Текст книги "Дезертир флота"

Глава 19

Камни, поросшие колышущимися водорослями. Островки солнечного песка. Крабы, цепочкой, как загонщики на облавной охоте, споро движутся куда-то к подводной гряде. Нет, какие загонщики – воины, закованные в колючие, зеленые с желтизной, латы. Клешни похожи на мощные клинки-мечеломы. Интересно, могут они перекусить настоящую сталь? Сверху панцирные «воины» казались не больше серебряной монеты, но Теа прекрасно знала, что одним таким «крохой» могут наесться три-четыре отнюдь не страдающих отсутствием аппетита человек. Под колючим, крепким как железо, но куда более хрупким панцирем, таилось нежное белое мясо. Вполне съедобное и сырым, но если отварить, как положено, с солью, перцем и тмином, то… М-м-м-м… Жаль только, даже Лягушке редко удается добыть бронированного драчуна с клешнями.

Фу, опять слюни потекли. Теа передвинулась дальше по борту и продолжила созерцать близкое и совершенно недоступное подводное королевство.

Стояла пора Пустоты. Солнце повисло прямо над океаном, и его лучи заставили воду исчезнуть. Нет, вода, конечно, оставалась. По ней вполне можно было стукнуть веслом или, на худой конец, плюнуть. Но плевать не хотелось. Драккар бесшумно скользил по прозрачной линзе океана. Настолько прозрачной, что просто не верилось. Корабль парил над морской жизнью. Дно, похожее на гористые склоны, поросшие слабо волнующимися лесами-водорослями. Слои-этажи воды, на каждом свои порядки, свои вожди, свои хищники и жертвы. Когда лиска была главной в своем сухопутном «слое», ей частенько приходилось лакомиться упитанными птицами, в изобилии водящимися на Холмах. Иногда, ощипывая еще подергивающуюся тушку фазана, Теа раздумывала о том, как сложно все у птиц устроено – крылья, перья, все такие разные и непохожие друг на друга, и все это для того чтобы уметь летать. Может быть, фазанья или перепелиная жизнь, при всей своей глупости и беззащитности, не так уж и бессмысленна? А что говорить о жаворонках или ласточках, которые забираются к самому солнцу? Уметь летать – вот настоящее колдовство. Теа млела от мысли, что она единственная из лис, умеющая летать. Пусть и на драккаре, и не по воздуху, а по воде.

Время Пустоты завораживало. Теа могла бы смотреть на обнаженный океан сутками напролет. Но свои тайны морской мир отдавал по капле – ускользнет короткий послеполуденный час, и вода вернется на место, туманная пелена затянет дно и бесчисленных обитателей, потом сгустится голубой цвет, и станет непроницаемо синим, потом придет мрачная зелень, и исчезнет все, что приоткрыл океан.

Клубился косяк мелкого живого серебра. В первый раз, увидев такой живой столб, Теа приняла ни на миг не замирающий водоворот за какое-то крупное и хищное животное. Разве можно представить, что перед глазами собралось рыбьих голов больше, чем ты съела и еще съешь в своей жизни? Сельдь-меринка, вкусная, хотя и не очень жирная. Толстоспинная полосатка нравилась Теа больше. Похрустывающая на зубах, сочная, изумительная даже без соли, мякоть. Рассказывают, что ею лакомятся прямо в сыром виде в лучших домах Глора.

Мимо косяка меринки неспешно прошла гладкозубая акула. Не слишком крупная – шагов пять длины. Теа навидалась этих гладкозубок куда как повнушительнее размером. Правда, даже самые крупные на драккар не покушались. Иногда выпрыгивали у самого борта, пугали деревянного собакоголового незнакомца пастями, полными длинных и острых зубов. Ныр уверял, что гладкозубки слишком тупы, чтобы догадаться, что в деревянной шкуре корабля прячется нежное мясо. Кругом полно тварей поумнее: это и головобой, и Тусклая Кошка, и скат-лунаброд. Теа давно перестала бояться. Не скрывать страх, а действительно не бояться моря. Привыкла. Осталось уважение, но страх кончился. В океане тоже можно жить. Питаться, развлекаться, охотиться. Например, после короткой драки оказалось, что у ската на диво вкусные и жирные бока. Весло рыбина успела сгрызть только одно. А завтракали, обедали и ужинали глупым скатом целых два дня. Жизнь как жизнь. Конечно, где-то рыщут и стурвормы. Этих острогами, переделанными из копья, не возьмешь. Ну и что? Смерть всегда ходит бок о бок и с человеком, и с лисой. В этом смысле разница между сушей и океаном невелика – здесь смерть еще и поглядывает на тебя снизу сквозь тонкие доски обшивки и хрупкие ребра шпангоутов.

