Текст книги "Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник)"

B. А. Жуковский – С. Л. Пушкину. – Там же, с. 182.

Пушкин не говорил на смертном одре: «Если б я остался жив, я весь был бы его». Когда Жуковского упрекали за эту фразу, он сказал: «Я заботился о судьбе жены Пушкина и детей».

Л. С. Суворин со слов П. А. Ефремова. – Дневник Л. С. Суворина, с. 206.

Сходя с крыльца, я встретился с фельдъегерем, посланным за мной от государя. «Извини, что я тебя потревожил, – сказал он мне, при входе моем в кабинет». – «Государь, я сам спешил к вашему величеству в то время, когда встретился с посланным за мною». И я рассказал о том, что говорил Пушкин. «Я счел долгом сообщить эти слова немедленно вашему величеству. Полагаю, что он тревожится о участи Данзаса». – «Я не могу переменить законного порядка, – отвечал государь, – но сделаю все возможное. Скажи ему от меня, что я поздравляю его с исполнением христианского долга; о жене же и детях он беспокоиться не должен; они мои. Тебе же поручаю, если он умрет, запечатать его бумаги; ты после их сам рассмотришь».

Я возвратился к Пушкину с утешительным ответом государя. Выслушав меня, он поднял руки к небу с каким-то судорожным движением. «Вот как я утешен! – сказал он. – Скажи государю, что я желаю ему долгого царствования, что я желаю ему счастия в его сыне, что я желаю ему счастия в его России». Эти слова говорил слабо, отрывисто, но явственно.

В. А. Жуковский – С. Л. Пушкину. – П. Е. Щеголев. Дуэль, с. 132.

Во все время болезни Пушкина передняя его постоянно была наполнена знакомыми и незнакомыми, вопросы: Что Пушкин? Легче ли ему? Поправился ли он? Есть ли надежда? сыпались со всех сторон. Государь, наследник, великая княгиня Елена Павловна постоянно посылали узнавать о здоровье Пушкина; от государя приезжал Арендт несколько раз в день. У подъезда была давка. В передней какой-то старичок сказал с удивлением: «Господи боже мой! Я помню, как умирал фельдмаршал, а этого не было!»

Пушкин впускал к себе только самых коротких своих знакомых, хотя всеми интересовался: беспрестанно спрашивал, кто был у него в доме, и говорил: «Мне было бы приятно видеть их всех, но у меня нет силы говорить с ними». По этой причине, вероятно, он не простился и с некоторыми из своих лицейских товарищей.

А. Н. Аммосов. Последние дни Пушкина, с. 33.

С утра 28 числа, в которое разнеслась по городу весть, что Пушкин умирает, передняя была полна приходящих… Число их сделалось наконец так велико, что дверь прихожей (которая была подле кабинета, где лежал умирающий) беспрестанно отворялась и затворялась; это беспокоило страждущего, мы придумали запереть дверь из прихожей в сени; задвинули ее залавком и отворили другую, узенькую, прямо с лестницы в буфет, а гостиную от столовой отгородить ширмами (это расположение поймешь из приложенного плана) (см. рис. 9). С этой минуты буфет был набит народом; в столовую входили только знакомые, на лицах выражалось простодушное участие, многие плакали. Государь император получал известия от доктора Арендта (который раз по шести в день и по нескольку раз ночью приезжал навестить больного); государыня великая княгиня, очень любившая Пушкина, написала ко мне несколько записок, на которые я отдавал подробный отчет её высочеству согласно с ходом болезни.

В. А. Жуковский – С. Л. Пушкину. – П. Е. Щеголев. Дуэль, с. 185.

Рис. 9

План последней квартиры Пушкина по наброску, сделанному Жуковским.

Объяснения Жуковского:

1. Кабинет. а) Диван, на котором умер Пушкин; b) его большой стол; c) кресла, на которых он работал; d) полки с книгами.

2. Гостиная. а) Кушетка, на которой лежала ночью Наталья Николаевна.

3. Передняя. а) Здесь Пушкин лежал во гробе.

4. Столовая. а) Так были поставлены ширмы, чтобы загородить гостиную, где находилась Наталья Николаевна.

5. Сени. а) Здесь стоял залавок, которым задвинули дверь; b) маленькая узкая дверь, через которую входили все посторонние.

