Текст книги "Дезертир флота"

– Кто это сделал? – негромко, сдерживая ярость, спросил купец.

Теа со своими слугами оказалась у своего правого борта. Испуганные «рекруты», сбившись в кучку, пятились на нос.

– Лучше признайтесь сразу, – проскрежетал купец, глядя на подозрительных пассажиров поверх лошадей и коробов с грузом. Настороженно всхрапнул жеребец Теа. – Обещаю, виновный уйдет живым. Слышите? Каждый из фруктов стоил мне серебра. Вы, шваль, все вместе не стоите потерянного. Кто?!

Рыжая шагнула вперед:

– Не забывайтесь любезнейший. Ни я, ни мои люди ваших редкостей не трогали.

– Скорее всего именно так, молодая леди. Но закон – есть закон. Сожрать столько зебен-ти за один вечер никому не под силу. Кто-то припрятал мой товар. Если не найдем виновного, ваших людей обыщут. А потом, как это ни неприятно, придется обыскать и ваши вещи. Заранее извиняюсь.

Теа усмехнулась:

– Не извиняйся. Интересно будет посмотреть на того мертвеца, что решится пощупать меня или мои вещи.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – зарычал Хара. – Уверен, что вы здесь ни при чем. Эй, оборванцы, кто из вас такой наглый? Признайтесь добром.

Квазимодо уже прикинул, что такого не предназначенного для посторонних глаз имеется в его собственном мешке. Ничего такого, за что немедленно вздернут на мачту, вроде бы нет, но демонстрировать имущество сомнительному обществу все равно не стоит. С другой стороны, не рубиться же с гребцами и прочими подчиненными скаредного купца? Квазимодо кинул взгляд на столпившихся у борта подозреваемых и без труда вычислил вероятного похитителя проклятых фруктов. Длинноволосый парень неестественно замер, вцепившись в свой тощий мешок. Лица Квазимодо не видел, но уши у несчастного побелели как мел. Неужто бедолага не нашел ничего лучшего, чем сунуть похищенное лакомство в свою торбу?

– Ты взял?! – выплюнул Хара.

Парень торчал столбом, онемев от страха. Товарищи потихоньку отодвигались от забытого богами недотепы.

– Обыщите, – рявкнул купец.

Парня схватили за плечи, один из гребцов рванул из его рук мешок. Парень так и не шелохнулся, только с тупым страхом пялился на разъяренного хозяина барки.

Квазимодо вздохнул с печалью и отвращением. Теа кинула на него короткий взгляд. Ее левая рука, слегка согнутая, чтобы легче было выхватить из-за рукава нож, расслабилась.

Квазимодо отвернулся. На обреченного длинноволосого простофилю смотреть не хотелось. Дурачок ты, неудавшийся моряк. На что надеялся? Сиганул бы за борт. Топорик за поясом, старый нож за голенищем. Глядишь, и добрался бы до родных мест в одиночку.

Мешок начали вытряхивать прямо на грязные мокрые доски, и парень наконец опомнился.

– Я не хотел! Я не знал!

Он рванулся так, что его с трудом удержали. Один из гребцов, выругавшись, врезал взбрыкнувшему подозреваемому по почкам. Хара, не обращая внимания на возню, хищно кинулся к содержимому высыпавшегося мешка, подхватил упавший сверток. Четыре увесистых колючих мячика были завернуты в застиранные портянки. Купец в бешенстве выставил на ладонях драгоценные фрукты. От одного была грубо откромсана половина.

– Нажрался, паразит, в голову трахнутый?!

– Я не знал…

Смачный шлепок заткнул рот вору. Ароматные брызги полетели во все стороны, обрызгав близко стоящих гребцов. Половина колючего шара осталась торчать изо рта преступника. Купец отряхнул испачканную руку, буркнул:

– Не знал он. Двадцать четыре дня до Канута шли и сейчас тащимся. Убытков сколько. Десять плетей и на «волочню» его, живо.

Неудачливый любитель полакомиться завизжал. Хара принялся бережно укладывать уцелевшие фрукты в короб. На преступнике затрещала сдираемая рубашка.

