Текст книги "Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков"

Компьютерные системы вели изображения мамонтов по лабиринтам берегового серпантина, подводя и команды всё к новым и новым испытаниям.

Поджигались завалы хвороста, перегораживавшего путь, тарахтели моторами лодчонки, перевозившие охотников на новый этап лабиринта. Горевшие завалы обжигали бока неповоротливых великанов древних веков, пламя заставляло их бросаться на скалы, со скал в болота. Стада таяли, распадаясь на группы. Одиночки, терялись в тупиках лабиринтов. У самых ворот в Железный век охотники, успешно преодолевшие этап, сваливали в яму свою жертву, сваливались сами, кромсали, разрывали её на части и с радостью победителей тащили через ворота Железного века огромные серпы-бивни – всё, что оставалось от обитателя прошлых веков.

Путаные спирали-серпантины праздника возбуждали азарт состязающихся, а теплоход «Механик Кулибин», словно сорвавшийся с орбит спирали «Парада веков», бессильно и безучастно дрейфовал вниз по реке.

Четыре отряда ССО МГУ уже не видели, как покорялись студентам в Железном веке пещеры, водопады, реки, скалы, замки, как сооружались ими паромы, мосты, переходы, канатные подвесные дороги, как преодолевались ипподромные конкуры, как поражались мишени на стрельбищах в тире, как преодолевалось всё, что появлялось, что стояло на пути в остальные века, всё, что приготовил им серпантинный лабиринт.

В XX веке командам предстояло решать задачи уже в спорах с компьютерами, а не только с противниками.

Движение продолжалось всё по той же спирали.

Отряд, преодолевший орбиты прошлых веков, выходил на очередную. И на ней студенты решали задачи движения спутника-корабля Земли вдоль орбиты планеты, на четвёртой – Земли вдоль орбиты солнца, на пятой – Солнца вдоль орбиты галактики, на шестой – галактики вдоль движения Вселенной, на седьмой – Вселенной, вонзающейся впрессовывающейся в кавитар: эфемерное образование информационного поля – хранилища всех знаний. По задумке организаторов «Парада веков» кавитар (подобие алмазной флешки), прилетев на Землю, вонзился в бивень одного из мамонтов и должен находиться в нём до времён гибели Планеты. Предчувствуя гибель цивилизаций на тех или иных планетах в вечных просторах и временах, он покидает место своего хранения и улетает в поисках более совершенного мира. Земной хранитель его некий мамонт, обладатель супербивня, должен был быть пойманным охотниками ВССО для спасения земной цивилизации. Его бивень должен был стать призом команды, отряда до следующего парада веков.

Перескок на последний седьмой этап в ХХ1 век проходил в павильонах голографического кино на плавающих платформах (их соорудили из понтонных мостов эНой воинской части), создававших эффект землетрясения. Горы, скалы сходились и расходились, появляясь то тут, то там, исключая постоянные ориентиры. Мамонтовы бивни, оставленные студентами, как в XX веке, на время прохождения того или иного отрезка лабиринта или исчезали, или превращались в ракеты, при приближении к ним взлетавшие с пиротехническими эффектами апокалипсиса. Могущественные силы природы переходили сами в атаку, всё чаще и чаще приводя команды к былинным столбам-камням-компьютерам, лукаво игравшим циклопическими глазами, в которых трассирующе бегали надписи:

 
Налево пойдёшь – в тупик попадёшь,
Направо пойдёшь – в тупик попадёшь,
Прямо пойдёшь – в тупик попадёшь.
Назад пойдёшь – в тупик попадёшь…
 

Но так как камни вращались вокруг оси, лишь в какое-то мгновение, неуловимым сигналом показывая где «налево», где «направо», где «прямо», где «назад», то студентам приходилось бегать вокруг этих камней-компьютеров до седьмого пота, пока не принимали решения на какую тропу лабиринта ступить. Да, да – с-тупить! Не тупить!

