Текст книги "«Слово – чистое веселье…»: Сборник статей в честь А. Б. Пеньковского"

Представим себе, что человек идет по шумной улице большого города и на другой стороне ее видит своего приятеля, который тоже его заметил. В такой ситуации этикет предписывает людям приветствовать друг друга, и человек хочет это сделать. Как ему поступить, если перейти улицу трудно из-за интенсивного движения, а переход далеко (а если бы человек перешел дорогу, то пришлось бы в соответствии с требованиями этикета хоть немного поговорить, а на разговор нет ни минуты)? На улице очень шумно, и потому оклик не поможет: знакомый не услышит. Таким образом, вербальное приветствие здесь невозможно; остается приветствие невербальное, а именно жестовое. Для этой цели и для таких ситуаций в русском языке тела имеется особый жест приветственно махнуть рукой. Опишем его форму и исполнение, то есть физическую реализацию, как она могла бы быть представлена в соответствующей зоне словаря [СЯРЖ 2001][381]381
  В словнике этого словаря жест приветственно махнуть рукой отсутствует.


[Закрыть].

Активной частью тела, которая определяет способ исполнения жеста, здесь является рука. Жесты, в которых рука является наиболее активной частью, называются жестами руки или мануальными жестами. Очевидно, что в описание физической реализации мануальных жестов должна входить информация о том, как ведет себя в них действующая рука. В нашем примере, чтобы быть увиденной, она должна быть поднята, и чаще всего выше головы. Сказанное определяет положение руки относительно тела.

Далее нужно указать, неподвижна эта рука или движется, а если движется, то каким образом. Иными словами, нужно указать способ, направление, скорость и, возможно, некоторые другие характеристики движения. Эти характеристики руки важны для описания всех мануальных жестов. В жесте приветственно махнуть рукой действующая рука движется, покачиваясь вправо-влево (а, скажем, не вверх-вниз, как в жесте помахать рукой на прощание). Требуется также сообщить, как расположена ладонь приветствующего человека по отношению к адресату, то есть относительное положение ладони. На самом деле это информация о том, как ориентирована в жесте приветствия кисть жестикулирующего человека (далее просто: жестикулирующего)[382]382
  Такая информация необходима по той причине, что существуют жесты, где положение ладони иное. Положение ладони в языке русских жестов является смыслоразличительным признаком, иными словами, существуют русские жесты, которые различаются только положением ладони. Например, в мануальном жесте «Стоп!» кисть руки вытянута вперед и положение ладони таково, что ладонь видна адресату жеста. В другом мануальном жесте, изображающем зеркало и смотрящего в него человека, кисть вытянута вперед, как в жесте «Стоп!», однако положение ладони уже другое. Оно противоположное предыдущему: ладонь видна жестикулирующему.


[Закрыть]. Кисть жестикулирующего здесь ориентирована в сторону адресата.

Замечание. Приведенное выше описание отражает физическую реализацию жеста приветственно помахать рукой именно в русском языке тела. Языки тела ряда других культур также содержат приветственные жесты рукой, однако их исполнение может быть иным. Например, когда китайские женщины машут рукой в знак приветствия, они почти прижимают к груди согнутую руку, в то время как в русском жесте рука менее согнута и, как уже говорилось выше, поднята вверх. Таким образом, китайский женский вариант жеста приветственно помахать рукой и его русский аналог, в одинаковой мере свойственный мужчинам и женщинам, различаются по двум признакам — форма и положение руки (относительно тела жестикулирующего).

На первый взгляд может показаться, что признаки «ориентация» и «относительное положение» содержательно совпадают. Кажется, что они говорят об одном и том же, то есть сообщают одну и ту же информацию, однако это совпадение иллюзорное, поскольку эти признаки на самом деле говорят о разном. Дело в том, что в одном и том же жесте областью действия признака ориентации являются одни части тела, а областью действия признака относительного положения – другие. Иными словами, информация об ориентации одной части тела в данном жесте совпадает с информацией о положении другой части тела в том же жесте. Таким образом, возникает проблема, когда же при описании жеста следует (или удобнее) говорить об ориентации, а когда следует говорить о положении.