– Пойдемте, госпожа, это будет неинтересно, – почтительно обратился Квазимодо к своей рыжеволосой даме. Теа надменно прошествовала к своему месту. Судя по взгляду, ей очень хотелось что-то сказать товарищам, но роль она доиграла до конца.

Свистела плеть. Гребцы громким хором считали удары, иногда заглушая вопли и мольбы наказуемого. Кожа на худой спине лопалась под ударами семихвостой плети. Свистнул последний удар, преступнику быстро накинули петлю на запястья и поволокли к корме. Несчастный истошно визжал и умолял простить и дать возможность отработать убыток. Плеснула вода за бортом. Гребцы живо расселись по местам. На сей раз все гребли с воодушевлением.

Теа и Ныр упорно смотрели вперед, на блестящую под жгучим солнцем реку, на выгоревшие равнодушные берега. Квазимодо чувствовал себя очень виноватым, только непонятно, в чем именно. Иногда сзади, из-за кормы, доносились всплески и обрывки захлебывающихся криков. Веревка волокла несчастного воришку за судном, не давая ни захлебнуться, ни плыть и дышать нормально.

Вытащили на борт наказанного уже под вечер, перед остановкой на ночлег. Мокрое тело безжизненно плюхнулось на короткий кормовой настил.

– Жив? – кратко спросил Хара.

– Сдох, – доложил охранник, тыча носком сапога полуголое тело. К бледной разодранной спине трупа прилипли разбухшие лиловые пиявки размером с человеческую ладонь. Пальцы ног и лицо обезобразили мелкие зубы кровожорок.

– Выкиньте его куда-нибудь подальше, – поморщился хозяин. – Недоумком был, недоумком и подох. Хуже дерьма – даже на воде удержаться не мог. Ладно, ночью ставим двойную стражу. Дарков здесь нет, но поговаривают – шалят какие-то дикари. Леди, приношу свои извинения, если ненароком обидел днем. Но, сами понимаете, нам, торговым людям, с воровством мириться никак не с руки.

– Понимаю, – надменно кивнула Теа. – Но соблаговолите в следующий раз быть повежливее. Я вам не селянка немытая какая-нибудь.

– Простите, леди. Я человек необразованный, – без особого раскаяния сказал купец. – Прикажите вашим парням дежурить ночью. Мои люди устали, вдруг задремлют. На этих, что в великий флот поступать лезут, плавать не умея, надежды немного. Можем ночной налет прозевать.

– Да хоть на всю ночь моих лентяев берите. – Теа фыркнула. – Эти дармоеды спать день и ночь привыкли. Пусть сторожат, телохранители сопливые.

Хлынувший уже в темноте ливень мгновенно и бесповоротно залил костер. Возродить пламя не представлялось возможным, и часовым пришлось сидеть в полной темноте. Только на корме барке тускло светился фонарь. Дождь чуть ослабел, вместо сплошной стены воды лишь частые тяжелые капли падали на плечи. Кутаться в плащ не имело смысла. Квазимодо предпочел понадежнее завернуть в одежду арбалет и сидел под дождем голый по пояс. Рядом присел на корточки Ныр. Потоки воды стекали по его худому телу, заставляя лосниться выпирающие ребра. Двое других часовых сидели рядом и беседовали шепотом. Разговор шел о событиях на побережье. Один из гребцов не так давно вернулся от устья реки и пересказывал новости, принесенные из Скара одним из торговцев. Сами речники до Желтого побережья не добирались. Выходить на бурную соленую воду на плоскодонных, низко сидящих барках было бы явным безумием. Квазимодо с интересом слушал до неузнаваемости перевранные легенды о пришедшем с Севера могучем флоте. Буйные кровожадные дикари огромного роста, поголовное насилие над пленницами и сдирание кожи с несчастных пленников, несметные горы награбленных сокровищ. Да, широко прославились герои Глора. Одни только истории о задабривании молоденьких изнасилованных пленниц купанием в грудах серебряных монет чего стоили. Вот бессмыслиц навыдумывают.

У фуа от сдерживаемого смеха что-то екало внутри. Квазимодо, приходилось пихать друга локтем, дабы удержать от неуместных замечаний. В последнее время маленький ныряльщик стал непозволительно ехидным.

