Текст книги "Политология"

Раздел 8. Индивидуальная и массовая психология политического поведения

Политическая психология как самостоятельная отрасль политологического знания сформировалась в 1970-е годы. Формально время конституирования этой отрасли датируется 1968 г., когда в рамках американской Ассоциации политических наук было создано отделение политической психологии. Десять лет спустя, в 1978 г., основывается Международное общество политических психологов, которое объединяет порядка полутора тысяч членов из более шестидесяти стран мира. В России подобная организация – Российская ассоциация политических психологов – создана в 1993 г.

Возникновение политической психологии явилось прямым результатом осознания ставшего очевидным к этому времени факта, что без всестороннего анализа и учета индивидуальной, групповой и массовой психологии понять все многообразие и глубину политических явлений и процессов практически невозможно. Равно как нельзя до конца понять и осмыслить также феномен («таинство») власти как симметричного взаимодействия людей и общественных групп друг с другом, межличностного и межгруппового соперничества, взаимоотношений власть имущими и народом, управляемыми и управляющими, лидерами и их последователями.

По своему предметному содержанию политическая психология представляет собой науку о психологических механизмах власти, причинах и закономерностях политического сознания и поведения людей, а также о психологических характеристиках отдельных политических субъектов на уровне личности, группы, социальной общности и пр. Если политическая идеология вооружает различные социальные страты осознанием своих политических позиций и интересов в значительной степени на теоретико-рациональном уровне, то политическая психология переводит их в практические политические действия с доминантой не только рациональных, но нередко и иррациональных чувственных и эмоциональных элементов сознания – как индивидуального (личностного), так и группового (массового).

Изучив данную тему, студент должен знать:

♦ суть политической психологии как неотъемлемой составляющей политического сознания и детерминанты политического поведения;

♦ основные виды политико-психологических образований, формы их проявления и характерные особенности;

♦ значение психогенных элементов личности в качестве мотивации устремления (или избегания) власти;

♦ психологические детерминанты и установки группового политического поведения;

♦ закономерности формирования и функционирования толпы и масс как психологической категории;

♦ сущность и значение социально-политических конфликтов как одной из основных форм общественной жизнедеятельности;

♦ основные причины, уровни и динамику социально-политических конфликтов и их типологию;

♦ современные конвенциональные технологии и инструментарий управления конфликтами и их урегулирования.

Изучив данную тему, студент должен приобрести необходимые навыки самостоятельного анализа и оценки политических процессов и явлений через психологическую призму. Ясно отдавая отчет в том, что во всех конкретных событиях и явлениях политической жизни, во всех больших и малых конфликтах, в публичном поведении лидеров и «массы» психологические факторы играют роль одного из важнейших их «моделирующих» детерминантов. Поэтому без детального психологического анализа нельзя составить полноценную картину причинной обусловленности и хода тех или иных событий и явлений общественно-политического развития.

Сказанное в равной мере касается и отечественных реалий, осмысление которых и нахождение ответов на вопрос, почему в развитии политико-властной сферы в России многое «не так, как у других», невозможно без учета особенностей того, что определяется как «национальный характер», особый «евразийский менталитет». А также того, как в массовой психологии россиян, в структуре их жизненных установок и ориентаций соотносится психология индивидуализма и коллективизма. Какое место занимает материальное (забота о «теле») и метафизическое (забота о «душе»).

То же относится и к выяснению причин нашей конфронтационной ментальности. Когда, столкнувшись при переходе к рынку с установкой на жизнь по принципу «каждый выживает, как может» и связанной с этой установкой конкуренцией как формой борьбы за «место под солнцем» (причем конкуренцией без правил), она еще больше усилилась. И общественное развитие приобрело гиперконфликтогенный характер. «От Москвы до самых до окраин» пронизано всякого рода противостояниями и «выяснением отношений» как в политике, так и во всех других сферах (экономической, социальной, национальной, религиозной и т. д.).

Глава 8.1. Эгоцентрические и социоцентрические мотивации политики и власти как психологических категорий

Любой политик, даже коммунист-«бессребреник», боится потерять власть. Кто-то из великих политиков говорил, что любовь и деньги правят миром. Любовь, безусловно, деньги, несомненно, но и власть обязательно. Боязнь потерять власть – естественный инстинкт нормального политика, а не самоубийцы.

