Текст книги "О «русскости», о счастье, о свободе"

Казалось бы, похоже на правду. Нелицеприятную правду. Но похоже – и на те обвинения в «преступном попустительстве» или «предательстве», что сыпались и поныне сыплются на голову «всей совокупности» народа («апостасийного», отпавшего от Бога) в связи с когдатошним крахом Российской Империи. Ведь Вы не вдаетесь серьезно в причины того, что называете «исторической подлостью» народа. Причины, которые привели бы к глубиннейшей, чем сейчас допускаемая Вами, критике советской истории, особенно – последней ее фазы. Эта критика должна бы коснуться, в частности, перерождения Советов, оседланных партноменклатурой, изживавших в себе форму действительного народовластия. Эти причины привели бы к жесткому разговору о роли КПСС, давным-давно, с хрущевской эпохи, начавшей отступление от строгого, исторически самобытного курса на социализм и коммунизм (а стало быть, и на имперский тип государства) и притом, директивным порядком, омертвившей живую волю народа к самоорганизации, ко всякой общественной инициативе… Эти причины уводят и к разбалансированной, провокационной национальной политике КПСС – и, конечно, заслуживают специального, добросовестного исследования.

Похоже, Вы не решаетесь приступить к нему. И Ваши беглые очерки «Союза, который мы потеряли», едва ли менее поверхностны, чем говорухинский образ «России, которую мы потеряли» – России царской… Тяготея сердцем к неоспоримым социальным, культурным преимуществам советской эпохи, Вы склонны даже маскировать проблему, переводя ее в безобидный жанр мелких «домашних недоразумений» самого непринципиального свойства, которые имели место в нашем социалистическом бытии. Эта подмена жанра или уровня разговора заодно подготавливает к концепции «исторической подлости» народа – мелочно придирчивого к Советской власти, попросту – неблагодарного. И вот уже единомысленный с Вами профессор Ю. А. Поспелов с удовлетворением цитирует Вас. «С. Кара-Мурза, – пишет он в „Советской России» от 19 декабря 1996 г., – образно сравнивает Советскую власть с матерью, которая на каком-то этапе стала “заглядывать в рюмочку, а то и съест что-то тайком от детей”. И дети по наущению соседей эту мать убили, а обещанная им “хорошая мачеха” оказалась людоедкой, и “теперь только косточки этих деток хрустят”».

«Все… очень актуально и верно», – заключает о Вашей образности профессор.

Я тоже считаю, что она, Ваша образность… «сильнее, чем „Фауст” Гете» (как однажды выразился Сталин).

Народ-«предатель», народ-«подлец», народ-«убийца», «матереубийца» (пусть матерью его оказывается не Россия, а именно Советская власть), – да перед этим едва ли не меркнут домыслы и вымыслы профессиональных русофобов!.. Всего ж поразительней Ваше переведение драмы в фарс, в пикантную трагикомедию или дешевую бытовую притчу о матери и детях, совращенных соседями.

Дело ведь не просто в том, что «мать» – Советская власть – стала съедать что-то тайком от «детей» (хотя – материнская ли это повадка?). «Недостача», обнаруженная «детьми», касалась не одних лишь лакомых кусочков материальной пищи, но прежде всего – нарастающего дефицита пищи духовно-идеологической! И «заглядывание в рюмочку», со стороны этой «матери», не знаменует ли именно духовную ее порушенность, пустоту? Тут не «ничтожная» слабость (как комментирует профессор Поспелов), которую можно было, закрыв на нее глаза, перетерпеть. Речь о весьма существенной и опасной червоточине, пусть и не очень зримой на фоне «главного качества (?) жизни при Советской власти».

Впрочем, и с пищей материальной все обстояло не так шаловливо-забавно, как украдкой съедаемые, за спиною «детей», кусочки. Уравниловка, отрицающая качественный критерий в оценке труда, отчуждение работников от вырабатываемого ими продукта, жестко централизованный распределительный принцип и связанная с этим власть бесконтрольной бюрократии (естественно перетекшей сегодня в собственно-буржуазный, откровенно грабительский класс), – это ли черты «доброй матери», только чуть, по случайной слабости, грешившей?.. К этому многое могли бы добавить экономисты, опытные производственники, социологи.

