Текст книги "Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков"

Глава шестнадцатая

Ингури

Ещё на подходе к своему блоку на восемнадцатом этаже Батурина перехватил телефонный звонок Бориса Радько, пригласившего его на футбол. По дороге на площадку Батурин купил билет на завтрашний рейс Якутского самолёта.

После игры Борис, пригласил Олега к себе домой.

– Холодина! – сутулясь под натиском ветра, отметил Радько. Его разгорячённые карие глаза сверкали жаром только что откипевшей баталии. Лёгкие снежинки, не успев растаять на лице друзей, отлетали от них едва заметными льдинками.

– Ты прав! Смотри, над городом уже зимняя шуба. Сейчас и нам достанется по шапке.

– Как же ты полетишь завтра? – побеспокоился Борис. – Надо бы отступной. Давай заскочим ко мне на минутку и – в кафе. Идёт?

– Идёт. Но, я думаю, будет лучше, если я зайду за тобой после душа.

Батурин уже бывал в квартире друга, располагавшейся в профессорском корпусе «П», но всякий раз чувство незваного гостя не покидало его. Так и на этот раз. Отец Бориса, высокий плотный телом с большим круглым животом, маститый профессор, посмотрел на Олега, словно барин старорусских поместий из романов русской литературы девятнадцатого века. Его лекции, которые он читал студентам третьего курса филфака, любили. Сегодня глаза Василия Ивановича, как плавающие в приправленной сметаной солянке оливки, соскальзывавшие с ложки, не желали встречаться с прямым откровенным взглядом глаз Олега. Борис уже был одет, и друзья направились к двери. Вдруг дверь открылась, и в проёме показался весёлый, как маленький щенок, старший брат Бориса, Сашок.

– Куда это вы, орлы, клювы навострили? Там такое метёт.

– На шашлыки, дорогой, на шашлыки.

– Берите меня.

– Ну, нет, – попытался отказать брату Борис.

– Тогда. Маманя! – крикнул вглубь квартиры Сашок.

– Мамани нет дома, – образумил его Боря.

– Тогда – папаня! – не сдавался старший.

– Что случилось?

– Мы уходим, – поспешил опередить Сашка Боря.

– Не балуйте! – напутствовал сыновей, поправляя цветную тюбетейку, Василий Иванович.

По дороге компании повстречался Гайсанов. Борис, будучи не в курсе, пригласил Карима в кафе:

– Давай с нами в Ингури. Олег завтра с утра улетает в Якутск.

– Скатертью дорога, – отстранился Карим.

– Чего это он? – спросил Олега Борис.

– Ты знаешь, – отмахнулся Батурин. – Там будут Неимущий с ребятами. У них такой компрамат на него и Пройдоху.

– Иди ты, – по – Грайчихински удивился Радько.

– Что я и делаю… – попытался отшутиться Олег.

В кафе стояло кавказское тепло, и щекотали нос запахи шашлыка и приправ.

Возбуждённо шумели разнотонные водопады голосов, лилось вино, звенели бокалы, стучали ножи и вилки. Тройка присоединилась к тройке уже сидевших за столом Давраного, Неимущего и Луцкова. Пробка шампанского полетела в потолок. Сашок взял инициативу тамады в свои руки. Он был копией своего отца – профессора, только миниатюрной и более живой. Его круглое лицо сияло удалой бесшабашностью. Глаза перекатывали слева направо и назад обмазанные отцовским графитовым маслом недозрелые маслины зрачков, а пухлые чувственные капризные губы, опушённые сверху гусарскими лихими усами, словно созданы были для лобызания искромётных бокалов и губ лёгких весёленьких женщин. Александр, подчёркивая гусарскую суть своей натуры, говорил и одновремённо разливал вино:

– За наш гусарский вечер. Вовремя я улизнул от своей профессорской зануды. Никогда не женитесь на умной. Мужику нужна кухарка.

– Я бы выпил за Олега. Завтра он снова улетает в Якутск, но на этот раз без меня, – предложил тост, поднимая бокал, Борис. В отличие от старшего брата он развил до совершенства умение понимать других и мог на грани дозволенного подыграть им на струнах лести, не впадая в слащавость и лизоблюдство. Он был настойчив и трудолюбив, как отец, но и не противник гульнуть, при случае. С Батуриным его связал футбол и послефутбольные прогулки, когда они смаковали перипетии своих побед. На площадках они творили чудеса: педантичный и чёткий в защите Борис и быстрый таранный Олег в нападении не имели себе равных тандемов в минифутболе.

