Текст книги "Тегеран-82. Начало"

Англичане не ассоциировались у нас ни с чем хорошим.

– Небось хотели на этой скале свое графство сделать, – подхватил доктор-зуб. – Как, ты говоришь, скалу зовут? Бехистун? Во, графство южный Бехистуншир!

– Сэр Роулинсон был не только дипломатом, но еще археологом и лингвистом, – уточнил папа, дождавшись, когда смолкнет дружный хохот. – Он жил он в 19 веке и внес большую лепту в изучение памятников древневосточной письменности. Клинопись он расшифровал первым, а потом уж у него появились последователи.

– Ну, раз так, пусть земля будет пухом этому славному сэру, – согласился доктор-попа. – Жаль, что у нас нет древнего винца, чтобы его помянуть! Будь это моя скала, а не Дария, я бы даже ему ее подарил! В награду за невиданную храбрость во имя науки! Кстати, при шахе в Ширазе делали знаменитое ширазское вино! Может, и эта древность сохранилась? У каких-нибудь армян?

– Владлен, ты прав, как всегда! – подмигнул доктору-попе мой папа. – На ширазских виноградниках вино до недавних времен действительно производилось в больших количествах. Думаю, еще не все шахские запасы опустошили. Мы зайдем в одну лавочку, вдруг нам повезет?

– Эй ты, даритель скал! – одернула доктора-попу сестра-рентген. – Тебе лишь бы выпить – хоть за сэра, хоть за пэра!

– Вот что за манера из всего балаган устраивать? Нет бы спасибо человеку сказать за увлекательный рассказ! – возмутилась доктор-аптека и повернулась к моему папе с кокетливым комплиментом:

– Как много всего вы знаете! – мечтательно сказала она.

– Он учился хорошо, Галюсик! – ответила за папу мама, повторив то, чем минуту назад он сам объяснил свои познания.

– Спасибо, Галечка, – поблагодарил папа. – Просто у меня память хорошая. Если я слышу что-то, что мне интересно, то запоминаю сразу и надолго.

– Вот бы некоторым тоже так! – покосилась мама в мою сторону.

Я поняла, что она намекает на уроки, и на всякий случай ушла назад в автобус.

Вскоре туда пришли и все остальные, и мы продолжили путь.

Солнце уже село и в окна смотреть стало не на что, они зияли чернотой.

Спать еще никому не хотелось, и доктор-аптека с доктором-психом тетей Любой привязались к папе, чтобы он еще рассказал про места, по которым мы едем.

Молча ехать им было скучно.

К моему удивлению, папа не отказался и не заснул первым, как обычно, а принялся вкрадчивым голосом сказочника неспешно рассказывать про царскую дорогу. И в итоге постепенно всех убаюкал, чего наверняка и добивался. Но кое-что из его рассказа я все-таки запомнила.

Багдадскую дорогу Дарий I приказал построить, чтобы по ней ездили его сатрапы – наместники в провинциях – и собирали для казны дань с завоеванных Персией земель. Путь на юг пролегал через гряду Загрос, где всегда водилось много разбойников, поэтому дорога должна была быть широкой, чтобы «кортеж» сатрапа с охраной проносился по ней как можно стремительнее. В те времена «кортеж» передвигался, разумеется, верхом. Для удобства и безопасности царских всадников-сатрапов багдадскую дорогу обслуживало 111 караван-сараев с отрядом охранников в каждом. Благодаря такому устройству южного пути, дань в казну Дария I поступала исправно. Ну а когда мидяне восстали против непомерных поборов, Дарий их безжалостно подавил и памятную надпись на скале Бехистун написал, чтобы другим было неповадно ему перечить.

– А самая богатая и цветущая часть южной половины Загроса – Ширазская котловина, – сообщил папа, закругляя свой рассказ. – Мы сможем увидеть ее на рассвете – если, конечно, проснемся. А проснемся мы, если заснем прямо сейчас. Всем спасибо за внимание и спокойной ночи.

С этими словами папа картинно положил голову маме на плечо и закрыл глаза.

– Спят усталые врачишки, сестры спят! – тоненько пропел доктор-попа и картинно всхрапнул на весь автобус.

– Это сигнал к отбою! – давясь от смеха, пояснила тетя Нонна.