6. Буфет с чуланом. Здесь собирались приходившие осведомляться во время болезни, после того как заперли дверь в прихожую[231]231
  План Жуковского вызывает ряд недоумений. Ширмы в столовой не могли стоять так, как указывает Жуковский, – в таком положении они не загораживали гостиной от приходивших поклониться телу Пушкина (из комнаты 7 через 4 в 3). В сенях залавок, очевидно, стоял не там, где указано на плане, а у противоположной двери из сеней в переднюю.


[Закрыть].

Рис. 10. 1 – Кабинет. 2 – Гостиная. 3 – Передняя. 4 – Столовая. 5 – Парадная лестница. 6 – Чулан. 7 – Буфетная. 8 – Спальня. 9 – Детская. 10 и 11 – Комнаты А. Н. и Е. Н. Гончаровых. 12 и 13 – Комнаты для прислуги.

Проект восстановления плана пушкинской квартиры А. А. Платонова.

Дом кн. Волконского по Мойке, № 12 (тогда № 7). Дом относится к екатерининской эпохе. При постройке его в первом этаже выведены были капитальные стены, конструктивно нужные для устройства зала во втором, главном этаже; что первый этаж (где была квартира Пушкина) был подчинен назначению второго, видно, напр., из того, что средняя стена фасадного выступа вышла в окно, так что его пришлось сделать глухим (в настоящее время здесь помещена памятная доска); кроме того, нет ни одной комнаты, имеющей вполне правильный прямоугольный контур. Из-под арки налево была дверь на парадную лестницу с колоннами и сводами. Для того, чтобы попасть в квартиру Пушкина, нужно было подняться маршем в восемь ступеней на первую площадку, откуда дверь вела в переднюю. Прямо против входных дверей находилась дверь в кабинет Пушкина. Набросок плана части квартиры, сделанный Жуковским непосредственно после смерти Пушкина, довольно точно передает план кабинета и даже расположение мебели; но Жуковский не указал дверей из кабинета в гостиную и в детскую. Полки в кабинете, как видно на рисунке, начинаясь от дверей в детскую, доходили до угла, оттуда до самых дверей в гостиную, а затем шли под прямым углом. Полок у стены, смежной с передней, по всей вероятности, не было, и Жуковский, должно быть, ошибся, начав не с того конца чертить полки, таким образом закрывавшие лицо печи и загораживавшие дверь в гостиную. Отапливался кабинет раньше камином, расположенным против печи в детской, и зеркалом печи, топка которой была в передней. Окна как кабинета, так и передней выходят на двор. Гостиная, расположенная прямо против кабинета, выходит окнами на Мойку и занимает часть выступа. В середине стены, смежной с кабинетом, стоял камин, справа от него находилась дверь. Из гостиной дверь вела в столовую, примыкавшую к передней и к буфетной и выходившую окнами на Мойку. Буфетная выходила окнами на Мойку, поперечная перегородка отделяла чулан. Из чулана узенькая дверь вела на парадную лестницу; в эту дверь проносили через буфетную в столовую кушанье из кухни, находившейся в подвальном этаже. Рядом с кабинетом помещалась детская, имевшая окна во двор. Из детской дверь вела в спальню, находившуюся рядом с гостиной и занимавшую остающуюся от последней часть выступа. Кроме того, в спальне были еще две двери: одна в гостиную, а другая в противоположную сторону, – в две комнаты с окнами на Мойку. По всей вероятности, эти две комнаты предназначены были для своячениц Пушкина, А. Н. и Е. Н. Гончаровых. Спальня была разделена поперек ширмами или перегородкой, – что видно на плане Жуковского, – чтобы закрыть кровать и чтобы можно было удобнее проходить из комнат сестер Гончаровых в гостиную и столовую. Рядом с детской были две комнаты, – по всей вероятности для прислуги. Из последней комнаты дверь вела на черную лестницу.

А. А. Платонов. Последняя квартира Пушкина в ее прошлом и настоящем. Составили М. Д. Беляев и А. А. Платонов. Изд. Ак. наук СССР, 1927, с. 3–7.

В продолжение этих жестоких дней Ек. Ив. Загряжская в сущности не покидала квартиры Пушкиных. Графиня Жюли Строганова и княгиня Вяземская также находились здесь почти безотлучно, стараясь успокоить и утешить, насколько это допускали обстоятельства.

Бар. Г. Фризенгоф – А. П. Араповой. – Кр. Нива, 1929, № 24, с. 10 (фр.).

Графиня Юл. Петр. Строганова в эти дни часто бывала в доме умирающего Пушкина и однажды раздражила княгиню Вяземскую своими опасениями относительно молодых людей и студентов, беспрестанно приходивших наведываться о раненом поэте (сын Вяземского, 17-летний князь Павел Петрович, все время, пока Пушкин умирал, оставался в соседней комнате).