Сказанное не означает непременной обреченности, потенциальной исчерпанности пережитого нами – светлого и горького, прекрасного и трагического – социализма. Но я не думаю, что истинный приверженец этого общественного строя мог бы легкомысленно утверждать, будто «имевшиеся „деформации» (жеманно закавыченные Ю. А. Поспеловым) носили частный и ничтожный… характер» и будто бы в данном случае «С. Кара-Мурза смотрит на проблему как бы с более высокой „колокольни», на философском, научном уровне».

Увы, подлинно философский, научный уровень С. Кара-Мурза заменяет простым ТРИБУНАЛОМ НАД СОВРЕМЕННЫМ РУССКИМ НАРОДОМ, неблагодарным к своей покойной «матери» – Советской власти, и вместо глубокого исследования причин современной болезни (анемии) общества удовлетворяется хлесткими клише вроде «умственный паралич», «стадия отупения». И надо ли доказывать, что уклонение от серьезного анализа деформаций нашего социализма, многослойных причин его поражения и распада страны крепко блокирует разработку СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ИДЕИ в ее опоре на новую, растущую из национальных корней социалистическую (а лучше сказать – коммунистическую) идею?

Но учиняемый Вами трибунал над народом ложен не только ввиду объективных причин и фактов внутреннего разложения советского строя. Он ложен и вообще – как «жанр», как форма «нравственной деятельности». Ибо о вине народа или народов невозможно судить вне глубоко религиозного сознания, присущего сегодня, может быть, даже далеко не всем иерархам Русской Православной Церкви, и, похоже, достаточно чуждого Вам, хотя Вы для метафоры и помянули Христа. Вопрос о вине народа не лежит в области политологии, политической аналитики или простой исторической документалистики. Это совершенно ясно культурному взгляду. Для которого вечно в силе остаются аксиомы: «Глас народа – глас Божий» или же, на иной лад: «Народ – наверху; кто спускается, тот проваливается», – как предостерегал интеллигенцию А. Блок, который имел силу духа даже за «чертами безумного уродства» видеть непреходящий, «невечерний» свет народной души.

Стоит подчеркнуть, что Ваша посылка о всенародной вине не позволяет трактовать эту вину как вину трагическую. Ибо Вы говорите об «исторической подлости» русского народа, «всей совокупности взрослых людей России». Не за эту ли смелость патриотическая реклама недавно присвоила Вам звание «рыцаря свободной мысли» (см. обложку «Нашего современника». 1996. № 11)? Пышность, желающая поставить вне критики и эту «свободу», и это «рыцарство»…

Между тем очевидно, что формула «историческая подлость» применима не к бессознательному (отупевшему, одурманенному) субъекту – будь то (как принято о них думать) народные массы или же «каждый гражданин», – но к деятелям сознательным, облеченным прямыми властными или, по крайней мере, общественными полномочиями, как то: руководители партий и движений, властители печатных трибун, других средств массовой информации… То есть ко всем, кто так или иначе возвышен над народом и с безответственностью направляет его. И, имея в виду последний СССР-овский, 1991-й, год, я приложила бы эту формулу не к одним лишь уже заклейменным иудам, но и, например, к деятелям фарсового ГКЧП – объективным горбачевским прислужникам и потатчикам Ельцину. Ибо именно провокация ГКЧП призвана была сыграть роль последнего ускорителя в процессе распада страны.

Беру этот пример, поскольку Вы в статье «Резать или стричь» с удовлетворением пишете о недавнем чествовании маршала Язова в здании МХАТ имени М. Горького на странном юбилейном торжестве журнала «Наш современник»: «В ложе для почетных гостей, рядом с Т. Дорониной, – маршал Язов. Ему посвящают песню, весь зал встает и устраивает ему овацию. Все правильно, он – честный человек и честно прослуживший Родине солдат».