– Вы опять там пьете, что ли?! – обеспокоилась доктор-псих. – А то нас и в Шираз не пустят!

– Да спим, мы спим! – успокоил ее доктор-зуб. – Не нервничай, Любанька, тебе нельзя, ты и так псих!

Сестра-рентген опять захихикала, на нее зашикали – и скоро наш автобус погрузился в темноту и тишину.

…Я проснулась от того, что мне стало очень жарко. Выглянула за шторку окна: снаружи уже палило солнце. Растительность вдоль дороги стала пышнее и ярче. Я аккуратно перелезла через спящую маму и пошла к водителю, попросить прибавить кондиционер.

Зуд, хотя и рулил всю ночь, но выглядел бодрым и жизнерадостным. Второй водитель Муртаза по правую руку от него и мой папа рядом с ним сладко спали. Зуд сделал попрохладнее и сказал, что минут через 40 мы въедем в Шираз.

Потихоньку стали просыпаться все наши.

– О, на Пицунду похоже! – заявила, выглянув в окно, тетя Тамара.

Шираз и впрямь выглядел нарядно, прямо по-курортному, даже из окна автобуса. Буйная зелень, яркие цветы и палящее солнце создавали ощущение праздника, какое бывает на южных каникулах.

Через час мы уже были в нашем ГИУ. Их контора утопала в крупных красных и желтых цветах. У всех бимарестантов было приподнятое настроение, несмотря на ночь в автобусе. Дежурный по управлению организовал нам кофе с бутербродами, к вечеру пообещал приготовить место для ночлега и вызвал очередного «проверенного» гида.

Через полчаса к нам пришел симпатичный молодой человек, он хорошо говорил по-русски, только немного высокопарно, как изъяснялись герои Чехова и Тургенева. Он пояснил, что изучал русскую филологию в московском университете имени Патриса Лумумбы. Звали его Аббас, прямо как исфаханского шаха.

Молодой Аббас оказался очень артистичным проводником по Ширазу (см. сноску-3 внизу). Он сыпал датами и сведениями, но не нудно, как иные экскурсоводы, а изображая перед нами исторические события в лицах и даже позах.

Мы будто попали в театр одного актера, а заодно мимики и жеста.

Гид сказал, что первым делом мы отправимся к могилам великих персидских поэтов и мыслителей Саади (см. сноску-4 внизу) и Хафиза (см. сноску-5). В Ширазе первым делом положено навещать их, потому что вокруг их гробниц – места силы.

– Саади и Хафиз родились в Ширазе, а если и уезжали странствовать, то всегда возвращались в родной город, – сообщил нам гид. – Здесь они спасались от несчастной любви и неудачной семейной жизни.

– От несчастной любви и семейной жизни куда угодно уедешь! – согласилась тетя Тамара.

Бимарестанты согласно закивали.

– Ну, хоть что-то из экскурсии усвоила! – удовлетворенно заметила тетя Нонна.

– Оба великих суфия похоронены в своем родном городе, а их бессмертные души навечно поселились в садах вокруг их мавзолеев, – продолжал Аббас. – И если их правильно попросить, они способны исполнить желания и дать ответы на любые вопросы.

– Опять суфии? – доктор-попа вспомнил исфаханского шейха Лотфоллу, которому зять выстроил отдельное «жилье» для задушевных бесед с Аллахом. – Он же поп, он же ученый, он же колдун?

– Усыпальницы великих персидских поэтов – чудо света, – вещал Аббас, не обращая внимания на болтовню экскурсантов. – Стоит только к ним прикоснуться и загадать желание, и оно непременно сбудется! А на диване Хафиза можно гадать.

– Там есть диван? – оживился доктор-зуб. – Гадание на диване кажется мне заманчивым! Да, девочки?!

Дядя Аркадий подмигнул тете Розе с тетей Моникой. Они захихикали.

– Какой же мужик не любит гадать на диване? – заявила тетя Нонна. – Я к Владлену в кабинет как ни загляну, он все на диване гадает!

– Неправда! – обиделся доктор-попа. – Я только после обеда могу соснуть чуток, если пациентов совсем нету!

– А мне вообще глаз не сомкнуть! Ходють и ходють! – пожаловался доктор-зуб.

