Текст книги "«Слово – чистое веселье…»: Сборник статей в честь А. Б. Пеньковского"

Грайс 1985 — Грайс Г. П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике.

Вып. 16. Лингвистическая прагматика. М.: Прогресс, 1985. С. 217–237. Квятковский 1966 —Квятковский А. 77. Поэтический словарь. М.: Изд-во «Советская энциклопедия», 1966.

Падучева 2007 —Падучева Е. В. О семантике синтаксиса. Москва: Наука, 1974; 2-е изд.: " УРСС, 2007.

Падучева 2008 — Падучева Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительно– " стью. М.; Наука, 1985; 5-е изд.: УРСС, 2008.

Rihbani 1920 —Rihbani A. M. The Syrian Christ. London: A. Melrose, 1920.

Wierzbicka 2006 — Wierzbicka A. English: meaning and culture. Oxford university press, 2006.

Г. А. Золотова
Из нерешенных вопросов типологии предложений

В интересной статье «К проблеме генезиса безличных предложений» (Тезисы совещания по OЛA. М., 1968. С. 28–32) Александр Борисович Пеньковский приводит диалектные варианты (из Брянских и других соседних говоров) высказываний как личных о недомоганиях в разных частях тела (живот схватил, нога крутит, руки щиплютъ и т. д.) в пользу одной из двух гипотез о происхождении односоставных предложений (из двусоставных).

Эти наблюдения – очередной стимул к обсуждению оснований классификации моделей русского предложения.

Традиционная грамматика за основу деления принимает арифметический показатель: два либо один главный член налицо. Так, Весна. – односоставное предложение, Наступила весна. – двусоставное. Другой критерий – морфологический: Гроза разбила дерево. – двусоставное, Грозой разбило дерево. – односоставное.

Оправданно ли такие родственные в каждой паре предложения разносить по рубрикам основного в синтаксической системе противопоставления? Очевидно, что критерии синтаксической типологии нуждаются в рассмотрении и упорядочении.

Для уточнения их представляются перспективными наблюдения над предложениями с признаками личность субъекта/неличность.

У личного субъекта гораздо шире и семантические возможности выбора предиката, и грамматические возможности – по категории лица.

Одушевленность, активность личного субъекта предполагают обширный спектр предикативных реализаций – и действенного, и интеллектуального, и эмоционального типа. Намного ограниченнее эти возможности у субъекта неличного, они расширяются лишь при олицетворении, в метафоре и других художественных приемах.

Сущность, назначение предложения – сообщение о признаке названного предмета. Поэтому наиболее употребительны в речи двусоставные предложения, формируемые подлежащим (обозначающим субъект, носителя предикативного признака) и сказуемым (предикатом).

Классификацию русских предложений принято строить на оппозиции двусоставных и односоставных. Односоставными, противостоящими двусоставным, считаются предложения, представленные одним из главных членов – либо сказуемым (предикатом), либо подлежащим (субъектом). Но если сказуемое (преимущественно глагольное) в своих формах содержит категории предикативности (время, лицо, модальность) и создает таким образом сообщение, одинокое подлежащее предикативных свойств не имеет и сообщением не становится.

При морфологическом подходе к синтаксису, укрепившемся в традиции, и изолированное в тексте имя в именительном падеже признается подлежащим. С этим можно не согласиться. Справедливо полагать, что именуемые назывными предложения типа Ночь. Зима. Мороз. Лесная дорожка, и т. п. обозначают предикативные признаки, обычно времени и места действия, о котором пойдет речь. Это типичный прием художественных текстов, лаконично вводящий в текстовое время, в пространство, среду («здесь и сейчас»):

Зима!.. Крестьянин торжествуя

На дровнях обновляет путь… (Пушкин);

Весна. Выставляется первая рама… (Майков);

Глухая полночь. Все молчит (Тютчев);

Поздняя осень. Грачи улетели… (Некрасов);

Звезды над полями, глушь да камыши… (Никитин);

Густой зеленый ельнику дороги. Глубокие пушистые снега (Бунин).

«Действие или состояние требует для себя места как предварительного условия своего явления», – писал В. Н. Топоров[410]410
  Топоров В. Н. Из индоевропейской этимологии IV (I). Этимология 1988—1990. М.: Наука, 1992.