– Опять собирается друг мой Олег отмстить неразумным якутам, и знаю я лозунг его: из Aut in ckuto, Aut cum ckuto, – берёт он только: cum skuto!

– За каторжника?! Фи! Нашёл мне тост! Да у нас пол России почти два века было такой! – возразил ему брат.

– Нет, Саньчо, извини. Ты ещё мало знаешь. Но, то, что было там с Олегом… Твоя гусарская жизнь и десятой доли не стоит того, что пережил там Олежек, – возразил Борис.

– Да, что я не знаю, что такое ССО и с чем его едят?! – не сдавался боевитый брат. – Но чёрт с вами. Сухая ложка рот дерёт. А нам вон уже шашлыки несут. За Олега, так за Олега. Но не последнюю. Не на тризне ж плачевной Олега!

На его громкий пафосный голос обратили внимание не только сидевшие за близкими столами, но и устраивавшиеся под лестницей, только что вошедшие в зал трое мужчин. Один из них Климентий Зык скабрёзно улыбался. Его аскетическая физиономия выражала довольство и удовлетворение от предпринятого и увенчавшегося успехом поиска Батурина, которого до сегодняшнего вечера он не знал и не видел даже. Он свысока посматривал на своих партнёров и хрипло представлял Батурина:

– Вон того бородача, за которого пьют, мы должны взять.

– Возьмём. За бородёнку, и к ногтю, – определяли действия с Батуриным кореша Климентия.

– Не хорохорьтесь раньше времени, это вам не узбек, и не казах какой – то, – напомнил им Зык только, что проведённую операцию с Гайсановым, которого он заставил выложить означенную Вагановым сумму. Карима они встретили у метро «Университет», где он отдал им деньги и сдал Олега, указав, где его можно найти.

– Этот не таких героев заставил пузыри пускать на озере под Якутском.

– Плесни нам на помин его души, – попросили Климентия, разливавшего водку под столом, ожидавшие свой заказ собутыльники Зыка.

– Ты чего, третью? До поросячьего визга хочешь надраться? Я – те, плесну! Срежешь тот бородатый кочан, до ушей налью! – выдерживал в нужной форме бойцов Клим.

– А зачем он тебе? Видно же голь перекатная, студентик.

– Не мне. Хозяину нужен, – скручивал неуговорных Зык.

– Хозяину? Тогда давай за хозяина тяпнем!

В этот момент за соседним столиком произошло какое-то замешательство. Одна из трёх девушек била другую по спине. Та махала руками, теряя сознание. Олег понял, что девушка поперхнулась непрожёванным куском шашлыка и, задыхаясь, готова была упасть. Батурин пробрался через столик к ней и, обняв её сзади, резким нажатием в поддых живота выдавил убийцу студенточки. Из её рта выпал непрожеванный кусок шашлыка и хриплое:

– Я думала, – я умру!

Валентин Луцков, поднявшись и пожав руку Батурину, заключил:

– Страна должна знать своих героев! Завтра напишем в «Студенческий меридиан». Ты настоящий герой! Спас красавицу от драконьего шашлыка.

– А я думал, ты так знакомишься с красотками, – хохотал Дастан.

– Это ты только думаешь о красотках, когда их надо спасать, – укорил Дастана Борис.

Так в тостах и в перепалках проходили час за часом застолья. Количество выпитого и съеденного перевалило за все известные студентам рекорды, аппетит лишь разгорался. К одиннадцати часам зал заметно опустел. Стали собираться Неимущий с Дастаном и Валентином. Официант принёс счёт на восемьдесят семь рублей. Олег купеческим жестом вырвал сотенную из пачки и отдал её любезному, показывая всем видом, что сдачи не надо.

– На остальные принеси две бутылки шампанского, – вразумил обрадовавшегося официанта Сашок. Забирая бутылки со стола, Александр опрокинул батарею пустых и сшиб бокал. Тот, скатившись на пол, жалко дзинькнул и рассыпался на мелкие кусочки.

– На счастье! – радостно воскликнул Саня.

