Текст книги "Дезертир флота"

– Прямо дом. И почему ты раньше не придумал?

Бат озабоченно осмотрел постройку и сказал, что крышу можно сделать из холстины. Будет еще теплее.

Крышу он и Ныр делали после ужина. Квазимодо было не до того. Обмороженная щека в близости костра начала отходить. Теа возилась с мазью. Вор чуть не выл от боли. Лиска его успокаивала отборными ругательствами. На флоте ее арсенал значительно пополнился, но природная скромность не позволяла лиске до сих пор демонстрировать приобретенные познания в полной мере. Сейчас повод был. Фуа объяснял пораженному Бату, что на Объединенном Флоте все так разговаривают, и принялся приводить примеры. Квазимодо смеялся сквозь слезы.

Он заснул обмотанный тряпками и обмазанный дурно пахнущей мазью. Теа баюкала голову-капусту возлюбленного на коленях. Было тепло, ветер завывал где-то в вышине, и цветные мучительно мертвые склоны казались сном.

На следующий день никуда не пошли. Бат и фуа возились, бесконечно улучшая конструкцию снежного жилища и многократно прерываясь, дабы выпить сладкого взвара из сушеных груш. Теа занималась лошадьми. Квазимодо ничего не делал – пригрелся, свернувшись под шкурами, и пытался думать те обрывки мыслей, что еще мелькали в голове. За стенами чудной снежной хижины полыхали цветастые зори, ярился тяжелым малахитом и расплавленным янтарем небосвод, но это уже не слишком пугало. У путешественников был свой замок. Крошечный и норовивший осыпаться, но на удивление сохраняющий тепло. Крошечный костерок теперь горел в котле, приспособленном для очага умельцем Батом, и тепла вполне хватало, чтобы не трястись от стужи. Квазимодо еще в Глоре подумывал о приобретении палатки, но все, что попадалось, было предназначено для благословенного теплого побережья, лишенного таких ужасов, как ледяной ветер и бродячие по сумасшедшему небу города. Щека болела – кажется, с нее готовилась слезть кожа. Квазимодо сильно сомневался, что будет выглядеть хуже, чем выглядел до сих пор. Кроме того, оставался вопрос – имеет ли вид вообще значение? До сих пор вору не попадался ни один мертвец, которого волновал бы собственный облик.

Отдых пошел на пользу всем, кроме несчастной гнедой. Кобылка едва плелась за повозкой. Теа освободила лошадь от всего груза, но бедняжка шаталась и под тяжестью попоны. Лиска была мрачнее тучи. Фуа и Великий Дракон тоже приуныли – за время дороги оба привыкли к покладистой лошадке.

Погода поменялась. Исчезло сводящее с ума сияние. Небо висело среди каменных теснин – серое и привычное. Того и гляди, обещал пойти снег. Но на душе вора стало чуть спокойнее. Прорываться сквозь заносы проще, когда не боишься смотреть по сторонам. Тем более хмарь принесла легкое потепление.

Еще два дня. По-прежнему впереди изгибы узкой бесконечной дороги, безжизненность серых скал и белого снега. Возможно, заносов стало меньше, а может быть, путники научились пробиваться сквозь них без особых раздумий. Как научились и строить хижины из снега. Бат придумал простенькие колышки для крыши, и теперь все строительство «дома» и заграждения для лошадей занимало совсем немного времени. Фуа ворчал, когда снег оказывался недостаточно плотным, но друзья научились справляться и с этой сложностью. Единственным недостатком нового образа путешествия оказался неистребимый вкус бараньего жира во всех блюдах, включая сладкий отвар из сушеных фруктов. Один из двух котлов оказался прочно занят под «домашний очаг». Впрочем, на вкус никто не жаловался – в уюте и относительном тепле аппетит путников заметно возрос. Следовало экономить провизию.

– Кто-то не дошел, – сказал Квазимодо.

У скалы сидела присыпанная снегом фигура. На колпаке снегу собралось побольше, и он походил на головной убор рыночных деревянных марионеток. Квазимодо любил поглазеть на кукольные представления в детстве. Ну, в том детстве, когда, глядя налево, не требовалось поворачивать голову целиком.