[Закрыть].

Вернувшись к вышеприведенным диалектным примерам А. Б. Пеньковского, попробуем установить их системное место через системные связи в литературном языке:

Нога болит. Спина болит;

Ноге больно. Спине больно;

В ноге боль. В спине боль.

Омонимичные модели типа Спина болит, Спине больно, В спине боль в традиционных грамматических понятиях противопоставлены по главному классификационному признаку двусоставность / односоставность, а также по членам предложения: один и тот же носитель состояния оказывается то подлежащим, то дополнением к боли, то обстоятельством боли. Морфологический подход обессмысливает синтаксическую структуру. Несомненно, важнее категориально– семантический критерий. И подлежащее, выраженное разными падежами, сопрягается с предикативным признаком как его носитель.

Кажется не слишком продуктивным обсуждать гипотезу о происхождении односоставных предложений из двусоставных. Будь то диалектное Нога крутит или литературное Ногу крутит, Машу мутит, – всякое сообщение организуется из двух компонентов: имени предмета, одушевленного или неодушевленного (носителя признака), и приписываемого ему предикативного признака. Предикат отсутствовать не может, разве только в контексте, чаще в диалоге, где он ясен из обмена репликами. Например, в диалоге Онегина и Ленского в начале Третьей главы:

– Куда? Уж эти мне поэты!

– Прощай, Онегин, мне пора.

(…)

– Опять эклога!

– Да полно, милый, ради Бога!

Н? что ж? Ты едешь: очень жаль…

<???>

– Я рад. – Когда же? – Хоть сейчас (Пушкин).

Какое же место в синтаксической системе закономернее для рассматриваемых моделей?

Если признать право подлежащего быть выраженным именами в разных падежах, предложения и активно-деятельного содержания, и статично-признакового оказываются двусоставными, сопрягающими субъект с предикатом.

Следовательно, бессубъектных (бесподлежащных) предложений в синтаксической системе нет? Они остаются только как неполные, восполняемые контекстом. Предикат обеспечивает текстовую динамику. Неполнота номинативного предложения остается как прием: а) вводящий лаконичное описание либо б) способствующий динамике развития сюжета.

Известен афоризм Людвига Виттгенштейна: «Проблемы разрешаются не путем поиска нового, а путем упорядочивания того, что мы уже знаем».[411]411
  WittgensteinL. Philosophishe Untersuchugen. Oxford, 1953. § 109.


[Закрыть]

Может быть, справедливее было бы уточнить и эту мысль: утверждать не противопоставление поиска нового упорядочиванию известного, а причинно-целевую связь между этими понятиями: поиск нового результативен, если он позволяет оценить и упорядочить известное; упорядочивание известного результативно, если оно порождает новое знание.

А. Б. Копелиович
Синтагматика адъективного слова

Синтагматике частей речи посвящено трудно обозримое количество работ, однако в своем подавляющем большинстве они затрагивают проблемы валентности, в основе которой лежит грамматическая и/или лексическая семантика. И хотя при этом, как правило, обращаются к терминам формальной связи – «управление», «согласование», «примыкание» – как к естественным и необходимым средствам классификации, тем не менее оставляют их на периферии исследовательского интереса, принимая на веру веками сложившиеся о них представления. На наличие подобных ситуаций в лингвистической науке в свое время указывал Л В. Щерба: «В грамматиках и словарях большинства старых установившихся языков существует традиционная, тоже установившаяся номенклатура, которая в общем удовлетворяет практическим потребностям, и поэтому мало кому приходит в голову разыскивать основания этой номенклатуры и проверять ее последовательность» [Щерба 1974: 77]. Что касается терминов, употребляемых в современной русской грамматике для обозначения видов межсловной синтаксической связи, то вообще достаточно трудно говорить о наличии серьезных теоретических оснований в их определении и понимании. Чтобы в этом убедиться, достаточно обратиться к некоторым фактам употребления рассматриваемых терминов. Так, в справочнике [Розенталь, Теленкова 1976: 335] дается следующее определение так называемого «Приложения согласованного»: «Приложение, которое согласуется с определяемым существительным в падеже, а иногда (разрядка наша. – А. К.) в числе и роде». При таком определении в понятие согласования по роду включается случайное совпадение родовых форм субстантивных имен в составе аппозитивной конструкции. На наш взгляд, спорным является и применение термина «падежное примыкание» в [Гр. 70] и [Рус. гр. 80], поскольку подобный термин лишает примыкание и управление их формальной специфики и приводит к неоправданному смешению синтагматики форм и синтагматики значений (см. [Копелиович 2003]).