– А что это ты к Владлену в кабинет заглядываешь?! – подозрительно осведомилась тетя Тамара.

– Так за сигаретами же! – пожала плечами тетя Нонна. – А ты что подумала?

– На самом деле, на диване гадает наша Любанька! – заявила доктор-кожа о докторе-невропатологе. – На кушетку положит и гадает.

– Ой, да любому специалисту приходится гадать на кушетке, чего уж там! – откликнулась тетя Люба.

Все заговорили о том, как нашему госпиталю не хватает хорошего диагноста. Конечно, у нас есть бесценная Ирина-ханум, но вообще Москва могла бы прислать отдельного специалиста.

– И обновить оборудование! – добавила сестра-рентген. – Или они там думают, что раз оно импортное, то никогда не устаревает?

– Если бы мы всю выручку от платников в посольство не сдавали, могли бы сами себе закупить! – посетовал доктор-зуб. – Мне тоже новые насадки нужны.

– Закупим, – пообещал мой папа. – Я отвезу на фирму медоборудования всех, кому что-то нужно. А счет в Москву отправим и все дела!

– Точно! – восхитилась тетя Тамара. – Просто и гениально! А иначе от них не дождешься!

– Тем более, у медицинских фирмачей сейчас все очень подешевело, – добавил мой папа. – Никто ничего не закупает. Западные врачи уехали, местные обнищали. На лечении исламских революционеров много не заработаешь!

– Воистину! Признал доктор-зуб.

– Но давайте все же вернемся к гаданию на диване, – предложил мой папа. – А то Аббас на нас обидится.

– Конечно! Конечно! – дружно загалдели все бимарестанты. – Вернемся к дивану!

– Диван – это сборник газелей, – перевел папа слова гида.

Наши эскулапы снова захихикали.

– Прекрасно, когда на диване газели, – глубокомысленно изрек доктор-попа, – а не коровы всякие!

– А почему ты на меня при этом смотришь, Владлен?! – обиделась тетя Роза. Она была у нас самая пышненькая.

– Ну что ты, Розочка, я вообще не на тебя смотрел, а на Нонну!

– Это я не газель? – возмутилась сестра-рентген.

– Вот и я о том, никогда на меня даже не посмотришь! – одновременно с тетей Нонной возмутилась тетя Роза.

– Ну что вы как дети, в самом деле! – не выдержала моя мама. – Дайте гида послушать!

Все тут же виновато притихли. И впрямь как школьники, которые шумели на экскурсии, пока учительница не сделала им замечание.

– Газель – это способ стихосложения, – терпеливо пояснил Аббас. – Состоит из пяти-семи бейтов.

– А бейт это что? – осведомилась сестра-клизма.

– Бейт – это двустишие, – ответил гид. – Придумал эту форму стихосложения великий Рудаки за четыре века до Хафиза. Потом развивал Саади, а Хафиз довел искусство газели до совершенства.

Тем временем мы подъехали к воротам какого-то парка, куда входило множество нарядных людей. В будке перед входом работала касса.

– А вот и усыпальница Хафиза! – объявил Аббас. – Выходим!

Папа отправился к кассе, чтобы купить на всех билеты. Вернулся через минуту, очень довольный:

– Надо же, внутрь заходят целые толпы, а очереди у кассы нет!

– Может, они все зайцами? – насторожился доктор-зуб.

– Или у них абонемент? – предположила тетя Нонна.

– Абонемент на могилу? – недоверчиво переспросила тетя Зоя. – Да брось!

– Насчет абонемента не знаю, но общение с Хафизом и его диваном входят в стоимость посещения мемориала, – сообщил мой папа. – А сам билет всего сотню туманов. Гробница с человеческим лицом!

За воротами оказался целый парк с буйной южной растительностью. В его центре белела изящная, прямо кружевная, мраморная беседка, в которую вели увитые цветами ступеньки.

По парку гуляло множество семей с детьми. Люди улыбались, фотографировались, сидели с мороженым на лавочках, а малышня носилась по газонам.

– Это мавзолей? – не поверила своим глазам я, вспомнив, как мы с папой отстояли три часа на морозе, чтобы попасть в мавзолей к «дедушке Ленину».