Океан еще не померк. Тянулась и тянулась прозрачность Пустоты. Давно исчез в своей вечной круговерти косяк меринки. Промелькнули, подобно никогда не устающим стрелам, охотящиеся тунцы-стары. Дно стало ровным, торчали густые пучки водорослей, мерцала королевским пурпуром неторопливая и ядовитая, как сотня гадюк, медуза.

Теа крепко зажмурилась, посмотрела опять. Глаза говорили, что под бортом корабля ничего нет. Днище драккара, облепленное ракушками и прилипшими водорослями, висело в воздухе. Нет отражения, нет воды. Теа показала язык вяло работающему плавниками шару-лупоглазу. Нет страха у лис. Теперь хоть утопай сто раз, хоть попадай в зубы стурворму, правильная смерть будет.

Пора Пустоты по-прежнему сверкала солнцем и текла в обе стороны: и к мягкому солнцу в безоблачном небе, и ко дну со ставшей почти понятной жизнью. Везет лисе – говорят, в сезон бывает всего три-четыре дня настоящей Пустоты. Лиска видела уже шесть таких дней. Пора Пустоты – это самая середина осени. А осень в этом году лучше не придумаешь. Это даже ворчливый Черный признал…

Драккар «Собачья голова» шел на север. Попутный ветер, редкие короткие дожди почти пугали – слишком легкая жизнь. Все казалось – вот-вот подкрадется настоящая беда. Два нападения переоценивших свои силы хищников, незначительная поломка реи да расстройство желудков после употребления на завтрак на вид вполне здоровой макрели – и это все? За едой обсуждали в основном такое неправдоподобное везение. Квазимодо объяснял спокойное путешествие тем, что на островах (ныне именуемых островами Хиток) морякам уж слишком не везло. Перед островами трое погибших во время шторма, потом лорд Тром и шестеро ушедших к хиткам. Не слишком удачное начало похода. Теперь сия несправедливость устраняется.

С подобными доводами соглашались. Донга не могла забыть, как чуть не утонула, прыгнув в воду в юбке. Нога в первый раз в жизни заработал в морду от бабы, и это весьма сильно потрясло татуированного моряка. Остальным тоже было что вспомнить. Но почти шестьдесят дней безмятежного плавания, словно у спокойной гавани Глора?

Теа знала, почему так получается. Слишком сильно не везло ей и Полумордому раньше. Ква когда-то не повезло один раз, но на всю жизнь. А ей, леди Холмов, не было удачи всю жизнь. Долг – с утра до вечера один долг. Долг перед исчезающим на глазах народом, перед мужем, с которым было одинаково тоскливо обсуждать и приплод табуна, и пытаться самой зачать и продолжить род лордов Холмов. Долг нужно было выполнять. Нужно, и все. А потом долг стало выполнять не перед кем. Где теперь ожерелье из костей Рина-Длиннозуба? Еще сто лет назад священное ожерелье страстно жаждали, из-за него плели интриги, с целью его получить законно планировали браки еще до рождения жениха и невесты. Бедный народ Холмов. Ну почему они не поняли, как велик мир? Пришла смерть, уравняла племена Реки, Вершины, Зарослей. Кто теперь знает леди Холмов, носящую титул Теа XVIII? Только один одноглазый негодяй знает. Теа сказала ему, думала, будет смеяться, а он только дернул половинчатым носом и сообщил, что знает только Теа Первую и Единственную. Дурак ободранный. Крепкий и надежный, как вся дружина сказочного первого Рина-прародителя.