– Конечно, на счастье, – не возразил официант. – Только в наше время за счастье надо платить.

– Спишете! Где пьют, там и бьют! – отмахнулся от него Радько.

– Нет, нет! Заплатите, не то, я позову охрану.

– Ты кого пугаешь, плантатор? – взорвался Сашок, – чаевых на все бокалы хватит.

– Саня, оставь. Я заплачу. Вот, возьми, – вытащив пятёрку, протянул её официанту Олег.

– Не плати! Он с нас уже три шкуры содрал! – перехватил банкноту Александр.

– Да, да, – поддержал его Борис.

– Не хамите, будет хуже, – пригрозил им работник кафе и направился на кухню.

– Пошли, пошли, – поспешил и Сашок.

На улице падал мягкий пушистый снег. Шелковистый для разгорячённых лиц студентов, вышедших из шашлычной, он был желанной прохладой. К тому же снежок щедро окрашивал всё и всех в первые краски зимнего чуда.

– Со снежком вас, братцы! – пытаясь увести разговор от сцены в кафе, воскликнул Батурин.

– Ишь, чего захотел? Пять рублей! Хрустальную стекляшку разбили! А фиг тебе! – продолжал о своём Александр.

– Саня, успокойся. Я оставил ему. Заткнётся.

– Ты оставил? – вытаращился на Олега Сашок. – Ну, ты даёшь! Может быть, ты и мне добавишь, – помахивая пятёрочкой, злился Сашок. – Я пойду ещё одну бутылочку прихвачу, чтоб было по бутылке на брата.

– У вас по бутылке и есть – на брата.

– Ты не финти. Даёшь? Или зажимаешь?

– Пожалуйста! – щедрым движением передал ему голубенькую купюру Батурин, в душе радовавшийся, что братья Радько избавили его от гнетущего чувства выброшенности из колеи нормальной жизни, на которую он рассчитывал после возвращения из отряда.

– Вот это гусарство! Полцарства за коньяк для гусаров! – крутнулся волчком Александр и бросился снова вверх. Неимущий с Дастаном и Валентином, пожелав Батурину счастливого возвращения, ушли вперёд и уже были на той стороне Ленинского проспекта. Через пару минут Сашок вернулся с бутылкой коньяка, и трапезники, полные сил и энергии, двинулись к университету, на ходу распивая бутылку.

От шашлычной отделилась группа Клима Зыка и за кинотеатром «Прогресс» нагнала ничего не замечавших героев-гусаров.

– Ребята, закурить не найдётся? – приблизившись, спросил один из нагнавших. Самого Зыка с ними не было. Он бросился искать такси.

– Закурить? Пожалуйста! Гусарам ничего не жалко, – протянул тому пачку сигарет Александр. Едва успел он это сделать, как тяжёлые удары опрокинули обоих братьев. На Олега навалилась сзади сопящая масса третьего молодца. Ноги Батурина, не стоявшие в стойке на борьбу, заскользили в сторону, и Олег, выворачиваясь в падении, оказался наверху падавшей на него туши и тут же оттолкнулся от неё. Мгновение, в течение которого студент возвращался из мягкого убаюкивающего хмеля в реальность, взорвало в нём весь хмель и превратило его в вихрь и пружину отрядного бойца. Бросившиеся на помощь двое других чуть не одновременно наткнулись на ещё крепкие послеотрядные кулаки Олега и, поднимая вихри снега, разлетелись в разные стороны. Третий, поднявшись, сверкнул лезвием ножа и устремился к Батурину. Саша – гусар, ещё на снегу, ловкой подножкой снова отправил того в снежный партер. Дальнейшая схватка продолжалась недолго. Поднявшиеся уже Александр и Борис давали «прикурить» любителям лёгкой наживы, как думали после студенты.

– И ни милиции тебе, ни дружинников, – уходя с места драки, озирался Борис.

– Вот это настоящие гусары! Отделали сусликов и шкурки не попортили, – весело резюмировал Саня. – За это надо бы и выпить.

– Ты не потерял её? – радостно обнимая брата, дивился Борис.