Четвертым часовым был один из будущих покорителей морей. Вот этот слушал сказочные истории с восторгом. Видать, уже представлял себя осыпающим серебром заплаканных хорошеньких девиц. Вот обломается парень, если действительно доберется до Флота и узнает, что лорд-командор категорически запретил держать девок на кораблях. На королевских флотилиях нравы посвободнее, но туда туземцев служить в жизни не возьмут. Своих насильников хватает.

Квазимодо вытер мокрое лицо. Вода, теплая и едкая, как моча, щипала пустую глазницу. Проклятая погода. Утонешь и не заметишь. Хорошо, что рыжая ночует под навесом. Не слишком любит лиска воду.

– …В Скара строят замок. Там ихняя главная столица будет, – увлеченно шептал гребец. – Подойдут еще северяне и двинутся в наши края. Канут, говорят, даже защищаться не станет, – бесполезно. Король уже всю свою сокровищницу спрятал. Бежать думает налегке. Да и что сопротивляться? У этого комдора Найти тьма бойцов, машины метательные на тысячу шагов стрелы кидают. А корабли? Мыслимое ли дело – на некоторых по три мачты! Снастей не сосчитать. Как против такой силы Канута устоять?

– Это – да, – согласно прошептал Квазимодо. – Конец нам придет.

– Так объединяться нужно. Вместе с Севером разбогатеем, – азартно шепелявил будущий рекрут.

«Разбогатеешь, если раньше тебе, как твоему дружку, конец не придет. Экие вы здесь лопухи. И куда лезете? Если на Флоте, заступив на стражу, такие посиделки устраивать будете, то шкуру в два счета любой десятник спустит. И воровать ничего не придется», – подумал Квазимодо и предложил:

– Может, пройдем осмотримся? Место, может, и вправду опасное. Или все врал ваш купец насчет дикарей?

– Врать, может, и не врал. Да только темно сейчас как в заднице. Что тут разглядишь? В таком дожде только на старую наву нарвешься. Любят зеленые старухи человечину, – с опаской прошептал гребец. – Пусть «серый» слушает. Мы с ним не в первый раз плаваем. Надежная охрана. – Речник махнул рукой в сторону невидимого поста на противоположной стороне лагеря.

– Не, мы все ж пройдемся. Хозяйка у нас строгая. Если смотреть как положено не будем – шкуру спустит. – Квазимодо коснулся плеча ныряльщика. Они поднялись от потухшего кострища.

– Смотрите, смотрите, – хихикнул будущий пират. – Кривой да хромой. И что вас эта шлюха наняла? Нагибать, да тешить ее и кто получше нашелся бы.

– Она таких, как ты, сама по пять штук за раз нагибает, – мирно сказал вор. – Ее сам Дракон слушается.

– А это кто такой? Я в Кануте такого бандита не знаю, – с любопытством поинтересовался гребец.

– Недавно появился. Жуть деловой и зубастый, – пояснил Квазимодо.

– Да. И башка у него варит, позавидуешь, – подтвердил так же серьезно Ныр.

– Как все быстро меняется, – покачал головой речник. – Не успеешь оглянуться – новые главари вылезают. Давно вы на него работаете?

– Не очень. Но довольны. Он зря не лается. Но сейчас мы на леди работаем, – сказал Квазимодо.

– С радостью работаем, – проникновенно добавил фуа. – Аж иногда…

Квазимодо от души наподдал ему древком глефы пониже спины. Ныряльщик поперхнулся, а вор сказал:

– Мы все-таки пройдемся вокруг. Хозяйка у нас и правда строгая.

Ноги разъезжались в грязи, и Квазимодо с грустью подумал, что даже его добротные сапоги такой жизни долго не выдержат. Ближайшие кусты полностью терялись во тьме. Вот так отойдешь на двадцать шагов и лагерь только бредя вдоль воды отыщешь.

– Слушай, Ква, – прошептал ныряльщик, – на кой хрен тебе эта штука, что ты глефой называешь? Лезвие как у секача мясницкого и тяжеленная. Ты мне все задницу отбил.