Что – правильно?!. Разве не маршал Язов в качестве министра обороны СССР сопровождал вместе с Шеварднадзе Горбачева во Францию в чернейшие дни подписания Парижской хартии для новой Европы (ноябрь 1990 года) и разве не он послушно приветствовал «формирование фундамента новой Европы», каковым «фундаментом» и должны были стать именно руины СССР? Ведь Парижская хартия учреждала «единую форму правления – демократию» на всем пространстве «от Аляски до Аляски» (вокруг глобуса), то есть обязывала к ликвидации социализма и советского строя со всеми дезинтеграционными следствиями этого для нашей страны… Разве не маршал Язов подписывал тогда же беспрецедентный договор о фактически одностороннем разоружении СССР, приветствуя, в частности, такой нонсенс, как «открытое небо» над нашей страной? Разве не маршал Язов, комментируя всемирно-историческое предательство Президента СССР, как прямой соучастник этого предательства, вещал на весь мир: «Само сокращение вооружений, безусловно, уменьшает возможности вооруженных сил, но подрывает ли оно безопасность или нет – это другой вопрос. Ведь никто ни на кого не собирается сейчас нападать, а из этого и надо делать выводы, если разговор заходит о безопасности». Это – о всеобщем ненападении – говорилось за месяц до «Бури в пустыне», в дни последних приготовлений к ней, а непосредственная наша безопасность всецело доверялась доброй воле неприкрытых наших врагов! Мало того, маршал даже острил: «Относительно заявлений о том, что „Советский Союз теряет союзников», то можно задать такой вопрос: Если мы потеряли, допустим, шесть или пять союзников, а приобрели 34, то что же больше?» – подсчитывал наши «барыши» он, разумея 34 страны, подписавшие Хартию об уничтожении СССР и соцлагеря в целом (см. материалы ТАСС за ноябрь-декабрь 1990 г. в советской прессе).

Прошло пять лет – и бывший министр стал острить уже по поводу чеченской войны. «Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог», – с оттенком восхищения процитировал в адрес Басаева маршал Язов на презентации Всероссийского офицерского собрания», – свидетельствует К. Мяло (сб. «Начало», 1996).

Помнится, пламенный публицист К. Раш умилял нас в газете «День» (1991 г.) тем, что Язов, тогда еще министр обороны, знает наизусть всего «Евгения Онегина» и вообще «начинен стихами, как улей – медом». И вот тонкая, художественная натура маршала плюс офицерское чувство чести продиктовали ему уважение к бандиту, победителю грудных младенцев и беременных женщин, а вместе с тем – презрение к русским солдатам: «Армия, воюющая против внутренних врагов, рождает палачей».

Что это – если не «перевернутое сознание», какое усматриваете Вы, – о, не у маршала, а у людишек пониже?

Здравое же сознание – интересно заметить – требовало бы, по-Вашему, вспомнить о сидевшем в задних рядах народном артисте В. Фролове, защищавшем Дом Советов в октябре 1993 года, и «посадить его (или подобных ему, уцелевших в огне) в ложу рядом с маршалом и устроить овацию общую»… Право, тянет-таки Вас на фарс! В данном случае – на обезличивающее смешение истинных героев сопротивления с патентованными капитулянтами, для которых страшнее кошки зверя нет, будь этой кошкой даже не Горбачев, а Басаев.

«Силы были неравны», – с готовностью оправдываете Вы не выполнивших своего долга «вождей». Допускаю, что можно пощадить престарелого человека. Но овация и даже чествовательная песня по адресу кого-либо из ближайших сотрудников Горбачева, реализовывавших, каждый – в своей сфере, его изменническую программу, – не слишком ли, уважаемый Сергей Георгиевич? Ведь не на Г. Жукова, а скорей на – парижского же – маршала Петэна похож, к сожалению, Ваш протеже, купающийся ныне в овациях? И не сами ли Вы оболваниваете в данном случае тот народ, что заслуживает у Вас нижайшей характеристики и отчаянного приговора: «резать или стричь», произносимого под кощунственный аккомпанемент из пушкинских стихов?

Во всяком случае, не кто иной, как московская русская верхушечная интеллигенция через прессу и митинги, книги, брошюры, столичные и выездные «творческие вечера», а также доступный ей радио – и телеэфир годами усердно навязывала народу в «герои» и «вожаки» прямых государственных преступников и всяческих оборотней – от гекачеписта А. Лукьянова, чей вклад в уничтожение страны (на посту Председателя Президиума Верховного Совета СССР) просто невозможно преувеличить, до кровавого Руцкого – этого «антагониста»-подельника Ельцина в останкинско-пресненской бойне. От «вермонтского мудреца», почетного гражданина США Солженицына до его духовного «брата (!) Игоря», всемирно прославленного в троице Сахаров – Шафаревич – Боннэр, в ряду лидеров «пятой колонны» в СССР, и особенно – за конъюнктурную, в интересах Запада, книгу «Социализм как явление мировой истории», призванную пресечь упования на национальный, русский тип социализма. От «героев на час» вроде загадочного И. Константинова с его октябрьским походом на московскую мэрию (1993 г.) или «прославянского» А. Баркашова с его картонным тевтонским мечом и увесистой – не заморской ли? – казной для зловещего обмундирования наивных «чистопородно-русских» юношей – до всякой ретивой эмигрантской сошки, подвизавшейся (как М. Назаров) в «крупнейшем антикоммунистическом центре русской эмиграции» или получившей аттестацию «выдающегося мыслителя» непосредственно в ЦРУ…