Приведем один пример. Возьмем два русских жеста: один — хлопнуть себя по лбу, другой — смотреть из-под козырька. В них в качестве активного органа участвует одна и та же часть тела – кисть руки жестикулирующего, причем кисть руки находится на лбу у жестикулирующего. Иначе говоря, в каждом из жестов положение кисти одно и то же.

Однако описание физической реализации не исчерпывается указанием одного только положения кисти руки. Важную роль в описании формы и манеры исполнения этих жестов играет не только положение кисти, но и положения ее частей, в частности, ладони, пальцев и ребра ладони (со стороны большого пальца). А некоторые из этих положений в данных жестах различаются.

В самом деле, когда человек хлопает себя по лбу, то есть совершает жест из класса жестов-касаний, он прикасается ко лбу ладонью (положение ладони – на лбу жестикулирующего), а ребро ладони смотрит вверх (положение ребра ладони – верх). Иначе исполняется жест смотреть из-под козырька. Глядя из-под козырька, человек приставляет ко лбу ребро ладони, а сама ладонь находится снизу кисти. Мы видим, что ребро ладони и сама ладонь расположены в этих жестах тоже по-разному. Положение пальцев в первом жесте и положение пальцев во втором жесте тоже могут отличаться одно от другого. Хотя в стандартном варианте исполнения обоих жестов пальцы направлены вбок, существует физическая реализация жеста хлопнуть себя по лбу, при которой пальцы направлены вертикально вверх. Такое положение пальцев для жеста смотреть из-под козырька невозможно.

Таким образом, положение кисти руки при исполнении этих жестов одинаково (кисть, напомним, располагается на лбу), а положения частей кисти – ладони, ребра ладони и, в ряде случаев, пальцев – разные. Теоретически, конечно, можно было бы, не вводя признак ориентации в метаязык, на котором описывается физическая реализация в [СЯРЖ 2001], ограничиться описанием положения всех частей данной части тела, в нашем случае – всех частей кисти руки. Однако на практике указание положения всех частей некоей части тела выглядит неудобным и громоздким. Введение признака «ориентация» делает описание жестов не только более компактным, но и более точным.

Есть и другие причины, по которым информация об ориентации частей тела должны быть включена в описания жестов и их номинаций. Назовем две из них.

Во-первых, в каждом жестовом языке имеется большое число дейктических, или указательных, жестов. Для их описания указание ориентации «указующей» части тела является необходимым. Так, в жесте показать на дверь важно не положение пальца относительно двери, а именно ориентация пальца кончиком на дверь или в сторону двери.

Во-вторых, в русском языке есть большое количество слов (в основном глаголов и указательных слов – некоторых частиц, а также местоимений и местоименных наречий), обозначающих ориентацию или смену ориентации. Это, помимо ранее указанных выражений, глаголы отвернуться, оглянуться, уставиться и др., частицы вот и вон, местоименные наречия туда, сюда, а также разного рода выражения с указательными словами: бегом туда и обратно, ходить взад-вперед и т. п. Все эти языковые единицы обозначают не местоположение, а ориентацию тела и его частей.

В настоящей работе было введено понятие семиотической концептуализации тела и его частей. Семиотическая концептуализация отражает то, как смотрит через призму разных знаковых кодов на тело и его части носитель языка и культуры. Было показано, что результат описания семиотической концептуализации тела и его частей удобно представлять в виде базы данных, образованной двумя множествами – множеством признаков, которые характеризуют человеческое тело, и множеством их значений. Были перечислены основные признаки и классы признаков, которые формируют ядро этой базы данных. Описание признаков, их значений и способов их языкового и невербального выражения получило название признакового подхода.