Тот зимний московский день вспомнился мне так отчетливо, будто был вчера.

Мы с папой стояли в очереди к мавзолею так долго, что, когда, наконец, приблизились ко входу, я уже ничего не соображала от холода и голода. И, едва мы, зажатые в плотном кольце скорбящих граждан, поравнялись с постаментом, на котором лежал обещанный папой «дедушка», громогласно спросила:

– Неужели он не встанет даже если его пощекотать?!

Папа все время щекотал меня, сели я не желала просыпаться утром. От щекотки я всегда вскакивала, даже если очень хотела спать.

Стоящие рядом граждане с укором обернулись в мою сторону, а одна тетка заявила папе противным голосом:

– Вы бы ребенка воспитали, гражданин, прежде чем в место общенародной важности вести! И вообще, откуда у вас этот ребенок? Смотрите, товарищи, он сам какой-то нерусский, черный весь, а ребенок у него голубоглазый! Товарищ милиционер, разберитесь с этим чуреком, откуда у него эта бессовестная девочка?!

Тетка умудрилась оскорбить нас обоих. На ее крики к нам из-за железной перегородки, которыми зажимали очередь с внешней стороны, действительно подошел дядя-милиционер.

– Документики предъявите, – сказал он папе.

Папа показал ему какую-то маленькую книжицу, после чего дядя-милиционер взял под козырек и пожелал приятного осмотра «дедушки», а злой тетке сказал:

– Вы бы, гражданочка, не повышали голос на объекте государственного значения! А то я вас выведу.

Тетка насупилась и замолчала. Я была очень рада, что в итоге от милиции ей и попало.

– Папа, а почему она сказала, что ты черный? – спросила я, когда мы вышли из мавзолея назад на мороз.

Это точно было еще до того, как я пошла в школу. Кто такие «черные», я узнала в первый день первого класса.

В нашей 1-й английской учились дети индонезийских, индийских, чилийских, африканских и еще каких-то коммунистов, получивших политическое убежище в Советском Союзе. Некоторые из них были действительно чернее ночи. Самый первый урок у первоклашек назывался Урок мира, на котором нам популярно объяснили, что эпитет «черный», а уж тем более «черномазый», к людям применять нельзя ни при каких обстоятельствах. И вообще давать определение человеку, исходя из его цвета кожи и национальности, позор для советского школьника.

А в тот раз, после мавзолея, папа впервые рассказал мне о своем детстве в туркменском городе Чарджоу на берегу реки Амударьи. О том, что у меня есть две тети и два дяди и примерно 13 двоюродных братьев и сестер. Точное их количество папа не знал,

что меня безмерно удивило.

– Там без конца рождаются новые, не успеешь оглянуться! – пояснил папа. – Может, теперь их уже и больше. Мой старший брат дядя Ислам сам точно не знает, сколько у него детей. Говорит, что около семи или восьми. Ведь в Чарджоу дети сами друг с другом возятся, старшие в младших играют как в куклы.

– А мамы их где? – округлила глаза я. – И тети Моти?

– А мамы и тети Моти на хлопке, собирают урожай.

– А почему я не еду с ними играть? – удивилась я. – А они ко мне?

Дети маминых братьев постоянно приезжали к нам в гости, а мы ездили к моим дядям на все дни рождения в их семьях.

– Они не едут, потому что одни учатся, другие с малышами дома сидят, матерям помогают, – ответил папа. – А ты съездишь к ним обязательно! Только подрасти немного! Пока мама не разрешает, антисанитарии боится. А когда перестанет, у тебя уже в 10 раз больше двоюродных будет, чтобы с ними играть!

Вид у папы был лукавый.

Я представила, как у моих московских дядей, маминых братьев, «без конца рождаются новые дети». И мои двоюродные не успевают оглянуться, как у них появляются новые братья и сестры, в которых можно играть, как в куклы.

Я решила, что это Чарджоу – веселое местечко, и я непременно упрошу маму меня туда отпустить!

– Да, вот такой у них мавзолей! – прервала мои воспоминания мама и поджала губы.

Я испугалась, что сейчас она добавит свое любимое «Дикари!» и наш гид Аббас обидится. Но она промолчала. Белоснежная «кружевная» беседка ей и самой понравилась, только она считала, что для места упокоения это чересчур легкомысленное сооружение.