Теа рукавицей стряхнула снег с лица мертвеца. Белая кожа, полоска серых зубов за серыми губами, глаза закрыты. По шею замотан в какие-то тряпки, руки засунуты под подбитую овчиной куртку. Рядом под снегом обнаружился хороший арбалет, пояс покойника оттягивал короткий меч.

– Бросили его, что ли? – вслух рассуждал фуа. – Здоровенный малый.

– Вряд ли его бросили с таким арбалетом, – возразил Бат. – В Глоре такое оружие не меньше десяти полновесных монет стоит. Из последних новинок – вон какой рычаг взвода.

Квазимодо хмыкнул:

– Арбалет что – ему и на пиво кое-что оставили. – Вор черенком лопаты стукнул по тяжелому кошелю на поясе покойника.

– Вон еще мертвяки, – сказала зоркая Теа.

Подальше у скалы виднелись занесенные снегом холмики.

Мертвецов оказалось семеро. Все здоровые, крепкие мужчины, неплохо вооруженные и тепло одетые. По виду – стражники и купеческие приказчики. Ран и повреждений Квазимодо не нашел, хотя особо тщательно и не искал. По всему похоже – просто замерзли на ночлеге. Кострище, небольшая вязанка дров. Зато провизии прорва – у каждого мешок, набитый снедью, да еще валяются три мерзлые лошадиные ляжки.

Теа осмотрела конину и уверенно заявила, что лошади пали от истощения, а люди продолжили путь пешком, волоча на себе конину.

Вор пожал плечами:

– И куда они шли? У них же дров почти нет. И чего это они поумирали так дружно? Враз замерзли?

– Может быть, больны были? – высказал версию Бат.

– Да они толще тебя, – сказал Ныр. – Экие здоровяки. Ну, были здоровяками.

– Да, – согласился Квазимодо. – Жаль таких красавцев, но ничего не поделаешь. Серебро им явно не пригодится в ближайшее время.

– Вдруг они лежат здесь уже сто лет? Замерзли и лежат год за годом, – пробормотал склонный к романтическим бредням фуа, почтительно освобождая мертвеца от тяжелого кошеля.

– Вряд ли, – пробурчал Квазимодо, с трудом перепиливая мерзлый ремешок ножен на поясе у соседнего покойника. – Лежат на самой дороге. Странно, что их не нашел караван, который перед нами проходил. Или это разбойники, которые охотились за караваном, но попали в непогоду и замерзли?

Теа фыркнула:

– Не выдумывайте. Это были бы очень состоятельные и глупые разбойники. Здесь даже горные бараны не водятся. Эти парни загнали лошадей и пытались выйти из гор пешком. Ослы тупые.

– Что ты ругаешься? – укоризненно сказал фуа. – Они же уже поумирали.

– Потому и поумирали, что тупые, – рыкнула лиска. – Сначала лошадей уморили, потом и сами подохли. Разве несправедливо?

– А где лошадки? – спросил вор. – Даже если они их ели, шкуры и копыта должны остаться.

– Не знаю, – коротко буркнула лиска, взваливая на повозку мешки с мерзлой провизией. – Будем здесь торчать – кончим как они.

Обсуждая жутковатую находку, путешественники двинулись дальше. С неба срывались редкие снежинки. В сузившееся ущелья ветер почти не задувал. Снегу на дороге лежало по щиколотку, и идти было легко. Теа с жалостью посматривала на едва передвигающую копыта гнедую.

Перед самыми сумерками отряд вышел к огромному завалу. Всю узость ущелья перегораживала сорвавшаяся с невидимой высоты груда снега высотой с трехэтажный дом.

– Да здесь работы до лета хватит, – сказал пораженный Бат.

– Летом оно само растает, – утешил Квазимодо.

– Ну вот, шли, шли, а теперь обратно? – заныл фуа. – Где справедливость?

Теа слегка стукнула его по макушке рукавицей и самым мрачным тоном сказала:

– Не жалуйся. Бывает еще хуже. К примеру, как вот там…

Путешественники увидели тесно забившийся под защиту скал лагерь. С первого взгляда было понятно, что живых там нет. Две палатки, ткань провисла под тяжестью слоя снега. Несколько повозок, среди них большой фургон с тентом. И многочисленные холмики под снегом.

Квазимодо сплюнул:

– Похоже, здесь дорога заканчивается.

