Текст книги "Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков"

Горел весь дом. И ничто не могло спасти его. Выстрелы разрывающихся изнутри брёвен разбрасывали по сторонам головни, от которых загорелись дрова, заборы у бани и как будто и сама баня. Олег присмотрелся. На полуосвещённой палубе катера-бани мелькали быстрые тени. Сквозь треск, шипение и свист горящего дровника пробивался рык запускающегося дизеля.

Батурин бросился в сторону бани, думая, что кто-то там борется с огнём, заводит мотор катера включить насосы. Горький дым забивался в горло комком, царапал, рвал лёгкие режущими когтями. Дышать было нестерпимо больно. Спрессованный сгусток раскалённого воздуха и дыма сбивал только что мощное марафонское дыхание Олега, и лёгкие были не в силах вырвать из него хотя бы грамм кислорода. Батурин перемахнул через забор и оказался на куче дров, которая стала медленно разъезжаться в стороны. Олег уже хотел было спрыгнуть с неё, как вдруг совсем рядом услышал голос:

– И последнее. Борис Михайлович был здесь в командировке. Считает, что студент ушёл. Нам известно был он у Алкиной – кореспонденточки смазливой. Вызывал я её. Обещала привести. Но исчезла и сама, и… Найти не смогли.

– Да, это не тот ли студент, что был здесь как-то? Вместе со мной прикатил. Я ему ещё и велосипед субсидировал, – узнал Батурин голос Валентина Новожилина.

– Да, да, был здесь. Мы думали зэк заблудший. Хотели пришить, – в третьем распознавал Олег хрипотцу Петуха.

– Ну, а почему ж, – шепнул первый, ещё не узнанный Олегом.

– Ушёл, гад. Биллиардным шаром голову мне пробил.

– Надо было пришить. Теперь ищи.

Батурин холодеющим сердцем узнал и первого: «Фёдоров!» В тот же миг на полене сорвалась кора, и нога Олега скользнула, проваливаясь под землю.

– Там кто-то есть! Включи фонарь, Валентин!

Меч света резанул мокрую тьму.

– Да не туда. Сюда! Сюда!

– Где?

– Да вот он! Эй!

– Где? Где? Где?

Яркий луч фонаря метнулся ещё раз по сторонам от машины, стоявшей у катера-бани и нащупал ещё не успевшего отыскать опору Олега. Ослеплённый боец, ища опору руками, пытался помочь скользящим ногам и быстрее метнуться в тень дерева.

– Ружьё! Пушку тащи! Пришьём сейчас гада! А потом в костёр, и спалить! Быстрее! Уйдёт! Петух, а ну-ка, давай твою команду наверх!

– Осип Давыдович, уходить надо. Сейчас начнётся уже! – в ответ отбивался Петух.

Но кто-то притащил пару винтовок, и в сторону убегавшего в горы Олега ахнуло пороховое пламя.

– Давыдович, уходить! Уходить! Всё готово! Сейчас бахнет!

– А, что ж вы делаете, чёрт! Надо с Кузьмичом и с Сидоровым. Что же они спят? Этот слюнтяй под носом бродит, как мышь перед жирным котом. Зажирели, зажирели, – заревел в унисон мотору машины, на полных оборотах устремившейся вслед за убегавшим, Фёдоров.

Фары вырывали Батурина из-за толстых сосен, пули вырывали хряские щепки из их стволов. Выстрелы, выстрелы… Из нагнавшей его машины.

Не убегая уже и не отклоняясь от надвигавшейся на него Волги, Олег ударил по фаре тяжёлым сучком, оторванным им от сосны. Второй удар превратил в алмазную крошку лобовое стекло. Машина резко повернула вправо и, потеряв дорогу, закувыркалась по склону в сторону озера. Через мгновение она ударилась о кряжистый ствол дерева и через какое-то время взорвалась.

Батурин бросился бежать в гору. Мелькая в рваных выхватах конусов света фар, он скрывался в спасительных тенях сосен, пока не начались камни и скалы. Дождь усилился и уже лил мерной отвесной стеной, всё ещё разрываемой гулкими выстрелами да подолгу звеняще-поющими рикошетами пуль, посылаемых снизу наугад. Вдруг выстрелы прекратились, вторая машина зарычала у огненной стены дома и, пробивая почти слепыми лучами дождевое бездорожье, ушла к городу.