– Мг, гусар никогда не теряет коня, женщину и вино! – бросил Сашок, и пробка глухо щёлкнув, улетела навстречу падающему рыхлому небу. – Показали цирк красавчикам. С таким номером можно и на арену, – показывая на здание цирка, смеялся Александр. Славя друг друга под шипящий напиток, лихо разгребая первопуток снежного царства Ленинских гор, продвигались к университету ночные герои. Миновав ограду, возбуждённые недавним происшествием друзья стали выяснять, кто больше других значил в этом сражении. Шутя и смеясь, братья Радько сжимали Батурина с обеих сторон, всё больше и больше переходя от игры к борьбе. Трещали одежды, хрустели кости, но ребята, не взирая ни на то, ни на другое, валили Олега, падали вместе с ним в снег, наслаждаясь полуночным буйством, пугая редких прохожих. Наборовшись, так что от них стал валить пар, как от только что вырвавшихся из парилки, они вышли к университету. Медленно проехавшее такси остановилось невдалеке. Компания Клима наблюдала за ними из машины. А они вдруг принялись вытягивать хоровые песни. Ни в одной другой, как в «Ой, мороз, мороз», у них не получалось синхронной тяги. Считая это хорошим знаком и соответствием сезону, троица старалась вовсю. Едва ей удалось спеться, как откуда-то сзади подкатила патрульная машина милиции и, затормозив юзом, остановилась. С обеих сторон из неё вышли милиционеры и, дружески поздоровавшись с певунами, спросили:

– Не подвести ли вас, ребятки, к Большому?

– Мы бы не отказались, но нам уже нужно по-маленькому, – съязвил лёгкий на язык Александр.

– Мы и это легко устроим, – не растерялся рослый сержант. – В нашем КПЗ.

– Спасибо, дома у мамки как-то уютней будет. Пусть унитаз не золотой, но зато… – продолжал отбиваться от настойчивых и любезных служителей охраны порядка Сашок.

– Садитесь. Мы вас домой и отвезём, – продолжал настаивать сержант.

Видя мирное настроение бравых милиционеров, троица забралась в машину и, только спустя минуту, когда «Лада», завернув у Клубной зоны университета резко направо и стала спускаться вниз к зданию, проявила беспокойство.

– Орлы, вы нас не туда везёте, – отреагировал Сашок. – Нам к зоне «П».

– Туда, туда, не волнуйтесь. Это и есть зона «П», в расшифровке протрезвитель.

Жигулёнок подкатил к дверям, из которых вышли ещё двое дежурных, тут же спросивших:

– Ингурщики?

– Они самые. Вышли из берегов, войти не могут. Да к тому же на всю Москву «Ой, мороз, мороз» тянули кто в лес, кто по дрова. Не думая, что всю Москву заморозят. Вот мы и решили артистам помочь с театром, – лукавил оперативник. – Не пропадать же такому великолепному трио.

– Так пройдёмте в оперативную часть, – предложил молоденький сержант. – И обговорим кто есть кто.

– А вам какое дело кто мы? – ощетинился Александр.

– Протокольное, протокольное. Ваши документы, – с удовольствием играл роль вершителя судеб оформлявший протокол.

– Но зачем, и за что? – ещё больше возмутился старший брат Бориса.

– За нарушение общественного порядка, – почесал всей пятернёй свою крепкую шею протоколист. – А за это сейчас полагается…

– Да я тебе сейчас, знаешь, что положу, салага, – вдруг взорвался Саня.

– Ну, вы ещё и здесь хулиганите?! Сопротивление сотруднику органов порядка. Снимайте ремни! И в вытрезвитель!

– Знаешь, кто я? – свирепел всё больше Александр. – Я капитан! Я в Кремле ротой командовал! А ты кто?

– А я при исполнении обязанностей, – хладнокровно выбивал почву из-под неустойчивых ног Александра дежурный. – Я думал штрафом обойдётесь, а вы… Снимай, Василий с них пояса.

– Товарищ, сержант, – попытался пойти на мирное решение конфликта Батурин. – Вот, возьмите штраф, только отпустите нас. Мы сейчас же идём домой и ложимся спать.

– Нет. Поспите теперь у нас. У нас не апарт-отель, но цены интернациональные. Каждому по кровати. Душ, правда, холодный. Но для таких горячих джигитов с берегов Ингури в самый раз.

– Нет, я серьёзно, – протянул Батурин десятку. – Вот, возьмите и отпустите нас.