Ещё блуждали бойцы в лабиринтах серпантинов, стараясь миновать тупики энтропии, ещё вздыхали пещеры из голограмм лабиринтов беспощадным дыханием огня и тьмы, а, уже споря с вселенскими скоростями, теряясь в вихрях чёрных дыр, – провалах антимиров, пробивая поля и пространства, опускалась в чашу долины песня. Хрупкий женский голос, слетая с небес, разбивался о скалы и рассыпался на тысячи камертонов, теряясь в сухих, выжженных голодными ветрами, лютой зимней стужей и знойным безводьем лета щелях…

И казалось, терялся навек.

Но оркестр Якутской филармонии, отыскивал их по нотам -кусочкам мелодий, собирал их и поднимал из бездны к небу. Там, разрываемые раскатами грома, они вновь набирались силы и срывались вниз как кристаллы капель дождя, но, улавливаемые в пружинные сети инструментов, впрессовывались в голос певицы и летели вновь к небесам.

И на вершине, как из огненной чаши, вырывался и сам голос певицы.

В лучах высокого солнца, в лёгком, вьющемся на ветру прозрачно – серебряном платье, сияла и сама сирена. Тонкие руки этой сказочной дивы раздвигали небо, заполняя его музыкой, песней:

 
Вкрутив галактику в спираль,
Вселенная в движении своём
Соединила с адом рай
И это сделала Землёй.
Создав божественный Эдем,
Адама с Евой в рай впустив,
Она вдруг вывела людей
На край космических пустынь.
И во вселенский лабиринт
Она отправила найти
Звёзд новых новые миры,
К которым нет ещё пути.
Но как найти спирали нить
Среди вселенских тупиков?
И как найти дорогу к ним,
Когда дороги нет такой?
Но всё ж идут искать её
Бойцы отрядов ВСэСэО,
 Ведь  от Земли до ближних звёзд,
Парсека два, ну, три всего.
Пусть мамонтов нам не найти!
Но  бивень, согнутый в спираль,
 Как символ Млечного пути —
Наш кавитар к другим мирам.
Быть может, это и не факт.
Но на Параде всех веков
Кому-то станет артефакт
Победным Никиным венцом.
 

Многократно усиленное изломами скал, пещер, ущелий эхо песни девушки, подпираемое эхом мужских голосов, вторивших её голосу, рассыпалось по скалам. На стадион вырывались бойцы – победители парада. Они несли по кругу бивень – эстафетный бумеранг: кубок праздника «Парада веков» ВССО.

На трибунах, заполненных отрядами, прибывшими на «Парад веков», кипели, бушевали страсти. На постаментах поля вступали в борьбу ансамбли и исполнители студенческих песен.

Могучий бивень красовался в центре, и на нём должно было появиться имя отряда-победителя «Парада веков».

Но ни одной из тех четырёх эмблем отрядов, дрейфовавших вниз по матушке по Лене, не суждено было не то, чтобы украсить золото бивня, а даже приблизиться к его священному серпу.

Глава восьмая

За три дня до отъезда отряда домой на объекты ССО «Эфиоп» пожаловала приёмная комиссия, представленная членами Горкома, Горсовета и управления «Якутсктяжстроя».

Пройдоха с комиссаром и начальником штаба нового состава с небывалым рвением и торжественностью плели гостеприимную паутину-сеть, в которую надеялись успешно заманить ответственных товарищей.

Сердца бойцов хотя и были нараспашку, но в страхе отстукивали тревожную азбуку Морзе, в которой было больше SOSa, чем уверенности и надежды, что приём их объектов увенчается щедрой оплатой заказчиков. Суровые лица начальника управления Сидорчука Фёдора Кирилловича, бывшего главного инженера «Якутсктяжстроя», ставшего ныне секретарём горкома Тимофеева Фёдора Павловича, председателя Исполкома Паукова Савелия Прокоповича, главного архитектора города, бородатого красавца с отчуждённым осуждающим взглядом, Застольного Андрея Георгиевича, выглядели иконными ликами. Изваяниями идолов чуть ли ни острова Пасхи, они бесстрастно взирали на копошащийся муравейник студентов, машин. В этом мизерабельном царстве суетились в неподражаемой сутолоке десятки бойцов, бульдозеров, кранов. Роботы – переносчики, спешащие убрать строительный мусор, искорёженные куски железобетонных свай, крошево-месиво блоков, раствора, земли, железа, чтобы расчистить путь судьям и богам, от воли и щедрости которых зависела сумма, сулящая изобилие будущего года, ресторанные обеды, добрые дружеские застолья или жалкие потуги компьютерной экономии у надоевших постностью и изжогой студенческих столовых.