С. Шаталин, академик РАН

Всесторонний анализ и теоретико-прикладное осмысление феномена политики и власти, как и всех других явлений и процессов общественной жизнедеятельности, не являются монополией какой-либо одной науки. И выступают в качестве предмета рассмотрения не только политологии, но и философии, социологии, юриспруденции и, конечно, психологии. Причем у каждой науки в этом предмете своя «ниша».

Что касается политической психологии, то она исследует политико-властные отношения на очень важном мотивационном срезе – через призму субъективного восприятия людьми. Имея в качестве приоритетной цели нахождение ответов на ключевые в данной проблематике вопросы, а именно:

а) почему одни люди (таких меньшинство) стремятся к власти, тогда как другие (таких большинство), наоборот, власти избегают?

б) почему одна власть безоговорочно принимается людьми, и они готовы подчиняться ей и следовать установленным ею правилам, тогда как другая власть ими отвергается, и они готовы сопротивляться ей, иногда даже жертвуя жизнью?

в) что дает людям власть над другими людьми, и является ли «всякая власть для того, кто властвует – всласть»: всем наделяет и ничего не отнимает?

Ответы на все эти непростые вопросы, связанные с «таинством» власти и политики, уходят своими корнями в генетическую природу человека. Уже на этом уровне у людей заложено социально-психологическое предрасположение к тому, чтобы властвовать. Еще древнегреческий философ Фукидид указывал на «волю к власти» как доминирующее начало, определяющее поступки индивида. Причем личности, рожденные для того, чтобы реализовать эту волю к власти, обладают неким неуловимым качеством – харизмой или «фактором икс» («магией лидера») и образуют в обществе меньшинство. И именно из этого меньшинства выходят политические лидеры как демократы, так и тираны, что определяется уже не столько генетикой, сколько историческими условиями той эпохи и общественной среды, в которой они действуют.

Не случайно любой общественной структуре присуща форма пирамиды, на вершине которой оказывается некий ведущий. В различные эпохи его называют то вождем, то царем, то лидером или президентом. Но как бы его ни называли, это некий единый человеческий тип, рожденный властвовать. Он готов бороться, убивать или быть убитым ради того, чтобы реализовать эту заложенную в нем предрасположенность к властвованию. Без обретения этого права властвовать и подчинять своей воле других – такое существование теряет для него всякий смысл.

Воля к власти, подчиняющая себе все помыслы прирожденного лидера, со всей очевидностью может быть реализована только при условии, если наличествуют массы тех, кто желает власти над собой. И такие массы, генетически запрограммированные на то, чтобы подчиняться некой стоящей над ней личности, присутствуют в любом сообществе людей (большом или малом). Причем эта потребность иметь над собой «начальника» и прятаться под «начальствующее крыло» во многом носит чисто психологический характер.

Не секрет, что у примитивных племен культ вождя имел защитные психологические функции, избавляя его приверженцев от чувства неуверенности и страха. Современный цивилизованный человек не столь уж далеко отстоит от своего пещерного предка. И потребность в сильном лидере – «патерналисте» (лидере-«опекуне») очень часто проявляется вне зависимости от того, существуют или отсутствуют демократические традиции в данном обществе.

С этой потребностью и привычкой повиноваться связана и такая психосоциальная характеристика большинства, как пассивность. В политике это находит свое концентрированное выражение в том, что еще ни в одной стране мира масса нации не принимала деятельного участия на так называемых крутых поворотах истории. В годы английской буржуазной революции, к примеру, армия Кромвеля, решавшая участь нации, составляла всего лишь около 1 % всего населения. Этот показатель (уровень народного участия) во французской революции не превышал 2–3 % населения. В американской – не более 10 %.

Такая же «всенародная» пассивность была характерна и для социалистической революции в России, а также для событий августа 1991 г. и октября 1993 г. В решающую для первых из этих событий ночь с 20 на 21 августа 1991 г. у здания Верховного Совета РСФСР собралось не более 70 тыс. человек. Тогда как абсолютное большинство москвичей (да и вся «народная» Россия) предстали в роли «театральных зрителей», безучастно наблюдавших за тем, что происходило на авансцене «политического театра». Сказанное в полной мере применимо и к характеристике «народного участия» в октябрьских (1993 г.) событиях.