– Что будем делать? – спросил фуа, поглубже натягивая свой любимый колпак.

– Как обычно – разбиваем лагерь в сторонке от этого кладбища, ужинаем, ложимся спать. В промежутках между этими обязательными делами хорошенько пораскинем мозгами…

Снежные кирпичи пришлось лепить. Столь любимого Ныром плотного снега здесь оказалось слишком мало. Мужчины трудились не покладая рук. Теа, опустив голову, пошла к лошадям. Вор посмотрел ей вслед и продолжил сгребать легкий, плохо липнущий снег. Жалобно и коротко всхрапнула лошадь. Бат и фуа оглянулись.

– Работайте, работайте, – пробормотал Квазимодо. – Сегодня жратвы будет с избытком.

Поджаренная конина со специями оказалась недурна, но говорить что-либо при траурно молчащей Теа не хотелось.

Наконец вор не выдержал:

– Детка, ну что поделаешь? Она была хорошей лошадкой. Мы ее съедим с благодарностью. Жизнь всегда кончается. Нам и самим нужно крепко подумать, чтобы выбраться отсюда.

– Мы ее привели сюда. И не уберегли, – мрачно сказала лиска. – У нас есть вот эта снеговая нора. А у лошадей нет. Они умирают, потому что доверчиво идут с нами.

Что утешительного на это сказать, вор не знал.

– Люди здесь тоже умирают, вы видели, госпожа Теа, – сказал Бат, откладывая ломоть мяса.

– Ешь и не смей меня больше величать госпожой! – рявкнула лиска. – Не злите меня сегодня. Я переживу. Что вы, самцы недоделанные, завтра делать собираетесь?

– Сейчас ты нам объяснишь, почему мы недоделанные, – храбро сказал вор.

Теа объяснила. Красочно, последовательно, начав с происхождения всех самцов вместе взятых и закончив предполагаемым будущим их потомков. «Кривоногие козлодои» и «висячие стрючки-недомерки» скромно жевали и почтительно слушали.

– Полегчало? – поинтересовался вор, когда возлюбленная начала повторяться.

– Да, кишкоеды вы лопоухие. – Лиска хлюпнула носом и обняла за шеи фуа и Полумордого. – И ты тоже лопоухий, – сказала она Бату, дабы возчик не чувствовал себя обделенным.

– И мне полегчало, честное слово. – Бат с искренним восторгом почесал буйную шевелюру. – Повезло тебе, Квазимодо. Бывают же такие искренние женщины.

– Мне повезло. А вот всем нам – не очень. – Вор вздохнул. – Сейчас спим. А утром – на разведку. Пощупаем этот завал, чтоб ему…

Снег оказался настолько рыхлый, что Бат сразу же провалился по пояс. Он прополз еще несколько шагов, раскидывая как весла длинные руки и ноги. Толку с этого не было никакого, и Квазимодо крикнул:

– Обратно плыви. Здесь не лучше прежних мест.

Это была уже не первая попытка взобраться на преграду в разных местах. Результат оказывался одинаков – снеговая стена охотно принимала в свои объятия, дальше человек вяз, барахтался, а снег, издеваясь, норовил стянуть с пленника сапоги.

– А копается он легко, – заметил фуа; весь в снегу, ныряльщик ковырял край гигантского оползня.

– Знать бы, сколько лет копать придется, – с досадой сказал вор.

– Они вот тоже копали, – кивнул выбравшийся из снежного болота Бат на торчащие из-под снега лопаты. Предшественники, угодившие в капкан раньше маленького отряда, вгрызлись в снежную преграду в самой середине. Прошедший после этого снежок слегка сгладил картину, но было видно, что углубиться беднягам удалось едва ли шагов на тридцать.

Вор невольно посмотрел в сторону кладбища. Восемнадцать человек, тринадцать лошадей. Почему поумирали, особых вопросов нет – лошади околели от холода и истощения, шестеро людей, прикопанных снегом, тоже не пережили голода и лишений. Остальным повезло больше – погибли от арбалетных болтов и быстрых клинков. Тела, частью раздетые, валялись вокруг палаток. Двое бедолаг, очевидно, пытались отбиваться у повозок, и их пристрелили там. По мнению вора, дело обстояло так: караван уткнулся в снежное препятствие, застрял. С продовольствием и дровами караванщики явно не рассчитали, вялые попытки расчистить путь через завал ни к чему не привели. Лошади, не выдержав ветреного холода и бескормицы, пали одна за другой. Часть отряда поздоровей сговорилась и, решив, что незачем тратить топливо и съестное на доходяг, отобрала все необходимое для выживания и бодро направилась в обратный путь. Ну, само собой, предварительно утихомирив возражающих слабаков. Должно быть, некрасивый у них спор вышел.