Штаб отряда проявлял особую расторопность в механике очковтирательства. Для создания аудитории на объектах Давранову Дастану была дана команда перебрасывать на своём караван-сарае, – ГАЗ-51, бригады с объекта на объект. Ни основные корпуса АБКа, ни водозаборную станцию у озера Сайсары, ни траншейную трассу, как и дорогу, гаражи и подвернувшиеся под руку и новому командиру объекты оголять было нельзя.

Бойцы с радостью тряслись в Дастановском «мерседесе», называя его владыкой надувательного транспорта ХХ века, смело пришедшего на смену летучему голландцу. Они умело играли суету новостройки, поднимая и пуская начальству пыль в глаза в прямом и переносном смысле. И на водозаборной станции, и на трассе, ставших первыми в приёмном акте под удар знатоков, комиссию встречали вросшие в землю по шею, ушедшие в работу с головой десятки студентов, ловко обхаживавшие ласковыми взглядами и приветственными словами проницательных членов комиссии. Никто из бойцов не старался смотреть прямо, как хищным зверям, в глаза проверяющим. Наиболее ярких, запоминающихся субъектов, попадались таковые или не попадались на глаза, прятали в самые потаённые уголки объектов. Вовсе не считая – с глаз долой – из сердца вон – неверным лозунгом. В данном случае нужна была не любовь или ненависть ответственных работников, а нечто более важное, чем то, и другое, что штабисты называли «несубьективной объективностью» приёмщиков.

Тимофеев, приветствуя бойцов на траншее, стал изумляться их необоримому упорству, завидной доблести, с которыми вели работы бойцы далеко от города, среди болот и мерзлоты, в самом пекле кровососущего братства, особо зверствовавшего в это утро. Умные бойцовские головы, конечно же, старались не попадать в траншеи – окопы в период запланированных бомбардировок комарами их тел: утром и вечером, – а продавать свою донорскую целебную кровь в нужных и важных участках, например, в больничных приёмах крови. С чем совершенно не были согласны таёжные, болотные пискуны, доказывавшие теперь своё право на студенческую кровь с удесятерённой яростью.

– Вам и комарики нипочём! – прихлопывая несчётно которого уже на себе, заигрывал с бойцами новый секретарь горкома.

– Вашими устами да мёд пить, – подражая Тимофееву в любезности, любезно отвечал ему из канавы Шчук.

– А вы что же своих не имеете? – подыгрывал ему Тимофеев.

– Иметь – то имеем, да боимся, что мёд не в уста, а по усам потечёт, а куда надо не попадёт. Более того, на наших плантациях вместо пчёл, монстры с метровыми жалами рыщут. А что с таких пчёлок возьмёшь? Скорее своё отдашь.

– Берите там, где можно взять, – наступал Фёдор Павлович.

– Брать не по нашей части, – не сдавался боец. – Хотя и нам принцип: бери, когда дают, беги, когда бьют, – известен. Но сейчас он не наш. Сами комариков кормим. И ждём, что и вы нас подкормите.

– Подкормим, подкормим. Таких бойцов не грех подкормить? А? – обращаясь к начальникам СМУ и городским головам, и не без удовольствия кивая в сторону вгрызающихся ломами и кирками в мерзлоту и жижу бойцов, забивших загорелыми крепкими телами траншею, заключил демократичный Тимофеев.

– Посмотрим, посмотрим… – отвечали те, подчёркивая нежелание даже проигрывать репетиционную сценку снисходительного демократизма. Оценив объемы и качество работ на внегородских объектах, комиссия укатила в город.

– Полундра! – прорычал Вася Глазов, бросая клич к смене дислокации и по-флотски срывая тельняшку с могучей груди, перемене маскарадных декораций. Бойцов вихрем вымело из траншей и помещений подстанции. На ходу, издеваясь над собой и над комиссией, четыре десятка бойцов устремились к машине. Через минуту Дастановская колымага была облеплена студентами как пчёлами улей намазанный мёдом.