П. И. Бартенев. – Рус. Арх., 1908, т. III, с. 294.

Граф А. Г. Строганов говорит, что после поединка он ездил в дом раненого Пушкина, он увидал там такие разбойнические лица и такую сволочь, что предупредил отца своего не ездить туда.

П. И. Бартенев. Из записной книжки. – Рус. Арх., 1912, т. II, с. 160.

В четверг утром я сидел в его комнате несколько часов (он лежал и умер в кабинете, на своем красном диване, подле средних полок с книгами). Он так переносил свои страдания, что я, видя смерть перед глазами, в первый раз в жизни находил ее чем-то обыкновенным, нисколько не ужасающим.

П. А. Плетнев – В. Г. Теплякову, 29 мая 1837 г. – Историч. Вестн., 1887, № 7, с. 21.

11 1/2 (дня, 28-го). Опять призывал жену, но ее не пустили; ибо после того, как он сказал ей: «Arendt m’a condamne´, je suis blesse´ mortellement»[232]232
  «Арендт сказал мне мой приговор, я ранен смертельно» (фр.). – Ред.


[Закрыть], она в нервическом страдании лежит в молитве перед образами. – Он беспокоился за жену, думая, что она ничего не знает об опасности, и говорит, что «люди заедят ее, думая, что она была в эти минуты равнодушною». Это решило его сказать об опасности.

А. И. Тургенев – неизвестному, 28 янв. 1837 года. – Пушкин и его совр-ки, вып. VI, с. 54.

Полдень (28-го). Арендт сейчас был. Была урина, но надежды нет, хотя и есть облегчение страданиям. Я опять входил к нему: он страдает, повторяя: «Боже мой, боже мой! что это!», сжимает кулаки в конвульсии. – Арендт думает, что это не протянется до вечера, а ему должно верить: он видел смерть в 34-х битвах.

A. И. Тургенев – неизвестному, 1837 г. – Там же.

Около полудня дали ему несколько капель опия, что принял он с жадностью и успокоился. Перед этим принимал он extr. hyoscyami с. calomel., без всякого видимого облегчения.

B. И. Даль. Ход болезни Пушкина. – П. Е. Щеголев. Дуэль, с. 206.

К полудню (28-го) Пушкину сделалось легче, он несколько развеселился и был в духе. Около часу приехал д-р Даль. Пушкин просил его войти и, встречая его, сказал:

– Мне приятно вас видеть не только как врача, но и как родного мне человека по общему нашему литературному ремеслу.

Он разговаривал с Далем и шутил.

А. Н. Аммосов. Последние дни Пушкина, с. 34.

По возвращении моем в 12 час. (дня), мне казалось, что больной стал спокойнее. Руки его были теплее и пульс явственнее. Он охотно брал лекарства, заботливо спрашивал о жене и о детях. Я нашел у него д-ра Даля. Пробыв у больного до 4 часов, я снова его оставил на попечение д-ра Даля.

И. Т. Спасский. Последние дни А. С. Пушкина. – П. Е. Щеголев. Дуэль, с. 199.

(Около 2 час. дня 28 янв.) У Пушкина нашел я толпу в зале и передней, страх ожидания пробегал шепотом по бледным лицам. Гг. Арендт и Спасский пожимали плечами. Я подошел к болящему, он подал мне руку, улыбнулся и сказал:

– Плохо, брат!

Я присел к одру смерти – и не отходил до конца страстных суток. В первый раз Пушкин сказал мне «ты». Я отвечал ему также – и побратался с ним за сутки до смерти его, уже не для здешнего мира!

В. И. Даль. Записка. – Там же, с. 200.

Пушкин просил сперва князя Вяземского, а потом княгиню Долгорукову на том основании, что женщины лучше умеют исполнить такого рода поручения: ехать к Дантесам и сказать им, что он прощает им. Княгиня, подъехав к подъезду, спросила, можно ли видеть г-жу Дантес одну, она прибежала из дома и бросилась в карету вся разряженная, с криком: «George est hors de danger (Жорж вне опасности)!» Княгиня сказала ей, что она приехала по поручению Пушкина и что он не может жить. Тогда та начала плакать.

Ф. Г. Толь со слов княгини Е. А. Долгоруковой. – Декабристы на поселении, с. 143.

