Текст книги "Тегеран-82. Начало"

Но и мама понимала, что все это игра.

– Это здоровая самоирония людей, которые ежедневно видят болезни и смерть, – говорил ей папа, когда мама в очередной раз негодовала по поводу какого-нибудь грубого словца, отпущенного одним из эскулапов. – Вспомни своих родственников!

На это мама грустно соглашалась, что у нее психологическая травма из детства:

– К моему папе часто приходила в гости его психиатрическая компания во главе с Айной Григорьевной! Я как вспомню их шуточки, до сих пор вздрагиваю! Наши бимарестанты в сравнении с ними просто дети! И тоже – выпьют, друг над другом поиздеваются, и давай танцевать! А еще профессора!

– Человек, у которого настоящее дело в руках, знающий себе истинную цену, умеет и над собой посмеяться, и на шуточки проверенных товарищей не обижается, – назидательно говорил мой папа, улыбаясь в усы, которые недавно отрастил.

Я догадывалась, что усы понадобились папе для того, чтобы мама не замечала, когда он улыбается, и не думала, что над ней тоже потешаются.

Наутро за нами заехал Меджид, мы позавтракали и отправились в пресловутый армянский квартал. Он назывался Джульфа.

По дороге гид объяснил, что квартал называется так, потому что шах Аббас I перевёз в Исфахан все армянское население города Джульфа в Западном Азербайджане.

– О, а зачем они ему понадобились? – удивился доктор-зуб.

– Шах хотел показать религиозную и межнациональную терпимость Персии, – ответил Меджид. – К тому же, армяне жаловались, что в Азербайджане их притесняют. А в Исфахане специально для них построили 13 армянских церквей.

– Вот, я же говорила, что армяне везде устроятся! – победно изрекла тетя Моника.

Папа перевел это гиду. Меджид рассмеялся и заявил:

– Вы правы, ханум! Все армянские переселенцы получили от шаха множество привилегий – каждому выделили участок земли, дали возможность заниматься торговлей и свободно исповедовать свою религию. Но и Аббас дураком не был: армяне очень хорошие мастера, трудолюбивые и прилежные. В Исфахане хранится множество произведений армянского искусства XVI – XX веков. А свой собор Ванк, что в переводе «собор всех святых», лучшие мастера армянской диаспоры Исфахана украшали собственноручно.

Папа подтвердил, что шах Аббас I всегда держал нос по ветру. Это ему рассказали в самом южном городе Ирана, названном в честь этого шаха – в Бендер-Аббасе, где он недавно был в командировке:

– Между прочим, и новую российскую династию Романовых шах Аббас признал первым, когда в 1613-м году Михаила Федоровича Романова избрали на царство. В знак дружбы персидский царь послал русскому царю бессрочный кредит в семь тысяч рублей, целое состояние по тем временам.

– Ой, а зачем?! – изумился доктор-зуб.

– Аббас делал все, что выгодно для его могущества, – пояснил папа. – Заметил мастерство и усердие армян – и переселил их в Исфахан, чтобы они там работали, потому что хотел, чтобы его столица была самая роскошная. А за Россией он чувствовал силу. С русским царем ему выгодно было дружить, он видел в нем защиту от всяких крымских ханов и прочих разбойников. Поэтому через двенадцать лет царствования Михаила Федоровича, в 1625-м, персидский шах прислал ему целый караван даров, включая золотую ризу и трон, инкрустированные драгоценными каменьями.

– Царь кредит, что ли, не отдавал?! – ехидно предположил доктор-зуб. – Вот ему через дюжину годов и напомнили про это караваном каменьев, со всей восточной иносказательностью. Вон, мол, сколько у нас денежек. А разозлишь нас, сменим золото на кривые ятаганы.

– Ятаганы – это кинжалы у турок, – рассмеялся папа. – А двенадцать лет – магический с точки зрения «Авесты» – священной книги зороастрийцев – временной цикл. Аббас проверял, продержится ли Романов этот срок. И когда продержался, персидский шах окончательно убедился в том, что не ошибся.

– Но все равно же потом мы с персами воевали! – проявила осведомленность доктор-псих. – Была же русско-персидская война, разве нет? Значит, персидский шах все же проявил коварство?!