– Ты чего? Платить холуям?! – вырвал деньги из рук Олега Сашка. – Пусть попробуют нас посадить. Завтра же распростятся со своим местечком!

Но дежурные уже заталкивали его за дверь КПЗ. Борис, отрешённо сидевший на стуле, вдруг бросился отбивать своего брата:

– А, ну-ка, салаги, бросьте эти штучки. Мой брат – капитан. А я, я старший лейтенант!

– Вот и хорошо, – подтолкнув и Бориса за дверь, захлопнули их за ними милиционеры. – Теперь вас целая армия. Готовьтесь к операции «Душ!» А вашего друга отправим обратно. Пусть ещё погуляет. Не созрел. Нам нужны только командиры.

Батурин метался от одних дежурных к другим, пытаясь доказать, что он справится со своими друзьями сам. Исчерпав все доводы, он вспомнил о билете на самолёт, вытащил его вместе с паспортом и стал убеждать, что им завтра надо лететь.

– Ничего, полетают в медвытрезвителе, – оставались непреклонными участковые, выталкивая Олега наружу. – Давай, иди, дружок, домой. Мы видим: ты – человек. А этих ещё надо людьми делать.

Батурин ещё долго стучался в дверь, надеясь уговорить жестокосердных. А те, вызвав воронок медслужбы, затолкали в неё Александра и Бориса и увезли. Бессильно рванувшись ещё и за машиной, Олег, наконец, понял бессмысленность своих действий. Бросив холодный комок снега в след укатившей летучки, Батурин пошёл ко входу вокруг Высотки, решив войти через зону «В». Ноги едва волочились по рытвинистым наледям колеи успевшей стать скользкой дороги. Снег кружился и сыпался из ночных фонарей, словно из сказочных свето-снежных, а не дождевых установок, накрывая мягким и белым покрывалом улицы, деревья и заборы университета. Почти у самой проходной его нагнало такси. Из машины ему предложили «Подвезти». Но Батурин ответив «Я уже дома», вдруг вспомнил, что ему завтра утром надо быть в аэропорту «Домодедово», предложил:

– Завтра, то есть уже сегодня, ты можешь отвезти меня в аэропорт «Домодедово?»

– Во сколько?

– В четыре тридцать.

– Сколько?

– Что «Сколько?» – не понял Олег.

– Отстегнёшь, говорю «Сколько?»

– Ну и сколько?

– Сколько договоримся, столько и будет, – ответил таксист.

– Десять, – предложил Батурин, зная, что туда на автобусе рубль.

– Фью-в! – присвистнул таксист. – Поищи других дураков.

– А сколько же? – переспросил Олег.

– Двадцать пять! – донеслось хрипловатым голосом предложение с заднего сиденья. – И чего ждать четыре тридцать? Сейчас и поехали.

– Мне надо собраться, – ответил Олег в машину.

– Сюда подрулить?

– Да! – ответил Батурин, обрадовавшись, что теперь не надо беспокоиться о дороге.

Неожиданное расслабление после стольких дней напряжения или начинающееся похмелье вдруг вызвали у него приступ беспричинного смеха. Он шёл к проходной и хохотал, подставляя лицо и открытый рот щедрому снегу: «Может быть в последний раз вхожу в альма матер. Из университета исключают, в вытрезвитель не принимают, на ковёр вызывают. Да, ещё и друзья сейчас, наверное, холодный душ принимают».

Олег хохотал, вспомнив как улыбчивый, ещё безусый сержант толкал его в спину, приговаривая: «Давай, давай, борода, остынь на свежем воздухе. Твои дружки разгорячились слишком в Ингури. Им бы не в душ, а в Антарктиду надо».

Батурин не переставал смеяться, поднимаясь пешком до самого блока на восемнадцатом этаже. Он даже не подумал, что ему самому уже сегодня лететь, – пусть не в Антарктиду, но почти в Арктику – точно.