А драккар все шел на север, следуя за парусами «Высокого». Парус уменьшался, увеличивался, иногда совсем исчезал, потом снова появлялся. Теа плохо представляла, как Нога и Пень находят в безграничном просторе воды уходящий когг. Кто-то из моряков постоянно сидел на мачте в «вороньем гнезде», следил за «Высоким». Довольно часто всем приходилось садиться на весла. Теа натягивала перчатки, подаренные вором, и принималась ворочать тяжелое весло. Это было нелегкой работой, но даже вначале, когда суставы рук грозили порваться от однообразного напряжения, Теа сдохла бы, но не признала, что ей тяжело. Впрочем, сухощавое тело уже давно приняло правила новой работы. В конце концов, грести оказалось ненамного труднее, чем не покидать седла сутками напролет, уходя от погони или, наоборот, охотясь за чужими охотниками. Скамью напротив, у левого борта, занимал Ква, советовал, как держать руки, как весло должно опускаться в воду, как нужно дышать, или принимался рассказывать о рынках северного побережья, о хитрых торговцах, о лохах-покупателях, о головокружительно дерзких маршрутах торговых караванах, о сделках, когда за штуку шелка щедрые горные вожди отсыпают мешок серебряных монет, смешанных с драгоценностями: серьгами, на которых еще болтаются кусочки сморщенного сухого мяса, и браслетами, потемневшими не только от старости. Раньше Теа и не догадывалась, что все это может быть таким увлекательным. Если Ква был занят у руля или рыбной ловлей, можно было поворочать весла на пару с Бонгой. Черноволосая женщина не отличалась выносливостью лиски и довольно быстро выматывалась, но упрямства и ей было не занимать. Обычно Бонгу подменял мягкосердечный Ныр. Нога у фуа все еще побаливала, да и легковат он был для работы длинным веслом, но вместе с Бонгой они вполне заменяли одного полноценного гребца. Ныр потчевал лиску рассказами о рыболовных уловках и о разнообразии морских обитателей, напирая в основном на их вкусовые достоинства. Теа, чуждая гастрономических изысков, соглашалась, что чем больше разной рыбы, тем лучше. Сам ныряльщик интересовался привычками женщин Севера. Тут лиска мало чем могла помочь. Лягушке следовало бы больше слушать песни моряков. Иногда они затягивали такое, что Бонга начинала орать и грозить обломать весло о первую попавшуюся бесстыжую башку. Мужчины начинали дружно ржать. Теа слушала красочные и пространные живописания любовных подвигов неутомимых северных самцов. Было интересно. Явные противоречия и преувеличения можно и отбросить. У Хозяев Холмов почему-то не хватало времени на многие интересные вещи. Теа еще больше жалела свой погибший народ. Именно жалела, а не тосковала по умершим. Наверное, она была плохой леди с Холмов. Лицо рано умершей матери Теа никогда не помнила. Отец погиб, когда лиска еще не могла сама забираться в седло. Потом была длинная череда лет, полных работы и войны. Тяжелой работы и безнадежной войны. Свадьба, на которой первым и единственным подарком оказалось ожерелье из пожелтевшей и растрескавшейся кости – тысячелетний символ умирающего племени.

Вообще-то Теа никогда не любила подарков. Возможно, потому что никому не приходило в голову их ей делать. Юная наследница титула и так получала все необходимое для жизни в Холмах. И ничуть не больше. Потом она уже сама могла просить супруга о награде достойным и о наказании плохо выполнившим долг. Правда, в последние годы и то, и другое приходилось делать все реже.

Подарки – чушь вонючая. Разве можно считать подарком нож, который носишь в рукаве не снимая? Или перчатки, уже протершиеся от работы тяжеленным веслом? Это нужно для жизни. Но это он выбирал нож, он нашел перчатки крепкие, но украшенные вышивкой, похожей на вьющуюся розу, запах которой нравился глупой лисе с детства. Это как флейта… Она совсем не нужна для жизни. Она просто так. Просто для Рыжей.

Он, Полумордый. Он считает все: свои и чужие деньги, ходы врагов и мысли друзей. Он вор. Он слишком умный для вора. Но он не посчитал лису. Каждому понятно: тощая бездомная лиса-оборотень – худшее вложение капитала. Она опасна, она дика, она ударит в спину, она переживет тебя на целую жизнь и весело взвоет на твоей могиле. Она – твоя беда. Если ты ее не полюбишь.