Батурин, прижавшись к скале, мокрый, оглушенный недавним взрывом всматривался в плавящееся светом пожара озеро дождя над особняком. Оно пульсировало, как вскрытое сердце раненого внеземного гигантского существа. Сплавленной пульсацией воды и огня оно посылало сквозь низвергавшиеся холодным дождём небеса сигнал бедствия. Все было в смазанном, неясном движении огня и света вверх, а дождя и тьмы вниз. В другое время Олег наблюдал бы сколько угодно долго и спокойно эту борьбу стихий, но сейчас… Батурин сделал шаг, как вдруг тут же остолбенел. Высоко, высоко в непроницаемом для света небе, в какой-то недостижимой глубине над фонтанирующим кострищем сиял ослепительный эллипсоидный столб неземного огня и света. Олег в священном трепете уже хотел уверовать в чудо озера Сайсары, в его неземное происхождение. Сияние небесного столба было не северным сиянием, хотя Батурину приходилось видеть последнее лишь на картинках учебников, сказок, рассказов. А здесь? А здесь воплощение чуда: многоцветный огонь копьями вырывался из флюарисцирующей колбы, как огненный пар, из озёрного котла. Трассирующие всполохи его пронзали высь и уходили в бесконечность неба, в то время как огненно-озёрный кратер вулкана-особняка продавливал, прожигал тающую под ним землю, как снег под костром. Слева от Батурина в темноте громыхнул сорвавшийся с места камень. Олег присмотрелся и увидел, как застыв на мгновение, едва видимым силуэтом заскользила в его сторону расплывающаяся в нитях дождя тень человека или зверя. Олег не решался что-то предпринять, пока не услышал скрип или треск портативной рации и приглушённый голос тени. Тогда он вновь рванулся от скалы в темноту. Над его головой жалобно свистнула пуля, провожаемая гулким звуком выстрела, смятым шумом дождя, вторая, третья. Не разбирая тропы, Олег летел, а не бежал. Тень не отставала. Часто оглядываясь, меняя дорогу, Батурин вдруг оказался перед скалой, с которой отвесно мчался мутный дождевой водопад. Думая, что ему удастся скрыться за стеной воды, Олег шагнул в водопад, но нога скользнула по скрытому камню, и он вместе с ним стремительно понёсся вниз, в кружащуюся бездну воды, мелких камней и грязи. Внизу с любопытством даже, а не со страхом он обнаружил, что остался цел и, тут же выбравшись из омута, побежал к особняку, считая, что введёт своих преследователей в заблуждение. А пока они отыщут правильный путь, он переплывёт на лодке озеро и протоку и убежит. Мелькавшие в угасающем свете пожара тени на палубе катера-бани исчезли, а мощный раскат дизельного мотора вдруг мощно, зарокотал, перекрывая треск горевшего деревянного царства и змеиное шипение воды и огня. Мотор набирал и набирал обороты, словно стремясь выбраться стальными поршнями наружу. Вдруг их могучие удары и в самом деле выстрелили в горящее, плавящееся пространство, будто поршни, действительно, вырвались из стальных оболочек цилиндров и ничем не сдерживаемые, и не заглушаемые бешено заметались, молотя и сокрушая обезумевший воздух и воду. Горящие брёвна, поленья, изуродованные куски стен сарая, бани ослепительным фейерверком на глазах Олега рванулись вверх и беспорядочно барахтаясь, стали разлетаться во все стороны. Ничего подобного не приходилось видеть Олегу раньше. В первый момент он не мог понять, что происходит. Из оцепенения его вывела свистящая и шипящая чурка, с треском и фейерверкными брызгами пронёсшаяся над ним. Аппетитно хрустящая головёшка шмякнулась в могучий, тяжело, охнувший ствол столетнего великана. Батурин метнулся к только что получившей удар сосне и во время… Одна за другой стали сыпаться бешено крутящиеся огненные поленья, куски метала, изорванные ошмётки бочек и прочего гаражного хлама. Один за другим грохнули ещё несколько взрывов. Запахло горящим бензином, соляркой. Батурин долго стоят под сосной, обескуражено ожидая новых непредсказуемых взрывов, как он стал понимать, канистр или бочек из-под бензина. «Здесь дело пахнет керосином! – подумал Батурин, поворачиваясь и озираясь по сторонам. – И никого, никого». Он приблизился, но уже не к объятому пламенем дому, к обуглившемуся, воняющему гарью, но ещё шевелящему чёрными обвалившимися рёбрами чудовищу. Окровавленным жаром дымились раскалённые клыки сосен, будто бы вонзающиеся пастью ночи в оседающие стены застывшего от ужаса смерти пепелища Дворца пионеров и дожёвывающие их. Обойдя огромное кострище, Олег вновь направился к бане, за баню, где думал найти моторку. За полусгоревшими брёвнами сруба дебаркадера было пусто. Далёкая урчащая тень катера-бани уплывала по протоке к Лене. За спиной в надвигающейся темноте слева и справа приседали тяжёлые тени невидимых призраков существ, глубоко вздыхавших гарь и пепел костра-вулкана. Всякий раз как Олег останавливался и всматривался в них, они растворялись, вползали в загадочное таинственное мочало тьмы, шипя и ухая там враждебно. Смутный страх не проходил и в каждом новом пне, бревне или кусте Батурину чудился его смертельный, затаившийся для последнего броска враг. Сколько минут бродил Батурин у кострища, он не считал. Опираясь о хрупкие подгоревшие стены, колья заборов, он ощущал как они легко, беспомощно рушатся, мертвецки постукивая обгоревшими кусками, шипя и ярея ещё злыми не затихшими углями. Горячим дымом резало глаза. Протирая их руками, он растёр по лицу пепел на манер героев голливудских фильмов. И, решив умыться, Олег направился к озеру Сайсары. Промыв глаза, он сумел рассмотреть лодку и утонувшую в воде цепь. Батурин нащупал её в тёмной воде, потянул, она жалобно звенькнула в его руке. Олег стал распутывать цепной узел, как неожиданно оказался в воде. Что-то тяжёлое, мокрое, сопящее по-медвежьи навалилось на него, фыркая и мыча, стало подминать его под себя. «Медведь!» – резануло по сердцу Олега.