– Война была, – согласился папа, – но только в 19 веке. И не в коварстве персидских шахов дело, они всегда с Россией старались договариваться, а не ссориться. Но у русских царей были свои интересы: они хотели продвигаться на юг и укреплять позиции империи в Армении и Грузии. И если российские интересы пересекались где-то с персидскими, русские цари особо не церемонились.

– Да они и сейчас особо не церемонятся, – вздохнул доктор-зуб. – Вон в Афган вошли!

– Интересы державы надо соблюдать, иначе она ослабнет, а с ней и ее народ – то есть, мы, – ответил папа. – Но надо признать, что царская Россия не всегда понимала иносказательную персидскую дипломатию, полную вежливых полунамеков, и считала персов слабаками. Поэтому особо с ними не считалась.

– Да мы вообще по-хорошему не понимаем! – признал доктор-зуб. – Нам кто мизинец даст, мы по локоток и откусим. И спасибо не скажем, потому что только слабак может не уследить за своим мизинцем. Так что учитесь у армян, ребята, они, может, и хитрые, но за добро платят добром!

– Слушай, Аркаша, а ты не армянин часом? – подозрительно уставился на него доктор-попа. – Может, ты и не Аркадий вовсе, а какой-нибудь Аркун? И кувшин вон у тебя древний… Подозрительно все это!

– Сам ты Вартан! – огрызнулся доктор-зуб.

– А почему Вартан?! – не понял дядя Владлен.

– Ну, я же не могу сказать Владун или Владлун, – пояснил доктор-зуб. – Не могу ж я Владимира Ильича, в честь которого ты назван, обижать. Он-то не виноват, что ты оказался армянином.

– Я принадлежу к другой такой же древней нации, если тебя это не пугает, – парировал доктор-зуб и почему-то оттопырил свои уши.

– Так, идите-ка вы оба в Ванк! – влез между ними мой папа. – Пока мы его не осмотрим, Меджид не поведет нас кушать. А я уже проголодался!

Мы осмотрели нарядный собор Ванк, гид рассказал, что он построен уже при шахе Аббасе II. Обошли небольшое кладбище возле собора и зашли в музей, где хранились древние священные писания разных религий – Коран, Евангелие и даже еврейский Талмуд. Меджид указал на крохотную штучку под стеклом и сказал, что это самая маленькая в мире книга. Размером она была с полнаперстка и я не поняла, как ее можно читать? Если только с лупой.

Потом посетили церковь Святой Марии 17-го века и Вифлеемскую церковь.

В процессе я запуталась и спросила, если армяне – христиане, то почему же церкви у них отдельные? А Вифлеем вообще, насколько мне известно, находится в Израиле. И в ответ нарвалась на пространную лекцию от Меджида об общности и различиях христианства и григорианства. Признаться, из нее я мало что поняла, зато к месту вставила, что Тегеран так же гостеприимен к армянам, как и Исфахан. У меня, например, под окнами армянская церковь, и хожу я в армянскую школу. Наш гид почему-то очень этому удивился.

В церкви Святого Георгия Меджид поведал нам, что для ее строительства шах Аббас I приказал доставить из армянских земель в Исфахан камни, оставшиеся от древней святыни армян – церкви Уч.

– Но сами армяне уверяют, что эти камни сами упали с неба, их послал Бог, – добавил гид.

Тут наших бимарестантов, которые в первой половине дня ходили сонные и серьезные, наконец, прорвало:

– Я же говорю, – возликовала тетя Моника. – Армяне сначала устраиваются за чужой счет, а потом уверяют, что все это упало с неба!

– Бог послал! – вступила тетя Роза. – Это чтобы спасибо вашему Аббасу не говорить! Вон наша Ленка тоже не хуже вашего Аббаса. Все для своего Акопянчика сделала – прописала к себе, на работу устроила, машину купила. А как она в командировку, так он к ней в дом любовниц таскать! И рассказывает, что это все его – квартира, машина… Бог послал!

– Ну среди них тоже разные люди бывают… – задумчиво произнес доктор-зуб. – Как и среди евреев.