Случилось то, что никогда не случается с лисами с Холмов и с ворами, читающими чужие мысли. И никуда теперь не деться.

Лиска смотрела в глубину и улыбалась. Под драккаром ходила кругами акула-пеструха. Несмотря на могучее острорылое тело и мускулы под пятнистой, как у камышовой кошки, шкурой, молодая акула догадливостью не отличалась. Вытянутый киль драккара напоминал ей слишком зажравшегося и возомнившего себя непобедимым кита. Киты так далеко на юг не заходили, но этот же зашел? Глупый, глупый кит. Не рвануть ли у него кусок мяса из беззащитного брюха?

Теа беззвучно засмеялась – неужели научилась рыбьи мысли читать? До этого и фуа не додумался. Ты – лиса, которой нравится в океане. Совсем спятила лиса.

Плыл драккар, кружила акула, снова колыхались бесконечные водоросли на подводных холмах. Солнце висело в прохладном воздухе. Голубое небо, прозрачная бездна. На ужин будет рыба, запеченная в тонких лепешках-блинах. Вечером можно будет пошептаться с одноглазым дураком.

Счастье?

Всё – что-то изменилось, сначала Теа увидела свое отражение, потом вода стала прозрачным стеклом, потом не таким уж и прозрачным…

Это оказалось последним днем Пустоты. К вечеру юго-восточный ветер нагнал облака. А ночью лиску разбудил ругающийся фуа. Ныр искал свой плащ – начинался дождь.

– Пропали они, – подтвердил Квазимодо, только что спустившийся с «вороньего гнезда».

– Не может быть. – Нога ожесточенно поскреб затылок. – Утром было окно в тумане, «Высокий» шел тем же курсом. Не могли они оторваться. Сам полезу посмотрю…

– Лучше я. – К мачте пошел Пень.

– Эй-эй – вы только вместе не лезьте, – предупредил Квазимодо.

Моряки переглянулись – до сих пор у них получалось неплохо работать в паре. «Собачья голова» шла уверенно, Нога руководил немногочисленной командой, Пень занимался собственно кораблем и курсом. Вот только кто настоящий хозяин драккара, так и не было понятно. Рано или поздно начнут выяснять. Но сейчас вору вмешиваться не пришлось.

– Давай, брат, поднимайся, – согласился Нога, дружески хлопая напарника по плечу. – Ты манеру Кехта его толстозадое корыто водить куда лучше меня знаешь. Может, унюхаешь, куда он делся. Проклятая погода, раздери ее мурена…

Погода действительно была жутковатой. Драккар тащился в тумане второй день. Ветра почти не было. Низкие клочья тумана цеплялись за мачту, временами становилось неправдоподобно тепло, а одежда впитывала влагу до такой степени, что в пору выжимать. Топливо для очага давно кончилось, питьевой воды оставалось в обрез, и тут еще «Высокий» потеряли. Вообще-то когг два раза сам пытался подойти к «Собачьей голове», но драккар уклонялся, пользуясь своей легкостью. Намерения капитана Кехта угадать было нетрудно. Но все это происходило много дней назад. С тех пор на драккаре успели порядком подзабыть бородатую рожу любимого капитана. «Высокий» стал просто пятном паруса, за которым нужно неуклонно следовать. Сам когг от непрошеного спутника оторваться пока не пытался. Квазимодо подозревал, что капитан ждет удобного момента для попытки вернуть драккар под свою руку.

Но последние дни, среди непрерывно чередующихся полос тумана, следовать за «Высоким» становилось все труднее, и вот сегодня когг окончательно потеряли. Положение становилось совсем незавидным – корабли ушли уже так далеко на север, что вот-вот можно было ожидать появления Птичьих островов. Беда заключалась в том, что без капитана Кехта найти острова представлялось почти невозможным. Архипелаг вытянулся редкой цепочкой с запада на восток, и проскочить между островами было легче легкого. Еще несколько лет назад архипелаг Кау вместе с Птичьими островами представлял собою пиратское королевство со своими законами и малоприятной привычкой отлавливать богатые торговые суда вдоль всего побережья Фейрефейского союза. Но был заключен мир, почти весь пиратский флот перестал быть пиратским и выступил в составе Флота в Великий Поход на юг. На острове Сора создали базу Объединенного Флота. Вот только как к ней выйти? Впрочем, для ориентира и пополнения запасов пресной воды сгодился бы любой остров.