Пушкин, умирая, просил княгиню Долгорукову съездить к Дантесу и сказать ему, что он простил ему. «Moi aussi je lui pardonne (я тоже ему прощаю)!» – отвечал с нахальным смехом негодяй.

Ф. Г. Толь со слов княгини Е. А. Долгоруковой. – Там же, с. 135.

2-й час (28-го). Пушкин тих. Арендт опять здесь, но без надежды. Пушкин сам себе прощупал пульс, махнул рукою и сказал:

– Смерть идет.

Приехала Ел. Мих. Хитрова и хочет видеть его, плачет и пеняет всем; но он не мог видеть ее.

А. И. Тургенев – неизвестному. – Пушкин и его совр-ки., вып. VI, с. 54.

(Два часа.) Есть тень надежды, но только тень, т.е. нет совершенной невозможности спасения. Он тих и иногда забывается.

А. И. Тургенев – неизвестному. – Там же, с. 54.

Весь день (28-го) Пушкин был довольно спокоен; он часто призывал к себе жену; но разговаривать много не мог, ему это было трудно. Он говорил, что чувствует, как слабеет.

A. Н. Аммосов. Последние дни Пушкина, с. 35.

К шести часам вечера 28-го болезнь приняла иной вид: пульс поднялся, ударял около 120, сделался жесток; оконечности согрелись: общая теплота тела возвысилась, беспокойство усилилось. Поставили 25 пиявок к животу; жар уменьшился, опухоль живота опала, пульс сделался ровнее и гораздо мягче, кожа показывала небольшую испарину. Это была минута надежды.

B. И. Даль. Ход болезни Пушкина. – П. Е. Щеголев. Дуэль, с. 206.

С обеда пульс был крайне мал, слаб и част, – после полудня стал он подыматься, а к шестому часу ударял не более 120 в минуту и стал полнее и тверже. В то же время начал показываться небольшой общий жар. Вследствие полученных от д-ра Арендта наставлений приставили мы с д-ром Спасским 25 пиявок и в то же время послали за Арендтом. Он приехал и одобрил распоряжение наше. Больной наш твердою рукой сам ловил и припускал себе пиявок и неохотно позволял нам около себя копаться. Пульс стал ровнее, реже и гораздо мягче; я ухватился, как утопленник, за соломинку, робким голосом провозгласил надежду и обманул было и себя, и других, – но ненадолго. Пушкин заметил, что я был бодрее, взял меня за руку и спросил:

– Никого тут нет?

– Никого, – отвечал я.

– Даль, скажи же мне правду, скоро ли я умру?

– Мы за тебя надеемся, Пушкин, право, надеемся! – Он пожал мне крепко руку и сказал:

– Ну, спасибо!

Но, по-видимому, он однажды только и обольстился моею надеждою: ни прежде, ни после этого он не верил ей.

В. И. Даль. Ход болезни Пушкина. – Там же, с. 202.

Пушкин сам помогал ставить пиявки; смотрел, как они принимались, и приговаривал: «Вот это хорошо, это прекрасно». Через несколько минут потом Пушкин, глубоко вздохнув, сказал:

– Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне бы легче было умирать.

А. Н. Аммосов. Последние дни Пушкина, с. 35.

В течение вечера (28-го), как казалось, что Пушкину хотя едва-едва легче; какая-то слабая надежда рождалась в сердце более, нежели в уме; Арендт не надеялся и говорил, что спасение было бы чудом; он мало страдал, ибо ему помогали маслом.

A. И. Тургенев – А. И. Нефедьевой. Пушкин и его совр-ки, вып. VI, с. 51.

Я возвратился к Пушкину около 7 часов вечера. Я нашел, что у него теплота в теле увеличилась, пульс сделался гораздо явственнее и боль в животе ощутительнее. Больной охотно соглашался на все предлагаемые ему пособия. Он часто требовал холодной воды, которую ему давали по чайным ложечкам, что весьма его освежало. Так как эту ночь предложил остаться при больном д-р Даль, то я оставил Пушкина около полуночи.

И. Т. Спасский. Последние дни А. С. Пушкина. – П. Е. Щеголев. Дуэль, с. 199.

Эту ночь всю Даль просидел у его постели, а я, Вяземский и Виельгорский в ближней горнице.

B. А. Жуковский – С. Л. Пушкину. – Там же, с. 184.

Вообще с начала до конца своих страданий (кроме двух или трех часов первой ночи, в которую они превзошли всякую меру человеческого терпения) он был удивительно тверд. «Я был в тридцати сражениях, – говорил доктор Арендт, – я видел много умирающих, но мало видел подобного».