– Что-то я не помню, чтобы евреев кто-то принимал на льготных условиях и церкви им строил! – возразил дядя Владлен. – Их все гонят. А армян все жалеют! А чего их жалеть? Коньяк у них хороший, отличный просто коньяк «Арарат!» В озере Севан форель плавает, долма – пальчики оближешь!

– Ну их сейчас никто и не жалеет, при Советском-то Союзе, – заверила тетя Люба. – Это же раньше, в старину…

– Можно подумать, в старину у них не было Арарата и озера Севан! – выкрутился доктор-попа.

– А армянский ресторан тут есть? – спросила тетя Тамара.

– Да, есть? – поддакнула тетя Зоя. – А то где нашей Томке богатого армянского жениха искать? Не в соборе же!

– Пройдемте на кладбище, – некстати пригласил нас гид и удивился, почему его предложение встречено хохотом.

– На кладбище лучше всего знакомиться! – процитировала тетя Галя Муравьеву из фильма «Москва слеза не верит». Он тогда только вышел на экраны, а в кинозале нашего посольского клуба его показали на 8 марта.

Мы прогулялись по армянскому кладбищу, рассматривая надгробия, и обнаружили, что там заодно похоронены и другие иноверцы, умершие в Исфахане. Помимо армянских, на плитах попадались имена на латинице и даже на кириллице.

– Воистину религиозная и межнациональная терпимость! – заключил доктор-зуб. – Может, теперь перекусим? У меня уже в глазах рябит от этих церквей и могил!

В этот раз замечание ему не сделала даже моя мама. Церквей и кладбищ для одного дня и впрямь было слишком много.

Мы пошли гулять по улочкам Джульфы, мимо бесчисленных сувенирных и ювелирных лавочек, на которые хищно озирались все женщины и доктор-зуб.

У дверей заведения под армянской вывеской сидел на стульчике какой-то говорливый человек и рассказывал всем прохожим, что у него лучший в Джульфе «тжвжик». Конечно, всем немедленно захотелось узнать, что это такое. Тут даже Меджид с моим папой помочь не могли, они в армянской культуре не разбирались.

За дверями оказался маленький уютный ресторанчик с громкой армянской музыкой. Внутри в каменной чаше бил небольшой фонтан и стоял прохладный полумрак. Всем понравилось.

К большому удовольствию всех, кто не любил сидеть по-турецки, здесь не было традиционных персидских топчанов. Мы расселись за большим «семейным» столом и стали изучать меню. Оно было на армянском, фарси и английском. Но мы все равно ничего не поняли, потому что названий армянских блюд не знали ни мой папа, ни Меджид, ни все остальные.

– У меня знакомый, – вспомнил доктор-зуб, – дружит с официантом «Арагви». Специально, чтобы всегда можно было попасть в ресторан. И его друг рассказал, что у них есть такая официантская шутка – гадание по меню. Официант смотрит, какое блюдо выбрал посетитель. Если оно на кухне свежее, значит, клиент везучий. Если тухлое – невезучий.

– Ужас какой! – возмутилась тетя Зоя. – А еще считается лучший ресторан! Фиг попадешь туда без блата!

– Это точно, – ехидно согласилась тетя Нонна. – Туда если попал, значит, уже везучий. Можно и тухлятиной угоститься!

– Не портите мне аппетит, пожалуйста! – взмолился доктор-попа.

Он больше всех любил вкусно покушать.

– Итак, начинаем уникальный сеанс гадания по меню! – провозгласил доктор-зуб. – Перед вами главный прорицатель вашего везения по выбору армянского блюда. Подаю личный пример! Мне тот самый тжвжик!

Официант, он же хозяин, все это время смиренно стоял поодаль в ожидании заказа. Нам стало неудобно перед ним и все поторопились с заказами.

– Я закажу хаш! – объявил доктор-попа, обнаружив знакомое слово. – От похмелья хорошо!

– У тебя похмелье? От чего? – подозрительно поинтересовалась тетя Нонна.

– От свежего воздуха! – нашелся дядя Владлен.

Тетя Роза и тетя Моника заказали кюфту и гаурму и принялись гадать, что же им принесут?