Синтагматика форм в сфере межсловных связей заслуживает внимания как самостоятельная и не вполне исследованная проблема грамматики. Ее решение может значительно изменить наше представление о синтагматике частей речи, что в конечном счете и составляет цель данной статьи.

Центральное место в грамматике межсловных связей занимает вопрос о синтагматике слов адъективного типа. С одной стороны, прежде всего с ними связывают представление об уподобительном употреблении граммемы падежа (согласование в падеже) во всех тех случаях, когда речь идет о выполнении ими функции определения в составе именной группы. Так, например, принято считать, что в конструкциях типа В песчаных степях аравийской земли (Лермонтов) прилагательные согласуются в роде, числе и падеже. Это тем более представляется очевидным, что три названные граммемы находят выражение в едином звуковом комплексе. С другой стороны, адъективы, входя в состав предиката в качестве его именной части, исключают падеж из разряда уподобительных категорий. Выбор творительного предикативного можно объяснить лишь подчинением глагольному компоненту составного сказуемого, а саму эту связь трудно квалифицировать иначе как управление, т. е. в традиционном понимании как факт морфологического подчинения по падежу [Мельчук 1993].

Еще А. М. Пешковский, рассматривая конструкции…И он был безжалостным.. (Тургенев); Положение Оренбурга становилось ужасным (Пушкин) и т. п. писал: «Творительный падеж есть здесь управляемый» [Пешковский 1956: 231]. Устойчивое убеждение в том, что прилагательному несвойственно управление в качестве формы подчинения, преодолевается им представлением о связи этого творительного с «субстантивированием прилагательного» в составе сказуемого. Само же субстантивирование видится следующим образом: «Прилагательное стоит в том же падеже, в котором стояло бы существительное, которое оно заменяет (был добрым, потому что был добрым человеком и был добряком)» [Там же]. Получается, что прилагательное как бы занимает не свое место или представляет собой словосочетание с опущенным опорным словом. Это подтверждается и следующим рассуждением: «В сочетаниях же пришел веселый, пришел весел мы имеем огромный синтаксический сдвиг: прилагательное покидает свою нормальную точку опоры – существительное – и сцепляется с глаголом» [Там же: 249–250]. Если последнее очевидно, то вопрос о потере «точки опоры» может быть оспорен: прилагательное отнюдь не порывает связи с существительным, о чем свидетельствует факт согласования предикативного прилагательного в роде и числе с субстантивным словом в функции подлежащего. Подобного рода подход к оценке синтаксической ситуации в составе конструкций предикативного типа с так называемым двойным подчинением именного определителя нашел отражение в [Плунгян 2000]: «Какуже отмечалось, согласование возможно и в ситуации, когда между словоформами х и у вообще нет непосредственной синтаксической зависимости». В качестве примера таких отношений в русском языке приводятся конструкции типа Я запомнил ее устал-ой. Я запомнил их усталыми. в которых происходит «согласование прилагательного с местоимением по числу и роду (не по падежу!)». При этом такое согласование рассматривается как «дистантное» (= опосредованное подчинение) [Там же: 144].

Сравним словосочетание высокая береза и предложение с существительным в функции главного члена: Береза 0 высокая; Береза была / будет высокая (высокой). Согласование в роде и числе сохраняется, сохраняется оно и в том случае, если существительное, данное в словосочетании, займет в предложении место дополнения и будет определяться творительным падежом прилагательного или причастия: выздоравливающий мальчик и Мы увидели мальчика выздоравливающим.