– А ты за языком следи. Разболтался, как будто мы у дока Дуллитла на посиделках конь-як хлещем. Что за намеки пошлые? Скажи спасибо, что я тебе хвост не отшиб.

– У фуа хвостов не бывает, – обиделся ныряльщик.

– Странно. Если вы лягушки, то хвосты должны быть. Хотя бы в детстве.

– Сам ты детский хвост, – засопел Ныр.

– Ладно, не обижайся. Лучше принюхайся – прислушайся. Что-то у меня в животе холодно – как бы чего не случилось.

В молчании друзья обошли по дуге лагерь и вышли ко второму посту. Красновато мерцали прикрытые от дождя маленьким тентом угли.

– Все спокойно? – спросил Квазимодо.

«Серый» равнодушно пожал плечами:

– Сами видите.

– А у вас там? – спросил напарник ночного проводника, упитанный «рекрут». Он двумя руками сжимал свое охотничье копье.

– У нас костер погас. Сидим как в заднице у аванка.

– Аванков здесь нет, – холодно сказал «серый». – А костер вам не поможет. Сидите и слушайте.

– Что слушать? – поинтересовался Ныр.

– Слушайте – дышит сосед или нет. Местные твари уж дикари или нет, а убивают тихо. Человек их не услышит. Идите на место. И главное – задремать не вздумайте, – приказал «серый».

Чуть слышно чмокали по грязи подошвы. Дождь окончательно прекратился, но низкий берег развезло до состояния болота.

– Ты веришь в этих дикарей? – прошептал Ныр.

– Я во все верю, кроме человеческого бескорыстия, – пробормотал Квазимодо, озираясь. – Ты бы помолчал. В брюхе у меня все равно холод. И не вижу ничего.

– Что тут видеть? Вон барка. А ты сейчас чуть на ногу нашего повара не наступил. Вот он спит. Ты бы ему лучше на голову наступил. Вдруг поможет. Он еще хуже тебя жрать готовит.

– Заткнись, Ныр. – Вор перехватил крепкое древко глефы обемими руками. Чувство опасности не ослабевало – наоборот, Квазимодо совершенно точно чувствовал кого-то за спиной.

– Да ты что? – Фуа озабоченно присел на корточки и осторожно вытащил из ножен тесак. – Я ничего не чую. Хотя сейчас земля и вода так перемешались, что ничего и не унюхать.

Квазимодо оглянулся в сторону смутного пятно фонаря на барке. Всего-то шагов тридцать, но во тьме даже широкого борта судна не разглядеть.

В этот миг с барки раздался пронзительный свист. Лагерь мгновенно ожил. Что-то закричал «серый», вспыхнул сунутый им в угли факел.

Свистела Теа. Квазимодо сам ее учил, по своему особому способу. С ее-то избытком зубов получалось, конечно, не так. Но все равно ни с кем не перепутаешь.

Опасность. Где-то рядом. Но во тьме ничего не видно. Где этот пост с болтливыми напарниками? Ведь рядом должен быть?

Правее, кувыркаясь над землей, полетел факел.

– О! – выдохнул Ныр.

В слабом свете летящего пламени Квазимодо успел разглядеть две лежащие на мокрой земле фигуры и третью – узкую, с неестественно тонкими руками-ногами, лишь отдаленно похожую на человеческую. Обнаженное тело влажно блестело. Существо или человек – вор так и не понял – пригнулось над одним из тел. Лицо, маленькое и округлое, было повернуто к Квазимодо. Взгляд пристальный и оценивающий показался вору до жути спокойным.

Квазимодо судорожно выставил глефу. Человек-муравей не обратил на оружие никакого внимания. Из маленького рта ночного гостя густо капало что-то черное.

«И на кровь-то не похоже», – в ужасе подумал вор. Мелькнуло четкое ощущение, что ночной гость может сделать с ним все что угодно, и ни глефа, ни клинок кукри не станут серьезной помехой, как только «муравей» примет решение – убить или сначала доделать то, что он сейчас делает.

Ныр без всякой подготовки, как в лучшие свои времена, взлетел над землей. Прыжок фуа был кособок, но до безумия точен. Кажется, не успев коснуться земли, ныряльщик дотронулся до полуугасшего факела и перекинул его дальше – ближе к ночному пришельцу.