– Мавзолей Хафиза построен в 1935-м году французским архитектором Андре Годаром, – сообщил нам гид. – Сейчас мы поднимемся по ступенькам к могиле, и я научу вас гадать.

– Гадать на могиле? – ужаснулась моя мама.

– Не волнуйся, Ирина-ханум, – ответил ей папа. – Там есть общедоступный диванчик. То есть, томик.

Усыпальница великого суфия не навеяла на меня грусть, как все кладбища, которые мы посетили в Исфахане. Она даже показалась мне веселенькой. На светлом мраморе было начертано что-то на вязи. Я попросила папу перевести.

Папа с секунду помолчал, затем продекламировал:

«К могиле моей не ходи

без музыки и без вина,

«Вскочу я, с весельем в груди,

танцуя, из тьмы гробовой».

– Ничего себе! – восхитился доктор-попа. – Правильный какой был мужик, царствие ему небесное!

– А как это ты прямо стихами переводишь? – хитро прищурился на моего папу доктор-зуб, очевидно, подозревая его в мошенничестве.

– Да я просто сначала прочитал надгробную надпись, чтобы понять общий смысл, а потом вспомнил перевод из бакинского издания Хафиза 53-го года. Это же известная его газель, – бесхитростно разъяснил папа.

– Диваны Хафиза состоят из газелей, облеченных в форму суфийских поучений, – сообщил нам Аббас. – Нередко они проникнуты гедонистическими и бунтарскими мотивами.

– Гедонистические – это жизнелюбивые, – шепнула мне мама на ушко.

– Гедонист – это человек, любящий и ценящий земные наслаждения, – громко разъяснил для всех гид.

– «У шаха нынче в цветнике собранье певчих птиц, – продекламировал мой папа. —

Пропой газели им, Хафиз, ширазский соловей!»

– Ты что, все бакинское издание 53-го наизусть помнишь? – недоверчиво спросила мама. Но с оттенком уважения в голосе.

– Не все, – успокоил ее папа. – Но у Аббаса есть распечатка на русском языке, по ней он переводит предсказания для советских экскурсантов.

– Но превыше всех земных благ Хафиз ценил женскую красоту, – продолжил Аббас.

– Вот это был человек! – присвистнул доктор-попа. – Человечище!

Доктор-зуб одобрительно закивал.

– Хафиз был большой проказник, – заключил папа, закончив газель. – Что не мешало ему быть одним из мудрейших людей своего времени. У него по любому поводу найдется совет, который не устарел и спуся века. Например, про тех людей, которым он помог, а они ответили ему подлостью, Хафиз говорил: «Тебе – добро, мне – выучка навек…»

Доктор-зуб опять закачал головой в знак уважения и восхищения.

– Да, Хафиз в своих газелях дает советы на любой случай жизни, – подхватил наш гид. – Он никогда не был ханжой, с удовольствием воспевая земные и плотские радости. Именно поэтому на диване Хафиза принято гадать. И я сейчас покажу вам, как.

Аббас показал нам на постамент в ногах усыпальницы, возле которого собралась небольшая добродушная очередь. На возвышении лежал томик Хафиза, и каждый, чья очередь подходила, совершал с ним какие-то манипуляции.

– Надо же, – отметила тетя Тамара. – В кассу очереди нет, к гробу тоже, а сюда есть!

В ответ Аббас рассказал, что на «Хафизовом диване» в Иране принято гадать во всякий важный момент жизни – например, перед свадьбой, экзаменами или при поступлении на работу. Для этого люди из разных городов специально приезжают в Шираз.

– Сейчас мы все сможем по очереди подойти к книге и произвести известную во всем мире процедуру гадания на диване Хафиза, – объявил наш гид. – Я буду подходить с каждым из вас, так как великий суфий дает ответ арабской вязью.

Аббас советовал нам продумать желание и вопрос заранее, чтобы не зависать над диваном великого мудреца и гедониста надолго и не задерживать очередь.

– Первый пошел! – заявил доктор-зуб. – Я уже загадал, чтобы…

– Нельзя говорить! – перебила его тетя Нонна. – А то не сбудется.