Признаковый подход позволяет не только построить семиотическую концептуализацию тела, но и выявить формальные и содержательные связи между разными признаками и между их значениями. При этом некоторые признаки объединяются в классы на важных содержательных основаниях: форма теснее связана с размером, чем, например, с текстурой, цвет и яркость связаны теснее, чем цвет и форма и т. д. Тесную связь образуют и такие признаки, как ориентация и относительное положение частей тела, которые были предметом основного внимания в настоящей работе.

Апресян 1995 —Апресян Ю. Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания // Апресян Ю. Д. Избранные труды. T. II. Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995.

Аркадьев, Крейдлин, Летучий — Аркадьев П. М., Крейдлин Г. Е., Летучий А. Б. Сравнительный анализ вербальных и невербальных знаковых кодов (постановка задачи и способы ее решения) // Динамические модели: Слово, предложение, текст: Сб. в честь Е. В. Падучевой. М.: Языки славянских культур, 2008. С. 439–449.

Булыгина, Шмелев 1997 —Булыгина Т. В., Шмелев А. Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М., 1997.

Зализняк, Левонтина, Шмелев 2005 — Зализняк Анна А., Левонтина II. Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М., 2005.

Крейдлин 2002 — Крейдлин Г. Е. Невербальная семиотика. Язык тела и естественный язык. М., 2002.

Крейдлин, Летучий 2006 — Крейдлин Г. Е., Летучий А. Б. Части тела в русском языке и в невербальных семиотических кодах //Русский яз. в науч. освещ. 2006. № 6.

СЯРЖ 2001 — Григорьева С. А., Григорьев Н. В., Крейдлин Г. Е. Словарь языка русских жестов. М.; Вена, 2001.

M. В. Китайгородская, H. H. Розанова
«Помогите, ради Христа, на жизнь, пожалуйста…»

 
…Вот теперь я лежу в лазарете,
Оторвало мне мякоть ноги.
Дорогие папаши, мамаши,
Помогите по возможности мне.
Дорогие братишки, сестренки,
К вам обращается сраженья герой.
Вас пятнадцать копеек не устроит,
А для меня это хлеб трудовой.
 

(«Собрался кардинал по грибы…».

Народная песня, которую часто исполняли в пригородных электричках в первые послевоенные годы инвалиды, собирая подаяние).

В сфере современной городской коммуникации широкое распространение получает ситуация, в которой москвичам приходится вступать во взаимодействие с особой социальной группой людей, просящих милостыню, т. е. нищих. Нельзя утверждать, что с подобными ситуациями на городских улицах горожане не сталкивались ранее, но лишь в последние десятилетия нищенство стало одной из острейших социальных проблем, активно обсуждаемых в средствах массовой информации, на страницах научных изданий, в повседневном общении.

Проблема нищенства не нова для России. Существует значительное число научных исследований, рассматривавших это явление (см., например, труды известных исследователей прошлого – И. Г. Прыжова, И. Забелина, Н. И. Костомарова, И. Снегирева и др.). И. Г. Прыжов, один из первых исследователей этой проблемы в историко-культурном и этнографическом аспектах, связывает появление нищих в России с распространением христианской идеологии. Основателями нищенства на Руси явились так называемые калики перехожие – бродячие певцы духовных стихов, постепенно трансформировавшиеся в собирателей подаяния: «Тупое повторение "заученных фраз, соединенное с попрошайством, губительно действовало и на калик, и из них вырабатывались самые грубые личности со всевозможными пороками» [Прыжов 1996: 123]. Автор дает исторический очерк формирования нищих как особой социальной группы, разбирает социально-исторические и духовные причины развития института нищенства в России. Пытаясь понять причины неискоренимости данного явления на протяжении веков, И. Г. Прыжов видит основу для нищенства в психологической и духовной природе русского христианского благочестия: «На свете жило много таких благочестивых, которые для спасения своего чувствовали нужду в нищих, и вот вследствие этого запроса на нищих явилось и производство их» [Там же].