Боец Зульфия Шалаева со всей угорелой поварской бригадой, с полуночи не разгибаясь, готовила блюда восточной и западной кухни. Новый снабженец Мишель Станиславович старательно проделал челночные рейды в ОРСовские сметно-несметные кладовые и сгрудил в красном углу столовой целую батарею шампанского, подразделение коньяку и солидный запас прочего спиртного. Мишель, хотя и следовал древней русской традиции: «красна изба не углами, а пирогами», в душе всё же не верил в чудодейственную силу «пирогов». С присущей его натуре скрупулезностью он подсчитывал, что может выйти путного из магарычёвой затеи. Не надеясь на то, что припасённое двухсотрублёвое чудовище заставит стать покладистей щедрее, как он говорил, «якутских ТяжСМУсуммов» комиссии. А для большего веса купленного он прибавил в рублёвом весе зелёному монстру ещё сотню и в графе «Магарычи» записал: вместо двухсот рублей – триста. Бумажную же разницу в виде хрустящей сотенной купюры старательно втиснул за непрозрачную обложку своего мудрого анекдотами и цифрами блокнота «Спутник москвича». Любовно закрывая верного своего спутника, Мишель в который раз пробежал внесённые в него фразы, содержавшие, если не кредо научного сотрудника НИИЯФа, то первые ступени к нему непременно: «Нужны деньги! Много денег! Где взять?» Не считая себя единственным владельцем подобного блокнота, Станиславович обычно с болью в сердце читал первые фразы. Но это обычно. Сейчас же он, пробежав их глазами, с удовольствием сжимал хрупкий переплёт и с замиранием сердца прислушивался к стиханию шелестящего бессловесного, но веского ответа на заданный вопрос. Колючие раньше фразы впервые принесли ему не боль, а радость. Он ещё раз открыл обложку, прочитал их и поцеловал хрупко скрипнувший «Спутник москвича». Мишель был уверен, что не у многих бойцов имелась такая возможность как у него: с кошельковой эффективностью отвечать на поставленные вопросы своего бытия. От счастливого обмирания первооткрывателя, нашедшего пусть и не постоянный источник прихода, но всё же источник, Мишель засуетился, захлопотал этаким цыплёночком – петушком, пробравшимся на кухню к курочкам – кухарочкам. Горделивым, прорезающимся меццо-сопрано стал подпевать горячо кипятящимся котлам: «Какое небо синее, ко-ко-ко-ко… Какое всё красивое, ко-ко-ко-ко…»

– А, ну-ка, кыш отсюда, – зыкнула недовольно на него Зульфия.

– Зуль, Феенька, моя дорогая, я же о материальной заинтересованности пекусь, петушусь, – попытался подластиться к шефине – повару Мишель. Его не оставляла надежда глотнуть чего – нибудь повкуснее.

– Вот и пекись подальше от кухни, а не то мы тебя самого и испечём или как того индюка – сварим, – продолжала издеваться над Мишелем разгорячённая повариха. – Петушок мне сыскался.

– Да, с вами каши не сваришь, – расстроенный выкатился из кухни Станиславович, заслышавший голоса командира и комиссара. Комиссия величественно выплывала из пропыливших и остановившихся у основных объектов чернобоких «Волг». На объекте было шаром покати. У командира и комиссара заныло, точнее, засосало под сердцем то самое место, которое называется «ложечкой», а не под, как это бывает на экзамене, когда вытягивается тот самый вопрос, к которому не приготовлено ни одного достойного ответа.

– Где Дастан? – прошипел, прорычал в ухо Мишелю Евгений Пройдоха.

– Я не знаю, – мямлил напуганный командирским рыком Станиславович.