Пылающий снаряд заставил жутковатого пришельца тронуться с места. Квазимодо не успел вскинуть для броска глефу, как человек-муравей уже оказался на полпути к зарослям колючих низких кустов. Двигался он без особой спешки, вполне уверенный в том, что ему незачем опасаться неуклюжих людей.

На барке щелкнула тетива лука.

Кажется, ночной враг мгновенно ускорил движение. Но стрела настигла существо уже у самых кустов, сбила плавный ход. Человек-муравей издал негромкий звук, качнулся вбок, точно удар стрелы с пестрым оперением едва не смел-скомкал его легковесное тело.

Все это произошло так быстро, что Квазимодо так и торчал, занеся для броска руку с коротким, тяжелым, но хорошо сбалансированным оружием. Мелькнула мысль, что нужно все-таки метнуть, и вор мощно отправил глефу в полет.

Враг полз-ковылял к кустам. Стрела торчала в том месте, где у человека обязан находиться крестец, но сейчас ночной враг двигался на четырех конечностях, и его узкое, казалось, легко обходящееся без суставов тело окончательно перестало походить на человеческое. Вероятно, стрела причиняла жуткую боль – на свист настигающего его тяжелого оружия существо не обратило внимание.

Квазимодо с искренним изумлением разглядел, как глефа сшибла паучье тело. Показалось, что ножевидный наконечник практически разорвал худосочную фигуру пополам.

Вокруг орали. Горело уже несколько факелов. У кустов, слабо освещаемых брошенным фуа факелом, очутился «серый». Под его ногами конвульсивно дергался поверженный непонятный враг. «Серый» ткнул копьем, добивая, и заорал, обращаясь почему-то к Квазимодо:

– Второй туда ушел!

Квазимодо тупо посмотрел на темную массу низких кустов. Оказывается, был и второй «муравей». Офигительно.

– Здорово ты эту штуку швыряешь, – сказал ковыляющий к другу Ныр.

– Ага, – согласился еще не успевший прийти в себя от изумления вор. – Здорово я кидаю. Мощно. И зачем только я, дурак, эвфитон таскал?

Вокруг стало полно народа. Все орали. Несколько человек склонились над убитыми товарищами, но большинство разглядывало мертвого ночного гостя. Рядом с Квазимодо оказалась рыжая. Теа была босиком, но в руках она держала лук с наложенной на тетиву стрелой.

– Ты не разучилась стрелять, – пробормотал вор.

– А ты стал неосторожен, как пьяный соляр, – сдерживая себя, прошептала лиска.

– А говорили – дикари, – пробормотал Хара, тыча клинком меча разорванное неведомое существо. – Это не дикари, а одни боги знают что такое…

Сонный Квазимодо сидел на носу барки, почти под ногами впередсмотрящего, и клевал носом. Выспаться не удалось из-за жары. Из-под накрученного на голову платка тек пот. Солнце палило так невыносимо, что дело обязано было кончиться просто убийственной грозой. Впрочем, ливни нынче бывали и несколько раз в день. Зебен-ти начали гнить. Барку окутывало облако приторно-липкого аромата, но пассажиры уже давно не обращали на это внимания.

Квазимодо с тоской огляделся. Путешествовать бездельником-пассажиром оказалось удивительно тяжело. Прямо хоть на весла садись. После ночной стычки с никому не ведомыми кровожадными созданиями прошло восемь дней. Общаться с Теа не получалось – после мастерского выстрела из лука купец проникся к бандитской девице таким уважением, что считал себя обязанным разделять с ней трапезу и развлекать разговорами. Неприличных предложений он, естественно, делать не рисковал, но Квазимодо и Ныр были вынуждены без всяких шуток ограничиваться ролью слуг. Спятить можно.

Теа сидела у борта на мешках-подушках и вновь полировала ногти. Ныне это сугубо благородное занятие занимало половину времени рыжей. Еще она приглядывала за лошадьми, вежливо, но непреклонно вынуждая уважаемого Хара через день делать короткие остановки для выгула и разминки животных.