– О, суп-мацун! – узрела в меню тетя Люда. – Это, наверное, что-то с мацони! Мацони я уважаю! Мне мацун, плиз!

Мацони продавался во всех тегеранских «суперах» в упаковках разной величины. Мы употребляли его вместо сметаны, ибо продукта с таким названием в Иране не было. Только курд, маст и мацони – все кисломолочные продукты разной степени густоты и солености, чем-то напоминающие сметану.

Мой папа заказал «кчуч». На вопрос остальных почему, сказал, что просто понравилось название. Мы с мамой заказали долму, потому что знали, что это фарш в виноградных листьях.

Остальные заказали ассорти из кебабов, в армянском варианте оно называлось как-то сложно. Но на заднем дворе ресторанчика виднелся мангал, они просто указали туда и сказали «All!» («Все!» – англ.). Кажется, армянин их понял.

– Армяне варят отличный кофе в турке! – вдруг вспомнила сестра-клизма. – Только при них нельзя говорить «турка», надо говорить джезва.

– Это еще почему? – изумилась тетя Люба.

– Да они турков не любят! – пояснила тетя Валя.

Тут все бурно обсудили, откуда же сестра-клизма знает, кого армяне любят, а кого нет?!

В итоге наш гвалт, видимо, надоел хозяину. Он стал тыкать пальцем в меню, приговаривая: «Десерт! Дилишес!» (delicious – восхитительный (о вкусе еды) – англ).

Мы заказали на всех все пункты меню, в которые он тыкал – назух, суджух и джем.

Когда блюда принесли и каждый отведал свой заказ, пошел обмен мнениями:

– Шашлык как в Сочи! – похвалила свой кебаб тетя Зоя.

– Это грузинский хаш! – возмутился доктор-попа. – Точно такой же, как в «Арагви»!

– Тухлый, что ли?! – поддела его сестра-рентген.

– Нет, вкусный, – признал дядя Владлен. – Но грузинский! Из «Арагви».

– А у меня тушенка из банки! – провозгласила тетя Моника, заказавшая «гаурму».

Тушеное мясо в ее тарелке плавало в соусе с островками топленого жира, из-за чего и впрямь напоминало советскую тушенку в стеклянной банке.

– Эх, тушеночка! – облизнулся доктор-попа. – Помню, как мы в поход после 3-го курса ходили. С палатками, гитарами, тушенкой и портвейном. Я тогда Наташку свою впервые поцеловал!

– С чем смешивали? – деловито осведомился доктор-зуб.

– Портвейн-то? Да с чем придется. Бывало, что и со спиртом из прозекторской, – мечтательно ответил доктор-попа.

– Да я про тушенку вообще-то спрашивал! – захихикал доктор-зуб. – У кого чего болит, тот о том и говорит.

– А тушенку с картошкой, – рассеянно пояснил доктор-попа. – Или с макарошками. Что-то меня от этого хаша разморило.

– Он, наверное, с портвейном! – вставила тетя Нонна.

– Или со спиртом, – добавил доктор-зуб.

Доктор-попа только махнул рукой.

Тете Люде ее «суп-мацун» понравился, только и она сказала, что блюдо это не армянское:

– Окрошка на кефире, я сама такую делаю!

Наша с мамой долма оказалась объеденьем, но мама заметила, что самую восхитительную долму, которую она когда-либо ела, готовила тетя Седа – мама ее бакинских подружек Милы и Лалы.

Папа уплетал баранину с картошкой, которая называлась «кчуч». Его тоже спросили, как ему «гадание по меню»? Повезло или нет?

– В Туркмении мы это блюдо называем «казан-кебаб», – деликатно отметил папа.

Но по его тону стало понятно, что он все же считает это блюдо изначально туркменским.

– У меня тоже блюдо не армянское, – разочарованно протянула тетя Роза, заказавшая «кюфту». – Такие фрикадельки моя мама делает.

– Кюфта – это азербайджанское блюдо, – заявил наш гид. – Мясные шарики делаются из специально отбитого фарша.

Тут все вспомнили самое загадочное армянское блюдо под названием «тжвжик». Им с нескрываемым аппетитом лакомился доктор-зуб.