Постепенно у определенной группы людей сбор подаяния становится постоянным способом добывания средств к существованию, а нищенство превращается в профессию. Исследователь проблемы нищенства А. А. Левенстим писал о том, что в России существовали целые деревни, промышлявшие сбором подаяния, – так называемые «нищенские гнезда». Такие «гнезда» находились в Московской, Гродненской, Ярославской, Вятской, Могилевской и мн. др. губерниях [Левенстим 2004]. Официальные данные о численности нищих в дореволюционной России неточны; по подсчетам разных исследователей, они варьируют от 200 тысяч до нескольких миллионов человек. Однако, как отмечается в [Бутовская и др. 2007: 19], «несмотря на столь значительный разброс оценок, можно утверждать, что нищие в России того времени составляли значительную по размеру социальную группу, и размер данной группы ежегодно увеличивался». В работах дореволюционных ученых нищенство анализировалось в разных аспектах: социально-историческом, экономическом, этнокультурном и психологическом.

В советский период научное исследование данной проблемы практически прекратилось. Начиная с 30-х годов данные о нищих исчезают со страниц официальной советской печати, поскольку советская идеология рассматривала нищенство как «пережиток капитализма», полностью искорененный в годы социалистического строительства. Подобная идеологическая установка получила отражение и в лексикографической практике 30-х гг. Ср. словарную статью к слову нищенство в Толковом словаре русского языка под ред. Д. Н. Ушакова:

НИЩЕНСТВО, а, мн. нет, ср. (кннжн.). 1. Собирание милостыни как средства к существованию. В Советской стране н. ликвидировано. 2. Крайняя бедность, убожество. При царизме крестьяне жили в нищенстве.

Отсутствие информации о нищих и нищенстве на страницах советских изданий еще не свидетельствует, конечно, о том, что их не было в реальной повседневной жизни. Естественно, что революция, Гражданская война и последовавшие за ними годы социальных катаклизмов способствовали распространению этого явления, о чем свидетельствуют и данные переписи населения. Так, по переписи 1923 года в стране насчитывалось 50 тысяч нищих, а по переписи 1926 года их уже 160 тысяч (материалы приводятся в статье: Малахов А. Правило вытянутой руки // «Деньги», август 2004 г.).

Интересные материалы можно найти в записях этнографов и собирателей городского фольклора, стремившихся зафиксировать и сохранить для последующих поколений исследователей повседневную речевую жизнь горожан первых послереволюционных десятилетий. Подобный уникальный языковой материал представлен, например, в архиве Е. 3. Баранова (РГАЛИ, ф. 1418), записавшего живую устную речь городских низов в наиболее естественных, непринужденных ее формах, в разных коммуникативных ситуациях и соответствующих им речевых жанрах.[384]384
  Описание архивных материалов, касающихся речи москвичей, см. в [Китайгородская, Розанова 2003]. Публикация ряда материалов «московской» части Барановского архива дана в [Московские легенды 1993].


[Закрыть] Приведем лишь небольшой фрагмент из Барановских записей, свидетельствующий о том, что нищие и их речевые произведения являлись неотъемлемой частью московского речевого быта 20-х гг. XX в. Ситуацию знакомства с одним из своих информантов, носившего прозвище Отряха-мученик, Е. 3. Баранов описывает следующим образом:

Впервые встретил я его весной 1923 г По каменным, избитым тысячью ног ступенькам в «Низок» (трактир, помещавшийся в подвале дома № 20 на Арбатской площади. – М. К., Н. Р.) спустились два человека: один слепец с вытекшими глазами, еще довольно молодой, лет тридцати пяти, с большой гармонией, висевшей у него на ремне через плечо, другой, ведший его за руку, был человек за пятьдесят лет с черной проседью, коротко подстриженной бородкой, в старой солдатской шинели, с валторной под мышкой.

Заметно было по их лицам, что оба они немного «подержали черта за уши», т. е. выпили. Спустившись в подвал, валторнист провел слепца во вторую комнату и, усадив его на скамейку, обратился к обедавшей и чаевавшей публике.