Глава семнадцатая

Семивражье

Едва погрузившись в омут сна, Батурин вырвался из тягучих лап его резким вонзающим в сердце колючие когти трезвона будильника. Недовольный пробуждением сосед промычал Олегу: «Тебе вчера звонила какая-то девушка», – и уснул тут же. Олег быстро умылся, привёл себя в порядок. Чемодан и вещи были собраны, бивень брошен в спортивную сумку и Батурин, надев зимнее полупальто, подбежал к лифтам. Но ни один лифт не работал. Батурин ринулся вниз по бесконечной лестнице под раз, два, три с восемнадцатого этажа на первый. Перепрыгивая через две – три ступени, Олег пытался вырваться из жуткого сна, снившегося ему уж который раз. В этом сне он оказывался в университетской Высотке в колодце башни. Батурин должен был подняться куда-то вверх по спирали рваных лестничных маршей, выступавших полуразрушенными огрызками ступеней по кругу стен. Олег на пределе сил прыгал с одного выступа на другой в страхе сорваться вниз. И даже когда он оказывался уже в самом верху, проход на следующий этаж ему закрывала бетонная плита. Ни в одном сне он так и не проник куда-то туда. Сейчас же он спустился вниз без проблем и, пройдя через проходную зоны, вышел на площадку, где должно было быть такси. Такси ещё не было.

Нескончаемый, шёлковый полог снега развивался под фонарями рваными разноцветными абажурами. Казалось, что рассыпавшиеся на хлопья нити света и были снегом. Под резкими секущими холодными семихвостками ветра-снега где-то в глубине двора Высотки хрипло всхлипывали ели, сиротливо клокотали неуспевшие отлететь листья двух молодых тополей. На другой стороне дороги постукивали голыми ветками озябшие уже яблони. Светящиеся часы башни высотного здания показывали половину пятого, а такси не появлялось ни в одном конце улицы. Только неуклюжие Зилы, снегоочистители, прогрызали чернополосые линии дороги тупорылыми носами. Под фарами роились кружащиеся, как живые, белые комары злого и кусачего снега.

Батурин смотрел на тёмные отчуждённые окна Высотки и будто видел спящих в маленьких, пахнущих паркетной мастикой комнатках университета студентов, обычно до трёх, четырёх часов спорящих доказывающих друг другу хриплыми голосами ещё неведомую им самим абсолютную истину абсолютного знания. Всё это теперь, став эхом бесшумного снега, опадало где-то в коридорах, в углах, на площадках и отдалялось от Олега будто бы навсегда.

Такси появилось неожиданно.

– Не замёрз? – крикнул водитель, открывая багажник подтаскивавшему свои вещи Батурину.

– В аэропорт? – открывая заднюю дверцу, бросил Олегу Климентий, как бы приглашая Батурина сесть рядом. От бессонной ночи в голове Олега кипела вчерашним потоком Ингури и он, не вдаваясь в смысл происходящего, сел рядом. Такси стало огибать здание университета, приостановившись у Главного входа и подсадив ещё одного пассажира. Мужчина с узким бесформенным лицом, покрытым почти такими же морщинами, как и у Климентия, сел на переднее кресло молча. Олег не отметил, что севший даже не сказал приветствия. Но ещё через один поворот машина не поехала на Ломоносовский проспект, а повернула к Клубной части и подобрала ещё одного пассажира, сидевшего на корточках и как будто не ждавшего такси. Этот пассажир сел справа от Олега, крутанул круглой головой в сторону высокой лестницы, ведущей ко входу в здание и проговорил: «Ступеней, как в колоде карт. Яйцеголовым нужны ещё и крепкие ноги».

Минут через двадцать он, поправляя пластырь над правой бровью и доставая из кармана пальто колоду карт, предложил: «Вот думал в самолёте в дурака сыграть, а тут можно скоротать время и в такси».

Батурин думал, что он, объехав вокруг Главного здания МГУ, получил знак свыше на удачу и принял этот знак как знак на счастливое возвращение. Рефлексировать по поводу странностей подсадки пассажиров он не хотел, думая, что сможет претендовать на меньшую сумму оплаты такси. То, что это было не такси, а просто частный автомобиль, он не заметил.

– Так что? В дурака? – отстранённо бросил впередисидящий.

– Э-э-э, нет! В дурака играют дураки! Я вам покажу такую игру. Пальчики оближешь! Офицерская игра! – интригующе продолжил разговор мужчина, сидевший справа от Олега. Он быстро и сумбурно стал объяснять правила игры, скорее втягивая своим неподдельным азартом соседей, чем разъясняя суть. – Раздаётся по три карты. Вот, например, дама король и валет – по десять очков берут.

– А остальные? – заинтересованно спросил Климентий.