Цепь идеологических провокаций, которыми обязаны мы подобным «духовным окормителям», такова, что ее хватило на десятилетнее блуждание «русской мысли» от тупика к тупику. Петляя от евразийского космополитизма до православно-монархического национализма, от оккультных объедков рейховской «державности» до белогвардейско-кадетских буржуазно-государственных идеалов, эта «русско-патриотическая мысль» неуклонно уводила от РУССКОЙ АЛЬТЕРНАТИВЫ новому мировому порядку и на деле максимально выигрывала время для укрепления в нашем Отечестве криминального оккупационного режима.

Казалось бы, что приверженец социализма, тех «великих идей», на которых, по Вашим словам, «стояла идеология СССР», Вы должны бы с особой тревогой оценивать принципиальную неальтернативность таких, вполне удобных режиму, ложнопатриотических тенденций. Вскрывать и то политиканствующее притворство, по правилам которого многие из «русских лидеров», вполне процветая лично, предстают в глазах публики как бы гонимыми властью, «отверженными» – ради укрепления их авторитета в патриотических массах… Однако Вы остались достаточно толерантны к факту идеологического зияния – и обмана – на так называемом патриотическом фланге – пусть там по преимуществу плетется «с молитвою» не что иное, как шелковая («русско-национальная» то бишь) капиталистическая удавка для народа.

Между тем вот уже главный редактор «Советской России» В. Чикин, говоря о патриотических верхах и отсутствии у них «ясно очерченной базы, на которой могла бы развиваться в дальнейшем вся идеология „лево-правой“ оппозиции», делает (16 января с. г.) многообещающее признание: «…мы в какой-то мере сотрудничаем с режимом, вполне сознавая при этом, что такая сращиваемость опасна».

Многообещающий момент этого признания заключается в том, что, по логике вещей, на повестке дня стоит, похоже, прямое братание верховных наших патриотов с «государственниками» типа Березовского и Чубайса, Черномырдина, и Лужкова… Братание, мягко начатое весной прошлого года дипломатичными встречами руководителей патриотической прессы с чертовой дюжиной банкиров и лояльной, безоценочной публикацией грозногобанкирского обращения к конфронтирующим силам и лидерам…

Вот в какой ситуации, видя позорную слабость «патриотического блока» (менявшего вывески-имена, но сохранявшего на своем хребте все тех же лидеров), Вы предпочли обвинить в «исторической подлости», «утрате воли к сопротивлению», «умственном параличе» всесторонне обманутый и преданный русский народ! Или Вам неизвестно, что он предан – и давно предан! – подавляющим большинством своих «вождей» и «заступников»? Что предательство это легко прочитывалось уже в лукавой двойственности призывов, которые раздавались из «патриотических штабов» и чудесным образом совмещали в себе сразу два полюса – пафос «священной войны»: «Вставай, страна огромная…» и кото-леопольдовское: «Ребята, давайте жить дружно!», разумея дружбу между ограбленными и грабителями, голодными и обжирающимися, бомжами – и банкирами?.. Или же Вам неизвестно, что первым делом обещали народу учредители «Народно-патриотического союза России» – этой, по словам В. Чикина, «сильной организации с мощным идеологическим, тактическим, стратегическим мышлением»? А ведь они – во главе с Г. Зюгановым, – называя себя «выразителями будущего Родины», обещали нам только и именно капитализм, разве что с «человеческим», по их разумению, обличьем. «Мы спасем торговую лавку от рэкетира. Мы защитим коммерческий русский банк…» – вот что, клянясь в «любви к ненаглядной России», сулили небанковскому, не частнособственническому русскому народу «мощные» эти идеологические мыслители – и тут же падали на колени перед «оккупационным режимом». «Мы готовы к диалогу и совместному осуществлению «проекта спасения», если таковым окажется новый курс, обещанный после выборов президента. Мы услышим каждое доброе слово, сказанное в адрес нашей Родины, заметим любое, пусть самое малое, деяние, направленное на облегчение доли народной», – вот что трогательно обещали властям «мощные» эти стратегические мыслители в августе 1996 года, посреди разрастающейся КАТАСТРОФЫ!.. Или Вам, обличающему безответный народ, неизвестно, что «политика компромисса» – в чем признается уже не только В. Чикин, но и «неистовый» А. Проханов – «стала единственной стратегией (!) оппозиционного движения», и патриотические верхи нынче совсем не скрывают: «…Мы идем на смягчение классового антагонизма. Более того, мы готовы проповедовать классовый мир… Отсекаем (!) радикальные… как бы изголодавшиеся по баррикадам, по классовой конфронтации слои», – так что в патриотическом ареопаге, по свидетельству А. Проханова, «красным радикалам нет места»? («С кем вы, мастера оппозиции?» // «Завтра», № 2 с. г.).

