Текст книги "Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник)"

Из старинного и богатого дворянского рода, сын сенатора. Служил в уланах, в 1823–1825 гг. состоял адъютантом при финляндском генерал-губернаторе Закревском; в это время, вместе с Н. В. Путятою, много способствовал облегчению участи поэта Баратынского. Поместил в «Сыне отечества» статейку, направленную против книги г-жи Сталь «Десять лет изгнания». Пушкин напечатал о статейке резкую заметку, где возмущался пренебрежительным тоном, каким автор говорил о г-же Сталь. Затем Муханов был адъютантом при главнокомандующем 2-й армией Витгенштейне. В 1827 г. он часто встречался с Пушкиным в Москве, был с ним на «ты». В марте он писал брату Николаю: «Я часто видаю Александра Пушкина: он бесподобен, когда не напускает на себя дури». Через два месяца с ехавшим в Петербург Пушкиным послал брату письмо, где писал: «Александр Пушкин, отправляющийся нынче в ночь, доставит тебе это письмо. Постарайся с ним сблизиться; нельзя довольно оценить наслаждение быть с ним часто вместе, размышляя о впечатлениях, которые возбуждаются в нас его необычайными дарованиями. Он стократ занимательнее в мужском обществе, нежели в женском, в котором, дробясь беспрестанно на мелочь, он только тогда делается для этих самок понятным».

Муханов участвовал в турецкой войне 1828–1829 гг., в 1830 г. оставил военную службу. В чине полковника и в звании камергера состоял при московском главном архиве министерства иностранных дел. Ясного представления о нем мы не имеем, но, по дошедшим отзывам, был он человек даровитый, дружил с Пушкиным, Вяземским, Баратынским, Хомяковым. Умер за несколько дней до свадьбы с красавицей Авророй Шернваль.

Дочь выборгского губернатора, шведка. Смуглая брюнетка, отличалась исключительной красотой, строгой и пластичной. Пушкин не раз встречался с ней в свете. Баратынский писал к ней:

 
Выдь, дохни нам упоеньем
Соименница зари!
Всех румяных появленьем
Оживи и озари!
Пылкий юноша не сводит
Взоров с милой и порой
Мыслит с тихою тоской:
«Для кого она выводит
Солнце счастья за собой?»
 

В Финляндии у нее был жених, но он умер незадолго до свадьбы. В 1834 г. она стала невестой А. А. Муханова, с давних пор любившего ее. Он умер за несколько дней до свадьбы. В 1836 г. вышла за богача, егермейстера П. Н. Демидова. На балы являлась в одноцветном гладком платье без всяких украшений, с тоненькой цепочкой, украшавшей ее великолепную шею и грудь; на этой цепочке висел баснословный демидовский бриллиант-солитер, стоивший, по слухам, миллион рублей. В 1840 г. Демидов умер. Брат бывшего ее жениха, В. А. Муханов, писал по этому случаю в дневнике: «Она могла не любить своего мужа и, выходя за него, переносить свои думы в прошлое; но тяжело сознавать, что достаточно соединить свою судьбу с другим, чтобы увидать его похищенным. Эта женщина совершенство; она, кажется, обладает всем для счастия: умна, добра, чиста сердцем, красива, богата». В 1846 г. Аврора Карловна вышла замуж за Андрея Карамзина, сына историка, полковника конной артиллерии. В 1854 г. он был изрублен на куски в стычке с турками. Злая судьба людей, которых любила роковая и несчастная красавица, останавливала на себе внимание и современников, и потомков. Действительно, случайность неотступно шла по пятам Авроры и в суеверных людях могла бы утвердить убеждение в основательности их суеверия. В наше время молодой поэт Г. В. Маслов написал о ней поэму «Аврора». В поэме он воспел красавицу, которая скорбно шла через жизнь:

 
Себя орудием покорным
Судьбы таинственной сознав…
.....................................................
И на смерть роком обречен
Поцеловавший эти губы.
 

Когда поэт писал свою поэму, он заболел сыпным тифом и умер в 1920 г. на больничной койке в Красноярске. Перед смертью он еще выправлял и отделывал поэму.

Сестра предыдущей. В 1828 г. жена богача графа В. А. Мусина-Пушкина. Как и сестра, знаменитая красавица. В свете производили фурор ее белокурые волосы, синие глаза и черные брови. Влюбленный в нее Лермонтов писал:

 
Графиня Эмилия
Белее, чем лилия,
Стройней ее талии
На свете не встретится,
И небо Италии
В глазах ее светится,
Но сердце Эмили
Подобно Бастилии.
 

