Текст книги "Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков"

– В Комитете ВЛКСМ МГУ мы рассмотрели этот вопрос. Соответствующее постановление вынесено. Оно будет представлено вам в соответствующее время, – начал Луцков, не ответив на реплику из зала: «Дорога ложка к обеду». Его тонкие, как лезвия гибких ножей, губы разрубали фразы на колючие куски и с силой бросали в зал. Светлые клинки глаз, под стать губам, рассекали глаза и лица многоголового, настороженного неслыханным посягательством на авторитет факультета – грозного, умного великана.

– А сейчас я, как член ревгруппы подкопа под АБКа, открою вам глаза на то, что мы увидели, когда остались подливать сваи, и когда вернулись в университет.

– Действительно оригинал, – заметил обернувшийся к Олегу Пустышев. – Прямо настоящий граф Монте Кристо. И подкоп и подлив или подрыв. Жалко только, что не просто так, а абыкак. Это уже интересно. Интригующе.

Словно отмахал казацким клинком, отчитался Луцков, вложив всю экспрессию в письмо, которое бойцы писали ещё в Якутске.

– Позвольте вопрос докладчику, выбросил руку Пустышев.

– Пожалуйста, уважаемый Максим Емельянович, – отреагировал председательствующий.

– Вы говорите, что Гайсанов единолично отказывался от работ, предлагаемых отряду: газобетона, подготовки арматуры, что приводило к длительным простоям. Так?

– Да.

– А вот товарищ только что утверждал, что ваши бойцы работали сразу в трёх организациях, и что их туда оформил Гайсанов. Где же тогда та самая деятельность Гайсанова, направленная на развал, деморализацию отряда? И второй вопрос. Из ваших справок вытекает, что Гайсанов развалил отряд до пятого августа. Но отряд работал чуть не до конца сентября. Не кажется ли вам, что ваше ратоборство – всего лишь несправедливое сведение счётов, да ещё за спиной человека, вынужденного покинуть отряд по семейным обстоятельствам?

– Нет! Не кажется, уважаемый Максим Емельянович, – услышали голос Давранова любопытствующие чем закончится эта неравная дуэль, поднявшего руку. – Прошу слова.

– Да, пожалуйста.

– Я сейчас всё проясню.

– Да, да, проясните, пожалуйста.

– Мы провожали нашего командира честь по чести с огромным плакатом пожеланий и поздравлений с рождением сына великана – пять килограмм, всё-таки. Без малого сто бойцов желали добра и счастья своему командиру – не командиру. Оборотню…

– Но! Но! Полегче с выражениями! – поправил Дастана председательствующий.

– Гайсанов лишь рядился в командирский мундир, а весь свой опыт, всю свою деятельность направил на обман и деморализацию бойцов во имя того, чтобы посеять неуверенность и безнадёжность хотя бы что-нибудь заработать, искал все средства, чтобы выпить кровь своих жертв – заложников бойцов. Поэтому я ещё раз утверждаю Гайсанов оборотень, оборотень.

– Не устраивайте здесь базара!

– Ах, какой лапочка этот ваш Дастанчик, охотник за приведениями, – отдавшись уже вся вопросу, всплёскивала руками Светлана Валериановна. – Настоящий Данко. Готов пожертвовать собой. Грудь вперёд, вот, вот вырвет сердце. А Гайсанов – то, Гайсанов. Ух! Настоящий змей. Змей Горыныч! Схватил свою жертву и в горы.

– Но вы же любите, Светлана Валериановна, змей, – заметил потемневший лицом секретарь Смердин, то и дело посматривающий на Гайсанова и лихорадочно соображавший, что он может предпринять, чтобы оправдаться затем перед ним.

– Я?

– Да, вы!

– Ах, да! Я, действительно, люблю змей. Особенно больших. На Амазонке. Как их называют?

– Питоны?

– Нет! Двадцатиметровые.

– Анаконды! Вот, вот! В «Юном натуралисте» объясняют детям: «Свободно пожирает индейца». А? Как вам, Аркаша? И это детям.