Вы как будто бы именно изголодались по баррикадам (как, шутя над голодающими натурально, выразился писатель)? Баррикадам, на которые пойти должны челябинские и другие рабочие… Но неужто неведомы Вам предпосылки, на какие указывает даже демпресса, рассуждая о возможности массового противодействия правящей олигархии: «Для реального восстания необходимо то, чего у нас нет в природе – организация, множество преданных людей (т. е. надлежаще нацеленная партия. – Т. Г.), альтернативная идея…» («Общая газета», № 1 с. г.)?

Вы, при всей густоте своих публикаций, с элегантностью саботируете эту конкретную работу. Возлагая ее на «старуху, продающую в метро пару носков», на шахтеров, объявляющих голодовку в забое, на «молодого инженера», который «вот-вот свалится от туберкулеза»?.. А это значит, что Вы объективно, огревая народ кнутом оскорблений, понукаете его к «бунту бессмысленному и беспощадному» (Пушкин). И, фарисействуя, словно б играя кровавыми темами и морально шантажируя народное «стадо», которое «будет выгоднее зарезать», хорошо маскируете личной своей «просоветскостью» ползучее предательство наших патриотических лидеров – всех стригущих купоны народного доверия «профессиональных патриотов» или «мастеров русского патриотизма».

Но чем далее, тем нелепее хлопоты по маскировке. Вот ведь тот же Проханов, хотя жалеет еще, что над «всеми пропагандистскими шоу (!) нашей оппозиции» не поработали «блестящие режиссеры» Говорухин и Губенко, «которые знают законы массовой психологии… знают, что такое антураж, что такое политический театр», – тот же Проханов проговаривается уже о «мировоззренческой ловушке», в какой оказались его многочисленные коллеги («Завтра», № 2 с. г.). Правда, он не договаривает, сколь заведомо была во многом предрешена эта «ловушка» – «невольные» русско-патриотические объятия с антинациональной властью. Ведь совсем неспроста печатная и трибунная наша «русско-патриотическая мысль» увлеклась – в лучшем случае – чисто буржуазным, безрелигиозным принципом «плюрализма», всецело равным в своих плодах принципу деидеологизации и духовному вырождению общества. «Плюрализма» – с минимальным, однако, допуском социалистических воззрений… Для того, чтобы осуществить этот принцип, потребовались особые люди. Без убеждений. Не ревнующие об истине. Плюралистские, множественные даже внутри себя. Эластичные. Без стержня. Низенькие, да зато «широкие», как думают они о себе.

«С осени 1989 года… мы решили публиковать авторов самых разных политических убеждений и социальных взглядов», – с гордостью повторяет в своих интервью главный редактор «Нашего современника» Ст. Куняев. И называет среди «наших опорных (!) авторов… и знаменитого художника Илью Глазунова, последовательного русского националиста, и лучшего скульптора нашего времени, идейного монархиста Вячеслава Клыкова, и патриота-антикоммуниста Михаила Назарова, и патриот-коммуниста Геннадия Зюганова, и блистательных (!) философов и публицистов Игоря Шафаревича, Сергея Кара-Мурзу…» («ЛР». 11 октября 1996).