В. А. Жуковский – С. Л. Пушкину. – Там же, с. 177.

Арендт, который видел много смертей на веку своем и на полях сражений, и на болезненных одрах, отходил со слезами на глазах от постели его и говорил, что он никогда не видел ничего подобного, такого терпения при таких страданиях. Еще сказал и повторил несколько раз Арендт замечательное и прекрасное утешительное слово об этом несчастном приключении:

– Для Пушкина жаль, что он не был убит на месте, потому что мучения его невыразимы; но для чести жены его – это счастье, что он остался жив. Никому из нас, видя его, нельзя сомневаться в невинности ее и в любви, которую к ней Пушкин сохранил.

Эти слова в устах Арендта, который не имел никакой личной связи с Пушкиным и был при нем, как был бы он при каждом другом в том же положении, удивительно выразительны. Надобно знать Арендта, его рассеянность, его привычку к подобным сценам, чтобы понять всю силу его впечатления. Стало быть, видимое им было так убедительно, так поразительно и полно истины, что пробудило и его внимание и им овладело.

Кн. П. А. Вяземский – Д. В. Давыдову, 5 февр. 1837 г. – Рус. Стар., 1875, т. 14, с. 93.

Посреди самых ужасных физических страданий (заставивших содрогнуться даже привычного к подобным сценам Арендта) Пушкин думал только о жене и о том, что она должна была чувствовать по его вине. В каждом промежутке между приступами мучительной боли он ее призывал, старался утешить, повторял, что считает ее неповинною в своей смерти и что никогда ни на одну минуту не лишал ее своего доверия и любви.

Кн. Е. Н. Мещерская-Карамзина. – Я. К. Грот, с. 261.

Пушкин заставил всех присутствовавших сдружиться со смертью, так спокойно он ее ожидал, так твердо был уверен, что роковой час ударил. Плетнев говорил: «Глядя на Пушкина, я в первый раз не боюсь смерти». Пушкин положительно отвергал утешение наше и на слова мои: «Все мы надеемся, не отчаивайся и ты», отвечал:

– Нет; мне здесь не житье; я умру, да, видно, уж так и надо!

В ночь на 29-е он повторял несколько раз подобное; спрашивал, например: «Который час» и на ответ мой продолжал отрывисто и с остановкою:

– Долго ли мне так мучиться! Пожалуйста, поскорей! – Почти всю ночь продержал он меня за руку, почасту просил ложечку водицы или крупинку льда и всегда при этом управлялся своеручно: брал стакан сам с ближней полки, тер себе виски льдом, сам снимал и накладывал себе на живот припарки и всегда еще приговаривая: «Вот и хорошо, и прекрасно!» Собственно от боли страдал он, по его словам, не столько, как от чрезмерной тоски.

– Ах, какая тоска! – восклицал он иногда, закладывая руки за голову. – Сердце изнывает!

Тогда просил он поднять его, поворотить на бок или поправить подушку – и, не дав кончить этого, останавливал обыкновенно словами: «Ну, так, так, – хорошо; вот и прекрасно, и довольно; теперь очень хорошо!» или: «Постой: не надо, потяни меня только за руку, – ну вот и хорошо, и прекрасно!» Вообще был он по крайней мере в обращении со мною повадлив и послушен, как ребенок, и делал все, о чем я его просил.

– Кто у жены моей? – спросил он между прочим. Я отвечал:

– Много добрых людей принимают в тебе участие, зала и передняя полны с утра и до ночи.

– Ну, спасибо, – отвечал он, – однако же, поди, скажи жене, что все, слава богу, легко; а то ей там, пожалуй, наговорят!

Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно и на слова мои: «Терпеть надо, любезный друг, делать нечего, но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче», – отвечал отрывисто:

– Нет, не надо стонать; жена услышит; и смешно же, чтоб этот вздор меня пересилил; не хочу.

В. И. Даль. Ход болезни Пушкина. – П. Е. Щеголев. Дуэль, с. 201–203.

В 4 часа утра (29-го) послали за Арендтом спросить, поставить ли пиявки еще раз; касторовое масло не действует и на низ не было. Сегодня впустили в комнату жену, но он не знает, что она близ его кушетки, и недавно спросил, при ней, у Данзаса, думает ли он, что он сегодня умрет, прибавив:

– Я думаю, по крайней мере желаю. Сегодня мне спокойнее, и я рад, что меня оставляют в покое; вчера мне не давали покоя.