Когда на мачте побывали все моряки, включая воспринимающего туман весьма отрицательно Великого Дракона, настала пора высказываться.

Экипаж «Собачей головы» устроился вокруг карты и чашки компаса.

– Значит, они поменяли курс, – глубокомысленно сообщил Нога. – Нам нужно решить, отклоняемся на восток или на запад, или рискуем и идем прямо на север. Глорское побережье – не эти Кау-Какашки, мимо него не промахнемся. Но с водой – сами понимаете.

– До глорского побережья при таком ветре дней сорок, а то и все шестьдесят, – сказал Пень. – Вряд ли кто из нас доживет. Разве что Лягушка со своим ручным аванком – они, говорят, умеют воду из рыбы досуха высасывать.

– Сам ты высасываешь. И сам ты аванк, – хмуро ответил фуа. – А что, на карте никаких примет нет?

– Это же не карта. Так, для таверны, чтобы за выпивкой хвастать, как далеко кто забрался. Писари в Скара малевали да по серебряному желающим впаривали.

– Ну, тогда пусть монета и решит. Если город выпадет – восток, если корона – запад.

– Иди ты со своей монетой, – немедленно заворчал Черный. – Проскочим острова, если на восток уйдем, то там земли вообще нет. На запад – до Зюковых скал нам не дотянуть. Ищите выход, умники.

– Да выходов-то полно. Больше чем нужно. А вот только ни «Высокого», ни островов не видать. А без них… Туман свинячий.

Квазимодо молчал. Выход один – попробовать остаться на месте и ждать, когда туман рассеется. Если до утра не разойдется – при таком ветре и течении драккар все равно унесет на северо-запад, и тогда можно будет делать что угодно: кидать монету, гадать на бобах или на внутренностях жертвенного животного, как делают на Востоке за Новым Конгером. Кстати, пузо Ноги вполне подойдет – из него кишок вылезет наверняка больше, чем из любого на «Собачьей голове». Или придется попробовать нетрадиционные методы. Собственно, зачем тогда терять время?

Теа и Бонга сидели в стороне. Не мешали, слушали умных мужчин. Квазимодо улыбнулся рыжей, пошевелил неровным носом – выглядело сие действие не слишком прилично. Лиска дернула плечом – почему бы и нет? Бонга с удивлением следила за этой пантомимой.

Моряки идею восприняли без особых возражений, но не преминули высказать уйму сомнений. Начиная с того, что никто раньше нюхом курс не прокладывал, и кончая убежденностью, что лисы только зайцев и куриц способны учуять. Теа объяснила, что много раз чуяла, как болтливые недоумки накладывают в штаны, когда кицунэ оказывается за их спиной. На этом дискуссию закончили, и лиска полезла на мачту.

Взбираясь по вантам, Теа подумала, что еще недавно моряки опасались сидеть с ней рядом за одним котлом, а сейчас какой-то нахал, галантно подсаживая, умудрился подержаться за задницу. Прав был Ква – люди как крысы на помойке, ко всему с легкостью привыкают.

«Воронье гнездо» поскрипывало и довольно сильно раскачивалось. Теа бывала здесь редко – настоящим «морским глазом» лиска не обладала и вполне могла перепутать отмель со спиной стурворма. Сейчас глаза вообще не были нужны – вокруг плыла теплая и влажная пелена, иногда сквозь нее просвечивали полосы темной, неприветливой воды. Внутренности драккара были видны куда как лучше, призрачные полосы тумана скользили по веслам, скромному грузу, по задранным лицам ожидающих результата моряков. Теа фыркнула – и так здесь еле сидишь, так еще и эти глазеют. Внизу еще немного побубнили, кто-то шикнул – наступила тишина. Теа присела на корточки, прикрыла бесполезные глаза и принялась втягивать носом густой, похожий на пар над нагретой водой воздух. В ноздри лезли малоприятные вкусы соленой воды, острых – от них хотелось чихать – водорослей, неопределенной живой рыбы, определенно дохлой рыбы, от которой кто-то мелкий и голодный отдирал разлохмаченные кусочки, – все эти запахи давно стало привычным фоном океана. А вот – жирный дюгонь, запах большого, полезного, слегка встревоженного мяса. Но мясо – не сейчас… Промокшее насквозь, просолившееся дерево – обломок древесного ствола – давно болтается в море. Не нужно. Здесь след опасности – проплыло что-то сильное, пованивающая угрозой крепкая шкура вся в мелких паразитах и старых шрамах. Непонятно кто, но не зря опасался его дюгонь. Ушло…