– Быстро, где хочешь возьми, но достань. Мне нужен Дастан. Саботажник Гайсановский. Ну, я ему мамонту-бею! Убью! И тебя, Мишель, убью! По-английски: «Ю – убеюх кил – ю!» – приказал тороподобный Евгений. Станиславович плюхнулся из одного настроения в противоположное и как возможно невидимее исчез, унося в своей голове анекдотический образ пройдохо-мамонта-дастана. Члены комиссии катастрофически приближались к столовой. Время близилось к двенадцати часам. Пройдоха бросился к Зульфее, как он говорил: «К кухарке». Обед, по словам Зульфии, – «Шёл к уварке».

– Хорошо. А Дастан, – сверкая стальными клинками глаз, не остывал Евгений, – Дастан, пойдёт у меня к порке. Тоже мне упорный Юн – Су? «Каждому бойсу – по колесу!» – бросаясь из кухни как к выходу из мчащегося на всех парах в тупик тяжёлого поезда приёма-сдачи объектов.

– Зуль, быстро накрывай на стол. Заманить, накормить, напоить, задержать! – прочеканил Зульфие Евгений и тут же замаршировал навстречу приближающимся всевластным, неподкупным богам госприёмки.

– Товарищи члены комиссии, прошу пожаловать сюда: к нашему первому функционирующему с первых же дней объекту. Мы так срослись со своей кормилицей, что вряд ли сможем уступить её вам даже за полторы тысячи рубликов, смеялся, скалился виртуозно играющий роль экскурсовода предпринимателя-продавца, Пройдоха. Он неосознанно стремился всем энергичным видом оправдать фамилию.

– Эк, куда хватил! Полторы, – засомневался начальник СМУ-21, Курочкин. – Мы вам за неё отвалим сто пятьдесят р! А не каких-то там «рубликов».

– Это же настоящий ковчег, а не столовка, – продолжал игру и Евгений.

– Сто пятьдесят с персоналом впридачу. Не правда ль, красавица? – лукаво подмигивая черноглазой, разомлевшей кавказским лицом Зульфие, продолжал и разыгравшийся как-то вдруг начальник конторы. – Для таких красавиц Зуль Фей не жалко.

– Соловья баснями не кормят. Я вас буду слушать только после того как вы отведаете моего плова, – ответила ему Зульфия.

– Эх! – крякнул лихо Курочкин, – я бы с такими девчатами не земную водостанцию соорудил, а внеземную косметическую…

– Космическую вы хотели сказать, – улыбалась Зульфия.

– Вот, вот. Их самых, обетованных, две в одном флаконе, – втягивался в роль и в сети Евгения – Зульфии Кузьмич. Светлана же с необыкновенной лёгкостью пронесла и поставила на стол вздыхающее головокружительным ароматом огромное блюдо плова. Азиатское блюдо, не увезённое Гайсановым, оставленное им предусмотрительно как заложница, и играло сейчас роль настоящей террористки.

– Прошу, дорогие гости, на прощальный, точнее отступной. Это многолетняя традиция наших отрядов. Просьба от традиций не отступать, – рекламно разбросав могучие руки на уровне плеч, демонстрировал щедрого гостеприимца Евгений Пройдоха.

– Нет! Нет! – засуетился начальник управления Сидорчук Фёдор Кириллович. – Давайте кончать с основным объектом.

– А это и есть основной, – отшучивался Пройдоха.

– Я бы не прочь с таким пловом на ты поговорить, – поддерживая Евгения, вонзился загоревшимися глазами в кашиную гору Пауков.

– Савелий Прокопович, спасайте меня, девушек, – театрально перегородил проход на объекты Евгений Пройдоха, проигрывая роль терпящего кораблекрушение, но не падающего духом капитана. – Плов остынет. Шампанское нагреется. Кто же ест холодный плов? Кто же пьёт горячее шампанское?

– Александр! Македонский! Сухов! – уже обращаясь к Сухову, взмахивая папкой с подготовленными к подписи актами, пробасил командир «Эфиопа». – Шампанское к бою!

Члены комиссии, хотя уже и проголодались в дороге, но ещё старались держать себя неподкупно и независимо, настаивая на осмотре-приёмке адмнистративно-бытового корпуса и оперативно-технических строений станции. Корпус АБКа не нуждался в детальном осмотре. Здесь, как говорится, всё было видно невооружённым глазом. Многоногое чудовище, подкосив уже не один десяток ног, покривив многометровые стены неестественным напряжением, которое подчёркивали молниеобразные трещины, мучительно выказывало обреченность и бесперспективность всяких усилий вырваться из плена гиблого болота.

