему снабжению. – Вот документ. Ознакомьтесь.