По отзыву А. О. Смирновой, была очень умна и непритворно добра, как и сестра Аврора. В деревне она ухаживала за тифозными больными, сама заразилась и умерла.

Муж предыдущей, сын известного собирателя рукописей. Был капитаном лейб-гвардии Измайловского полка, за принадлежность к Северному тайному обществу подвергнут месячному заключению в крепости и переведен тем же чином в один из кавказских пехотных полков. Богач. В 1829 г. Пушкин, едучи на кавказский фронт, встретился в Новочеркасске с графом Мусиным-Пушкиным. «Я сердечно ему обрадовался, и мы согласились ехать вместе. Он едет в огромной бричке. Это род укрепленного местечка; мы ее прозвали Отрадною. В северной ее части хранятся вина и съестные припасы, в южной – книги, мундиры, шляпы и т.д., с западной и восточной стороны она защищена ружьями, пистолетами, мушкетонами, саблями и пр. На каждой станции выгружается часть северных запасов, и, таким образом, мы проводим время как нельзя лучше». Так они доехали вместе до Тифлиса. В 1831 г. Мусин-Пушкин был уволен в отставку, до 1834 г. жил под надзором в Москве. Здесь Пушкин встречался с ним, с его женой и жившей у них красавицей-свояченицей Авророй. В сентябре 1832 г. он писал жене, что видел их всех трех на вечере у Вяземских.

Брат Веры Федоровны, жены князя П. А. Вяземского. Кутила, игрок, дуэлист и повеса, типичная фигура тогдашнего гусарства. Был пикник московской золотой молодежи в Царицыне. Офицер С. С. Новосильцев хотел выстрелить из ружья в пролетавшую птицу. Гагарин сказал: «Охота стрелять в птицу! Выстрели лучше в человека». – «Ну, что ж? Хоть в тебя!» – «Изволь, я готов, стреляй». Новосильцев прицелился и спустил курок. Осечка. Один из присутствующих вырвал у Новосильцева ружье, попробовал выстрелить в воздух. Выстрел. Все смутились, – думали, что ружье не заряжено. Гагарин сказал: «Ты в меня целил, – это хорошо. Но теперь будем целить друг в друга; увидим, кто в кого попадет». И вызвал его на дуэль. Приятелям удалось уладить ссору, все сели обедать; Гагарин и Новосильцев остались приятелями. Другой случай такой. На почтовой станции Гагарин заказал себе рябчика, а сам вышел прогуляться. Воротился – видит, один известный московский повеса ест его рябчика, хотя ему сказали, что рябчик заказан для другого. Гагарин пожелал ему хорошего аппетита, направил в него заряженный пистолет и заставил съесть без отдыха еще одиннадцать рябчиков, за которые заплатил (этот случай послужил Загоскину материалом для известной сцены в «Юрии Милославском»). В 20-х годах Гагарин был командиром Клястицкого гусарского полка, потом командиром бригады, с которой принимал участие в польской кампании. Однажды гусарские и конноартиллерийские офицеры его бригады поздно вечером метали банк в палатке на разостланном ковре. Вдруг поднимается пола палатки, и из-под нее вылезает, к общему изумлению, рука с картой, голос сказал: «Господа, атанде! Пятерка пик идет ва-банк!» и вслед за рукой выглянула оскалившаяся, черепообразная и полулысая голова генерала Гагарина. В 1832 г. Гагарин был уволен со службы без прошения за появление на варшавских публичных гуляниях с женщинами низшего разбора. После этого жил в Москве. До конца жизни остался холостяком. Современник говорит: «Недостатки его заключались в слабости быть везде на первом плане, в эксцентричных выходках и в замашках казаться молодым, вопреки своих лет». Прозвание ему было Адамова голова. Пушкин, бывая в Москве, видался с Гагариным и кутил с ним у цыганок.

Сын генерал-аншефа, богач, человек богатырского сложения. Участвовал в наполеоновских войнах, несколько раз был ранен, получил за храбрость Георгия. Был одним из действующих лиц тяжелой, до сих пор вполне еще не выясненной придворной любовной драмы. Княжна Туркестанова, грузинка, любимая фрейлина императрицы Елизаветы Алексеевны, была одновременно в связи с императором Александром и молодым князем В. С. Голицыным, флигель-адъютантом. Забеременела от одного из них, до последних дней должна была скрывать беременность, родила очень тяжело, была обоими брошена, отравилась и через две недели умерла в сильных мучениях. С 1829 г. Голицын находился на гражданской службе, в сороковых годах опять поступил на военную, был командиром центра кавказской армии, поэтому получил прозвище Центральный. Он прожил несколько солидных состояний, как свое родовое, так и из боковых наследственных. Однако как ни кутил, но никогда не докучивался до конца, и всегда судьба ему помогала поправляться. Был очень остер, краснобай, мастер играть словами и веселый рассказчик, неутомимый устроитель всяких увеселений и затей. Московский Английский клуб двадцатых и тридцатых годов не раз забавлялся его неожиданными и затейливыми выходками. Голицын был близок с писателями, артистами, сам занимался литературой и музыкой. Некоторые его стихотворения, водевили и музыкальные пьесы были напечатаны.