Нужно дальше. Носа не хватает. Движется туман, смешивает все в однообразную густоту, часть запахов, неопределенных и слабых, теряют смысл. Нужно тянуться. Туман уже превращался в рыхлый вечерний сумрак…

На носу Квазимодо шептался с фуа:

– Видишь, вода? Башку нагни пониже.

– И что?

– Ничего. Смотри, и все. Ты воду хорошо знаешь. Должен почувствовать.

– Сдурел? Я тебе что, колдун деревенский? Так и они всегда врут.

– Колдуна давно бы уже под килем на веревке протаскивали, чтобы чувствовал, куда править нужно. Посмотри на воду внимательно, от тебя не убудет. Всего-то и нужно узнать, в какой стороне земля или наш любимый «Высокий».

– Ква, я, конечно, лягушка, но носом могу только близость акулы, тунца или котелка с кашей обнаружить. Кашу даже лучше всего остального. А до земли, может, десяток дней пути. Мыслимое ли дело? Рыжая, может, что и унюхает, а я и притворяться не буду.

– Рыжая сама по себе, а ты сам по себе. Может, кто-то из вас ошибется или останется неуверен. Хоть перепроверим.

– А если мы оба ошибемся? Ты с тем же успехом можешь своим полуносом в волну потыкаться.

– Я тоже потыкаюсь. Но я тебя не нюхать заставляю. Просто смотри на воду. Она тебя подскажет – ну, кожей почувствуешь или, там, перепонками. Я перед делом всегда на живот полагаюсь. Он меня часто предупреждал.

– Хрен его знает, Ква. Живот я твой уважаю, но он же у тебя находится. А у меня ногу крутит от этого тепла влажного, да так крутит, что укусить кого-то хочется. И упражнения не помогают. Мяса на кости, конечно, побольше наросло, но как жара приходит…

– Подожди ты со своими упражнениями. Если острова не найдем, тебе только упражнения и останутся. Вместо супа, отвара и пива. Давай вместе посмотрим. Чем мы рискуем? Расслабь свои перепоночки…

Теа сидела, прикрыв глаза. Запахов было много, они дробились, плыли, наслаивались один на другой. От них начала пухнуть голова. Квазимодо как-то рассказывал о пироге, в котором больше десяти слоев. Подумать только – наверное, вкусная штука. Сейчас в воздухе витали сотни слоев, может быть, даже тысячи, но в них было мало съедобного, а вкусного и того меньше. Нос никогда не ловил столько ненужного. Сейчас стошнит. Сколько гадости в океане болтается. Невыносимо.

Ну и куда ты поплывешь, любительница пирогов? Нос у нее короткий. Или ты не с Холмов?

Чтобы уловить, нужно выйти из тумана, подняться на вершину или спуститься к самому ручью. Поймать ветер…

Вот черви тебя сожри, ты уже на самом высоком здешнем холме.

Теа с опаской оглядела невысокое ограждение «вороньего гнезда». Пожалуй, выдержит. Люди внизу что-то обсуждали, сгрудившись на корме. Ква на носу шепчется с Лягушкой. Под мачтой тихо сидит Бонга, еще два человека. Рискнуть?