На Квазимодо тяжелое впечатление произвела меньшая палатка, принадлежащая, видимо, самому купцу. Хозяин лежал лицом вниз, в закостеневшей руке зажата рукоять наполовину вытащенного из сафьяновых ножен меча. В затылке торчал меткий болт, два менее метких испортили шубу на спине. А вот мальчишка в богатой курточке и теплых сапожках натерпелся куда большего страха. Скорчившееся на постели из мягких шкур тело было изрядно порублено. Руки искрошены сильными ударами клинков, бледно-красными сгустками смерзлась кровь. Должно быть, бедняга пытался закрываться от мечей руками. Вот так взял отец любимого сына-наследника в дальний путь на выучку – пускай к нелегкой науке торговли с детства привыкает. Чересчур трудна наука оказалась. А может, и не сын. Разные купцы бывают.

И с чего они мальца рубили? Сам бы замерз. Бараны склизкие, злобные. Оставалось непонятным, отчего убийцы так недалеко ушли и сами поголовно передохли. Уж не подпортил ли кто догадливый перед смертью остатки продуктов? Яд нынче дешев, многие в дорогу полезное снадобье прихватывают.

Брать из мертвой, промерзшей насквозь палатки ничего не хотелось. Квазимодо пошел утешать лиску, горевавшую над одеревеневшими костлявыми тушами лошадей.

Ну да, костлявые лошадки были или не костлявые, а в крайнем случае и на конину можно перейти. Уж вряд ли их мослы кто-то ядом посыпал.

Все это было вчера. А сегодня о мертвецах вспоминать уже смысла нет. Думать о себе нужно.

Квазимодо задрал голову. Вот он, крайний случай, перед тобой – слева склон отвесный, справа крутизна ничем не лучше. Посредине хлябь снежная, в которой как в болоте вязнешь. Нет дороги. На склон еще те, которые нынче мертвые, взобраться пытались. Веревку до сих пор ветер раскачивает. Невысоко они поднялись. Крыльев-то нету. Назад идти? Никакого резона. Это только эти тупоголовые здоровяки могли на ноги свои полагаться. Столько дней брести и лошади не выдержат, да и сами люди…

Завал проклятый. Все-таки снег – не шутка. И когда падает, и когда лицо сечет, а здесь так вообще целой горой свалился со склона. Подняться бы наверх, посмотреть, как далеко вперед завал тянется. Копать, конечно, смысла нет, но может быть, протоптать тропку, уйти пешком? Должны же горы кончиться? По всем подсчетам, прошли уже больше, чем осталось. Можно и налегке попробовать пробиться. Лиска, правда, за брошенных лошадей всю жизнь грызть будет.

Теа вечером пыталась и сама завал пройти. В четвероногом обличье она держалась на снегу лучше, но все равно увязала. Квазимодо пришлось орать, чтобы она вернулась. Выползла, язык вывалился из пасти, пар валит. Прошла она по пологому вязкому подъему куда дальше мужчин, но даже до середины не дошла. Едва на лапах стояла, в мех набились комья снега. Из черно-бурой стала лиса снежно-бурой.

– И куда ты, детка, лезешь? – с укором пробурчал вор. – Видно же, что не пройдешь.

Бат выбрался из завала и, тяжело дыша, вытряхивал набившийся за голенища снег. Шапку он сунул за пояс, черные волосы намокли от пота. Барахтанье в снегу здорово согревало. Особенно если есть где посидеть и не остыть.

– Да, длинные ноги не всегда помогают, – сказал Квазимодо, помогая возчику отряхнуться.

– Что длинные, что короткие – слишком мягкий снег, – пропыхтел Бат, покосился на снег – там виднелись четкие вчерашние отпечатки когтистых лап Теа. – Госпожа Теа… Она лиса?

– Вроде как, – согласился вор.