– Да у меня не секрет, у меня к Хафизу производственный вопрос, – важно ответил дядя Аркадий. – Получу ли я новые насадки к бормашине и когда?

– Пожалуйста, проходите к постаменту и кладите раскрытую ладонь правой руки на титульную обложку дивана, – пригласил гид доктора-зуба.

– Не забудь, что на вязи читают справа налево, поэтому лицевая обложка книги – там, где у нас задняя, – шепотом подсказал доктору-зубу мой папа.

– Произнесите про себя «биссмилах-рахман-ор-рахим!» или другую важную для вас молитву, – направлял доктора-зуба гид Аббас. – Загадайте желание или задайте свой вопрос душе Хафиза, закройте глаза и наугад откройте книгу правой рукой. Та газель, на которой окажется ваш правый указательный палец, и есть ответ на ваш вопрос. И вы будете очень удивлены, откуда Хафиз все знает про вас?

Наши медсестры возбужденно заверещали, обсуждая, может ли такое быть? И если может, то очень правильно, что свои вопросы не просят задавать вслух.

Тем временем доктор-зуб положил свою правую руку сначала на обложку, затем наугад открыл ею книгу, как и велел Аббас. Дядя Аркадий зафиксировал свой указательный палец там, куда попал методом «тыка», и открыл глаза, бессмысленно таращась на хитросплетение вязи.

– Внимание! – громко сказал Аббас. – Зачитываем ответ уважаемому Аркадию.

«Долго ли видеть еще проповедника рожу?

Долго ли будет он мучить нас вздором своим?

О, как постыдно поститься и есть по ночам,

Дверь запереть, и бояться, и пить по углам!

Вот и прошел рамазан, и теперь ежедневно

Чашу свою, не таясь, подношу я к устам!»

Доктор-зуб сначала удивленно замер, потом выхватил у Аббаса листки и еще раз внимательно перечитал свое предсказание

– А ведь точно! – наконец сказал он восхищенно. – Постыдно бояться и пить по углам, не то нас долго будут мучить вздором! Износились насадки и баста! Чашу свою, не таясь, подношу я к устам!

После такого попадания в точку Хафизов диван вызвал всеобщий ажиотаж.

Следующим пошел доктор-попа и получил от Хафиза такой ответ:

«В чем преступление пьющих? В чем их вина?

Лучше уж пьяница искренний, не лицемерный,

Чем этот постник-ханжа, чья совесть черна»

Отхохотавшись, бимарестанты принялись пытать дядю Владлена, о чем он спросил Хафиза. Но он не сознавался, твердя лишь одно: об алкоголе он точно его не спрашивал.

Однако после полученного предсказания доктор-попа почему-то погрустнел и отошел в сторонку.

За ним пошла тетя Тамара и попала пальцем в такую газель:

«Хмельная, опьяненная, луной озарена,

В шелках полурасстегнутых и с чашею вина

(Лихой задор в глазах ее, тоска в изгибе губ),

Хохочущая, шумная, пришла ко мне она.

Пришла и села, милая, у ложа моего»

К ней тоже пристали с тем, получила ли она ответ на свой вопрос?

– Ну что, Томка, желание-то сбудется? – вопрошала тетя Нонна.

– Ну, шелка и чаша вина у меня точно будут! – подмигнула тетя Тамара.

По-моему, он была довольна своим предсказанием.

– Пустите меня вперед! – заявила сестра-рентген, хотя впереди нее стояли тетя Роза с тетей Моникой. – А то я сейчас лопну от нетерпения!

– Да проходи-проходи! – отозвались сестра-моча и сестра-кал. – Только в очереди не лопни! А то нас забрызгаешь!

– А я вот про Владлена спрошу, – объявила тетя Нонна. – Как ко мне относится наш Владлен?

Она закрыла глаза, пробормотала «господи-иисусе» и открыла диван на строках:

«Ты спишь, о мой возлюбленный? Взгляни-ка: я пьяна!»

Да будет век отвергнутым самой любовью тот,

Кто этот кубок пенистый не осушит до дна.

Поди же прочь, о трезвенник, вина не отбирай!

Ведь господом иная нам отрада не дана».

Пока Аббас их зачитывал, сестра-рентген покраснела как рак и заявила, что ей не нравится ни Хафиз, ни его диван.