– Ну а ты, Аркадий, что скажешь? – спросила его тетя Зоя. – Как твой вжик?

– Очень вкусно! – причмокнул доктор-зуб. – Не знаю, причем там вжик, это жареная печенка, как у моей бабушки. Только она в жаркое помидоры не кладет, а армяне положили.

Дядя Владлен заглянул в тарелку к дяде Аркадию:

– Это же у тебя «Потроха по-царски», как в «Славянском базаре»!

– Что ты привязался со своими ресторанами!» – рассердилась тетя Нонна. – У говяжьей печени нет национальности!

– Есть такой анекдот про цыган, – вспомнил доктор-попа. – Заходите в наш ресторан «Золотое айнэнэ», все блюда украдены в лучших окрестных ресторанах!

– Владлен, – с упреком сказала моя мама. – Все кухни народов мира похожи друг на друга! Везде используется мясо, тесто и гарнир – картошка, рис, овощи, у кого чего лучше растет. Глупо спорить, какой народ изобрел блюдо первым!

– Тем более, раньше все относились к великой Персидской империи! – радостно подхватил Меджид.

После такого «суджух», который оказался полным близнецом грузинской чурчхелы, и «назук» – двойник пирожного «наполеон», были съедены без комментариев.

К кофе нам принесли множество маленьких вазочек с вареньем из грецкого ореха с корицей и кардамоном, из кизила, инжира и айвы. Все это было очень вкусно.

После обеда все ринулись по армянским ювелирным лавкам.

Возле очередной лавки я поняла, что устала заходить внутрь и стояла у входа, лениво пиная ногой упавший с дерева зеленый незрелый грецкий орех. Вдруг, широко улыбаясь, из дверей вышел хозяин магазина и протянул мне красивую золоченую коробочку. Я не хотела даже брать ее в руки, но он настаивал, твердя с сильным акцентом, но все же по-русски: «Падарка! Падарка!»

Я все равно не решалась. Тут из лавки выглянул мой папа и сказал:

– Бери-бери, не обижай человека!

Я поблагодарила, взяла коробочку и открыла. Внутри лежал очаровательный голубой эмалевый крестик размером со спичечный коробок. Он был покрыт точно такой же росписью, как армянский собор Ванк.

Он был до такой степени красивый, что я тут же простила армянам «украденные в лучших ресторанах» блюда. После «магазиннинга» в армянском квартале бимарестанты единодушно признали, что в быту характер у армян, может, и специфический, но шах Аббас был прав – руки у них золотые.

После обеда наш Зуд вдруг выступил с неожиданным предложением – махнуть в Шираз, раз уж в Кум мы не попали. Папа передал это коллективу:

– Это еще 350 километров на юг, – предупредил папа. – Мохсен любит ездить по ночам, уверяет, что к утру доберемся. Шираз – красивый город. Но учтите, что назад в Тегеран из Шираза придется пропахать 800 километров с остановками только на еду и туалет, а спать в автобусе. Решайте сами, если да, я позвоню в ГКЭС, пока мы не уехали из консульства.

Инициативу Зуда бимарестанты поддержали единогласно. Всем понравилось путешествовать, делать покупки и фотографии, вкусно кушать, а заодно и веселиться.

– Отдыхать – не работать! – изрек доктор-попа.

У нашего ГКЭС (государственный комитет СССР по экономическим связям) в Ширазе было подразделение ГИУ – главное инженерное управление.

– Если они пустят нас на ночлег, то и поедем! – подытожил папа.

Мы вернулись в наше исфаханское консульство, откуда папа позвонил в Тегеран.

Ко всеобщему удовольствию в ГИУ сказали, что будут нам рады. И глава ГКЭС, советник посла по экономическим связям, не возражал.

Мы поблагодарили Меджида и всех, кто нас приютил, кормил и опекал, и распрощались с ними.

На юг решили тронуться засветло, чтобы успеть полюбоваться «горной страной» Загрос. Папа сказал, что она лежит на нашем пути, и если мы успеем до заката, он покажет нам кое-что интересное. И расскажет все то, что сам недавно узнал во время своей поездки в Бендер-Аббас, в которой познакомился с группой профессоров горного дела из Тегеранского университета.