Летом 1830 г., когда Пушкин был женихом Н. Н. Гончаровой, князь Голицын посетил его на московской его квартире, не застал дома и оставил следующую стихотворную записку:

 
Кн. Вл. Голицын.
Никитушка! Скажи, где Пушкин, царь-поэт?
Никита.
Давным-давно, сударь, его уж дома нет,
Не усидит никак приятель ваш на месте:
То к дяде на поклон, то полетит к невесте.
Кн. Вл. Голицын.
А скоро ль женится твой мудрый господин?
Никита.
Осталось месяц лишь гулять ему один.
«Вот мой разговор с вашим камердинером».
 

Это, видимо, была привычка у Голицына – оставлять стихотворные записочки у знакомых, которых он не заставал дома. Посылая в 1835 г. Пушкину на просмотр свою переделку скрибовского либретто оперы Обера «Немая из Портичи», Голицын писал: «Вам не мудрено узнать меня по обработке стихов; вам случалось, при возвращении домой, находить подобные на столике вашем». Из этого же письма видно, что отношения его с Пушкиным были не особенно близкие. Письмо кончается так: «Прошу о сохранении дружбы вашей, которую ценю в полной мере, хотя подозреваю себя несколько забытым вами в пылу светской и литературной жизней ваших».

Рожденная Салтыкова, жена графа С. П. Ягужинского. Отец его был известный граф Павел Иванович Ягужинский, дипломат, сотрудник Петра Великого, игравший крупную роль и в последующих царствованиях. Вдова Павла Ягужинского, Анна Гавриловна, вышла вторым браком за М. П. Бестужева-Рюмина, была в 1743 г. осуждена за участие в якобы заговоре Лопухиной против императрицы Елизаветы Петровны, наказана кнутом, ей вырезали язык и сослали в Сибирь.

Графиня Варвара Николаевна, овдовев, жила в своем имении Сафорине, между Москвой и Троице-Сергиевской лаврой. Была она очень глупа. Ее винили в уничтожении крайне ценных для истории бумаг ее свекра. Когда Пушкин писал историю Петра I, он просил представить его графине В. Н. Ягужинской. Но она отказалась принять Пушкина и сказала, что она не делит общества с рифмачами и писаришками. Ей возражали, что Пушкин принадлежит к одной из древнейших фамилий русского дворянства; на это она ответила, что охотно приняла бы его, если бы он не был прикосновенен к писательству, и прибавила:

– Он напечатает то, что я могла бы ему рассказать или сообщить, и Бог знает, что из этого может выйти. Моя бедная свекровь умерла в Сибири, с вырезанным языком, высеченная кнутом. А я хочу спокойно умереть в своей постели в Сафорине.

Умерла Ягужинская девяноста четырех лет.

Рожденный Василий Михайлович Дроздов. Ученый богослов и проповедник. Окончил Троицкую семинарию. В 1808 г. принял монашество. Был профессором философских и богословских наук в петербургской духовной академии, ее инспектором, впоследствии ректором. Обратил на себя внимание как выдающийся проповедник. В период силы министра князя А. Н. Голицына стал ревностным членом основанного им мистического Библейского общества, которое служило хорошим преддверием к достижению церковных должностей. В 1817 г. был назначен ревельским епископом, в 1819г. – архиепископом тверским и членом синода. Когда Голицын пал и начались гонения на Библейское общество, в карьере Филарета произошла заминка. 18 декабря 1825 г., в день приведения Москвы к присяге Николаю I, Филарет удачным словом успокоил народ; это и еще речь, сказанная им при коронации, привлекли к нему благоволение императора, и Филарет был назначен московским митрополитом.