– Я так и думал. Видел как-то в Красногорье волчьи следы. У них лапы шире.

– И чего?

– Легче было бы волку идти. Чувствуешь, как воздух теплеет? Наверное, скоро снег пойдет.

– Пойдет. Думаешь, нам на пользу?

– Если потом подморозит, корка схватится, может, и дальше пройдем, разглядим, что там наверху.

– Если будет корка, да еще плотная, как мы будем копать? – поинтересовался подошедший фуа.

Бат пожал плечами:

– Знать бы, что имеет смысл копать, так и корку можно пробить. Эх, никто не знает, как эти штуки, что на ноги надевать, делают? Были бы эти снегоходы, мигом бы взошли, осмотрелись.

– Чего нет, того нет, – сказал вор. – Да и кто их видел – снегоходы? Врут небось. Как тяжесть на ногах по такому снегу таскать?

– Ну, особо сложного ничего нет. Доски легкие нужны или плетенки какие. Подобрать можно. – Бат поскреб голову. – Я бы сделал, да не из чего. Разве что от бортов доски оторвать. Правда, они чересчур толстые.

– Покойники свои повозки почти все пожгли, – заметил вор. – Наши разбирай хоть целиком. Все равно, раз застряли, жечь придется. А из бочонков снегоходы сделать нельзя?

– Ну да, ну да… Только маловаты будут плашки, – с сомнением сказал Бат. – Разве что…

– Говори, не стесняйся.

– Ну, ей можно попробовать сделать. Когда на четырех лапах… вес меньше и…

– Делай, – быстро сказал вор. – Что нужно?

Теа чуть не двинула любимого по голове крышкой от котла.

– Где это видано, чтобы лиса с Холмов на бочонках ходила?! Совсем спятил, Полумордый?

– А где видано, чтобы рыжая лиса с Холмов чернела и по снегу бегала? Не рычи, дорогая.

Теа фыркнула чуть спокойнее:

– Что снег? Снег… Видела я этот снег. Что вы, способ посмешнее, чем подыхать с деревяшками на ногах, не выдумали?

– Мы будем думать, – заверил вор. – Бат обещает, что после обеда эти снегоходы сделает. Попробуешь, а?

– Чтоб вам от смеха околеть, – в сердцах пожелала лиска. – И почему я тебе, Полумордому, верю? Еще и обед вам, пиявкам безмозглым, варю.

– Пройдешь – мы потом всю дорогу сами готовить будем, – пообещал возлюбленный. – Ты только, пожалуйста, попробуй…

* * *

Снегоходы оказались приспособлением примитивным – плашки с неровно просверленными дырами, в которые продеты завязки из ремней, позаимствованных в мертвом лагере. Лиска уже и рычать перестала. Сидела пушистая на снегу, давала трогать себя за лапы. Занятый примеркой и возней с ремнями Бат преодолел робость, ползал на коленях. Ныр, получив от друга по ребрам, могучим усилием воли преодолел неудержимое желание немедленно обсудить новый облик Теа. По правде говоря, фуа и в рыжем цвете видел лиску только мельком. Теперь фуа подавал многочисленные советы по поводу снегоходов. В узлах и веревках он действительно разбирался.

Лиска для пробы проковыляла по снегу. Выглядело это довольно нелепо.

– Чтоб вам околеть, как рыбе вареной, – с тоской прорычало меховое создание.

– Ноги поднимай вертикально, и все получится, – деловито посоветовал Бат.

Лиса фыркнула и заковыляла к снеговому завалу. Вор догнал ее у самой кромки.

– Теа…

Лиска посмотрела искоса.

– Теа, если пройдешь, не возвращайся. Найдешь людей. Все будет нормально…

Лиса насмешливо оскалилась:

– Людей? Голая и бездомная? Нормально?