У Ныра тоже оказалось постоянное занятие. С утра до вечера фуа просиживал на борту с короткой удочкой в руках. Вот этот способ времяпрепровождения пользовался полным одобрением у экипажа барки. Раз на раз не приходилось, но свежая рыба неизменно разнообразила стол путешественников.

Квазимодо тоже немало времени проводил рядом с товарищем, подавая наживку и смеша окружающих глуповатыми советами. Играть роль дурака было не сложно, но делать это день за днем жутко надоедало. Порядок на барке давно установился. Даже остатки неотесанных «рекрутов» твердо знали свое место и без малейших возражений чистили лошадиные стойла и работали веслами. Никаких дел для деятельного ума одноглазого вора не находилось. Обманывать некого и незачем, только собственные, изрекаемые во всеуслышание глупости и редкие ночные стражи служили некоторым развлечением.

Квазимодо потрогал изуродованную щеку. Когда делаешь это тысячи раз, пальцы начинают чувствовать малейшие изменения. Щели в плоти чуть сузились. Док Дуллитл предупреждал, что так и будет, главное, не забывать регулярно протирать рожу микстурой. Тоже развлечение – умывать морду травяным отваром из заветной баклажки так, чтобы никто не заметил. Засмеют ведь. Да, шрамы на лице чуть-чуть смягчатся, но зато настоящая борода никогда не вырастет. Док предупредил, что повреждены какие-то «луковицы». Удивительно, конечно, что волосы растут, как какой-нибудь чеснок, но теперь придется всю оставшуюся жизнь брить здоровую щеку. Слава богам, пока еще щетина не растет.

Вор снова с тоской подумал о рыжей и поспешно перевел мысли на другое. Видеть лиску в нескольких шагах, но не позволять себе обхватить тонкую талию, уткнуть испорченное лицо в ее шею и на миг забыть о своем одноглазии и обо всем на свете – вот какие муки ты себе отыскал. Нет, смотреть на нее со щенячьей тоской никак нельзя. Рыжей не легче, чем тебе – и по ночам ей одиноко, и вообще за время пути она, кажется, всего два раза смогла перекинуться в свое второе состояние. Да и то изменилась на несколько мгновений. Бедненькая – ни побегать, ни на луну тявкнуть. О тепленькой птичке или кролике и говорить нечего.

Да, в здешних местах другие охотники. Мысли вора вернулись к ночи нападения на лагерь. Кто же все-таки эти худые существа? Гребцы поудивлялись и забыли, а Квазимодо со скуки все раздумывал – что за народ такой ночной, людоедский-ненормальный? Мяса на костях почти нет, рожи как у болванов деревянных. Зубы-пластинки, руки четырехпалые. Да и кому из людей придет в голову выгрызать печень из только что поверженного противника? В ту ночь отряд Хара потерял троих. Двое – хорошо знакомые Ныру и Квазимодо соседи по страже. Видать, продолжали болтать на посту, да не расслышали приближение своей смерти. Да и что услышишь? Двигаются «дикари» настолько бесшумно, что и когда видишь движение, глазам своим не веришь. Один из гребцов, спавший у другого края лагеря, тоже не проснулся. Как же этих троих умертвили? Не ножей, ни другого оружия у ночных охотников за теплой печенью не было. Ныр сказал, что и думать над такими вещами не желает – главное, чтобы собственная печень на месте осталась. А Квазимодо думал – ведь об этих тощих людоедах раньше и полслова не слышал. Появилось глупое желание записать невиданный случай. Бумага есть, свинцовый карандаш тоже – док Дуллитл подарил. Но одноглазый дурак, царапающий по бумаге, – зрелище не для гребцов. Не стоит провоцировать речников на недостойные шутки. Хотя описание такого случая немалых денег должно весить, если знать, кому его предложить. Лорд-командор за такие сведения платит аккуратно, да и лорд Дагда денежек бы не пожалел. Если его такие вещи, несмотря на слабость здоровья, еще интересуют. Эти ночные любители печени и в коллекцию покойной леди Атры вполне бы сгодились.

Квазимодо поморщился – что за мысли в голову лезут? Все безделье да воздержание виновато.