– Ага! Так твою мать! Попался! думал от Грига уйти! – разочаровывая вдруг Батурина, ревела над ухом взъярённая туша. Дохнуло пьяным перегаром, но тут же могучие лапы вцепились мёртвой хваткой в шею Олега и остановили дыхание.

– Ты что? – едва пробил сквозь перехваченное горло Батурин, ещё думая мирно решить ненужную ему встречу.

– Я тебе дам «Что?» Хозяин нашёлся! Девок портить, алмазы воровать, даже лодчонкой не брезгует, гад! А?! Я тебя сейчас навек к ней цепкой прикую. А, ну-ка, не дёргайся! Не таких пришивал. Не дёргайся, говорю, не то сейчас еб… промеж гляделок и концы в волу! – убеждал удерживавший Олега.

Батурин, вырываясь, пробился к лодке, вцепился в её борт и, барахтаясь, отбиваясь от громилы, перевалился через неё, сполз в лодку, но не успел повернуться как опять оказался в руках напавшего.

– Петруха! Сюда! Я его поймал! – орал тот кому-то во тьму.

«Всё – конец! На этот раз конец! – задыхался неловко провалившийся под скамейку лодки руками Олег. – Чёртово место! А ещё Сайсары! Попадаю впросак каждый раз! Но неужели и теперь не уйду?» Он уже узнал в чёрной туше дядю Гришу и чуть не засмеялся парадоксу. Но было не время для смеха, и Олег стал искать путь к спасению.