И пока согласование в роде и числе связывает эти две названные части речи, говорить однозначно о потере прилагательным точки опоры или непосредственной связи между ним и предметным словом, видимо, нельзя. Структурное отличие атрибутивных словосочетаний от предикативных конструкций в том, что в составе первых адъективная словоформа образует с предметным словом единую равно– падежную именную группу, которая представляет собой целостный описательный актант, в составе же вторых адъективное и предметное слово выполняют разные роли. Главная особенность предикативного употребления форм адъективного типа состоит не в потере ими связи с предметным словом, а в том, что в данной ситуации граммема падежа адъективной словоформы эксплицирует свою самостоятельность, отдельность от граммем рода и числа и непосредственную зависимость от управляющего слова. Именно это должно составлять главный вопрос, требующий научного объяснения.

Л Д. Чеснокова, для которой «конструкции с глагольно-именным определителем» явились предметом специального исследования [Чеснокова 1972], тоже пришла к выводу, что между предикативным прилагательным и глаголом имеет место связь управления. Однако Л Д. Чеснокова, отрицая наличие какой бы то ни было субстантивации в рассматриваемых случаях [Чеснокова 1980: 74], по– своему преодолевает традиционное мнение о прилагательных как об исключительно согласовательной части речи с помощью понятий первичных и вторичных синтаксических связей. Первичной считается такая связь, которая соответствует лексико-грамматическим признакам данной части речи, вторичной та, которая этим признакам противоречит. Вторичная связь «наблюдается и у прилагательных, для которых типична связь согласования и совершенно не характерна связь управления, хотя само по себе изменение по падежам уже создает возможность быть управляемым (курсив мой. – А. К.)» [Чеснокова 1972: 53]. В связи с этим выделяется два типа вторичных связей, из которых прилагательному приписывается первый – «… вторичные связи, не регулярные для слов данной части речи, возникающие в узко ограниченных синтаксических условиях, но в то же время обусловленные характером словоизменения данного слова» [Там же: 52–53]. Такое вполне конструктивное решение могло бы быть принятым в отношении адъективных слов, если бы речь шла действительно о нерегулярных связях в «узко ограниченных синтаксических условиях». В самом деле, имеется всего два основных способа употребления адъективных слов – либо в функции необособленного или обособленного определения в составе равнопадежной именной группы, либо в качестве предикативного определения в составе предикативной конструкции. К этому последнему типу следует отнести употребление адъективных слов в конструкциях с опущенным, или замещенным, предметным словом:

И мне казалось невероятным, что когда-то я был автором Александра Трифоновича, а он был моим редактором (Трифонов);

Становилось ясным, что посещение дома скорби оставило в нем тяжелейший осадок (Булгаков);

Мне всегда казалось назойливым и нескромным, когда писатели пишут о личном (3. Масленникова).

Ср.: Замечательным было и пю, что, попадая в рощу, человек забывал, где он находится (В. Афонин). По разнообразию синтаксических ситуаций ни один из названных способов употребления не уступает другому. Разве что судить по частоте встречаемости в устной или письменной речи; так ведь предикативное употребление адъективов достаточно широко представлено в речи, чтобы и по этому показателю не выглядеть «узким». Считать на предложенных основаниях глагольное управление адъективными словами конструктивно обусловленным едва ли корректно. Едва ли вообще допустимо применение понятия конструктивной обусловленности по отношению к формальным связям между словами. Другое дело семантика, на этом уровне факты конструктивной обусловленности достаточно известны, широко освещены и не вызывают сомнения как имеющее место явление.

На наш взгляд, о глагольном управлении прилагательными в предикативных конструкциях можно говорить без ссылок на разного рода лингвистические околичности не только потому, что сам по себе выбор падежной формы является фактом управления, но и потому, что выбор творительного или именительного падежа реализует валентные возможности глагольных компонентов предикативных конструкций. По поводу последнего Л Д. Чеснокова замечает, что одним из факторов выбора падежной формы «является лексическое значение глаголов, одни из которых могут сочетаться только с ТП (творительный предикативный) (стать, становиться, казаться, являться и др.), другие допускают как форму творительного, так и форму именительного (быть, жить, умереть, идти, сидеть, лежать и др.)» [Чеснокова 1972: 46]. (О зависимости выбора именительного или творительного падежа существительного от глагольного компонента предиката см., например, [Донец 1958].)