Жуковский, кн. Вяземский, гр. Мих. Виельгорский провели здесь всю ночь и теперь здесь (я пишу в комнатах Пушкина).

А. И. Тургенев – А. И. Нефедьевой, 29 янв. 1837 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. VI, с. 51.

Рано утром 29 числа я к нему возвратился. Пушкин истаевал. Руки были холодны, пульс едва заметен. Он беспрестанно требовал холодной воды и брал ее в малых количествах, иногда держал во рту небольшие кусочки льда и от времени до времени сам тер себе виски и лоб льдом. Д-р Арендт подтвердил мои и д-ра Даля опасения.

И. Т. Спасский. Последние дни А. С. Пушкина. – П. Е. Щеголев. Дуэль, с. 199.

Труд ухода за Пушкиным, в его предсмертных страданиях, разделяла с княгиней Вяземской некогда московская подруга Натальи Николаевны, Екатерина Алексеевна, рожд. Малиновская, супруга лейб-гусара кн. Ростислава Алексеевича Долгорукого, женщина необыкновенного ума и многосторонней образованности, ценимая Пушкиным и Лермонтовым (художественный кругозор которого считала она и шире и выше пушкинского…). Она слышала, как Пушкин, уже перед самой кончиною, говорил жене:

– Носи по мне траур два или три года. Постарайся, чтоб забыли про тебя. Потом выходи опять замуж, но не за пустозвона.

П. И. Бартенев. – Рус. Арх., 1908, т. III, с. 295.

Прощаясь с женою, Пушкин сказал ей: «Ступай в деревню, носи по мне траур два года и потом выходи замуж, но за человека порядочного».

П. И. Бартенев со слов кн. В. Ф. Вяземской. – Рус. Арх., 1888, т. II, с. 311.

Умирающий Пушкин передал княгине Вяземской нательный крест с цепочкой для передачи Александре Николаевне (Гончаровой, сестре Натальи Николаевны).

П. И. Бартенев. – Рус. Арх., 1908, т. III, с. 296.

Княгиня Вяземская сказывала мне, что раз, когда она на минуту осталась одна с умиравшим Пушкиным, он отдал ей какую-то цепочку и просил передать ее от него Александре Николаевне (Гончаровой). Княгиня исполнила это и была очень изумлена тем, что Александра Николаевна, принимая этот загробный подарок, вся вспыхнула, что и возбудило в княгине подозрение.

П. И. Бартенев – П. Е. Щеголеву, 2 апр. 1911 г. – П. Е. Щеголев. Дуэль, с. 410.

Поутру 29 января он несколько раз призывал жену. Потом пожелал видеть Жуковского и говорил с ним довольно долго наедине. Выйдя от него, Жуковский сказал Данзасу: «Подите, пожалуйста, к Пушкину, он об вас спрашивал». Но когда Данзас вошел, Пушкин ничего не сказал ему особенного, спросил только, по обыкновению, много ли у него было посетителей и кто именно.

Собравшись в это утро, доктора нашли Пушкина уже совершенно в безнадежном положении, а приехавший затем Арендт объявил, что Пушкину осталось жить не более двух часов.

Подъезд с утра был атакован публикой до такой степени, что Данзас должен был обратиться в Преображенский полк с просьбою поставить у крыльца часовых, чтобы восстановить какой-нибудь порядок: густая масса собравшихся загораживала на большое расстояние все пространство перед квартирой Пушкина, к крыльцу почти не было возможности протискаться. Между принимавшими участие были, разумеется, и такие, которые толпились только из любопытства. Данзас был ранен в турецкую кампанию и носил руку на повязке. «Не ранен ли он тоже на дуэли Пушкина», – спросил Данзаса один из этих любопытных.

А. Н. Аммосов. Последние дни Пушкина, с. 36.

Около 12 часов больной спросил зеркало, посмотрел в него и махнул рукой. Он неоднократно приглашал к себе жену. Вообще все входили к нему только по его желанию. Нередко на вопрос, не угодно ли вам видеть жену или кого-нибудь из друзей, он отвечал: «Я позову».

И. Т. Спасский. Последние дни А. С. Пушкина. – П. Е. Щеголев, с. 199.

1 час (29-го). Пушкин слабее и слабее. Касторовое масло не действует. Надежды нет. За час начался холод в членах. Смерть быстро приближается; но умирающий сильно не страдает; он покойнее. Жена подле него, он беспрестанно берет ее за руку. Александрина плачет, но еще на ногах. Жена – сила любви дает ей веру – когда уже нет надежды! Она повторяет ему: «Tu vivras!»[233]233
  Ты будешь жить! (фр.). – Ред.