– М-да-а-а, – протянул архитектор Застольный, кося глаза на деревянные срубы-колодцы, – думаете, спасёте этими городушками своего мамонта?

– Лес рубят – щепки летят. Перестраивать АБКа – лучше новое здание на новом месте построить, – успокоительно гипнотизировал архитектора начальник СМУ-5 Хохлатко Кузьма Кузьмич.

– Полагаете дешевле обойдётся? – поинтересовался Тимофеев исподволь наблюдая за каждым из участником разговора, явно преследовавших своекорыстные цели. Но какие? Ему предстояло основательно и детально разобраться в этом. Находя, что в споре специалистов о судьбе АБКа он имеет своё мнение, как секретарь он склонился к разбору лиц. – А вот я думаю, этого делать не надо. Лучший выход – это перестройка.

– Как так не надо?! – вспыхнул Курочкин. – Уж не думаете вы, что невозможно дотянуть сваи до вечной мерзлоты? Плюс три на конце. А это – болото. Надо идти до мёртвого грунта.

– Да, я думаю, можно. А вот это нельзя, – обращаясь вдруг к Пройдохе и Кротичу, отрезал Тимофеев, видя как Сухов ставит на столы бутылки шампанского. – Категорически против, и прошу не ставить спиртное на стол.

– Это для красоты, – заулыбался терпящий новый удар Пройдоха.

– Плова отведаем, уважим труд наших хозяюшек. Честно говоря, Евгений… Как вас по отчеству?

– Константинович…

– Евгений Константинович, я никак не ожидал алкогольной прыти от командира и комиссара отряда. И это в такое время. Не мне вам, а вам нам преподносить уроки трезвости. Для кого же введён сухой закон в боевых дружинах ССО? Для бойцов? Бойцам нельзя, а командирам можно? Уберите, уберите! Кончились пьяные времена и надо думать надолго. Поговорим на трезвую голову. Вы же не хотите, чтобы и мы перекосились также неприлично как злополучный АБКа, наследник хмельных времён? Нет? А мы – нет. Наш народ переживает поучительный период. Будем же застрельщиками его. На следующий год из пятидесяти магазинов в нашем городе едва ли останется с десяток, торгующих хмельным зельем. ОРСам и УРСам вообще запретили продажу спиртного. Ан, нет. Ловчат. Отгоняют баржи за километр от города и устраивают ярмарки, распродажи. Да ещё с наценкой. Пьяными причалами раскачивают город и сверху и снизу. Сколько тонет молодых, здоровых парней вначале в спирте, а потом и в Лене. Убрали ловкачей. А вы нам с кисточкой… Неужели не решим проблему? А? Вам бы студентам и карты в руки. Встречи провести с местными жителями, лекции прочитать, побеседовать по душам с личным примером в каждый дом войти, Фильмы, спортивные встречи – вот это бы дело было. За него вам добрые люди спасибо сказали б. Я думаю, многие связанные с этим вопросы мы поднимем на районных, областных штабах. Дойдём до Центрального, до ЦК ВЛКСМ. Но всё будет пустяк, если мы сами от командира, комиссара до бойца не возьмёмся за это трезвой головой. Не так ли? Перестройка!

Этой встряски секретаря горкома никто не ожидал, но все покорно приняли условия игры и в продолжении обеда вели нескученный-скучный разговор о проблемах и сложностях строительства на Крайнем Севере.

– Мы словно Робинзоны, вынуждены выживать в этом краю внеплановых стихий, лишь от случая к случаю возводя успешные объекты, – развивал свою теорию главный архитектор Андрей Застольный об экстремальных условиях в реализации проекта оптимального города.

– И всё это при постоянном дефиците первоклассных специалистов. Их можно затащить в наши края не иначе как после того, как они потерпят жизненное кораблекрушение. Да и то на подступах к нашим робинзоновским краям. А кого заставишь жить и работать в таком здании как АБКа?