– Здесь на ваших глазах съедают выпускника, командира, а вы об индейцах. Мало ли что индейцы едят, французы вон лягушек за деликатес почитают, китайцы – змей. Змеи – индейцев. Но мы ведь, не змеи. Мы не должны сожрать и тем более дать сожрать не индейца даже, а командира индейцев, или как там их называют?

– «Эфиопы».

– Да, да эфиопы. Не дадим же ведь их сожрать? – разъяснял задачу Аркадий.

– Не дадим.

– Наше время даёт нам полное право говорить друг другу всё, что мы думаем. Однако не стоит забывать самим о правилах Устава ВССО, когда требуем того от других, – вдруг в притихшее собрание упал голос председательствующего, ещё не решившего, что предпринять, куда повернуть собрание.

– Я попросил бы выступающих не смешивать объективность с личной неприязнью. Интриганство не должно подменять заинтересованность дойти до истины. Как мы уже не раз отмечали, партия и правительство, ЦК ВЛКСМ придают перестройке революционный смысл. Это касается и всесоюзного движения ССО, развернувшегося в гигантских масштабах всей нашей великой страны. Председательствующий говорил убедительно и лаконично, будто читал передовицу «Правды». Бойцы же группы Давранова Дастана в это время с каждым его словом чувствовали, как уменьшаются в размерах и значениях поднятые ими вопросы, а вместе с ними и они сами. И уже до их слуха долетело предлагаемое собранию решение:

– Принять изложенное к сведению, – как вдруг Карим Гайсанов поднялся и произнёс, как ударил громом:

– По уставу я имею право на защитное слово. Я бы сказал спасибо моим бывшим, так называемым бойцам, за критику, за пример настоящей борьбы, если бы, если бы… – Гайсанов рассыпал по всему залу свои гипнотизирующие маслины глаз, наклонил вперёд и вбок свою черноволосую голову, – если бы не знал, что сейчас в Москве находится следователь Прокуратуры Якутской АССР Александр Иванченко. Иванченко ведёт дело о даче взяток руководящим работникам подрядных организаций Якутска, как И.О. командиром «Эфиопа» Пройдохой Евгением, так и бригадиром остававшейся группы для окончания работ на АБКа, Неимущим. Да, Неимущим. Это фамилия такая – Неимущий. Был бойцом неимущим до окончания работ и стал имущим после окончательного расчёта с якутскими СМУ. Зал ещё не успел ахнуть или охнуть как ещё более тяжкий удар Гайсановского грома проломил уши затаившим дыхание:

– И второе, – Гайсанов выжидательно остановился для вдоха и выдоха душившего его признания, – он же, следователь Иванченко, ведёт дело о поджоге Дворца пионеров и убийстве работников Исполкома города Якутска Батуриным Олегом…

Глава пятнадцатая

Одиноко и холодно было Батурину на следующее утро. Горькое чувство разочарования в мудрости и желании присутствовавших на собрании понять его, как и ребят Неимущего, не давало покоя всю ночь. Лишь на мгновения проваливавшийся в полузабытьё Олег встал рано, пробежался. Но успокоенности это не дало.

Упавшее в ватную пену безнадёжности сердце отказывалось подчиняться воле и бегу. Едва обретший способность учиться студент снова не видел смысла, ради которого стоило это делать. Дело Гайсанова, так захватившее Дастана, Валентина, Виктора и Олега, лопнуло на собрании как мыльный пузырь и обдало их на глазах актива факультета грязью, а самого Батурина, как он считал, клеветой. Никто не стал слушать их оговорки и оправдания. Грозная тень подозрения Олега в убийстве и поджоге опрокинула его и придавила как неподъёмная штанга. На факультете предложили отправиться в Якутск решить вопрос. Олег не боялся суда, несправедливости, с которой ему не однажды пришлось встретиться этим летом. Красота самопожертвования в борьбе с встретившимся ему злом, хотя и сверкала как снежная горная вершина, но также как и она оставалась недоступной и холодной. Ещё то, что ложь, даже откровенная клевета Гайсанова была брошена Батурину на другом факультете, оставляло ему манёвр для свободного действия. Перспектива остаться одному пока не пугала Батурина. Занимаясь в библиотеке поиском родственных отношений князя Игоря с другими князьями древней Руси, Олег пытался связать свои мысли с родными, с домом. Спасительная ниточка притяжения родительского очага, порвавшаяся на два года, вновь ощутилась в душе. Груз навалившихся на него обвинений, срывов в учёбе из-за разгульной жизни, которую он сам хулил, но вёл ради друзей, становился всё тяжелей и тяжелей. Приближались праздничные дни.