– Граждане, – проговорил он хрипловатым голосом, – вот мы сейчас сыграем для вашего удовольствия, а вы пожертвуйте кто сколько может в пользу инвалида, потерявшего зрение на войне. Ну-ка, Ваня, приготовься, – сказал он затем слепцу. – «Чудный месяц» или «Путилова» громыхнем, что ли? [Московские легенды 1993: 94–95].

В послевоенные годы ситуация меняется: количество нищих настолько велико, что замалчивать это явление уже невозможно: «Практически не было населенного пункта, на улицах которого не просили бы подаяние: страна мало того, что была разорена войной – так еще и готовилась воевать со всем миром. Было не до благосостояния граждан, а все же позор нищенства правительство позаботилось искоренить. 23 июля 1951 г. был издан секретный Указ Президиума ВС СССР „О мерах по борьбе с антиобщественными паразитическими элементами“» (Пушкарь Д., Чарный С. Профессия – нищий // Московские новости. Вып. 12. 2002). Одно из наиболее распространенных мест сбора подаяния – вагоны пригородных поездов. Именно в это время актуализируется фразеологизм ходить по вагонам в значении «собирать милостыню». Косвенным подтверждением распространенности данного явления может служить популярный в те годы так называемый «вагонный фольклор» – песни-баллады, которые исполняли инвалиды в вагонах пригородных поездов, прося подаяния [Ахметова 2004]. В соответствии с жанровым каноном душещипательное повествование о злоключениях героя, любви, коварной измене и предательстве завершалось просьбой о милостыне:

 
… Я бил его в белые груди,
Срывал на груди ордена.
Ох, люди, ох, русские люди,
Подайте на чарку вина
 

(«Я был батальонный разведчик…»).

Существовали в этот период и свои специалисты-профессионалы «рукопротяжного производства». В обыденном сознании рядовых горожан нищенство нередко воспринималось как «бизнес», способ зарабатывания денег. Показательно, что именно в конце 50-х – в 60-е годы была распространена детская песенка– дразнилка: «Подайте бедному, несчастному инвалиду на пятый телевизор». Ср. также многочисленные слухи-сплетни о старухах-нищенках, после смерти которых находили зашитые в матрасе миллионы.

В годы Перестройки снятие цензурных запретов, развитие гласности обусловили расширение тематического диапазона средств массовой информации, и тема нищенства вновь возвращается на страницы газет и журналов. Последовавшие далее экономические реформы, обострившие социальные противоречия в обществе, способствовали тому, что проблема нищенства стала одной из наиболее актуальных и широко обсуждаемых в печати. С 90-х гг. начинается и научное исследование этой проблематики. Наиболее полный анализ феномена нищенства в России и других странах Европы и Азии, его история и современное состояние представлен в монографии [Бутовская и др. 2007].

Проблема попрошайничества в современной России рассматривается прежде всего в социологическом и социально-психологическом аспектах. Используя количественные и качественные методы анализа, исследователи обращаются к обоим участникам социального взаимодействия – как к просящему, так и к подающему. В ряде работ рассматривается социальный и этнический состав нищих, их типы и стратегии воздействия [Балабанова 1999; Кудрявцева 2001; Бутовская и др. 2007], содержательные и композиционные особенности нищенских текстов обсуждались в [Ахметова 2004; Бутовская и др. 2007]. В ряде работ представлен количественный анализ подающих и не подающих милостыню горожан, а также исследуются мотивы «подавательного» поведения [Ильясов, Плотникова 1994; Кертман 2007].

Фигура нищего, выпрашивающего милостыню у прохожих, – типичная для городских улиц картина. Нищие стали непременной частью ландшафта больших городов, а их «речевые произведения» – неотъемлемой частью языкового существования современных горожан. В данной работе ситуация собирания / подавания милостыни квалифицируется как типовая для современной городской коммуникации с жестко заданными ролевыми позициями участников общения и жанровым репертуаром. Она может быть рассмотрена сквозь призму параметров, формирующих любую коммуникативную ситуацию: пространство, время, партнеры коммуникации, тема.