Последний раз Теа превращалась на глазах чужаков в Скара. Было ужасно увлекательно – чуть голову мечом не снесли. Потом, переходя в четвероногое обличье, бывшая Хозяйка Холмов маялась в «ящике для лис». Неудобно, зато никто не мешал. На драккаре лиска перекидывалась трижды – в полнолуние терпеть не было сил. Ква и Ныр прикрывали. Полумордый специально устраивал себе ночную вахту. Разве это превращения? Жалкие мгновения, даже воззвать к луне, как делала всю жизнь, нечего и мечтать. Правда, никто не заметил. А если и заметил, предпочел посчитать сном. Даже фуа упорно разглядывал волны за бортом. Бедняга с трудом пережил то представление в Скара. Теа и самой до сих пор было не по себе – нарушила все законы, чему учили с детства. Полушаг превращения – как у слабоумной, что не знает, как выжить. Кости потом страшно болели.

И что, пропадать теперь? Нужна этим олухам земля или нет? Пошли они…

Донга тихо ахнула. Силуэт на мачте неуловимо изменился. Молодая женщина хотела отвести взгляд – неправильно на такое смотреть, но почему-то смотрела во все глаза.

– Тихо ты, – прошептал Пень, вроде и не поднимавший головы. Руки его, как обычно занятые делом, расплетали старый канат. – Видать, рыжей так сподручней запахи ловить. Ничего, лишь бы поймала. А мохнатость… И у нас с тобой тоже полно недостатков.

– Если ты на то, что я под Кехтом валялась, намекаешь, то говори прямо, – поджала губы молодая женщина. – Что было, то было, я скрывать не собираюсь.

– А я под кем был? – Пень аккуратно отрезал расплетенную прядь, принялся сматывать. – Вонюче не то, что мы под капитаном были, а то, что в полном дерьме себя чувствовали. С гнилью он, наш Кехт. А так мужчина хоть куда.

– Да чтоб он… – Донга молча зашевелила губами, желая бывшему хозяину множества изменений в здоровье и во внешности.

Теа сползла по вантам на узкий настил палубы. Как всегда после обращения, мышцы казались тряпками. И жутко хотелось повторить, побыть четвероногой еще хоть чуть-чуть.

Все занимались делом, на рыжую никто не смотрел, как будто она на мачту лазила вешать свои постиранные штаны. Теа окинула взглядом мужчин, оживленно бормочущих над плохонькой картой, на Донгу, вздумавшую на ночь глядя почистить котел, и рявкнула:

– Что, герои Глора, застеснялись? Никогда оборотня не видели? Брезгуете? Или сами чего вынюхали?

С носа мгновенно прискакал Ква, за его спиной маячил Ныр.

Нога скрутил ненужную карту и обиженно сказал:

– Чего, рыжая, разоралась? Когда это мы тобой брезговали? Мы же не знаем – может, ты после этого злая или голодная? У нас тут такие дела, что и не оборотень озвереть может. Чего орать?

– Ну, – Теа сморщилась, – будешь злой, когда нос распух. Но плыть вот туда нужно.

Мужчины дружно кинулись к борту, принялись всматриваться в слоистый туман. Нога без стеснения шумно втянул воздух:

– На запад? Ты что унюхала: землю или «Высокого»?

– Ночной горшок капитана Кехта. Шутишь, что ли? Там есть что-то большое и… Ну, не часть моря.

– Мне тоже кажется, что запад, – смущенно сказал фуа. – Но объяснить никак не могу.

– Ну и по местам, – обрадованно скомандовал Нога. – Если двое дарков вынюхали курс, как не послушать? Загрызут ведь…

Теа сонно ворочала тяжелое весло. Драккар пробивался сквозь туман. «Собачья голова» брезгливо пробивала влажную пелену.

Квазимодо оглянулся и вполголоса таинственно сказал:

– Молодец. Но я тоже угадал. Сижу с Лягушкой и, как трехгрошовый прорицатель, на воду пялюсь. К востоку, думаю, нужно держать, как пить дать – к востоку. Смотрю на восток, и в животе нехорошо делается. Э, нет, думаю, к западу правильнее будет. Как думаешь, у меня действительно живот такой чувствительный?

– Это потому что ты худой, – пробормотала лиска. – У тебя что живот, что задница – все одно. Вот задница у тебя к неприятностям действительно чувствительная – чуть что, от страху сразу дребезжать начинает. А в животе только эхо.

– Какая ты у меня поэтичная, – восторженно прошептал вор. – Тебе бы песни слагать.

В рассветном сумраке сидящий у руля Черный разбудил всех воплем. Он только что слышал крик чайки.