Пятого ноября Батурин, войдя в здание Гуманитарных факультетов, на верхнем уровне Сачка заметил неизвестную необыкновенно красивую девушку. Её гармонично сложенная фигурка обворожительно притягивала взгляды озабоченных студентов. Глаза не знали где остановиться: на розовощёком личике, обрамлённом русыми переходящими в косу волосами; на полных стройных бёдрах, обтянутых короткой в большую клетку юбкой, закрывавшей верхнюю половину их наполовину; или… Олег вдруг захлебнулся взорвавшейся кровью, жаркой волной хлестнувшей по всему телу. Увидеть ближе её. Он бросился по ступеням вверх. Несмотря на полные сексуально пружинившие бёдра, её шаги были легки и проворны. Она направлялась в библиотеку. Батурин, поражённый, как и когда-то на дамбе, красотой незнакомки, устремился следом за ней, новой незнакомкой. Он не осознавал, что сделалось с ним, что заставило почти отупеть, потерять тщательно соблюдаемую на факультете поведенческую осторожность.

– О-о-о, кого я вижу? Кубанского казака или якутского сибиряка? – тут же полетело навстречу Олегу из глубины Сачка.

– Ба! Турин! Куда навострил рога? Эта гирла не для тебя. Не торопись, – скривив тонкие пресыщенные губы, бросил Игорь Серкин.

– Салют, пещерный умник, – незамедлительно ответил Олег, чувствуя противоестественность своего вторжения в богему Сачка.

К сидящим небрежной походкой подошёл Саша Гуценко. В его адрес тут же полетели колючие словечки завсегдатаев.

– Где это ты загорал, Сашок?

– А что?

– Да это он пиво с раками пил.

– Нет. Это всё-таки у него морда такая.

– Это потому что я ещё не похмелился сегодня, – отвечал красивый, с огромными, как у газели, глазами Александр. Большой любитель хорошо пожить практически каждый день был, как замечали многие, «под шофе». За что его уже дважды исключали из университета.

– А этот тоже сачком стал? – увидев Олега, бросил Александр.

– Ты что! Сачкист и чекист – две большие разницы, как говорят у вас в Одессе. Ну, что? В Гамбринус? Приглашаешь? – образумил одессита Гуценко Игорёк.

– За первое – шарман, – показал Гуценко знак одобрения «Окей!» – А за второе фигу. – Сашок переместил пальцы в озвученный знак.

– Что у тебя сегодня выделено на Сачок? – спросил Александра кто-то.

– Лососиный хвост, – продолжил Александр. «Лососиным хвостом» студенты прозвали преподавателя политической экономии социализма, который, загнав студента вопросами в тупик, удовлетворённо спрашивал: «Что лососиный хвост проглотил?»

– Смотри, как бы он тебе по политической хвост не влепил.

– А ничего. А насчёт пивка. Нам Батурин нальёт. Приглашаешь в ресторан?

– Ты и так опух. Сухой закон не блюдёшь, на мокрое тянет, – ответил ему Олег.

– Хотя бы в шашлычную пригласил на бараний шашлычок, – продолжал напирать Гуценко. – Буржуин богатенький.

– Баранам туда без приглашения можно, – нашёлся Батурин, довольный удачной срезкой подковырщика Сашки.

– Да уж, с тобой пивка не попьёшь, – кисло скривив рот, отпарировал и Гуценко. – Сам козёл.

– Верно говорят: бараны и козлы – это совершенно разные люди.

Звонок прервал прения и тренинг сачкистов. Батурин направился к лифтам, уже окончательно простившись с мыслью отыскать очаровавшую его незнакомку. После нескольких пар, он, спустившись в фойе, увидел Дастана и Луцкова, которые ждали его у выхода из здания.

– Что случилось? – насторожился Олег.