Поведение нищих определяется устойчивой традицией, оно р и ту – ализовано ив основе своей продолжает оставаться неизменным на протяжении нескольких веков: рука, протянутая ладонью кверху, согбенная фигура, «несчастное» выражение лица, просьба о подаянии произносится «жалобным», заунывным голосом, а сам текст просьбы включает в себя устойчивую речевую формулу: Подайте Христа ради. Выпрашивая милостыню, нищий как бы исполняет определенную роль, создает образ. Примечательно, что некоторые эквиваленты выражения просить милостыню, имеющие переносное значение, отражают эти основные типологические черты поведения нищего: просить Христа ради, христарадничать, стоять с протянутой рукой. Таким образом, нищенство представляет собой особый вид уличного действа, предполагающий активное использование не только вербального, но также предметного и акционального кодов; это, используя терминологию постмодернизма, своего рода перформанс.[385]385
  Показательно, что основой для социологического исследования М. Кудрявцевой послужила концепция драматургической социологии И. Гофмана. Обосновывая правомерность выбранного метода, автор пишет: «Такой подход кажется мне тем более обоснованным, что исследованная разновидность социального взаимодействия представляет собой реальное, даже утрированное воплощение „театра Гофмана“: попрошайки, как и актеры, умеют пользоваться особыми методами воздействия на публику (прохожих), чтобы получить ожидаемое – милостыню».


[Закрыть]

Пространство

Важное значение для выбора правильной стратегии поведения играет «сценическая площадка», в котором реализуется данное речевое событие.

С давних времен наибольшее число нищих находилось обычно у входа в храмы на паперти. В дореволюционной России собиравших подаяние возле церкви называли богомолами: «"Богомолы" стоят на церковной паперти, образуя обыкновенно узкую улицу, по которой публика едва может пройти. Трудно себе представить картину более противную. После божественной службы люди попадают в грязную толпу оборванцев, которые умышленно суют в лицо проходящих свои лохмотья и растравленные раны» [Левенстим 2004: 41]. Данный локус и в настоящее время наиболее актуален для реализации коммуникативной ситуации «Милостыня» (одно из доказательств тому – высокая употребительность в современном языке фразеологизма стоять на паперти, т. е. собирать милостыню). М. О. Кудрявцева пишет: «Поскольку попрошайничество при церкви институа– лизировано и для него даже выделено особое пространство – паперть, милостыню здесь можно получить без особого труда» [Кудрявцева 2004: 11]. Нахождение просящего в данном коммуникативном пространстве, по-видимому, уже само по себе является весьма эффективной стратегией манипулирования. Так, по результатам общероссийского опроса населения (100 населенных пунктов, 44 субъекта РФ, 1500 респондентов) значительная часть респондентов отвечала, что предпочитает подавать милостыню исключительно у храмов: «возле церкви подаю старушкам», «возле церкви – всем», «на паперти», «около церкви», «церковным нищим» [Кертман 2007: 51].

Как институциональное пространство можно рассматривать и кладбище. По свидетельству А. А. Левенстима, кладбищенских нищих называли могильщиками: «"Могильщики" стоят у дверей кладбища или за его оградой, поджидая, пока привезут нового «карася» (т. е. покойника) или родственники придут проведать родные могилы» [Левенстим 2004: 41].

Данный тип локуса, как и церковная паперть, достаточно жестко задает правила поведения нищего. Особо значима ответная реакция на подаяние. Получивший милостыню обычно крестится и благодарит: «Дай вам Бог здоровья», «Спаси вас Господи» и т. п. Кладбищенские нищие обещают помолиться за усопшего. Заметим, что текст ответной реплики здесь чрезвычайно важен: многие подающие милостыню пристально следят за тем, соответствует ли просящий их ролевым ожиданиям. Показателен в этом отношении ответ одной из участниц социологического опроса: «Если мне вслед скажут: "Храни тебя Господь", это вы знаете – не напрасно дала эту милостыню. А если просто скажут «спасибо»… "Спасибо" мне не нужно» [Кертман 2007: 55].