– Не дёргайся, гад! Со мной, паря, эти дрыганья не проканают! Я тебя четвертовать сейчас буду. Первыми ляжки коптить понесу, как дикого кабана! Ха! Твою мать! – сверкнул ножом дядя Гриша, намереваясь вонзить его в пах Олегу. Но в этот момент Олег выпростал руку из-под скамейки, и вырвался из ослабевшей хватки противника. Лодка качнулась и помогла подняться Батурину в полный рост. Тяжёлый удар остановил ринувшего снова к нему бандита. Оба неловко опрокинулись на один и тот же борт и плюхнулись в воду. Едва коснувшись дна, Батурин оттолкнулся от него и поплыл под водой, стремясь уйти как можно дальше от злосчастной лодчонки. Только когда лёгкие загорелись нестерпимой болью, Олег как можно бесшумней вынырнул на поверхность. Огляделся. В колебавшейся линиями света воде в полутьме двигалось небо, вода, земля, деревья и даже лодка с дико оравшим в ней дядей Гришей: «Оставь лодку, гад!» Ножом вонзая в кормовую часть лодки сражался непонятно с кем вцепившийся в неё Григорий Михайлович Есик. Лодка всё больше кренилась, пока не стала черпать бортом воду. Обезумевший Есик, будучи уже в воде неловко взмахнул руками и пытался оттолкнуться от неё, но только погрузился, вынырнул и истошно заорал: «Па-ма-ги-ть – ть-те! Спа-си-те! Тону!» В следующее мгновение лодка стала быстро погружаться в глубь озера, словно втягиваемая цепью, прикреплённой к береговым мосткам, тоже устремившимся под воду. Противник Олега, чертыхаясь, бил по воде руками, но, зацепившись ногой за цепь, не мог оторваться и захлебываясь уже, видимо, понял, что происходит, непоправимое, непонятное заорал в смертном ужасе: «Спа-си…!» – и захлебнулся водой. Олег бросился плыть к нему, но там, где пенился крик Григория, больше ничего не было видно. Всё исчезло в чёрной воде. Батурин ещё не понял, что лодка утонула, а с ней и напугавший его до смерти Дядя Гриша, и что он свободен. Под ногами чувствовалось ильное уходящее из-под них дно. Борясь с набегающей от берега волной, Олег нырнул и нащупал натянутую цепь и ногу Григория. Сил хватило ослабить капкан цепи и, схватив за ногу практически уже не двигавшегося здоровяка, Батурин вынырнул и поплыл с утопленником к берегу. Он добрался до берега и стал карабкаться по ускользающему теперь и из – под него отрогу. Олег не понимал, что происходит. Ему чудилось как движется под ногами земля, сползающая в озеро. Из-под неё и воды шёл какой-то скользящий с леденящим треском хруст, словно огромная глыба корабля Табагальского мыса двинулась плыть по озеру, ломая как ледокол, оказавшийся под водой многометровый ледяной панцирь. В том, что двигалась земля, у Олега уже сомнений не было. Оттащив тело Григория на десяток метров от воды, он стал вытряхивать воду из него, перевернув Григория вниз лицом. И снова перевернув и дыша в его рот, он почувствовал оживление нахлебавшегося воды своего бывшего врага. В это же мгновение Батурин увидел, что они опять у воды. Ближайшие сосны стали уходить могучими стволами в воду. Сам Олег, настороженно озираясь по сторонам, пятился, оттаскивая от воды выплёвывавшего её Григория. От озера, мифическим чудовищем выползала чёрная вода, пожирая теперь шипящую, рыкающую зверем золу пепелища особняка. Батурин, не искушая больше судьбы, потащил оживающего и понимающего уже происходящее Есика. Притащив его в один из остававшихся ещё не ушедшим под воду теремок, Олег уложил его на скамью и, молча, смотрел на приходящего в себя противника. Григорий, окончательно задышав полной грудью, хриплым чуть ли не замогильным голосом прояснил ситуацию Олегу: «Алас! Конец озеру. И спасибо. Я твой должник. Больше ничего не предпринимай. За тобой идёт охота. Алмазы. Если они у тебя, сдашь всё мне». Григорий, отдышавшись и проникшись к своему неожиданному спасителю, достал партмонэ и, написав несколько слов на листке в блокноте, вырвал его и передал Олегу: «Я даю тебе маляву. С ней будешь жив. Всё! Беги! Улетай! Я утонул. Я сам исчез! Но тебя найду… Если не появишься рано или поздно, из – под земли достану».

Олег убегал к городу без дороги. В нескольких километрах от озера он замедлил шаги, остановился и прислушался, лихорадочно соображая, что же произошло?