И. А. Мельчук включает имена прилагательные (А) в число управляемых частей речи, ограничивая прилагательные рамками глагольной зависимости: «… тогда как N и V могут морфологически управляться всеми четырьмя частями речи, А морфологически управляется, по-видимому, только глаголом…»; в качестве иллюстраций приводятся конструкции с творительным предикативным: Иван нашел Машу здоровой и Маша нашла Ивана здоровым [Мельчук 1993: 47–48]. Однако это не означает, что именительный предикативный исключается им из управляемых форм. Ср.: «Падеж II прилагательного может также зависеть только от типа глагола-контролера в присвязочной конструкции, т. е. от его синтактики (напр., Она казалась устал + ой / *устал + ая vs. Она была устал + ой / устал + ая ит. п.; это, однако, не противоречит определению сопряженности, ибо в данной конструкции прилагательное от существительного синтаксически не зависит)» [Там же: 29].

Термин «падеж II» требует комментария постольку, поскольку его употребление в цитируемом контексте, несмотря на утверждение автора, все же противоречит, на наш взгляд, смыслу самого термина. Падеж II прилагательного противопоставлен И. А. Мельчуком падежу I существительного как «сопряженный», «отражательный». В основе данного противопоставления лежит синтаксическое поведение прилагательного в составе равнопадежной именной группы. Так, например, если в конструкции пишу старшей сестре рассматривать в качестве актанта не именную группу старшей сестре, а только предметное слово и только ему приписывать значение дательного адресата, то граммема падежа прилагательного может казаться функционально бессодержательной и отраженной. Представляется более корректным видеть в сегменте старшей сестре описательный актант, наиболее точно соответствующий образу адресата. Противоречие, связанное с термином «падеж II», состоит в том, что в конструкциях типа Она была усталой прилагательное, согласуясь с предметным словом в числе и роде, не составляет с ним равнопадежную именную группу, а следовательно, даже по самым традиционным меркам обладает железным алиби, не позволяющим инкриминировать ему подражательность в падеже. Надо признать, что в предикативной функции адъективные и субстантивные слова во всех отношениях на равных участвуют в выражении именительного и творительного предикативного. При этом прилагательное и существительное в составе предикативной конструкции могут выступать в качестве однородных компонентов. Например:

Я учился курить, не желая этого, наоборот, желая быть тихоней, послушным (Олеша);

...Нельзя же быть такой мразью, завистливой (Высоцкий);

Потом он лежит на берегу моря, избитый матросами, – они пускали в ход лопаты! – и постепенно на глазах у толпы становится видимым – все более человеком, все более жалким (Олеша).

Есть все основания считать, что имен, и творит, падежи адъективного и субстантивного слова в предикативной позиции в одинаковой мере самостоятельно выражают единое для них падежное значение. Позиция предиката является общей для всех знаменательных частей речи, можно говорить о нейтрализации категориального значения частей речи в функции сказуемого, ибо любая часть речи в этом случае выражает значение предикативного атрибута. Существительное уравнивает с прилагательным и сближает с ним то, что оно актуализирует в составе сказуемого сигнификативное (предикативно-характеризующее) значение, которое для субстантивного имени является конструктивно обусловленным, однако не в большей мере, чем, например, значение творительного агентивного или орудийного, дательного адресата или субъекта и т. д.

Управление адъективными словами, т. е. словами, для которых основной подчинительной связью, как принято считать, является согласование, в большей мере осознается в таких предикативных конструкциях, применительно к которым исключается альтернативное толкование, т. е. в сильной позиции. Сильная позиция для управления адъективными словами в конструкциях рассматриваемого типа маркируется выбором граммемы творительного падежа, который обеспечивает практическое несовпадение (отсутствие параллелизма) падежной формы определяемого и определяющего слов.