– Ты знаешь, Смердин просил нас найти тебя, – озабоченно пояснил Дастан.

Без лишних разговоров Батурин направился в корпус экономического факультета и уже через полчаса вошёл в кабинет Смердина. В кресле, закрывавшем пол-окна, смутно различалось лицо секретаря, подтвердившего голосом своего хозяина.

– Товарищ Батурин, проходи, проходи. Мы тебя ждём.

За столом оставался один свободный стул. Олег сел, пытаясь понять происходящее. Из своего небольшого опыта Батурин знал, что на «ковёр» приглашают не для вручения награды. А это как во фразе «Коня приглашают не чай пить». И, действительно, подтверждение получить пилюлю, последовало тут же.

– Вопрос, по которому не было ясности на прошлом заседании, мы можем прояснить или даже решить сегодня. Товарищ Батурин, в руках у меня письмо из Прокуратуры Якутска. Вот. Познакомься, – Смердин передал письмо по полукружью, точнее, по овалу стола. Олег впился глазами в бледное лицо Аркадия, голова которого показалась ему головой черепахи, выползшей из кресла-панциря и готовой отрыть рот, чтобы проглотить очередную жертву. И этой жертвой должен был быть Олег.

Письмо повторяло копию письма в деканате. Но, уже читая первую строчку письма на оригинальном бланке Прокурора республики, Батурин почувствовал как стол и пол заходили под ним, как прошлым летом берег у озера мыса Табага. Лицо Смердина потонуло в панцире кресла, а заседавшие слева и справа слились в один подвижный омут.

– Что скажешь, товарищ Батурин? – полетело то ли из кресла, то ли из омута.

– Товарищ Батурин скажет, – язвительно начал Олег, – что это всё: ложь!

– Ха! – радуясь своему, хакнул Аркадий, – Я же вам говорил, что он будет всё отрицать. Это же удел всех преступников.

– Мы не имеем права не доверять поступившему письму. Тем более из Прокуратуры Якутска. Как бы ни сожалели мы о случившемся, охами и ахами делу не поможешь, – взял слово один из заседавших. Мы обязаны отреагировать на этот сигнал. Прав Батурин или нет – дело следствия и суда. В истории нашей организации были разные истории. Но такой, как эта, я не припомню. И надо сделать так, чтобы в будущем об этом никто не помнил, – Батурину показалось, что говоривший держит его сторону и сейчас разрешит это недоразумение.

– Поэтому я предлагаю поставить вопрос перед Комитетом МГУ вывести его из состава Комитета, а администрацию факультета просить – исключить студента Батурина из университета.

Олег с трудом понимал логику выступавшего и чувствовал себя участником плохо разыгрываемого спектакля, где роль невинного злодея доверена ему. Но обыкновенного необыкновенного фарса не получилось. Овал рук, поднятых за это предложение при двух воздержавшихся, вычеркнул для Олега время ожидания занавеса. Батурин резко вскочил.

– Знаем, – попытался опередить выходку гонимого Смердин. – Тяжело. Но о том, что творишь или собираешься творить, надо думать до того. Если это, как ты утверждаешь, ложь, предоставь нам опровержение, мы изменим наше решение. Даём тебе неделю для выяснения истины. Как это будешь ты делать, это не наше дело.

Выскочив из бюро, Батурин наткнулся на ребят Неимущего.

– Что? Что? – посыпалось от них.

– А-а-а, смердятина! – бросил им Олег, и, условившись о встрече в семь вечера следующего дня, простился с ними.