Теа все полировала ногти. Даже головы не поднимает. И правильно. Пока леди – никаких вопросов у окружающих не возникает. Ведь леди благородные они для нормальных людей не более понятны, чем голые пожиратели печенки. Даже Хара, человек ловкий и повидавший, не стал в голову брать, каким таким образом рыжая девица с барки во тьме врага разглядеть умудрилась. Про нюх-то лисий никто не знает. И про беспокойство о друзьях на берегу. А так что удивительного, блажь господская – не спалось, стояла у борта, узрела убийцу. Вот что из лука хищника уложила – действительно фокус. Ну, этих подруг бандитских кто знает – небось не одна невинная жизнь на совести имеется.

Путь до обжитых мест занял двадцать два дня. Сначала с барки заметили торчащий на холме остов сожженной сторожевой башни, потом судно прошло мимо хутора, обнесенного земляной стеной. Вскоре показался поселок, стоящий у впадающего в реку вздувшегося от бесконечных ливней ручья.

Теа срочно потребовала высадки. Принимая оставшуюся часть платы за проезд, купец неуверенно поинтересовался: не лучше ли молодой леди высадиться в самом поселке?

– Нас будут ждать, – веско заявила рыжая, глядя поверх головы купца.

Теа, подоткнув подол платья, сводила лошадей по сходням, скинутым прямо в воду мелководья. Квазимодо, стоя по колено в воде, ловил швыряемые Ныром мешки, перебрасывал дальше, на покрытый чуть подсохшей грязью берег. Гребцы, сгрудившиеся у борта, отпускали едкие замечания. Квазимодо на насмешки не обращал внимания, ему хотелось визжать от радости. Скученное путешествие надоело до безумия.

Ведя в поводу лошадей, трое путников пошли прочь от реки. Барка, издали похожая на низкое нелепое корыто, медленно удалялась по течению. Об окончании изматывающе скучного речного путешествия не жалел никто.

Едва поднявшись за прибрежный холм, Теа бросила повод, вывалила из мешка любимую походную одежду и, не обращая внимания на мужчин, принялась с ненавистью сдирать надоевшее платье.

– Ныр, может, поищешь место для лагеря? – пробормотал вор.

– Уже ищу. Только вы, того… не долго. А то я сам поужинаю. – Фуа тряхнул связкой свежей рыбы и бодро повел свою лошадь вверх по склону.

Квазимодо не стал смотреть ему вслед. Теа замедлила процесс переодевания и обернулась к возлюбленному.

– Теа… – пробормотал вор.

Худая рука девушки метнулась к нему, вцепилась в волосы на затылке. Квазимодо оказался рядом с ней. Маленькая твердая грудь уперлась в его грудь, полные мерцающих искр глаза алчно всматривались в покрытое шрамами лицо.

– Полумордый, я голодна, как не знаю кто. Это было самое гнусное и долгое путешествие.

– Да, – согласился вор, морщась. – У тебя очень острые ногти.

– У меня было время их наточить. Ква, тыква ты бесчувственная, я хочу тебя иметь. Нет, прежде я хочу тебе кое-что сказать. На этой проклятой барке было тяжело. Но я выдержу и не такое. Но кое-чего я не выдержу. Если ты стащишь какой-нибудь вонючий глупый фрукт и тебя поймают – я тебя сама убью. Я не хочу, чтобы тебя секли и тянули на веревке, как тухлую наживку.

– Согласен. Если меня поймают, я хочу умереть от твоей руки. Честно говоря, я буду прямо-таки счастлив.

– Полумордый, – прошептала Теа, – ты можешь не воровать? Совсем?

– Рыжая, мое сокровище, – пробормотал Квазимодо. – Я знаю, что тебе не нравится воровство. Обещаю, что не буду красть ни для развлечения, ни для обогащения. Но если тебе, нам, будет грозить опасность, я сделаю все что угодно, не задумываясь. Я буду воровать так, как ты убиваешь, – когда действительно нужно.

– Согласна, – прошипела лиска. – Хватит болтать. Ты мне много должен…

Квазимодо оказался лежащим на спине. Обжигающе горячие бедра мгновенно оседлали его, длинный язык нетерпеливо скользнул по щеке…

Кони ходили вокруг, с удовольствием хрумтели влажной зеленой травой.