Но с массовой политической пассивностью своих граждан сталкиваются и западные демократии, что, впрочем, было характерно для этой формы правления еще в Древней Греции. По словам Аристотеля, уже в V в. до новой эры народное собрание в Афинах не могло собрать кворума, потому что граждане перестали являться на него. И политические вожди вынуждены были прибегнуть к «материальному стимулированию» общественной активности, т. е. ввести плату за участие в общественной жизни.

Скрытая «плата за участие», принимающая форму «покупки голосов» в ходе избирательных кампаний – широко распространенное явление и в современных демократиях, во многих из которых (по причине политического «пофигизма» электората), процент явки избирателей для того, чтобы выборы были признаны состоявшимися, понижен до 25 % или не оговаривается вообще. Как это имеет место в нынешней России – в конце 2007 г. все законодательно установленные квоты в этой области были упразднены. Легитимность выборов отныне не зависит от явки избирателей.

В числе основных психологических мотивов, заставляющих людей стремиться к власти и обрести престижный статус ведущего, а не ведомого, в качестве преобладающих мотивов чаще всего выделяют мотивы эгоцентрические, т. е. те, которые концентрируются на реализации собственных интересов личности.

Именно такими являются мотивы стремления к власти при условии автономного отношения к ней, когда власть ценится исключительно в силу своих собственных достоинств. Одним из таких мотивов может быть восприятие власти как игры, т. е. власть как магнитом притягивает к себе уже по той простой причине, что носит игровой характер, сравнимый со спортивной игрой.

Здесь такой же предельный накал страстей, захватывающий человека (что называется с головы до пят) азарт. Особенно на стадии борьбы за «властное кресло» (в период предвыборных баталий), публичных схваток претендентов, в ходе которых надо убедить и доказать избирателю, что среди всех соискателей власти «ты – самый лучший», «ты – первый», «ты – политический чемпион».

Другим эгоцентрическим мотивом является власть как господство над другими людьми. Этот мотив присущ личностям, для которых власть привлекательна в первую очередь тем, что дает возможность навязывать людям свою волю – одних «казнить», других «миловать». Такого рода мотивация (получение удовольствия от самой технологии властвования) может быть связана с какой-либо тайной (психической) или явной (физиологической) ущербностью человека (невысокий рост, «плюгавость» и т. д.) и желанием компенсировать ее за счет обретения власти.

Представитель неофрейдизма – немецко-американский психолог и социолог Э. Фромм (1900–1980) отмечал в этой связи, что, переживая какую-то свою «ущербность», человек может пойти по линии наименьшего духовного сопротивления – компенсации этого своего чувства «хужести» страстью к возвышению над всеми и всем.

При инструментальном отношении к власти, когда власть ценится исходя из того, чего можно, обладая ей, достичь, доминирует эгоцентрический мотив стремления к власти как источнику богатства, престижа, славы. Однако здесь возможна и социоцентрическая мотивация, которая может быть выражена словами «послужить людям», «послужить Отечеству», «сделать что-либо хорошее для страны (региона, области, района). Реализовать интересы какой-либо общности (класса, нации, клана и пр.).

Власть – предмет скользкий. И здесь требуется совершенное владение искусством быть политиком не только в плане «захвата» власти, но и с точки зрения способности удержать ее. Причем второе не менее, если не более важно и значимо, чем первое. М. Вебер, подробно изучавший проблему способов удержания власти, выделил три основных приема (не столько политических, сколько психологических), используемых правителями в недемократических системах с этой целью.

Первый. Подбор аппарата управления из заурядных приспешников. Предпочтение оказывалось не тем, кто обладал познаниями и острым умом, а тем, кто был исполнителен и не позволял себе лишних мыслей. Деспотическая власть видела свою опору в людях безграмотных. Именно им оказывалось предпочтение по сравнению с людьми просвещенными и мудрыми. Были периоды, когда слыть человеком умным было даже небезопасно. Так, уже став римским императором, Клавдий признавался, что во время царствования своего предшественника Калигулы он нарочно стимулировал глупость, чтобы уцелеть.