Квазимодо вытащил из-под полушубка мешочек:

– Здесь рубашка и немного мяса. Соврешь, что тебя ограбили…

– Врать ты у нас умелец. Пошел ты в задницу со своим мешочком. Еще муж называется…

Лиса медленно ковыляла по склону, лапы ее, правда, совсем не проваливались. Вор сунул мешочек под одежду. Убедить, собственно, и не надеялся. Связаны накрепко, а жаль. Жила бы рыжая, одноглазого бы вспоминала…

Время кончилось. Осталась только белая гора гнусного снега, почти смыкающегося с серым небом. Неразборчивая цепочка следов, уходящих к небу, исчезала между каменными холодными склонами. Квазимодо всегда умел ждать. В воровской профессии иначе долго не протянешь. Но сейчас сидеть было просто невыносимо. Одноглазый прохаживался вдоль полосы завала. Идти и заняться чем-то полезным не хватало сил. Очень глупо. Ныр и Бат сидели в снежной хижине, получившейся больше похожей на медвежью берлогу, обсуждали возможные конструкции снегоходов, подходящих для людей. Квазимодо подходил к ним, пытался думать о снегоходах или, на худой случай, о никогда не виданных медведях, но голова думать категорически отказывалась. Зато ноги вели обратно, к истоптанной границе завала, туда, где начинались отпечатки бочоночных обломков.

С неба начали срываться большие хлопья снега. Медленно кружась, опускались на белую землю. Небо на глазах темнело.

Уже в темноте подошли Бат и фуа.

– Пойдем поужинаем.

– Что-то не хочется, – пробормотал вор.

– Брось. – Ныр похлопал друга по плечу. – Она вернется. Рыжая сожрет эти горы и не подавится. Ты же ее знаешь.

– Ну да, ну да, – подтвердил Бат. – Хм… а почему, если не секрет, вы госпожу Теа рыжей называете?

– Не называй ее сейчас госпожой, – пробормотал вор.

– Рыжая она, – заверил возчика Ныр. – О-го-го, какая рыжая. До лета доживем – сам увидишь.

– Ну да, ну да, чего ж не дожить…

Черное, даже с бурым отливом, на белом снеге отличить легко, но Теа сейчас возвращалась вдоль самой скальной стены, ковыляя в тени склона. Квазимодо побежал туда. Бат и фуа бросились следом. Не доходя десяток шагов до ровного снега, лиска свалилась набок и прохрипела:

– Рожи отверните. Ква, срезай эти мудрозадые снегоступы.

От голой девушки валил пар. Когда Квазимодо кутал ее в плащ, ему показалось, что под спиной ненаглядной лиски шипит снег.

– Жарко, дерьмо собачье, – выдавила из себя Теа.

Ноги у нее были длинные, тащить неудобно, но вор справился.

* * *

В хижине мерцало маленькое пламя очага. Два плаща лиска откинула, осталась под одним одеялом. Говорить она не могла, пока кружка за кружкой не выхлебала полный котел взвара.

– Завал идет далеко. Шагов тысяча, может, больше. И высота… Но там дальше ущелье шире, и завал поворачивает языком вправо. А вдоль левой стены идет каменная полка. Снег под ней совсем рыхлый. Я мордой и лапами прорыла далеко. Если отсюда копать напрямую вдоль левой стены, будет шагов сто. Или двести. Не знаю. – Теа подняла котел и с шумом всосала остатки грушевой гущи. – Можно попробовать прокопаться, а, самцы недоделанные?

Рубя снег, Квазимодо думал о сказочных гномах. Говорят, в старину они прокапывали горы насквозь и даже пускали по своим туннелям тележки на механическом ходу. Кто бы мог подумать, что тебе, Полумордый, придется из себя гнома изображать?

Туннель тянулся широкий, как замковые ворота. Бросать лошадей или брать с собой – даже не обсуждали. В туннель должна пройти повозка. Ну и ладно, терять собственное имущество вор страшно не любил. Задыхаться, как боялись, под толстым слоем снега не пришлось. Дышать здесь было можно. Светильник, несмотря на свою тонкую чеканку и прочие украшения, с задачей освещения справлялся исправно. Квазимодо рыл, Теа помогала отгребать. Бат утрамбовывал стенки и свод. С его ростом это у возчика получалось неплохо. С левой стороны, вдоль скальной стены, снег довольно часто оседал, но это было не страшно. Чаще всего просто получались продушины, сквозь которые вдоль камня поступал свежий воздух. О толщине снега, висящего прямо над головой, Квазимодо старался не задумываться.