В тех случаях, когда прилагательное выражает субъектный признак, отношения на уровне синтагматики значений абсолютно однозначны: вещественное значение предиката в той мере, в какой оно распределено между связкой и присвязочной частью, целиком отнесено к подлежащему. Наблюдаемое раздвоение связей принадлежит исключительно синтагматике форм. Адъективное слово опосредованно связано с подлежащим по линии управления, поскольку управляется глагольным компонентом, которому оно непосредственно подчинено по этому типу связи, и согласуется с подлежащим, которому оно непосредственно (и в этом смысле «недистантно») подчинено по линии согласования, поскольку при согласовании по роду и числу между подлежащим и адъективным словом посредник отсутствует. Например (предметное и согласуемое с ним адъективное слово выделены жирным шрифтом, глагол и управляемый адъектив – подчеркнуты):

В ед. ч.:

То есть, конечно, в полном смысле слова разговор этот сомнительным назвать нельзя (Булгаков);

Даже те, кто приветствует торжествующий либерализм, кому он представляется вполне оправданным, (…) протестуют против безоглядности этого прогресса… (В. Г. Костомаров);

Она перед смертью стала очень верующей, все в церковь ходила… (Изв., 2 окт. 1999);

Скажу больше, окажись кризис еще более глобальным, мы бы «встали» (Изв., ЗОсент. 1999);

Кажется очень странным угол зрения Ю. И. Чумакова… (А. Б. Пеньковский);

Жизнь сама решает, какой ей быть (3. Масленникова).

Во мн. ч.:

Эти цифры обещают быть очень интересными (Изв., 9 окт. 1999);

Эти два часа оказались спасительными (Изв., 2 окт. 1999).

В приведенных примерах творительный предикативный адъективного слова реализует одну из правых валентностей глагольного компонента при незанятости других подобных возможностей данного глагола.

В конструкции с причастным оборотом, в составе которого в качестве управляемого компонента употреблено прилагательное, согласующееся с тем же определяемым существительным, что и опорное слово, ситуация весьма сходная. При семантической однонаправленности синтаксических отношений наблюдается двойственность формальных связей. Например:

Их повела готовая лыжня, /Блестевшая в лучах незамещенной (В. Федоров);

…После поездки в США бывший премьер встретился с нынешним и рассказал о своих лоббистских усилиях по выбиванию денег из ставшегонедоверчивым и прижимистым Запада (Изв., 9 февр. 1999);

Первый раз я видел Чарли Чаплина в картине, показавшейся мне необыкновенной (Олеша);

Уникальная скрипка… была недавно продана через швейцарскую посредническую фирму коллекционеру, пожелавшему остаться неизвестным (Изв… 10 ноября 1999).

Опорное слово причастного оборота входит с определяемым существительным в равнопадежную именную группу, которая управляется как единое целое (по выбиванию → из ставшего… Запада; видел → в картине, показавшейся), и реализует вместе с существительным одну и ту же валентность управляющего слова. Зависимые же адъективные слова в составе причастного оборота, управляемые опорным компонентом, индифферентны к любой падежной форме определяемого предметного имени. Однако отсутствие падежного параллелизма никак не мешает выражению определительных отношений; так, в приведенных выше примерах вещественное значение полупредикативных конструкций выражается непараллельными падежной форме существительных формами прилагательных, в то время как в качестве опорного слова может выступать именная форма глагольной связки (стать, показаться).

То же возможно и в том случае, если творительный предикативный является компонентом деепричастного оборота. Например:

Та отвечала, будучи польщенной, / Улыбкой сдержанной / И чуть смущенной (В. Федоров);

Мамочка опала мамой, a mama отцом для Полины, будучи такими старенькими (А. Адамович).

Сильная позиция для управления в конструкциях рассматриваемого типа преобладает и тогда, когда прилагательное выражает объектный признак. Например:

Русские увидели вековечного супостата битым и бегущим с поля боя (Ю. Трифонов);

Просто в один прекрасный день объявите переписку закрытой и садитесь работать (3. Масленникова);

Недоброжелатели считалиего грубым… (Олеша);

Но не щемящая сердце грусть, не безнадежная мечтательность чеховских героев делаетих такими близкими (Ю. Трифонов);

Впервые друга видел я сутулым, / Позволившим себя согбитъ, / Ошеломленным кровною утратой (В. Федоров).

В этой синтаксической ситуации прилагательное и определяемое им существительное реализуют разные правые валентности одного и того же глагола (усидели → супостата, увидели → битым и бегущим; объявите → переписку, объявите → закрытой). Особенность объектного адъективного определителя в том, что он, структурно принадлежа предикату, содержательно относится к дополнению, таким образом, раздвоенность формальных отношений управления (увидели битым и бегущим) и согласования (супостата → битым и бегущим) соответствуют раздвоенности и синтаксических отношений.