Скоро к шоссе, по которому мы направились в сторону Шираза, стали с обеих сторон подступать величественные горы, зажимая нас словно в тиски. Если наклониться к самому низу окна и задрать голову, можно было увидеть их заснеженные пики, кое-где на них зияли черные пятна.

– Это горная цепь Загрос, – начал свой рассказ папа. – Персы называют ее «южной горной страной». Горы тянутся почти на две тысячи километров параллельно руслу реки Тигр и побережью Персидского залива – от провинции Курдистан на границе с Ираком до Ормузского пролива на юго-востоке страны. На северо-западе некоторые отроги Загроса перекидывается на территорию Ирака. Загрос отделяет собой Иранское нагорье от равнин Месопотамии и опоясывает Персию с северо-запад на юго-восток, как пояс верности, так шутят персы.

Папа рассказал, что порт Бендер-Аббас, где он на днях был и познакомился с горняками из Тегеранского университета, расположен на южной оконечности Загроса, поэтому он своими глазами видел, что непроходимый персидский «горный частокол» начинается уже километров через 50 от побережья Персидского залива.

– Представляете, как здорово! – восхищался папа. – Даже если враг умудрился пересечь морскую границу, вглубь страны его не пустит Загорс! Прямо как в сказке!

– Ага, и еще курды! – дополнил доктор-зуб. – Они в свой Курдистан никого живым не впустят! Если только Ирину-ханум, – он кивнул на мою маму, – она с их верхушкой на «ты». Кстати, а что в самом южном порту страны делают горняки? Топорная какая легенда для шпионов из ЦРУ!

– Вот именно, – засмеялся мой папа, – для ЦРУ слишком топорна, да и для остальных тоже. Ты бы, Аркадий, меньше политических детективов читал, на них и без книжек жизнь, увы, богата.

– Пока у меня по телеку будет петь мулла, я буду читать, что хочу! – заупрямился доктор-зуб.

– Ну тогда почитай лучше про южную оконечность Загроса, – посоветовал ему папа. – Тогда ты узнаешь, что она особенно богата на нефть и прочие полезные ископаемые, а заодно на исторические артефакты, поэтому в Бендер-Аббасе всегда трется множество нефтяников, геологов, археологов и всяких прочих исследователей. Но самую высокую вершину Зардкух, 4548 метров, вы увидите сейчас, если хорошенько посмотрите. Зардхук ближе к Исфахану, а южнее Шираза хребты Загроса становятся в среднем на тысячу метров ниже.

Бимарестанты послушно прильнули к окнам автобуса, вытянув шеи, как гуси.

– В старину Загрос считался главной защитой Персии от захватчиков и ветров, – продолжал папа, – хотя Загрос – не самая высокая гряда, пики не превышают три тысячи метров. Но мало кто мог преодолеть горную страну, ведь природа устроила Загрос как естественную полосу препятствий для незваных гостей. Два десятка хребтов растянулись параллельно друг другу, защищая страну с северо-запада до юго-востока, как множество крепостных стен.

– На севере у них Копет-даг, на северо-востоке – Эльборз, – задумчиво заметил доктор-зуб. – Удобно огородились ребята, прямо как волшебник изумрудного города! Вот бы тебе, Галюсик, такой сказочный горный частокол да на дачу! От воров-то! А то 101-й километр поди не санатория для благородных девиц! – повернулся он к доктору-аптеке.

Но тетя Галя его даже не услышала. Вместе с остальными бимарестантами она смешно вертела головой в попытках поймать в фокус «горную страну». Горы были до того близки к нам и высоки, что разглядеть их вершины из окна автобуса можно было лишь под определенным углом, что требовало недюжинной гибкости тела и подвижности шеи. Поэтому упражнения бимарестантов сопровождались шуточками и периодическими взрывами хохота.

– Ну ты, Зуб, эквилибрист! – кричал доктор-попа, тыча в извивающегося перед окном дядю Аркадия.

– А сам-то! – не отставал доктор-зуб. – Не пропустите, аттракцион невиданного любопытства от доктора-попы, на глазах изумленной публики превращающегося в гуттаперчевого мальчика!