По мнению известного российского политолога Ф. Бурлацкого, подобной же тактики придерживался Н. Хрущев при И. Сталине, изображая «щирого казака», далекого от каких-либо претензий на власть, надежного исполнителя чужой воли. Что соответствовало традиции, заложенной еще Петром I, который в указе от 9 декабря 1708 г. предписывал: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы умением своим не смущать начальства».

Второй. Беспрестанное подтверждение выдающихся качеств правителя. Горе было тому, кто даст понять, что правитель в чем-то ошибся. Для большего упрочения своей власти наместниками Бога на земле считали себя величайшие завоеватели Тимур, Чингисхан, российские самодержцы и многие другие владыки прошлого. Впоследствии на смену привычной формулы «волею Божьей» пришла другая, не менее ритуальная и опасная формула, «волею народной». И чем более авторитарный характер носит правление, тем нетерпимее руководитель к любому чужому мнению.

Третий. Периодическое отлучение определенного числа своих сподвижников, что порождает у них стремление ничем не навлечь на себя гнев вождя. Как правило, сподвижников уничтожали под предлогом того, что они продались неприятелю, стали врагами народа. Именно это обвинение безошибочно выдвигалось при любых режимах, в том числе и в совсем недалеком прошлом нашей страны – в период сталинизма.

Что касается пассивного отношения к власти и стремления избегать ее, то они также имеют свою мотивацию. Это может быть реальная оценка собственных шансов в осуществлении власти, связанная:

♦ с типом политического режима. При тоталитарных и авторитарных режимах формирование и воспроизводство правящего класса носит сугубо кастовый закрытый характер, и «человеку со стороны» попасть в номенклатурный круг если и возможно, то только в виде исключения, а не правила;

♦ с характером самой личности: политика любит сильных людей, это жесткий (если не сказать жестокий) род занятий – проигравших и опростоволосившихся здесь не только бьют, но нередко «вытирают об них ноги». Поэтому людям без «толстой кожи», слабовольным, неуверенным в себе и т. д. в политике делать нечего;

♦ политика – совсем не главный вид жизни человека и совсем не желанное занятие для большинства. Люди чаще всего реализуют свои таланты и способности вне политической сферы, исповедуя по отношению к ней в качестве жизненного кредо установку «вне партий, вне политики» и др. К тому же политика на уровне обыденного массового сознания воспринимается преимущественно как «грязное дело», неприемлемое для порядочных людей.

Глава 8.2. Психологические факторы – детерминанты группового и массового политического поведения

…С того момента, как человек примыкает к группе, поглощается массой, он становится способным на крайние формы насилия или паники, энтузиазма или жестокости. Он совершает действия, которые осуждает его совесть и которые противоречат его интересам. В этих условиях все происходит так, как если бы человек совершенно переменился и стал другим.

С. Московичи, французский психолог

Основной характеристикой групповой и массовой психологии в сфере политики является установка на различение «своих» и «чужих». Сам факт объединения людей в какую-либо общность (нацию, партию и т. д.) формирует неосознанный мотив поиска врага, соперника. Чем реальнее и ощутимее этот «чужой», тем психологически легче и быстрее происходит процесс консолидации общности.

Примеров такой консолидации различных социальных и политических образований, которая сопровождается поисками реальных или мнимых врагов, в истории любой страны предостаточно. В том числе в России. Можно вспомнить «Марш голодных очередей», организованный 9 февраля 1992 г. движением «Трудовая Россия» и партиями коммунистической ориентации. Известие о планировании этой политической акции стало поводом для упрочения демократических сил перед угрозой наступления «красно-коричневых». Не углубляясь в анализ причин, содержания лозунгов и социального состава «Марша голодных очередей», демократы на своих митингах вели себя точно так же, как и «противник» (те же установки, методы, формы проявления враждебности и т. д.).