Время

В дореволюционной России регламентировалось не только место, но и время для сбора милостыни. Так, по замечанию И. Забелина, существовало определенное время особенно щедрой раздачи милостыни: среда, пятница и суббота у раскольников, а также дни больших престольных праздников, свадеб, поминок и смерти.[386]386
  Об арапе графа С**. У графа С.** был арап, молодой и статный мужчина. Дочь его от него родила. В городе о том узнали вот по какому случаю. У графа С** по субботам раздавали милостыню. В назначенный день нищие пришли по своему обыкновению; но швейцар прогнал их, говоря сердито: «Ступайте прочь, не до вас. У нас графинюшка родила арапченка, а вы лезете за милостыней» (А. С. Пушкин. Table-talk).


[Закрыть] Подобный регламент соблюдался и в царском быту XVI–XVII вв.: «Во время свадеб, великих праздников и в поминальные дни царские покои наполнялись толпами нищих, обедавших за особыми столами. Особенно щедры были на эти угощения царица и царевны, жившие по „Домострою“ попа Сильвестра, учившего: „нищих, и маломожных, и скорбных, и странных пришельцев призывай в дом свой и по силе накорми и напой“» [Прыжов 1996: 134].

Ср. также наблюдения А. А. Левенстима: «Нищие, как церковные, так и кладбищенские, имеют дни, когда их доходы усиливаются в значительной степени. Для «богомолов» такими днями являются большие праздники, когда церкви полны народом, а для «могильщиков» – родительская неделя, когда православные люди посещают кладбища» [Левенстим 2004: 42].

Заметим, что и в современной России церковные и гражданские праздники (например, Новый год) являются наиболее благоприятным временем для сбора подаяния. Праздничное время отражается и на речевых произведениях нищих: в них появляются фрагменты, содержащие поздравления. Ср., например:

(Инвалид без рук в вагоне метро)

Дорогие пассажиры/ с наступающим праздником вас/ с Новым годом! Ради Бога/ извините что обращаюсь к вам// Помогите инвалиду!

Современные исследователи феномена нищенства отмечают, что ссылка на праздничное время может выступать в функции речевой тактики воздействия на адресата: «В наше время пожилые нищие обращаются к прохожим со словами „Подай ради праздника“ и называют праздник» [Бутовская и др. 2007: 34].

Партнеры коммуникации

Ситуация сбора подаяния предполагает двух взаимодействующих субъектов: просящего (нищего) и подающего (благотворителя), т. е. нищенство невозможно без благотворительности (милосердия). Предикаты, характеризующие данную ситуацию, – просить (милостыню) иподсівсіть (милостыню) – представляют собой глаголы-конверсивы, а слова милостыня, милосердие, сострадание – это слова одного семантического поля, ср.: «Подачею милостыни выражалось у древне-русского человека чувство милосердия и сострадания» [Прыжов 1996: 123]. С точки зрения православного христианина подать милостыню нищему – это богоугодное дело. Ср. толкование слова милостыня, которое дается в словаре Даля:

Милостыня, – тынька ж. подаянье, кус Христа-ради, подача нищему. Дорога милостыня в скудоспш. Милостыня перед Богом оправдает. Пост приводит ко вратам рая, а милостыня отверзает их. Где нищий не бывал, там по две милостыни подают. Подавая милостыню в окно, отворачивайся и молись иконам, не глядя кому.

Ситуация сбора / подавания милостыни глубоко укоренена в русской православной традиции. С давних времен в России существовали достаточно устойчивые представления о социальном статусе лиц, «имевших право» просить подаяние: это прежде всего заключенные, сборщики денег на строительство храма и странники, паломники по святым местам.