– А в этой горной стране кто-нибудь живет? – полюбопытствовала тетя Нонна, когда все, наконец, увидели горы, о которых шла речь.

– Да, здесь живут аборигены – потомки тех древних персов, которые стояли у истоков цивилизации. Они строили в своей горной стране цветущие города, их фрагменты исследователи обнаруживают по сей день, но секрет их создателей разгадать так и не могут. Эти постройки выстояли в веках и землетрясениях, очевидно, у древних загросцев были свои технологии. А землетрясения в Загросе страшные и очень разрушительные. К счастью, случаются они не так часто, но если уж происходит подземный толчок, трясет всю горную страну. Ее сейсмическая подвижность как-то связана с параллельным расположением хребтов – по крайней мере, так мне объяснили умные люди из Тегеранского университета.

– А загросцы сохранили свои секреты? – заинтересовалась доктор-аптека.

– Что, Галюся, хочешь зайти к ним в гости и выведать технологии? – догадался доктор-зуб. – Для постройки вечной сейсмоустойчивой дачи? Да ладно, расслабься, когда твой Серпухов трясло-то?

– Завидуй молча, Зуб! – буркнула тетя Галя.

– Кстати, самое древнее в мире вино обнаружено именно в Загросе! – сообщил папа. – Если наш шустрый Владлен умудрится и его прикупить, мы сможем наполнить им хум Аркадия.

– Что Аркадия??? – вытаращила глаза сестра-рентген. – Что мы ему наполним?

– Набьем Аркадию хум! – загоготал доктор-попа.

– Хум – это персидское название кувшина для вина, – пояснил папа. – Осталось в языке еще с доисламских времен.

– О! – обрадовался доктор-зуб. – Точно, у меня хум! А то привязались – для туалета! Между прочим, хум с унитазом путают только невежды!

– Не с унитазом, а с емкостью для омовения, – поправила тетя Нонна, которая больше всех веселилась, что в Исфахане кто что купил, а доктор-зуб – ночной горшок.

– Давай-ка, Владленчик, сгоняй на вершину за хумом-другим винца! – доктор-зуб толкнул доктора-попу в бок. – Ты ж у нас знатный виночерпий, еще с доисламских времен! А я, так и быть, предоставлю в качестве тары свой антикварный хум!

– Был доктор-зуб, стал доктор-хум! – снова загоготал доктор-попа. – Смотри, Валька-уролог обидится за кражу его хлеба!

– Да идите вы уже оба в хум! – рассердилась сестра-рентген. – Дайте послушать про горную страну! А откуда там взялось вино? Оно тоже сохранилось с древности, что ли?!

– Следы вина археологи обнаружили в глиняном сосуде, – ответил папа, – а сосуд нашли при раскопках на месте древнего жилища в районе деревни Хаджи Фируз в центральной части Загроса. Ученые предполагают, что этому вину пять тысяч лет, его пили в Уруке – шумерском городе-государстве.

– Ничего себе выдержка у винца! – причмокнул доктор-зуб. – Представляю, сколько бы оно стоило, если бы сохранились не только следы, а хум-другой…

– Через пять тысяч лет при раскопках в жилище Зуба тоже найдут хум с остатками вина, – дядя Владлен все пытался отплатить дядю Аркадию за обвинение в «виночерпии с доисламских времен».

– И отлично, – обрадовался доктор-зуб, – я в историю войду вместе со своим жилищем и хумом. А ты со своей современной стеклотарой никуда не войдешь, если только в пункт сдачи бутылок.

Доктор-попа побагровел и открыл было рот… Но на него стремительно легла ладонь тети Нонны, которая задала вопрос, который и у меня крутился на языке. Я лишь ждала, когда Зуб и Попа закончат свою смешную перепалку, но сестра-рентген меня опередила:

– А почему по белым вершинам расползаются какие-то уродливые черные пятна? Прямо как лишаи! Да, Зоинька? – обратилась она к доктору-коже, как к главному специалисту по лишаям.

– Всем бы такие лишаи! – рассмеялся мой папа. – Это нефть!

Бимарестанты возбужденно загудели, обсуждая, откуда на такой верхотуре может быть нефть?!