– Ну что ты, Нонночка, это же шутка! – попытался успокоить ее доктор-попа. – Я к тебе прекрасно отношусь!

– Поди же прочь, о трезвенник! – веселилась доктор-аптека. – Вина не отбирай, ведь господом иная нам отрада не дана! – веселился доктор-зуб. – Как это тонко подмечено! А можно будет мне переписать эти строки?

Наш гид ответил, что на территории мемориального комплекса есть библиотека и книжная лавка. Мы пойдем туда, когда закончим гадать. Там каждый сможет купить себе домой диван Хафиза, аналогичный тому, что лежит возле усыпальницы.

– Чтобы эффективно гадать, нужно все-таки иметь оригинал на вязи, – сказал Аббас. – А распечатку перевода я размножу в управлении и выдам всем желающим.

Бимарестанты потребовали, чтобы мой папа тоже получил от дивана ответ на вопрос, оплатит ли Москва счета, если самим закупить недостающее оборудование у тегеранских фирмачей?

Папа согласился, проделал все манипуляции, даже складно прочитал настоящую мусульманскую молитву и с закрытыми глазами открыл такую газель:

«Когда красавицу Шираза своим кумиром изберу,

За родинку её отдам я и Самарканд и Бухару,

А в благодарность жажду родинки и взгляда».

– И как это понимать? – озадачился доктор-зуб. – Оплатит или нет?

– Очень просто понимать! – вдруг рассердилась моя мама. – Он за чей-нибудь взгляд последние штаны готов снять!

– За чей? – не понял дядя Аркадий.

Но мама заявила, что на такую ерунду, не достойную образованного человека, она свое время тратить не намерена, и вышла из очереди к дивану.

– У этих строк есть своя легенда, – начал рассказывать наш гид, специально повышая голос, чтобы слышала отошедшая в сторонку мама. – История сохранила легендарную встречу Хафиза с Тамерланом, в советских учебниках истории его называют Тимуром. Объявив Самарканд столицей своей империи, Тимур потратил полказны на украшение города, мечтая сделать из Самарканда центр мира. Народ роптал, изнуренный непосильными податями в казну, а правитель продолжал наряжать столицу, а слова сказать ему никто не смел, опасаясь за свою жизнь. Но однажды визирь нашептал ему этот самый стих Хафиза: «Когда красавицу Шираза своим кумиром изберу,

за родинку её отдам я и Самарканд и Бухару, а в благодарность жажду родинки и взгляда». Взбешенный, Тимур приказал привести к нему поэта, посмевшего, пусть даже в стихах, распоряжаться его лучшими городами?! Хафиза нашли в убогой хижине, чуть ли не в рубище, и бросили перед владыкой. Удивленный Тимур спросил: «Как же ты, нищий, можешь отдать за какую-то родинку мой Самарканд?» На что Хафиз с лукавой улыбкой указал на свои босые ноги: «Зато теперь ты видишь, государь, к чему привела меня столь неразумная щедрость!» Тимур рассмеялся и велел дать Хафизу новую одежду и накормить со своего стола. Тамерлан понимал и ценил тонкую иронию. И с того дня перестал бездумно спускать казну на красоту Самарканда.

Я подошла к дивану одной из последних. И хотя дядя Валя Грядкин больше меня не интересовал, все же я решила спросить, нравилась ли я ему хоть немного? Ведь мне казалось, что да, иначе бы я в него не влюбилась. Одно дело, если тетя Таня с тетей Тамарой перешли мне дорогу на правах старшинства и совсем другое, если я вообще не была ему интересна и он меня просто обманул!

Вариант, что я могла сама выдумать симпатию Грядкина к себе, я даже не рассматривала. Очевидно, маленькая женщина, которая живет даже в девятилетней девочке, точно знала, что, как говорят взрослые, «авансы» в мою сторону он делал.

Иначе зачем подсаживал меня на бильярдный стол во время сценки из шахской жизни? Ахалтекинкой зачем называл? И почему не пропускал ни одной репетиции «Маленьких лебедей»?!

Видимо, я была самоуверенной маленькой женщиной.

Я проделала все необходимые манипуляции над томиком, спросила Хафиза, любит ли меня Грядкин, и открыла наугад страницу с ответом на свой вопрос. Он оказался таким:

«В полночь милая явилась и уселась на постель.