Сопели разгоряченные люди, от движений колебался огонек светильника. В туннеле было едва ли не теплее, чем в снежной хижине. Сейчас там Ныр стряпал ужин. Обычно даже фасоль у него получалась с привкусом рыбы, но уже три дня мужчины свято соблюдали обещание вора освободить лиску от готовки. Теа ворчала, что ее отравят. Лучше всех стряпня получалась у Бата. Готовил возчик с той же обстоятельностью, с какой ремонтировал упряжь или мастерил снегоходы. Вполне полезным парнем оказался долговязый глорец.

А у Квазимодо хорошо получалось рыть. Это все признали. Он шел первым, энергично работая лопатой. Невысокий рост в таком занятии был скорее плюсом, а выносливости в худощавом теле хватало на четверых. Вот и гадай после этого, какую профессию нужно было выбирать. Землекопом давно уж разбогател бы…

В кратких перерывах между работой лиска развлекала копателей описаниями долины по ту сторону завала. Недостижимая «та сторона» становилась чем-то сказочным и манящим вроде страны Меда, о которой рассказывают детям. Вроде бы и дорога на той стороне свободна, и даже река безо льда течет. Открытую воду путешественники видели уже давным-давно. Еще лиска встретила человека, единственного из каравана, кому почти удалось одолеть снежную преграду. Замерз бедняга, должно быть, уже видя свободную дорогу. Вот так: один идет вперед, другие назад, третьи сидят на месте – а конец у всех один. О том одиноком парне четверо снегокопов много разговаривали – жалели и надеялись, что там, где один прошел, компанией уж точно прорваться можно.

Лопата вылетела из рук Квазимодо на пятый день копания вдоль равнодушной каменной тверди. Вор на четвереньках выбрался в дыру. В «сказочной» долине было ощутимо холодней, чем в привычном туннеле. Низко висело предвечернее небо. Нетронутый снег лежал роскошной простыней. Угадывалась узкая, но относительно ровная полоса дороги. Квазимодо и Ныр подровняли выход. До утра ждать не стали, решили перевести лошадей и повозки сейчас же. Ночью свод нередко оседал в слабых местах, а чистить еще раз туннель никому не хотелось.

Ночевали в туннеле. Лошади стояли в относительном тепле. Грел котелок-печка. Квазимодо не пожалел самого дорогого масла, и под снежными сводами стоял нежный аромат редких трав из далекого южного лета. Шкур и одеял хватало – мертвый лагерь не обижался на пришельцев за изъятие имущества, и путешественники удобно возлежали вокруг огня. Довольный Великий Дракон бегал по мягким шкурам и ногам. Ныр тоже был весьма доволен – на ужин была приготовлена последняя соленая рыба, разогретая вместе с надоевшей фасолью. Фуа рассказывал о том, как ему кто-то наболтал, что на Севере умеют ловить рыбу из-подо льда. Вот бы посмотреть.

Квазимодо лежал головой на коленях Теа. Ноготки лиски очень осторожно снимали с неровной щеки возлюбленного лоскуты облезшей после обморожения кожи.

Бат смотрел на них с таким странным выражением, что вор спросил то, что давно хотел спросить:

– Слушай, возчик длиннорукий, уж очень меня любопытство мучит. Вот нам троим на глорском побережье, да и на Флоте Объединенном, пусть на него победы как сливы переспевшие сыплются, делать нечего. Мне так и вообще там для здоровья и целости шеи находиться вредно. Скучать мы по югу будем мало. Ну а ты? Человек ты работящий, руки на месте, уже в возрасте. Дом, говоришь, у тебя есть. Что ты здесь с нами снег из пустого в порожнее перекидываешь? Я бы не спрашивал, дело личное, да ты вроде закон уважаешь. Не то что мы, хари преступные. Ты не обижайся, не хочешь, так не говори. Мы не оскорбимся, если смолчишь.