«Почему берега поползли в озеро? Почему лодка затонула, а я – нет? Ушёл вновь! Во второй раз! В третий такому не бывать! Да и третьего раза не будет! Скорее уйти дальше от этого чудовищного места! Сайсары! Озеро счастья! Сегодня оно, действительно, стало счастьем, счастьем остаться жить! Скорее в отряд! В университет! Учиться! И баста! Озеро, озеро! Мой корабль смерти опять уплыл без меня! Прямо в озеро! В озеро!» – радовался, словно рассказывал неведомо кому свою историю Батурин. Ноги пульсировали отлитыми как из стали пружинами мышц, стремительно унося его от этого загадочного места, унося вместе с ним великую тайну исчезновения Счастья-озера, тайну аласа.

На последней утренней линейке было тихо и спокойно. Проносились песчинки подсыхающей земли, бумажки, щепки мимо готовых к отлёту бойцов «Эфиопа». В последний раз они молчаливо стояли вместе в шеренге, в последний раз слушали тягучую, набившую оскомину речь комиссара Анатолия Кротича. А он такой же спокойный и невозмутимый как и много раз раньше отчитывающий бойцов за неуставные проказы, с претензией на торжественность зачитывал благодарность районного штаба дорожникам и особенно Власу Артёму и Батурину Олегу за проявленное мужество и бойцовскую отвагу по усмирению философов-хулиганов. Судьба последних, судя по решению райштаба, ударив сто двадцативосьмирублёвым штрафом каждого за ущерб, причинённый теплоходу «Механик Кулибин», ещё готовила им громы и молнии на учебном Олимпе.

Батурина не покидало горькое чувство недосказанности необъяснённости. Расставание с бойцами, с отрядом пришло. Но сердце кусала тревога вины и перед многими бойцами, и перед теми из особняка. Пощада Григория Есика казалась незаслуженной и неотплатной. Да и какие-то ещё там алмазы, и совсем неуловимая связь тайны исчезновения озера Сайсары с пожаром. Уже с раннего утра плелись невероятнейшие сети разговоров о парадоксе легендарного озера, о тщетных усилиях остановить его гибель. Наблюдение не прекращалось ни на минуту. Началось строительство дамб, отрезающих путь движения озера к Лене или Лены к озеру. Никто не мог точно сказать, что произошло. Куда и почему уходит тысячелетнее озеро. На устах у всех было слово: «Алас».

Стоя в строю, Батурин думал о той непрочной нити, паутинкой связывающей прошлое с будущим: нити – последней линейке – аласе бойцов «Эфиопа». Стоит только сейчас разойтись им по сторонам, и этой паутинки-линейки не станет. Исчезнет эта связь. Это сравнение поразило его. «Так ведь всегда, – думал он, – и в жизни, и в истине – всё состоит в этой неразрывной связи тонких нитей паутинок, незаметно переносящих нас, как волны переносящие звук от голоса к эху, от прошлого через настоящее к будущему. В паутинных вихрях времени несёт меня жизнь с одного переката на другой, из одних дней в другие, из ворот одного века в другой. Лишь иногда эхо далёкого времени возвращается слабым отзвуком прошлого: то бивнем мамонта, то письмом, то фотографией, то книгой, то ещё чем-нибудь…» – так думал Батурин, благодаримый райштабом не за работу – за мордобой. Боец дивился этому парадоксу, но не мог высказать свою благодарность каждому с кем жил, работал, мечтал, говорил в это лето, к кому ещё обращалась его мысль.

А паутинка, та тонкая паутинка его жизни, уже поднимала его в самолёт, в новый кусок бытия, и в нём, вместе с ним уносилась в растворённую и растворяющую глубь высоты, в далёкое небо. И там высоко, высоко, в бездонном и светлом, словно всё и всех видящем оке-небе тихо мягко скользящем над бескрайней землёй, Батурин вдруг видел как, вырываясь из серо-зелёного марева гор, рек и тайги замутнённым паром – осколком вселенской линзы взлетало озеро Сайсары, чтоб навсегда исчезнуть с Земли. Разрывая сети облачных паутин, оно поднималось в зенит, но удержаться в нём не могло и срезалось косою дугой в сети заката. Было ли это озеро, было ли это солнце, пойманное в арканы земных паутин, Батурин не ведал, не знал. Облаками кружились океанские воды, горы вздымались и падали в бездны, реки, деревья, тяжёлые тучи вязкой спиралью, хаосом запутанных сетей паутин рассыпались на тысячи тысяч частиц, мыслей, чувств, разрывая вселенскую неделимость. Сердце Олега дышало тревогой и болью. Как надо будет жить в новой разлуке? Он держал в руках выгоревшую потрёпанную соломенную шляпу, медленно крутил её, как крутил бы бог надоевший сбывшийся мир, читая синие, красные, зелёные, чёрные каракули – автографы друзей-спутников этого лета: «Вот Воробышек чиркнул, вот – Папа, а вот – Витальеро, а это – Грач! Вот целая стая философов-волков оставила следы не львиных когтей». В тот вечер после экскурсии Батурин отправился к ним на свой страх и риск за шампанским… За шампанским? Да нет! Это была та же нить, нить, связавшая его навсегда с этими почти неизвестными, но захватившими его в плен постоянно доказывать себе самому готовность быть мужественным и бесстрашным на каждом шагу.