Эти альтернативные митинги (на Манежной площади и на площади Свободной России) продемонстрировали одну из исходных посылок массовой политической психологии, а именно: в процессе политических взаимодействий для социальных общностей психологически важны не особенности той или иной из них, а их отличия от своей общности.

Основным механизмом формирования образа другой общности выступает сравнение. Все элементы политического поведения и политической деятельности (традиции, ритуалы, символика, программные заявления и т. д.) «чужой» общности воспринимаются через преувеличение их несходства с собственными образцами. При этом, чем меньше опыт непосредственного общения с «чужой» общностью, а, следовательно, и острее дефицит достоверной информации о ней, тем более искаженным (предвзятым) предстает ее образ. В основу суждения о другой общности в данном случае ложатся либо случайные черты, либо стереотипы общественного сознания, формируемые как идеологическими аппаратами государства, так и политически ангажированными средствами массовой информации.

Хорошо известно, что в СССР с помощью массированной пропаганды от поколения к поколению передавался стереотип о КПСС как «уме, чести и совести современной эпохи», единственном и верном борце за интересы трудящихся. Параллельно закреплялись негативные стереотипы относительно западной демократии (как «рая для богатых и ловушки для бедных»), частного предпринимательства (как ничем не ограниченной свободы наживы и безудержной эксплуатации человека человеком), диссидента (как «иуды» и предателя национальных интересов).

Давно замечено, что нередко люди составляют собственное мнение о сущности и ценности для себя той или иной партии или общественной организации на основе личных контактов с ограниченным количеством представителей этих формирований. В таком случае действует психологический закон «переноса репутации», т. е. личные впечатления (симпатии или антипатии) переносятся с индивидов на всю организацию, членами которой они являются.

То же характерно для восприятия «чужой» организации через призму политического имиджа («общественного лица») ее лидера (или группы лидеров). Здесь действует правило «каков поп, таков и приход».

Для людей, объединенных в политические общности, характерна повышенная эмоциональность. В качестве одного из основных сильно действующих побудительных факторов здесь выступает символика. Флаги, гербы, гимны, памятники культуры, исторические личности и события и т. д. очень часто становятся символом объединения, направляющим их устремления на конкретные политические объекты. Именно эту роль играли в суровые годы Великой Отечественной войны, поднимая народ на разгром врага, такие кинофильмы, как «Александр Невский», «Чапаев» и др. Многие символы создают настолько мощные эмоциональные состояния, что помогают преодолевать людям даже нечеловеческие испытания.

Поэтому политическая практика особенно на крутых поворотах истории неизменно включает низвержение старых и утверждение новых символов. Переименование городов и улиц, реабилитация исторических фигур, национальных традиций и праздников – все это призвано формировать у людей сугубо положительные эмоции в восприятии курса рыночных реформ и создавать вокруг них благоприятную общественную «ауру».

Однако на практике эти положительные эмоции изначально характерны далеко не для всех граждан. У значительной части населения – приверженцев старых, низвергнутых символов вместо радости и уважения они вызывают гнев и раздражение. В результате такого «двоевластия» старых и новых символов общество раскалывается на противостоящие друг другу «враждебные» страты, что пагубным образом сказывается на социальной и политической стабильности, порождая всякого рода противостояния и «выяснение отношений» между «реставраторами» и «реформаторами».

Еще одна важная сторона массового политического поведения, обусловленная действием психологических факторов, заключается в том, что между политическими убеждениями людей и их реальными действиями очень часто отсутствует какая-либо связь, а если и присутствует, то чаще всего довольно слабая и относительная.

Так, например, в 1930-е годы, когда в США были довольно сильны антикитайские настроения, профессор Раптер провел довольно интересный эксперимент. Он и двое китайцев (ученик профессора и его жена) отправились в путешествие по стране, посетив 66 гостиниц и 184 ресторана. За исключением одной гостиницы, везде им был оказан радушный прием без акцента на национальную принадлежность супружеской четы. По возвращении из путешествия в те же гостиницы и рестораны были направлены письменные запросы относительно возможности обслуживания китайцев. Результаты превзошли ожидания: было получено 92 % отказов. Из этого следовало, что четкая установка на нетерпимость, актуализация ранее сформированных политических убеждений происходит только при постановке вопроса в категорической форме.