– Да нет, я человек простой, какие у меня тайны? – Бат печально вздохнул. – Скажу – вы люди повидавшие, обсмеивать не будете. Родился я на речушке Дне, есть такая в двух днях езды от Глора. Отец мой, пусть ему и Там работается хорошо, много чего умел руками и меня сумел научить. Подрос я, отправился на заработки. Знакомства у отца были, подучили меня в городе ремеслу, стал не хуже других. И камень класть мог, и за наковальней приходилось стоять, но больше с деревом да с мелким железом дело имел. Замки там поставить, окна да двери. Работали мы от гильдии и на совесть. В саму Цитадель нас приглашали, ну и по благородным домам заказов хватало. На заработок жаловаться никак нельзя было. Женился. Хорошо женился – работящая девушка досталась, разумная и собою хороша, на улице на нее оглядывались. И по любви, стало быть, я ее любил, она – меня. Денег подкопили – землю купили, дом построили. Детишки пошли. Девчонка, мальчик… Жили хорошо. Прямо скажу – лучше и не нужно. Детишки росли, имущество потихоньку прибавлялось. Тут еще Флот строить начали, Великий Поход затеяли. Заработки втрое поднялись. Работал с утра до вечера. Ну и упустил чего-то. Дочь учиться отдали, сына тоже. Да вот с ним что-то не то приключилось. Забаловал. В мастерской его не бывает, пропадает где-то. Раз я с ним поговорил по-хорошему, второй раз… Не помогает. Тут я по-мужски… Мать – защищать. Ну и треснуло между нами что-то… Не хотел я с ней ссориться, да и за волосы трепать не хотелось. Думаю – она же у меня умная-разумная. А она на меня коситься начала, обидно ей. Ну, ладно, живем… Флот ушел, с заработками стало похуже. Пришлось из Глора выезжать. По поместьям мы стали работать. Возвращаюсь – все нормально. Жена вроде даже ласковее стала. Но опять же, вспомню, как раньше, – не то… Добрые люди, конечно, намекнули – мол, не сильно она без меня скучает… Но я проверять не стал. Тут ведь как – или веришь, или нет. Приезжаю в следующий раз – опять не так как-то. Сын почтительный, улыбается. Дочь смотрит жалостливо. Жена… Вроде и врать мне не может, а правду тем более говорить ей не с руки. Тут дочь просватали… Ну, думаю, хорошо, устроилась девка. Можно не беспокоиться. Подождал я – чую, не будет по-прежнему. Все, думаю – пропади они пропадом. Давно уж мир хотелось повидать. Нанялся возчиком. На Красногорье полюбовался. Возвращаюсь – жена ни рыба ни мясо, словно и не уезжал я. Тут вы – в Новый Конгер нужно ехать… Ладно, взял топор на память. Живите, как хотите. И не жалею. Здесь хоть и помирать собираешься, а на душе спокойнее. Хоть и старость вот-вот придет, а что поделаешь, если жизни дома нет. А ведь дом своими руками строил…

– Еще построишь, – заверил добрый фуа. – И дом, и даму тебе правильную найдем.

– Не нужно мне больше даму. Мне уж тридцать восемь. От баб в старости одни расстройства.

Лиска фыркнула:

– Тридцать восемь ему… Обленился ты, Бат, да простят меня боги. Ищи себе самку хорошую, да не задумывайся, сколько кому лет. Кстати, Полумордый, если ты вздумаешь сбежать, найду и… Или сама помру.

– Если кто-то из нас потеряется, оба помрем, – успокоил ее вор. – Сколько ведь мы вместе прошли, сколько нам крови пустили, сколько мы им… И почему это мы разлучаться должны?

– Ну да, ну да. – Бат привычно запустил пятерню в густые волосы. – Может, кровь – то, что нужно? А то жили мы слишком гладко…

– Печальная история, хоть и гладкая, без крови, – сказал Ныр. – Если уж такому, как ты, нормальная дама не досталась, тяжко нам придется. Это только ты, Рыжая, у Ква нормальная женщина. Ну, ничего, для этого на Север и идем. В смысле – искать. На Севере, говорят, девицы очень даже ничего.

– Это тебя в борделе просветили? – поинтересовалась Теа.

– И там тоже, – согласился фуа. – С хорошими женщинами везде трудно. Вот у нас на островах их вообще нет. Мало того что все мелкие и худосочные, так еще и если решишь в жены брать – разоришься. Родителям плати, вождям плати. И за что? Потом ведь жена сидит, и если на нее не орешь или палкой не учишь – так и будет сидеть и бездельничать. Но слишком сильно палкой нельзя – к родителям уходит. Если трезво посмотреть – не жизнь, а сплошное недоразумение.

– Ныр, а ты откуда? – спросил Бат. – Не может же племя Лягушками именоваться?

Ныряльщик начал объяснять, кто такие фуа. Квазимодо крепче обнял горячую подругу и быстро уснул.