Дамокловцы ждали Батурина у дебаркадера. Несмотря на предупреждения Виталия Сергеевича, Володи Грайчихина, что философы отмутузят его, Олег появился перед ними этаким рыцарем «без страха и упрёка». В ресторане «Авиапорт» также не было шампанского. Обошлись вином со спиртом. Бойцы – философы – прямые как дамоклов меч и острые как он, снизошли к нему со своих заоблачных небес. Даже произнесли тост за него: за настоящего бойца, которого не могут отшампанить. «Мы бы тебя отшампанили, да шампанского нет!» – извинялся Пётр. Притягивая к могучей груди свою красавицу Софью, через её волосы шипел что-то похожее на «долг платежом красен», и обещал украсить шампанским новую встречу в Москве. Дамокловцы, как и некоторые эфиопы, оставались ещё поработать в Якутске. Батурин мог остаться: ему предлагали бойцы поработать бригадиром ударной группы, как называли в отряде, «сваебойцев» – бойцов, шагнувших вперёд на три шага из последней отрядной линейки, когда комиссар, с кривой улыбкой-ухмылкой заканчивая речь, объявил: «Бойцы, добровольцы, кто остаётся на подкоп и подлив свай, сделать три шага вперёд. Желающих, сочувствующих – нет? Нет! Тогда в бой, сваебой!»

Батурин смотрел на спины, затылки шагнувших вперёд и знал, кто есть кто. Оставались: комсорг Неимущий, Зульфия, Дастан, Мишель, Щчук, Грайчихин, Луцков, а он… Олег барахтался в своих паутинных сетях остаться – не остаться. Свобода выбора. Но в Москве – Анжела. И её телефон, который ему дал Григорий Есиков, безответно набирался и набирался в его раскалившемся от последней ночи мозгу.

Батурин был измотан и неуверен в правильности, окончательности выбора. Даже когда он уже был на трапе, ловил себя на мысли, что надо остаться.

И после того, как самолёт поднялся в небо и взял курс на запад, Батурин следил за отражённым от озера лучом солнца, и не ощущал, что он улетает из Якутска. Липкая паутинка меркнущего луча, будто ещё соединяла его с озёром Сайсары и, сплавившись с соломенными жилами, автографами сомбреро, не отпускала Олега. Тяжёлая же туча, в которую вонзался самолёт, выдавливала Олега из самолёта. С замирающим в пустоте невесомости сердцем, с закружившейся головой Батурин, выскользнул из кресла и поплыл в исчезающем за горизонт облаке. Он то падал в сверкающую озёрами и реками бездну, то взлетал в синеву хрустального неба. Всё ушло, исчезло из внимания бойца. И только невидимая паутинка погасшего луча соединила в голубом океане тело и душу Олега с телом и душой Эллэй Боотура – богом из легенды Анжелы и не отпускала его с этой Земли.

История третьего трудового семестра бойца Олега Батурина подошла к финалу. Можно было бы остановиться на этом романтическом конце.

Но отрядная жизнь не заканчивалась на отъезде, а как магнит не отпускала и даже притягивала героев к себе. А потому для тех, у кого хватит терпения, как и для тех, у кого не хватит, советуем набраться его и без суеверия посмотреть, как сквозь сказочную линзу озера Сайсары, на то, что же произойдёт с бойцами, на дорогах обетованной земли: в МГУ.