– Да, жалко. Привезли ребят, как говорится, за тысячи вёрст киселя хлебать. Халтурой, головотяпством отравили души, если не отвратили от Севера вообще, – упирая на свои болячки, говорил Тимофеев. – И ведь давно есть научно обоснованные способы закладки фундаментов на намывных грунтах. В несколько раз дешевле свайных. Долговечнее, человечнее. Эти же сваебоем вколотили на живую нитку, денежки хапнули и на авось. А вот авось и не получилось. Пожалели средств на бурозабивные или буроопускные и получили дорогие. Ладно. Мы ещё отыщем виновных, отымем, взыщем…

Пройдоха в продолжение всего разговора ловил чутким ухом не слова говорящих, а посторонние звуки. И вот среди них, наконец, ему послышался насмешливый перелив Дастановского вездехода. В следующее мгновение он увидел за щитами и плакатам по ТБ и недавнего посланника Мишеля Станиславовича. Тот уверенно перекатывался с одной песчаной кучи на другую, суетливо дёргая сразу всем чем только можно дёргать: глазами, губами, руками, ногами и даже жирным сбитнем своего кругленького животика. Мишель ещё не подошёл к столовой, как в окнах здания машинных залов замелькали суетливые фигурки бойцов. У Евгения вмиг появился аппетит.

– Ну, что, Мишель, свистать бойцов наверх?! – бросил он деловито Станиславовичу.

– Отсвистались, – скисше промямлил Мишель. – Дастановская богадельня сломалась. Бойцы идут где-то пешком. А там трое на попутке добрались, чтобы сказать, что кина не будет…

– Ха-ха-ха! Очки втираем, Евгений Константинович! А, ну-ка, пошли кончать эту афёру, – поднялся из-за стола Тимофеев. У Пройдохи пропал аппетит.

Комиссия зверствовала заинтересованно. Пройдоха отказался подписывать составленные ею акты. Запахло жареным.

Только через полтора часа на объекте появились остальные бойцы, злые, колючие.

Пришли на обед бригады левых объектов.

После обеда Тимофеев попросил бойцов задержаться в столовой.

– Ребята! Мне очень жаль, что наше знакомство со студентами прославленного университета проходит под знаком минус: физики вместо дома соорудили костёр; философы отправили в ремонт первоклассный теплоход, за свой счёт, конечно, по сто двадцать восемь рублей заплатит каждый из них за такое удовольствие; экономисты и юристы пытаются разбойничать хитрей и изворотливей. Очковтирательством и обманом думают ввести в заблуждение государственную комиссию. Получить нечестные деньги и на зимние квартиры, оставив у разбитого корыта, у этих жалких пещер первобытных дикарей коротать свои горькие дни, – показывая на АБКа и членов комиссии, заговорил со студентами секретарь горкома. – Вы полноправные владельцы несметных сокровищ Сибири. В вашей будущей жизни должны заговорить в полный голос её богатства. Три четверти полезных ископаемых Земли в нашей стране, весь спектр элементов таблицы Менделеева здесь под нами, вокруг нас. Три четверти! Легенда рассказывает, когда бог, создав Землю, разбрасывал богатства-сокровища по ней, то пролетая над Сибирью, отморозил руки и выронил их все здесь. Холодом взяла Сибирь, а не обманом. А следуя логике – только теплом наших рук и сердец час за часом согревая, украшая землю, мы сможем получить её бесценное достояние в наше вечное распоряжение. Надо ли для этого быть богами? Нет! Не надо, достаточно быть честными работящими людьми, а не мелкими расхитителями, этакими хомяками, растаскивающими в свои конурки всё, что плохо лежит.

Трудно жить в здешних условиях, поэтому и предпринимается фантастическая попытка создать на Крайнем Севере такой тип городов, который может обеспечить всем необходимым живущих в них. Якутск – это прообраз городов, космических станций будущего. Наши дела, наши стройки – это частицы, это кирпичики ближайшего могущества, процветания северного края. Строительство Ленского великана должно стать примером возведения жизнестойких городов нашего завтра, способных органично вписаться в природный механизм, в сложную цепь непрерывных взаимодействий природы и человека. Для этого и создана общегосударственная социально-экономическая программа развития. Каждый из нас ответственен за её воплощение, ответственен перед своей совестью, перед своими детьми, которым достанутся от нас или леса новостроек, или развалины их.