– Загрос знаменит своими черными ледниками, – продолжил папа. – Дело в том, что нефтяные месторождения в Персидском заливе существенно старше горной гряды, которая возникла над ними намного позже. И во время подземных толчков нефть сама поднимается вверх с такой силой, что окрашивает ледники.

– Ничего себе! – присвистнул доктор-зуб. – Хорошо они там устроились! Вино пятитысячелетней выдержки, нефть сама наружу выходит, только хум подставляй… А сами-то они какие, эти загросцы? Дикие совсем?

– И как они оттуда выбираются, если горная страна считается непроходимой? – обеспокоилась за загросцев доктор-кожа.

– Загросцы живут в горных селениях, – отозвался папа. – Перевалить через Загрос без самолета действительно можно далеко не везде. Дороги пробиты сквозь гряду в ее северо-западной части и с юго-востока, а центральный участок, как и в старину, считается непроходимым. Сердцевина Загроса – самая высокая и труднодоступная, хотя некоторые упрямцы пробиваются даже сквозь нее. Например, советские врачи. В центральной части Загроса существует один-единственный проход, его называют Ширазским. По нему проложено шоссе Исфахан – Бушер, по которому мы с вами сейчас едем.

Бимарестанты восхищенно заахали и снова прилипли к окнам автобуса, усердно задирая подбородки, чтобы получше рассмотреть этот единственный путь сквозь сердце Загроса, обрамленный диковинными черными ледниками.

Небо меж горными пиками лишь готовилось к закату, местами сгущаясь в плотные сиреневые небесные «сливки», когда мы увидели в окно поразительную картину. Она была столь невероятной, что Зуд даже остановил автобус и выпустил всех полюбоваться чудом. Дорога в этом месте была совершенно безлюдной.

Над почти отвесной голой горной грядой, на огромной высоте от земли, нависала гигантская скала. В лучах заходящего солнца было отчетливо видно, что она вся испещрена письменами и барельефами – то есть, плодами кропотливого человеческого труда.

– Вот это да! – ахнули все мы хором, задрав головы.

– Мы находимся на уцелевшей части царской дороги на Багдад, – пояснил мой папа. – Ее построил древнеперсидский царь Дарий I. Ее общая длина была около трех тысяч километров, а эта часть сохранилась и поныне. Вот как в древности строили дороги! А это, – папа указал наверх, – скала Бехистун, ее высота около 160 метров.

А на ней надпись, известная как Бехистунская. Она на трех мертвых языках извещает о том, что Дарий I разгромил древних мидян, поднявших мятеж против его господства.

– А ты откуда знаешь? – недоверчиво осведомилась моя мама.

– Учился хорошо, – коротко отреагировал папа и продолжил про скалу. – Это клинописные тексты на древнеперсидском, эламском и аккадском языках, они высечены ва скале по приказу Дария I. Именно их расшифровка положила начало научным работам по изучению клинописи народов Древнего Востока.

– Но кто и каким образом мог попасть на такую высоту? – изумились бимарестанты. – Скала же висит как балкон на отвесной стене!

– Точно! – согласился папа. – Но это не естественный «балкон», он тоже высечен по воле Дария, чтобы извещение о его героизме стало неприступным. После того, как надпись выбили, царь приказал стесать всю нижнюю часть скалы, чтобы больше никто не смог до нее добраться, чтобы изменить или уничтожить.

– А как же ее тогда расшифровывали? – удивилась доктор-псих. – На глазок, что ли?

– Нет, не на глазок, но со смертельным риском для жизни, – улыбнулся папа. – Поднимались раз за разом, каждую минуту рискуя сорваться вниз, и копировали клинопись по фрагментам.

– Неужто наши? – восхищенно предположил доктор-попа.

– Увы, – отозвался папа. – Это сделал младший брат большого шайтана, когда ему еще разрешали карабкаться на персидские скалы.

– Англичане, что ли? – присвистнул доктор-зуб. – Ловкие ребята! Альпинисты?

– Вы будете смеяться, – ответил папа, – но на скалу карабкался британский дипломат сэр Генри Роулинсон.

– Ааааа, аннексировать хотел! – догадался доктор-попа, и все захохотали.