Он был крупный оратор. Однако речи его были рассудочны и действовали больше на ум, чем на душу, слушателей. В проповедях своих он призывал к пассивным добродетелям молчания, смирения, терпения и преданности воле Божией. Сам же, однако, был смиренен и молчалив только с высшими; в синоде, например, всегда соглашался с мнением влиятельного петербургского митрополита Серафима. По отношению же к низшим был властен и горд. Один современник рассказывает: «Филарет был эгоист, властолюбец и честолюбец, при этом бессердечный, сухой аскет с беспредельной нетерпимостью. Внешность его была невзрачна: небольшого роста, очень худощавый, с реденькою бородою, с пронзительными глазами; когда он принимал у себя запросто, костюм его состоял из черного шерстяного подрясника, бархатной черной скуфейки и опорышей, надетых на босу ногу. Приезжие подчиненные ему священники доползали до него на четвереньках, не могли от страха произнести ни одного слова при «владыке», который грозно смотрел на них. Раскольников он не терпел, не терпел и арестантов, – а был председателем тюремного комитета. Однажды на заседании комитета он с раздражением сказал д-ру Ф. П. Гаазу (знаменитому человеколюбцу, «святому доктору», очень много сделавшему по улучшению обращения с арестантами): «Да что вы, Федор Петрович, ходатайствуете об этих негодяях! Если человек попал в темницу, то проку в нем быть не может». – «Ваше высокопреосвященство! – возразил д-р Гааз. – Вы изволили забыть о Христе: он тоже был в темнице». Филарет смутился, помолчал и сказал: «Не я забыл о Христе, но Христос забыл меня в эту минуту. Простите, Христа ради!» Закрыл собрание и вышел. Угнетая подчиненных, не имевших протекции, он сильно покровительствовал людям со связями, а также родственникам своим, которых определял на доходные места. Я не слышал, чтобы Филарет помогал бедным из своего кошелька, хотя получал огромные доходы и имел уже скопленный значительный капитал. С барынями-ханжами, которые являлись к нему, кувыркались перед ним и подстилали свои юбки под его ноги, Филарет не церемонился, часто давал им нагоняи и требовал от них денежных пожертвований на церкви. Купцы, невзирая на все это, уже заживо причислили Филарета к лику святых».

Князь Вл. Мих. Голицын рассказывает в неизданных своих записках: «Поражали глаза Филарета – большие, словно пронизывающие и злые. Его мрачный, грубый деспотизм вселил к нему вражду, если даже не озлобление, в тех, кто по службе зависел от него или имел с ним дело. Филарет любил вмешиваться в то, что вовсе его не касалось, но что, по его мнению, было крамольным, кощунственным или безнравственным. Так, он пытался добиться запрещения поэмы Данте в переводе Мина или, по крайней мере, перемены ее заглавия, так как, по его мнению, сочетание слов «Божественная комедия» недопустимо с православной точки зрения». Баратынский говорил Вяземскому, что Филарет ему всегда напоминает что-то женское: ряса, как юбка, в обращении какое-то кокетство и игра затверженной роли. Филарет тайно был против командования светской власти в делах церкви, писал сочувственные письма иркутскому архиерею Иринею, заточенному в монастырь за фронду против правительства, но на деле самостоятельность свою осмеливался проявлять только в пустяках. Например, отказывался участвовать в освящении театра на том основании, что на фронтоне его был изображен языческий бог Аполлон. Никитенко записал в своем дневнике: «Слышал забавный анекдот о том, как Филарет жаловался Бенкендорфу на один стих Пушкина в «Онегине», там, где он, описывая Москву, говорит: «и стая галок на крестах». Здесь Филарет нашел оскорбление святыни. Цензор, которого призывали к ответу по этому поводу, сказал, что, галки, сколько ему известно, садятся на крестах московских церквей, но что, по его мнению, виноват здесь более всего московский полицмейстер, допускающий это, а не поэт и цензор. Бенкендорф отвечал учтиво Филарету, что это дело не стоит того, чтобы в него вмешивалась такая почтенная духовная особа».

В дневнике Пушкина за 1834 г. два раза встречаем упоминания о Филарете. В одном месте Пушкин с осуждением рассказывает о доносе его на религиозную неблагонадежность ученого протоиерея Павского, в другом, по случаю празднования совершеннолетия наследника, пишет: «Всегда много смешного подвернется в случаи самые торжественные. Филарет сочинял службу на случай присяги. Он выбрал для паремии главу из «Книги царств», где, между прочим, сказано, что «царь собрал и тысячников, и сотников, и евнухов своих». Нарышкин сказал, что это – искусное применение к камергерам, а в городе стали говорить, что во время службы будут молиться за евнухов. Принуждены были слово «евнух» заменить другим». Филарет, прочитав стихи Пушкина «26 мая 1826 г.» («Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной ты на казнь обречена?» и т. д.), написал на них поучающий ответ:

 
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью.
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум,
И созиждется тобою
Сердце чисто, светел ум.
 