– Остальные, как есть, сколько положено.

Объяснявший раскидывал ловко карты, словно не вытаскивал их из колоды, а подхватывал их вылетавших самопроизвольно из неё.

– А дальше? – спрашивал сидевший на переднем кресле.

– Дальше, ещё проще. Вот тебе, – обратился он к Олегу. – Как тебя зовут?

– Олег, – не отказывая в любезности (Ведь ехать до Домодедовского аэропорта далеко), ответил Батурин.

– Лады. Вот тебе, Олежек, даётся три карты. Так?

Батурин никогда не любивший играть в карты, не хотел бы и сейчас. Но продолжая свой полусон и полугипноз Ингурского чревоугодия и пьянства, легко подчинился расфасовщику, ловко сунувшему в его руку три карты.

– Так! Ты смотришь. Ага! Дама, король и на третьей восемь. Всего двадцать восемь. Так? А если тебе достанется, Олешка, вот так, или вот так? Сколько будет?

– Ну, если три туза, то тридцать три! – быстро подсчитал Батурин, наслаждаясь победой своей сообразительности над тугодумами.

Батурин оживал под натиском раздатчика карт, старался быстро, быстрее других провести несложные математические операции в уме. Это ему удавалось. Он испытывал удовлетворение от успеха в счёте и был благодарен ведущему за то, что тот выбрал для объяснения игры именно его – студента лучшего вуза страны.

– Э-э-э, нет! В игре может быть туз только одной масти, хотя бы с одной картой.

– Тогда тридцать одно очко!

– Верно! Верно! Олешка! Молодец! Вот мы их сейчас, – собрал, перетасовал и одним движением руки по кругу положил каждому по три карты так и не назвавший себя крупье. – Теперь я ставлю на банк. Ну, например, копейку. Ты, Олежек, ставишь две или больше. И так по кругу. В зависимости от карты. Пассажир, сидевший впереди, полез во внутренний карман пальто, достал газету, сложенную вчетверо и, отогнув угол, положил туда ту самую копейку. Следуя его примеру, Батурин щедро бросил несколько монет туда же.

– Э-э-э, нет! Так дело не пойдёт! Надо точно! – остановил игру крупье, достал и внимательно пересчитал монеты. – Восемьдесят пять!

– Точно? – спросил Клим.

– Да, да, – ответил крупье.

– Рубль! – продолжил Клим.

– Два! – тут же ответил сидевший на переднем сидении.

– Вот, я вижу, мои карты не играют. Три и всего двадцать. Минимум миниморум. Поэтому я выхожу из игры, – разъяснил Олегу крупье. – А, ну-ка, как у тебя?

Батурин бросил взгляд на карты своих соперников. Те будто случайно держали их открытыми. У Олега было больше очков – двадцать восемь, в то время как у тех – двадцать два и двадцать четыре.

– Попробуем, – нерешительно идя на повышение ставки, ответил Олег и бросил в газету три рубля.

Те ответили:

– Четыре!

– Пять!

«Что творится?! – заволновался Олег. – Они же видят, что у них не так много очков, а кладут такие деньги! Ну, что ж! Сразимся! Мои карты лучше, чем у них».

– Да вы, что? Счастливую карту взяли?

Три пятёрки из его руки легли в газету. Следом за ними упали две и три десятки противников.

– Ну и ну! – наигранно взмолился Батурин. – Вы прямо шулера! Что же мне делать?

Батурин повернулся к крупье как к уже принятому им за своего.

– Только не сдаваться! – отвечал энергичный и собравшийся в комок поддерживающий Олега сосед.

– Ладно. Будь, что будет! Пойду четырьмя! – и Батурин бросил в газету сорок рублей.

– О-о-о! – подняли руки и закатили глаза его противники, словно прося пощады. – В таком случае мы – пас!

«Ха-ха! Моя карта взяла», – радостно подумал Олег, забирая банк и считая, что игра окончена. Его глаза горели нездоровым, ещё хмельным и уже азартным блеском. Руки подрагивали непривычной нервной дрожью. Батурин старался заглушить, подавить эту дрожь удовольствия от неожиданного выигрыша, не выказать своей радости перед, конечно же, расстроенными противниками.