То же в конструкциях с дополнением, выраженным возвратным местоимением себя:

Я сразу как бы почувствовал себя тяжело больным (Олеша);

II она почувствоваласебя виноватой (Пастернак);

Открыв слегка глаза, он увиделсебя сидящим на чем-то каменном (Булгаков);

Очередной порочный круг: бизнес почувствовалсебя независимым, нужно проведение структурных реформ… (Изв., 20 окт. 1999);

Смущенно замолкли Полина с Францем, почувствовавсебя обманутыми кем– то… (А.Адамович).

Специфика конструкции этого типа состоит в тождестве субъекта и объекта, создающем замкнутый семантический круг, в котором, в свою очередь, отождествляется субъектный и объектный признак, не нарушая синтаксической структуры данной конструкции.

В предикативных конструкциях с объектным и субъектным определителем слабая позиция для управления и согласования имеет место в тех случаях, когда согласование по роду и числу между определяющим и определяемым словом сопровождается параллелизмом падежной формы. При наличии такого параллелизма возникает возможность альтернативных истолкований синтаксической ситуации: адъективный определитель либо (1) согласуется с определяемым в падеже, либо (2) управляется глаголом и реализует ту же его валентность, что и предметное слово.

Первая точка зрения представлена в [Чеснокова 1972: 55–56]: «…сопоставление предложений типа Он идет веселый и Она идет веселая убеждает нас в том, что согласование происходит с именем («он», «она»)… Таким образом, глагольно– именной определитель согласуется с именем (подлежащим) в роде, числе и падеже (при выражении его прилагательным)…» Другая – в [Скобликова 1990: 57–58]: «… к падежу прилагательного падеж подлежащего безразличен, и потому уподобление констатировать здесь нельзя (см.: Ночь была теплой)». Нейтрализация двух типов связи имеет место и в формах косвенных падежей. Л Д. Чеснокова пишет: «Сопоставление выражений увидит его веселого, увидит ее веселую, увидели их веселых обнаруживает явную зависимость форм рода и числа прилагательного от рода и числа субстантивных слов. Поэтому мы склонны рассматривать связь глагольно-именного определителя в форме винительного и дательного падежа с именным компонентом как полное согласование, а с глагольным компонентом – как вторичное примыкание…» [Чеснокова 1972: 57–58]. Обращает на себя внимание то, что в числе явно зависимых форм падеж не упоминается, хотя полное согласование в традиционном значении термина включает и согласование в падеже. Обосновать явную зависимость падежной формы прилагательного от определяемого предметного слова в рассматриваемой ситуации действительно трудно, приходится опираться лишь на бросающееся в глаза внешнее совпадение. А между тем остается неучтенным тот, видимо, менее наглядный факт, что глагол увидеть в качестве переходного «имеет право» на управление в конструкции увидит его веселого формой винительного падежа прилагательного никак не меньшее, чем субстантивное слово на подражание его падежной форме тем же прилагательным. В лингвистике, как и в любой науке, очевидность не означает вероятность, а вероятность далеко не всегда очевидна.

Заслуживает особого разговора вопрос о вторичном примыкании как связи, которая приписывается Л Д. Чесноковой как субстантивным, так и адъективным словоформам в определенных синтаксических положениях. Так, например, в конструкциях типа исі пароходе «Ока» способ подчинения имени собственного предлагается рассматривать в качестве аналога примыкания, поскольку его падежная форма «… не участвует в установлении связи с существительным пароход. Слово как бы застыло, превратившись в данной синтаксической позиции в неизменяемое…» [Чеснокова 1972: 53]. Такая точка зрения имеет свою историю. Ср.: «Наиболее распространенный случай – это наименование предмета (газеты, журнала, кинотеатра, парохода, организации и т. п.), примыкающее к нарицательному существительному, обозначающему родовое понятие, например: выписываю газету «Правда», приехал на пароходе «Слава», посетили кинотеатр «Юность» и т. п.» [Янко-Триницкая 1964: 303]. Такое понимание данной синтаксической ситуации связано с неприятием мысли об управлении именительным падежом, при этом не учитывается, что «как бы застывание» склоняемого имени – практически категориальный признак зависимого слова при управлении.