Загадка: как можно, «опираясь» на прямых антиподов, не рухнуть наземь?.. И все же эта поистине «адская смесь», эта горбачевско-яковлевского плюралистского толка окрошка доселе приветствуется как «спасительные (!) зерна, посеянные «Нашим современником»… среди заросшего чертополохом дикого рынка» («Правда-пять», 23 ноября 1996). Ясно: «спасительность» тут понимать надо как раздирание в разные стороны душ и сознания русских людей. Как принципиальную дезориентацию их и манипулирование ими.

Ну а рынок, и весьма дикий, находится вовсе не вне угодий русской патриотической мысли. Как раз внутри их «духовные окормители» народа либеральнейше раскинули аляповатый рынок идей, скупо дозируя в нем, однако, именно «красные» краски. И он оказался по преимуществу «блошиным рынком». С краденым да подмоченным товаром. С обносками из «гуманитарной помощи» Запада, с тлеющим и опасно инфицированным порою ветошьем… Вот ведь что говорит В. Чикину о своей газете и о «Советской России» главный редактор еженедельника «Завтра»: «Мы пропустили через свои страницы все накопившиеся в обществе идеологии, начиная с крупномасштабных, традиционных, известных нам с тобой (очевидно, «континентализм», арийско-мистическая «Традиция», теория «консервативной революции», мутная тириаровщина и дугинщина? – Т. Г.), включая самые мелкие, экзотические и, по существу, даже карикатурные (баркашовщину, что ли, или клыковский прусский монархизм? – Т. Г.), полагая, что все доставшееся нам наследие мы должны оприходовать, пронумеровать, испробовать на публике. Вдруг из какого-нибудь вируса разовьется целая политическая культура?» И редактор «Советской России» не спорит с фактом безответственного внедрения идеологических «вирусов», перманентной смены случайного идеологического платья. Как и с тем, что ведущие эти газеты «во многом очень близки по методологии»… «Мы честно… разрабатывали эти идеологии, – продолжает о вирусном рынке А. Проханов, – и видели, что очень многие из них сразу же умирали…» И словно бы не замечает, что ведет речь о «честной» работе на идеологические тупики. О странном праве печатных органов на идеологические провокации, на духовно-общественный – искусительный – эксперимент. Праве, которое объяснить можно разве что неким «профессиональным» цинизмом относительно подопытной «публики»…

Трудно усомниться в том, что верхушечная русско-патриотическая интеллигенция внутренне противопоставила себя народу, горделиво назвав себя элитой, полагая себя сливками нации (Бог весть как сгустившимися из сплошь «непригодного» молока) и дружно ощериваясь на какую-либо критику «снизу». Нынче, став в позу народообличителя, Вы, Сергей Георгиевич, объективно тяготеете к этой самодовольной «элите». Псевдоэлите, ибо она не ведает присущего действительно Лучшим долга абсолютной ответственности – в том числе и за дезорганизацию, трагическую растерянность подвергнутого шоку народа. Ибо, духовно немощная, прогоревшая со своим рынком чертополошных «идей», со своей идеологической фикцией «бело-красного примирения», она способна лишь винить всех вокруг, – жалуясь то на «недостойный» народ, то на ловкость правительства и демпропаганды, которая, видите ли, «перехватила» уже «наши идеи», тем самым дискредитировав их…

Что же касается «такой (!) заторможенности внизу», «такой (!) стадии отупения», которую усматриваете Вы в народе, привлеку уникальное, увы, для патриотической печати напоминание публициста С. Горюнкова: «Давно уж замечено, что едва ли существует народ, способный более талантливо, нежели русский, „косить под дурачка»» («Дуэль». 1996. № 22). И если отпетый Вами народ, несущий огромные потери, сегодня «залег на дно» и отчасти даже «скинулся» тем, чем хотят видеть его беспощадные его враги, то, быть может, такое «непрестижное» его поведение как раз мудро? Ибо пока, после великого исторического слома, не выяснено неложное благо Отечества или неложные пути к нему. И, пока не брезжит заря окрыляющей высокой идеи, верховного (а не дробно-политического, «ближайшего») смысла, который одухотворил бы движение масс, только стадо (обратно Вашему мнению!) кинулось бы к столь оправданным, на первый взгляд, ниспровергательным действиям. Голо-ниспровергательным. Которые лишь ускорили бы последний хаос в стране, начиненной ядерными боеголовками и атомными электростанциями…

Январь 1997