«Спишь ли? – жалобно спросила, спящего растормошив. —

Спишь один, любовник страстный? Спишь без милой? Неужель?

Любит тот, кто до рассвета пьет с возлюбленной вино,

А предатель – тот, кто с чашей в ссоре несколько недель!»

Что этим хотел сказать мне Хафиз, спокойно обдумать не удалось. За мной в очереди оставалась одна тетя Люда, а все остальные нас поторапливали. Они уже насытились предсказаниями суфия и теперь желали нормальной земной пищи.

Я попросила родителей купить мне в книжной лавке суфийский томик, о котором говорил Аббас. А его самого – сделать распечатку перевода и на мою долю.

Гид пообещал, но так удивился, будто никогда раньше не встречал детей, интересующихся гаданием на Хафизе. А я подумала, что обратный путь из Шираза в Тегеран будет долгим, о чем предупреждал нас папа, вот тогда я и поразмыслю спокойно над смыслом Хафизова ответа.

В книжную лавку за диваном захотели все бимарестанты. По пути мы заглянули и в библиотеку: там были собраны книги не только самого Хафиза, но и те, которые он любил читать. И, конечно, книги о нем.

Обедали мы прямо в цветущем саду Наржестан – на открытой веранде над арыком, среди благоухающих роз. Мы вольготно развалились на тапчанах, а над нами выводили свои причудливые трели диковинные местные птицы. Возлежа на подушках и попивая чай из расписной пиалы, я воображала себя героиней хафизовой лирики.

Аббас рассказал, что Шираз славится своими роскошными садами и в каждом есть ресторан. Ибо вкушать радость еды и красоту природы одновременно – одно из высших земных удовольствий.

Больше всего мне понравилось «фалюде». Аббас сказал, что это мороженое родом из Шираза. То, которое продавалось в Тегеране, и впрямь было несколько иным. Ширазское фалюде походило на сочный фруктовый шербет вперемешку с толченым льдом.

Лакомясь мороженым, я размышляла, какой замечательный человек был этот Хафиз. В нем мне понравилось все, включая надгробную надпись. Уж лучше бы я в него влюбилась, чем в этого Грядкина! Жаль, что он жил столько веков назад.

После обеда мы отправились к месту захоронения другого великого персидского поэта и мыслителя – Саади.

Его мавзолей оказался высоким прямоугольным павильоном, украшенным геометрическим орнаментом и сложными растительными узорами. Внутри возвышалась мраморная гробница, испещренная надписями на вязи. Гид сказал, что это цитаты из великого Саади.

– Мавзолей Саади Ширази считается современным новоделом, – сообщил нам Аббас. – Он был построен по приказу шаха Мохаммада Пехлеви сравнительно недавно – в 1952 году. В саду, окружающем мавзолей, можно побеседовать с душой великого суфия, которая до сих пор там витает. А его гробница способна исполнять желания. Положите на нее правую ладонь: если почувствуете тепло, значит, Саади готов вас выслушать.

Бимарестанты тут же ринулись проверять, слышит ли их Саади.

– Со мной старец разговаривает! – радостно объявил доктор-зуб, прорвавшийся к гробнице первым. – При виде меня его гроб прямо разгорячился!

– Не глумись, Аркадий! – одернула его тетя Нонна. – Не забывай, что наш гид понимает по-русски.

– А я что? – засуетился доктор-зуб, оглядываясь на Аббаса. – Я правду сказал! Тепло идет!

– Мне тоже ладонь погрел! – обрадовался доктор-попа. – Эх, попрошу шесть соток под Москвой по Ярославке. Моя Нинка это направление любит и мечтает в тех краях домик построить и грядки завести.

– Грядки – хорошо! – мечтательно сказала доктор-аптека и снова рассказала про своего мужа, который «ну ни ногой!» на дачу ее родителей.

– А ты попроси гробницу, чтобы твой не только ездить туда начал, но и с огорода чтоб не вылезал! – посоветовала ей тетя Люба.

– Ага! – оживился доктор-зуб. – И дом чтобы перестроил!

– Дом хорошо бы было перестроить… – задумчиво протянула доктор-аптека.