Утром Батурин, приближаясь к деканату, увидел незнакомку, изучающую расписание. Олег, подойдя к стенду, остановился, поражённый красотой лица девушки. Эта была вчерашняя, как обозвали её сачкисты, герла. Она внимательно изучала расписание первого курса. Её лицо излучало загадочное сияние. Розовые щёки были упруги даже на взгляд, а губы были той красоты, о которой можно было только мечтать. Красивейшии линии изгиба верхней губы двигались в тон чтения девушки и тем самым как бы звали к поцелую. Огромные карие глаза, оторвавшись от стенда, вдруг скользнули по бородатому лицу Олега и снова вернулись к расписанию. Батурин в смущении тут же поспешил продолжить путь в деканат, но через несколько шагов решил вернуться назад. Толпы студентов уже закрыли стенды расписания, и, когда Олег оказался возле них, девушки уже не было. «Ушла. Какой же лопух!» – в какой раз изругал себя в своей нерешительности Батурин. Он по лестнице поднялся на десятый этаж, прочесал его, потом девятый, восьмой, её не было в коридорах. С озадаченным и тревожным сердцем Батурин просидел на лекциях и семинарах, не вдаваясь в смыслы и мысли, наполнявшие их. После обеда он решился зайти в учебную часть. Лаборант третьего курса Шевцова Элеонора встретила его всплеском рук и тревожным возгласом:

– Батурин, наконец – то! Тебе срочно надо решать дело с письмом из Якутска!

– Но, как?

– Вот именно как? Срочно! Я думаю лучший вариант: бери письмо и – в самолёт!

Написав расписку в получении письма, Батурин вышел в коридор и, горя и негодованием -и реально ему было жарко– подошёл к окну, открыл его и, втягивая воздух полной грудью, смотрел, и думал:

– «Тоже мне – Наполеон! Завоевал Москву!»

Редкие жёлтые листья ещё метались под холодеющим небом, начинающим сыпать мелким снегом. Ища и не находя себе спасения или хотя бы минутного пристанища, они напомнили Олегу слова песни Анжелы, которые он тихо стал шептать:

Листья летят в пургу,

Маленьких птиц пугая…

Вдруг перед его глазами, у его носа, протянулась женская рука и с силой захлопнула створку открытого Олегом окна.

Батурин, повернувшись, от неожиданности опешил и опять чуть ли не проглотил язык. Незнакомка, резко вздёрнув головку, искоса посмотрела на Олега.

– Девушка, – всё-таки нашёлся Олег. – Здесь же душно!

– А если вам душно, высуньте свой нос в трещину и дышите, сколько вам угодно!

– А просто смотреть нельзя? На Москву?

– Смотрите, смотрите. Дальше тех зданий у метро Коломенское всё равно ничего не увидите.

– У вас орлиное зрение, – не без удовольствия отметил Батурин.

– А вы, что, не орёл?

– С орлицами жить, по…

– Майя! Вот ты где! – послышался из глубины коридора громкий голос подруги девушки. И «Майя!», ещё раз бросив на Олега взгляд богини Ники, исчезла за спинами студентов.

«Майя? Красиво как! Майя и не моя. Но будешь, будешь ты моя! – размечтался Олег, добавляя: «Вот и пришла другая!» Батурин стал снова смотреть в окно и к своему удивлению увидел ту самую Майю и её подругу в фирменных очках. Они прощались внизу, расходясь в разные стороны. «Надо спуститься и догнать Майю, познакомиться, поговорить». Олег бросился к лифтам, нажал кнопки и слева, и справа, и с одной, и с другой стороны. Щёлкнула кнопка. Лифт шёл вниз. Батурин бросился в него, нажал кнопку первого этажа. И, несмотря на то, что лифт нигде не остановился, Олег принимал секунды за долгие минуты. Выскочив из лифта, Батурин побежал. Правая нога мешала быстро бежать. Сказывалось вчерашнее растяжение связок ступни на футболе. Пробежав метров двести и выбежав из ворот, он увидел Майю. Она уже переходила ближнюю полосу дороги. Батурин догнал девушку на второй. Машины остановились, пропуская их. Это было не принято ещё в правилах дорожного движения. Батурин подумал, что сейчас все наблюдают за ними, но, поравнявшись с ней, храбро сказал:

– Всё останавливается перед тобой, Майя!

Она посмотрела на Батурина удивлённо и ответила:

– А вы нет?

– А я, наоборот, хочу идти с тобой! Прошу меня простить. Можно мне познакомиться с орлицей, которая чуть не выбросила меня из окна восьмого этажа?

– А как же проверить, орёл вы или не орёл.

– И как же мне теперь доказать, что я орёл?

– Зачем?

– Ну, хотя бы для того, чтобы проводить тебя. Кстати, куда ты идёшь?