В первый раз Батурин посмотрел в окно. Машина уже выехала из города и, проехав посёлок «Совхоз Ленина», приближалась к лесополосам и начинающимся лесным массивам. Безлистные, с уютом елей и сосен они, как будто, пытались стянуть воедино расползавшиеся во все стороны не готовые к морозам и снегам земли косогоров и оврагов. Батурин вдруг ощутил, с одной стороны разделённость с ними, а с другой объединяющую их с ним незащищённость от надвигающегося чего – то страшного и жестокого. Холода ли, зимы, одиночества? Бедная, скудная и скучная ещё осенняя, но уже и зимняя земля смотрела на него осуждающе, пряча в морщинистых складках печальную горькую тревогу расставания. Сердце Олега, несмотря на выигрыш, сжалось непонимаемым им предчувствием теряющейся силы, выскальзывающей из рук удачи, бездумно разбрасываемых их им самим без смысла, без цели. Он посмотрел на своих затаившихся болью, проигрышем попутчиков. Они показались ему старыми добрыми друзьями, которых он беспощадно и зло обманул. «Я заплачу за них», – решил щедрый Батурин.

В это время машина свернула с прямой трассы на аэропорт и пошла через деревню «Апаринки».

– Куда это мы? – спросил Батурин водителя.

– А ты не видел – пробка, – выругавшись, ответил тот. – Пойдём через «Семивражье».

Уже на выезде из «Горок Ленинских» Климентий этаким атаманом всколыхнул компанию.

– Ну что ж, через «Семивражье», так через «Семивражье»! Семи смертям не бывать – одной не миновать! – и зажигая компанию, провозгласил: «Что ж вы черти, приуныли? Филька, чёрт, давай, сдавай!»

Машина напряжно зарычала и начала подниматься к мосту через реку Пахру.

– А вот это не надо.

– Что не надо? – взмолился водитель.

– Мощным взмахом поднимает, и за борт её бросает в набежавшую Пахру, – прочитав знак «Пахра» перед мостом, отдекларировался Климентий.

– Не дрейфь. Впереди «Ям», а не яма.

Филька послушно, без слов, раздал карты по рукам. Батурин открыл свои карты и чуть не свистнул: «Тридцать очков! Червовые дама, девятка и туз! Вот это да!» – размышлял обрадованный Батурин, в то время как Климентий положил копеечку в газету.

Окрылённый выигрышем, опьянённый азартом и к тому же получивший на руки козырные карты Батурин бросал деньги в банк, как подкормку в кипящий рыбой омут. Через два круга, спохватившись, что может быть раскрытым раньше, чем в газете забарахтаются жирные куши, Олег стал манипулировать взносами, добавляя то копейку сверх положенной суммы, то пять, то десять. Климентий вышел из игры, разочарованно и демонстративно отбросив карты:

– Не повезёт – не поедешь! Давай, Олежек, следующий кон банковать будешь ты. Сдашь мне козырные карты.

– До следующего кона ещё надо дожить, – отыгрываясь, проговорил колеблющийся внешне, но уверенный внутренне в свою победу Батурин. Краем глаза он сумел подсмотреть карты владельца и насчитал двадцать семь очков. «Итак, у меня тридцать, у него двадцать семь. Следовательно, у переднего не может быть больше. Выигрыш за мной!» – убеждал он себя. В процессе игры, как ни старался Батурин подсмотреть карты впередисидящего, – это ему не удалось. Тот замкнулся, сложив свои карты вместе, словно показывал, что боится открыть их противникам. Батурин прогнозировал, что игра сложится удачно для него опять, и он сможет прибрать к рукам деньги играющих, которых, как он считал, не так уж много валяется у каждого встречного в кармане. По крайней мере, у этих далеко не богато выглядевших джентльменов не могло быть много.

– Ах, ты чтоб его! – проговорил передний картёжник. – Проигрывать так проигрывать!

Он торопливо, с наигранным страхом азарта, вытащил из брюк несколько помятых пятирублёвок и тут же бросил одну из них в газету.

– Тебя – то я не боюсь, – в свою очередь подхватывая игру первого, заговорил сосед Олега, словно давая понять, что он увидел карты переднего противника и тем самым уверял Батурина, что у него больше очков, чем у того, Филиппа, или так прозванного, Фильки. По его логике Батурин должен был клюнуть на эту наживку, и он клюнул.