– Мы создаём многое из того, что не имеет аналогов в мировой практике. Когда-то зарубежные специалисты говорили о Магадане, только что начинавшем строиться, что его ждёт участь мёртвого города Даусона на Аляске: через двадцать-тридцать лет он исчезнет с лица земли, как и первый. Но Магадан цветёт. Сто пятьдесят тысяч его жителей – это ли не пример. Наш Якутск и того больше. Лет через десять он перестанет быть городом Малой земли. Железная дорога превратит его в сибирский город, мы же превратим его в один из лучших городов мира, подобных Мельбурну, Сиднею.

Кардинальная реконструкция города, намеченная нашей программой, приговорила отравляющие производства, обычаи, позорящие нашу жизнь, отжившие методы хозяйствования. Обдираловку торговли, пьянство, безвкусицу общепита стереть с лица нашего города и его окрестностей – наша задача. Я не стану излагать перед вами весь перечень дел и забот нашей перестройки, не перестройки даже, а перевоплощения того самого перехода из одного качества в другое, – высшее, которого требует накопившееся, намеченное количество наших дел и свершений. Наше перевоплощение началось бурно и неудержимо. В это лето вы вынесли на своих плечах не один камень, не один удар его стихии. Пусть не всё и не у всех получалось, но не будем циниками. Ваш отряд достоин услышать «Спасибо!». Не по вашей вине гибнет АБКа. Но по вашей воле он может ожить. До первого сентября остаётся почти две недели. Подумайте, взвесьте. От имени горкома и от себя лично я прошу все тех, кто может, кто найдёт в себе силы остаться сделать подлив под сваи. Работа неблагодарная, грязная, тяжелая. Начнутся дожди, работать надо будет там, в ямах, на глубине четырёх метров. Откапывать каждую сваю, долбить под ними мерзлоту, заливать бетонные подушки. Это единственное, что спасет и здание, и ваш нелёгкий трёхмесячный труд, и государственные затраты. Дело это добровольное, а потому нужны добровольцы. С теми, кто останется, мы ещё встретимся, ещё поговорим. С теми, кто уезжает, я тоже не прощаюсь. От имени городских республиканских организаций я приглашаю приезжать к нам на следующий год. В переломном угаре перестройки мы наделали немало ошибок. Но в поражениях зародыш новых побед. Я зову новых флибустьеров на нашу бригантину. Победа будет за нами! Мы построим наш сибирский корабль, имя которому «Новый Якутск». До следующего лета, ребята, до новой встречи, до новых дел. И без обмана. Ну, а по поводу происшедшего мы продолжим разговор с вашими командирами и комиссаром в вышестоящих штабах.

– Это называется, умрите вы сегодня, а мы завтра. Если говорить, то говорить надо везде. Даже здесь. Как и платить за выполненную работу на земле, а не на том свете угольками, – поднялся как всегда в переворотные моменты злой и грозный Пройдоха Евгений. Его экспрессивность в тоне, в словах, во взгляде, в набычившейся бойцовской шее, в упрямо наклонённой голове, словно идущего на таран титана из античных мифов, одних пугала, других зажигала, третьих обжигала голубоглазым пламенем жажды боя. Иной раз это помогало подрезать крылья притязаний претендующим на непогрешимость их доказательств заведомо ложных истин, но чаше мешала самому Евгению. Ловкие, поднаторевшие в общественной работе дельцы – демагоги, умеющие выкручивать софистическими верёвками руки своим соперникам тут же обращали внимание на тон и личностный характер речи Пройдохи и переводили борьбу в партер, где в качестве обороняющегося был Евгений.

– Что за тон, Евгений Константинович? Знай, с кем говоришь! – подсадил как клюнувшего муксуна сидящий слева председатель Исполкома Пауков Савелий Прокопович. Подсадил, но не осадил.