[Закрыть]

Я сейчас встретил отца Геккерена: он расспрашивал об умирающем с сильным участием; рассказал содержание, – выражения письма Пушкина. Ужасно! Ужасно! Невыносимо: нечего было делать… Весь город, дамы, дипломаты, авторы, знакомые и незнакомые наполняют комнаты, справляются об умирающем. Сени наполнены несмеющими войти далее. Приезжает сейчас Элиза Хитрово, входит в его кабинет и становится на колена. Антонов огонь разливается; он все в памяти.

А. И. Тургенев – А. И. Нефедьевой, 29 янв. 1837 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. VI, с. 51.

К нему никого не пускали, но Елизавета Михайловна Хитрово преодолела все препятствия: она приехала заплаканная, растрепанная и, рыдая, бросилась в отчаянии на колени перед умирающим поэтом.

А. Я. Булгаков – кн. О. А. Долгоруковой, 2 февр. 1837 г. – Кр. Арх., 1929, т. II, с. 225.

Пульс стал упадать приметно и вскоре исчез вовсе. Руки начали стыть. Ударило два часа пополудни, 29 янв., – и в Пушкине оставалось жизни – только на 3/4 часа! Пушкин раскрыл глаза и попросил моченой морошки. Когда ее принесли, то он сказал внятно:

– Позовите жену, пусть она меня покормит.

Д-р Спасский исполнил желание умирающего. Наталья Николаевна опустилась на колени у изголовья смертного одра, поднесла ему ложечку, другую – и приникла лицом к челу отходящего мужа. Пушкин погладил ее по голове и сказал:

– Ну, ну, ничего, слава богу, все хорошо!

В. И. Даль. Ход болезни Пушкина. – П. Е. Щеголев. Дуэль, с. 203.

Когда этот болезненный припадок аппетита был удовлетворен, жена Пушкина вышла из кабинета. Выходя, она, обрадованная аппетитом мужа, сказала, обращаясь к окружающим:

– Вот вы увидите, что он будет жив!

A. Н. Аммосов. Последние дни Пушкина, с. 37.

Скоро подошел я к В. А. Жуковскому, кн. Вяземскому и гр. Виельгорскому и сказал: «Отходит!» Бодрый дух все еще сохранял могущество свое, изредка только полудремотное забвение на несколько секунд туманило мысли и душу. Тогда умирающий, несколько раз, подавал мне руку, сжимал ее и говорил:

– Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем!

Опамятовавшись, сказал он мне:

– Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу вверх по этим книгам и полкам, – высоко – и голова закружилась.

Раза два присматривался он пристально на меня и спрашивал:

– Кто это? Ты?

– Я, друг мой.

– Что это – я не мог тебя узнать.

Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать мою руку и, потянув ее, сказал:

– Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе!

B. И. Даль. Ход болезни Пушкина. – П. Е. Щеголев. Дуэль, с. 203.

Я стоял вместе с графом Виельгорским у постели его, в головах сбоку стоял Тургенев. Даль шепнул мне: «Отходит!»

В. А. Жуковский. – Там же, с. 189.

Забывается и начинает говорить бессмыслицу. У него предсмертная икота, а жена его находит, что ему лучше, чем вчера! Она стоит в дверях его кабинета, иногда входит; фигура ее не возвещает смерти такой близкой.

– Опустите сторы, я спать хочу, – сказал он сейчас. Два часа пополудни…

А. И. Тургенев – А. И. Нефедьевой, 29 янв. 1837 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. VI, с. 52 (фр.-рус.).

Пушкину делалось все хуже и хуже, он видимо слабел с каждым мгновением. Друзья его: Жуковский, кн. Вяземский с женой, кн. П. И. Мещерский, А. И. Тургенев, г-жа Загряжская, Даль и Данзас были у него в кабинете.

А. Н. Аммосов. Последние дни Пушкина, с. 37.

Минут пять до смерти Пушкин просил поворотить его на правый бок. Даль, Данзас и я исполнили его волю: слегка поворотили его и подложили к спине подушку.

– Хорошо! – сказал он, и потом, несколько погодя, промолвил: – Жизнь кончена!

– Да, кончено, – сказал д-р Даль, – мы тебя поворотили.

– Кончена жизнь, – возразил тихо Пушкин.