– Я думаю, вам туда нельзя.

– Это почему ж?

– А потому ж.

– А точнее?

– Если орёл испугался восьмого этажа, то, что говорить о тридцатом?

– Это вон о том? – указал Батурин на шпиль Высотки.

– Чуть ниже. Но всё равно сто семьдесят метров.

– Что же там такое интересное, что тебе туда надо лететь?

– Как вы не знаете? Ну и ну! Видно, что не орёл.

– Я орлёнок. А орлята только учатся летать.

Так пикируясь, Майя и Олег вошли внутрь и на лифте поднялись на тридцатый этаж Главного здания МГУ. Здесь, с двадцать седьмого по тридцать первый, располагался знаменитый музей Землеведения. Майя лёгкой походкой направилась по залу к металлической решётке, отделявшей выставочную часть от служебной. Скрип старых паркетных дощечек ласкал слух необыкновенной музыкой забытых миром времён.

– Люблю этот древний музыкальный инструмент, – прокомментировала Майя, показывая на пол.

– Да уж, рояль в кустах отдыхает. С этим скрипом не исполнишь арию, – продолжая упрямо подыскивать острую изюминку своих замечаний, подбросил Олег крючок, которым хотел вызвать интерес девушки к себе.

– Какую? – наивно продолжила Майя, сливаясь с окружающим, действительно, отстранённым от мира, запылённым даже в некоторых местах храмом древности.

– Известно какую, – интриговал Олег.

– Какую же, какую? – поймалась и Майя.

– Ой, да не одна – то я во поле кувыркалась, – засмеялся Батурин, глядя в расширяющиеся глаза красавицы. Её изумительные губки дрогнули и с них сорвалось:

– Константин Андреевич, добрый вечер!

Батурин увидел мужчину неопределённого возраста, но уже с седеющей головой. Огромные очки на переносице и часы с голубым циферблатом на левой руке бросались в глаза с первого взгляда. Но, когда тот поднял глаза, Олегу показалось, что это Габеев Пётр Пётрович. Васильково-голубые глаза сияли за стёклами в тяжелой оправе.

– Познакомьтесь. Это Константин Андреевич, – представила Майя лаборанта или инженера музея, с хитринкой улыбаясь Олегу, с которым так и не познакомилась сама.

– Олег, Олег Батурин, – почти по – Бондски представился студент.

– Скрипкощапов. Можно просто: Костя.

Троица проследовала в центр экспозиций, и Батурин вновь был поражён. На небольшом постаменте красовался огромный череп мамонта с распахнутыми, как для объятий, в металлических обхватах по изломам бивнями. «Рукопись, найденная в Сарагосе», – пронеслось у Олега.

– Добро пожаловать в наш храм древностей, в наш совсем не приземлённый музей. Невесомый, воздушный. Всё-таки тридцатый этаж! Здесь нет времени. Есть пыль да скрип паркета, но это само прошлое, остановившись в черепах, в косточках, в бивнях, – начал говорить Костя, садясь в глубокий кожаный диван и приглашая присесть юношу и девушку, – оно парит над Москвой, над временем и несть ему конца.

Батурин подошёл к окну, открывавшему необозримую панораму Москвы. За толстыми стенами, будто в притивовес им, снег закручивал микроскопические торнадо и устремлял их вниз без утешительного сожаления. «Ну и орёл же я! Полетел за красавицей, а ведь мне надо улетать! Надо купить билет. А погода? Лётная ли? Снег идёт. И… А как же мне надо уходить? И как не потерять Майю? Но и познакомиться слёту и налету… Облом, облом», – думал Олег, так и не сумев найти хотя бы одну зацепку познакомиться ближе с девушкой. Костя и Майя не казались Олегу влюблёнными. Этого не могло быть, по его мнению, ещё и потому, что девушка была выше Кости чуть ли не на голову. Видя, что его новые знакомые занялись расстановкой экспонатов на панно центральной витрины, Батурин ничего не нашёл лучшего, как скрепя сердце, ретироваться по-английски. Он так и не решился попросить девушку о следующей встрече. Да и будет ли в его положении возможность хотя бы вернуться?