К вечеру на затянутом тучами горизонте уже совершенно определенно проявились горные вершины. Это был второй, если считать с востока, остров Птичьего архипелага. Описания бывших пиратских островов еще много лет назад передавали из уст в уста во всех портовых тавернах Фейрефейского союза, и редкий моряк не смог бы с первого взгляда узнать очертания приметных вершин.

«Собачья голова» стояла на якоре в широкой бухте. На берегу торчали домишки давно оставленной жителями деревушки. Место действительно было не из лучших – слишком открытая бухта, в случае шторма якоря не спасут – корабль выкинет на камни. Да и редко кто сюда заходил – на соседнем острове, на Снаке, давно отстроили городок с верфью. Ну, и, понятное дело, с тремя тавернами.

Идти к Снаку «Собачья голова» не собиралась. Перемирие продолжало действовать, но с таким малочисленным экипажем лишних приключений искать не следует. О бывших пиратах, действующих под флагом Объединенного Флота, поговаривали разное. Впрочем, практически беззащитный драккар послужил бы неплохой приманкой в любом порту. Погода стояла пасмурная, но спокойная, и на отдых общим решением отвели три дня. Большая часть первого дня ушла на загрузку судна водой и топливом. Грузить пришлось с лодки, ближе к берегу драккар не мог подойти из-за многочисленных камней. Долбленка мало подходила для перевозки бочонков, и Ныр с Ква, работавшие возчиками, порядком устали. Ночевать решили на берегу – всем надоел тесный корабль. Как высказался Пень – «по драккару нужно получше соскучиться».

Бонга с удовольствием приготовила на настоящем очаге густую похлебку из оставленной на черный день солонины, приправленной целым снопом трав, надранных на заросших огородах за хижинами.

– Значит, вы на охоту? – сыто отдуваясь, поинтересовался, развалившись у огня, Нога.

– Точно, – прочавкал Квазимодо, поспешно приканчивая свою порцию. Теа уже ерзала от нетерпения, за ее плечами давно висел колчан, а в глазах мелькало все больше искорок.

– Осторожнее, – сказал Черный. – У брошенных деревень всегда броллахи[62]62
  Броллахи (броллаханы) – в фольклоре горной Шотландии так называют всех фейри, лишенных постоянного облика. Броллаханы злобны и жестоки.


[Закрыть] отираются. Уже смеркается.

– Броллахи? – переспросила Теа. – По-моему, они не вкусные. Здесь козы есть, я помет видела. Или вам ляжку броллаха принести?

– Проваливайте, – снисходительно махнул рукой Нога. – Видно, какие ляжки у вас на уме. Козы нетерпеливые… Сами хоть возвращайтесь. Мы всего через два дня дальше двинемся.

Полузаросшая тропинка по склону горы круто уводила вверх. Внизу раскинулась широкая дуга бухты, чернел на водной глади силуэт драккара. Дымок костра таял в вечернем воздухе. Звенели в выгоревшей траве цикады, о существовании которых вор уже успел забыть. Налетавший со стороны моря ветерок холодил кожу, проникая сквозь дыры в одежде. В дыхании близкой осени шелестели ветви низкорослых кустов.

– Теа, здесь правда есть козы? – спросил вор, наблюдая, как быстро двигаются длинные ноги рыжей.

– Есть. Полно. Одичали, наверное.

– Это хорошо. Пожалуй, отожрались на свободе. Слушай, а может быть, мы сначала…

– Что ты прицепился к этим козам? – прошипела Теа, оборачиваясь и кидая любимый лук на траву. – Оголодал, Полумордый?

– А… да! – успел сказать вор, опрокидываясь на спину.

– Я тебе покажу, коз, хиток и прочую блудливость, – урчала лиска, стаскивая с любимого одежду. Квазимодо благоразумно не оправдывался, поспешно разбираясь с завязками рубашки рыжей хищницы.

* * *

– Хорошо как. Может, не будем возвращаться? Сколько можно жрать рыбу? А здесь довольно большой остров, – мечтательно предложила Теа. Она раскинулась, не обращая внимания на колкую траву. Тонкорукая, нагая и узорчатая. Сквозь облака смутно просвечивал громадный диск луны.