Пушкина очень задело это стихотворение Филарета, но ответил он ему стихами «Стансы», где писал, что, слушая обличения Филарета, он лил потоки слез нежданных, что ранам его совести отраден был чистый елей благоуханных речей митрополита:

 
Твоим огнем душа палима,
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт.
 

Вяземский по этому поводу писал А. И. Тургеневу: «Ты удивишься стихам Пушкина к Филарету: он был задран стихами его преосвященства, который пародировал или, лучше сказать, палинодировал (исправил) стихи Пушкина о жизни, которые нашел он у общей их приятельницы, Елизаветы Хитрово, пылающей к одному христианской, а к другому языческой любовью». Письмо это не рассеивает нашего удивления, как мог Пушкин обратиться с подобными стихами к весьма им мало уважаемому и не заслуживающему уважения Филарету. Объяснение своеобразного психологического процесса, приведшего Пушкина к написанию этих стихов, см. в моей книге статей о Пушкине «В двух планах».

Был офицером лейб-гвардии Литовского полка, стоявшего в Польше. За ум, образованность и редкое благородство пользовался огромным уважением среди офицерства. Держался с большим достоинством и независимостью по отношению к начальствующим лицам и к самому цесаревичу Константину Павловичу, командовавшему войсками в Польше. Открыто порицал господствовавшую тогда палочную систему воспитания солдат и всячески пытался их защищать. Был заподозрен в политической неблагонадежности, за ним был учрежден тайный полицейский надзор. В 1823 г., «за дерзкие суждения о высших себя в чине и даже о начальниках своих», был разжалован в солдаты. Все время, однако, он пользовался странным расположением со стороны великого князя Константина. Одного слова раскаяния, на которое вызывал его Константин, было бы довольно, чтобы Габбе получил помилование, но он отвечал, что никакой вины за собой не знает, поэтому и раскаиваться ему не в чем. Вскоре, однако, он получил прощение с возвращением чинов. Когда по этому случаю он представлялся цесаревичу, Константин сказал ему: «Я вас в детских годах ваших носил на своих руках, я привык вас называть Петрушей, вас на своих руках носила моя матушка-императрица, вы все это забыли и пошли против меня». Габбе ответил: «Я вполне чувствую потерю ваших милостей». Цесаревич в ответ кинулся обнимать и целовать его и радостно повторял: «Ну, если так, то все забыто, все забыто! Кто старое вспомянет, тому глаз вон!» В1826г. Габбе был по прошению уволен в отставку с запрещением въезда в Петербург, Москву и Варшаву. Он сделался главноуправляющим обширными имениями Л. А. Нарышкина. В конце двадцатых годов Габбе нелегально приезжал в Москву и у князя Вяземского познакомился с Пушкиным. Друг Габбе Веригин так рассказывает про это знакомство: «При входе Габбе к князю Вяземскому в гостиную, Пушкин, – как рассказывал мне Габбе, – увивался около супруги князя и других тут бывших дам. Князь, обменявшись со своим гостем приветами, обратился к Пушкину с приглашением на пару слов. Знакомство началось без представления одного другому, и это, кажется, показывало, что один, как либеральный поэт, а другой, как либеральная высокого ума личность, не должны были входить в расчет представлений, чем обыкновенно представляемый всегда становился ниже того, кому его представляют. Пушкин сел на лежанку камина, свеся одну ногу на угол лежанки, и, несколько согнувшись, принял участие в разговоре стоявших подле него князя и Габбе. Речь пошла о недавно вышедшей какой-то поэме Языкова; князь находил в тех местах красоты, которыми Пушкин не сильно восхищался. Разговор продолжался с час, и Габбе убедился, что знаменитый наш народный поэт более гениальный, нежели ученый поэт».

В 1833 г., находясь в Крыму, Габбе сошел с ума. Веригин ставит это в связь с вопросом, который ему задала бывшая придворная дама княгиня Голицына: «Да знаете ли вы, почему об вас так хотят знать, знаете ли вы, чей вы сын?» (по всему судя, можно думать, что он был сыном великого князя Константина). Габбе дано было разрешение уехать для лечения за границу, «с тем чтобы впредь не въезжать в Россию, о чем предписать всем полициям». Дальнейшая судьба его неизвестна. Габбе немножко писал. Поместил в «Московском телеграфе» несколько статей и стихотворений. Его книга «Биографическое похвальное слово г-же Сталь-Гольштейн» (1822 г.) вызвала очень одобрительную рецензию князя Вяземского.