Не прошло нескольких мгновений, как Пушкин сказал:

– Теснит дыхание.

То были последние его слова. Оставаясь в том же положении на правом боку, он тихо стал кончаться.

И. Т. Спасский. Последние дни А. С. Пушкина. – П. Е. Щеголев. Дуэль, с. 199.

Друзья и ближние молча, сложа руки, окружили изголовье отходящего. Я, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше. Он вдруг, будто проснувшись, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал:

– Кончена жизнь!

Я не дослышал и спросил тихо:

– Что кончено?

– Жизнь кончена, – отвечал он внятно и положительно. – Тяжело дышать, давит, – были последние слова его.

Всеместное спокойствие разлилось по всему телу, руки остыли по самые плечи, пальцы на ногах, ступни, колена – также, – отрывистое, частое дыхание изменялось более и более на медленное, тихое, протяжное, еще один слабый, едва заметный вздох – и пропасть необъятная, неизмеримая разделяла уже живых от мертвого. Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его. Жуковский изумился, когда я прошептал: «Аминь!» Д-р Андреевский наложил персты на веки его.

В. И. Даль. Ход болезни Пушкина. – Там же , с. 204.

Я не сводил с него глаз и заметил, что движение его груди, доселе тихое, сделалось прерывистым. Оно скоро прекратилось. Я смотрел внимательно, ждал последнего вздоха, но я его не приметил. Тишина, его объявшая, казалась мне успокоением. Все над ним молчали. Минуты через две я спросил: «Что он?» – «Кончилось», – отвечал мне Даль.

В. А. Жуковский. – П. Е. Щеголев. Дуэль, с. 189.

Перед тою минутою, как ему глаза надобно было навеки закрыть, я поспел к нему. Тут был и Жуковский с Михаилом Виельгорским, Даль и еще не помню кто. Такой мирной кончины я вообразить не умел прежде.

П. А. Плетнев – В. Г. Теплякову, 29 мая 1837 г. – Историч. Вестн., 1887, № 7, с. 21.

Диван, на котором лежал умиравший Пушкин, был отгорожен от двери книжными полками. Войдя в комнату, сквозь промежутки полок и книг можно было видеть страдальца. Тут стояла княгиня Вяземская в самые минуты последних его вздохов. Даль сидел у дивана; кто-то еще был в комнате. Княгиня говорит, что нельзя забыть божественного спокойствия, разлившегося по лицу Пушкина.

П. И. Бартенев со слов кн. В. Ф. Вяземской. – Рус. Арх., 1888, т. II, с. 311.

Он не страдал, а желал скорой смерти. Жуковский, гр. Виельгорский, Даль, Спасский, княгиня Вяземская и я, – мы стояли у канапе и видели – последний вздох его. Доктор Андреевский закрыл ему глаза.

А. И. Тургенев – А. Я. Булгакову. – Пушкин и его совр-ки, вып. VI, с. 55.

Когда друзья и несчастная жена устремились к бездыханному телу, их поразило величавое и торжественное выражение лица его. На устах сияла улыбка, как будто отблеск несказанного спокойствия, на челе отражалось тихое блаженство осуществившейся святой надежды.

Кн. Е. Н. Мещерская-Карамзина. – Я. К. Грот, с. 261.

Я подошла к Натали, которую нашла как бы в безумии. «Пушкин умер?» Я молчала. «Скажите, скажите правду!» Руки мои, которыми я держала ее руки, отпустили ее, и то, что я не могла произнести ни одного слова, повергло ее в состояние какого-то помешательства. – «Умер ли Пушкин? Все ли кончено?» – Я поникла головой в знак согласия. С ней сделались самые страшные конвульсии; она закрыла глаза, призывала своего мужа, говорила с ним громко; говорила, что он жив; потом кричала: «Бедный Пушкин! Бедный Пушкин! Это жестоко! Это ужасно! Нет, нет! Это не может быть правдой! Я пойду посмотреть на него!» Тогда ничто не могло ее удержать. Она побежала к нему, бросилась на колени, то склонялась лбом к оледеневшему лбу мужа, то к его груди, называла его самыми нежными именами, просила у него прощения, трясла его, чтобы получить от него ответ. Мы опасались за ее рассудок. Ее увели насильно. Она просила к себе Данзаса. Когда он вошел, она со своего дивана упала на колени перед Данзасом, целовала ему руки, просила у него прощения, благодарила его и Даля за постоянные заботы их об ее муже. «Простите!» – вот что единственно кричала эта несчастная молодая женщина.