Ученые и общественные деятели XIX века, исследовавшие проблему нищенства как социального явления, выделяли несколько групп нищих-профессионалов в зависимости от их «специализации». Эта таксономия опирается на два основных признака: тип локуса, в котором «работают» нищие, и «образ», создаваемый ими. Так, А. А. Левенстим выделяет следующие категории нищих: богомолы – просящие милостыню на паперти, могильщики – просящие милостыню на кладбищах, горбачи – ходящие по домам и названные так «ввиду их сгорбленного и убогого вида», ерусалимцы – «мнимые схимники и собиратели на Афон и разные обители», погорельцы – выдающие себя за пострадавших от пожара, переселенцы – собирающие деньги на переселение в другую губернию, калеки и др. [Левенстим 2004: 41–48]. Примечательно, что в наименованиях нищенских персонажей преимущественно используются разговорные модели, т. е. это не условные, придуманные исследователями номинации, а названия, взятые из повседневной речевой практики горожан.

Социальные стратегии и таксономия современных нищих представлены не столь подробно. Однако в некоторых (главным образом публицистических) материалах дается перечисление и краткая характеристика нищенских типов, ставших неотъемлемой частью московского городского пейзажа: самоходные инвалиды, женщины с грудными детьми, женщины с больными детьми, бабушки, попы, любители животных, солдатики, бедные девочки.[387]387
  Материалы сайта «Молва. ру»: http://www.molva.ra/catfarticlel32date2000-12-01. htm#.


[Закрыть] Заметим, что в отличие от приводимых ранее данные номинации менее разговорны и напоминают наименования номенклатурного типа.

Поведение нищего в коммуникативном пространстве города задано спецификой локуса и взятой на себя ролью. Чтобы хорошо ее исполнить, попрошайка должен реализовать определенные поведенческие стратегии, соответствующие стереотипным представлениям окружающих о данной роли, т. е. оправдать ролевые ожидания партнеров коммуникации.

М. О. Кудрявцева, опираясь на данные проведенных ею полевых исследований, описывает разнообразные практики попрошайничества и особенности взаимодействия между просящими и дающими милостыню. В ходе исследования автор выделяет следующие основные «образы», используемые нищими:

– «Пенсионеры»;

– «Матери с детьми (иногда отец с детьми)»;

– «Беспризорные дети / дети из неблагополучных семей»;

– «Инвалиды»;

– «Ветераны – инвалиды современных войн»;

– «Нищие при церкви и других сакральных пространствах»;

– «Владельцы животных / организаторы приютов»;

– «Мигранты» [Кудрявцева 2004: 9—10].

Несмотря на то, что контуры исполняемой роли достаточно четко очерчены, поведение отдельных нищих весьма вариативно. В работах М. О. Кудрявцевой даются разнообразные примеры исполнения одной и той же роли разными информантами (презентации) в соответствии с их собственными предпочтениями [Кудрявцева 2001; 2004]. Тем не менее основная линия «сценического поведения» нищего сохраняется всегда. Как справедливо отмечает исследовательница, такая линия заключается «в демонстрации безысходности ситуации: чем ближе человек к представлению об абсолютной беспомощности, тем больше у него шансов собрать хорошую милостыню» [Кудрявцева 2004: 10].

Используемые нищими техники воздействия достаточно традиционны и хорошо известны. Это одежда, специфические жесты, поза и расположение в пространстве, речевые формулы. При этом адресат, на которого направлены поведенческие тактики адресанта, может вести себя как зритель, оценивая успешность «исполнения роли», а может и сам принимать участие в «действе». Так, И. Прыжов дает целую галерею персонажей, обитавших в 60-е гг. XIX в. в торговых рядах Гостиного двора в Москве. Просьба о милостыне представляла собой особый вид публичного представления, в котором принимали активное участие не только просящие, но и подающие. Это представление имело ритуализованный характер, в нем каждому из участников отводилась определенная роль. Ср.: